ИЗ ПУТЕВОГО ДНЕВНИКА Н. П. ГОЛИЦЫНОЙ

Княгиня Наталья Петровна Голицына (17.1.1741-20.12.1837) привлекала внимание исследователей как возможный «прототип» старой графини из пушкинской «Пиковой дамы» ¹, как представительница старинного рода, владелица имений, ценных в историческом и художественном отношении ², наконец, как «фондообразовательница», после которой остался богатый и интересный архив ³.

Настоящая публикация представляет Н. П. Голицыну еще в одном качестве — как автора путевых заметок, причем заметки эти частично касаются грандиозного исторического события — Великой французской революции. Она оказалась в числе немногих русских людей, находившихся в Париже в тот год, когда начались революционные события. Ее записки — своеобразное дополнение к другому, введенному в научный оборот полвека назад свидетельству русского о Французской революции — донесениям русского посланника в Париже И. М. Симолина ⁴.

Н. П. Голицына была дочерью графа Петра Григорьевича Чернышева, известного русского дипломата; в год ее рождения Чернышев был назначен посланником в Данию, затем, в декабре того же года, переведен к Прусскому двору; в. 1746 г. отозван из Пруссии и отправлен посланником в Лондон, в 1755 г. возвратился в Петербург, а в 1760 г. был послан в Париж, ко двору Людовика XV (назначен 4 июля 1760 г., прибыл в Париж 4 апр. 1761 г.). Из Парижа граф и его семья вернулись в 1763 г. Таким образом, Наталья Чернышева, в 1766 г. вышедшая замуж за кн. Владимира Борисовича Голицына (1731-1793), с детских лет подолгу жила за границей. Последняя ее поездка в Европу относится к 1783-1790 гг., о чем свидетельствует рукопись, фрагмент которой публикуется. Это большая красная тетрадь в картоне, обтянутом кожей, с золотым тиснением, носящая название "Suite des remarques et anecdotes arrivees pendant ma vie ainsi que ceux qui me sont arrivees en voyage, commencee le 14 juin annee 1783" (Продолжение заметок и случаев из моей жизни и моих путешествий; начато 14 июня 1783 года) ⁵. Название указывает на преемственность [96] этой тетради по отношению к предыдущей, озаглавленной "Remarques sur des evenements de ma vie" (Заметки о событиях моей жизни) и включающей воспоминания о жизни княгини до 1783 г. ⁶

Записки позволяют уточнить некоторые не совсем верные сведения о продолжительности пребывания Голицыной за границей, повторяющиеся почти во всех биографических справках о ней. И биографы, и исследователи, писавшие о ней в связи с «Дневником» и «Пиковой дамой» Пушкина ⁷, утверждали, ссылаясь на воспоминания Е. П. Яньковой ⁸, что она выехала из Франции накануне Французской революции. Путевые заметки Н. П. Голицыной опровергают эту датировку. Княгиня покинула Россию 14 июня 1783 г.; из черниговского имения [97] Раданица она с семьей отправилась через Киев и Польшу в Австрию, а затем в Швейцарию; 8 сент. 1784 г. выехала из Страсбурга и спустя 5 дней прибыла в Париж. Здесь она оставалась до 28 мая 1789 г. ⁹; в этот день она уехала в Лондон, где из-за начавшихся во Франции летом 1789 г. «беспорядков» пробыла дольше намеченного; в Париж она возвратилась лишь 6 марта следующего года. 4 июня 1790 г. русский посланник в Париже И. М. Симолин получил от Екатерины II депешу, предписывающую ему ускорить выезд всех русских из Франции, и 27 авг. 1790 г. Голицына покинула Париж со смешанным чувством облегчения и сожаления («Я выехала из Парижа в полвосьмого утра, испытывая неописуемую грусть. Беспорядки, царящие во Франции и, в особенности в Париже, заставили бы меня расстаться с ним без малейшего сожаления, если бы я не оставляла во Франции подруг...» — л. 122). Те же чувства испытывает княгиня за границей Франции («И вот наконец я вне пределов Франции, которая ныне внушает мне такой сильный страх; впрочем, с тех пор, как я пересекла ее границу, я больше чем когда бы то ни было сожалею о том, что рассталась с нею; я покинула страну, где провела самым приятным образом семь лет» — л. 124 об.). 14 окт. 1790 г. князь, княгиня и их дочери Екатерина (в замуж. Апраксина; 1770-1854) и Софья (в замуж. Строганова; 1775-1845) прибыли в Петербург. Сыновья Голицыных Борис (1769-1813) и Дмитрий (1771-1844) оставались в Париже до 20 сент. 1790 г., а затем направились в Рим. Вслед за сообщением о том, что по возвращении из Франции ее дочери были представлены ко двору, княгиня пишет: «На этом я оставляю свой дневник и вновь начну вести его лишь для того, чтобы записывать самые замечательные и значительные события моей жизни» (л. 144 об.).

Путевой дневник Голицыной далеко не всегда оформлен как подневные записи. Так, за сообщением от 13 сент. 1784 г. о приезде в Париж следует запись от 20 нояб. о вселении в особняк на улице Сен-Флорантен, затем — страница о парижской светской жизни, а следом — записи о том, что 12 дек. 1784 г. российская великая княгиня родила дочь Елену, а 27 марта 1785 г. королева Франции родила сына. Подобные «историко-политические» новости не имеют, казалось бы, прямого отношения ни к путевым впечатлениям княгини, ни к течению ее собственной жизни, и тем не менее объем их весьма значителен. «В нынешний 1787 год случилось множество необычайных происшествий самого разного рода, из коих достойно упоминания путешествие российской императрицы по ее империи и в новые области на берегах Черного моря» (л. 69 об.), — пишет Голицына, и далее довольно подробно пересказывает хронологию путешествия Екатерины II по югу России; на л. 71 она повествует об обстоятельствах, при которых началась в 1787 г. война России с Турцией, на л. 73 об. — 74 об. — о русско-шведском конфликте 1788 г.

Запечатлеть важные события, прежде всего те, что происходят на ее глазах в Париже, — Голицына считает своим долгом ¹⁰. [98] Формулировка, употребленная в публикуемом фрагменте («я полагала своим долгом описать их [Генеральные штаты. — В. М.] поподробнее» — л. 90 об.), встречается в путевых заметках Голицыной и в других местах; в частности, она предваряет описание Собрания нотаблей 1787 г. (л. 68 об.). Мемуаристкой движет не только женское любопытство, но и своего рода любознательность хроникера: «8 мая в Версале состоялось торжественное заседание Парижского парламента <...> поскольку все желающие могли присутствовать на нем, я не захотела упустить возможность увидеть такое интересное зрелище» (л. 72-72 об.). Более того, Голицына при всей ее симпатии к французскому двору, и, в особенности, к королеве Марии-Антуанетте, показывает себя весьма проницательным и скептическим наблюдателем; так, описывая заседание парламента 8 мая, она замечает: «...затем хранитель печати прочел статью королевского указа <...> по обычаю приблизился к королю, дабы получить от него приказания, и король повелел ему собрать голоса, после чего хранитель печати г-н де Ламуаньон обошел всю залу, начиная с братьев короля, принцев крови, герцогов и пэров, причем он раскланивался с каждым из них так, словно желал узнать их мнение, хотя на самом деле все это была одна лишь видимость, поскольку он ни у кого ничего не спрашивал, и никто ему ничего не отвечал; затем он сообщил королю, что все присутствующие согласны с этой статьей указа <...> и по поводу каждой новой статьи указа вся церемония повторялась сначала» (л. 73) ¹¹.

Голицына не только подробно рассказывала о виденном, но и излагала услышанное; она была достаточно хорошо знакома и с современной историко-политической литературой ¹². К сожалению, она не указывает свои источники (жанр «путевых заметок» этого и не предполагает), но «ссылки на литературу вопроса» у нее встречаются. Так, рассказывая о знаменитом «деле об ожерелье», Голицына пишет: «...мемуары, которые появились за это время (за те восемь месяцев, которые замешанный в это дело кардинал де Роган провел в Бастилии. — В. М.), а также заключение, которое вынес суд, — весьма любопытные и интересные сочинения, которые имеются в моей библиотеке и которые введут в курс дела того, кто захочет досконально узнать все обстоятельства» (л. 86). Описывая открытие Генеральных штатов, она опускает речи, произнесенные во время первого заседания, поскольку они есть в ее библиотеке (л. 90 об.) ¹³. [99]

Об интересе Голицыной к политической «хронике» ее времени свидетельствует и письмо гувернера Флоре от 3 июня 1789 г. (об основаниях его датировки см. сн. 9): «После отъезда Вашей светлости я получил второй номер "Писем Мирабо к его избирателям"; три следующих номера должны появиться на этой неделе. Во втором выпуске описаны заседания 8, 9 и 11 мая; автор проницателен и злоязычен, как всегда; я постараюсь в общих чертах пересказать вам содержание этого выпуска...» (ГБЛ, ф. 64, 104. 100, л. 1 об.); из письма Д. В. Голицына к матери от 24 июня 1789 г. (ГБЛ, ф. 94. 30, л. 12) мы узнаем, что «Письма Мирабо» были отправлены с оказией в Лондон. Заметим, кстати, что «Письма Мирабо» были изданием достаточно «неблагонадежным» — Мирабо стал выпускать их после того, как Королевский совет запретил его «Газету Генеральных штатов», начатую одновременно с первым заседанием штатов.

Конечно, сравнительно с откликами на Французскую революцию других современников-иностранцев (см., напр., типологически близкие и относящиеся к тому же времени записки английского агронома Артура Юнга «Путешествие по Франции в 1787, 1788 и 1789 гг.», 1792, фр. пер. 1794) записки Голицыной не отличаются оригинальностью политического мышления; их главная интонация — типичный для роялистов ужас, смешанный с отвращением, но само намерение запечатлеть первые революционные события, выбор предмета ценны.

В публикуемых фрагментах Н. П. Голицына предстает не только очевидцем, лицом, фиксирующим светские беседы и собственные впечатления (рассказы о пяти каретах, посещении праздника Федерации, [100] «походе» в гости к баронессе де Крюссоль и др.). Дневники повествуют и о событиях, происходивших во Франции в то время, когда мемуаристка находилась, например, в Лондоне. Так, в записях Голицыной о событиях мая 1789 г. — февр. 1790 г. использованы устные рассказы и письма. К «живым», некнижным источникам относятся письма гувернеров юных князей Голицыных Флоре ¹⁴ и Оливье ¹⁵, а также письма князей Бориса ¹⁶ и Дмитрия ¹⁷, которые оставались во Франции до конца июля 1789 г., а вернулись туда на три с половиной месяца раньше родителей и сестер (они выехали из Лондона 13 нояб. 1789 г.). О событиях осени и зимы 1789 г. Голицына могла также беседовать с И. М. Симолиным, очевидцем событий 5-6 окт. (см. в коммент. к тексту примеч. 51) ¹⁸.

Разумеется, Голицына вряд ли особенно тщательно сверялась с письмами своих «информаторов»: многие существенные детали общественно-политической обстановки лета — осени 1789 г., упомянутые в письмах Оливье, Д. В. и Б. В. Голицыных, в заметках опущены: в них, например, не упомянут ни обед королевских гвардейцев 1 окт. 1789 г. (см. в коммент. к тексту примеч. 48), ни «дело» роялиста маркиза де Фавраса, о котором идет речь в письме Б. В. Голицына от 28 дек. 1789 г. ¹⁹ и в его приписках к письмам Оливье от 14 и 24 янв. 1790 г. ²⁰. И тем не менее сходные моменты в записках кн. Голицыной и в письмах ее сыновей и их гувернеров имеются; поскольку это — единственно достоверный определяемый источник сведений мемуаристки о Французской революции, помимо ее личных впечатлений, — все зафиксированные нами «параллели» отмечены в комментариях к тексту.

Что же касается печатных источников, то точно определить их не представляется возможным, поскольку литература о революции, появлявшаяся почти синхронно революционным событиям, была обширна ²¹. Осознание происходящего не как бунта черни, а как грандиозного исторического события, местами характерное для записок Голицыной, является, возможно, следствием знакомства мемуаристки с французскими газетами и книгами тех лет ²², где революционные события представали не только как хроника, но и как «история» ²³. По наблюдению французской исследовательницы М. Озуф, такая оперативность была вполне в духе эпохи, когда «идея одновременности приобретает огромную власть над умами, когда философы начинают утверждать, что душа испытывает непреодолимое отвращение к последовательности, [101] когда <...> газету предпочитают книге, поскольку вторая действует медленно, а первая мгновенно просвещает множество людей» ²⁴.

Думается, что эта характеристика эпохи способна помочь решить один существенный вопрос — выяснить время написания путевых заметок кн. Голицыной. Дело в том, что дошедший до нас текст написан на бумаге 1805 года, частично рукой самой княгини, частично рукой ее дочери Екатерины Владимировны Апраксиной; написан (а точнее, вероятно, было бы сказать «переписан») он практически без помарок. Все это позволяет предположить, что перед нами копия какого-то другого, более раннего варианта заметок. Следует ли отсюда, что текст этот был мемуаристкой переработан? Представляется, что для утвердительного ответа на этот вопрос нет оснований. Употребление настоящего времени в тех местах, где Голицына ведет речь о виденном (л. 90 об., 118 об. — 119), описание праздника Федерации, вводимое фразой с чисто «дневниковой» интонацией: «И вот он (этот день. — В. М.) наконец позади, и все кончилось благополучно» (л. 120 об.), — свидетельства того, что Голицына описывала события «по свежим следам» ²⁵. В пользу этой точки зрения есть и еще один аргумент: в тексте упомянуто немало лиц, чья дальнейшая судьба сложилась трагически, среди них — король и королева; однако нигде не заметны хоть какие-нибудь намеки на будущее «действующих лиц», намеренное же умолчание маловероятно ²⁶.

