МАРИЯ-ТЕРЕЗИЯ-ШАРЛОТТА

ВОСПОМИНАНИЯ,

НАПИСАННЫЕ МАРИЕЙ-ТЕРЕЗИЕЙ-ШАРЛОТТОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ

О ПРЕБЫВАНИИ ЕЕ РОДНЫХ, ПРИНЦЕВ И ПРИНЦЕВ В ТЮРЬМЕ ТАМПЛЬ

С 10 АВГУСТА 1792 г.

ДО СМЕРТИ ЕЕ БРАТА, ПОСЛЕДОВАВШЕЙ

9 ИЮНЯ 1795 г.

MEMOIRE ECRIT PAR MARIE-THERESE-CHARLOTTE DE FRANCE: SUR LA CAPTIVITE DES PRINCES ET PRINCESSES SES PARENTS, DEPUIS LE 10 AOUT 1792 JUSQU'A LA MORT DE SON FRERE ARRIVEE LE 9 JUIN 1795

Предисловие к французскому изданию 1892 г.

Сто лет тому назад король Людовик XVI переступил порог тюрьмы Тампль, и его дочь, Madame Royale ¹, написала первую строку в будущую книгу Воспоминаний, чем открыла горестный счет трудам и мучениям каждого дня.

Эту рукопись, полную леденящих подробностей, до сих пор невозможно читать без волнения, сквозь строчки мы словно чувствуем, как дрожала маленькая рука и билось взахлеб ее сердце. Такова странная природа письма, которое создано было как инструмент передачи звука, но рукопись эта вобрала в себя бесчетные страдания. Мы словно слышим подавленные стоны, все еще детские, несмотря на то ,что та, кто создавала их за прошедшую сотню лет успела состариться, и есть ли на свете душа, которая не содрогнется, услышав их?

Но эти голоса, увы! не есть всего лишь отзвуки, рожденные нашим собственным воображением. Все, что они поведали - сущая правда, в которой плевки и терновый венец соседствуют с покрывалом Береники ².

Эту муку все еще живет по истечении ста лет! Если, на пороге 1893 года, Франция не сумеет воздать должное своим великим прекдкам, не будет ли это значить, что позади них продолжают маячить тени тех, кто отдал их на крестную муку?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На этой ноте стоило бы закончить предисловие к Воспоминаниям Madame Royale, если не не следовало уведомить читателя о том, что произошло с того времени вплоть до наших дней, присовокупив к тому несколько неизданных писем, принадлежавших принцессе, в которых будет рассказано, что произошло после того, как закончилось ее ужасное заключение в тюрьме Тампль.

I

С того дня, как мадам Елизавета ³ взошла на эшафот, вокруг Тампля воцарилось молчание. И Париж, и Франция, и Европа словно напрочь желали забыть о том, что за стенами тюрьмы по-прежнему содержатся Дофин ⁴ и его сестра. Увы! Время, усиливающее мучение страждущего, для того, кто выступает сторонним лишь свидетелем, постепенно врачует его.

Для того, чтобы напомнить, о том, что дети Франции ⁵ все еще живы, тем, кто сделал их сиротами, потребовалось появление брошюры со следующим, несколько странным названием:

«Слово о тех двоих, о которых все забыли но о которых однажды придется вспомнить.»

За первой брошюрой последовали другие, также изданные анонимно. Сочувственный шепот, постепенно окружавший узников постепенно усилился до такой степени, что вызвал сочувствие даже у Комитета общественной безопасности...

15 июня 1795, Madame Royale, которая со времени, когда тетю увели, полностью испила чашу страданий и уже отчаялась получить исцеление, успокоение, или утешение в своих горестях, услышала, как открывают дверь в ее камеру.

Принцесса продолжала читать и не подняла головы. Она боялась увидеть перед собой лицо очередного палача.

Но нет, вошедшая бросилась ей в ноги и девушка увидела искренние слезы в глазах, которые смотрели на нее с любовью.

Неизвестная представилась: «Мадлен Илер Ла Рошетт. Она была женой гражданина Боке Шантеренна и проживала по адресу Париж 24, улица де Розье, секция Прав Человека.»

Едва лишь гражданка Шантеренн узнала, что комитет общественной безопасности принял решение «назначить компаньонку для дочери Луи Капета», она предложила свои услуги и была утверждена в этой роли, в награду за добрую службу своего отца и мужа в финансовом ведостве республики.

Вот что рассказала новоприбывшая. Не стоило питать недоверие к преданности, что подвигла ее на этот шаг; что в свою очередь благодарный отклик и в сердце королевской дочери, в течение долгого времени лишенную любви и привязанности. Время и страдания заставили ее забыть правила этикета. И какая была в том важность, если любовь и нежность расточаемая ей приняла бы форму фамильярности или наоборот, уважения? Она пренебрегла этим с той же очаровательным легкомыслием, за которое когда-то строго корили ее мать.

