ШАРЛЬ СИГИСБЕРТ СОННИНИ

ПУТЕШЕСТВИЕ

ГЛАВА ШЕСТАЯ НАДЕСЯТЬ

Жены простолюдинов. – Краска черная для глаз. – Алкифу. – Румяна для рук и ног. – Генне. – Mази, волосы истребляющие. – Дородность женщин, опрятность оных и их притиранье.

Там, где безмерная роскошь владычествует только между изключительною степению городских жителей, бедность и ее ужасы есть удел большой части народа, а деревень сокрушение. Весьма худое будут иметь понятие о Египетских женщинах, естьли вообразят, что все оне одарены теми же прелестями, что оне все имеют ту же нежность в обращениях, как те прекрасные чужеземки, о которых упоминал теперь, и которые, подобные иностранным цветкам, коих блеск сохраняется одним попечением и рачительностию, препроводят жизнь, единственно помышляя о сбережении и продлении даров, коими оне награждены Природою, и украшением их обилиями искуства. Жены простолюдинов, вместо той белизны, того нежного цвета, которой у первых лицо одушевляет, имеют, как и мущины той страны, смуглую кожу, и, как все, им подобные, являют впечатление и рубище ужасной скудости. Почти все, а особливо в деревнях, носят весьма полное полукафтанье с отменно широкими рукавами: сия единственная одежда, служащая им и вместо рубашки, открыта с обеих сторон, начиная с подмышек до колен, так что всякое телодвижение [239] свободно видеть можно; но женщины мало о том помышляют, лишь бы лицо их всегда было закрыто.

Богатые и в праздности живущие женщины недовольны тем, что одарены толикими прелестями, надобно им еще изыскивать средства для усугубления их блеска помощию искуства туалета, которой также у них в великом уважении; но сие искуство единственно состоит из старинных и непременных употреблений: мода не скружает им головы многочисленными изобретениями; а естьли старые и постоянные обыкновения и служат доказательством, что оне еще далеки от совершенства: то, думаю, можно сказать, что беспокойная переменчивость в обыкновениях есть признак унизительного перерождения тех, которых она тревожит.

Самая примечательная черта красоты на Востоке состоит, чтоб иметь большие черные глаза, а всякому известно, что Природа отличила сим изобразительным знаком женщин тех стран. Но, недовольные сими благодеяниями, Египтянки желают, чтоб глаза их казалися больше и чернее. Чтоб достичь до цели сей, Мусульманки, Жидовки и Христианки, богатые и бедные, красят себе брови и веки свинцовою галеною ¹⁵¹, называемою в Восточной торговле Алкифу, [240] или Аркифу. Оне превращают ее в мелкой порошок, которому придают твердость, мешая его с потовыми парами лампадной светильни. Зажиточные щеголихи для сего употребляют дым амбры, или какого ни есть другого жирного и благовонного вещества, и сей приготовленной состав сохpаняют в небольших скляночках. Оным росписывают себе брови и веки, и маленьким кусочком дерева тростника, или пером, чертят также и ресницы, проведя его тихонько и искустно между век: деяние, известное и употребляемое Римскими Дамами и описанное Ювеналом с толикою истинною. Сим составом означают также глазные угла, от чего и кажутся они и больше и открытее.

Чернота сих, столько уже от Природы черных глаз приятно отличается от прельщающей белизны кожи прекрасных Черкашенок и более придает живости тени лица их. Но сия противooбразность больше привлекательна на некотором расстоянии; вблизи слои краски слишком явственны, и даже придают физиономии несколько грубый и мрачный оттенок.

Французские купцы, торгующие в Каире, получали много свинцового блеску. Часть оного употреблялась в той земле для прекрасных женских глаз; но cамоe большое количество отправлялось в Аравию и в Йемен, где и было употреблено на муравление глиняной поcyды. Они уверяли, что Алкифу, привозимый им из Англии, добротою лучше [241] прочих; но сия ветвь торговли приносила им весьма малую прибыль.

Естьли большие черные, и сверх того еще черненые глаза, свойственны Египетской красоте, то требует равномерно она, яко необходимою принадлежностию, чтобы руки и ногти были выкрашены красною краскою. Сия последняя мода столько же общественна, как и первая, и с оною не соображаться, почитается неблагопристойностью. Женщины как без одежды, так и без сего маранья быть не могут. Какого не были бы онe состояния, какую бы не изповедывали веру, все употребляют одни средства для приобретения сего рода убранства, которое только одно владычество моды может увековечить: ибо оное конечно больше портит прекрасные руки, нежели оные украшает. Живая белизна длани рук, нежный розовый цвет ногтей, помрачены тучным слоем красноватой или померанцовой краски. Подошва у ног, у которой кожица еще не сделалась жесткою от частой и продолжительной ходьбы и которая от ежедневных трений тонеет, покрыта тою же краскою.

Женщины предоставляют себе сии столь странные украшения посредством зеленоватого порошка, сделанного из сухих листьев Геннея. Его по большой части приуготовляют в Саиде и оттуда посылают во все Египетские города. Базары во всякое время им запасены, яко вещию, в обычай вошедшего и необходимого употребления. Его смачивают водою и сим жидким раствором покрывают места, которые хотят окрасить; [242] потом обвертывают их кусочком холстины и чрез два или три часа померанцевой цвет на них делается тверд и явствен. Хотяж женщины несколько раз днем и обмывают руки и ноги теплою с мылом водою, но краска сия долго не сходит; возобновлять же ее прежде двух или трех недель не надобно. Краска на ногтях сохраняется гораздо долее. Уверяют, якобы оная никогда и не сходит. Женщины в Туреции равномерно употребляют Генне, но только оным красят ногти, а рукам и ногам оставляют цвет природы. Думать должно, что обыкновение красить ногти, было известное и древним Египтянам, потому что у большой части Муммии ногти покрыты красною краскою ¹⁵²; но женщины Египетские превышают еще сей всеобщий обычай: оне распещряют себе и пальцы, но только по местам; а дабы краска не везде распространялась, то обвивают их нитками на некоторых расстояниях прежде приложения цвет придающего теста, так что, по окончании операции, пальцы их бывают в длину обведены узенькими померанцового цвета полосками. Другие, а особливо обычай сей больше свойственный некоторым Сириянкам, хотят, чтоб и руки их представляли взору довольно неприятное смешение [243] белой и черной краски. Полоски, соделавшиеся сперва от Геннее красноватыми, принимают на себя лоснистый черный цвет, коль скоро бывают намазаны составом, сделанным из меду, нашатыря и извести.

Есть и мущины, натирающие бороду разведенною краскою Геннея, коею намазывают и голову. Они уверяют, якобы она подкрепляет органы жизни, препятствует падению бороды, волосов ¹⁵³ и выгоняет из них всякую гадь и нечистоту.

Генне, небольшой кустарник, весьма размножен в Египте. Продолговато-круглые и друг другу противоположные его листья суть нежно-зеленого цвета. Цветы произрастают на конце сучьев длинными и густыми пучками. Небольшие их поддерживающие веточки, красные и равномерно противоположные. Из пустоты оных раздается маленькой и почти круглой листочек с острым концем. Цветная чашечка составлена из четырех, как будто бы свернутых бледно-желтых лепестков. Между каждым лепестком существуют две прямо стоящие тоненькие иглы с желтою верьхушкою, и один белой пестик. Стебель, сначала красноватый, потом делается бледно-зелен; семянник разрезан на четыре части, кои до самого верьху суть нежно-зеленоватые, но имеют верьх [244] красноватой. Плоды, или ягоды, представляют до созрелости зеленую коробочку, но которая, при совершенной спелости, делается красноватою, а, будучи высушена, бывает темного цвета. Она разделена на четыре перегородки, в которых лежат треугольные и темного цвета зерна. Кора стебля и сучьев густо-серовата, а внутренность дерева немного желтовата.

Сначала почитали сей кустарник некоторым родом Троена ¹⁵⁴, с коим он действительно имеет много сообразности; но разности в частях плодотворных решили Ботанистов составить из него отличный род, которому Линней присвоил наименование Лавзаний, а кустарник, о котором теперь упоминается, наименовал Лавзаниею Инермис. Арабское его имя есть Генне, или Ганна, а с частицею, означающею род и падеж, Елгенне, или Елганна; в Туреции называют его Канна, или Алканна. Хотяж во многих Естественной Истории творениях и представлено изображение ceгo pacтения, но я могу удостоверить, что в бытность мою в Poccemе получил я с оного верный и подробный рисунок, в котором все разные части кустарника представлены с отменною точностию.

Миллер разводил Генне в Англии, где должно его беспрестанно содержать в [245] теплице. Оно не составляет до сих пор части превозходного и великолепного собрания живых растений Французского Национального сада; но попечения Мужей Ученых, разделяющих славу удивительного противу Египта предприятия, в числе прочих приобретений, за которые отечество пребудет им благодарным, предоставят нам сие полезное и прекрасное деревцо. Франция, щастливее и выгоднее расположенная, нежели Англия, может со временем украсить им земледелие Полуденных стран своих и к обогощающим уже оную предметам прибавить и сию отрасль торговли.

Действительно, никакое зелие, или растение, для глаз и для обоняния не может быть приятнее. Не густый цвет коры его, нужная зелень листьев, приятное смешение белого и желтого колеров, коими собранные длинными пучками цветы его, наподобие Сеннетного дерева распещрены; красноватые, их поддерживающие ветви, составляют вид пленяющее соединение. Сии цветы, коих оттенки столь прекрасны, распространяют вдаль приятнейший запах и наполняют благоуханием сады и комнаты, кои они украшают. Они равномерно составляют букет красоты. Женщины, украшение темниц ревности, когда бы могли оне быть пленительницами всей вселенной, с удовольствием оными себя наряжают, наполняют ими свои жилища, имеют при себе в банях, держат беспрестанно в руках и прикалывают к грудям. Будучи обладательницами сего растения, которым [246] Природа всегда их щедро награждает, столь много оным уважают, что, желая иметь исключительное право пользоваться Геннеем, с неудовольствием взирают, что Христианки и Жидовки оное с ними разделяют. Будучи жертвою тиранства, следовательно и красота имеет в сей стране ей присвоенное самовластие! Но в нем не ощущается ничего жестокого, ни оскорбительного: своенравия его суть любезны; оно простирается на одни цветы.

Примечательная странность есть следующая и состоит в том, что благоухание, напускаемое цветами Геннеа, теряет всю свою приятность, когда нюхают их очень близко: тогда оное совсем истребляется весьма сильным Сперматическим (противным) запахом. Естьли раздавить несколько цветков между пальцов, то сей последний дух преимуществует. Он даже один тогда бывает чувствуем. От сего обстоятельства произходит источник глупых шуток той земли балагуров, а свойство, приписываемое Геннею, якобы он понуждает преждевременные роды, делает сии насмешки неисчисляемыми. Из самых тех цветов гонят воду, которая в краткое время их несуществования оные заменяет. Что принадлежит до великого числа врачебных сил, разным частям сего растения присвоенных, то они еще до сих пор в точности не доказаны; многие Писатели сделали им исчисление, и я предлагаю Читателю, естьли он будет любопытен [247] об оных ведать, прибегнуть к их сочинениям ¹⁵⁵.

Но полезные и доказанные свойства Геннеа не ограничиваются единственно до моды и украшения касающимися предметами: художества также получают выгоды от порошку, сделанного из листьев оного. Понять не трудно, что вещество, предоставляющее с таким малым трудом прочную и почти не истребляемую краску, которую посредством смешения из желтой, можно превратить в блестящую алую, должно непременно предоставить средства и для крашения. Оное, уповательно в скором времени, усугубит совершенство красилен других Европейских Государств, где употребление оного еще неизвестно и где искусство художников употребит его со всевозможною пользою. Генне составляет Египту довольно важную ветвь торговли. В Александрии ежегодно нагружались от четырнадцати до пятнадцати судов в порошок его превращенными листьями и отправлялись в Смирну, в Константинополь, или в Салонику, а из тех мест посылались в разные Северные земли и даже, сказывали мне, в Германию; там употребляют их на крашение мехов и на приуготоление кож.