Французский текст записок Н. П. Голицыной печатается в соответствии с современными правилами орфографии и пунктуации. Комментарий к историческим событиям дается лишь в тех случаях, когда у Голицыной эти события истолкованы неверно. Сведения об исторических лицах касаются в основном их деятельности в период революции. Фрагменты из писем князей Голицыных и их гувернеров, равно как и из записок княгини, даны в переводе с французского. Публикуются л. 89-90 об. и л. 115-122 рукописи.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗАМЕТОК И СЛУЧАЕВ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ И МОИХ ПУТЕШЕСТВИЙ

/л. 89/ 28 апреля в Париже произошел большой бунт.

Толпа черни повалила на улицу Сент-Антуан к дому известного богача Ревельона ²⁸, владельца обойной фабрики. Прошлой зимой во время сильных морозов он сделал много добра, не дав умереть от хо — Ллца и голода более 400 рабочим и другим беднякам. Но даже это не помешало негодяям очень жестоко расправиться с ним. Недруги и завистники распустили слух, будто бы он собирается сократить жалованье рабочих до 15 су в день, что и вызвало бунт, стоивший жизни многим несчастным, порою ни в чем не повинным людям. 27-го числа взбунтовавшаяся чернь, собравшись в превеликом множестве, соорудила чучело, изображавшее почтенного Ревельона. Эти люди пронесли чучело по всему Парижу, а затем привязали к столбу и сожгли. Толпы народа наводнили улицы, и пришлось закрыть все лавки из опасения, что этот сброд начнет громить дома. К вечеру увеличившаяся и еще более разъярившаяся толпа принялась искать Ревельона. Не найдя его ни дома, ни у соседа-селитровара, где он, как им сказали, укрывался, они разорили мануфактуры и дома обоих фабрикантов и сожгли мебель, зеркала и все, что попалось им под руку. Посланным для восстановления порядка французскому, швейцарскому и хорватскому полкам удалось разогнать чернь без кровопролития, но на следующий день, 29 апреля, силы мятежников стали настолько значительны, что они потеснили хорватов и других гвардейцев, заняли дом Ревельона и разгромили его на этот раз уже полностью, так же, как и дом селитровара. Войска пытались выгнать их оттуда, но они выдержали атаку; на головы солдат сыпались обломки печных труб, черепица. Многие солдаты были ранены, командир одного из полков убит, и тогда войска [117] открыли огонь, отчего погибло множество простолюдинов, причем среди них были и те, кто оказался поблизости просто из любопытства. Солдаты выбились из сил и потеряли всякую надежду захватить всех, кто находился в домах и на крышах. Требовалось подкрепление, и на помощь прибыл отряд швейцарской гвардии с двумя полевыми пушками. Эти орудия навели ужас на злодеев, толпа их рассеялась, и уже к полуночи войска овладели полем битвы и заняли дома. Многих разбойников схватили, и двоих из них повесили на следующий день прямо на месте происшествия, после чего восстановились тишина и спокойствие. Говорят, что в этот ужасный день погибло более 300 человек. Можно считать доказанным, что беспорядки произошли по вине врагов правительства, которые подкупали чернь и призывали ее к мятежу; подозрение падало на многих, но ничью вину доказать не удалось ²⁹. В тот же день 29 апреля на всех улицах Парижа толпы людей останавливали кареты, причем 5 карет были задержаны прямо под моими окнами. Чернь заставляла тех, кто сидел в каретах, кричать: «Да здравствуют король, Неккер и третье сословие!» ³⁰. Из-за бесчинств на улицах я вынуждена была несколько дней оставаться дома, боясь повстречаться со смутьянами. /л. 89 об./ 3 мая я отправилась в Версаль, где наняла комнату, чтобы увидеть процессию со святыми дарами и присутствовать на открытии Генеральных штатов ³¹. 4 мая в полвосьмого утра я приехала на улицу Св. Людовика, в дом, где графиня де Бальби ³² предоставила мне комнату, откуда можно было видеть процессию. Королевская фамилия со всею свитой в сопровождении телохранителей, кравчих и пр. направилась в парадных каретах к церкви Богоматери. Оттуда процессия двинулась в следующем порядке: святые дары нес архиепископ Парижский в сопровождении принцев крови, брата короля графа д'Артуа и двух его сыновей ³³; впереди них двигались версальские монахи ³⁴, гвардейцы и депутации от трех сословий: представители духовенства и дворянства, одетые по моде времен Генриха IV ³⁵ — в черные плащи с подкладкой и отворотами из золотой парчи, расшитые золотом камзолы с кружевными галстуками и шляпы с белыми перьями, а представители третьего сословия — в черных фраках и черных плащах с белыми галстуками. За святыми дарами шел король в парадном одеянии, рядом с ним королева ³⁶, принцессы крови и их свита в роскошных парадных туалетах. Шлейфы платьев королевы и принцесс крови несли фрейлины. По обе стороны улицы стояли войска. В таком порядке процессия проследовала до церкви св. Людовика, где святым дарам предстояло находиться в течение нескольких дней. После мессы епископ Нансийский монсеньор де Лафар ³⁷ произнес проповедь по случаю открытия Генеральных штатов, после чего королевская фамилия направилась во дворец, куда прибыла около трех часов пополудни. Пообедав у графини де Бальби, я провела остаток дня нанося визиты, и вернулась к себе только в 11 часов вечера, изнемогая от усталости.

Назавтра, 5 мая, наступил долгожданный день открытия Генеральных штатов. В полвосьмого утра я заехала за госпожой де Сегюр ³⁸, и мы отправились во дворец Малых забав, специально подготовленный и убранный для этого торжественного дня; туда пускали по билетам, которые выдавал командующий королевской гвардией герцог де Гиш ³⁹. Нам посчастливилось получить места в первом пролете. Мы попали в огромную залу с колоннами, в пролетах между ними помещалось по пять дам, за спиной у которых стоял на посту гвардеец. Над каждым пролетом располагался балкон, также рассчитанный на пять человек. В глубине залы три ступеньки вели на возвышение, посреди которого стоял королевский трон, обитый красным с золотыми лилиями бархатом; на нем восседал король, а рядом с ним на стуле сидела королева. Ступенькой ниже позади стула королевы располагались полукругом [118] принцессы королевской фамилии со своими фрейлинами. По другую сторону, также полукругом, располагались принцы королевской фамилии и принцы крови, за исключением герцога Орлеанского ⁴⁰, который, будучи депутатом, занимал место среди представителей дворянства. /л. 90/ Принцы крови располагались также по обе стороны от этих полукружий, а по бокам от них в двух пролетах, к одному из которых примыкал тот пролет, где сидела я, находились придворные дамы королевы и принцесс королевской фамилии. Позади принцев и принцесс королевской фамилии стояли с одной стороны табуреты ⁴¹ маршалов Франции, а с другой стороны — табуреты высших придворных чинов. Подле короля, рядом с троном, стояли — по два с каждой стороны — капитаны гвардии и церемонимейстеры; перед троном, двумя ступенями ниже, стоял табурет обер-камергера маршала Дюраса, а рядом, чуть впереди — табуреты, на которых сидели обер-шталмейстер принц де Водемон ⁴² со шпагой в руке и обер-церемонимейстер принц де Монбазон ⁴³ с жезлом в руке. При входе в амфитеатр располагался главный по-стельничный ⁴⁴. Окаймляла амфитеатр скамья, на которой сидели члены Королевского совета ⁴⁵. Здесь же стоял стол, покрытый бархатом того же цвета, что и трон; за ним сидели министры Совета и Генеральный директор финансов г-н Неккер. Справа от этого стола, рядом с пролетами, где помещались зрители, стояли пять скамей, на которых располагались депутаты от духовенства в церемониальном облачении, а слева от стола сидели депутаты от дворянства, одетые по моде времен Генриха IV — в роскошных парчовых жилетах, в черных фраках и черных плащах с парчовой подкладкой и отворотами, в кружевных галстуках и шляпах с белыми перьями. Напротив трона, ближе к входу, сидели депутаты третьего сословия в черных фраках, черных плащах и белых галстуках, а неподалеку от них — одетые в парадные мундиры герои, отличившиеся в сражениях. Король и члены королевской фамилии, принцы крови и высшие придворные чины, маршалы и вся знать, одним словом, почти все, кто находился в зале, за исключением капитанов гвардии, были в парадных одеждах, все остальные — в черных плащах с роскошной подкладкой и отворотами. Костюм короля отличался лишь тем, что на нем была мантия. Королева, принцессы королевской фамилии, придворные дамы и фрейлины были в пышных нарядных туалетах — Все это собрание представляло собой поистине неповторимое зрелище; я в жизни своей не видела ничего более величественного и торжественного; дамы, присутствовавшие там из одного любопытства, были одеты со вкусом, но скромно, и составляли очаровательную раму для этой картины. Чтобы получить хорошие места, все зрители прибыли во дворец очень рано; большинство было на месте уже в 8 часов утра. /л. 90 об./ После того как церемонимейстер рассадил депутатов от всех трех сословий согласно представляемым ими провинциям и судебным округам, что заняло чрезвычайно много времени, послали за королем, и в полдень он явился в Собрание. На мгновение воцарилась тишина, а затем король произнес простую, но прекрасную по содержанию речь, которую дважды прерывали аплодисменты. Вслед за королем выступил хранитель печати г-н Барантен ⁴⁶, сообщивший Собранию о намерениях короля; а затем слово взял Генеральный директор финансов г-н Неккер, который в течение целых трех часов говорил о состоянии финансов и о найденных им способах его улучшения ⁴⁷. Заседание окончилось в половине пятого, так что в общей сложности мы пробыли там ровно 9 часов. На всякий случай мы захватили с собой хлеб и прохладительные напитки. Впрочем, мы даже не почувствовали продолжительности пребывания в Собрании, ибо получили огромное удовольствие от этого великолепного, неповторимого зрелища. Перед тем как начать свою речь, король надел шляпу, и все дворяне последовали его примеру ⁴⁸. Это обилие плюмажей представляло собой зрелище, [119] не имеющее равных по красоте и не поддающееся описанию. Поскольку такого рода собрания очень редки и не созывались вот уже 175 лет, я полагала своим долгом описать их поподробнее; что же касается содержания речей и порядка избрания депутатов, то, поскольку все эти документы есть в моей библиотеке ⁴⁹, я решила не приводить их здесь, чтобы не тратить слишком много времени. Ввиду расстроенного состояния финансов и упадка дел в целом, хотелось бы надеяться, что этот созыв Генеральных штатов принесет желаемые результаты, но отсутствие полного согласия между сословиями заставляет опасаться многочисленных дебатов. В тот же вечер, отобедав у министра иностранных дел графа де Монморена ⁵⁰ и отдав затем несколько визитов, я вернулась в Париж около 10 вечера, устав до смерти... /л. 115/ (Текст рукописи, посвященный пребыванию Н. П. Голицыной в Англии, опущен.)

Нелишне будет рассказать здесь по порядку о всех бесчинствах и ужасах, которые приключились во Франции во время моего отсутствия ⁵¹. Чтобы быть последовательной, я начну с описания открытия Генеральных штатов, то есть с памятного дня 5 мая, когда состоялось их первое заседание. Начиная с этого дня, заседания проходили в Версале ежедневно; Генеральные штаты состояли из трех палат, соответствующих трем сословиям; у каждой был свой председатель и свои секретари. Депутаты от третьего сословия то и дело предлагали представителям двух других сословий объединиться в одной палате, чтобы вместе уточнить полномочия депутатов и решить с помощью голосования, как будут подаваться голоса впредь — посословно или поименно ⁵². Необходимо учесть, что третье сословие имело вдвое больше представителей, и депутаты от духовенства и дворянства, предвидя, что при слиянии палат и поименном голосовании они всегда будут оставаться в меньшинстве, уклонялись от совместного заседания и всячески стремились утвердить посословное голосование; на той же позиции стояли они и в отношении полномочий, находя такое решение более справедливым. Депутаты от третьего сословия, сознавая свое численное превосходство и бесполезность обращений /л. 115 об./ к двум первым сословиям, решили объявить себя Национальным собранием, что они и сделали 17 июня, а затем сообщили об этом депутатам двух первых сословий, призывая их провести совместное заседание. Иные из депутатов от духовенства и дворянства явились на это совместное заседание; поведение этих депутатов, которые, так сказать, предали-интересы своих сословий и тем самым еще более ослабили их позиции, произвело очень дурное впечатление. 20 июня в Версале было торжественно объявлено, что король намерен провести королевское заседание 23 числа, а до того времени заседания сословных Собраний проводиться не будут в связи с тем, что нужно подготовить залы для заседаний ⁵³. Королевское заседание действительно состоялось 23 июня, на нем король отменил решение, принятое 17 июня депутатами от третьего сословия, после чего были прочитаны две его декларации. В первой ⁵⁴ устанавливался порядок проведения настоящего заседания, во второй перечислялись меры, которые король рассчитывал принять в отношении налогов и законов королевства. Прежде чем продолжить, я должна сказать несколько слов о церемонии открытия Генеральных штатов, состоявшейся 5 мая. Желая испросить благословения у неба, король приказал устроить накануне открытия процессию со святыми дарами; она состоялась 4 мая; в ней приняли участие король и королева, принцы и принцессы королевский фамилии, принцы крови. Участвовали в процессии и депутаты от трех сословий в парадных одеждах. Депутаты от духовенства следовали сразу за королевской фамилией, далее шли депутаты от дворянства, а за ними — депутаты от третьего сословия. [120]

В церкви Богоматери епископ Нансийский монсеньор де Лафар произнес проповедь. На следующий день, 5 мая, король открыл Генеральные штаты в специально подготовленной для заседаний зале. Он восседал на троне в окружении членов королевской фамилии, министров, высших офицерских чинов и придворной знати. Депутаты от духовенства располагались в зале по правую руку от короля, от дворянства — по левую, от третьего сословия — напротив него. Его величество произнес речь при открытии, вслед за ним держал речь хранитель печати, а завершилось заседание выступлением первого министра.

