70. ВИЦЕ-КАНЦЛЕР ГРАФ И. А. ОСТЕРМАН — ПОЛНОМОЧНОМУ МИНИСТРУ В ПАРИЖЕ И.M. СИМОЛИНУ

С.-Петербург, 8 (19) июня 1789 г.

Письмо

Перевод

Тотчас после разрыва отношений между Россией и Оттоманской Портой императрица признала опасным сохранение каких-либо связей между своими областями, в особенности теми, которые расположены на Черном море, и областями неприятеля. В виду того, что Порта открыто заявила, что ее нападение на Россию вызвано желанием вернуть себе Тавриду, обладание которой было торжественно закреплено за Россией, и так как сна с самого начала войны направила все свои усилия в эту сторону, с нашей стороны представлялось вполне естественным принять все самые действительные меры с целью помешать вторжению туда турок и прежде всего устранить опасность чумы, которую они заносят. С того времени все гавани Тавриды были превращены в военные порты, и, разумеется, пришлось прекратить доступ туда всем супам, идущим из Константинопольского пролива. Для большей предосторожности русским подданным, живущим в пограничных местностях, было предложено не общаться с этой страной, поскольку это не требуется для снабжения расположенных там войск. Всем известно, что Таврида в настоящем своем положении совершенно лишена собственного производства и представляет торговый интерес лишь как рынок сбыта для продуктов граничащих с нею районов. В связи с тем, что такая торговля была запрещена, а Россия и Австрия до войны были единственными державами, которые имели право плавания по Черному морю под своим флагом, представлялось естественным считать всякую торговлю с этой частью русских владений прекратившейся. В соответствии с этим было дано распоряжением закрыть все таможни и ликвидировать все учреждения, созданные для наблюдения за объектами торговли. Австрийскому и неаполитанскому консулам в Херсоне было предложено уехать в виду отсутствия у них возможности выполнять свои обязанности, и они согласились на это требование без всякого протеста со стороны своих доверителей.

Все эти мероприятия, продиктованные соображениями осторожности и вполне понятными интересами защиты и безопасности, были оглашены к слишком хорошо известны всем, чтобы подданные тех государств, с которыми у нас имеются торговые договоры, не были предупреждены о том, что им не следует совершать какие-либо торговые сделки там, где они не должны были иметь место и где не было никаких шансов на их успех. [235] В начале прошлого месяца граф Сегюр сообщил мне, что граф Щуазель Гуффье, французский посол при Оттоманской Порте, получив разрешение направить в Черное море несколько судов под французским флагом под предлогом раздобыть в черноморских портах продовольствие для Константинополя, пожелал использовать эту возможность, чтобы послать часть этих судов в наши порты в Тавриде и обеспечить себе тем самым более быстрый и надежный путь для передачи нам сообщений по делу, порученному ему обоими императорскими дворами и представляющему для них интерес. Для выполнения этой задачи выбор его для начала пал на капитана по имени Буало, верного и надежного человека, чье судно представляло превосходный парусник. Получив это сообщение, г-н Сегюр просил дать без промедления распоряжение в Тавриду для принятия этого судна вместе с другими судами, которые должны были прибыть туда под французским флагом.

Прежде чем обратиться к императрице за указаниями, я уже сам сделал графу Сегюру несколько возражений, основанных на вышеупомянутых соображениях. Но так как я обещал графу Сегюру довести его просьбу до сведения императрицы, то мы не стали входить в детальное рассмотрение вопроса до ее решения. Ее императорское величество не сочла возможным отступить от принципов, основанных на таких серьезных и важных соображениях, как интересы защиты ее владений от нападения неприятелей и предохранения ее подданных от страшной опасности чумы. В соответствии с этим ответ, переданный мною графу Сегюру, гласил: императрица не думает, чтобы основная цель посылки французских судов в порты, расположенные на Черном море, могла бы быть выполненной вследствие бурь и неблагоприятных ветров, господствующих в этом море; эти условия неизбежно вызовут задержку и неуверенность в доставке сообщений, которые г-н французский посол в Константинополе предполагает нам отправить; кроме того, могут возникнуть и другие затруднения, связанные с необходимостью скрывать от неприятеля наши вооружения и наше расположение в этом районе; эта тайна, вопреки мерам предосторожности, принятым графом Шуазелем-Гуффье, и несмотря на верность капитанов, которым он поручил вести суда, могла быть выданной кем-либо из команды или пассажиров, подкупленных Портой; что же касается мер предосторожности против чумы, то таковая могла бы проникнуть еще скорее вследствие упразднения всех таможен, на обязанности которых всегда лежало одновременно и санитарное обслуживание; наконец, как в силу изложенных соображений, так и других причин, с которыми Ваше превосходительство лучше ознакомится по прилагаемой здесь выписке из протокола, ¹⁷⁶ черноморские порты с самого начала войны были закрыты, и ни одно иностранное судно не может быть туда допущено до окончания войны.