Генне с изобилием растет в окрестностях Россета и составляет главное украшение садов, близь оного города лежащих. Корень [248] егo, глубоко в землю простирающийся, свободно толстеет в жирном, мягком и c песком смешанном грунте, в таковом, которым бы всякой земледелец желал возпользоваться, а по сей причине сие деревцо произрастает и размножается здесь лучше и поспешнее, нежели в какой другой земле; оно существует и во всех обработанных местах Египта, но более в верхней его части.

По всем приметам можно заключить, что Египетский Генне есть Купрос древних Греков. Описания, поистинне сказать недостаточные, предоставленные Авторами, а особливо вид и приятный запах цветов, ими выхваляемых, отвергают всякое сомнение в рассуждение тожества сих двух кустарников ¹⁵⁶; а посему и можно думать, что кисти Кипра, Botrus Cypri ¹⁵⁷, Песни песней, не могут быть иное, как самые ветви цветов Геннеа. По крайней мере такое есть мнение лучших Комментаров. Чит. Шейцерову Священную Физику, Том I, стран. 189; Юния и многих других толкователей. [249]

Не удивительно, что столь прелестный цветок предоставил Восточному Стихотворству приятное велеречие, и предоставил ему повод к нежным сравнениям. Сие отчасти соответствует 45 вопросу Михаелиса ¹⁵⁸: ибо цветок Геннеа расположен кистями и Египетские женщины отменно любят его запах и охотно оной носят, как я уже выше сказал, на месте, означенном в тексте Песни песней, то есть, у грудей. Но не так легко можно объяснить затруднение, остановившее Михаелиса, когда он вопрошал о смысле следующих слов: В виноградех Энгаддовых, и какое подобие имеют Кипровы ветви с виноградником? Что касается до меня, то не нахожу между ими никакого сходства, а скажу только, что цветы его, по их расположению, подобны кистям винограда.

Собственное себялюбие и желание нравиться другим причиною, что Египетские женщины паче всего стараются, дабы на всем их теле была мягкая и гладкая кожа, и не [250] терпят на ней ни малейшего признака жесткости. Места, покрытые Природою, у них лишены естественной тени, и все равномерно гладко и выравнено. Известно каждому, что последователи Магомета имеют привычку истреблять волосы посредством мази. Те люди, которым усы служат украшением, а длинная борода знаком отличия, не хотят ничего иметь мoxнaтaгo на прочих частях тела, и Египтяне всякого звания и состояния последуют сему обыкновению. Некогда только одни Жрецы бривали все тело чрез каждые три дни, дабы, повествует Иродот ¹⁵⁹, на людях, богам служащих, не раждалась никакая гадь и другая подобная нечистота. Ныне все Египтяне равномерно обриваются, но не менее от сего источены вшами. Большая часть для сего не редко повторяемого действия употребляют одну бритву; другие, как-то в Туреции, прибегают к посредству мази, Турками называемой Русма, а Аравами Нурет: лекарство обыкновенное и продаваемое за весьма малую цену. Думали, но не справедливо, якобы сиe есть волосы истребляющее минеральное вещество, в недрах земли Природою уже приуготовленное. Оно требует особливого составления и примеси, чтоб приобресть подобное свойство. Действительно Беллон, первый из числа Авторов, описавший (в Куте, [251] что в Галлиции) источник минерала, им называемого Русма ¹⁶⁰, говорит, что оной минерал только тогда имеет действие, когда бывает превращен в самый мелкий порошок, с прибавлением в него против количества Русма половины негашеной извести, которой и смачивают в каком ни есть сосуде водою ¹⁶¹. Следовательно Беллонова Русма не есть само по себе волосы истребляющее вещество, но содержит некоторую съедающую силу, которая, будучи соединена с извескою, предоставляет ей оное свойство. Сия догадка подтверждена опытом Гражданина Валмон де Бомара, получившегo из Константинополя несколько кусочков минеральной Русмы, и которой, бросив частицы оной на горящие уголья, заприметил, что от них произходил смрад, подающий справедливую причину думать, что Русма есть минерализованный серою и мышьяком Калхитис ¹⁶². Тот же Природы изпытатель повествует, якобы оная волосы истребляющая мазь весьма редка во Франции, где и продается, на равный вес золоту, но как согласить сию редкость, сию дорогую цену с изобилием Русмы, в Областях Турецких находившейся? Каким образом столь обыкновенная вещь пребыла до сих пор неизвестною? Оную предлагают во всех банях, Французами с удовольствием посещаемых в бытность их [252] в Восточных торговых городах, которые и могли бы без труда достать сей мази и прислать во Францию; но сие произходит от того, что в худо разумеемом и во многих Врачебных творениях перемененном примечании Беллона не хотели видеть Русму в приуготовлении, но всегда искали в ней минерал, из земли извлеченную и несколько обозженную руду, о которой Беллон упоминает, не заприметя, что сей же Автор несколько строчек пониже говорит, что, дабы Русма могла произвесть ожидаемое от ней действие, то должна непременно быть смешена с известью.

Оной состав есть настоящая Турецкая Русма, называемая, как я уже выше сказал Аравитянами, Нурет, слово, которое по Турецкому Словарю есть Персидское. Ныне за подлинно уже известно, что Русма и Нурет суть единое вещество, или лучте сказать один состав, а естьли со вниманием прочесть в том же Туpецком Лексиконе слова Нуре и Нурет, то и увидят, что под сим наименованием разумеется волосы истребляющее лекарство, из мышьяку и извести составленное.

После сего могу удостоверительно сказать, что згоняющая волосы мазь в Египетских банях действительно приуготовляется из мышьяку, или опермента ¹⁶³, смешенного с негашеной известью ¹⁶⁴. [253] Наблюдаемая для сего меpa состоит из семи частей извести и трех долей опермента. Во время ее употребления должно необходимо быть в весьма теплом месте, как-то суть Восточные бани, в которых изобильный пот истекает из всех частей тела. Сей состав разводится водою, а потом слегка натирают им места, с которых хотят истребить волосы. После нескольких минут cмотрят, и естьли они начинают выходить, тo тогда можно уже выдергивать их рукою без малейшей боли; после чего обмываются теплою водою. Долгое время сию помаду на теле оставлять не должно: ибо она может зжеч кожу; но сие действие не препятствует новому растению волосов и, по прошествии некоторого времени, должно возобновлять операцию.

Женщины, разумеется на сей случай только о замужных: ибо девицы сохраняются таковыми, каковы есть, но только в самой день брака без пощады и сострадания бывают лишены природного покрова; жены, говорю я, ревностно наблюдая сохранять по всему телу единообразную и ничем невредимую гладкость, бритвы и нурета не употребляют, потому что сии вещи оставляют после себя грубые следы осязанию, чего оне тщательно убегают. Ничто не противится чрезвычайному желанию показаться совершенно прелестными. Онe подвергают себя сопряженному с несносною болию действию, жестокому и всеобщему вырванию, которое и совершается приложением вареного пчелиного меда, терпентина, или какой другой смолы, и когда сии [254] вещества засохнут, тогда срывают их со всеми приставшими к ним волосами. Нет, по щастию, нужды часто прибегать к сему, несколько суровому средству. Естьлиж новое произведение паки и появляется, то оное уже есть ничто другое, как мягкий и нежный пух уподобляющейся самой тонкой шерсти, коего истребление не трудно; после же нескольких годов сей род произрастения совершенно прекращается; а естьли Природа ошибкою некоторых из числа тех женщин и снабдила на лице волосами, то и тогда употребляют оне то же самое средство для безвозвратного оных изкоренения.

После желания иметь мягкую и отменно гладкую кожу, любезнейшее попечение женщин состоит, чтоб приобресть большую дородность. Вкус мущин не стремится к стройному стану, к щеголеватому, ловкому и тонкому строению тела: они любят отменно жирных женшин, и все оне стараются таковыми быть. Чтоб достичь до сей высокой степени, до сего совершенства красоты, употребляют оне разные лекарства, как-то: кокосовые орехи, истертые и с сахаром смешанные луковицы Гермодактила ¹⁶⁵. После родов непременно всегда едят сей род [255] теста, или конфект, будучи совершенно уверены, что сие есть вернейшее средство для укрепления телесных сил и для возвращения прежней толщины.

Вид весьма дородной женщины бывает в Европе всегда сопряжен с воображением мягкости тела, опущением образований и недостатком приятности в округлостях; но таковых Турецких женщин вообще представлять себе не должно, хотя и стараются оне все быть жирными. Заподлинно уже известно, что Восточные женщины, больше облагодетельствованные Природою, долее других сохраняют твердость тела, и сия необыкновенная чистоплотность, соединенная с нежностию, с белизною кожи, с живостию цвета лица, соделывает их весьма приятными и превращает в желание возбуждающие предметы, когда толщина их не доведена до чрезмерности.

Впрочем нет земли во всей вселенной, в которой бы женщины с такою крайностию наблюдали опрятность, как в сих странах Востока. Частое в бани хождение, окуривания, употребление всего того, что может содействовать к смягчению и украшению кожи, к сохранению всех их прелестей, ничто не бывает в пренебрежении, и самые малейшие подробности не упущены, и одна за другою последуют с отменною точностию. Столько попечений не остаются щетными. Нигде не бывают женщины столь долговременно прекрасны; нигде не умеют с таким искуством впомоществовать Природе, нигде наконец не [256] бывают столь искусные и сведущие о средствах остановлять и направлять временем причиняемый вред: познание, имеющее свои правила и требующее многих опытов. В бытность мою не только в Египтe, но даже и в Греции, собрал я для собственного моего удовольствия, несколько ими употребляемых способов и средств, а долговременное мое в тex местах пребывание предоставило мне особливые способности соделать собрание мое довольно достаточным. Многие Европейки, которым я открыл оное, остались мне благодарными; но я прекращаю мою повесть: ибо здесь не следует говорить о подобных вещах и книга путешественника не должна превратиться в лекцию Врачевания.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ НАДЕСЯТЬ

Египетские собаки. – Кошки. – Прекрасное сего рода животное, вскормленное Автором. – Домашния животные. – Mангуст, или Ихнемон. – Крокодилы. – Род Нильской черепахи, ненавидящей крокодилов.

Посреди селения Россета существует толпа животных, отринутых человеком, для которого кажется Природа их сотворила, которые однакож не могут от него отстать и, как будто бы против воли его, стараются оказывать ему услуги. Во всe времена и у всех [257] просвещенных народов собаки, так сказать, удостоились быть помещены в сообщество людей. Дикие, и едва даже между собою связь составляющие, народы вскармливают собак и разделяют с оными труд и плоды своей охоты. Последуя сумазбродному безрассудку, вкорененному посмеяния достойным законом, одни только Магометане ненавидят сей род животных. Они почитают их оскверненными созданиями, которых не терпят в домах, тщательно убегают и до коих не смеют коснуться, опасаясь чрез таковое прикосновение сами соделаться нечистыми. По сему и можно судить о всем смысле прилагательного слова собаки, которым они Европейцов величают, весьма разнствуя в оном, как и во всех других вещах с древними Египтянами, оказывающими особливое уважение и более почестей пред другими животными разумнейшей и самополезнейшей твари; одним словом, той, коей редкие дарования больше делают достойною человека ¹⁶⁶.