Рассказав о церемонии открытия Генеральных штатов, я продолжаю описание дальнейших событий. 27 июня, после королевского заседания, о котором я говорила выше, и письменного обращения короля к представителям двух первых сословий, депутаты всех трех сословий собрались на общее заседание. Однако, несмотря на объединение, которое, казалось бы, должно было способствовать преодолению разногласий, /л. 116/ раскол между двором и Национальным собранием достиг своего предела ⁵⁵. Король отозвал прежних министров, а на их место назначил новых. 10 июля Собрание направило к его величеству депутацию, состоящую из представителей всех трех сословий (это были наиболее мятежные члены Собрания). Депутация вручила королю прошение, в котором Его Величество умоляли отозвать войска, расквартированные в окрестностях Парижа для поддержания порядка и устранения волнений, постоянно вспыхивающих в городе; депутаты просили также отстранить новых министров и вернуть прежних. На это король ответил, что он ввел войска только для поддержания порядка и спокойствия в Париже, а также ради безопасности самого Собрания, но если присутствие войск вызывает недовольство, он переведет Генеральные штаты в Нуайон или в Суассон, а двор — в Компьень, чтобы облегчить себе сообщение с Национальным собранием ⁵⁶. 11 июля король удалил Неккера. 12 июля начались беспорядки. Разумеется, этот министр не был угоден двору и двум первым сословиям, поскольку именно по его совету было утверждено двойное представительство третьего сословия в Национальном собрании. Народ верил в Неккера, и те члены Собрания, которым были выгодны беспорядки, не преминули разъяснить черни, что ее лишили защитника. Сам Неккер во время заседаний Генеральных штатов понял, но слишком поздно, ошибку, — которую он допустил, предложив двойное представительство третьего сословия. Министра предали те самые люди, которые восхваляли его ранее, когда он был им нужен для осуществления их замыслов, что и доказывает, как плохо Неккер, несмотря на весь свой ум, знал нацию, которой служил. После того, как король отстранил Неккера, тот уехал в Женеву; между тем народ, который к тому же постоянно подкупали, принялся учинять страшные беспорядки. Чтобы пресечь их, принц де Ламбеск ⁵⁷ со своим полком двинулся на площадь Людовика XV ⁵⁸; полки были расставлены и в других кварталах Парижа. Толпы простонародья, в числе которых были женщины, вооружившись пиками, палками и даже камнями, направились навстречу войскам, которым был дан приказ — стрелять только в случае крайней необходимости, отчего, к несчастью, народ, видя, что ему ничто не угрожает, настолько осмелел, что пришлось открыть огонь, дабы хоть как-то поставить чернь на место. Но толпа все прибывала, и принц де Ламбеск, который едва не был убит камнем, отвел свои войска, вовсе не желая стрелять по этой разъяренной черни и устраивать резню. 13 июля Собрание постановило послать к королю своего представителя с тем, чтоб вновь просить его отозвать войска и возвратить Неккера и других отстраненных министров ⁵⁹. Тем временем бунтовщики подкупили королевскую гвардию и другие войска, находившиеся в городе; те изменили /л. 116 об./ присяге королю и приняли новую присягу — на верность закону и нации. [121] Одновременно по городу был отдан приказ о формировании Парижской милиции ⁶⁰, и все горожане начали вооружаться.

14 июля народ вместе с Национальной гвардией, завладев пушками и ружьями из Дома инвалидов, Гардмебля ⁶¹ и всех прочих арсеналов, двинулся на Бастилию и взял ее приступом. Комендант Бастилии г-н де Лоне и его помощник были зверски убиты, и народ, торжествуя, носил по городу их отрубленные головы на остриях пик ⁶². В этот день жестокость солдат Французской гвардии, и без того известных своими бесчестными поступками, дошла до предела; Собрание вознаградило их за службу и доблесть медалями, которые они до сих пор носят на груди. 15 июля король без телохранителей, сопровождаемый лишь двумя своими братьями, пешком явился в Собрание; он произнес речь, в которой выражал сожаление по поводу ужасных беспорядков в столице и уверял, что хочет того же, чего и весь народ; он просил Собрание помочь ему спасти страну. Затем он удалился, также пешком, в сопровождении 80 членов Собрания. После этого войска получили приказ вернуться на постоянные квартиры. В этот же день в городской ратуше г-н Байи ⁶³ был провозглашен мэром Парижа, а маркиз де Лафайет ⁶⁴ — командующим Национальной гвардией. Последний сделал все возможное, чтобы привлечь на свою сторону возбужденный народ, который, видя, в нем своего освободителя, поставил его на это место. 16 июля король послал курьера к г-ну Неккеру, желая возвратить его на прежнее место. Г-н дю Шатле ⁶⁵ сложил с себя полномочия полковника французской гвардии, которая прекратила самостоятельное существование, поскольку вошла в состав Национальной гвардии. Г-н Неккер прибыл в Париж 30 июля. Его возвращение превратилось в подлинный триумф, поскольку его встречали огромные толпы ликующего народа. Несмотря на то, что король выполнил все, о чем его просили, спокойствие в столице восстановлено не было; напротив, волнения не утихали, и каждый день свершались новые бесчинства и беспорядки. Все военачальники, такие, как маршал де Брой ⁶⁶, принц де Ламбеск и многие другие, все принцы крови, за исключением герцога Орлеанского, вынуждены были спастись бегством, поскольку народ назначил высокую цену за их головы. Многие представители высшего общества вынуждены были покинуть Францию и искать убежища за ее пределами; в их числе был и барон де Бретейль ⁶⁷. Все дворяне боялись за свою жизнь, а особенно лица, пользовавшиеся благосклонностью короля или королевы. Семейство Полиньяк ⁶⁸ бежало из страны в чужой одежде, как и множество других, для которых это было единственной возможностью спастись от ярости народа. /л. 117/ 3 августа король назначил новых министров из числа членов Национального собрания; хранителем печати он сделал архиепископа Бордоского ⁶⁹, а военным министром — г-на де ла Тур дю Пен-Полена ⁷⁰; учетом бенефиций стал ведать архиепископ Вьеннский ⁷¹. Его величество письменно уведомил о своем решении председателя Собрания, дабы тот известил об этом всех депутатов. Заседание продолжалось и ночью, а к утру виконт де Ноай внес предложение об отмене феодальных прав и упразднении большинства привилегий, которое и было принято ⁷². Следует заметить, что представители семейств, которые ранее пользовались особым расположением короля и королевы и были облагодетельствованы ими, теперь особенно резко высказывались о королевском семействе и дворянском сословии. В их числе — господа де Ламет, трое братьев, которых король в очень юном возрасте произвел в полковники, а до этого назначил их матери, оставшейся вдовой без средств к существованию, пенсию на воспитание детей ⁷³; господа де Ноай, чей дом был осыпан милостями их величества ⁷⁴, и множество других неблагодарных, чьи имена было бы слишком долго перечислять. Возбуждение в Париже достигло предела; не было дня, когда бы не свершалось [122] какое-нибудь злодеяние, а г-н де Лафайет, несмотря на то, что он пользовался в ту пору полным доверием народа, видевшего в нем защитника свободы, ничего не мог, а может быть, и не хотел сделать. Вот еще одно из злодеяний черни. Простолюдины разыскали в одном из пригородов Парижа г-на де Барантена, бывшего хранителя печати, подвергли его всяческим оскорблениям и надругательствам, а затем отрубили ему голову; в довершение всего, они схватили его зятя, г-на де Фуллона, и заставили его нести голову тестя через весь Париж до Гревской площади; там Фуллону приказали поцеловать голову г-на де Барантена, а затем повесили его самого на фонаре ⁷⁵. Жестокость этих негодяев дошла до того, что они стали забавляться подобного рода зверствами; они сами, без помощи палача, вешали множество людей на фонаре на Гревской площади. Поэтому, желая пригрозить кому-нибудь, они кричали: «На фонарь!», что означало «Повесить!». 5 октября, в навеки памятный своими страшными ужасами и гнусностями день, рыночные торговки вместе с другими женщинами из простонародья толпой повалили на Гревскую площадь и стали требовать, чтобы их пропустили в ратушу; когда им было отказано, они напали на стражу. Вместе с огромной массой народа, следовавшей за ними, они ворвались в залы ратуши и завладели находившимся там холодным и огнестрельным оружием. Всю эту разноликую толпу поддерживали гренадеры из оплачиваемых войск ⁷⁶.

Г-н де Лафайет, прибывший туда якобы для наведения порядка, ничего не смог сделать. Мгновение спустя во всех кварталах забили тревогу и зазвонили в колокола; в этой сумятице гренадеры и народ пытались вырвать у командующего Национальной гвардией обещание идти с ними в Версаль, чтобы, как они говорили, просить у короля хлеба. /л. 117 об./ Они предложили г-ну Лафайету одно из двух: либо возглавить их шествие, либо отправиться «на фонарь». Если бы он отказался, они бы непременно повесили его; возможно, кто-нибудь другой на его месте и предпочел бы эту последнюю участь, но г-н де Лафайет пообещал и даже поклялся сопровождать чернь в Версаль. В результате он во главе добровольной милиции, состоявшей из парижских простолюдинок, направился в Версаль. Они выступили около 5 часов вечера и прибыли на место лишь к 11 часам. Г-н де Лафайет оставил свое войско в боевом порядке у входа во дворец, где имел беседу с королем, в ходе которой, как говорят, убедил его величество в том, что в Париже восстановлены полный порядок и спокойствие, после чего улегся спать ⁷⁷.

Надо сказать, что поскольку еще утром в Версаль прибыло множество женщин, мужчин, переодетых в женское платье, и прочего люда, а также вооруженных гренадеров, то между этим сбродом и теми королевскими гвардейцами, которые оставались верны королю и пытались преградить вход во дворец, произошло немало столкновений. Некоторые из гвардейцев погибли, поскольку, к несчастью, получили от короля приказ не стрелять по этим подлым канальям и стараться успокоить их без применения оружия. К ночи все стихло, но на следующий день 6 октября около 6 часов утра толпы бродяг, торговок, рабочих бросились к казармам королевской гвардии с криками: «Долой королевскую гвардию, беи гвардейцев!» В мгновение ока они осадили казарму; королевские гвардейцы, которых было очень немного, пытались спастись бегством; но их яростно преследовали со всех сторон, двое или трое из них были убиты, другие, подвергавшиеся жестоким издевательствам, бросились к дворцу и там попали в руки версальских и парижских национальных гвардейцев. Пятнадцать королевских гвардейцев были арестованы; их оставили под стражей возле дворцовой решетки, чтобы решить, какой казни они заслуживают. В это время огромная толпа мужчин и женщин, разграбив и разгромив казармы, ворвалась во двор королевского [123] замка и, поскольку часовые Парижской национальной гвардии, расставленные маркизом де Лафайетом, не оказали им ни малейшего сопротивления, все эти негодяи, одни по парадной лестнице, другие — со стороны часовни, проникли во внутренние помещения дворца и заняли Швейцарскую залу, убив при этом двух часовых-гвардейцев, стоявших на посту у входа. Их еще не остывшие тела бросили под окна короля, а там один из этих извергов ударом топора отрубил им головы. Оказавшись в Швейцарской зале, убийцы расправились и с третьим часовым, стоявшим на самом верху лестницы, и громкими /л. 118/ криками стали требовать голову королевы. Королевские гвардейцы, защищаясь, соорудили в зале баррикаду, но она оказалась непрочной и вскоре была разрушена. Часовой шевалье де Варикур ⁷⁸, охранявший вход в покои королевы, героически отражал натиск черни, пока хватало сил, и перед смертью успел поднять тревогу криками и сильным стуком в дверь опочивальни ее величества. Разбуженная своими камеристками, королева вскочила с постели и в одной ночной рубашке бросилась маленьким коридором в опочивальню короля. Едва успела она покинуть свои апартаменты, как туда ворвалась свора убийц, многие из которых были переодеты в женское платье. К счастью, некоторые из бывших французских гвардейцев, оставшиеся несмотря ни на что преданными своему королю, продолжили дело королевских гвардейцев и, встав на защиту апартаментов короля, постепенно сумели оттеснить разъяренную толпу. Пока во дворце происходили эти страшные события, г-н де Лафайет спал, но шум разбудил его, он явился во дворец и сумел усмирить этих каннибалов, а также освободить многих арестованных гвардейцев, которым грозила смертная казнь. Король, узнав о том, как безжалостно расправляются с его гвардейцами, вышел на балкон и попросил народ пощадить их. Те гвардейцы, которые укрылись в апартаментах его величества, бросали с балкона свои портупеи, чтобы спасти своих товарищей. Простолюдины уступили желанию короля и помиловали гвардейцев, но при этом начали громко и настойчиво требовать, чтобы король переехал в Париж и в дальнейшем пребывал там. Король, напуганный раздававшимися со всех сторон криками, уступил этому требованию и в полдень отбыл в Париж, во дворец Тюильри, вместе с королевой, дофином и madame Royale ⁷⁹. Во время всех этих событий королева держала себя мужественно и стойко; между тем чернь двигалась впереди королевской кареты, неся на пиках головы двух зверски убитых гвардейцев, с которыми эти убийцы прошли затем по всем парижским улицам. Следом двигалась огромная толпа женщин и переодетых в женское платье мужчин, одни размахивали ветками, украшенными лентами, восседая верхом на пушках, другие скакали на лошадях, повязав себе головы знаменами королевской гвардии, одни были спереди и сзади закованы в броню, другие вооружены саблями и ружьями. Это чудовищное шествие сопровождала Парижская национальная гвардия во главе с г-ном де Лафайетом. Таким образом, около 7 часов вечера члены королевской фамилии очутились в Париже. Их тотчас же препроводили в городскую ратушу, а затем, после /л. 118 об./ торжественной речи, произнесенной мэром Парижа г-ном де Байи, король и королева отправились во дворец Тюильри, где они живут как в плену, выходя на прогулку только до полудня, пока сад Тюильри еще закрыт для публики. Чтобы докончить описание жестокостей черни, следует добавить, что на обратном пути из Версаля эти варвары, ненадолго остановившись в Севре, забавы ради подбривали и завивали две головы убитых гвардейцев, которые несли на пиках. Одним словом, невозможно описать все те ужасы, что свершились в эти полгода ⁸⁰. Королевским гвардейцам было разрешено разойтись по домам, однако за ними сохранили их прежнее жалованье, а службу при дворе несет теперь Парижская национальная гвардия. Национальное [124] собрание было также переведено в Париж, оно проводит заседания в манеже Тюильрийского дворца, специально оборудованном для этой цели ⁸¹.