Прочтите же это письмо без даты, написанное принцессой несколько дней спустя после прибытия мадам де Шантеренн в Тампль. Мадам де Шантеренн еще не превратилась в "дорогую Ренетту" но вскоре это произойдет, но она уже стала наперсницей и подругой!...

МАДАМ

Уже шесть часов, но ваше общество столь приятно для всех, что мне приходится ограничивать себя, чтобы и другие насладились возможностью вас увидеть. Я желаю того же, но как но разумеется само собой, понятно и просто, что вы питаете привязанность к своей сестре Жюсси и потому я готова лишить себя удовольствия видеть вас, чтобы вы дольше могли оставаться с нею. Я разрешаю вам оставаться с ней до семи. Но после этого прошу вас вернуться, потому что с самого утра я видела вас разве что мельком. Вы удоствоверитесь, что несмотря на глупость, которую я совершила этим утром, я все же постараюсь в дальнейшем вас не разочаровывать.

Передайте мсье Мабилю, если он с вами, что его перья никуда не годятся, они в лучшем случае, плохо очинены, и потому письмо, которое я сейчас пишу вам имеет столь неопрятный вид.

Также мне хотелось бы повторить еще раз, что я вам не стоило так сердиться, когда по моей вине вам пришлось какое-то время разыскивать ваши часы. Я их взяла и положила перед вами, затем пошла на кухню. За время, прошедшее после ужина, мне удалось сделать всего несколько экстрактов, я вам сообщаю об этом, потому что не знаю, как быть дальше. Но в саду я сделаю еще.

Будьте уверены, что я отставлю все свои занятия ради удовольствия вам писать, но прошу ,чтобы вы позднее вернули мне мое письмо, и я смогла его сжечь.

Так же к письму была сделана приписка: «Прочесть сразу по получению. Адресовано мадам Шантеренн, в саду Тампля; рядом с той самой беседкой, на скамейке n? 2, под деревьями.»

Увы! Та, что с увлечением отдавалась этой детской игре, в тайные письма, не знала, что вы это время этажом выше умер ее маленький брат.

Эту весть сообщила ей мадам де Шантеренн; в книге месье Бошена нет страницы трагичней этого диалога:

— Мадам, у вас нет больше родных.

— А брат?

— Вашего брата больше нет.

— А тетя?

— Вашей тети больше нет.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но в конечном итоге, Конвент пресытился кровью. К тому времени, приговор ему уже был вынесен смертный приговор. Но вот странность! В последний миг своего сущестования это сборище цареубийц в какой-то мере постаралось загладить свои преступления. Именно конвент в конечном итоге побудил Австрию к началу переговоров, которые привели к освобождению дочери Людовика XVI.

Вспоминают, что 26 октября 1795 года, когда президент своим указом распустил Конвент, кто-то захотел узнать. который час, и неизвестный голос ответил: «Час правосудия.»

Правосудия хватило лишь на то, чтобы спасти жизнь одной девочки!

II

Ввиду того, что Франция и Австрия в то время находились в состоянии войны, переговоры касательно освобождения Madame Royale начались в Швейцарии, их вел г-н Буркхард, представителем регента в Базеле. Он выступил посредником между бароном фон Дегельманом, австрийским министром, и месье Баше, секретерем французского посольства.

В начале венский кабинет предложил за принцессу двухмиллионный выкуп, от которого республика отказалась. Со своей стороны, ей было предложено обменять принцессу на французских пленных, которых Дюмурье в недавнем прошлом отправил в Австрию. Известно, что речь шла о де Семонвилле, де Маре, и де Бернонвилле. Друэ, прославленный начальник почты в Варенне, также выступал одним из тех, вокруг кого велся торг, и наверняка был бы удивлен, узнав, что его пытаются выкупить за счет той, кого он когда-то арестовал.

Переговоры, в начале казавшиеся простыми, затянулись вплоть до 28 ноября, когда Директория своим решением ратифицировала подписи поставленные под базельским соглашением.

Принцессу следовало доставить к швейцарской границе и там обменять на вышеперечисленных людей.

Вскоре уведомленная об этом решении, мадам пожелала обговорить с Бенезеком, министром внутренних дел все детали, касательно своей будущей поездки. Министр охотно согласился, будучи роялистом в душе, он дал понять мадам, что для сопровождения ее в Вену Директория согласится предоставить ей компаньонку по ее собственному выбору. Долгое время принцесса колебалась в выборе между мадам де Турзель, мадам де Суси, дочерью помощницы ее бывшей гувернантки мадам Маку, и мадам де Серан, которую часто видела в свите мадам Елизаветы.