От непонятного противуречия, которому только у Музульманов удивляться не должно, мало городов на свете, в коих было бы столько собак, как в Египетских, или по крайней мере, в которых бы казалось оных быть большe, потому что они там беспрестанно бродят стадами по улицам, единое их жилище и пребываниe. Другой оне здесь пищи не [258] имеют, кроме той, которую могут обресть у ворот домов, или сыскать роючись в грязи и нечистоте. Суки мечут щенят в какой нибудь отдаленной и мало посещаемой улице; ибо ни один последователь Магомета близь дома своего их терпеть не будет. Снося всегда удары мимоходящих, будучи иногда почти до смерти прибиты вооруженною чернью, подверженные непостоянству погоды, находят с трудом, чем подкрепить тяжкую и несносную жизнь; тощие, изнуренные, не редко источенные коростою, которая иногда превращается в род проказы, даже обезображенные бедственными своим положением, сии нещастные животные внушают столькож сожаления, сколько возбуждают омерзения и презрения к варварам, между коих они пребывают.

Удивительным показаться должно, что влекущие наполненное бедствиями и страданием бытие, многие из числа тех собак не заражаются гидрофобиею. Но сия болезнь, редко бывающая в Cеверных местах Туреции, еще того реже случается в Полуденных странах оной Империи, а под знойным небом Египта совсем не известна. Я не видал оной ни одного примера, а жители, с которыми находил я случай разговаривать, не имели об ней никакого понятия. Кажется однакож, что бешенство не всегда было чуждо стране сей, потому что по Иероглифам (таинственным знакам) Ора-Аполлона ¹⁶⁷, на которые [259] Г. Пав ссылается, те люди, которым было препоручено бальсамировать священных и от Гидрофобии умирающих собак, заражались особливою болезнию ¹⁶⁸. Тот же Автор, правду сказать, дает на замечание, что подобные нещастные случаи были не весьма обыкновенные. Статься может, что и изречение Ора-Аполлона заключает иной смысл и подвержено другому истолкованию. Но как то ни есть, заподлинно утвердить можно, что ныне в Египте ¹⁶⁹, так как и в других частях Африки и даже под самым жарким поясом земли Америки, собаки никогда не бесятся, так что примечание противуречит вероятной догадке, по видимому основанной на правилах естественных, то есть, что бешенство долженствует быть обыкновенным, в рассуждении степени жара; предположение, опроверженное действиями, которые может быть со временем объяснят существо жестокой сей [260] болезни и предоставят средства к ее излечению.

Египетские собаки суть породы больших борзых собак, которые были бы довольно красивы, естьлиб был за ними присмотр, или по крайней мере естьлиб с ними не так жестоко поступали. Потерявшие приятность своего образования, кажется не должно даже им иметь признака качеств, которые во всех других местах делают их столь уважения достойными. Однакож может быть, что увяданное их чувствование еще не совсем исчезло. Оне бродят взад и вперед по большим и самым прохожим улицам, стараясь не коснуться до платья мимоходящих, наблюдая в том удивительную осторожность и достойную больше уважения, нежели старание безрассудного Музульмана, которой при их приближении подбирает свою одежду. Оне даже пекутся о безопасности мучителей своих; во время ночи суть оне ужас воров и людей недоброжелающих; на пристанях суда, леса, а во внутренности городов товары вверены их бдительности. Удивительное чутие и природное побуждение соделаться полезными человеку, принуждает их брать на себя присмотр, которой никто им не препоручает и никто не показует; к месту же, охраняемому сими добровольными стражами, подойти никак не можно. Но всего удивительнее есть следующее, что оные собаки никогда не удаляются от того городского предела, в котором родились; оне составляют отделенные племена, или общества, имеющие [261] свои границы, которые никогда не переступают. Собака, дерзнувшая перебежать из одной в другую часть города, не замешкается навлечь на себя нападение всей толпы, к которой она не принадлежит, и ей спастись весьма трудно.

Бедуинцы, во всех отношениях не столько суеверные как Турки, содержат больших борзых собак, которые равномерно охраняют их палатки и все имущество; но они имеют об них особое попечение и до такой крайности к ним привязаны, что убить собаку, Бедуинцу принадлежащую, есть средство самому подвергнуться, лишиться жизни.

С совершенным и весьма несправедливым отвращением к роду животных, которых в ополчение, что не может подражать им, человек предопределил быть знаменованием неизменимой привязанности и верности, Турки имеют большую склонность к кошкам. Магомет любил их. Сказывают, что будучи некогда позван для самоважных и время не терпящих переговоров, он предпочел лучше отрезать рукав у своей мантии, чем разбудить спящую на нем кошку. Довольно сего для соделания сих животных весьма уважаемыми, естьлиб впрочем отменная их опрятность, чистота и лоск шерсти, беспечное спокойствие, кроткие и умеренные ласки не представляли их глазам Музульманов в виде любезных созданий. По сей причине имеет кошка право входить в мечети: ее там принимают, яко любимую тварь Пророка и как неприятеля других [262] беспокойных животных; напротив же того собака, дерзнувшая вбежать в храмы, оскверняет их своим присутствием и тотчас будет предана смерти. Но принужденная убегать от людей, которым желала бы посвятить врожденные в ней качества и совершенство чувствования своего, никакая собака не имеет желания входить в те места, где они собираются: ибо не найдет там ни хозяина, за которым можно следовать, ни друга, котоpaгo бы ей сопровождать должно.

В древнем Египте к кошкам имели большее уважение, но собаки были им предпочтены. Естьли кошка умирала в каком ни есть доме естественною смертию (ибо естьли кто убил кошку хотя нечаянно, тот не мог избежать жестокой казни), живущий в нем хозяин обривал себе только брови; но естьлиж в оном умирала собака, тогда обривали голову и все тело ¹⁷⁰. Умерших кошек относили в священные домы и, по бальсамировании, погребали в Бюбасте ¹⁷¹, обширном городе Нижнего Египта, ныне именуемый Баста.

Такие почести, такие преимущества не были единственно основаны на одном обыкновении; они имели важный предмет, клонящийся к пользе и пропитанию целого народа. Настояла необходимость подвергнуть под непосредственную защиту законов род животных, коим покровительство само по себе было нужно против удивительного множества [263] мышей и крыс, коими Египет заражен. Обожаниe показалось жрецам вернейшим средством заставить народ почитать вещи, в сохранении которых состояла собственная его польза. Действительно какая нужда и не все ли одно для язычников, человеку или кошке, бабе или луку поклоняться? Не все ли суть они в равном расстоянии от Божества? Когда ж следовало быть суеверным, то гораздо лучше оным быть с пользою. Щастливы народы, коих суеверия стремятся к выгодам земледелия и к благу общему!

У нации, у которой естественное превозмогает нравственное, прельщающие наружности кошек кажутся предпочтительными смиренности, удивительному понятию и чувствительной приверженности собаки. Единый подобный пример не редко лучше изображает свойства нации, нежели многочисленные примечания об обрядах ее и обыкновениях, на которые, яко на соделавшиеся уже навычными, равнодушно взирают, и которым, дабы избавиться труда перемены, наконец последуют. Действительно не скоро ли познается народ, когда известно, что он ненавидит собаку и усердствует кошке за то, что сие последнее творение тщательно прячет свой кал и не жрет всякую падаль и нечистоту, коими свойство собаки иногда принуждает ее питаться.

Во всех домах в Египте бывают кошки, у богатых людей видим мы их разделяющими подушки, негу и беспечность Господ своих, которые, почитая удовольствем гладить их рукою, сверьх того [264] осыпают ласками, коими сии тщеславные и гордые люди не удостоивают гораздо их чувствительнее естества; одним словом, разве только обоготворить их, как во времена древних, но не возможно с ними обходиться лучше.

Должно сказать и то, что кошки в сей земле чрезвычайно смирны и отменно ласковы. Оне не имеют той недоверчивости, того свирепого свойства, которые соделают их в некоторых местах Европы больше дикими, нежели домашними животными. Но сии разности суть столько же творение человеческое, сколько действие и влияние климатов. В части, в которой я обитаю и вокруг оной лежащих местах, кошка, а особливо в деревнях, после пахатных лошадей есть нещастливейшее создание. Хозяева и слуги с общего согласия за нею гоняются, бьют, бросают в нее камни, травят собаками и лишают пропитания. Естьлиб голод, о котором свидетельствует чрезмерная ее худость, иногда и побуждает кошку изыскивать удобной случай украсть какой нибудь кусок: то мнимый вор: ибо Природа препятствует ему умереть от неядения, плотит своею жизнию за проворство, им употребленное для подкрепления бытия своего. Каким же образом требовать, чтоб кошки у подобных хозяев, коих жестокость к животным уподобляется тиранству, не принимали на себя дикообразного вида, впечатления лютости? А естьли сравнить сих бедных кошек моей страны с теми, которых содержат в Париже, где, будучи и [265] лучше сбережены и защищены от вечных бедствий, суть отменно привлекательны и ласковы, иногда и представится новое доказательство, сколько может содействовать человеческий нрав над свойствами его окружающих животных.

Я имел у себя долгое время прекрасную Ангорскую кошку ¹⁷². Она была совсем покрыта длинною и шелковистою шерстью, отменно густой хвост составлял прекрасное осение, которое сиe животное, по произволению, приподнимало над поверхностию своего тела. Ни одно пятно, ни малейший оттенок не помрачал прельщающей белизны ее одежды; нос, окружность губ были нежно розового цвета. В округлистой ее главе сияли два большие глаза, из которых один был бледно-желтой, а другой голубой. Оная прекрасная кошка имела столько же любезных качеств, сколько приятностей в движениях и во всех своих положениях. С видом добронравия одарена [266] была истинно привлекательною кротостию. Ее ворочали, как хотели; никогда не давала она восчувствовать могущества когтей своих. Будучи признательна за ласки, лизала гладящую ее руку и даже ту, которая причиняла ей беспокойствие. Во время путешествия лежала спокойно на коленях и не было нужды запирать ее; никакой шум оную не тревожил, лишь бы близь меня находилась, или какой нибудь другой особы, к которой она привыкла. В моем уединении от меня не отставала и посреди трудов и размышлений, привлекательными своими ласками, иногда оные прерывала; не отлучалась от меня на гулянье. Во время моих отсутствий, сначала позывала и искала, оказывая великое беспокойствие, а естьли я долгое время не возвращался, то выбегала из моей комнаты и приставала к следам того человека, которого после меня более всех любила; узнавала голос мой и всякой раз с новым восторгом меня встречала. Поступь ее не был скрытен, она имела вид откровенный и взгляд ее уподоблялся тихому ее нраву; одним словом, она имела любезнейшей собаки свойства под блестящею наружностию кошки.

Сей зверок составлял мое утешение в продолжение нескольких лет. Как же вид его живо изображал его привязанность! Сколько раз привлекательные ласки его рассевали мои огорчения и утешали меня в моих нещастиях! Сколько раз животное, обвиняемое вероломством, являло в моем доме поразительную противообразность тому великому [267] числу настоящих предателей, которые, под личиною дружбы, осаждают жилище честного человека, единственно для того, чтоб лучше обмануть его; тем змиям, которым грудь моя столько раз дыхания возвращала, дабы неоднократно ими быть растерзанному. Для нещастия человечества, жизнь злых людей бывает продолжительна. Сии гнусные люди, коих перо мое имена начертало, естьлиб не было предоставлено небесному правосудию наказать их своим поражением, и теперь наполнены жизнию, злодействами и дерзновением, а моя прекрасная и любви достойная подруга не существует. После нескольких дней страданий, во время которых я всегда при ней находился, беспрестанно устремленные ее на меня глаза покрылись мраком... слезы мои текли... они и текут теперь... Сострадательные души простят мне сие отступление горести и благодарности! Te, которые от ячества и бесчувствия оцепенели, меня не тревожат: не для них пишу я мою повесть!

