СУЛАВИ Ж.-Л.

МЕМУАРЫ

MEMOIRES

Мария Антуанета.

(Из новых Me'moires de Soulavie.)

Мария Антуанета тотчас по своем прибытии во Францию имела досады, которых не забывают женщины. Она должна была из благопристойности скрывать свое неудовольствие, и сделаться притворною. Мария Терезия хорошо знала Версальский Двор; но поступила весьма неосторожно, велев своему [116] Министру, Господину Мерси, требовать, чтобы ее свойственница, Принцесса Лотарингская, и Принц Ламбеск имели первое место после Принцов Бурбонского Дому на празднествах бракосочетания дочери ее с Дофином.

Лудовик XV обратил сие требование в важное дело государственной политики, желая угодить Императрице и Дофине. Зная, сколь вельможи Двора его гордятся старинными правами своими, он требовал от них снисхождения в сем случае, обещая принять оное за доказательство их всегдашнего усердия к трону, и дружески упрашивал некоторых изъявить тем благодарность Императрице, которая дарит Франции дочь свою.

Но вельможи не были уже так послушны Лудовику XV, как лет за десять прежде, и Король удивился странному упрямству Герцогов. Самые придворные Дамы, на которых он более всего надеялся, никак не хотели, чтобы Лотарингская Принцесса танцовала первая после Принцесс Крови, и даже отказались от бала. Госпожа де-Бульйон, не довольствуясь тем, позволила себе еще некоторые весьма колкие слова на счет новой политики, и так оскорбила Короля, что он запретил ей ездить [117] ко Двору. Дофина брала живейшее участие в сем деле, достала копию с писем, которые Лудовик писал о том к Герцогам, заперла их в особливый ларчик и надписала своею рукою: я вспомню. Но чтобы не расстроить бала, то Принцесса Лотарингская согласилась танцовать вместе с Герцогинею Дюрас, которая по своему месту должна была остаться при Дворе.

Дофина, воспитанная в том мнении, что Императорский Двор есть первый в свете, не могла простить Французским Дамам, что они, в самый день свадьбы ее, не хотели уступить первенства собственной ее фамилии. Хотя Госпожа Ноаль всячески доказывала ей, что обычаи Французского Двора строги и непременны; но Дофина находила их смешными, и не хотела в своем доме принимать таких безрассудных и гордых женщин. С сего времени она мстила им при разных случаях весьма малодушным образом, и часто унижала придворных вельмож, говоря, что они знатностию своею обязаны проискам, и что истинное Французское Дворянство живет не в Версалии, а по деревням, будучи осуждено на вечную праздность. [118]

Первые четыре года, проведенные Мариею во Франции, были единственными щастливыми годами жизни ее. Она пленяла людей своею блестящею наружностию; черты лица ее были правильны, цвет его нежен, глаза приятны (хотя они часто болели у нее), рост самой лучший и стан очень стройной. Мария умела также пленять и своим обхождением, ласкою и веселостию. На кафедрах, в Академиях, в лучших обществах, в Журналах, прозою и стихами хвалили ее. Тогда умели еще во Франции говорить приятные вещи приятным языком и с остроумием щастливого времени Лудовика XIV.

Мария воспитывалась быть Французскою Королевою, и знала еще в Вене наши моды, обычаи и все обряды; но приехав в Версалию, не захотела следовать никакому скучному для нее обыкновению; ходила пешком с двумя или тремя дамами, без Камергера; звала к себе обедать братьев Лудовика, и сама у них обедала без всяких чинов. Она показывалась добродушною, человеколюбивою, сожалительною. Олень во время травли ранил своими рогами бедного крестьянина: Дофина спешила оказать ему всевозможную помощь, утешала жену [119] его, посадила ее с собою в карету, и определила ей пенсию.

Мария любила музыку и весьма уважала хороших музыкантов; знала Латинской, Немецкой, Италиянской язык, и скоро выучилась говорить по Французски с величайшею приятностию. Кардинал Роган, быв еще Министром при Венском Дворе, тайным образом описывал ее характер не совсем хорошими красками: копию сего письма отдали Дофине, которая за то никогда не любила Кардинала.

Мария Терезия советовала ей иметь доверенность к Герцогу Шуазёлю, который ввел ее в союз с Франциею. Через несколько месяцев после бракосочетания Дофины он был свержен Герцогом Ришильё и Госпожею Дюбарри, а место его занял Герцог д'Эгильйон, главный враг Австрийской партии. Мария, сидя в маленьком кабинете, нарочно для нее приготовленном, видела в Версалии чрезвычайное заседание Перов и торжество неприятелей Австрии; видела унижение Парламента, который был главною опорою Шуазёля; судилище, грозившее Герцогу д'Эгильйону судьбою Генерала Лалли, казненного по воле Шуазёлевой, было [120] уничтожено. Дофина не смела вступиться за нещастного Министра, зная, что Лудовика XV уверили, будто Шуазёль, отвращая разрыв с Венским Двором, отравил ядом Дофина, и хочет умертвить самого Короля, чтобы править Франциею под именем молодого, неопытного Государя и с помощию Австрии. "Король (сказали Марии) решился пожертвовать Герцогом Шуазёлем, чтобы спокойно окончать дни свои в объятиях Госпожи Дюбарри, которая, по его мнению, более всех должна охранять жизнь его. Он страшился такого Министра, которого все считали предприимчивым, честолюбивым и привязанным к Австрийскому Дому."