Вне всякого сомнения. именно память об этом в конце концов заставила принцессу остановить свой выбор на ней.

Обдумав все до конца, - писала она министру, - я желала бы, мсье, чтобы меня сопровождала мадам де Серан. Я отдаю должное любви и преданности, которую проявляла ко мне мадам де Суси. Но в положении, в котором я нахожусь, оказавшись в одиночестве, оторванной от всего мира, мне потребуется кто-то, могущий наставить меня на правильный путь, и мадам де Серан, по возрасту своему, как мне кажется, наиболее подходит для этой роли. Мне часто доводилось с ней встречаться и тем самым узнать, что в ней наличествуют все те добродетели, которыми я сама хотела бы обладать. Если вам будет позволено выбрать для моего сопровождения не более одной женщины, я убедительно прошу, чтобы ею оказалась именно мадам де Серан. Если вам будет позволено предоставить мне двоих, я прошу, чтобы второй оказалась мадам де Суси, каковым образом я желаю отблагодарить ее за все то участие, которое в течение четырнадцати лет приняла в моей судьбе ее мать..

И далее, на той же странице:

Я рекомендую вам мьсье Ю, последнего из слуг моего отца, оставшегося вместе с ним в тюрьме. Отец также перед смертью передал его моему попечению. Это священный долг перед его памятью, который мне следует исполнить. Он проживает на острове Сен-Луи, на набережной д’Анжу. Там его невозможно не найти. Если вы примете решение, чтобы меня сопровождал один из моих стражей, я прошу, чтобы им оказался мсье Гомен. Он дольше других находился в Тампле; и был первым, кто попытался смягчить условия моего заключения. Ввиду того, что он постоянно находился в Тампле, я знаю его лучше, чем его товарища. Мне хотелось бы надеяться, мсье, что вы согласитесь выполнить мои пожелания.

И в этом письме ни слова об бедной мадам де Шантеренн! Вина в том целиком и полностью лежит на императоре, выставившем жестокое условие, чтобы никто из женщин, бывших в услужении у принцессы во время ее заточения не Тампле не мог сопровождать ее в Вену!

Увы! Ренета не в силах была принять подобный остракизм, разбивавший ей сердце!

Милая моя Ренета, прошу вас, не принимать произошедшее так близко к сердцу, писала ей Мадам накануне своего отъезда. – Своими горестями вы лишь умножаете мои. Неужели вы способны поверить, что я сумею вас забыть? Нет никогда. Всегда с радостью я буду вспоминать мою милую Ренету. Я буду надеяться встретиться с вами снова. Нет ничего невозможного. Что касается нынешней ситуации, прошу вас сохранять спокойствие, и более всего, не сокрушаться о происходяшем и не доводить себя до болезни. У вас философский взгляд на мир, по крайней мере, постарайтесь взглянуть на происходящее именно с такой точки зрения.

Завтрашний день будет для вас печальным. Но дорогая Ренета, постарайтесь занять себя делами. Подумайте, каким счастьем для вас будет вновь увидеть своих родных. Ведь это так радостно быть вместе с семьей и друзьями. Постарайтесь как можно меньше думать обо мне, потому что такие мысли способны лишь огорчить вас. Я обязательно свяжусь с людьми, чьи имена вы мне назовете, но в особенности часто я буду вспоминать о вас и вашей уважаемой семье. Мне хотелось бы поблагодарить вас, дорогая Ренета, за всю вашу доброту и за все, что вы сделали для меня за те шесть месяцев, которые мы провели вместе. Я никогда не забуду об этом времени. Я заканчиваю писать, дорогая Ренета, потому что мне не хватает слов. Сегодня для меня особенный день, и я от волнения не могу прийти в себя.

Прощайте, прекрасная, добрая, нежная, ласковая, веселая, любезная, искренняя, очаровательная Ренета.

Но вся привязанность, выраженная в этом письме, лишь усугубляла страдания Ренеты. Ее сердце разрывалось от горя, когда 18 декабря 1795 года ей довелось сопровождать свою принцессу в сад, куда мадам спустилась, чтобы попрощаться со всеми своими неведомыми друзьями. Все дома в округе были освещены. К окнам прильнули те, кто в течение нескольких недель пытались превзойти друг друга в попытках привлечь внимание к судьбе узницы и в конечном итоге добиться ее освобождения..

Она прошла в середину сада, стараясь, чтобы в последний раз ее было видно отовсюду. Бывают взгляды, в которые вкладывают всю душу, бывают и те, которыми обмениваются издалека, и понимают друг друга без слов. Именно такими были взгляды, которыми они обменялась в тот вечер.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В то же самое время, министр Бенезек, оставив свой экипаж на улице Меслэ, постучал в двери темницы и передал одному из охранников Тампля приказ от имени Директории.