Жаркие климаты сих древних стран, которых за временами, слишком затменными мраком отдаленного прошедшего, в точности означить не возможно, наполненные человеком населениями и стадами, питают смиреннейших и послушнейших животных в роде тех, которых он себе присвоил; а между тем, пребывающие в необитаемых полосах той же страны остались дикими и преизполнены отменным зверством. Домашния животные нигде не суть столь привыкшие и так [268] сказать нигде больше не могут названы быть домашними, как в знойных местах Востока. Лошадь, горячностию подобная воздуху, которым она дышет, со всем тем там весьма смиренна. Буйвол, едва лишившийся состояния дикой своей вольности и, изображая взор лютости, столькож тих, как бык бывает в Европе. Он свободно допускает на себе ездить, себя водить, и один мальчик может управлять многочисленными стадами оных. Не в существе пошвы земли и пищи, ни даже в благорастворении воздуха, или климата, должно изыскивать причины подобной кротости нрава, которая ни в какой другой земле не встречается. Здесь действительно произходит сие не от недостатка сил и не есть естественная беспечность, запримеченные в животных в весьма жарких, но со всем тем, отменно влажных местах Полуденной Америки обитающих. Каждый род одарен всею пылкостию, всею крепостию, ему по природе свойственными.

Но житель здешних стран, присвоивший себе власть над полезными животными, умел предоставить себе главнейшую выгоду от своей победы. Сия часть Востока во все времена была жилищем кочующих народов, которые, не имее другого имущества, кроме стад своих, более всего пекутся о сохранении оных. Они не посылают их в отдаленные от жилищ своих пастбища, ими не презирают, содержат при себе, не оставляют и водят везде с собою, куда лишь скитающаяся жизнь направляет путь их. Не имее стойлов, [269] чтоб заключать их, не имеют надобности и в путах для воздержания оных. Пасущийся днем верблюд, после солнечного заката, сам приходит и ложится пред палаткою своего хозяина, а сия самая палатка покрывает Бедуинца с семейством, равномерно и его кобылу, несколько коз и овец. Ничто их не разлучает. Таким образом препроводят они вместе ночи без неустройства, без нещастного приключения и в совершенном спокойствии. Не должно удивляться, что животные, составляющие с человеком столь тесное сообщество, суть смиреннейшие на свете; а как Бедуинцы, или походящие на Бедуинцов народы всегда предоставляли и ныне еще ежедневно предоставляют оных другим нациям, в тех же землях поселившимся, то равномерно и не мудрено, что во всей домашней скотине вообще примечательны там тихия и кроткие привычки.

Зверь, могущий приумножить число животных, которых Египтяне приучили к служению и повиновению, есть Мангуст, или Ихнеймон ¹⁷³. Много об оном писали, но много писали басен. Сей зверь был в числе священных животных древнего Египта. Ему после смерти оказываемы были почести; его рачительно сохраняли во время жизни; денежные капиталы назначались на его пропитание, [270] подобно как и на содержание других родов животных; его кормили, как кошек, размоченным в молоке хлебом, или Нильскою рыбою, разрезанною на мелкие куски ¹⁷⁴; вообще было запрещено убивать их. Предмет поклонения славного народа, мнимый защитник удивительнейшей в свете страны от лютейшего Божеского попущения для пахатного народа, чуждый и неизвестный нашим климатам, сколько побудительных причин для произведения удивительного! А по сему и писали о нем много невероятного. Большая часть путешественников видали Мангуста, но оного не рассматривали и, имее рассудок, предубежденной сказками, которые как древние, так и наших времен Писатели на щет его разгласили, последственно поместили с них копии в своих повествованиях. Светильнику критики ¹⁷⁵, путеводимому врожденным дарованием безсмертного Бюфона, было предоставлено рассеять бездну ошибок, помрачающих Естественную Историю вообще, а особливо Историю или описание Мангуста. Я не намерен повторять того, что с большим удовольствием и любопытством можно читать в творении сего превозходного изображателя Природы. Но как я имел случай рассматривать Мангуста в природной его стране и в вольном состоянии: то и сообщу сокращение моих [271] примечаний об оном четвероногом, и постараюсь утвердить мнение, которое должно иметь о полезности оного, показав настоящую цену столь выхваляемых, а еще больше увеличенных его услуг ¹⁷⁶.

С большими расположениями соделаться привыкшими, Мангусты со всем тем не могут почитаться домашними животными в Египте. Не только не бывают они в домах, но даже и жители не запомнят, чтоб прародители их когда либо оных вскармливали, или содержали. Следовательно должно заключить, что Мангусты, о которых Беллон ¹⁷⁷ и Проспер Алпин ¹⁷⁸ упоминают, уверив, якобы видели их ручными и привыкшими, или послушными, были ничто другое, как сего рода зверки, вскормленные и содержимые для любопытства, а не для пользы, потому что естьли они и гоняются за крысами и мышами, но равномерно бросаются и на домашних птиц, и сие похотение с излишеством заменит оказываемую ими услугу, освобождая домы от вредоносных животных, которых бы кошки вернее и не с толиким неудобством скорее истребили.

Довольно походящие, в рассуждении привычек, на ласточек и на харьков, они питаются крысами, птицами и пресмыкающимися. Они [272] бродят вокруг жилищ, в них вкрадываются, дабы уловить кур и пожрать их яйца. Оный природный к яйцам вкус побуждает их иногда рыться в песке для отыскания тех, которые крокодилами в нем оставляются, и таким-то образом действительно препятствуют они слишком великому распложению сих мерзких животных. Но ныне смеются не без причины, когда читают, якобы, бросившись в отверзшую пасть крокодилов, они пролезают в их чрево и из оного тогда выходят, когда пожрут всю внутреннюю ¹⁷⁹. Естьли и видали, что некоторые Мангусты бросались с яростию на маленьких представляемых им крокодилов ¹⁸⁰, то сиe было действием их жадности ко всякого рода пресмыкающим, а совсем не побуждением особливой ненависти, или закона Природы, в силу которого было бы им особенно препоручено прекращать размножение тех в воде и на земле пребывающих животных, как многие люди то воображали ¹⁸¹. [273] По крайней мере столько же было бы основательно сказать, что Натура Мангустов на земли поместила единственно для прекращения излишнего распложения кур, которым они совершенно больше вредят, нежели крокодилам.

Несправедливость некоторых людей, присвоивших Природе в рассуждении Мангустов подобные намерения, лучше всего доказывается следующим, а именно: что более половины Северного Египта, то есть в полосе, лежащей между Средиземным мерем и городом Сиутом, они весьма обыкновенны, хотя и нет там крокодилов; напротив же того весьма редки в Верхнем Египте, где крокодилы равномерно в свою очередь довольно многочисленны. Мангусты нигде так не распложены, как в Нижнем Египте, части, лучше обработанной, более обитаемой, больше влажной и тенистой, следовательно и предоставляющей более предметов для их пищи и добычи, и я еще повторю, что там крокодилы никогда не появляются и их в той стране не бывает.

По сему поводу запримечу погрешность, которая в писаниях не столь знаменитого и не в такой славе путешественника, как Г. Шав, не была бы достойная внимания. Сие послужит доказательством для присоединения к немалому числу подобных примеров, [274] сколько должно остерегаться и наблюдать разборчивость, когда посещают отдаленные страны, и когда, не имее удобности самому рассматривать, не редко полагаются на всегда почти ложные свидетельства. «Египтяне, повествует Г. Шав, так мало имеют сведения о настоящем крокодиле, коего они называют Тимсаг, и которой так редок пониже порогов Нила, что Египтяне столькож жаждут оных видеть, как и Европейцы ¹⁸².» Доктор Шав не быв далее Каира, слишком легкомысленно принял утверждение, противное как истине, так и свидетельству предшественников своих. Естьлиб он лучше советовался, то был бы известен, что Верхний Египет ниже порогов заражен настоящими и весьма размноженными крокодилами.

Отвращение к крокодилу, неправильно присвоенное Мангусту, есть действительно врожденное чувствование совсем другого роду животного; в подобном обстоятельстве случилось то самое, что во многих случаях в глазах наших встречается. Когда приписывали Мангусту честь быть в непреодолимой и беспрестанной вражде с крокодилами, тогда род Нильской черепахи наносил им вернейшие, но неизвестные удары, и с успехом содействовал к их истреблению. Когда молодые и из яиц вылупившиеся крокодилы входят в реку, то оная черепаха на них бросается и их [275] пожирает. Маллиэт был известен об оном деле, но не рассудил за удобное утвердиться на свидетельстве той страны жителей, хотя оное и предпочтительнее другим, а особливо в случаях столь вообще известных. «Я знаю, пишет сей Консул, что некоторые утверждают, якобы сие животное (Ихнеймон) есть ничто другое, как род белесоватой черепахи, Аравами называемой Серзе (то есть Тирзе, родовое наименование черепах на Арабском языке). Они повествуют, что последуя природному внушению, она стережет крокодила, когда он идет класть яйца и зарывать их в песок, и как скоро уходит, то она, отыскав оные, разбивает и съедает ... ; но, не упоминая о изображении Ихнеймона, Даппером нам предоставленном, которое ни мало не прилично черепахе, толикое же число нам предоставленных сего животного каменных представлений, и на которых, то есть на многих, находятся таинственные буквы, не подают ни малейшего повода к сомнению, чтоб оное не было то самое, что называют Фараоновою крысою.» (Сие значит только то, что не должно сомневаться о существовании Ихнеймона, которое никто и не опровергает.) «Сей зверь, продолжает он, есть род маленького дикого поросенка, весьма пригожего, коего приучить не трудно, и у которого щетина подымается как у Дикобраза ¹⁸³...» Следовательно, вот крыса, превращенная в небольшую [276] свинку, и пр. и пр. Признаться должно, что подобные свидетельства, помрачающие познание естествословия, нe заслуживают ни доверия, ни уважения.

Сей род черепахи только бывает в вершинах Нила, где крокодилам назначено всегдашнее пребывание. Чтоб подать мысль о выгоде, с которою оной Нубийский и Египетский Тирзе сражается с крокодилами, сообщу примечание, мне предоставленное некоторыми жителями Фебаиды, людьми, изпытанными в вероятии в других случаях и на показании, в коих утвердиться можно. Нынe заподлинно известно и случайно найдено, что из пятидесяти маленьких крокодилов, рожденных от одной кладки яиц, семь только спаслись от Тирзеа. И так особенно оному животному обязан Египет чувствительным уменьшением в роде пресмыкающих, столько же отвратительных наружным своим видом, сколько вредных лютою своею склонностию. Под сей сообразностию заслуживало оное более Мангуста быть божеством древних Египтян и дивом Писателей.

Но надобно, чтоб и сия драгоценная порода черепокожных имела также своих неприятелей, потому что она не так размножена, как бы ей быть долженствовало, относительно до сего рода плодовитости. Но не можно ли в том обвинить самого Мангуста, которой, будучи сопровождаем жадностью к яйцам изыскивает и те, которые как черепахи, так и крокодилы в песок зарывают. Тогда соделался бы он полезным крокодилам вместо [277] того, чтоб быть непримиримым их врагом, как сиe утверждали.

Название Мангуст и Ихнемон ныне в Египте не известны; там даже не существует наименование крысы Фараона, которое, по несправедливому мнению Гасселквиста, якобы выдумано Французами. С нескольким размышлением, или лучше сказать, не имее столько пристрастия, усмотрел бы он, что Италианец Пиэтро Делла Валле ¹⁸⁴; что Голландец Корнелий ле Брюин ¹⁸⁵ его употребляли; что Клеин, не будучи Француз, равномерно назвал оным Индейскую свинью ¹⁸⁶, и пр. пр. Естьлиб тот же путешественник не употребил столько поспешности в своем рассуждении, то бы понял, что народное наименование не должно быть рассматривано с такою строгостию, а особливо, когда оное не есть безрассудное, и сие название, о котором теперь упоминается, не столь странное, как тысяча им наизусть вытверженных изречений; но он имел страсть порочить нашу нацию, страсть, коею Бюфон его сильно укорял, дабы его изправить, естьлиб он пережил свое сочинение ¹⁸⁷.

