НОВЫЕ ДОКУМЕНТЫ ГРАКХА БАБЕФА

Публикуемые ниже документы выдающегося французского революционера, руководителя движения «во имя равенства» Г. Бабефа, относящиеся к различным периодам его жизни и деятельности, представляют большой интерес для советских читателей. Они характеризуют Бабефа как стойкого и мужественного революционера, свидетельствуют о его живейшем интересе к положению и нуждам широких народных масс, в частности рабочих, о его непримиримости в борьбе против имущих классов, дают нам представление о его социально-политических взглядах.

Первые два документа относятся к весне 1790 г., когда Бабеф, возглавлявший в своей родной провинции Пикардии движение против уплаты особенно тягостных для населения налогов, установленных монархией, был арестован по постановлению парижского главного податного суда и заключен в парижскую тюрьму Консьержери. Через два месяца Бабеф был освобожден в результате организованной им энергичной кампании, поддержанной Маратом.

Деятельность Г. Бабефа накануне установления якобинской диктатуры, в 1792-1793 гг., нашла свое отражение в последующих документах (№№ 3, 4). Бабеф подвергает жестокой критике деятельность Конвента, в котором руководящее положение еще занимали тогда жирондисты, требует проведения революционной политики в продовольственном вопросе, подчеркивая при этом тяжелое положение рабочих, страдавших не только от вынужденной безработицы, но и от дороговизны хлеба. Важным документом для знакомства с социальными взглядами Бабефа является его письмо от 7 мая 1793 г. к Шометту – прокурору Парижской коммуны, одному из виднейших представителей демократического движения в столице Франции. В этом письме Бабеф формулирует свои взгляды на собственность.

Еще в 1790 г. Бабеф предполагал написать историю французской революции. Ниже публикуется отрывок из начатой им рукописи (док. №5), в котором Бабеф подчеркивает необходимость изучения в истории прежде всего роли народных масс и критикует дворянскую историографию, игнорировавшую народ или пренебрежительно относившуюся к нему. В письме от 16 декабря 1796 г. (док. №6), написанном в Вандомской тюрьме во время происходившего там процесса бабувистов, Бабеф решительно осуждает поведение тех своих сторонников, которые растерялись после его ареста, не сумели возглавить движение и дать отпор реакции. Характеризуя их как «дезертиров», Бабеф отстаивает необходимость осуществления революционной тактики, в противовес оппортунистической линии поведения, проводившейся на суде некоторыми обвиняемыми. Это письмо, написанное за несколько месяцев до казни, особенно ярко характеризует Бабефа как решительного революционера не только в период революционного подъема, но и во время спада движения, поражения и тяжелых неудач.

Все письма Бабефа переведены с подлинников на французском языке, хранящихся в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, и публикуются впервые, за исключением письма к Шометту, напечатанного на французском языке в 1935 г. в книге М. Dommanget «Pages choisies de Babeuf» по копии, которая имеет разночтения с оригиналом.

Публикация подготовлена А. М. Бобковым, В. М. Далиным и Н. И. Непомнящей. [110]

1.

Г. Бабеф – [Дж. Рютледжу] ¹. 25 мая 1790 г. [Париж].

Милостивый государь.

По-видимому, вы не застали вчера г-на Генерального прокурора, у которого вы хотели получить для г-жи Бабеф и моего дорогого сына разрешение на свидание со мной ². Это, наверное, отложено на сегодня. Но как бы там ни было, я умоляю вас прийти ко мне рано утром, а потом уже отправиться к Генеральному прокурору. Вы, конечно, были настолько добры и сказали моей супруге, что я здоров, что я совершенно спокоен, что я крепко целую ее и нашего сына, что мне доставило чрезвычайное удовольствие узнать, что любовь побудила ее помчаться, как на крыльях, вслед за мной. Соблаговолите повторить ей это; как много я вам уже обязан! Вы, безусловно, приведете с собой г-на Милле де Гравелль ³. Посыльный торопит меня. Засвидетельствуйте мое почтение г-же Майер. Обнимаю г-на и г-жу Одиффре ⁴, которые, я уверен, принимают особенное участие в постигшей меня катастрофе. Примите выражение чувств, которые вы столь заслуживаете.