Принцесса ждала его в башне, на первом этаже в так называемом зале совета. Комитет общественной безопасности не позволил сопровождать ее ни маркизе де Турзель ни графине де Серан. А! Как завидовала бедная Ренета мадам де Суси, которой предназначено было ехать вместе с ее дорогой принцессой!...

...Наконец дверь открылась. Мадам сделала шаг, словно собираясь выйти наружу, но вместо того бросилась вдруг в объятия Ренеты.

И вот, обнимая ее, принцессе удалось тайком передать ей в руки несколько смятых листков, скрывавших в себе текст, который будет предложен вашему вниманию; страницы, над которыми девочка лила горькие слезы, и заключенная в стены тюрьмы, как последнее прости оставила молитву: «О Боже, прости всем, кто заставил умереть моих родных.»

III

Но остановиться на этой ноте значило бы поддержать легенду, согласно которой дочь Людовика XVI была образцом возвышенной натуры. Но все же, при всем героизме, которым отличалась ее душа, в ней оставалось место и для трогательной любезности, для нежности и простоты. Чтобы позволить разглядеть и эти черты ее характера, нет лучшего выхода чем процитировать еще несколько писем, адресованных Ренете, в которых она излагает подробности своего путешествия:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

... <Выйдя из Тампля> я подала руку мсье Бенезеку, - писала принцесса – и мы вышли на улицу. Мсье Бенезек рассказывал о роли, которую мне предстояло сыграть, и о том, что к месье Мешену мне предстояло относиться как к отцу. Он живописал опасности, которые меня поджидали; но меня это не испугало. Вещи, о которых он мне говорил, не были для меня неожиданностью, что-то подобное можно было предположить по всем происходящим событиям.

Мсье Гомен вам точнее передаст на словах, не все можно доверить бумаге. Вскоре мы оказались наконец на улице Меслэ, где стоял экипаж мсье Бенезека. Я села в него вместе с мсье Бенезеком и Гоменом. Мы проехали затем по нескольким улицам, и наконец оказались на бульварах, напротив Оперы. Там нас уже ждал почтовый экипаж в котором сидели мсье Мешен и мадам де Суси. Я вошла в него в сопровождении мсье Гомена, мсье Бенезек остался снаружи. По выезде из Парижа, у нас потребовали паспорта. В Шарентоне, на первой заставе, кучера не пожелали принять оплату ассигнациями и потребовали серебряных денег, в противном случае отказываясь нас дальше везти. Мсье Мешен расплатился с ними серебром. Остаток ночи прошел без всяких происшествий. Кучера понукали лошадей и мы двигались довольно быстро.

На следующий день 19 декабря, мы остановилимсь в Гине, на завтрак нам отводилось полчаса. В тот же день, в четыре часа, в Провенсе, где мы меняли лошадей, меня узнал драгунский офицер. Когда мы прибыли в Ножан-сюр-Сен, он уже всем разгласил, что это была я.

Хозяйка придорожной гостиницы, в которой мы остановились на отдых, меня узнала и отнеслась ко мне с почтением. Весь двор и улица были забиты людьми, которые хотели меня видеть, и были настроены весьма благожелательно. Мы вновь сели в экпиаж, и люди осыпали меня благословениями, и множили счастливые пожелания. Мы отправились дальше и остановились на ночлег в Грэ.

Хозяйка дома сказала нам, что венецианский посол мсье Картелли заранее предупредил ее, что мы приедем туда на двух экипажах. Мы легли спать в полночь и отбыли в шесть часов утра 20 декабря.

По дороге, нам пришлось задержаться в Труа из-за нехватки лошадей, их забрал для себя мсье Картелли. Но в конце концов, все уладилось. В этот день мы двигались очень медленно, и по милости мсье Картелли, сумели проехать всего лишь 10 лье. Наконец, вечером, <в> Вандевре, мсье Мешен решил обойти мсье Картелли и предьявил в местном муниципалитете приказ правительства, по которому нам предоставлялось право требовать лошадей в первую очередь. Мсье Картелли по этому поводу пришел в ярость. Но нам удалось настоять на своем. Мы уехали в одиннадцать часов вечера, мсье Картелли отправился в час ночи, несносный он человек! Наш курьер, прекрасной души человек его терпеть не может и не зовет иначе как торговцем текстилем, потому что этим нагружен его экипаж. Курьера зовут Шарра, ему пришлось немало потрудиться, чтобы мы могли двигаться вперед и кучера выполняли свою работу. Это действительно хороший человек.