Естьли кто хотя один раз был виновен, тому свободно приписывают и другие [278] погрешности. Бюфон не хотел утвердиться на Гасселквисте, написавшем, якобы Арабское названиe Мангуста было в Египте Немс, и предпочел свидетельство Доктора Шава, уверяющего, что в Барбарии Немс есть имя ласточки, а Мангуста называют Тезер-Деа ¹⁸⁸. Однакож заподлинно известно, что нынешние Египитяне, которые, мимоходом можно сказать, не более уважают Мангуста, как мы харьков и им подобных; называют его Немсом, а ласточку именуют Герзе. Я даже имел случай удостовериться, что оба живые зверка которые, по приказанию Г. де Верженна, Французкого Посла при Оттоманской Порте, присланы к нему из Константинополя для предоставления Бюфону, кои сим последним действительно и получены, были Немсы, Египетские Мангусты. Но сия разнообразность в именах и в разных странах не должна быть удивительна. Хотя Арабской язык равномерно распространен как в Египте, так и в Барбарии, но наречия столь между собою не сходны, что житель Барбарии и Египтянин часто с трудом друг друга понимают. [279]

ГЛАВА ОСЬМАЯ НАДЕСЯТЬ

Замок Poccemcкой. – Гугу. – Гюпп. – Туртереллы. – Шевеш. – Лотус. – Ракетт. – Кaccиa. – Сикомор. – Сшизме. – Дурра. – Индейская гвоздика.– Утки. – Дрозды. – Бекас.

Прогулки мои по окрестностям Россета не редко повторялись, и всегда были новым источником приятности и поучения. Я всегда брал с собою ружье: оно служило мне на добычу разных родов птиц, оживляющих луга, которые были уже довольно привлекательны различием и изобилием на них растущих трав. 24 Октября ¹⁸⁹ отправился к старому развалившемуся Замку, отстоящему в небольшом расстоянии на Север от Россета: он был назначен равномерно, как и другой, построенной на противном берегу Нила, для защищения входа в оную реку. Ныне и тот и другой состоят от моря не меньше одной мили. Первый, коего построение обыкновенно приписуют Св. Людовику, во время Крестовых походов, почти совсем разорен, хотя и находилось в нем еще несколько пушек, к [280] действию неспособных. Древния здания употреблены на постройку оного, и в оном примечательны многие камни, покрытые таинственными знаками. Я снял рисунки с некоторых из числа тех древних камней и co многими другими предоставил Министру Бертену, но о участи их не известен.

Финиковые деревья весьма размножены во всех здешних странах. Многих родов птицы садятся на длинных их листьях, а между тем другие перепархивают с ветви на ветвь и на толстых плетнях огородок. Я застрелил в тот день несколько гугу, гюпп, туртерелл (горлиц) и одну шевешу.

Первые из оных птиц, хотя довольно обыкновенные в окрестностях Россета, и также, как мне сказывали, около Дамиэтта, не были известны Естествословам до путешествия моего в Египет. Я предоставил о них описание c примечаниями Бюфону, а искусный его последователь или подражатель Гено де Монбелиар обнародовал их в Натуральной Истории птиц, в главе о Египетском гугу. Хотя же небольшое сие открытие в птицесловии и есть моя собственность, но я не намерен повторять здесь сих подробностей: ибо всякой имеет у себя творения Бюфона. Но то, что прибавлю, есть плод новейших замечаний, возпоследовавших уже после тех, которые помещены в особенной и всеобщей Истории Природы.

У Гугу отменно короткие, но, в рассуждении тела их, слишком длинные крылья, а посему и летают весьма худо. Они не [281] могут подняться на высоту, ни даже переправиться одним полетом чрез довольно большое пространство; естьлиж не повстречают какoгo кустарника для отдохновения, то и принуждены, так сказать, упасть на землю. Одним словом, они одарены способностию летания столько, сколько оной им потребно для ловли кузнечиков и других того рода насекомых, из которых состоит главная их пища. Они не дики, и можно к ним подходить очень близко.

Желательно, чтоб что нибудь могло преклонить людей оставить способ учения Истории Естественной, единственно основанной на некоторых наружных образованиях животных, по которым часто соединяют тех, коих существо совсем противное, как например сравнение Гугу c кукушкою, из которых составили две птицы одного рода. Действительно, обыкновенная кукушка, единая из птиц, не имеющая бдения и сострадания о своих детях, единая простирающая к ним хладнокровие до того, что даже вверяет их чужой матки, коей надежду она немилосердо истребила; единая наконец, которую Природа лишила щастия воспитать и вскармливать свое семейство и оказывать ему те нежные попечения, которые в лесах большая часть самцов и самок между собою разделяют; кукушка, скажу я, слишком отдалена своими обычаями, беспримерными в истории Животных, от птицы, коей нрав и склонности во всех предметах любезны и привлекательны. Гугу не есть в уединении [282] пребывающая птица: она обитает со своею подругою, и соединяющая их привязанность кажется быть неразлучною; она сидит на своих яйцах, питает своих птенцов. Не ищет густоты лесов и любит пребывать в обитаемых местах. Она не боится соседства человека и, будучи смиренная своими перьями, важна произношением голоса и любезна приятными своими качествами; старается оказывать ему услуги, гоняясь беспрестанно за насекомыми, пожирающими жатвы: новое доказательство тому, что блеск и шум не всегда сопровождают полезное. Подобная свойству изъявляющая разность в склонностях, как бы впрочем не были сходны наружности, довольно ощутительно разделяет два рода птиц, имеющих только некоторое подобие в строении тела, или в образовании: сообразности довольно даже отдаленные, потому что у Гугу ноготь заднего внутреннего пальца прям и продолговат, как у жаворонка, а на кукушкиной ноге подобное примечательное составление не существует.

Гюппа ¹⁹⁰, есть обыкновенная в Нижнем Египте птица, а особливо при наступлении зимы. К крыластым, сию землю не покидающим, присоединяются толпы [283] путешественниц, прилетающих из Северных стран на добычу себе под жарким климатом больше пищи, которую приобретают во множестве насекомых по слитии Нильских вод, на земле остающихся. Оные Гюппы отменно жирны и мясо их мягкое и хорошего вкуса; другие же напротив Гюппы, то есть, в уединении пребывающие, почитаются весьма дурною яствою ¹⁹¹. Обыватели оных не убивают; оне не дики и находятся в великом изобилии в шумном городе Каире, где, будучи в безстрашии, вьют гнезда на плоских кровлях домов.

Я часто видал в Египте небольшими кучками собранных Гюпп. Когда одна из числа их от других отделяется, то созывает сотоварищей своих отменно пронзительным криком в два такта зи, зи. Когдаж сидят на ветвях, то крик их, которой я, к удовольствию моему, со вниманием слушал, может довольно хорошо быть выражен словом пун ими произносимым крепким и степенным голосом, почти всегда три раза сряду повторяемым; при всяком же разе прилагают длинный свой нос к груди и с живостию воздымают голову. Иногда изпускают отрывистой, но неприятной охриплой голос. В спокойном же пребывании нос их и назад склоненный хохол составляют одну горизонтальную плоскость. [284]

B доброте мяса отлетных горлиц и тех, которые всегдашнее в Египте имеют пребывание, есть равномерно, как и в Гюппах, большая розница: первые представляют хорошее кушанье, а у других мясо сухое и невкусное. Оные птицы не суть также одного роду. Прилетающие горлицы в Египет после нашей осени и там распространяющиеся от моря до Каира принадлежат к обыкновенной породе ¹⁹²; теж, которые всегда в здешней стране обитают, составляют весьма отличающее поколение. У них верх головы и шеи бледно-серо-красноват; спина и верхняя часть крыльев хотя и суть подобные, но красной цвет на них живее. На верхней части шеи существует узкое и черное полу-ожерелье; горло и нижния в хвосте перья белые; из-под шеи нежно-красно-сероватого, а желудок и брюхо белесоватого цвета. Главные правильные перья в крыльях темного цвета с рудожелтою помесью, а прочие пепельного, и как сверху, так и снизу обведены сероватою полоскою. Правильные перья в хвосте расположены постепенно светло-пепельного цвета с белыми кончиками, изключая крайнего с обеих сторон пера, которое есть совсем белое. Все правильные как в крыльях, так и в [285] хвосте перья снизу почти до третьей доли длины своей темно-пепельного цвета; прочие части все белые; но колер их на самках гораздо бледнее; глазной зрачек померанцового, нос пепельного, а плюсна и пальцы розового цвета.

Я кормил два года несколько гнезд оных прекрасных птиц, и в цвете их перьев не заприметил никакой перемены, от чего и должно заключить, что прочие горлицы, могущие быть им уподоблены, произходят от разных поколений, или по крайней мере суть не сомнительные разновидности одной породы, как-то на примере горлицы с ожерельем из Барбарии, которые бы совершенно на них походили, естьлиб все перья не были на оных прекрасного белого цвета; от чего также можно заключить, что познание разных родов горлиц, климату нашему неизвестных, еще не доведено до совершенства, и что слишком поспешно, соединив многие и действительно разделенные оных роды, покрыли их Историю неизвестностию. Порода Египетских с ожерельем горлиц, менее и красивее Европейских ¹⁹³, кажется быть единою с породою Сенегальской с ожерельем горлицы, о которой упоминает Бриссон ¹⁹⁴, естьли можно сие утвердить, судя по совокупности описаний. [286]

Впрочем оные горлицы, какой бы ни были породы, прилетающие, или водворенные, но равномерно сохранены Египетскими жителями: они их никогда не едят и не убивают. Желая быть сведущ о причине подобного изъятия у людей, которые в большой части своих деяний никакого изключения не наблюдают, узнал, что оное для человечества достохвально. Оно есть последствием почтения к гостеприимству, Аравами толико уважаемом, и которое они даже несколько внушили в пребывающие посреди их народы. Они почли бы нарушением того гостеприимства не щадить прилетающих к ним с безопасностию птиц, собеседующих с ними и превращающихся в искусных, но бесполезных учителей любви и нежности. Даже земледелец, взирающий на свои поля соделывающимися жертвою полетов на них опускающихся горлиц, оных не истребляет, не тревожит и предоставляет им спокойную свободу плодиться. Подобное снизхождение не было разделяемо Европейцами: они без жалости их убивали, где ни встречали. От них узнал я розницу приятности вкуса мяса тех и других. Но тех же птиц не отважились бы они явно лишать жизни в Каире, где оные чрезвычайно размножены и отменно ручны. Во время первого моего путешествия, с удовольствием видел я там в конце Августа пару ожерелистых [287] горлиц, основавших гнездо свое на полке окошка Консульского дому. Привыкшие к покровительству людей, не опасаясь также неумeренности атмосферы, сии любезные птицы для сей работы не много употребляли искуства. Гнездо состояло из нескольких с беспорядком разброшенных соломинках. 28 Числа вечером самка снесла яйцо, за которым непременно последовало бы и другое. Я брал всевозможные предосторожности, чтоб не чинили им помешательства, и не щадил прозьбы, чтоб спокойствие их не было нарушено; но все было тщетно. Гнездо и яйца были унесены, а купно с ними исчезли плоды любви рода птицы, которая более всех оную чувствовать умеет, и мое удовольствие, с которым бы я взирал на них во время высиживания и на оказываемые ими к детям своим стараний и попечений. Турок, Египтянин почтил бы сии привлекательные действия Природы, Европеец оные разрушил.

