Письма из Франции к одному Вельможе в Москву.

(Издатель получил сию драгоценность при письме следующего содержания: "Я слыхал, что из писем Фон-Визина (Дениса Ивановича), писанных им из чужих краев к одному Вельможе в Москву, напечатаны были только два в некотором Журнале, изданном в Петербурге тому лет около десятка. Удивляюсь, что до ныне Публике не известен сей остаток произведений знаменитого Российского Писателя, - важной по всем отношениям. Вы доставите много удовольствия своим читателям, если согласитесь поместить в Вестнике Европы несколько писем. Продолжение постараюсь немедленно вам сообщить, как скоро увижу, что посылаемое при сем будет вами принято благосклонно. Я почел нужным пропустить некоторые строки, или не столько любопытные, или более принадлежащие до особы покойного Фон-Визина, нежели до сведения Публики." - Покорнейшая благодарность почтенному Любителю отечественной Литтературы!).

МОНТПЕЛЬЕ 22 Ноября/3 Декабря 1777 года.

В рассуждении общества теперь самое лучшее здесь время. Les Etats de Languedoc собрались сюда по обыкновению на два месяца. [162]

Они состоят из уполномоченных от Короля Правителей, из Духовенства и Дворянства. Собрание сего Земского Суда имеет предметом своим распоряжение дел Лангедокской Провинции, и сбор для Короля подати, называемой: don gratuir (Добровольное приношение). Знатнейшие Члены суть: первой Коммендант сей Провинции, и Кавалер Ордена Святого Духа Граф Перигор, - Архиепископ Нарбонский, - Коммендант Граф Монкан, - Интендант Виконт де Сент-При, - первой Барон и Кавалер Ордена Святого Духа Марки де Кастр, и первой Президент Г. Клари. Все люди знатные и почтенные. [163]

Они имеют открытые домы, и чужестранных с отличною ласкою принимают. Мы с своей стороны весьма довольны их уважением, и обыкновенно званы бываем во все их общества.

Позвольте, Милостивый Государь, включить здесь то описание бывшей на сих днях церемонии, называемой L'ouverture des Etats, которое имел я честь сделать в письме моем к Е. С. братцу Вашему. Сие зрелище заслуживало любопытство чужестранных как по великолепию, с коим сей обряд отправлялся, так и по странности древних обычаев, наблюдаемых при сем случае. Собрание было весьма многолюдное в зале старинного дому, называемого Gouvernement. Les Etats пришед в уреченный час, и заняв свои места, ожидали прибытия Графа Перигора, как представляющего Особу Королевскую. Как скоро оное возвещено было, так все Дворянство вышло к нему на встречу, и он, в Кавалерском платье и в шляпе, взошед на сделанное нарочно вызвышенное место, сел в кресла под балдахином. По правую сторону Архиепископ Нарбонский и двенадцать Епископов, а по левую Барон в древних Рыцарских платьях и в шляпах. Заседание началось чрез одного Синдика чтением исторического описания [164] древнего Монтпельевского Королевства. Прошед времяна древних Королей, и упомянув, как оно перешло во владение Французских Государей, сказано в заключение всего, что ныне благополучно владеющему Монарху надлежит платить деньги. Граф Перигор читал по том речь весьма трогающую, в которой изобразил долг верноподданных платить исправно подати. Многие прослезились от его красноречия. Интендант читал с своей стороны также речь, в которой говоря весьма много о действиях природы и искуства, выхвалял здешний климат и трудолюбивый характер жителей. По его мнению и самая ясность небес здешнего края должна способствовать к исправному платежу продажи; ибо она позволяет людям работать в земледелии непрестанно; а земледелие есть источник изобилия. После сего Архиепископ Нарбонский говорил слово поучительное. Проходя всю историю Коммерции, весьма красноречиво изобразил он все ее выгоды и сокровища, и заключил тем, что с помощию Коммерции, в которой он слушателей сильно поощрял, Господь наградит со вторицею ту сумму денег, которую они согласятся заплатить ныне своему Государю. Каждая из сих речей препровождена была комплиментом к знатнейшим сочленам. Интендант превозносил похвалами [165] Архиепископа, Архиепископ Интенданта; оба они выхваляли Перигора, а Перигор похвалил их обоих. По том все пошли в Соборную церковь, где петь был благодарной молебен Всевышнему за сохранение в жителях единодушия к добровольному платежу того, что в противном случае вычлиб с них насильно. - Le don gratuit с капитациею (Поголовная подать. Надобно сказать один раз навсегда, что Автор употребляет без нужды чужестранные слова не по тем причинам, по которым делают это другие. Фон Визин писал к своему благодетелю, и думал долее о людях и предметах, нежели о чистоте слога. - Изд.) состоит в сборе с Лангедокской Провинции на наши деньги около 920,000 рублей.