Остаюсь, милостивый государь,

25 мая 1790 г.

Здравствуй, мой дорогой мальчуган Робер, который приехал в Париж к своему папе. Бедный мой маленький товарищ, твой друг чувствует себя хорошо. Ты его скоро увидишь, не горюй, не век он будет в тюрьме. Он еще с тобой поиграет.

2.

Г. Бабеф – Ж.П. Одиффре. 26 мая 1790 г. Париж.

26 мая 1790 г.

Приходите повидаться со мной, все мои друзья, теперь это возможно ⁵. Я жду свою жену, своего дорогого сына и всех тех, кто пожелает их сопровождать. Время до их прихода покажется мне гораздо более долгим, чем все мое пребывание здесь до сих пор.

Бабеф.

Г-ну Одиффре, негоцианту, для немедленной передачи г-же Бабеф, улица Кенканпуа, № 40.

ЦПА ИМЛ, ф. 223, on. 1, ед. хр. 29 В IV.

3.

Г. Бабеф – муниципалитетам департамента Уазы. 1 марта [1792 г.].

1 марта 4-го года. Муниципалитетам департамента Уазы.

Господа! Вы взяли в свои руки прекраснейшее дело: вы только что показали – что бы ни говорили злонамеренные люди – пример, заслуживающий того, чтобы приковать к себе взоры человечества ⁶. Сорок тысяч французов смело поднялись ради великого вопроса о хлебе! О друзья и братья, осознайте, насколько прекрасно ваше начинание; поймите, как важно довести его до конца; учтите, что судьба всей Франции может зависеть от того, каким образом вы закончите так счастливо начатое дело. Скупщики отобрали у нас звонкую монету, они уже нанесли жестокие удары громадному большинству отраслей торговли; благодаря тайным интригам, внушенным самой чудовищной злобой, удалось заставить почти всех наших рабочих пребывать в бездействии: но основной предмет нашего питания – наш хлеб, оставался в изобилии, и вот теперь пытаются похитить у нас и это последнее средство спасения. Наше пропитание намереваются отдать нашим яростным врагам, виновникам всех [111] постигших нас бедствий! Восемьдесят тысяч рук поднимаются, чтобы дать отпор этой величайшей из гнусностей... Посланники национального сената являются, чтобы ознакомиться с положением, одобряют мотивы вашего поведения, обещают вам издать закон, которого вы домогаетесь для того, чтобы наиболее надежным способом предотвратить угрожающий нам голод и дороговизну, – и все заканчивается принятием закона, приказывающего вооруженным силам отобрать у вас самое драгоценное из ваших сокровищ!.. Братья, тот человек, кто ударил в набат, требуя предать смерти фалангу откупщиков ⁷, тот, кто избавил вас от всепожирающей орды прислужников фиска, тот, кто целиком посвящает себя защите угнетенных, этот человек, повторяю, заслуживает, может быть, чтобы ему было оказано некоторое доверие. У меня слишком мало времени, чтобы изложить вам соображения, внушившие мне советы, которые я осмеливаюсь вам давать: вы сами сможете обнаружить их в предлагаемом мною обращении к законодателям.

Законодатели!

Посланцы сорока тысяч французов дистрикта и окрестностей Нуайона, уверенные, что они выражают волю и всего остального населения страны, представляют на ваше рассмотрение вопрос исключительной важности, касающийся всей нации, вопрос, который еще не обсуждался в Сенате, хотя его давно уже следовало обсудить.

Этот великий вопрос – вопрос о хлебе!

ЦПА ИМЛ, ф. 223, on. 1, ед. хр. 47 В II.

4.

Г. Бабеф – А. Шометту. 7 мая 1793 г. Париж.