Граф Сегюр, крайне взволнованный этим ответом, утверждал, что он противоречит торговому договору, заключенному два года назад между Россией и Францией; он настаивал на письменном ответе, желая дать [236] своему двору более точные сведения о положении дела. Я не мог не высказать графу Сегюру моего удивления по поводу точки зрения, с которой он рассматривал наш ответ, продиктованный сущностью самого вопроса и обусловленный неоспоримыми соображениями государственного и военного порядка. Я дал ему понять, что не сомневаюсь в том, что его двор не замедлит согласиться с этими соображениями, как только получит его донесение и после того, как в соответствии с инструкциями, которые я намереваюсь послать вам по этому вопросу, Вы представите свои объяснения французскому министерству. В связи с этим я заявил, что не нахожу нужным давать ему что-либо в письменной форме, тем более, что сам граф Сегюр вел со мной переговоры только устно; однако, если он все же желает обсуждать этот вопрос письменно, хотя это и представляется излишним, мы не затруднимся изложить ему наши соображения.

Хотя я не надеялся, что мне удалось вполне успокоить графа Сегюра, но все же я никак не ожидал, что он так скоро вернется к этому делу и притом с такой настойчивостью. Он явился ко мне на другой день и, поговорив сначала о других вещах, вручил мне официальную ноту ¹⁷⁷ по вопросу нашей беседы с ним накануне. С содержанием этой ноты Вы, милостивый государь, ознакомитесь из прилагаемой при сем копии. Г-н Сегюр сводит мои возражения к четырем пунктам и сопровождает каждый из них своими замечаниями.

Считаю необходимым сообщить Вам наши возражения на эти его замечания.

Во-первых, г-н Сегюр прав, заявляя, что большая или меньшая прибыль французских коммерсантов от их торговых сделок в русских портах на Черном море касается лишь их одних и не дает основания для закрытия им доступа в эти порты. Это бесспорное положение было и остается ясным для нас; г-н Сегюр не стал бы выдвигать его, если бы он пожелал обратить внимание на то, что это один из тех доводов, к которым прибегает не для того, чтобы отказать в просьбе, а для того, чтобы побудить отступиться от нее, показав ее бесплодность. К этого рода доводам прибегают между друзьями, когда приходится в чем-либо им отказывать в силу крайних обстоятельств и когда хотят смягчить горечь отказа, с одной стороны, объяснением его причин, а с другой — указанием на то, как мало ущерба он влечет за собой. Итак я начал с того, что попытался доказать графу Сегюру всю трудность и даже опасность допущения нейтральных судов в русские порты на Черном море, которые все превращены в военные порты, а закончил тем, что объяснил ему бесцельность этого разрешения в виду полного прекращения импортной и экспортной торговли в этих портах.

Приведенные г-ном Сегюром выдержки из статей 12 и 46 бесспорны, но вывод, к которому он приходит, представляется целиком ошибочным: потому что, если в силу обстоятельств, не зависящих от воли одной из договаривавшихся держав, нормальный ход вещей должен быть изменен [237] или приостановлен, не следует, как это доказывает г-н Сегюр, что данная держава нарушила принятые на себя обязательства. Она лишь уступает и притом с сожалением необходимости и независимой от каких-либо соображений, неизбежной обязанности охранять свою безопасность.