Венское Министерство предвидело все возможности, и Мария Терезия, отпуская дочь свою, дала ей на всякой случай особенное наставление. Но Дофина, не имея ни больших талантов, ни твердого характера, не могла противиться тонким хитростям старых придворных, и не воспользовалась советами Шуазёля, который, еще не допустив ее до Версалии, ездил к ней на встречу, чтобы во всем условиться с нею. [121]

Дофина, видя в первый раз Госпожу Дюбарри, похвалила ее красоту и любезность. Какую должность имеет госпожа Дюбарри при Дворе? - однажды спросила она с притворным неведением у своей надзирательницы, Госпожи де Ноаль. Сия Дама отвечала, что Госпожа Дюбарри должна угождать Королю и забавлять его. Естьли так, сказала Дофина, то я буду ее совместницею [соперница]. Между тем спесь и надменность сей женщины стали для Марии несносны; все праздники и забавы при Дворе были только для Дюбарри; Дофина оставалась в тени - и немедленно отмстила ей по смерти Лудовика XV, уговорив супруга своего заключить ее в монастырь.

Взаимная ненависть двух партий, друзей и противников Австрии, вместе с участием, которое брала Королева в сей вражде, были первою виною бедствий для Королевской фамилии и для государства. Рассказывают, что в самую ту минуту, как Мария Антуанета, приехав в Версалию, вышла из кареты и ступила на мраморное крыльцо, ударил страшной гром, от которого весь дворец затрясся. Дурной знак по мнению старых моих современников! сказал Герцог Ришельё. Громовой удар без [122] сомнения ничего не значит; но Ришельё постарался, чтобы он сделался нещастным предвестием.

Молодой Дофин не менее супруги своей огорчался тем, что Лудовик XV удалял его от дел. Расточительность Дюбарри казалась ему бесстыдством: она нарочно требовала от Короля таких драгоценных вещей, каких Дофина не имела, и при всяком случае явно изъявляла ненависть свою к Марии и к Дофину, которые вели скромную, примерную жизнь, и старались только нравиться друг другу. Дофина, угождая во всем Лудовику, искала между тем слабых его сторон, чтобы, по наставлению матери, со временем править им; но никогда не умела исполнить того обширного политического плана, с которым отправили ее из Вены в Версалию. Не думая о том, что Французы с малолетства Лудовика XIV отвыкли от женского правления, которое никогда не бывало спокойно во Франции, она хотела играть ролю, и вооружала против себя все Королевское семейство. Тетки Лудовиковы, которые после Королевиной смерти были во дворце хозяйками, весьма огорчились тем, что Мария отправила их в Бельвю и Мёдон, [123] как набожных старух, которые отказались от света, и которым не чего делать при Дворе. Мадам ( жена Графа Прованского ) не могла забыть того, что Шуазёль предпочел ей Эрцгерцогиню, и чрез то удалил ее от Французского трона; ибо прежде хотели женить на ней Дофина. При Дворе говорили, что естьли бы Король двумя годами ранее сослал Шуазёля, то Мадам была бы Французскою Королевою.

Мария обходилась гордо с обеими невестками, которые платили ей такою же гордостию, и утверждали, что Савойской дом не уступает Лотарингскому. Французские Королевы со времен Лудовика XIV отличались набожностию, скромностию, тихою жизнию, и не вмешивались никогда в государственные дела. Мария Антуанета не следовала сему примеру, и беспрестанно ссорилась с невестками, Королевскими тетками и с Принцессою Луизою, которая в самом монастыре брала живейшее участие в славе Дому своего.

Королевские тетки были добрые Француженки; неудовольствие заставило их забыть политику: они явно осуждали Двор и нравы его. Чем [124] прекраснее, любезнее, смелее и легкомысленнее была Королева, тем гордее показывались тетки, и тем более хотели унизить ее важным тоном первых времен Лудовика XV. Вероятно ли покажется, что сии Принцессы, по ненависти своей к ней, сами разглашали на счет ее ветрености множество соблазнительных анекдотов?

За то и Королева с своей стороны любила шутить над ними. Уверяют, что она подсылала к Графине д' А** тех молодых ветреников, которые повредили ее доброму имени!

Мария, находя везде противоречие и малое уважение к ее достоинству, не взлюбила Франции, предалась склонности своей к насмешкам, и чрез то умножила число своих неприятелей. Она думала, что ей все позволено, и раздражила нетерпеливый характер Французов; любя наряды и ветреные забавы, окружила себя легкомысленными людьми, которые привели в подозрение добродетель ее. Друзья Королевины были ненавидимы многими вельможами и знатными. Следствием сего было то, что первыми и злейшими неприятелями Двора в Народном Собрании 1789 года оказали себя придворные.

Текст воспроизведен по изданию: Мария Антуанета. (Из новых Me'moires de Soulavie.) // Вестник Европы, Часть 2. № 3. 1802

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.