На следующее утро мы сотановились позавтракать в Шомоне, там меня узнали прилюдно, и целая толпа сбежалась, чтобы на меня посмотреть. Мсье Мешен пригласил к нам членов муниципалетета и показал им паспорт, по которому ему разрешалось вывезти с собой жену и дочь. Ему не поверили. Я вновь села в экипаж но пока шла к нему, меня осыпали тысячей благословений, причем шли они от самого сердца, и я была этим очень тронута. Вечером нам пришлось остановиться в Фе-Бийо, опять из-за лошадей.

Следующий день прошел без всяких происшествий. Только опять лошадей не было. В тот день нам удалось проехать всего лишь 12 лье. Из-за этого нам пришлось переночевать в Везуле, а на следующий день ехать по отвратительным дорогам, покрытых такими рытвинами, которые трудно себе вообразить, и лишь сноровка наших кучеров позволяла двигаться дальше.

В конце концов, покинув Париж в полночь 18 декабря, мы прибыли в Юнэнг 24 декабря, в шесть часов вечера, после шести суток пути.

Далее принцесса перечисляет все те места, в которых они останавливались по дороге, и рассказывает, сколько времени они провели в каждом, после чего добавляет:

Дорогая Ренета, я посылаю вам этот список и сопровождающий его рассказ в надежде, что это доставит вам удовольствие. Я специально составила его для вас. Сейчас шесть часов. В три часа прибыл второй экипаж. Я тут же потребовала вестей от Барона и Менье. Они передали мне, что вы сокрушаетесь, и вот тут, дорогая Ренета, мне придется вам попенять. Прошу вас, не терзайте себя, и не доводите себя до болезни. Они сказали, что опасаются такого исхода. Навещайте чаще мадам де Мако, очень вам об этом прошу, не забывайте и о мсье Гомене. Этот Этот милый человек мне заботился обо мне как только мог, что далось ему весьма нелегко. Он не ел и не спал. Я настоятельно рекомендую его вам, дорогая моя подруга. Он передаст вам это письмо; так же я написала и отправила почтой письма к медам де Мако и де Турзель. Но вам я препочитаю передать письмо таким вот образом, чтобы не смущаться тем, что его могут прочесть. Прошу прощения, что написано столь неуклюже, но я сейчас сижу за столом вместе с мсье Мешеном, который тоже пишет письмо.

Мадам де Суси и ее сын тоже пишут письма. Мсье Гомен и Ю разговаривают у двери. Таково расположение в данный момент времени, а Коко, мой любимый Коко, пристроился у печи и собирается спать.

Прощайте, моя дорогая Ренета, нежно любимая бедной изгнанницей. Я встречалась сегодня утром с мсье Баше, секретарем французского посольства в Базеле. Завтра утром нам предстоит новая встреча; завтра вечером, на закате, в момент, когда запирают ворота, я отправлюсь в Базель, где немедленно состоится обмен, и сразу после этого проследую в Вену, где буду находиться вероятно, в тот момент, когда вы получите это письмо. Много разговоров идет о моей свадьбе, мне прочат скоро выйти замуж. Надеюсь, что этого не будет. Но ладно, я сама не знаю, что говорю. Я обещаю, что всегда буду вспоминать о вас с любовью. Я не могу и не хочу о вас забывать. Позаботьтесь о милом мсье Гомене который горько переживает нашу будущую разлуку. Прощайте, дорогая Ренета, кроме всего прочего, я желаю мира. Может случиться, мы еще встретимся, но это будет не в Вене, но в Риме. Прощайте, добрая, очаровательная, нежная Ренета. Моя прекрасная дама...

Как мы уже знаем, это письмо было написано в Юнинге. Город насчитывал в те времена едва лишь 1,500 обитателей. Вскоре ему предстояло прославиться, осадой, во время которой 135 французов под командованием генерала Барбанегра, сумели в течение 12 дней принудить к сдаче 30,000 австрийскую армию. Юнинг расположен всего в одном лье к северу от Базеля, в 8 лье от Альткирха, на левом берегу Рейна.

Мадам остановилась в отеле «У ворона». Ее комната на втором этаже обозначалась номером 10. Никто вначале не имел понятия, что за путешественница скрывалась под именем Софи. Но вскоре ее инкогнито было разоблачено. В Юнинге, как во всей Франции, прибытие Мадам вызывало восторженное любопытство, доставлявшее ей немалое удовольствие.

И вновь Ренете она доверяла свои чувства, отправив ей очередное письмо перед самой французской границей.

Юнинг, 25 декабря 1795, вечер.

Моя милая Ренета, я по-прежнему испытываю к вам самое дружеское расположение, но пренебрегая вашим советом, начинаю писать на самом верху страницы, чтобы рассказать вам как можно больше.

...В первый же день в Провенсе меня узнали. А! Дорогая моя Ренета это для меня одновременно и плохо и хорошо! Вы даже представить себе не можете, как здесь рвались увидеть меня.