Гракх Бабеф Анаксагору Шометту, прокурору Парижской коммуны.

О необходимости и обязанности для общественного должностного лица добиться признания самого драгоценного и самого важного из прав человека.

Париж, 7 мая, II-й год Французской республики.

Трибун народа ⁸,

Какой момент мы переживаем! От него будут зависеть судьбы мира! Какой момент для вашей славы! Для места, которое вам будет отведено на страницах беспристрастной истории!!! Она скажет будущим поколениям, кем вы были, судя по вашему поведению в эти дни! Какое величие духа вы начали проявлять 18 апреля, побудив Генеральный совет принять замечательное постановление, согласно которому он «объявляет себя в состоянии революции до тех пор, пока не будет обеспечено продовольствие!» ⁹. Теперь остается только укрепить основы и продолжать это прекрасное дело! Наступил день, когда Парижская коммуна должна доказать, что она не напрасно обязалась защищать права человека. Знакомы ли вы со статьей мнимых прав человека, которая определяет собственность, как «право распоряжаться по своему усмотрению своим имуществом, своими доходами, своими капиталами, своим промыслом!» Естественные, неотъемлемые права! Как преступно вы нарушены!!! Скупщики! Пиявки человечества! Все, кому предоставлена широкая возможность высасывать жизненные силы у громадного большинства народа! Радуйтесь: освящены только ваши отвратительные права. Объединяйтесь все теснее. Совершенствуйте систему ваших смертоносных интриг, ваших убийственных замыслов. Обдумывайте самые утонченные и варварские спекуляции с продовольствием, предназначенным для бесчисленного класса бедняков. Ваши преступные желания будут вскоре полностью осуществлены. Скоро, на основании Декларации прав человека, вам удастся поднять цену на фунт хлеба. Кто может установить предел вашей преступной жадности? Депутаты! Среди вас нет подлинных санкюлотов! ...Почти никто из вас не принадлежит к подлинному третьему сословию! Третье сословие не представлено в ареопаге! Нет, почти никому из вас, как видно, не приходилось никогда испытывать раздирающие муки нужды. Вы [112] не способны заботиться о благе народа! Вы это сделаете, если вас заставят!.. Но, однако, ты, Робеспьер, который так точно определил собственность, который начертал границы этого права, чтобы оно не стало пагубным для громадного большинства общества, ты, который заявил: «Право собственности не должно причинять ущерба существованию других, нам подобных. Общество обязано заботиться о пропитании всех своих членов, либо доставляя им работу, либо обеспечивая средства к существованию тем, кто не в состоянии работать» ¹⁰. Приди, ты наш законодатель. А вы, якобинцы! единогласно одобрившие возвышенный труд этого достойного представителя, вы, которые не так беспощадны, как Сенат, – сплотитесь вокруг нашего Ликурга, вы, его помощники и уважаемые сподвижники. Члены Парижской коммуны! вы, отважно заявившие, что будете находиться в состоянии восстания до тех пор, пока не будет обеспечена жизнь всего суверенного народа, пока ее не перестанут приносить в жертву алчности варварских экономистов-монополистов, – выполните же ваше обязательство! Ведь вы являетесь важнейшей частью народа, и его воля (Робеспьер, статья 17) ¹¹ должна быть осуществлена, и с вашим желанием будут считаться, так как это должно способствовать созданию общей воли. Наложите немедленно национальное вето на эту предательскую Декларацию прав, не человека, но ростовщиков, скупщиков, ненасытных и смертоносных пиявок, жадных спекулянтов всякого рода. Вслед за вашим великодушным выступлением поднимется вся Республика и примкнет к вашему движению. Она отзовется на ваши призывы, как она это всегда делала в важных обстоятельствах, и на этот раз с тем большим основанием, что дело касается, наконец, обеспечения классу неимущих, классу, безусловно, составляющему громадное большинство в государстве, реальных выгод вместо мнимых, которыми удавалось опьянить его с начала революции. Этот заслуживающий внимания класс пришел уже к убеждению, которое может стать роковым для успеха нашего дела, а именно что до сих пор его заставляли бороться и горячиться только ради потустороннего блаженства. Ведь одни только слова «революция, свобода, равенство, республика, родина» не изменили к лучшему его положения; этот вывод породил уже злополучные последствия, которые мы не можем скрыть от себя: апатию, упадок духа, всеобщее безразличие, приводящие в отчаяние небольшое число граждан, полностью сохранивших свою энергию. Этот интересный класс, повторяю, при виде великого движения, ставящего своей целью обеспечить ему счастливое существование, которое должно быть уделом каждого республиканца, снова вернет себе прежнюю мощь и мужество, а ведь только это может сделать нас непобедимыми перед лицом угрожающих нам тиранов, и, что еще важнее, – это обеспечит нам совершенную победу, так как тогда соседние народы, узнав о царящем у нас подлинном и всеобщем благосостоянии, будут стремиться завоевать такое же и для себя.