На сих днях получено здесь известие об умерщвлении Турками Князя Гики. Все Газеты предвещают неизбежную нам войну с Турками, и проч.

МОНТПЕЛЬЕ 24 декабря 1777/4 Января 1778.

Я имел честь получить милостивое письмо Ваше от 16 Октября, за которое приношу мое нижайшее благодарение. Надеюсь, что В. С. уже получить изволили [166] мои из Дрездена и отсюда. Я принял смелость в них, с некоторою подробностию делать примечания мои на Земли, чрез которые проехал. Здесь живу уже другой месяц, и стараюсь по возможности приобретать нужные по состоянию моему знания. Способов к просвещению здесь предовольно. Я могу оными пользоваться, не расстроивая моего малого достатка. Хотя весьма дешева здесь телесная пища: но душевная еще дешевле. Учитель Философии, обязываясь всякой день читать лекции, запросил с меня в первом слове на наши деньги по два рубля по сороку копеек на месяц. Юриспруденция, как наука, при настоящем развращении совестей человеческих, ни к чему почти не следующая, стоит гораздо дешевле. Римское Право из одного корму здесь преподается. Такой бедной учености я думаю нет в целом свете! ибо как Гражданские звания покупаются без справки, имеет ли покупающий потребные к должности своей знания, то и нет охотников терять время свое, учась науке бесполезной. Злоупотребление продажи чинов произвело здесь то странное действие, что при невероятном множестве способов к просвещению, глубокое невежество весьма не редко. Оно препровождено еще и ужасным суеверием. Католические попы имея в курках своих воспитание, [167] вселяют в людей с одной стороны рабскую привязанность к химерам, выгодным для Духовенства, а с другой сильное отвращение от здравого рассудка. Таково почти все Дворянство и большая часть других состояний! Я не могу сделать иного об них заключения, судя по вопросам, которые мне делаются, и по ответам на мои вопросы. Впрочем те, кои предуспели как-нибудь свергнуть с себя иго суеверия, почти все попали в другую чрезвычайность и заразились новою Философиею. Редкого встречаю, в ком бы не приметна была которая-нибудь их двух крайностей: или рабство, или наглость разума.

Главное рачение мое обратил я к познанию здешних законов. Сколь много не совместны они в подробностях своих с нашими; столь напротив того общие правила правосудия просвещают меня в познании существа самой истины, и в способах находить ее в той мрачной глубине, куда свергает ее невежество и ябеда. Система законов сего Государства есть здание, можно сказать, премудрое, сооруженное многими веками и редкими умами: но вкравшиеся мало по малу различные злоупотребления и развращение нравов дошли теперь до самой крайности, и уже потрясли основание сего пространного здания, так что [168] жить в нем бедственно, а разорить его пагубно. Первое право каждого Француза есть вольность: но истинное настоящее его состояние есть - рабство. Ибо бедной человек не может снискивать своего пропитания иначе, как рабскою работою; а если захочет пользоваться драгоценною своею вольностию, то дожжен умереть с голоду. Словом: вольность есть пустое имя, и право сильного остается правом превыше всех законов.