В участии в событиях 6 октября подозревают сейчас многих; уверяют даже, что среди переодетых в женское платье было много дворян и членов Собрания; называют имена герцога д'Эгийона ⁸² и, более того, герцога Орлеанского. Герцог Орлеанский вскоре вынужден был покинуть Францию и укрыться в Англии, поскольку его участие в событиях 5-6 октября разбиралось в Шатле ⁸³. Говорят, имеются многочисленные доказательства того, что чернь, совершившая эти злодеяния, была подкуплена и что Собрание тем же способом привлекает народ на свою сторону при принятии важных резолюций. Это случалось уже не раз со времени моего возвращения из Англии. Именно благодаря подкупу Собранию удалось 14 апреля принять декрет, согласно которому имущество церкви переходит в распоряжение нации, а духовенству назначается жалованье ⁸⁴. Многие из тех, кто противились принятию декрета, рисковали жизнью, поскольку толпа готова была вздернуть их на фонарь. Заканчивая описание событий 6 октября и того, что последовало за ними, скажу еще, что сад Тюильри постоянно, особенно в течение первой недели, был заполнен торговками и прочим простонародьем, перед которым охрана не решалась закрыть ворота ⁸⁵; наглость их доходила до того, что они по 3-4 раза в день требовали, чтобы король, дофин и королева вышли на балкон, и те ни разу не осмелились им в этом отказать. Более того, много раз они вызывали на балкон одну королеву, а стоило ей появиться, осыпали ее бранью. Теперь, слава богу, с этим покончено; Национальная гвардия поддерживает порядок, /л. 119/ Тюильрийский сад закрыт до полудня, чтобы король мог спокойно прогуливаться, а для публики ворота открываются лишь после полудня. Непостижимо, как может король, с детства привыкший к длительным прогулкам, оставаться в добром здравии, находясь уже целых полгода в заточении в своем дворце и располагая всего лишь парой часов для прогулки по саду. Национальное собрание пользуется доверием и поддержкой народа, которому внушили, что как только будет принята конституция, он заживет очень счастливо. В Собрании, конечно же, есть люди, выступающие против всех принимаемых декретов, но эта партия, называемая аристократической, совсем беспомощна против тех, кого называют «бешеными», а эти_ последние держат все в своих руках и поступают как им вздумается ⁸⁶. Судейские, дворянство и духовенство лишились своих должностей и имущества, у дворян отняли их привилегии. Постоянно выходящие возмутительные сочинения укрепляют ненависть народа к этим сословиям; дворяне и духовные лица вынуждены скрывать свое происхождение, если не желают подвергнуться оскорблениям. Возможно, эта революция и завершится счастливо, если в стране снова воцарится порядок, но есть опасность, что недовольные станут мстить, и это приведет к еще большим несчастьям ⁸⁷.

18 февраля 1790 г. эрцгерцогиня Тосканская, сестра нашей великой княгини, умерла в Вене от родов, даровав жизнь дочери ⁸⁸, а 20 февраля того же года, через два дня после смерти своей любимой племянницы, скончался император Священной Римской империи Иосиф II ⁸⁹, который уже давно страдал грудной жабой и был очень слаб. Он оставил империю в очень трудном положении: продолжалась война с Турцией, а в Нидерландах началось восстание, и дела обстояли приблизительно так же, как во Франции ⁹⁰. Его брат Леопольд II, великий герцог Тосканский ⁹¹, наследовал Богемскую и Венгерскую короны. После восшествия на престол он делал Брабанту самые выгодные предложения, желая возвратить этот край в состав империи, но затем отказался от своего намерения и предпочел предоставить Брабанту независимость и посмотреть, чем закончится тамошняя революция. Пруссия, где, к [125] несчастью, царит полнейшее спокойствие, выступает в роли посредника и пытается диктовать свои условия, чему способствует ее союз с Голландией и Англией. Делая вид, что хочет успокоить Льеж и Нидерланды, Пруссия на самом деле стремится взбунтовать их и тем самым навязать свои условия венгерскому королю и России, но, не будучи в состоянии /л. 119 об./ заставить нас заключить столь выгодный для нее мир с Турцией и Швецией, она 17 марта заключила оборонительный и наступательный договор с Портой, Польшей и Швецией против обоих императорских дворов. Повсюду ведутся военные приготовления, и если мы не подпишем в самое ближайшее время мира с Турцией и Швецией, то Пруссия незамедлительно объявит войну Австрии и России ⁹². Да поможет бог моему отечеству, которому, возможно, придется воевать против четырех государств сразу; если оно выстоит в этой борьбе, то можно будет сказать, что милостивый господь хранит его.

Что до Национального собрания, то трудно описать, что там творится. Не так давно, 19 июня, на вечернем заседании, оно приняло, среди прочих, один из самых беспримерных и безумных декретов, согласно которому упраздняются все титулы: герцог, граф, маркиз, барон, виконт и т. д., а также запрещается помещать герб на каретах и где бы то ни было; отменяются ливреи, также являющиеся знаками отличия; отменяются и обращения — такие, как «ваше высочество» или «ваше величество»; исключение не было сделано даже для братьев короля, которым также запрещалось иметь герб и ливреи для слуг. Декрет этот был принят только потому, что в большинстве своем члены Собрания — всего-навсего адвокаты вроде Барнава, Камю, Ребеля ⁹³ и пр., которые стремятся уравняться в правах с дворянами; по этому декрету дворянство лишается наследственных прав, а это значит, что дети дворян, которые родятся после его принятия, не будут пользоваться никакими привилегиями. Только королю было дозволено сохранить герб и ливреи для приближенных, но отныне он не имеет права прибавлять к своему имени название своих владений, как это делалось прежде; владельцы многих особняков вынуждены были уничтожить свои гербы — одни закрашивали их полностью, другие — поперечными полосами, и эта решетка (В оригинале игра слов: jalousie — решетка и ревность, зависть.) заключала в себе причину принятия этого декрета. Одним словом, это новое безумство гораздо хуже всех прежних. Дворянство в отчаянии; в такое время радуешься, что ты не родился французом. Только француз с его легким характером способен вынести все эти надругательства.

Недавно было объявлено о том, что 14 июля, в годовщину разрушения и взятия Бастилии, в Париже состоится праздник Федерации ⁹⁴. Все граждане отправятся на Марсово поле и торжественно принесут присягу. Для проведения этой церемонии пришлось подготовить Марсово поле: воздвигнуть в центре его алтарь, а кругом построить трибуны для зрителей. Решено было сделать их не деревянными, а земляными, во избежание несчастных случаев, которые могли бы произойти, поскольку народу ожидалось великое множество. Каждый полк, город и сословие Франции пришлют депутации из трех-четырех человек. 15 тысяч чернорабочих, /л. 120/ трудившихся на Марсовом поле, получали вначале по 8 су в день, а надзиравшие за ними — по 40 су. Чернорабочие четырежды бунтовали, требуя повышения оплаты. В первый раз они просили прибавить 10 су, и им были вынуждены уступить, во второй раз, несколько дней спустя — 15 су, а в третий — 35 су; в четвертый же раз эти бездельники стали угрожать своим надсмотрщикам, принуждавшим их взяться за работу, что вздернут их на фонарь. В конце концов было принято решение обратиться за помощью к гражданам Франции, истинным патриотам, и попросить их прийти в свободное время поработать на Марсовом поле. Это обращение породило [126] новое безумство, одно из самых беспримерных и забавных. В первый день целые кварталы тихо и спокойно явились к месту работы; это повальное сумасшествие не прекратилось и в последующие шесть дней, но постепенно эти процессии становились все более и более шумными. Копать землю шли с лопатами и заступами в руках нарядно одетые женщины в шляпках с перьями; вереницы людей, тянувшиеся на Марсово поле, нередко возглавлял барабанщик, причем иногда в барабаны били женщины; тут встречались даже монахи. Например, я видела, как один толстый монах-кармелит в гренадерской шапке, подобрав и заткнув за пояс рясу, с саблей наголо, шел впереди целой толпы женщин и мужчин в гренадерских шапках, сделанных из обоев; они несли в руках лопаты, на которых были написаны разные глупости, например: «Вот чем мы закопаем в землю аристократов!». Одни хором распевали свою песню: «Аристократов на фонарь, дело пойдет, дело пойдет!» ⁹⁵. У других на лопатах было написано: «Вот чем роют могилы для аристократов». Одним словом, невозможно перечислить все сказанные и сделанные ими глупости. Каждое предместье, каждый квартал города посылали туда от 5 до 600 человек; большинство из них были выряжены самым нелепым образом, некоторые даже подрисовали себе усы. На поле побывали все — одни из патриотизма, другие — из страха, что их сочтут аристократами и это может стоить им жизни; туда прислали своих представителей все монастыри и университет, там работали ученики во главе с преподавателями, семинаристы, аббаты, врачи и все ремесленники: сапожники, портные и т. д. и т. д. Одним словом, трудно даже представить себе, что это было за зрелище — оборванцы и бедно одетые женщины рядом с женщинами, одетыми прилично; монахи под руку со всяким сбродом; повсюду бьют барабаны, звучат фанфары, мелькают ветки, украшенные лентами. У меня в самом деле не хватает слов, чтобы выразить, до какой степени неприглядное это было зрелище. Все фиакры в эти дни были разобраны, в каждый набивалось человек по шесть с лопатами /л. 120 об./ в руках. Казалось, что на улицах полным-полно людей, сбежавших из сумасшедшего дома. Дом, где я живу, находится на очень людном месте ⁹⁶, и я думала, что сойду с ума от барабанного боя, песен и криков, которые не смолкали целую неделю. Я не осмеливалась выйти из дома, боясь, что эти дикари осыплют меня бранью. Только тот, кто видел все это своими глазами, поймет меня. Хотя мне было очень любопытно взглянуть на то, что происходит на Марсовом поле, я не решилась отправиться туда, поскольку опасалась, что и меня заставят работать. Побывавшие там говорили, что это было любопытное зрелище: 200 000 мужчин и женщин всех сословий осушали землю, возили тачки, впрягались в тележки; находились даже восьмидесятилетние фанатики, считавшие за честь поднести несколько лопат земли ⁹⁷. Решительно, все они словно помешались. Народу на Марсовом поле все прибывало, и в конце концов эти люди стали мешать друг другу, так что 11 июля, на исходе этой недели, когда патриотический энтузиазм достиг предела, повсюду было объявлено, что добровольцев просят остаться дома, поскольку работы близятся к концу и такое огромное количество рук больше не требуется. Не только парижане, но и все французы так возбуждены, повсюду так неспокойно, что, хотя кое-кто и уверяет, что все необходимые меры приняты и 14 июля пройдет без происшествий и беспорядков, я невольно начинаю опасаться за последствия пресловутого празднества Федерации и желаю, чтобы день этот поскорее прошел. И вот наконец он позади, и все кончилось благополучно: Марсово поле, подготовленное для этой церемонии, выглядело великолепно. Уровень его благодаря привезенной на тележках земле стал несколько выше; вокруг шли трибуны для зрителей — десять рядов, разделенных через равные промежутки проходами для тех, кто хотел спуститься и выйти. В глубине площади, со стороны Военной школы, [127] был сооружен амфитеатр, в центре которого, на некотором возвышении, стояло под балдахином кресло короля, а ступенькой ниже — стул председателя Собрания, которым был в ту пору маркиз де Боне ⁹⁸. По обе стороны от них шли места депутатов Собрания, а под креслом короля, на самом верху галереи, было нечто вроде трибуны для королевы, дофина и остальных особ королевского дома. Оставшаяся часть галереи была отведена иностранным посланникам и депутатам от провинций. В противоположном конце Марсова поля /л. 121/ были воздвигнуты три триумфальные арки ⁹⁹, украшенные приличествующими случаю девизами. В центре Марсова поля возвышался алтарь, к которому вели со всех сторон ступени. Вокруг алтаря, очень нарядно убранного, со множеством патриотических лозунгов, располагались духовные лица в белом облачении с трехцветными поясами ¹⁰⁰. Первые колонны вступили на поле со стороны Шайо ¹⁰¹. По этому случаю на Сене был сооружен плавучий мост.