Трибун, последний Декрет о продовольствии не в состоянии удовлетворить народ! ¹² Если этот закон и смог бы иметь какие-либо хорошие последствия, то они были бы лишь преходящими. Но каких результатов можно ожидать от этого снижения цены до уровня средней цены на зерно, установившейся уже во время его дороговизны? Народ требовал вовсе не этого. Народ хотел, чтобы на необходимый для всех продукт питания была установлена доступная для всех цена. В этом, безусловно, заключался также смысл знаменитой речи Анаксагора, послужившей великолепным толчком и определившей тон превосходной петиции Сент-Антуанского предместья. Ваша задача еще не закончена, защитник народа; Коммуна должна по-прежнему считать себя в состоянии революции, раз не подлежит сомнению, что продовольствие еще не обеспечено. Это нельзя осуществить одним законом; это должно быть включено в основные положения общественного договора; надо признать принцип Робеспьера, «что право собственности не должно причинять ущерба существованию других, нам подобных, что общество обязано заботиться о пропитании всех своих членов, либо доставляя им работу, либо обеспечивая средства к существованию тем, кто не в состоянии работать!».

Вот, гражданин прокурор, великая статья Хартии прав человека, которую должна признать суверенная нация. Эта статья докажет главной и важнейшей части народа, что наконец-то революция проявляет справедливость по отношению к нему, и поэтому он ее благословит и будет готов тысячу раз отдать жизнь в ее защиту. Прокурор [113] Парижской коммуны является тем, кто больше всех остальных граждан Республики обладает возможностью и необходимыми средствами, чтобы вызвать движение, способное обеспечить успех великого дела, и эта победа будет стоить победы 10 августа 1792 года... Пусть Анаксагор потребует для этой цели ясного заявления Генерального совета. Наше дело так прекрасно, умы уже так подготовлены к принятию всех мер для достижения столь важной цели, что заранее можно быть вполне уверенным, что петиция будет одобрена, что все парижские секции не преминут одобрить ее, что все остальные секции Республики, которые всегда гордились тем, что поддерживали великие мероприятия столицы-матери и следовали ее политике, и на этот раз поступят так же; что таким образом в этот момент национальное вето будет с очевидностью для всех применено в целях исправления нелепого и возмутительного принципа права на злоупотребления, освященного нашей новой Декларацией прав. Самое драгоценное и самое неоспоримое из всех прав человека, хотя до сих пор совершенно не признававшееся, будет закреплено на благо всех поколений.

Трибун Анаксагор, я призываю вас выполнить ваше же собственное обязательство; и если вы предвидите препятствия, то какая же прекрасная возможность представляется вам выказать свое величие! Едва ли встретится обстановка, которая более настоятельно требовала бы применения на практике великого принципа противодействия гнету.

