№ 70

Письмо Морвилье к коннетаблю Монморанси

Венеция, 28 октября 1547 г.

Монсеньер, господин граф делла Мирандола поместил в своем городе дополнительно набранных триста пехотинцев; я послал им оплату и дал приказ распустить, если это возможно, сотню или больше, ибо, по моим сведениям, расположение Мирандолы таково, что город неприступен сам по себе, особенно в нынешнее время года, когда в Италии пять или шесть недель шли проливные дожди. Кроме того, монсеньер, мне сообщили, что слуги папы и другие [люди], которые проезжают по Граубюндену, чрезвычайно недовольны, что там нет королевской почты. Тассен де Гео перекладывает ответственность за это на меня, как вы соблаговолите узнать из писем, которые он пишет мне по этому поводу. И все-таки это такое дело, которое я не могу уладить без специального на то приказания, ибо, учреждая упомянутые почтовые дворы, необходимо условиться о ежемесячной оплате и отобрать людей, которым можно довериться. Упомянутый Тассен имел прежде поручение установить вышеназванные почтовые дворы, и я полагаю, что удобно использовать его для этого дела и сейчас, но, поскольку г. де Кастион написал мне, что те, кто держал почтовые дворы в Граубюндене, жалуются, что упомянутый Тассен удержал их жалованье, и ту же жалобу приносят и здешние, нужно было бы, чтобы упомянутый сеньор де Кастион ведал оплатой в Граубюндене вплоть до Люна, а я прослежу за неукоснительной оплатой в здешних местах, чтобы больше жалоб на это не поступало. Одно я могу сказать: при последней выплате денег, произведенной при моем приезде в этот город, упомянутый Тассен удержал себе более ста экю, каковые сейчас он предлагает зачесть в счет того, что ему остались должны по его должности, и ему кажется, что это я виноват, что ему не заплатили. Он говорит, что при покойном короле ему уплачивали полагающиеся сто пятьдесят экю жалованья. С тех пор, как я занимаю этот пост, от меня и, насколько я знаю, от других он не получил ничего. Он мне снова написал, что давно послал ко двору свои письма для получения утверждения [в должности]. Не знаю, имеется ли в вышеназванных письмах упоминание о его жалованье; я со своей стороны удостоверить его размер могу лишь с его слов, хотя я уже давно известил его о необходимости предоставить мне какое-нибудь доказательство, чтобы я мог удостоверить этот размер [жалованья]. Этим предлогом, что ему совсем не платят за службу, он оправдывает многие свои провинности и бесчестные поступки с посылаемыми мною пакетами; я его в них уличил, и он не может их отрицать. Он оправдывается тем, что это нужно для его содержания, как вы соблаговолите увидеть из его писем, которые я посылаю господину санскому сборщику. ¹ По необходимости я вынужден все это терпеть и досаждать вам этим делом, нижайше умоляя вас, монсеньер, соблаговолить назначить упомянутому Тассену какую-нибудь оплату, дабы отнять у него повод для жалоб и дать ему возможность честно относиться к королевской службе. Он очень старый слуга, и я полагаю, что в настоящее время нужно держать его, ибо он направляет по верному адресу пакеты короля, попадающие в его руки, и за то время, что я здесь, в этом ошибок не было. Он принимает проезжающих слуг короля, оказывает им хороший прием в своем доме, дает им надежных проводников, конечно за плату, однако эти удобства немаловажны. По правде говоря, нельзя ему доверять королевских денег или поручать произвести какие-либо расходы, ибо, как я заметил, воровство он считает честным заработком. Монсеньер, в бытность здесь г. де Карля я ему говорил об урбинском после, человеке таких заслуг и талантов как для мирного, так и для военного времени, что подобных ему найдется мало. Честность, которую я в нем обнаружил, вместе с другими его превосходными качествами побудила меня сделать [ему] предложение, ² вопреки моему обычаю и склонности удерживаться, по возможности, от выдвижения новых людей — иностранцев на посты королевской службы, ибо на примере многочисленных неприятностей я увидел опасность поручительства за их верность. Но, видя, что в результате долгого опыта упомянутые достоинства приписываются указанному послу всеми и что, ручаясь за него, присоединяешься к мнению и поручительству многих достойных людей, я взял на себя смелость передать об этом королю и вам, считая, что упомянутый сеньор [король] не может иметь для своей службы другого итальянца, который