Участники шествия собрались в шесть утра на бульваре у Сент-Антуанских ворот. Первой шла кавалерийская рота, за ней — рота гренадеров, парижские выборщики ¹⁰², рота волонтеров, Собрание представителей Коммуны ¹⁰³, военный комитет, рота егерей, председатели округов, федераты, шестьдесят членов парижского муниципалитета в сопровождении городской гвардии, военный оркестр, отряд барабанщиков, отряды учащихся Военной школы, отряд знаменосцев парижской Национальной гвардии, отряд ветеранов, депутаты от национальных гвардий сорока двух первых департаментов, хоругвеносец, депутаты от линейных войск и флота и депутаты от 41 департамента из тех, что не вошли в первую группу. Военные были вооружены только шпагами или саблями. Все построились в колонны по восемь человек, представители каждого департамента получили знамена с названиями своих департаментов, причем держали знамена шедшие впереди старейшины каждой депутации. Хоругвь вверили линейным войскам; хоругвеносец шел впереди в сопровождении маршалов де Майи и де Сегюра, заменившего маршала де Бово ¹⁰⁴. Далее в этой процессии следовали старшие офицеры, штабные офицеры, артиллерийские офицеры, кригс-комиссары, инвалиды, наместники маршалов, депутаты от инфантерии, кавалерии, гусар, драгун и конных егерей, затем офицеры, командующие соединениями более полка, и депутаты от флота. На площади Людовика XV к ним присоединились члены Национального собрания, и в таком порядке шествие проследовало через весь Париж до Шайо, где по плавучему мосту его участники перешли через реку и вошли на Марсово поле через триумфальные ворота, специально воздвигнутые для этого дня. Войска выстроились в линию, каждый занял отведенное ему место. Хоругвь и знамена департаментов были внесены по ступеням и возложены на площадку алтаря для освящения. Мессу отслужил епископ Отенский г-н Талейран-Перигор ¹⁰⁵, один из самых ярых сторонников /л. 121 об./ революции. После мессы командующий Национальной гвардией г-н де Лафайет подошел к алтарю и принес присягу от лица армии королевства и ее депутатов, затем председатель Собрания, оставаясь на своем месте, принес присягу от имени всех его членов. Король также принес присягу ¹⁰⁶, не покидая своего места, после чего, в завершение церемонии, присутствовавшие спели «Тебя, бога, хвалим». Празднество проходило под несмолкавшие пушечные залпы. Огорчительно, однако, что в ночь с 13 на 14 почти не переставая шел проливной дождь, и лишь на самое непродолжительное время устанавливалась хорошая погода. Зрители, находившиеся под открытым небом и в большинстве своем приехавшие сюда к трем часам утра, чтобы занять места, промокли до нитки. Это дало повод ретивым патриотам говорить, что господь бог — аристократ; поразительно, что, в самом деле, во всех провинциях, где происходила церемония присяги, предшествовавшая клятве на Марсовом поле, тоже постоянно [128] лил дождь. Поскольку 14 июля всех занимал один праздник, и на улицах воцарилось спокойствие, я сочла возможным посетить церемонию, ничего не опасаясь. Утром этого дня я отправилась в Гро-Каю к г-ну де Лариву ¹⁰⁷, знаменитому французскому актеру, чей прелестный дом находится напротив Марсова поля. Оттуда можно было, укрывшись от дождя, наблюдать за всем происходящим, а когда в очередной раз выглянуло солнце, я отправилась на поле и в течение 45 минут присутствовала непосредственно на самом торжестве, в котором принимали участие более 300 тысяч человек. Неприятным во всем этом для меня было только то, что пришлось добираться до дома г-на де Ларива пешком, но, к счастью, в это время дождь почти совсем прекратился; к тому же мы захватили с собой зонтики. В этот день, из-за большого скопления народа на улицах пользоваться каретами было запрещено, и это строго соблюдалось. Подобная предосторожность была совершенно необходима не только для простолюдинов, но и для тех, кто ездит в каретах, поскольку, выделяясь из общей массы, они могли навлечь на себя ненависть возбужденной толпы. Вечером было приказано иллюминовать все дома. Самая красивая иллюминация была у наиболее ревностных демократов, а также у тех, кто опасался неудовольствия новых властей и угодничал перед ними; среди них был г-н де Виллет, остающийся «бешеным» демократом несмотря на то, что шурин его, королевский гвардеец, был зверски убит 6 октября и его голову пронесли на пике по всему Парижу ¹⁰⁸.

Все последовавшие за 14 июля дни были ознаменованы празднествами для народа и депутатов от провинций; дома в течение трех дней подряд по приказу властей были иллюминованы. /л. 122/ 18 июля, в воскресенье, с самого утра снова запретили пользоваться каретами, чтобы дать народу возможность вдоволь погулять по улицам. Тем же утром на Марсовом поле состоялся смотр войск, которым руководил король, после чего, чтобы развлечь народ, предполагалось запустить воздушный шар. Шар, однако, не смог взлететь, и при этом даже было ранено несколько человек. В пять часов на Сене состоялось водяное сражение, затем на Новом мосту был устроен фейерверк, впрочем, довольно жалкий. Елисейские поля, Тюильри и все дома были иллюминованы; до 6 утра народ плясал на площади, где раньше стояла Бастилия, на площадях Центрального и Хлебного рынков и на многих других площадях и улицах. Один из самых яростных демагогов г-н де Виллет иллюминовал свой дом на набережной Театинцев еще пышнее, чем в предыдущие дни, и даже нанял скрипачей, чтобы народ плясал под его окнами. Мне довелось видеть это своими глазами, поскольку я была приглашена к президенту Фрондевилю ¹⁰⁹, который живет на улице Бак, неподалеку от Королевского моста и от дома г-на де Виллета. Я собиралась провести вечер дома, поскольку выехать в карете было невозможно, а идти пешком я боялась, но мои знакомые уговорили меня отправиться на ужин к баронессе де Крюссоль ¹¹⁰, живущей на улице Басс дю Рампар, и, хотя путь предстоял не близкий, я согласилась; я отправилась к баронессе в обществе многочисленных спутников и спутниц; каждую даму вели под руки двое мужчин. Мы безо всяких происшествий миновали нарядно иллюминованные Елисейские поля и площадь Людовика XV и прибыли к дому баронессы. После ужина спутники наши также пешком любезно проводили нас домой. Признаюсь, я вернулась несколько уставшей. Празднества эти, на мой взгляд, совершенно бесполезные и безрассудные, произвели тем не менее на меня живейшее впечатление. Все прошло в идеальном порядке, и меня приятно удивило то, что на улицах совсем не было видно пьяных, самое большее встречался кто-нибудь навеселе ¹¹¹.

Тем не менее никакого толку от этих празднеств нет, и во Франции продолжает царить такой же беспорядок, как и до установления [129] Федерадии. Все полки распущены, многие солдаты прогнали своих полковников и офицеров или же содержат их под арестом. Пройдет немного времени, и все, что здесь происходит, будет казаться совершенно невероятным.

1. См.: Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974. Т. 2. С. 195; Лернер Н. О. Оригинал «Пиковой дамы» // Столица и усадьба. 1916. № 52. С. 11-13; Лернер Н. О. Рассказы о Пушкине. Л., 1929. С. 146-158; Рабкина Н. А. Исторический прототип «Пиковой дамы» // Вопр. истории. 1968. № 1. С. 213-216.

2. См.: Трубников А. Княгиня Голицына в Марьине и Городне // Старые годы. 1910. Июль-сент. С. 153-181; Шереметев П. С. Вяземы. Вып. 1. Пг., 1916.

3. Из архива Голицыных. Подгот. к печати, обзор и коммент. О. А. Старосельской — Никитиной // Зап. отд. рукописей. 1941. Вып. 7. С. 34-91; Шлихтер Б. А., Майкова К. А. Архив имения Вяземы // Зап. отд. рукописей. 1955. Вып. 17. С. 20-40.

4. См.: Лит. наследство. 1937. Вып. 29/30. С. 343-524.

5. ГБЛ, архив «Вяземы», ф. 64, 113. 1 (Далее ссылки на лист рукописи в тексте вступительной статьи).

6. См.: Указатель воспоминаний, дневников и путевых заметок. М., 1951. С. 52.

7. См., напр.: Рабкина Н. А. Указ. соч. С. 214; Пушкин А. С. Дневник, 1833-1835/ Под ред. Б. А. Модзалевского. М.; Пг., 1923. С. 132-133; Пушкин А. С. Дневник (1833-1835) / Под ред. В. Ф. Саводника. М.; Пг.. 1923. С. 365-367; Лернер Н. О. Оригинал «Пиковой дамы». С. 11. В обзоре Б. А. Шлихтера и К. А. Майковой возвращение кн. Голицыной в Россию неверно датировано 1792 г. (указ. соч., с. 20).

8. См.: Благово Д. Рассказы бабушки. Спб., 1885. С. 112.

9. Б. А. Шлихтер и К — А. Майкова полагали, что княгиня уехала из Парижа в Лондон до открытия Генеральных штатов (указ. соч., с. 24). Дневник, где дано подробное описание этой церемонии с позиции очевидца, опровергает это предположение. Видимо, авторов ввела в заблуждение дата письма гувернера Флоре к Голицыной в Лондон — «среда 3 мая 1789 г.» (ГБЛ, ф. 64, 104. 100, л. 3). В письме Флоре упомянуто письмо госпожи Оливье от 30 мая с извещением о благополучном прибытии Голицыных в Булонь, средой было не 3 мая, а 3 июня 1789 г., поэтому дата, поставленная Флоре, — безусловная описка.

10. Любопытно, что француз — современник княгини отмечал эту страсть к фиксированию на бумаге увиденного и услышанного как характерную черту «русского в Париже»: «Он [русский] повсюду бывает, всюду проникает, он внимателен, ловок, предупредителен; он говорит без всякого акцента; каждый вечер он записывает то, что слышал».: — писал С. Л. Мерсье в книге «Новый Париж» (Mercier S. Paris pendant la Revolution (1789-1798), ou le Nouveau Paris. P., 1962, p. 244).

11. Приведем еще одно сходное высказывание. Рассуждая о политической обстановке во Франции в 1788 г., княгиня замечает: «Вообще во всем, что делается во Франции, много условностей, кажется, что всякий волен говорить свободно, на самом же деле нигде не творится столько несправедливостей <...> парламент (до революции высшее судебное учреждение во Франции. — В. М.) выражает иногда королю свое неодобрение, но всегда кончает тем, что соглашается со всеми его указами; свобода здесь — только видимость, только слова, а на деле все вершится весьма деспотично» (л. 69). Такое свободомыслие княгини довольно неожиданно, особенно если учесть ее восторженное отношение к аристократическому, монархическому Парижу, ставшее впоследствии определяющим для ее петербургского салона: «Находясь в Париже во время революции, сия знаменитая дама схватила священный огнь, угасающий во Франции, и возжгла его у нас на Севере. Сотни светского и духовного звания эмигрантов способствовали ей распространять свет в нашей столице <...> компания сия назвалась высшим обществом и правила французской аристократии начала прилаживать к русским нравам...» (Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1891. Ч. 1. С. 138)

12. Голицына и в дальнейшем не утратила живого интереса к происходившим во Франции событиям, о чем свидетельствуют, в частности, сохранившиеся в ее архиве письма-донесения некоего Гаккеля (Хокера?) от 2 сент. 1790 г. — 11 янв. 1792 г. (См.: Зап. отд. рукописей. 1941. Вып. 7. С. 39, 56-85). Об интересе русских дворян к Великой Французской революции см.: Штранге М. М. Русское общество и французская революция 1789-1794 гг. М., 1956. С. 66-68.

13. О библиотеке Голицыных см.: Геннади Г. Указатель библиотек в России. Спб., 1864. С. 6; Иваск У. Частные библиотеки в России // Рус. библиофил. 1911. № 6. С. 77; Друганов И. А. Библиотеки ведомственные, общественные и частные и судьба их в советскую эпоху // Сов. библиогр. 1934. № 2. С. 51.

14. ГБЛ, ф. 64, 104.100.

15. Там же. ф. 64, 105.84-86. Частично опубл.: Зап. отд. рукописей. 1941. Вып. 7. С. 42-53; Вып. 17. С. 22.

16. ГБЛ, ф. 64, 93.43.

17. Там же, ф. 64, 94.30.

18. О взаимоотношениях Голицыных с Симолиным см.: Зап. отд. рукописей. 1941. Вып. 7. С. 40.

19. ГБЛ, ф. 64, 93. 43, л. 32 об.

20. Там же, ф. 64, 105.86, л. 6 об., 8.

21. Ср. слова современника-иностранца о французских политических брошюрах 1789 г.: «Их число растет с каждым часом. Сегодня их вышло 13, вчера 16, а на прошлой неделе 92» (Young A. Voyages en France pendant les annees 1787, 1788, 1789. P., 1860. Т. 1. P. 183).

22. Перечень французских газет 1789-1790 гг. см. в кн.: Hatin Е. Bibliographic bistorique et critique de la presse periodique francaise. P., 1866. P. 91-199; Monglond A. La France revolutionnaire et imperials. P., 1930. Т. 1. P. 673-754, 124,7-1310. Перечень политических брошюр и книг, изданных в 1789-1790 гг., см. в кн.: Monglond A. Op. cit., р. 5-370, 755-1066.

23. В библиографическом указателе А. Монглона и разделе «История революции» под 1789 годом значится пять названий, под 1790 — десять, кстати, отнюдь не всегда написанных с революционных позиций: ср., напр., анонимное «Частичное описание смут, случившихся во Франции в 1789 и 1790 годах, с приложением рассуждений о том. как остановить их развитие» (Relation d'une partie des troubles de la France pendant les annees 1789 et 1790, suivie de reflexions sur le moyen d'en arreter les progres. P., 1790).