Ускорим шаг, чтобы прийти к этому счастливому концу революции, когда наступят дни всеобщего благосостояния, неизвестного всем векам и всем народам, чьи летописи дошли до нас. Конечно, слепой и безрассудный эгоизм не мог предвидеть приближения этого чудесного конца, к которому от всей души стремятся честные люди; но проницательная философия до сих пор не ошибалась в своих расчетах. Филантропы! Я возвещаю вам о моей книге «О равенстве», которую я подарю миру ¹³. Софисты! В ней я разрушу все ложные рассуждения, при помощи которых вы вводили в заблуждение, заключали в оковы и постоянно заставляли страдать вселенную; и, вопреки вам, люди узнают всю полноту своих прав, воля природы не будет более обманута, и все станут счастливыми!

ЦПА ИМЛ, ф. 223, on. 1, ед. хр. 9 В X.

5.

Г. Бабеф. Набросок работы по истории Французской республики ¹⁴.

История Французской республики начиная с революции 1789 года.

У наций, которые ничего собой не представляют, народы не имеют истории. Там знают лишь историю захватчиков власти. Так было и во Франции.

Я намереваюсь написать историю французского народа.

До сих пор только коронованные разбойники, притеснители-дворяне и лжецы-священники имели своих собственных историков. Панегиристы рабски восхваляли и оправдывали систему угнетения этой преступной троицы, единение которой, как они хорошо понимали, было необходимо для обеспечения их безнаказанного господства. В этих исторических описаниях, составляющих позор человечества, народ присутствовал только в качестве презренного стада, предназначенного судьбой на утеху представителей тройного деспотизма.

Теперь, когда эта чудовищная конфедерация уничтожена и народ стал всем, нужно, чтобы ¹⁵

Хорошо ли поняли, что должно составлять предмет истории?

Народ Израиля воспевал свою историю, жил в своей истории; также и римляне. История религии – это законодательство.

Народы отождествлялись с христианством, французский народ отсутствовал, были только христианские народы.

К каким же высоким судьбам призваны французы?

Нужно, чтобы они жили в своей истории. Изучение в школе.

Газета – история – когда народ станет самостоятельным.

ЦПА ИМЛ, ф. 223, он. 1, ед. хр. 21 В III. [114]

6.

Г. Бабеф. Письмо из Вандомской тюрьмы ¹⁶. [16 декабря] 1796 года.

26 фримера.

Ты мне выказал много знаков привязанности, мой дорогой, и я горжусь тем, что они относились не столь к человеку, сколь к принципам, которые он никогда не перестанет отстаивать. Это поведение внушает мне такое уважение и доверие, что я не колеблюсь излить тебе мои самые сокровенные мысли.

До роковых дней флореаля ¹⁷ (о чем ты, возможно, не имеешь правильного представления) силы демократической партии были громадны. Успех этих выступлений был бы обеспечен, если бы не навеки проклятое предательство, вызвавшее нашу неудачу. Но наши потери не были бы непоправимыми, если бы не плохой состав штаба плебейских фаланг.

Признаться ли тебе? Мы входили в этот штаб, но эта измена показала, что только мы были его душой. Как только нас не стало, наши заместители немедленно обратились в бегство, и все колонны, понятно, рассеялись в беспорядке. Несчастное малодушие! Людей, которые возглавляли движение наряду с нами, было еще достаточно, чтобы сплотить всех наших последователей и повести их, как это сделали бы мы. Наше отсутствие могло бы быть едва заметным. Общественное мнение в основном было тогда превосходным. Нужно было только заявить: «Народ! Не бойся; выход из строя нескольких солдат ничего не означает. Сомкни свои ряды и держись стойко; у тебя осталось еще достаточно руководителей. Не поддавайся крикам тиранов и их рабов. Они изображают в виде чудовищных деяний великодушные намерения тех, кто хотел избавить тебя от их гнета. Скажи им, что им не удастся ввести тебя в заблуждение. Заставь их умолкнуть, заверив их, что то, чего хотели твои друзья, ты хочешь этого сам, и что ты будешь по-прежнему действовать вместе с нами для достижения этой цели».