В. С. - ву без сомнения известны уже худые успехи Англичан против Американцов. Вчера пронесся слух, будто находящийся от стороны сих последних в Париже Поверенной Франклин признан от здешнего Двора Послом Американской Республики. Если сие правда, то война кажется неизбежна: но должно ожидать сему верного подтверждения. А между тем все Англичане вдруг поднялись отсюда и спешат выехать. Все то, что за верное сказать нужно, есть сильное вооружение в здешних Портах. Оно делается в таким поспешением, что в Тулоне по воскресеньям и праздникам работают, равно как в обыкновенные дни. Имею честь и проч. [169]

МОНТПЕЛЬЕ 15/20 Января 1778.

Получа на сих днях радостное для всех Россиян известие о разрешении от бремени Ее Императорского Высочества, приемлю смелость принести В. С. нижайшее поздравление с сим благополучным происшествием, утверждающим благосостояние Отечества нашего.

Я имею честь получить милостивое письмо от 13 Ноября, за которое приношу В. С. покорнейшее благодарение. Сообщение мне Ваших, на истине основанных и проницанием извлеченных рассуждений произвело во мне о самом себе весьма лестное заключение. Признаюсь, Милостивый Государь, что я больше саам себя почитаю, видя, что Особа Ваших достоинств и заслуг считает меня способным вкусить толь разумную беседу.

Удовольствие, изъявляемое Вашим Сиятельством о примечаниях моих на представляющиеся в путешествии моем любопытные предметы, почитаю знаком Вашей ко мне милости. Будучи оным весьма много ободрен, осмеливаюсь продолжать здесь отчет мой В. С - ву о том, что здесь вижу, и какие рассуждения раждает во мне видимое мною. [170]

Les Etats, или Земской Суд здешней Провинции, уже кончился. Все разъехались из Монтпелье: знатные и богатые в Париж, а мелкие и бедные по деревням своим. Первые приезжали сюда то делать, что хотят, или справедливее сказать то делать, чем у Двора на счет последних выслужиться можно; а последние собраны были для формы, чтобы соблюдена была в точности наружность Земского Суда. Я называю наружностию для того, что в существе самом он не значит ничего. Все отправляемые тут дела ограничиваются в одном, то есть с в собрании подати. Окончив сие, за прочие и не принимаются. Первый Государственный Чин, Духовенство, препоручает Провинцию в одно покровительство Царя Небесного, дабы самому не поссориться с земным, если вступиться за жителей, и облегчить утесненное их состояние. Знатнейшие светские особы считают бытие свое на свете смотря по тому, как у Двора приятно на них смотрят, и конечно не променяют одного милостивого взгляда на все блаженство управляемой ими области. Словом: по окончании сего Земского Суда, Провинция обыкновенно остается в добычу бессовестным людям, которым тем жесточе грабят, чем дороже им самим становится привилегия разорять своих сограждан. Здешние [171] злоупотребления и грабежи конечно не меньше у нас случающихся. Врассуждении правосудия вижу я, что везде одним манером поступают. Наилучшие законы не значат ничего, когда исчез в людских сердцах первой закон, первой между людьми союз: добрая вера. У нас ее не очень много, а здесь нет и головою. Вся честность на словах, и чем складнее у кого фразы, тем больше остерегаться должно какого-нибудь обману. Ни порода, ни наружные знаки почестей не препятствуют ни мало снисходить до подлейших обманов, как скоро дело идет хотя о малейшей корысти. Сколько Кавалеров Св. Лудовика, которые тем и живут, что подлестятся к чужестранцу, и заняв у него, сколько простосердечие его взять позволяет, на другой же день скрывается вовсе и с деньгами от своего заимодавца! Сколько промышляют своими супругами, сестрами, дочерьми! словом, деньги есть первое блаженство здешней Земли. Развращение нравов дошло до той степени, что подлой поступок не наказывается уже и презрением. Честнейшие действительно люди не имеют ни мало твердости отличить бездельника от доброго человека, считая, что такая отличность была бы contre la politesse Franc,oise (Противна Французской вежливости). Позвольте мне, Милостивый [172] Государь, остановиться несколько на слове politesse. Сия вежливость такое в умах и нравах здешних произвела действие, что по неволе заставила меня сделать некоторые примечания. Я осмелюсь их сообщить здесь В. С - ву.