был бы более достоин этой чести, и ловкость и способности которого принесли бы больше пользы. Это человек с большим природным умом и, кроме того, умудренный долгим опытом в военных и государственных делах. Он воспитывался вместе с покойным герцогом Урбинским, который так его любил и уважал, что ничего от него не таил и советовался с ним больше, чем с кем-либо другим. После его смерти он стал представителем нынешнего герцога при этих синьорах и вел его дела с такой осмотрительностью и верностью, что ему воздают за это большую хвалу. У всех он заслужил репутацию человека по-настоящему благородного. Эти синьоры столь его уважают, что постоянно сообщают ему о всех важных делах и считаются с его мнением. Я думаю, что в Италии нет человека, более осведомленного в их тайных делах, чем упомянутый посол. Он всегда заботился о процветании дел Франции, что могут засвидетельствовать бывшие здесь послы. Теперь, видя, что для своего государя ему делать нечего, и сожалея, насколько я могу судить, о невозможности применить здесь в важных делах свое умение, он хотел бы перейти на службу к королю, однако предпринять что-либо вопреки желанию и воле своего упомянутого государя он все же не хочет и, хотя у того, по его мнению, не было бы разумного повода для обиды, если бы он (т. е. посол, — Ред.) теперь покинул его, тем не менее он не хочет вызвать его немилость и желает этого избежать. Во время моей беседы с ним после приезда капитана Бартоломе, его племянника, он мне сказал, что был счастлив узнать от упомянутого Бартоломе, что он пользуется со стороны короля и вашей некоторым уважением, и что он будет еще более счастлив положить жизнь свою за дело его (т. е. короля, — Ред.) службы, если тот соблаговолит принять его; самое большое его желание — это перейти на эту службу с честью и с соизволения его государя, герцога Урбинского, который, если бы он [сам] просил себя отпустить, мог бы подумать, что он расстается с ним по причине недовольства и потому, что его услуги не оцениваются по достоинству. Далее он сказал, что очень хотел бы, чтобы король и вы как-нибудь проверили его перед тем. как принять, дабы более достоверно, чем со слов других, могли судить, будет ли он полезным слугой, к чему он не видит лучшего средства, чем подвергнуться испытанию на деле, и ради этого хотел бы получить возможность отправиться во Францию. Но сам он не имеет к тому возможности, ибо, если он попросит своего господина отпустить его, тот сочтет, что он покидает его из-за недовольства. Он не осмеливается просить короля и вас затребовать его, зная, что столь великий государь не имеет недостатка в хороших и способных слугах и что ему нет нужды искать новых. Папа после последних событий пожелал узнать его мнение относительно многого и сказал герцогу Урбинскому, чтобы тот направил его (т. е. посла,— Ред.) в Рим. Если он туда поедет, его святейшество вполне мог бы устроить так, чтобы он получил отпуск на год, и в течение этого времени упомянутый посол с удовольствием отправился бы засвидетельствовать свое почтение королю и вам, а упомянутый сеньор [король] сам смог бы убедиться, будет ли ему приятна и полезна его служба, и, испытав его каким-либо образом, удержать при себе, если пожелает, с большей уверенностью и удовлетворением, чем не зная его.

Монсеньер, бедный Пьер Помаре, из числа старых слуг короля, все еще не получил утверждения в своей должности консула в Александрии, по которой он никогда не получал жалованья и не имел никакой выгоды, а за утверждение ему установили оплату в сто экю. Зная услуги, которые постоянно оказывает упомянутый Помаре, я нижайше вас умоляю выдать ему упомянутое утверждение без какой-либо оплаты. Монсеньер, вы оказываете мне большую честь, приняв благосклонно преподнесенные вам дыни и маленькие медали; я надеюсь найти способ получить другие, более достойные чести быть вашими.

Монсеньер, нижайше вверяю себя вашей благосклонности и молю бога, да дарует он вам в [добром] здравии долгую жизнь. Из Венеции, 28-го дня октября.

Собственноручная подпись: Ваш нижайший и покорнейший слуга де Морвилье.

[На обороте 235-го листа: Монсеньору коннетаблю.

Другой рукой XVI в.: Господин де Морвилье, XXVIII день октября 1547 г.]

Т. 9, лл. 232-235

Комментарии

1. См. примечание 1 к № 57.

2. Речь идет о предложении привлечь урбинского посла на службу к французскому королю.