24. Ozouf M. La fete revolutionnaire, 1789-1799. P., 1976, P. 62.

25. Впрочем, иногда в заметках Голицыной встречаются и «итоговые» записи, сделанные не по «свежим следам»; см., напр., первую запись под рубрикой «1789 год»: «Этот год весьма памятен по многим причинам, в том числе и из-за суровой зимы, равной которой во Франции никогда не было» (л. 87). Такое суждение может высказать лишь человек, знающий не только о зимних, но и о более поздних событиях 1789 г.

26. Ср. в коммент. Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского к «Письмам русского путешественника» Н. М. Карамзина указание на сознательное обыгрывание подобного столкновения ранней и позднейшей точек зрения на революционные события: «Описание королевской семьи сделано от лица путешественника 1790 г., еще не знающего ничего о будущем. Фактически глава писалась (и тем более дошла до читателя), когда будущее описанных здесь лиц уже свершилось. Карамзин сознательно рассчитывает здесь на двойной эффект переживания этого отрывка» (Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 647). Голицыной подобные расчеты были, думается, вполне чужды.

28. Столкновение парижских рабочих с владельцем обойной фабрики Ревельоном и его соседом, королевским селитроваром Анрио, во многих работах по истории Великой французской революции рассматривается как своего рода пролог революционных событий. См.: Лотте С. А. «Дело Ревельона» // Французский ежегодник. 1958. М., 1959. С. 73-103.

29. Инициатором «ревельоновского дела» считался — совершенно безосновательно — Луи Филипп Жозеф де Бурбон, герцог Орлеанский (1747-1793), кузен Людовика XVI, претендовавший на трон или регентство.

30. Жак Неккер (1732-1804), уроженец Швейцарии, французский министр финансов с полномочиями первого министра в 1777-1781 и 1788-1790 гг. Сыграл большую роль в подготовке Генеральных штатов 1789 г. (см. примеч. 4), добился двойного представительства третьего сословия в Штатах. Лозунг «Да здравствует третье сословие» наиболее четко был сформулирован Э. Ж. Сьейесом (1748-1836) в брошюре «Что такое третье сословие», выпущенной накануне революции (янв. 1789).

31. Генеральные штаты — высшее сословно-представительное учреждение Франции; состояло из представителей духовенства, дворянства и третьего сословия; созывалось королями прежде всего для получения согласия на сбор налогов. Первые Генеральные штаты были созваны в 1302 г. королем Филиппом Красивым, последние по времени перед Штатами 1789 г. — в 1614 г. королевой Марией Медичи.

32. Анна Жакобе, графиня де Бальби (урожд. Комон Ла Форс; 1758-1842), придворная дама, фаворитка графа Прованского (брата Людовика XVI, будущего короля Людовика XVIII).

33. Парижский архиепископ — Антуан Элеонор Леон Леклер де Жюинье де Нешель (1728-1811). Шарль Филипп де Бурбон, граф д'Артуа (1757-1836), младший брат Людовика XVI, в 1824-1830 гг. — французский король под именем Карла X. Его сыновья — Луи Антуан де Бурбон, герцог Ангулемский (1775-1844) и Шарль Фердинанд де Бурбон, герцог Беррийский (1778-1820).

34. Аббатство ордена бенедиктинцев (осн. ок. 530 г.) было основано в Версале в XI в.

35. То есть по моде начала XVII в., когда были созваны предыдущие Генеральные штаты (см. примеч. 4). Генрих IV (1553-1610) — французский король с 1589 г. (фактически — с 1594 г.). Ср. описание процессии в мемуарах ее участника, депутата Генеральных штатов маркиза Шарля Эли де Феррьера (1741-1804): «Дворяне в черных фраках, расшитых золотом парчовых камзолах, шляпах с перьями по моде времен Генриха IV; духовенство в сутанах, в широких плащах, в квадратных шапочках;... третье сословие в черном с головы до ног, в шелковых плащах и батистовых жабо» (Ferriere Ch. Е. Memoires pour servir a l'histoire de l'Assemblee Constituante et de la revolution de 1789. Chatelleraud, an VII. Т. 1. P. 17). Костюмы были призваны подчеркнуть социальные различия и «поставить на место» третье сословие. Ж. Мишле писал в «Истории Французской революции»: «Одна лишь разница костюмов, навязанных депутатам, напоминала о невеселой шутке Сьейеса: «Три сословия? Нет, три нации» (Michelet J. Histoire de la revolution frangaise. P., 1876. Т. 1. P. 154).

36. Королем Франции с 1774 г. по 1792 г. был Людовик XVI (1754-1793), королевой — Мария Антуанетта (1755-1793).

37. Анн Луи Анри, кардинал де Лафар (1752-1829) — нансийский епископ с 1787 г., депутат Генеральных штатов; в 1791 г. эмигрировал.

38. Антуанетта Мари Элизабет, графиня де Сегюр (урожд. д'Агессо; 1756-1828), жена французского дипломата, посланника в России в 1785-1789 гг. графа Луи Филиппа де Сегюра (1753-1830), приятельница Н. П. Голицыной. Ее письма к княгине хранятся в ГБЛ (ф. 64, 106.36-37).

39. Антуан Луи Мари, граф де Гиш, герцог де Грамон (1755-1836), до 1789 г. командующий королевской гвардией. Эмигрировал.

40. См. примеч. 2.

41. Табурет — складной стул, на котором лица определенного ранга имели право сидеть в присутствии короля и королевы Франции.

42. Эмманюэль Фелисите де Дюрфор, герцог де Дюрас (1715-1789) — маршал Франции. Титул принца де Водемона получали представители младшей ветви Лотарингского герцогского дома.

43. Луи Арман Константен, принц де Монбазон (1730-1794) — французский вице-адмирал.

44. Главным постельничим в 1789 г. был Франсуа Александр Фредерик, герцог де Ларошфуко-Лианкур (1747-1827).

45. Королевский совет состоял из пяти департаментов: государственного совета, (или совета по иностранным делам), финансового совета, совета по делам торговли, тайного совета (печать, цензура, тяжбы) и совета внутреннего управления. В него входили министры и высшие сановники.

46. Шарль Луи Франсуа де Барантен (1738-1819), в 1788 — 1789 гг. хранитель печати; после взятия Бастилии был смещен и вскоре эмигрировал в Англию. Почти все очевидцы отмечали, что из-за слабого голоса Барантена речь его была почти не слышна. Намерения короля он осветил в очень общей форме, упомянув только о необходимости соблюдать равенство при сборе налогов и реорганизовать судебное законодательство, и при этом предостерег от «безрассудных нововведений».

47. Неккер признал существование государственного долга в 56 млн. франков (на самом деле он составлял около 5 млрд.), но действенных мер для улучшения ситуации не предложил. Современник так описывает впечатление от его речи: «Это худшее его создание; он упустил превосходную возможность: не высказал никаких величественных, всеобъемлющих соображений, не сказал ничего конкретного ни о том, как облегчить положение народа, ни о том, какими новыми принципами должно руководствоваться правительство; любой в меру ловкий банковский служащий мог бы произнести точно такую же речь» (Young A. Voyages en France pendant les annees 1787, 1788, 1789. P., 1860. Т. 1. P. 192).

48. Этот жест короля был исполнен для присутствовавших символического значения. Современник писал об этом: «Монарх на своем троне одел шляпу с плюмажем, снял ее, поднялся на мгновение, а затем снова покрыл голову, и все три сословия последовали его примеру. В самом деле, почему бы третьему сословию, до сегодняшнего дня лишенному этого преимущества, не воспользоваться им? <...> Шляпа — знак свободного состояния, и сегодня, когда монарх собрал вокруг себя представителей нации, они не должны расставаться с этим атрибутом свободы» (Вагёге В. Lc Point du jour, ou resultat de ce qui s'est passe aux Etats generaux, du mercredi 6 mai // Soboul A. 1789. L'an de la liberie. P., 1939).

49. Список литературы об открытии и первом периоде работы Генеральных штатов, вышедшей в 1789 г., см. в кн.: Monglond A. Op. cit, р. 79-111.

50. Арман Марк Сент-Эрем, граф де Монморен (1745-1792), французский дипломат, в 1787-1791 гг. министр иностранных дел; в 1791 г. ушел в отставку, но оставался приближенным лицом короля; погиб на эшафоте. До середины 1790 г. с Монмореном тесно общался русский посол в Париже Иван Матвеевич Симолин (см.: Лит. наследство. Т. 29/30. С. 351).

51. С 28 мая 1789 г. по 28 февр. 1790 г. Н. П. Голицына с мужем и дочерьми находилась в Лондоне; в Париж она возвратилась 6 марта.

52. Депутаты третьего сословия заявили о своем несогласии проводить заседания раздельно уже 6 мая, то есть на следующий день после открытия Генеральных штатов. Однако и депутаты от дворянства, и депутаты от духовенства согласия на проведение совместных заседаний не дали (из депутатов-дворян 141 высказался против, а 47 — за; из депутатов от духовенства — 133 против, а 114 — за, поскольку мелкое духовенство тяготело к сближению с третьим сословием). Депутаты третьего сословия безуспешно призывали дворян и духовенство к объединению до 17 июня, когда приняли (490 голосами против 90) «Декларацию о создании Национального собрания», на решения которого никто, включая короля, не имеет права накладывать вето. С 9 июля 1789 г. стало называться Учредительным собранием, однако Н. П. Голицына везде именует его Национальным собранием или просто Собранием.

53. 19 июня депутаты от духовенства приняли (149 голосами против 137) предложение третьего сословия. Дворянские же депутаты продолжали в большинстве своем противиться этому предложению и того же 19 июня послали письменный протест королю. Людовик XVI признал декларацию депутатов третьего сословия недействительной. Королевское заседание было вначале назначено на 22 июня, а затем перенесено на 23 (нужно было успеть убрать места для публики, которую на это заседание во избежание волнений решено было не пускать). Тем временем депутаты от третьего сословия, увидев, что Зал малых забав, предназначенный для заседаний, закрыт согласно королевскому приказу, отправились в Зал для игры в мяч и там 20 июня 1789 г. дали клятву, что не позволят распустить Национальное собрание. 22 июня депутаты от духовенства выполнили свое решение, принятое 19 июня, и в церкви Святого Людовика объединились с депутатами третьего сословия для совместных дебатов.

54. В первой декларации говорилось, что три палаты могут обсуждать вместе лишь важнейшие вопросы. Однако такие важные проблемы, как права трех сословий, феодальная собственность, устройство Генеральных штатов, в их число включены не были.

55. Поскольку депутаты от третьего сословия решили не подчиняться королевскому декрету, король намеревался разогнать их силой, но этому воспротивились либерально настроенные депутаты от дворянства. Тем временем 24 июня большинство депутатов от духовенства, а 25 июня 47 депутатов-дворян во главе с герцогом Орлеанским воссоединились с третьим сословием на заседании Национального собрания, и 27 июня король вынужден был письменно рекомендовать остальным депутатам последовать их примеру. Ср. в письме Флоре Н. П. Голицыной от 26 июня 1789 г.: «Ваша светлость, без сомнения, уже знает из газет важнейшие новости; я желал бы рассказать ей о них во всех подробностях, но, полагая неосторожным доверять все это бумаге, скажу лишь, что депутаты от третьего сословия начали с того, что провозгласили себя Национальным собранием, что к ним присоединилось большинство депутатов от духовенства, а затем меньшинство депутатов от дворянства, и что, наконец, вчера вечером ко всеобщему удовлетворению произошло воссоединение депутатов всех трех сословий» (ф. 64, 104.100, л. 9-9 об.).

56. Прошение Национального собрания об отводе войск датировано 8 июля; ответ короля — 11 июля, тогда же, 11 июля, Людовик XVI удалил Неккера и назначил на его место преданного сторонника королевской власти Луи Огюста Ле Тоннелье, барона де Бретейля (1730-1807); сменены были также министр иностранных дел, военный министр и некоторые другие.

57. Шарль Эжен Лотарингский, герцог д'Эльбеф, принц де Ламбсек (1751 — 1825) — командир полка Королевской немецкой гвардии; 12 июля зверски расправился в саду Тюильри с возбужденной толпой, за что получил прозвище «тюильрийский рубака», вскоре после этого эмигрировал в Австрию.

58. Площадь Людовика XV — ныне площадь Согласия.

59. Король ответил посланцу Учредительного собрания, что не может изменит), своего решения, после чего Собрание в тот же день, 13 июля, приняло «Декрет об ответственности министров», в котором выражало сожаление по поводу увольнения Неккера, повторяло требование вывести войска из Парижа и подчеркивало, что ответственность за какие бы то ни было акции, противные интересам нации и решениям Собрания, ложится на плечи новых министров.

60. Парижская милиция — первоначальное название Национальной гвардии. Решение о создании Парижской милиции было принято выборщиками третьего сословия 10 июля, обнародовано 13 июля; составить гвардию должны были 48 тысяч человек. Французская гвардия 13 июля во второй половине дня получила приказ покинуть Париж, но гвардейцы не выполнили его и предоставили себя в распоряжение парижского муниципалитета.

61. Дом инвалидов — общежитие для солдат-ветеранов. построенное в 1676 г.; здесь парижане нашли перед взятием Бастилии основной запас ружей. Гардмебль, или, если следовать переводу Карамзина, «Царская кладовая» — построенный в 1760 г. музей, где демонстрировалось оружие прошлых веков и драгоценности королевского дома.