В городах ли, для них столь гостеприимных, имеют пребывание; украшают ли прелестные убежища Натуры, но везде живут оне в безстрашии и ласка их paвномерно привлекательна. Россетские сады ими наполнены: присутствие человека их не тревожит, но они там больше слышны, нежели видимы. Горлицы отменно любят быть посреди густых и сплетенных ветвей померанцовых и лимонных дерев, и редко садятся на вершину финика, вышиною своею превозходящего прочие деревья. Воркования их возвещают, что оне избрали прекраснейшие древа [288] для приношения любовных жертв, и под благословенною оных тению сокрывают приятнейшие их таинства.

Наконец скажу, что последняя мною полученная птица, во время моей прогулки, близь Западного Россетского замка, была Шевеша ¹⁹⁵, или маленькой Шуэт (сова). Хотя и имела она, в рассуждении цвета перьев, некоторые отличности от Европейских того рода птиц, но сии розницы, весьма обыкновенные в ей подобных птицах, не показались мне довольно решительными, чтоб составить разнообразность, а еще меньше особливую, или отлеченную породу. Следовательно и почитаю не нужным сообщить здесь сделанное мною ей описание. Известно, что Шевеши видят днем гораздо лучшe других нощных птиц, но я сию застрелил днем на дереве сидящую. Она была самка: ее в Египте называют Сар.

Я гулял тот день по прекрасным лугам, обогащенным изобилием разных pacтений. Многих родов деревья на них распространяли свою тень и составляли во многих местах прелестные рощи. Прохлаждающие их воды земле не уступали, и равномерно предлагали свою дань полезной плодовитости: широкие листья Лотуса покрывали поверхность оных в речках и рвах, предвещая изобильный сбор кореньев. [289]

Оное зелие Нуфар Аравитян и нами называемoe Ненюфар ecть Нимфее с белыми и благовонными цветами ¹⁹⁶. Корень ее в древния времена известный под названием Лотоса, составлял, как и ныне, обыкновенную пищу Египтян. Должно показаться удивительным, что некоторые Писатели, начиная с Маллиета ¹⁹⁷ до Г. Пава ¹⁹⁸, не хотели признать того Лотоса в Нимфее, и что сей последний решительно утвердил, якобы cиe pacтениe в Египте, гдe прежде было столь изобильное, уже не существует. Савари заприметил оную ошибку Пава; но он слишком удалился от справедливости, сказав, что не должно удивляться погрешности сего Ученого Мужа: ибо большая чacть в Египте бывших Путешественников никогда Лотуса не видали ¹⁹⁹. Я могу удостоверить противное и скажу, что, дабы его видeть в большем количестве, то надобно только вступить в границы Египта, не имее надобности простираться во внутренность его: ибо все окрестности Россета и многочисленные рвы полей, на которых родится пшено, оным наполнены. [290]

Но много способствовало к замешательству Истории Лотуса Нимфее следующее, а именно: что его часто мешали, или не отличали от растения совсем другого роду, которому древние равномерно присвоили название Лотоса, и коим некоторые народы Африки питались, почему и были наименованы Лотофагами. Но сей последний не имеет никакого подобия с Лотусом вод Египетских и есть по неоспоримому доказательству гражданина Дефонтена ²⁰⁰, роду дикого крушинника, деревцо, растущее в некоторых местах Барбарии ²⁰¹.

Но как то ни есть, Нижнего Египта Нимфее предоставляет шишки или наросты, которые по слитии вод собирают, а от оставшихся шишек родятся новые отрасли. Их сушат, сохраняют и, вскипятя в воде, употребляют в пищу, как у нас земляные яблоки, коих они почти имеют вкус; но не столько тверды и ноздреватее, так что их с трудом проглотить можно, да и, не запивая, больше одной шишки человек съесть не в силах. Oне продаются вареными и совсем изготовленными на улицах Россетских, где простой народ их весьма любит и много употребляет.

В числе полезных трав заприметил я Ракетту ²⁰², коей обыватели также едят плоды; a в числе дерев Сейсабан, или акацию, [291] с желтыми приятного запаха цветами ²⁰³ и Сикомор ²⁰⁴. Лист сего последнего весьма приятного зеленого цвета, а по сторонам простирающиеся его ветви покрывают своею тению довольное пространство земли. Отменно крепкое и почти нетленное его дерево употреблялось древними на делание ящиков для Myммии. Плоды оного не привешены, как у прочих деревьев вдоль, и на конце ветвей и сучьев, но прикосновенны к кряжу дерева, или к самым толстым отраслям. Они довольно уподобляются обыкновенным фигам, но притарны и не хорошего вкуса. Здешней страны жители с удовольствием едят их; они почитаются прохладительными и способными утолять жажду.

Но более редкое деревцо, содержимое единственно из любопытства в некоторых садах Россетта, есть pacтение, называемое Сшизмe. На нем бывают темножелтые шелушные цветы, а листья его продолговаты и остроконечны. За цветами последуют длинные и наподобие косы загнутые стручки; в них [292] лежат плосковатые зерна, образованные сердцем, и коих серого цвета середина обведена широкою, выпуклою и шейною закраиною. Оные зерна, или семена, почитаются Египтянами верным лекарством от Офталмии, глазной болезни, в их земле столь обыкновенной. Их толкут и превращают в желтой порошок, которой вдувают в глаза чистой, или смешанной с мелким сахаром. Хотя Сшизме довольно хорошо растет в тенистых и прохладительных местах окрестностей Россетта, но производимые им семена не уважены: им предпочитают привозимые из Нюбии, где уповательно cиe деревцо помещено Природою.

Я видел также многие поля, покрытые родом большего проса, в Египте называемом Дурра ²⁰⁵. Cиe pacтeние составляет важной предмет хозяйства и земледелия, коего жатвы бывают весьма изобильны. Полагают, что оно приносит пятьдесят раз более посева, то есть родится само пятьдесят. Из семян Дурра пекут Египтяне хлеб и делают довольно дурные блины, или аладьи, им приписуют они также великую силу для изцеления переломленных членов, приложа их истолченными в порошок к оным.

Большая Индийская гвоздика ²⁰⁶ являла прекрасные свои желтые цветы посреди других, в некоторых садах растущих, зелий. [293]

Тогда настояло время, в которое разных родов утки прилетают со всех сторон в Нижний Египет. Малые породы, яко то Чиренки, прибывают туда в начале Октября, а большие утки являются гораздо позже. Все собираются на озерах Делта, не далеко от Дамиетта и Россетта отстоящие, где и составляют несметные, но по прошествии зимы исчезающие стада. Для ловли оных употребляют сети, и сия весьма изобильная охота не сокрылась от варварской алчности Мамелюков, или иx поверенных; она отдавалась на откуп, следовательно и была изключительная. Оных птиц привозили великое множество на базары Россетта, где их и продавали за весьма умеренную цену. Магометане не едят никакого животного, естьли из него не выпущена кровь; уткам перерезывают горло, или оставляют живых; но, переломав крылья, привязывают к спине, так что нет возможности достать не изувеченной утки, или такой, у которой перья не были изпорчены.

В cиe же самое годичное время прилетают туда Дрозды, и не прежде Марта из сих стран удаляются. Но пока утки отлетают оживлять воды мест уединенных, Дрозды пребывают по близости жилищ. Они любят быть в одних садах с Горлицами и, подобно им, изыскивают густую и благовонную тень померацовых и лимонных дерев.

Крестьянин позвал меня к покрытому месту и удостоверил, что он усмотрел вошедшего туда Бeкaсca, которого [294] действительно я и нашел. Прибытие сих птиц в Египет бывает обыкновенно не прежде Ноября месяца, и оное не многочисленно. Удивительно видеть, что Бекасс птица, по видимому принадлежащая к холодным климатам ищет умеренной зимы даже в таких Полуденных странах.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ НАДЕСЯТЬ

Натрон. – Беление холста и ниток. – Другие употребления Нampoнa. – Сене. – Птицы. – Описание птицы роду Сокола. – Бержероннеты. – Демуазелли. – Гепп. – Гриллион. – Дозж. – Делта. – Егретты. – Фулк. – Перепелки. – Беккассины. – Вооруженные Плювия. – Феню. – Грекум.

В Poccemmе, есть магазины Натрона (природная щелочная соль) и фабрики, на которых его употребляют. Известно, что он есть алкалическая земная соль, или минеральной алкалии, которой более других мест находится в Египте, посреди пустыни, древними называемой Нитрийскою пустынею, потому что наша селитра, будучи им совершенно неизвестна, они наименовали селитрою существо, означенное Аравитянами под названием Натрума, из которого мы yже составили слово Натрон. Многие Писатели нынешних времен, не довольно понявшие и рассмотревшие изречения Феофранца, Диоскорида, Галиена и Плиния, [295] смешали селитру с Натроном, которые суть два весьма разные вещества.

Натрон редко бывает чист, изключая землистые вещества, с которыми он почти всегда бывает смешан, но не может почитаться совершенно свободною щелочною солью; он обыкновенно соединен с морскою и с Глаубеpoвoю солью, и наконец с небольшею частию купоросоватого винного камня. В магазинах различают его на два рода, на обыкновенной и на Султаней. Cиe последнее наименованиe соответствует слову Королевской, под которым были известны во Франции некоторые превозходной доброты припасы или товары. Оной Султанейской Натрон белее, лучше охрустализован и чище обыкновенного; следовательно он крепче, да и для употребления потребно его не столь великое количество.

Сия минеральная щелочная соль имеет те жe свойства, как и прозябательная шелочная соль, или мыльная зола; но она острее и действительнее. Более всего употребляют ее на беление холста и ниток. Вот в чем состоит для сего употребляемый способ, которому последуют в Россетте. Мотки ниток кладут по порядку в большой котел, вмазанной в кирпичную печь; сверх оных насыпают слой Натрона; потом наливают холодной воды в таком количестве, чтоб нитки и Натрон были ею потоплены, или покрыты; всему оному дают стоять три дни, по прошествии которых вынимают нитки и вешают на утвержденные над котлом шесты. По скапании воды, разводят под котлом [296] огонь и кипятят воду, в которой лежали нитки с Натроном, прибавя в оной взвар извести. После чего обмакивают нитки и их несколько раз полощат в оном горячем щелоке, не давая им лежать в нем. Потом, ни мало не мешкая, относят на Нил, в котором их вымывают и колотят валиком. Наконец расстилают для сушки.

Когда мотки совершенно высохли, тогда вторично моют их в истекающей из сыров сыворотке, по Арабски называемой Мезш. Cиe последнее действие есть род приуготовления, придающее холсту прочность; и когда Египтяне берут в руки не довольно плотную холстину, то говорят, что в ней нет Мезшу.

Для беления двухсот фунтов ниток всегда потребно сто фунтов Натрона и от шестидесяти до осьмидесяти фунтов известки, взяв на замечание, что Султанской Натрон, то есть тот, которой чище и действительнее обыкновенного, должен быть употреблен не в таком количестве; без сей же предосторожности как нитки, так и холст могут быть подвержены созжению.

Подобной скороспешной и незатруднительной способ белить холстину и нитки заслуживает быть испытан во Франции. Сказывают, будто бы он некогда был употребляем в Руане; но там оставлен по причине, что от него згорали холсты ²⁰⁷. Может [297] быть, что не наблюдали ни приличной соразмерности, ни средства Египтян; ибо заподлинно удостоверить можно, что холст и нитки их не сожжены. Торговля Натрона довольно деятельна в Турецию и даже в Венецанские Области, где сия щелочная соль, смешанная с крупным песком, составляет прекрасные дутые Муранские зеркальные стекла; но, в рассуждении Франции, совсем в упадке. Казалось, что она начинала возобновляться в конце 1777 года. Один поселившийся в Poccemmе Французской купец, в бытность мою в оном городе, отправил немалое число Натрона к корреспонденту своему в Марсейль. Я не имел случая узнать, имела ли сия блестящая искра торговли успех; но наши мануфактуры и наши фабрики возпользовались большими выгодами, естьлиб Натрон, природою в толиком изобилии в Египте производимый, соделался столько деятельною, сколько незатруднительною отраслью торговли.