Вот что нужно было бы заявить 22 и 23 флореаля в номере «L'Eclaireur du peuple» или «Le Tribun du peuple» ¹⁸ от имени продолжателей Гракха Бабефа; и если бы так поступили, больше ничего бы не потребовалось; наши плебеи сохранили бы свою энергию; не наступила бы реакция, связи были бы быстро восстановлены, и наша победа пришла бы лишь немногим поздней.

Вместо этого дезертиры не довольствовались одним актом трусости; у них хватило низости отречься от своих братьев по оружию и вторить убийцам народа. «О да, эти планы, эти проекты ужасны, они гнусны и отвратительны!» – кричали они. Лучшее, на что оказались способны некоторые из них, это объявить наше предприятие только безумием и сумасбродством. Известно, что вслед за этим произошло: коварство одержало верх и перед нами разверзлась бездна невиданных бедствий.

Вот весьма длинное предисловие, за которое прошу извинить меня, мой дорогой... ¹⁹, но я подхожу, наконец, к цели моего письма. Тебе знаком некий... ²⁰. Я называю его моим отшельником ²¹. Тебе известны также его сочинения; ты помнишь эти многочисленные длинные статьи в невероятно бесцветной и слезливой газете, которая, однако, преподносилась свободным людям всех стран как nec plus ultra революционной пропаганды ²²; ты помнишь, повторяю, эти длинные статьи нашего отшельника, в которых он первым сформулировал теорию о безумии и сумасбродстве дела 21 флореаля, и притом с таким остроумием, что все остальные простаки из числа так называемых писателей-патриотов, в том числе в газетах «Ami des lois», «Ami de la Patrie», «Ami du peuple» ²³, не преминули повторить их; так вот поверишь ли ты, что этот, по-видимому, столь благоразумный человек был в действительности до 21 флореаля одним из главных деятелей общества тех самых безумцев и сумасбродов, против которых он так рьяно ополчился.

Однако молчок, я могу сказать об этом только тебе. Нет никаких улик против нашего Мудреца ²⁴, и я вовсе не желаю, чтобы они были, упаси боже. Но я сейчас объясню, почему мне необходимо доверить тебе эти тайны. Этот человек действительно очень умен, и я охотно верю ему, когда он утверждает, что у него нет дурного умысла. [115] Он малодушен, но не думаю, что он плохой человек. Полагаю, что он искренен, когда утверждает, будто он пишет, воодушевляясь самыми лучшими намерениями, в надежде послужить Родине и нам тем, что оспаривает достоверность существования мнимого заговора и тем самым выставляет правительство в смешном свете и вынуждает его устыдиться возбужденных им преследований. Этот проект не лишен смысла, и все видели, что он удался. Но общеизвестно, что можно обладать большими познаниями и в то же время иметь самые неправильные суждения. Самое яркое доказательство этого – упорство, с которым отшельник продолжает марать бумагу по поводу нашего дела. Он недавно передал своему типографу рукопись небольшой брошюры, которая, как он сам мне сказал, написана в том же духе, что и прежние его выступления на эту тему, и дополняет их ²⁵. Если бы я не был, как я тебе уже говорил, довольно высокого мнения о моральных качествах этого человека, я подумал бы, что он стремится только к самооправданию, и, действительно, для этой цели его метод совсем не плох. Но, повторяю еще раз, по-моему, его уверенность, будто он никому не вредит, объясняется только ошибочностью его взглядов. Я же считаю, что он приносит очень большой вред и особенно сейчас. Он открыто противопоставляет свой способ защиты нашему и мешает проявлению симпатии к нам, которую нам уже до известной степени удалось вызвать. Ведь если ты, достойный последователь... и..., защитника… и… ²⁶ красноречиво и с чувством представляешь нас, как ты говоришь, в виде атлетов, великодушно не щадивших своих сил ради торжества прав человечества, а кто-то другой рисует нас в преувеличенном и смешном виде, чуть ли не в доспехах донкихотствующих поборников справедливости, то тебе должно быть понятно, что подобное изображение умаляет сделанное тобой, отвлекает от него заслуженное им внимание.