62. Беонар Рене Журдан, маркиз де Лоне (1740-1789), комендант Бастилии с 1776 г. Гарнизон Бастилии хотел сдаться, а де Лоне намеревался взорвать крепость, что повлекло бы за собой значительные разрушения в прилегающих к ней районах: однако два унтер-офицера арестовали коменданта, а французские гвардейцы отдали их в руки народа. Вторым человеком, чью голову носили на пике, был Жак де Флессель (1721-1789), парижский купеческий старшина; оттягивая время, он посылал парижан, приходивших в ратушу за оружием, в места, где оружия не было; народ почел Флесселя в Пале-Руаяль. чтобы устроить над ним публичный суд, но по дороге некий юноша из толпы застрелил его. Подробнее о взятии Бастилии см. в кн.: Godechot J. La prise de la Bastille. P., 1965; здесь же, на с. 346-355 см. обширный список статей, брошюр и книг 1789 1790 гг., посвященных событиям 14 июля и тем, что им предшествовали. Помимо печатных источников, кн. Голицына получила информацию о взятии Бастилии и о последовавших затем назначениях Faini мэром Парижа, а Лафайета командующим национальной гвардией из писем Б. В. Голицына от 20 июля 1789 г. (Зап. отд. рукописей. 1955. Вып. 17. С. 24-25; ГБЛ, ф. 64, 93.43, л. 18 об.) и Оливье от 6 авг. 1789 г., в которых, в частности, излагаются причины, по которым 14 июля особняк Голицыных был «превращен в крепость»: «Бастилия была захвачена, улицы забаррикадированы бочками и мебелью, чтобы помешать продвижению кавалерии; дома, которые буржуа считали наиболее удобными для защиты и нападения, были заняты без разрешения хозяев: вот почему и ваш особняк был занят артиллерией...» (Зап. отд. рукописей. 1941. Вып. 7. С. 44; ГБЛ, ф. 64, 105.84. л. 18-18 об.). Существует легенда, что «двое Голицыных с оружием в руках участвовали в штурме Бастилии» (Pincraud L. Les Francais en Russies et les Russes en France. P., 1886. P. 118); сыновья H. П. Голицыной в это время действительно находились во Франции Сони добрались до Лондона, где находились их родители и сестры, лишь 31 июля 1789 г.). Старший, Борис, был на лечении в Бурбон-ле-Бэн, младший, Дмитрий — в Париже, и, возможно, в самом деле оказался замешан в одном из уличных эпизодов 14 июля (см.: Шереметев П. С. Вяземы, с. 111-112: ср. отрывок из письма Б. В, Голицына к матери от 20 июля 1789 г. — ГБЛ. ф. 64. 93.43. л. 18. Зап. отд. рукописей. 1955. Вып. 17. С. 24). Ср. в письме гувернера Флоре от 19 июля 1789 г.: «...ему (князю Дмитрию. — В. М.) будет что рассказать Вашей светлости, и он сможет похвастаться, что видел с начала до конца самую замечательную пору в истории французской нации» (ф. 64, 104.100, л. 13).

63. Жан Сильвен Баий (1736-1793). французский астроном, член Французской академии, депутат Генеральных штатов от третьего сословия, первый председатель Учредительного собрания; погиб на эшафоте.

64. Мари Жозеф Поль Ив Рош Жильбер Мотье, маркиз де Лафайет (1757-1834), французский военачальник, участник войны за независимость в Северной Америке, сторонник либеральной монархии; с 1791 г. занимал контрреволюционные позиции.

65. Флоран Луи Мари, герцог дю Шатле-Ломон (1727-1793), командующий Французской гвардией. Французская гвардия противостояла 12 июля Королевскому немецкому полку, жестоко расправлявшемуся с народом (см. примеч. 29), 14 июля участвовала во взятии Бастилии.

66. Виктор Франсуа, герцог де Брой (1718-1804), французский военный деятель: 11 июля 1789 г. назначен военным министром (ср. примеч. 28); после взятия Бастилии эмигрировал.

67. О бароне де Бретейле см. примеч. 28. Голицына посещала до революции его салон (см., напр., л. 65 об.).

68. Герцог Жюль де Полиньяк (1743-1817), обер-шталмейстер королевы, суперинтендант почтовой службы, и его жена Иоланда Мартина Габриэль де Полиньяк (урожд. Поластрон; 1749-1793), фаворитка Марии Антуанетты, воспитательница королевских детей; чета Полиньяков была крайне непопулярна в народе, поскольку было известно, что они выкачивают деньги из королевской казны; Полиньяки бежали из Версаля в ночь с 16 на 17 июля 1789 г. Кн. Голицына сразу по приезде в Париж стала посещать салон невестки герцогини де Полиньяк, графини Дианы де Полиньяк (княгиня в своих «Записках» отмечает, как легко в Париже начать посещать аристократические салоны — достаточно только один раз быть представленным хозяевам: Голицыным эту услугу вначале оказывал русский посланник князь П. С. Барятинский, затем сменивший его на этом посту И. М. Симолин): у графини Дианы де Полиньяк мемуаристка, не имевшая как иностранная подданная права быть официально представленной Марии Антуанетте, познакомилась с королевой и сумела завоевать ее симпатию (см. л. 65 об., 66, 67 об.).

69. Архиепископом Бордоским с 1781 г. был Жером Мари Шампьон де Сисе (1735-1810).

70. Жан Фредерик де Ла Tvp дю Пен, граф де Полен (1727-1794). военный министр (с авг. 1789 г. по нояб. 1790 г.), депутат Генеральных штатов, симпатизировавший третьему сословию.

71. Архиепископом Вьеннским с 1774 г. был Жан Жорж Лефран де Помпиньяк (1715-1790), принадлежавший к либеральной части духовенства, первой согласившейся на объединение с депутатами от третьего сословия.

72. Ср. в неопубл. части письма Оливье от 10 авг. 1789 г.: «Я с удовольствием поведаю Вам, сударыня, о некоторых новостях, поскольку мне кажется, что Вам должно быть крайне любопытно знать, что происходит сейчас в Париже и Версале. Национальное собрание по-прежнему занято уточнением новых статей закона, предложенных во вторник 4 августа виконтом де Ноайем; предложения эти до такой степени возбудили и воодушевили большинство депутатов от дворянства, высшего духовенства и наиболее состоятельной части третьего сословия, что они, казалось, соревновались друг с другом в щедрости и патриотизме: заседание затянулось заполночь; депутаты один за другим брали слово, чтобы благородно пожертвовать своими правами и привилегиями: каждый выступавший, казалось, хотел превзойти своего предшественника» (ГБЛ. (Ь. 64. 105.84. л. 19). По поручению небольшой группы наиболее либеральных дворянских депутатов, напуганных повсеместными крестьянскими восстаниями, предложение об отмене некоторых феодальных прав внесли Луи Мари шевалье л'Арпажон. виконт де Нояй (1756-1804) и Арман Виньеро де Плесси де Ришелье, герцог д'Эгийон (1761-1800). Декреты по аграрному вопросу были окончательно утверждены 11 авг. Согласно им, безвозмездно отменялись десятина и некоторые другие второстепенные феодальные повинности, а прочие феодальные повинности подлежали выкупу, размер которого в 20-55 раз превышал годовой платеж. Подробнее о ночи 4 авг. и предшествовавших ей событиях см., напр.: Kessel P. La nuit du 4 aout 1789. P., 1969. Следующей крупной мерой Учредительного собрания явилось принятие 26 авг. 1789 г. Декларации прав человека и гражданина.

73. Ср. в письме Д. В. Голицына матери от 17 дек. 1789 г.: «Господин Шапль де Ламет <...> как вы знаете, изъявляет чувства, удивительные даже для самого убежденного демократа <...> Эти утрированные чувства тем более отвратительны в господах де Ламет. что изъявляя их. эти господа неизбежно свидетельствуют о своей неблагодарности по отношению к королю — благодетелю, которому они обязаны и состоянием, и положением» (6. 64, 94 30. л. 26 об. — 27). Теодор (1756-1854). Шарль Мало Франсуа (1757-1832) и Александр Теодор Виктор (1760-1829), графы ле Ламет принадлежали к той части дворянских депутатов Генеральных штатов. которая первой объединилась с третьим сословием. Звание полковника все трое получили за участие в войне за независимость в Северной Америке. В Красной книге, куда король Франции записывал свои личные расходы, значилась сумма в 60 000 франков потраченная на семейство Ламет. Сразу же после обнародования этой записи Шарль де Ламет вернул эту сумму председателю Учредительного собрания.

74. Дядя Л. М. де Ноай (см. примеч. 44) герцог Луи де Ноай (1713-1793), приближенный Людовика XV, стал в 1766 г. маршалом Франции; кузен Л. М. де Ноая маркиз Эмманюэль Мари Луи де Ноай (1743-1822) был послом Франции в Лондоне (1776-1783) и Вене (1783-1792).

75. У Н. П. Голицыной ошибка: Барантена разыскивали по всему Парижу, но не нашли; 22 июля 1789 г. народ казнил бывшего интенданта армии и флота Жозефа Франсуа Фуллона (1714-1789) и его зятя, интенданта Парижа Бертье де Совиньи (1739-1789), известных своей жестокостью. Последовательность событий была не совсем такой, как описывает мемуаристка: вначале был убит Фуллон, а затем толпа с его головой на пике отправилась навстречу Бертье, арестованному под Парижем, в Компьене; Бертье был убит в парижской ратуше.

76. Ср. в неопубл. письме Оливье от 1 окт. 1789 г. разъяснения относительно структуры парижской национальной гвардии, которая «делится на две части, одну оплачиваемую, куда вошла большая часть французских и швейцарских гвардейцев, другую неоплачиваемую, которую должны составить все буржуа» (ф. 64, 105.84, л. 28).

77. Поводом для событий 5-6 окт. послужил обед, который 1 окт. устроили королевские гвардейцы для офицеров версальского гарнизона в помещении театра; слух об этом пиршестве, где произносились тосты за короля, а не за нацию, и где подвергалась оскорблению кокарда национальной гвардии, а также о другом подобном пире, устроенном 3 окт. в помещении манежа, дошел до Парижа и возмутил народ. Парижские женщины пришли в Версаль самостоятельно, без сопровождения Национальной гвардии; на улице лил дождь, и они ворвались с требованием хлеба в залу Национального собрания; делегация из двенадцати женщин была даже принята и обласкана королем. Лафайет сопротивлялся как мог, но к 11 часам вечера он и его национальная гвардия все-таки прибыли в Версаль. Между тем король, для того чтобы разрядить обстановку, согласился наконец утвердить решения, принятые Национальным собранием в авг. (см. примеч. 44). Поводом для трагических событий утра 6 окт. явилось убийство королевским гвардейцем, охранявшим дворец, одного из ворвавшихся во дворец парижан. Поведение Лафайета в ночь с 5 на 6 окт. современники и первые историки революции описывали и оценивали по-разному. Так, в глазах роялиста маркиза А. Ф. Бертрана де Мольвиля (1744-1818) поступок Лафайета, успокоившего короля и Собрание и, ни о чем не позаботившись, улегшегося спать, — «глупейшая неосмотрительность» (Bertrand de Molleville A.-F. Histoire de la revolution de France. P., 1801. Т. 1. P. 2. 227-228). Напротив, либерал А. Тьер, симпатизировавший Лафайету, писал, что тот всю ночь расставлял патрули и лишь после этого, убедившись, что все спокойно, лег спать (см.: Thiers A. Histoire de la revolution francaise. 3-me ed. P., 1985. Т. 1. P. 171-172). Один из источников информации кн. Голицыной об октябрьских событиях — письмо гувернера Оливье от 8 окт. 1789 г. Однако несмотря на совпадение некоторых деталей («переодетые канониры и гренадеры» в толпе женщин) и сходство в освещении событий, нужно признать, что Голицына опиралась на письмо Оливье в малой степени — так, в ее заметках ни слова не говорится об обеде королевских гвардейцев, подробно описанном Оливье (См.: Зап. отд. рукописей. Вып. 7. С. 46).

78. Франсуа Руф де Варикур (1760-1789) — королевский гвардеец.

79. Дофин — Луи Шарль де Франс (1785-1795), второй сын Людовика XVI и Марии Антуанетты; madame Royale — их дочь Мария Тереза Шарлотта (1778-1851), с 1799 г. герцогиня Ангулемская.

80. Н. П. Голицына, находившаяся в окт. 1789 г. в Англии, излагает события с чужих слов, давая им типичную для роялистских кругов интерпретацию (ср., напр., сходный рассказ о севрском парикмахере, завивавшем головы убитых гвардейцев, и похвалы мужеству королевы в кн.: Bertrand de Molleville A.-F. Op. cit. P. 263-264). Близкие детали есть и в донесениях русского посла в Париже И. М. Симолина (См.: Лит. наследство. Т. 29/30. С. 412).

81. Декрет о переезде Учредительного собрания из Версаля в Париж был принят 12 окт.; первое заседание Собрания в Париже состоялось 18 окт.; вначале заседания проходили в архиепископстве, поскольку помещение в манеже Тюильри еще не было подготовлено.

82. О герцоге д'Эгийоне см. примеч. 44.

83. Шатле — парижский суд, приступивший в октябре к рассмотрению событий 5-6 окт., но вскоре признанный Учредительным собранием неправомочным и упраздненный в ходе общей реформы судебного законодательства. Поскольку многие считали герцога Орлеанского (см. примеч. 2) организатором октябрьских событий, король по настоянию Лафайета послал его с фиктивным поручением в Англию. Об этой поездке и о распространявшихся в связи с ней слухах княгине Голицыной писал Оливье в письме от 19 окт. 1789 г. (См.: Зап. отд. рукописей. 1941. Вып. 7. С. 48-49; ГБЛ, ф. 64, 105.84, л. 33-33 об.). В инспирировании событий 6 окт. обвинялся также Оноре Габриэль Рикетти граф де Мирабо (1749-1791), в тот период — один из наиболее влиятельных и популярных в народе членов Учредительного собрания, либеральный монархист. Материалы судебного разбирательства в Шатле см. в изд.: Procedure criminelle instruite au Chatelet de Paris, sur la denonciation des faits arrives a Versailles dans la journee du 6 octobre 1789. T. 1-3. P., 1790.