Во-вторых, всегда было известно, что по отношению ко всем судам, прибывающим из Константинопольского пролива и вообще из турецких портов, принимаются меры предосторожности. С этой целью были созданы особые учреждения. Как я указывал выше, они одновременно, помимо своих торговых, выполняли и другие обязанности. Когда было признано невозможным продолжать торговлю, все эти учреждения были закрыты, потому что их содержание являлось обременительным непроизводительным расходом. Ведь не желает же г-н Сегюр, чтобы эти учреждения были восстановлены ради двух или трех французских судов, которые прибудут в один из портов императрицы на Черном море и которые, не найдя в них ничего для продажи или купли, наверно никогда больше туда не вернутся? Считает ли он, к тому же, уместным и отвечающим чувствам дружбы, чтобы Франция без всякой пользы для себя умножала трудности и вызывала необходимость в еще большей бдительности там, где и без того имеется слишком много оснований для принятия мер защиты и охраны.

В-третьих, г-н Сегюр совершенно неуместно ссылается в настоящем деле на одно из четырех положений, относящихся к основным принципам, определяющим права нейтральных государств в области торговли и мореплавания. Это положение с самого начала должно было явиться руководством лишь для той из двух воюющих держав, которая пожелала бы чинить препятствия торговле и мореплаванию нейтральных держав в портах и водах неприятелей; в соответствии с этим императрица не намерена отступить от этого положения при ведении войны, навязанной ей ее нынешними врагами, и не будет нарушать свободы торгового мореплавания Франции или любой другой нейтральной державы во всех морях, омывающих берега и порты ее врагов. Однако это не означает, как полагает граф Сегюр, что, включив упомянутое положение в свой договор с Францией, она имела в виду отрезать себе возможность объявлять закрытыми некоторые из своих портов, когда посещение их связано с такими опасностями, как те, которые в настоящее время существуют в отношении русских портов на Черном море.

В-четвертых, мы вполне согласны с г-ном Сегюром в тех положениях, которые он выдвигает в своем последнем замечании, касающемся силы и обязательств договоров, заключенных между монархами. Однако, поскольку трудно допустить, чтобы кто-либо из них согласился принять обязательство отказаться от защиты своих владений и охраны жизни своих подданных, представляется недопустимым так широко толковать этого рода обязательства. Исходя из этого, императрица отнюдь не думает, как это допускает граф Сегюр, что она может претендовать на то, чтобы христианнейший король не закрывал русским судам доступ в порты [238] Марселя и Тулона в тех случаях, когда у него будут столь же веские основания для этого, как те, которые имеются у императрицы, и при условии, что эти меры будут распространены на все бег исключения державы, как это имеет место в данном случае; наоборот, чувства дружбы и симпатии, которые она питает к этому государю, побудят ее не только воздержаться от всяких жалоб по поводу такого шага, но даже принять его с одобрением. Граф Сегюр дал столько доказательств своего усердия во всем, что касалось укрепления уз дружбы и взаимопонимания, существующих между его двором и нашим, что все его замечания, столь мало применимые к данном случаю, можно отнести лишь за счет чувств, с которыми он привык воспринимать все то, что в его представлении затрагивает торговые интересы его соотечественников. Этого соображения вполне достаточно, чтобы считать простительной ту горячность, с которой он отстаивал порученное ему дело. Отдавая должное чистоте побуждений, которыми руководился этот посол, императрица все же сочла необходимым поручить Вам, милостивый государь, вступить по этому поводу в дружеские объяснения с министерством его христианнейшего величества. Вам будет нетрудно дать понять этому просвещенному министерству, что, если бы не чрезвычайные обстоятельства, вынуждающие ее к этому, ее императорское величество после того, как она дала самые убедительные доказательства своего доверия к чувствам дружбы, справедливости и беспристрастности христианнейшего короля, поручив ему вести переговоры о мире между ней и ее врагами, не задумалась бы пойти ему навстречу во всем, что представлялось бы совместимым с важнейшими государственными и военными соображениями. Не сомневаясь в прочности и постоянстве упомянутых чувств, она с полным доверием ожидает, что этот справедливый монарх не будет настаивать на исполнении просьбы, отказать в которой императрица была вынуждена лишь в силу самой крайней необходимости.

Имею честь быть....

Помета Екатерины II: "Быть по сему".

В Царском Селе июня 5. 1789.

АВПР, ф. Сношения России с Францией, оп. 93/6, д. 470, л. 4-20. Отпуск.

Комментарии