БЕЛАНЖЕР

Извлечение из Письма в Париж из Тагерана

(От г. Беланжера, Королевского Французского ботаника в Пондишеры, которой сопутствует Виконту Ришемону, едущему в Индию Восточную. Писано от 2 Июля н. с.)

Оставив за собою миль около 16000, мы наконец очутились в столичном городе Персии, в которой приехали перед сим за две недели.

В последнем письме (См. В. Е. 1825 No 18, стран. 127-134) извещал я вас о путешествии нашем из Тифлиса в Таврис, и о том, как были мы приняты Наследным Принцем; теперь долгом почитаю продолжить свое повествование.

Г. Ришемон принят был в столице Персии с теми же почестями, с какими встретили его в Таврисе. Выехавши в город, он был препровожден, к Абулъ-Гассан-Хану, некогда посланнику во Франции и Англии, а ныне Министру иностранных дел, у которого надлежало нам остановиться в приготовленных комнатах. Через несколько дней мы были допущены [46] к торжественной аудиенции перед Царя Царей, Обладателя всего, Тени Вечного на земле, одним словом перед Шаха. Никогда еще невидал я подобного зрелища: со всею подробностию описывать его не имею времени; сверх того, для такого труда надлежало бы употребить не чернила, а золотую воду, как говорят восточные жители. К несчастию, в золотой воде у меня совершенной недостаток!

Как бы то ни было, я должен сказать вам, что нас вели через весь город люди, которые дубинами своими порядочно штрафовали неповоротливых ротозеев, теснивших нас на дороге; достигши ворот дворца, мы вступили на обширный двор, где по приказанию Шаха было собрано до 5000 человек пехоты и артиллерии, которые, быв устроены по Европейскому обычаю, делали различные обороты по правилам военного искусства. При каждой пушке находилось Персидское знамя; трофеи были другим украшением сего зрелища. Г-ну Ришемону, которой нес Королевскую граммату, отдана была военная почесть, и барабаньщики начали бить поход, когда он приблизился. Мы ехали верхом на конях, украшенных [47] великолепною збруей. На первой случай нас ввели в комнату, как бы переднюю, отстоящую на десять минут пути от апартаментов Шаха, и в которой находились все министры. Нас подчивали розовым чаем и табаком в курительных Персидских трубках. После того, обер-церемониймейстер и министр иностранных дел, Абул-Гассан-Хан, повели нас к Е. В., сопровождаемых толпою других Ханов в дворской одежде и множеством людей вооруженных. Страж, огромный ростом, наружностию своею похожий на Луцифера, отворил перед нами калитку, и мы очутились в саду, где увидели два павильона, стоящие один против другого. Перед тем из них, которой примыкал к зале аудиенции, явился нам длинной ряд чиновников придворных в богатой одежда: неподвижностию своею они походили на статуй, едва смея переводить дух, хотя стояли в двух стах шагах от того, кто властен был одним лишь мгновением пресечь нить их жизни.

Еще до вступления в тронную залу обер-церемониймейстер прокричал изо всей мочи донесение, что Виконт Дебассейн де Ришемон, имеющий вручить [48] граммату от Е. В. Короля Французского, просит о дозволении войти. Шах отвечал: Да вступит! Нас ввели. Виконт, следуя принятому порядку, положил перед Шахом граммату и подарки Королевские. Государь Персидский сидел на троне, или лучше на креслах древней формы, покрытых драгоценными камнями.

Зала аудиенции украшена с чрезвычайным великолепием; стеклянный убор ее мало уступаешь кристаллам. По левую сторону Шаха стояли вельможи придворные, один с диадимою, другой с мечем, тот со щитом, иной со скипетром. Зрелище прекрасное! Все сии знаки царского достоинства горят каменьями; на верхней части щита блестит изумруд величины чрезвычайной. На руках Шаха были запястья, из среди коих бросали ослепительной блеск два алмаза, величайшие из всех известных. По обеим сторонам храмины стояли многие из сынов Шаха - неподвижные как фигуры восковые. Все они имели на себе одежду пышную, покрытую каменьями. Против Шаха, позади нас, в некотором, так сказать, преддверии находились чиновники в полном убранстве, держание на [49] плечах своих золотые секиры - принадлежности ужасного их звания; взоры их устремлены были на обладаюшаго всем, и господа сии были неподвижны до такой степени, что казались существами не здешнего мира.

Сия тишина, сия восточная пышность имели всю силу возбудить страх и удивление: наш бедный драгоман ощутил на себе действие зрелища, столь необыкновенного, и занемог на месте. Шах осведомлялся о здоровье Карла X и Принцев наших; он предлагал сверх того множество других вопросов, служащих свидетельством того участия, которое принимает Государь Персидский в Монархе нашем и в делах Франции.

Фет-Али-Шах есть мущина около шестидесяти шести лет, замечательный не столько по чертам лица, сколько по бороде, которая, как вам известно, сделалась историческим предметом: она закрывает все почти лице его, и начавшись близь самых очей, достает даже до пояса. Подданные удивляются сему высокому преимуществу своего Шаха: они говорят, что нет другого величайшего Монарха в целом свете, именно потому что Фет-Али украшен столь [50] длинною бородою, что обладает бесчисленным множеством женщин своего гарема, и что имеет многих коней в своих конюшнях.

Аудиенция продолжалась около четверти часа; потом нас повели обратно тем же порядком.

Немогу умолчать, что г. Ришемон получил от Шаха орден Льва и Солнца второй степени: ето звезда осмиконечная, украшенная алмазами и камнями цветными; ее носят на шее. Мне пожалован тот же орден третьей степени в петлицу (Письмо оканчивается уведомлением о болезни г-на Ришемона, которой занемог на другой день после аудиенции, по причине вредного воздуха и жаров нестерпимых. Перев.) и проч.

(Journ d. Deb.)