84. Декрет о передаче церковного имущества в распоряжение нации принят Учредительным собранием 2 нояб. 1789 г. 568 голосами против 346 при 40 воздержавшихся. В тот же день был принят Декрет об отмене деления на сословия.

85. До революции сад Тюильри был местом прогулок привилегированных классов, в противоположность Елисейским полям — месту народных гуляний. Ср. у Карамзина описание «славного сада Тюильри»: «Здесь гуляет уже не народ, как в полях Елисейских, а так называемые лучшие люди, кавалеры и дамы, с которых пудра и румяна сыплются на землю» (Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 219). Ср. у него же изображение дворца Тюильри, отданного на обозрение толпе: «...любопытные зрители бросились во внутренние комнаты — я за ними — из залы в залу, и до самой спальни. Куда вы, господа? за чем? спрашивали придворные лакеи. Смотреть, отвечали мои товарищи, и шли далее». (Там же. С. 246). Впрочем, сама Голицына свидетельствует, что обычай отдавать королевские апартаменты на обозрение самой широкой публике существовал во Франции и до революции; она с неодобрением отмечает в своих записках, что в Фонтенбло «всякий раз, когда король отправляется на охоту или просто покидает свои покои, кто угодно, включая простолюдинов в деревянных башмаках, имеет право осматривать его покои, отчего они никогда не бывают чисты» (л. 67); для «экскурсии» по покоям королевы требовалось, напротив, специальное разрешение. О народе, требующем, чтобы король и королева вышли на балкон дворца Тюильри, писал княгине Голицыной Оливье в письме от 12 окт. 1789 г. (См.: Зап. отд. рукописей. 1941. Вып. 7. С. 47; ГБЛ, ф. 64, 105.84, л. 31).

86. Существование двух «партий» в Учредительном собрании впервые наиболее четко проявилось в конце авг. 1789 г. во время обсуждения будущей Конституции; мнения разделились по вопросу о праве короля накладывать вето на решения будущего парламента; «аристократы» видели в отказе от права вето покушение на саму идею монархии; «патриоты» же резко возражали против предоставления королю этого права. Д. В. Голицын в письме к матери от 17 дек. 1789 г. так описывает свои впечатления от посещения Учредительного собрания: «Побывав там, нельзя не убедиться в ложности представлений, которые имеешь о собрании представителей такой нации, как Франция; там стоит невероятный шум и грохот, все хотят выступать, все хотят вставить слово, и в конце концов начинают бросать друг другу оскорбления, одним словом, я никогда в жизни не видел более шумного собрания, и оно было бы еще шумнее, если бы у председателя не было под рукой колокольчика и он не призывал бы депутатов к молчанию, поднимая еще больший шум, чем они сами» (ГБЛ, ф. 64, 94.30, л. 26; сходное описание есть и в письме Б. В. Голицына матери от 6 дек. 1789г. — Там же, ф. 64, 93. 43, л. 30).

87. Ср. точку зрения русского посланника И. М. Симолина: «Только провидение может предугадать, когда Франция сможет снова занять свое место среди держав Европы. Если судить по сложившейся обстановке, то, конечно, это не произойдет в настоящем столетии, если бы даже контрреволюция, кажущаяся невозможной при существующем положении дел, перевернула все, что совершено за это время. Все в этом королевстве дезорганизовано, извращено, уничтожено...» (Лит. наследство. Т. 29/30. С. 425; донесение от 26 марта 1790 г.).

88. Эрцгерцогом Тосканским был Франциск I (1768-1835), сын Леопольда II (см. примеч. 61), с 1792 г. император Священной Римской империи под именем Франца II, женатый на принцессе Вюртембергской, сестре Марии Федоровны (1759-1828), жены в. кн. Павла Петровича (1754-1801), с 1796 г. российского императора.

89. Иосиф II (1741-1790), австрийский эрцгерцог, император Священной Римской империи с 1765 г., брат Марии Антуанетты, проводил политику «просвещенного абсолютизма».

90. Войну с Турцией Австрия начала в силу своих обязательств перед Россией в 1787 г.; несмотря на взятие Очакова русскими войсками в дек. 1788 г., положение Австрии оставалось напряженным из-за революционных событий в Бельгии. Брабантская революция 1789-1790 гг. была попыткой освобождения бельгийских провинций, входивших с 1714 г. в состав Австрийской империи. В сент. — дек. 1789 г. бельгийская волонтерская армия освободила Бельгию от австрийских войск. 7 янв. 1790 г. Национальный конгресс освобожденных провинций в Брюсселе объявил о низложении Иосифа II, а 11 янв. 1790 г. провозгласил независимость соединенных штатов Бельгии. Однако в дек. 1790 г. Австрии удалось вновь подчинить себе освобожденную территорию.

91. Леопольд II (1747-1792), брат Иосифа II и Марии Антуанетты, с 20 февр. 1790 г. эрцгерцог Австрии, король Венгрии, Чехии, Богемии; 30 сент. 1790 г. избран императором «Священной Римской империи».

92. Русско-шведская война началась летом 1788 г., и Россия вынуждена была вести ее одновременно с войной против Турции. За спиной Турции и Швеции (прямых врагов России) стояла англо-прусская лига, причем Пруссия рассчитывала заключить такой союз с Польшей, который поставил бы эту страну в состояние абсолютной зависимости. Со своей стороны Россия рассчитывала на Францию как на посредницу, которая поможет ей заключить мир с Турцией. Между тем Леопольд II летом 1790 г. добился выгодной для Австрии сделки с Пруссией, пообещав взамен заключить сепаратный мир с Турцией, что и было сделано в сент. 1790 г. Русско-шведский мир был заключен в авг. 1790 г. Русско-турецкая война продолжалась до 1791 г. (мир был подписан 9 янв. 1792 г. в г. Яссы).

93. Антуан Пьер Жозеф Барнав (1761-1793), адвокат Гренобльского парламента, депутат Генеральных штатов от третьего сословия; погиб на эшафоте; Арман Гастон Камю (1749-1804), адвокат парижского духовенства, депутат Генеральных штатов от третьего сословия Парижа, один из инициаторов клятвы в Зале для игры в мяч; в Учредительном собрании неоднократно выступал с проектами ограничения королевской власти; Жан Франсуа Ребель (1747-1807), адвокат из Эльзаса, депутат Генеральных штатов от третьего сословия; в Учредительном собрании занимал крайне левую позицию вместе с Робеспьером.

94. Общефранцузский праздник Федерации восходит к провинциальным праздникам, где национальная гвардия одной деревни или города торжественно заключала оборонительный союз против врагов Франции и просто разбойников с национальной гвардией соседней деревни или города. 5 июня мэр Парижа Байи обратился от имени парижского муниципалитета к Учредительному собранию с предложением отпраздновать федерацию всех этих провинциальных федераций, то есть всех национальных гвардий и линейных войск. Выборы депутатов происходили следующим образом: национальные гвардейцы каждой коммуны выбирали из сотни шесть человек, из этих избранных в свою очередь выбирались по двое из сотни; депутатами от регулярных поиск были ветераны: офицеры, унтер-офицеры и солдаты. На празднике Федерации в Париже присутствовали делегаты от 83 департаментов в количестве 60 тыс. человек (деление на департаменты было введено декретами 1789 и 1890 гг.). Марсово поле, i'a котором состоялся праздник, было переименовано в Поле Федерации. Праздник Федерации отмечался вплоть до эпохи Консульства. Обстоятельность, с которой кн. Голицына описывает шествие делегатов, позволяет предположить, что она опирается не только на личные впечатления, но и на печатные источники. Перечень брошюр 1790 г., посвященных празднику Федерации, см. в кн.: Monglond A. Op. cit. Р. 811-816.

95. Французское написание припева известной революционной песни у Голицыной (cela ira вместо правильного да ira) подтверждает, что мемуаристка передает здесь собственные впечатления или устные рассказы очевидцев, а не информацию, почерпнутую из книг, — в противном случае написание знаменитого припева было бы, очевидно, правильным.

96. Голицына жила в это время на улице Гренель в Сен-Жерменском предместье (см. л. 88 об.).

97. При всей недоброжелательности кн. Голицыной описание ее весьма точно; ср. сделанное с противоположных позиций, но весьма сходное по содержанию описание работ на Марсовом поле в книге С. Л. Мерсье «Новый Париж» (1798): «Я видел сто пятьдесят тысяч мужчин и женщин всех сословий и возрастов, составляющих невиданную картину согласия, труда, бодрости и веселья <...> Это зрелище столь оригинально, что самые пресыщенные люди не могут смотреть на него без волнения <...> Невозможно нарисовать картину этих работ, которая не уступала бы действительности <...> Множество народа, живость движений, пестрота нарядов: все способствовало увеличению живописности этого зрелища: там работали угольщики, здесь парикмахеры, грузчики с центрального рынка и водоносы; не остались без дела и разносчики. а инвалиды доказали, что их руки еще настолько же мощны, насколько отважна душа. Даже женщины, осыпанные пристойными их полу украшениями, забыв о своей исконной слабости, возили тачки. <...> В работах участвовали ученики коллежей и пансионов <...> На Поле Федерации пришли и монахи самых разных монастырей <...>У мясников на знамени был изображен нож. а внизу было написано: "Дрожите, аристократы, идут мясники!"» (Mercier S. Op. cit. P. 18-22).

98. Маркиз Шарль Франсуа де Боне (1750-1825), французский дипломат, был избран запасным депутатом Генеральных штатов от дворянства; принимал участие в заседаниях с 21 июля 1789 г.: председатель Учредительного собрания в апр. и июле 1790 г.

99. Точнее, одна триумфальная арка с тремя пролетами.

100. Три цвета — синий, красный и белый — стали «национальными цветами» Франции летом 1789 г., накануне взятия Бастилии. Синий и красный — традиционные цвета Парижа; белый — цвет лилий из герба королевской династии — был добавлен по предложению Лафайета.

101. Шайо — район Парижа, расположенный напротив Марсова поля на другом берегу Сены.

102. Выборы депутатов Генеральных штатов в Париже происходили следующим образом: город был разделен на 60 округов, которые выдвигали избирателей второй степени, то есть выборщиков; летом 1789 г. эти выборщики объединились и стали выполнять обязанности полицейских, судей и т. д.

103. Парижская Коммуна — орган парижского городского самоуправления в период Великой французской революции (1789-1791).

104. Маршалы Франции Огюстен Жозеф де Майи, маркиз д'Окур (1708-1794) — маршал с 1783 г.; Филипп Анри, маркиз де Сегюр (1724-1801), маршал с 1783 г. (до революции Голицына посещала его салон — см. л. 65 об.); Шарль Жюст, принц де Бово (1720-1793) — маршал с 1783 г.

105. Шарль Морис де Талейран-Перигор (1754-1838), епископ Отенский с 1788 г., депутат Генеральных штатов от духовенства; в Учредительном собрании выступал за национализацию имущества духовенства; один из инициаторов проведения праздника Федерации.

106. Текст клятвы, которую принес Лафайет и которую повторили все делегаты: «Мы клянемся остаться навсегда верными нации, закону и королю и всеми своими силами поддерживать Конституцию, принятую Учредительным собранием и одобренную королем, защищать в согласии с законами неприкосновенность граждан и собственности, обеспечивать беспрепятственное обращение внутри королевства зерна и продовольствия, соблюдать принятые правила уплаты налогов любой формы и пребывать связанными со всеми французами нерушимыми узами братства». (Boursin Е., Challamel A. Dictionnaire de la Revolution frangaise. P., 1893. P. 252). Текст клятвы короля: «Я, король французов, клянусь употребить власть, которой уполномочила меня Конституция государства, для поддержания Конституции, принятой Собранием и одобренной мной» (Thiers A. Op. cit. Т. 1. Р. 237).

107. Жан Молюи де Ларив (1749-1827) — французский актер и драматург. Гро — Каю — район Парижа на левом берегу Сены.

108. Маркиз Шарль де Виллет (1736-1793), французский политический деятель и литератор, активный сторонник революции. О брате жены Виллета Варикуре см. примеч. 49.

109. Тома Луи Сезар Ламбер, маркиз де Фрондевиль (1756-1816), президент Руанского парламента, депутат Генеральных штатов от дворянства, монархист. Вскоре после описанных событий эмигрировал.

110. Баронесса де Крюссоль — супруга Эмманюэля Анри Шарля, барона де Крюссоля, депутата Генеральных штатов от дворянства.

111. Европейская молва оценивала ситуацию в этом плане несколько иначе; ср., напр., письмо Екатерины II принцу де Линю: «Говорят, что с 14 июля все конфедераты каждый день пьяны. Так как не бывает последствий без причин, то, вероятно, существуют причины и тому, что в Париже 1000 людей напиваются допьяна ежедневно...» (цит. по: Лит. наследство. Т. 29/30. С. 355).

Текст воспроизведен по изданию: Из путевого дневника Н. П. Голицыной // Записки отдела рукописей, Вып. 46. М. Государственная библиотека СССР им В. И. Ленина. 1987

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

ИЗ ПУТЕВОГО ДНЕВНИКА Н. П. ГОЛИЦЫНОЙ

Комментарии