По-моему, нам оказали бы очень плохую услугу, если бы из жалости предоставили нам место в сумасшедшем доме вместо того, чтобы дать нам возможность оказаться со славою сброшенными с Тарпейской скалы.

Мое письмо очень бессвязно, потому что я пишу его второпях, и вот уже третий раз обещаю тебе прислать конец, который все же, надеюсь, скоро последует.

В силу этих обстоятельств и соображений я прошу тебя использовать, если это возможно, твое влияние на типографа ²⁷, чтобы он отсрочил или под каким-нибудь предлогом отклонил печатание нового патента на сумасбродство, который собирается выдать нам один из наших. Употреби все средства, которые ты сочтешь возможными, для того, чтобы это прекрасное творение упокоилось бы в царстве химер. Тебе, конечно, самому ясно, что когда имеешь дело либо с правительством, либо с верховным судом, то совершенно бесполезно рассчитывать на успех с этой манией строить воздушные замки.

Ты осведомлен о новом протесте, который мы собираемся заявить; присоедини твои молитвы к нашим, чтобы добиться у небес его успеха.

ЦПА ИМЛ, ф. 223, он. 1, ед. хр. 48 В IV.

Комментарии

1. В публикуемом письме фамилия адресата не указана. Однако нет никаких сомнений в том, что оно было адресовано Дж. Рютледжу (1742-1794), литератору и видному деятелю демократического движения в Париже. Тотчас же после заключения Бабефа в парижскую тюрьму, 22 мая 1790 г., он обратился к Рютледжу с просьбой взять на себя его защиту, на что Рютледж дал согласие. 25 мая Рютледж, как известно из его письма к Бабефу, хранящегося в ЦПА, посетил генерального прокурора податного суда Клемена де Барвилля.

2. Бабеф был арестован в Руа 21 мая 1790 года. Его семья – жена и сын Робер-Эмиль – выехала вслед за ним в Париж и прибыла туда 25 мая.

3. Милле де Гравелль – парижский адвокат, приглашенный Бабефом в качестве второго защитника.

4. Ж.П. Одиффре – математик; был знаком с Бабефом еще до революции; в 1789 г. был издателем книги Бабефа «Постоянный кадастр». На его квартире Бабеф жил во время своего пребывания в Париже, в июле-октябре 1789 года. Во время ареста Бабефа в 1790 г. его семья также проживала у Одиффре.

5. 26 мая генеральный прокурор податного суда дал разрешение Бабефу на получение свиданий.

6. В феврале 1792 г. в дистрикте Нуайон (департамент Уазы) вспыхнули продовольственные волнения. Деревенская беднота и рабочие воспротивились вывозу зерна. Комиссары Законодательного собрания изложили петицию участников движения, которую Собрание отклонило. Волнения были подавлены вооруженной силой.

7. В январе-мае 1790 г. Бабеф возглавил в Пикардии движение против уплаты косвенных налогов – соляной подати (gabelle), сборов с предметов питания, взимавшихся на пригородных заставах, налогов с напитков и т.д. Составленная Бабефом петиция в Учредительное собрание имела большой успех в Пикардии и привела к почти полному прекращению платежей. Так как взимание этих налогов давалось на откуп «генеральным фермерам» (fermiers generaux), откупщики добились в мае 1790 г. ареста Бабефа. Тем не менее движение, поддержанное во всей стране, привело в марте 1790 г. к отмене соляной подати, а в марте 1791 г. – к уничтожению всех остальных косвенных налогов.

8. Я употребляю этот титул только в том смысле, что он надлежащим образом характеризует действительного защитника санкюлотов.

9. 18 апреля 1793 г., после того как делегация парижских секций, огласив в Конвенте петицию об установлении максимума, вернулась в помещение Парижской коммуны, Шометт произнес там речь, в которой содержалась упоминаемая Бабефом фраза.