Кто-то звал меня своей милой дамой, другие – своей милой принцессой. Некоторые даже плакали от счастья, и мне хотелось расплакаться вместе с ними.

Я была тронута до глубины души и куда сильнее чем раньше сокрушалась о судьбе своей родины, любовь к которой нельзя истребить.

Как изменились парижские департаменты! Со времен Шарентона, ассигнациям больше нет доверия. Все ругают правительство почти не таясь. Жалеют о прежних господах и даже обо мне, несчастной. Все сокрушаются о моем отъезде. Меня повсюду узнают, несмотря на все старания моих сопровождающих. Чем дальше, тем больнее я чувствую необходимость расстаться с моими несчастными соотечественниками, возносящими к небу тысячи молитв о моем благополучии. А! Дорогая моя Ренета, если бы вы знали, как я тронута! Как жаль, что подобная перемена в настроениях людей произошла только сейчас! Случись то раньше, мои родные и тысячи других невинных остались бы в живых.

Но оставим эту тему, она для меня слишком больна. Мои сопровождающие – исключительно честные и порядочные люди. Наш мсье Мешен – человек добрый, но несколько мнительный, он постоянно опасается, как бы эмигранты не отобрали меня силой а террористы не убили. Для подобных страхов почти нет основания, но он опасается этого из чувства ответственности. Он порой пытается взять меня под свое начало, но я сразу пресекаю подобные попытки. На постоялых дворах он порой зовет меня дочерью или Софи, но я обращаюсь к нему исключительно «мсье». Ему следовало бы понять, что мне это не нравится и не тратить сил зря, потому что на постоялых дворах меня постоянно зовут «мадам» или «принцессой».

Меня только что уведомили, что для меня уже подобрана прислуга, она дожидается меня в Базеле и далее будет сопровождать в Вену. Судите сами, дорогая моя Ренета... Эта женщина (мадам де Суси) захватила с собой сына и горничную, а мне не позволяют иметь прислугу! Я постаралась разгадать интригу, которая помешала вам меня сопровождать. Полагаю, что ее автор - мадам де М...; однако же, мне сказали, что Император настоял на том, чтобы никто из персонала Тампля не мог меня сопровождать, причем для вас, дорогая Ренета, не пожелали сделать исключения.

Это меня глубоко огорчает, потому что я очень привязана к вам и мне мне нужен рядом со мной человек, которого я бы любила, чтобы довериться и излить душу в то время, как сопровождающую меня особу я не знаю настолько хорошо, чтобы делиться с ней своими переживаниями. Никому, кроме вас, дорогая Ренета я не могу довериться; я чувтсвую себя несчастной, потому что та, которую я люблю не может быть рядом со мной.

Молите Бога обо мне, я нахожусь сейчас в положении очень невыгодном и затруднительном. Ходит слух, что через восемь дней меня выдадут замуж. Наверняка, это будет тот, кто в меня влюблен (?). И вряд ли этого долго придется ждать. Сегодня мне предстоит встреча с французским послом, а завтра я отправляюсь в Базель.

Прощайте, дорогая Ренета... я не оставлю без заботы ваших немецких родственников.

На следующий день мсье Мешен получил письмо от мсье Баше, который уведомлял его, что на следующий день между четырьмя и пятью часами он заберет принцессу, которую следует передать принцу де Гавр и барону Дегелманну, призванных по приказу императора сопровождать ее далее.

Местом для обмена было выбран маленький дом, принадлежавший мсье Реберу, базельскому купцу, расположенный невдалеке от города на дороге, ведущей в Юнинг.

Для того, чтобы скрыть происходящее от чужих глаз, были приняты все меры предосторожности. Уже за полчаса до того, как к дому подъехал экипаж принцессы, ее там дожидались уполномоченные, посланные австрийским императором.

26 декабря 1795 года, была составлена краткая записка, согласно которой произошла официальная передача дочери Людовика XVI от французской республики – представителям Австрии:

«Я нижеподписавшийся, выполняя приказ его Величества Императора, подтверждаю, что мсье Баше, посол Франции, специально направленный для исполнения данной миссии, передал мне мадам принцессу Марию-Терезу-Шарлотту, дочь Его Величества короля Людовика XVI.»

IV

Останься рукопись и письма Мадам в руках Ренеты, их можно было бы считать окончательно утерянными. Однако, в реальности все произошло иначе, по крайней мере в том, что касается рассказа о заключении в Тампле. Рукопись оказалась в поле зрения широкой публики следующим образом.

Однажды, будучи в Митау, мадам пожелала перечитать рукопись, которую передала Ренете. Это случилось в 1805 году. Желала ли она сопоставить между собой тяготы пренесенного заключения с горестями, которые выпали на ее долю после того, как она покинула Францию? Быть может. Как бы то ни было, она отправила к мадам де Шантерен верного Клери с просьбой передать ему рукопись и затем сама сняла с нее копию. Также она добавила к изначальному рассказу несколько фраз, убрала другие, и наконец, после возвращения во Францию, вернула оригинал Ренете, так как последняя ни в коем случае не желала с ним расставаться.