В стране, где родится Натрон, служит он не на одно беление холста и ниток. Его также употребляют в крашение разных материй, в приуготовление кож, в составлениe стекла и в мытье белья; в тесто кладется он вместо дрождей; он сохраняет мясо от порчи и делает оное мягким; наконец мешают его с нюхальным табаком, дабы придать ему больше крепости. Что принадлежит до сего последнего употребления, то не думаю, чтоб кто ни есть захотел оному последовать. Однакож от того не менее вообще наблюдается оное в Египте, коего [298] жители не уважают нашим без примеси табаком, которой над их к Натрону привыкшими чувствиями, не более содействует простой пыли.

Я могу здесь кстати отвечать на седьмую часть 64 вопроса Г. Михаэлиса ²⁰⁸: Употребляют ли в Египте Натрон, произходящий из озера, состоящего в степи Св. Макария, для соления, а иногда и вместо поваренной соли? По крайней мере бедные люди употребляют ли оной? Также солят ли им хлеб? Морская соль в Египте столь изобильна и продается такою дешевою ценою, что жителям не настоит никакой нужды вместо оной употреблять Натрон, продаваемой дороже. В осьмой Части тогож вопроса равномерно спрашивает Г. Михаэлис: В одном ли озере Св. Макария степи родится Натрон? Он находится в озере, называемом Террана: ибо при сего названия деревни грузят его на суда и отправляют по реке Нилу, а оное озеро действительно состоит в Нитрийской, или Макариевской степи. Добывают его также и на небольшом озере, близ Дамангура состоящего; но озеро Терранское, будучи обширнее, предоставляет гораздо больше вещества.

Продажа Натрона отдавалась на откуп, которой как управляющим оным, так и народной казне приносил великую прибыль. Откуп сей не походил на принужденную отдачу продажи Сеннеа, которою Каирское [299] Правительство за благо рассудило принудить там поселившихся Европейских купцов взять на себя. Они были принуждены покупать все большoe количество сего собираемого в Верхнем Египте зелия. Сие было для них некоторым родом постыдной обиды ²⁰⁹; ибо жатва Сеннеa была столь изобильна, что всего оного продать им было весьма трудно. Венециане покупали третью часть годового сбора, а остальные две части оставались Французам, за которые и принуждены были платить слишком 25.000 франков. Убыток их усугублялся учиненным ими дого вором с Марсейльскими продавцами, по которому обязались они никому, кроме их, не продавать оного; a сии последниe брали его столько, сколько им было потребно. От подобного расположения произходило, что большая часть Сеннеа оставалась у Французских купцов и анбары их в Россетте с нескольких уже лет были им наполнены.

Пока наши купцы, удрученные дого вором своим с Марсейльскими торговцами, много теряли на оном товаре, Венециане напротив того на нем выигрывали, отправляя оной в Голландию, где его отменно много покупали. Несколько Агличан в Каире покупали его [300] у самых Венециан, и находили еще средство получать барыш.

Впрочем скажу, что Восточной Сенне не правильно означают под названием Сеннеа Александрии. Там грузят его на суда; но он не родится в окрестностях сего города, а бывает в Египте только около Нильcких порогов, близ Ассуана. На Арабском языке называют его Сена ²¹⁰.

Во время прогулки, учиненной мною 4 Ноября, застрелил одного Мартин Пешера ²¹¹, одного большого роду дрозда ²¹² и одну еще никем неописанную хищную птицу, которую полагаю быть принадлежащею к роду сокола. У ней конец верхней части носа закривлен, а основание его покрыто желтою кожицею; второе правильное перо в крыле длиннее прочих, а перья в хвосте расположены небольшими ярусами. Длина всей птицы в один фут, нос в девять с половиною линий, мера [301] распростертых крыльев два фута без одного дюйма; длина крыльев состоит в девяти дюймах; наконец в хвосте нашел я длины не более шести дюймов; когдаж крылья у ней сложены и не в действии, то хвост превозходит их длиною пятнадцатью линиями.

Bepxниe на голове перья черные, посредине впрочем рыжеваты, а боковые распестрены серыми, черными и червленными крапинами, за изключением изпода глаза, которой совсем черной, и одного cеpaгo пятна, у каждого заднего глазного угла находившегося. Темно-краcнoвaтaя верхняя часть тела росписана поперечными черными полосками, шее покрыта серыми и почти совсем отделенными перьями. Верх желудка рыжеват с черными и вдоль расположенными пятнами. Прочие места нижней части тела серые с рыжею оттенью; перья на ногах тогож цвета; но основание и конец у них черные, что и состовляет некоторой род оного цвeтa крапинок. Крылья сверху распестрены темным, серым, белым и рыжеватым колером, хвост со спиною одного цвета, но на нем поперечные черные полосы. Нос в корню сер, а впрочем везде черен, глазной зрачек орехового цвета, кожица вокруг глаз, плюсны и на пальцах желтая, а кохти черные.

Она была самка; кишечный проход имел в длину один фут и девять с половиною дюймов. Пленочный желудок был наполнен плоскими веществами, в числе которых заприметил я части больших насекомых. Думать должно, что пища оной птицы была [302] изобильна; ибо я такой жирной во всю мою жизнь не видывал. Из трех мною в тот день застреленных сия одна мне досталась, другие две хотя и упали с дерева, на котором сидели, но ушли и скрылись в сады в то самое время, когда я шел поднять оных.

Сей род хищной птицы садится обыкновенно на вершинах финиковых дерев и изпускает пронзительной крик. Может быть, что она есть та самая, которую описывал Форскал, яко птицу, принадлежащую к роду сокола ²¹³. Между нашими описаниями есть действительно много сообразности. Форскал потом вопрошает сам себя: действительно сокол ли оная птица, или коршун, и не есть ли она Falco forficatus Линнея. Но сего истолкование конечно не приму я на себя, потому что Форскал будучи больше меня сведущ в искустве разбирательства разных пород и наименований, в подобном обстоятельстве не познал сам себя. Но сколько я могу судить, то уверен, что мною описываемая птица принадлежит к роду сокола.

Я видал также в изгородах Троглодита ²¹⁴. Везде множество зяблиц, жаворонков в открытых местах; а близ вод [303] великое число Бержеронет, или Лавандиер ²¹⁵. Оной род распространен по всему Египту и кажется всегда в нем живет. Желтая бержеронета напротив пребывает там временно ²¹⁶, и в то самое время появилась она первый раз в оном году: она отлетает около весны. Оба рода имеют одне привычки, и как те, так и другие посещают соседство жилищ и вод. Однакож Лавандиера cмелеe приближается к человеку: она влетает в города, свободно и с смелостию прыгает на местах, на которых расстилают сарацинское пшено, не взирая на немалое число работников, занимающихся сушением оного хлеба. Желтобрюшка преимущественно любит быть на полях, в лугах и рощах.

Казалось, что все прелестнейшие Природою произведенные предметы долженствовали соединиться в садах Россетта, дабы представить в оных человеку, способному ценить их, сокровища, коими она не всегда окружена бывает. Сии приятные убежища были тогда изпещренны небольшими дышущими и крыластыми существами, являющими блеск живейшего червленного цвета, летающие иногда между [304] ветвей древес, а иногда затмевающая красоту цветов, прикоснувшись к оным. Тогда видимо было там великое число того примечательного рода насекомых, которые, по красивой своей наружности и наряду, наименованы Демуазеллями (девицами) ²¹⁷. Все они прекрасного пурпуравого цвета; а крылья с начала померанцовые, имеют на концаx подобногож цветa пятно; черная и снизу разделяющая всю длину тела полоса усугубляет блеск пурпуровой краски. Мера сего насекомого осмнадцать линий; длина лат, покрытых таковогож пурпурового цветa шерстью, или пухом, четыре с половиною, а ширина две с половиною линии; длина крыльев содержит один дюйм и две линии.

Другой прекрасной род насекомых, не столько смиренных, как Демуазелли, также примечателен здесь красотою своей одежды. Там обыкновенно бывает Шмель десяти линий длины; у него два большие черные глаза, а на верху головы три маленькие черные метки, расположенные треугольником и подобные глазам; перед головы прекрасного желтого цвета; треугольное и подобногож цвету пятно существует между рожков, которые равномерно с начала суть несколько желтоваты, а впрочем во всю длину пурпуровые; остальная часть головы, лат и бедры пурпуроваты; ноги и плюсны темно-серые; зазубрины черные; [305] наконец крылья у них сверху желтоватые, снизу cеpaгo цвета.

Первое кольцо около брюха яркого черного цвета, обведенное только на брюхе прекрасного желтого цвета полоскою: оная обводка или закраина сама оканчивается небольшою чертою, которая кажется быть сделанная из чистейшего золота. Второе кольцо совсем черное; третьe сверху и снизу желтое; оное разделено сверху во всю ширину черною чертою, сопровождаемою с обеих сторон пятнышками, также черными, а на верхней части тогож кольца существует с обоих же боков другая черная метка, гораздо меньше верхних. Четвертое кольцо сверху черное, снизу темное; наконец прочие кольца все темно-черноватого цвета.

Я находил несколько сего рода насекомых, на которых краски были не столь живы и блестящи, с некоторыми розницами в оттенках. Оные шмели, весьма обыкновенные в деревнях, бывают также и в городах. Многиe, во время моего в Россете пребывания, влетали в мою комнату.

В оное годичное время часто встречается также род прыгающих насекомых, известных под названием сверчка, grillus. Я думаю, что оной никем не означен и не описан, а посему и буду его описывать. Длина сего сверчка 14 линий, а самая большая ширина немного более трех линий; рожки имеют 5, а футляры или верхния перепонки 13 линий: они превосходят длину тела тремя линиями. [306]

Распределение красок есть весьма приятное: рожки красные, верхушка головы означена во всю свою длину черноватою чертою, которая и простирается вдоль лат разширяяся. Большие глаза в длину изпещрены черными и белыми полосками; маленькой гладкой глазок средины головы померанцового цвета другие глазки подобны маленьким крупинкам чистейшего золота; остальная часть головы серо-зеленоватая, а остальная часть лат и брюхо снизу серые с желтою оттению; брюхо сверху зеленоватое.

У сего насекомого также и футляры тусклого красного цвета, а на третьей части длины их существует светло-зеленая полоса; распростертые крылья суть серые, покрытые желтым, а жилочки в них красные, бедры первых двух рядов ножек желтые; ноги, заплюсные и лопатки красные; крючки черные; бедры задних ножек снаружи желтые, а внутри красные; лапки и плюсны суть живейшего красного цвета, с блестящими голубыми оттенками на верхней части ног.

6 Ноября, в три часа по полуночи, шел довольно изрядной дождь при Северо-Северо-Западном ветре. Сия эпоха достойна примечания о ибо оной дожжик был первый в том году, которой прохладил и оросил землю Нижнего Египта; а как я уже сказал выше тогда настояло начало того времени, которое называли зимою, потому что воздух уже становился не столько тепел.

На другой день я переправился чрез Нил, и наслаждался продолжительною прогулкою по [307] влажной и зеленистой пошве Делты. Сия часть Нижнего Египта представляет неизмеримую равнину, на которой однакож нет того скучного и обыкновенного единообразия, свойственнагo местам плоским. Города и деревни построены на пригорках, возвышающихся над поверхностию наводнения; всегда зелению покрытые рощи, не в дальнем друг от друга рассеянные деревья, ограничивают вид и не позволяют ему распространяться, как сквозь многочисленные промежутки, устремляющие его к предметам, больше или меньше отдаленным, больше или меньше приятным. Изгородки, в которых растут всякого рода зелия, где пoзлащенные яблоки померанцового дерева увенчивают благоуханнейшие цветы и полезные огородные овощи; поля, на которых плодородие утвердило свое пребывание; хижины, даже земледельцов, вокруг живущие животные, все нравится в столь распещренной стране, все там возвеселяет душу и льстит глазам.