10. Бабеф имеет в виду проект Декларации прав человека и гражданина, которую Робеспьер огласил на заседании Якобинского клуба 21 апреля 1793 г. и в Конвенте – 24 апреля («Oeuvres de M. Robespierre». Т. IX. «Discours – septembre 1792 – 27 juillet 1793». Paris, pp. 454-470). В окончательный текст Декларации прав, принятой Конвентом, эта формулировка Робеспьера, ограничивавшая права собственников, внесена не была.

11. Эта статья Декларации Робеспьера гласила: «Закон может запрещать только то, что вредно для общества; он может предписывать только то, что ему полезно».

12. 4 мая 1793 г. Конвентом еще до изгнания жирондистов был принят первый закон о максимуме, не соответствовавший требованиям народных масс, так как твердые цены были установлены только на хлеб, исключая остальные предметы питания. Цена на хлеб устанавливалась на довольно высоком уровне, и, кроме того, вводились твердые и заниженные ставки заработной платы.

13. Эта книга не была издана Бабефом. В архиве сохранилась незаконченная рукопись, озаглавленная «Философский свет», которая, вероятно, должна была лечь в основу этой книги.

14. Рукопись не закончена и не датирована. Судя по содержанию, она могла быть написана не ранее 1793 года.

15. Здесь фраза обрывается (примечание подготовителей).

16. Фамилия адресата тщательно зачеркнута в рукописи и не поддается прочтению. Есть, однако, все основания полагать, что письмо это было адресовано Пьеру-Никола Эзину (Hesine), издававшему в Вандоме, во время судебного процесса, газету «Journal de la Haute Cour de Justice ou Echo des Hommes libres, vrais et sensibles», в которой он мужественно защищал Бабефа. Преподаватель математики в военной школе Понлевуа до революции, Эзия (род. в 1763 г.) принимал самое активное участие в демократическом движении в годы революции и подвергался преследованиям после 9 термидора. На шестом заседании суда в Вандоме Бабеф ходатайствовал о том, чтобы Эзин был назначен его защитником. Суд отказал Бабефу в этой просьбе, ссылаясь на то, что Эзину запрещен въезд в Вандом. В архиве ИМЛ сохранилось письмо Эзина к Бабефу от 11 ноября 1796 г., в котором он советуется с Бабефом по поводу плана подробного освещения всей истории процесса в своей газете.

17. Бабеф был арестован 21 флореаля IV г. (10 мая 1796 г.).

18. «L'Eclaireur du peuple» и «Le Tribun du peuple» – газеты, издававшиеся Г. Бабефом до его ареста.

19. Вычеркнутое Бабефом, не поддающееся прочтению слово (примечание подготовителей).

20. Из дальнейшего изложения очевидно, что в письме речь идет о Пьере-Антуане Антонелле (1747-1817), по происхождению маркизе, бывшем члене Законодательного собрания, присяжном заседателе Парижского революционного трибунала, руководившем судом над Марией-Антуанеттой и жирондистами. Антонелль принимал участие в движении «во имя равенства». Сообщение Бабефа в настоящем письме, что Антонелль был членом бабувистского центра – «Тайной директории общественного спасения», подтверждается и Буонарроти в его книге «История заговора во имя равенства».

21. Антонелль издал несколько анонимных брошюр под именем «Отшельник».

22. Бабеф имеет в виду газету «Journal des Hommes libres de tous les pays», фактическим редактором которой был Антонелль.

23. Бабеф называет газеты, выходившие в Париже во время Директории, издатели которых занимали умеренно-демократическую позицию.

24. Антонелль был все-таки позднее арестован и привлечен в качестве обвиняемого на процессе бабувистов в Вандоме. Был оправдан.

25. Антонелль выпустил целый ряд брошюр, посвященных так называемому флореальскому заговору.

26. Вычеркнутые Бабефом, не поддающиеся прочтению слова (примечание подготовителей).

27. Речь идет, по-видимому, о типографии Коттеро-Пенсона в Вандоме, где печатались брошюры Антонелля и выходила газета Эзина.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.