Копия, сделанная в Митау в свою очередь была передана мадам де Суси, по всей вероятности, в память о поездке, во время которой ей довелось сопровождать мадам, покинувшую Тампль до самой Вены.

Я затрудняюсь ответить на вопрос, каким образом мадам де Суси сумела добиться того, чтобы в 1823 году мемуары принцессы появились в печати. Так или иначе, ей это удалось, к огромному неудовольствию мадам герцогини Ангулемской, возмущенной подобной бестактностью.

Один за другим все обнаруженные экземпляры были выкуплены и уничтожены. Но двум или быть может, трем из них удалось избежать подобной участи. Об этом стало известно мсье Неттману. Мсье де Пасторе воспользовался этим. Мсье де Бошен сделал для него множество печатных копий. Мсье барон де Сен-Аман, в конечном итоге воспользовался ими для своей книги, названной «Юность мадам герцогини Ангулемской».

Но подобные разрозненные публикации могли всего лишь подогреть интерес к воспоминаниям принцессы, которые до сего времени никогда не издавались в подлинном виде.

Mсье де Пасторе особенно постарался из куртуазных соображений придать рукописи мадам такую форму, что из нее исчез сам дух простоты, который следует считать особенностью этого сильного характера, каковой буквально пронизана эта рукопись.

Судьба этой рукописи странным образом кажется похожей на судьбу святой женщины, оставившей нам ее в память о себе. Так же ее судьба знала взлеты и падения, бросала из одной страны в другую, пока наконец не оставила во Фрохдорфе, ее последнем убежище.

За несколько месяцев до смерти мсье граф де Шамбор, внук мадам де Шантеренн в знак величайшего почтения, направил эту рукопись принцу.

Мадам герцогиня мадридская получила это сокровище в наследство от дяди, и наконец в Вьяреджио, с ее августейшего согласия, рукопись Madame Royale была, издана, если можно так сказать, попала в руки верного человека, скопировавшего ее со всей скрупулезной точностью.

Начинаясь с момента приезда в Тампль, рукопись заканчивается со смертью мсье Дофина. Принцесса, словно бы навсегда запечатывает гроб своего брата словами: Подтверждаю, правдивость всего здесь изложенного,

Или скорее, она таким образом отмечает первую страницу своей тягостной жизни...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Потому что книга эта не будет закончена.Новые и новые листы будут добавляться к ней, но содержание их будет трагичным до самого конца.

Свои ледяным дыханием, тюрьма убила едва прорезавшиеся к жизни ростки того будущего, которое ожидало Madame Royale. Ее красота увяла едва успев расцвести... Ее счастье оказалось мимолетным... Триумфы, выпавшие на ее долю, тонули в слезах; восхищение, которое она вызывала, причиной своей имело жалость. Едва выйдя из тюрьмы, ей пришлось отправиться в изгнание, которе затем сменилось новым...

И среди бурь и кораблекрушений, в которых прошла ее жизнь, до самого конца она напоминала собой отчаявшегося из дантовского «Ада», вцепившегося в борт его лодки, который на вопрос поэта о его имени ответил: « Vedi che son un che piango... »

V

Говорят, что все вновь и вновь возвращается на круги своя, и человечество, не отдавая в том себе отчет повторяет уже пройденное.

Но будь то справедливо в отношении жервт, так же оно будет увы! в том, что касается палачей! Эти последние тнюдь не потеряли своей ярости, а первые как видно, до сих пор не нашли в себе силы им противостоять.

Было ли еще время столь обманчивое как нынешнее, или дни, сопутствовавшие революции, во всей своей низости и гнустости были ничем не лучше нынешнего раздерганного времени, впитавшего в себя их дух?

Ибо кровавая рана, какой ознаменовался конец прошлого столетия в конце нынешнего трансформировалась в худосочную и отвратительную расслабленность. Среди нас есть даже те, кому не хватает сил, чтобы бороться за свое счастье!

Таковой представляется эта борьба в пятнадцать, двадцать лет, постепенно переходящая в застой и прозябание.

Даже дети в наше время кажутся беспокойными, капризными, изломанными и пресыщенными.

Дайте же этому нервному поколению образец страдания и искупления, и это пойдет им на пользу. Вот он этот образец, перед вами.

Все чувства ее искренни и просты. Это ребенок, который плачет, как то свойственно ребенку, который надеется, как то свойственно детству, и наконец, осушив свои слезы, улыбается, в моменты, когда боль немного отступает.