Опыт показывает, что всякой порок ищет прикрыться наружностию той добродетели, которая с ним граничит. Скупой, например, присвояет себе бережливость, мот щедролюбие, а легкомысленные и трусливые люди вежливость. И в самом деле, кто услыша ложь и ли ошибку, не смеет, или не смыслит попротивуречить, тому всего вернее и легче согласиться, тем больше, что всякая потачка приятна большей части людей. Сие правило здесь стало всеобщее; оно совершенно отвращает Господ Французов от всякого человеческого размышления, и делает их простым эхом того человека, с коим разговаривают. Почти всякой Француз, если спросить его утвердительным образом, отвечает: да; а если отрицательным о той же материи, отвечает: нет. Сколько раз с отличными людьми имея случай разговаривать, например, о вольности, начинал я речь мою тем, что "как мне кажется, сие первое право человека во Франции свято сохраняется;" на что с восторгом мне [173] отвечают, que le Franc,ois est ne' libre (Что Француз родился свободным); что сие право составляет их истинное счастье; что они помрут прежде, нежели стерпят малейшее оному нарушение. Выслушав сие, завожу я речь о примечаемых мною неудобствах, и нечувствительно открываю им мысль мою, что "желательноб было, еслиб вольность была у них не пустое слово." Поверите ли, Милостивый Государь, что те же самые люди, кои восхищались своею вольностию тот же час отвечают мне: o Monsieur! vous avez raison. Le Franc,ois est e'crase, le Franc,ois est esclave (Точно так! Француз задавлен; Француз живет в рабстве)! Говоря сие впадают в преужасной восторг негодования, и если не унять, то хотя целые сутки рады бранить Правление, и унижать свое состояние.

Если такое разноречие происходит от вежливости, то по крайней мере не предполагает большого разума. Можно кажется быть вежливу, и соображать при том слова свои и мысли. Вообще надобно отдать справедливость здешней нации, что слова сплетает мастерски; и если в том состоит разум, то всякой здешний дурак имеет его превеликую долю. [174] Мыслят здесь мало, да и некогда, потому что говорят много, и очень скоро. Обыкновенно отворяют рот, не зная еще, что сказать; а как затворить рот, не сказав ничего, было бы стыдно, то и говорят слова, которые машинально на язык попадаются, не заботясь много, есть ли в них смысл какой-нибудь. При том каждой имеет в запасе множество выученных наизусть фраз, правду сказать, весьма общих и ничего незначущих, которыми однакож отделываются при всяком случае. Сии фразы состоят обыкновенно из комплиментов, часто весьма натянутых, и всегда излишних для слушателя, которой пустоты слушать не хочет. Вот общий, или лучше сказать, природный характер нации; но надлежит присовокупить к нему и развращение нравов, дошедшее до крайности, чтобы сделать истинное заключение о людях, коих вся Европа своей моделью почитает. Справедливость конечно требует исключить некоторых частных людей, прямо умных и прочтения достойных; но они столь же редки, как и в других землях.

Предоставляя себе честь продолжить при первом случае примечания мои на здешние нравы и обычаи, прекращаю оные теперь, дабы не обременить В. С. чтением вдруг весьма пространного письма. [175]

На прошедшей почте упомянул я о разнесшемся здесь слухе, будтоб живущий в Париже Американской Поверенной Франклин признан в характере Посла. Сей слух явился ложен, и взят от того, что Франклин действительно был, неизвестно за чем, в Версалию призван и проч.

Текст воспроизведен по изданию: Письма из Франции к одному вельможе в Москву // Вестник Европы, Часть 26. № 7. 1806

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.