Но вспомним только все горести, все лишения, которые обрушились на нее! Ей также, как то говориться обычно о ее матери, пришлось медленно и до конца испить смертную чашу!

Без огня, без света, вынужденная поджимать ступни под платье, из которого она давно выросла, утолять голод черным хлебом, этот ребенок, из блеска Версаля брошенный в застенки Тампля все сносил без жалоб и проклятий.

Украшениями на стенах ей служили уродливые революционные картинки. Ночи ей приходилось коротать на деревянной кровати, с брошенным поверх нее грубым тюфяком, набитым соломой. Сквозь окна, затянутые паучьими сетями в тюрьму едва мог пробиться дневной свет.

Негнущимися от холода пальцами, ей кое-как удавалось накладывать заплаты на «бедное платье из бурого шелка», превратившееся в лохмотья.

Свои роскошные белокурые волосы ей пришлось завязывать обрывком ленты. Больше у нее ничего не было, оставалось лишь прятать их под косынкой. А! Лицо ее напоминало лицо короля, и в особенности лицо мадам Елизаветы, так мог выглядеть только ребенок, на которого взвалили ношу, слишком тяжкую для его лет.

Но ее красота расцветала несмотря ни на что, словно цветок, пробившийся среди руин. До появления мадам де Шантеренн, девочка вынуждена была жить одна. Но она привыкла к своему одиночеству, и душа ее подобным образом немного смогла отдохнуть от бед.

Это была единственная свобода, разрешенная для девочки. Одиночество приводило ее порой в состояние подобное благодатному оцепенению. Неподвижность позволяла ее телу отдохнуть. Заброшенность, в которой ей приходилось жить, душа ее замыкалась в самой себе и засыпала: ей позволено было видеть сны и в сны эти проникали за стены темницы.

Она была свободна: ее любовь, воспоминания, надежды расцветали в свободе сна. Когда умирал ее маленких брат, ей мнились в забытьи гармонии, в которые вплетался любимый голос матери...

По пробуждении, узница чувствовала себя освеженной сном, придававшим ей терпения для того, чтобы перенести новыe беды, ей удавалось почти не обращать внимание на их явление.

Но все же, ее грезы были слишком человечны, слишком приземленны, чтобы дать ей силу для того, чтобы безропотно переносить страдания. Откуда бралась в этом сердце столь несгибаемая сила?

В нынешнее время нам хочется во всем докопаться до причин. Нам хочется узнать истоки и мужества и боли. Мы желаем вырвать из сердца его тайну, порождающую как слабость так и волю к сопротивлению.

A! Если в башне Тампля, где вся жизнь строилась по бесчеловечным законам, смирение принцессы сумело уравновесить собой страдание, и душа ее жила, словно бы на вершинах Гефсимании где ангелы собрались, чтобы поддержать Господа в минуту слабости.

Каждое утро, на том самом месте, где один за другим ее родные обнимали ее перед тем, как подняться на эшафот, девочка преклоняла колени, чтобы подать как то чудесно сумела сказать ее тетя «в смирении руку свою небесам.»

«Мне неизвестно, что случится со мной сегодня, Господи!... повторяла она вслед за мадам Елизаветой, - но я тверда в своей вере, что все, что будет со мной случится по твоей воле, выраженной в вечности.... И мне достаточно об этом знать...» Одиночное заключение не помогло тем, кто тщился вырвать Бога из сердца несчастных, не понимая, что тем же самым они дают и право сказать: «Господи, в руки твои передаю дух свой... »

Вера эта разделяет человечество, как Христос в те давние времена разделил между раем и адом души двух разбойников. Одни умирают богохульниками, другие остаются тверды, веруя в откровение...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но даже в тот чам, когда Христос испустил дух, мертвые поднялись из могил, свидетельствуя божественность его, и также узница Тампля столетием спустя после своей крестной муки, возвращается к нам, дабы свидетельсвтовать перед нынешним поколением, что Христос воистину есть Бог страждущих!

Комментарии

1. Madame Royale - досл. "королевская мадам" - титул дочери короля

2. Покрывало или плат, которым св. Береника (в православии - св. Вероника), по легенде вытерла лицо Христа во время его крестного пути. На покрывале навсегда запечатлелся образ Спаса Нерукотворного

3. Мадам Елизавета - сестра короля Людовика XVI

4. Дофин - от принадлежавшей ему провинции Дофине - титул старшего сына и наследника французского короля

5. Дети Франции - фр. "enfants de la France" - официальный титул королевских детей, рожденных в законном браке.

Текст переведен по изданиям: Memoire ecrit par Marie-Therese-Charlotte de France sur la captivite des princes et princesses ses parents depuis le 10 aout 1792 jusqu' a la mort de son frere arrivee le 9 juin 1795 . Paris. 1892