Великое множество птиц соединяется в сей прелестной части земли; оне, казалось, как будто бы числом своим, движениями и различием своих линий торжествовали там сиe беспрерывное празднество Природы, сии вечные благодеяния изобильной плодовитости.

Я видел там двух родов горлиц, дроздов, гюпп и егретт, которых в Египте поселившиеся Французы называют гардбеф (быкохранителями): ибо они действительно изыскивают места, посещаемые сими животными, за ними следуют и часто садятся к ним на [308] спину ²¹⁸. В Египте находятся два рода егретт: перья на них все блестящего белого цвета, но оне разнствуют величиною. Малый род есть обыкновенной; птицы, составляющие оной, также разнствуют между собою цветом ног своих; у некоторых оне черные у других зеленоватые, а у многих желтые. Должно наверное полагать, что оная разновидность есть действие лет и пола, а не отличие породы. На спине большого и малого рода оных птиц существуют те длинные и узкие перья, служащие на делание осений и султанов. Все оне не имеют сего природного украшения, предоставленного может быть одним самцам. Но как-то ни есть, не трудно бы было достать в Египте множество прекрасных перьев оных птиц: ибо оне отменно расплодились в нижней полосе страны сей, особливо в окрестностях Дамиэтта, где воды, коих они любят соседство, занимают больше пространства. Жители оных не ловят, и никто не употреблял их в пищу.

Я и поныне смеюсь, когда вспомню о небольшом произшествии, к коему егретты подали повод во время путешествия моего из Розетта в Александрию с Господином Тотом. Он имел при себе малорослого лекаря, весьма надутого глупостию и надменностию. Соединив свои познания в Истории Естественной, решили они, что многочисленные егретты, коих блестящая белизна [309] толико привлекательное образование чистосердечия и непорочности ²¹⁹, служила лучшим украшением берегов Нильских, были Ибисы древних: птицы, которым древность оказывала наивеличайшие почести. Как мы ни старались уверять, что сие их мнение есть несправедливое, но все было тщетно, и они с презрением взирали на путешествующих своих предшественников, яко на людей, не имеющих довольно разума видеть Ибисов в Египте, тогда, когда они оных на всяком шагу множество встречали, почитая себе за немалое удовольствие разглашать, что Ибисы есть обыкновеннейшие птицы в Египте; а посему и вознамерились составить из них изобильную коллекцию. При воззрении каждой егретты кричали они во все гордо, чтоб убедить Египетских гребцов управлять судном таким образом, чтоб им удобнее по них стрелять было можно. Сии последние выходили из терпения и негодовали, произнося ругательства за таковые труды и остановку, коих важность была для них непонятная. Более двухсот выстрелов были сделаны по егреттам; но по их щастию стрельцы столькож были неискусны, сколько несведущи в Истории [310] Природы; только две или три из числа сих птиц соделались жертвами высокого мнения, лринятого о их породе. Перестрелка не скоро бы кончилась, и мы вероятно употребили бы восемь дней на проезд в Каир, в рассуждении многочисленных излучин, по которым наши охотники нас возили, и частых остановок, коими они пресекали наше плавание, естьлиб Лекарь, возхищенный птицесловным восторгом, не упал на дно судна, в самую средину котла, в котором варили чечевицу для матросов. Сие приключение было известительным знаком примирения со мнимыми Ибисами, и мы могли продолжать путь без всякого другого препятствия, кроме скуки слышать возклицания о важности мнимого открытия, которое могло бы Лекарю стоить не дешево.

Я нашел в одном болотистом и тростником покрытом месте сидящую Фулку ²²⁰ или Морелл, в Египте называемую Гоор. Я после сего имел случай достать многих сего рода птиц и, сравнивая их с описанием, которое Бюфон нам о них предоставил, нашел некоторые разницы в оттенках на перьях. Приметнейшая из сих различий состоит на части ноги голой выше колена, около которой, по словам Бюфона, существует красной обвод; а у Фулк, которых я видел, [311] сей круг был желтой. Оные птицы жирны вообще, и мясо их мягко и довольно вкусно.

Я также встретил перепелку, которую и застрелил. В оное время видеть оных не всегда случается: мною убитая птица была лишь одна в той стране, в которой я тогда находился. Прилет перепелов на берега Египта бывает обыкновенно в Сентябре месяце; тогда они собираются, а больше всего на песчаном острове, разделяющем устье реки Нила близ Россетта. О совершенно удивительном прилете сих птиц буду иметь случай говорить вторично.

Поля, на коих недавно произходила жатва сарачинского пшена, были наполнены беккасинами ²²¹: их там удивительное множество. Один Россетской охотник принес нам целую корзину, наполненную ими, которых он застрелил в несколько часов дня. Что принадлежит до меня, то я застрелил оных двенадцать, да сделал промах, по крайней мере по толикомуж числу в одно утро. Сия охота весьма приятна, потому что стрельба не пресекается; но она также чрезвычайно утомительна. Мягкая земля пшенниц столь глубоко напоена водою, что охотник на всяком шагу вязнет, а иногда до половины тела. Беккасины посещают болотистые [312] места Нижнего Египта в начале Ноября, и там препроводят зиму.

Здесь находились также, но не в толиком количестве, хохлатые и вооруженные кулики ²²². Европейцы, живущие в Египте, называют их Доминиканцами, в рассуждении сходства, которое распределение черного и белого цвета, коими перья их распещрены, предоставляет им с одеждою сего рода монахов. Оные кулики те же самые, которых я за несколько лет пред сим видел в Августе месяце, в земле Иолофоф на Западном берегу Африки, любят быть на берегу луж, на реках и на всех влажных местах, хотя никогда в воду не входят. Оные птицы великие крикуны и отменно дики: к ним приближиться весьма трудно; но естьли оне и научились убегать от человека, мучителя животных, но зато существует между ими любовь и употребление общежительства: оне никогда одне не бывают, а встpечаются всегда гнездами, или небольшими ватагами.

По улицам в Россете продавали стебли растения, известного под названием Фенум Грекум ²²³. Сию траву сеют и разводят в виде фуража, и она занимала бы первое [313] место между всех родов пищи, которою Нижний Египет предоставляет скотине, естьлиб Барзим, род дятлины, сей земле свойственной, о которой я упоминал выше, не существовал там. Арабское его название есть Гелбе.

Хотя сей Гелбе Египтян и есть сочная пища для многочисленного скота, покрывающего равнины Делты; хотя лошади, быки и буйволы едят его с равным удовольствием, однакож не почитается он особенным прокормлением скота, потому что Барзим предоставляет ему и лучшую и изобильнейшую пищу. Но что покажется весьма удивительным, есть следующее: что в сей стране толико плодовитой странностями, сами Египтяне едят Фену Грекум, так что правильно можно его называть там кормом человеческим.

Несозрелый гелбе, связанный большими пучками, продают разнощики по городским улицам в Ноябре месяце, где жители наперерыв оной покупают за весьма дешевую цену, и едят с невероятною жадностию, без всякого роду приправы. Они уверяют, что сиe странное кушанье весьма укрепляет желудок, есть верное лекарство от глистов и поноса; наконец предохранительное средство от многих болезней. Я также съел несколько связок сего фуража и не нашел в нем дурного вкуса; но во время сей пищи нимало не ощущал удовольствия, вкушаемого жителями той страны при употреблении оного. Что принадлежит до его действия, то не чувствовал от них ни пользы, ни вреда. [314]

Египтяне не только жрут стебли и кистья Фену-Грека, но даже растят его семена и едят длинные их отростки, почитая оные удивительным приуготовлением, которое в превосходстве не уступает полезным свойствам, ими присвоенным зелию, или зpелому растению. Чтоб иметь поспешное прозябение семян, наполняют ими лукошко, которому дают мокнуть два или три дни в текучей воде; потом вынимают их и кладут на слои соломы или травы, дабы они нагрелись; таким образом вымачиванные семяна накрывают небольшими глиняными сосудцами, сделанными наподобие укоротанного конуса, открытого сверху. Чрез сие отверстие скоро соделавшиеся довольно длинные ростки выходят соединившись один с другим, коих рост и пресекают загнутием оных. Наконец снимают сосуд, наполненный молодыми побегами, и оные едят с семенами, от которых они произходят. Дюжину, подобно наполненных горшечков, можно купить за один Медин, то есть почти за одну копейку нашей монеты. Надлежит иметь великую доверенность к силе и пользе оных ростков, чтоб есть их толикое множество, как Египтяне; ибо они имеют отменную в себе горечь. Семяна иногда жарят и приуготовляют как кофе, с прибавлением лимонного соку. Сие питие довольно приятно. Но я не скажу того o стряпне, в сей же земле весьма употребляемой, состоящей из ростков Гелбея, вареных с медом.

Впрочем Египтяне почитают сию травy столь много одаренною изящными [315] свойствами, что она, по их мнению, есть настоящее всеобщее лекарство. Проспер Алпин входил в пространные подробности о употреблениях ее в Медицине ²²⁴. После таких превосходных свойств, справедливых или предположенных, не должно ни мало удивляться, что Феню-Грек состоит у Египтян в столь великом уважении; ибо от него взошло в пословицу: что щастливы ноги те, которые попирают землю, на которой растет Гелбе.

Но оставя еще мало доказанные его свойственности, скажу, что разведение Феню-Грека заслуживает быть распространено во Франции. Оная трава есть хороший корм для лошадей, которой подкрепляет и даже изцеляет их от многих болезней. Я его уже несколько лет развожу с успехом в уединенном моем жилище Манонкурта, в Департаменте или округе Мерты состоящем (смотри листок земледельца, 27 числа месяца Мессидора III года). Журнал, которой под немудрым заглавием, есть наиполезнейший.

Комментарии

151. Galena Teffulata. Галена Тессюлата, блеск свинцовый, кубиковатая свинцовая руда. Слов. Минер.

152. Смотри записки о бальзамировании Г. де Келюса, напечатанные в Собрании записок Парижской Академии Словесностей и Надписей, Том 23, стран. 133.

153. Известно всякому, что последователи Магомета сохраняют на маковке головы длинный пучок волосов.

154. Ligustrum vulgare L. Лигюструм вюлгаре Л. Бирючина. Ест. Ист. Нар. Учил. 150. Крушина, Опис. Тавр. Области, 106.

155. Читай Проспер Алпина о Египетских растениях, гл. 13.

156. Название Купрос у нынешних Греков уже не в употреблении: они присвоивают Геннею изпорченные наименования, Кене, Кна и пр. Прованские мореходцы, коих суда употреблялись на перевозку порошка Геннеа, называют его Кенне (Квeне).

157. Botrus Cypri dilectus mihi, in Vineis `Engaddi, Грезн Кипров брат мой мне в виноградех Энгаддовых.

158. Что могут означать в высоком слоге Кипровы кисти, Песн. песн. І, 14? Здесь идет речь не о листьях, коих пыль служит вместо румян Восточным жителям, но разумеется о ветвях. Неужели женщины тех стран носят их наподобие букетов на месте, текстом Писания показуемом? Ученые и любопытные путешественники, и пр. Г. Михаелиса, Часть 2, вопрос 45, стран. 172.

159. Иродот, переводу Г. де Ларше, книга 2, § 37.

160. Примечан. книга 3, Глава 33.

161. Там же.

162. Словарь Истории Натуральной слово: Русма.

163. На Арабском языке: Зерних, желтой мышьяк. Акад. Изд. ІІ, 416.

164. На Арабском языке: Гир.

165. Луковичной ир. Лечеб. Бух. V. По Арабски называется Шамир. Большая часть сего в Египте употребляемого растения привозится из Барбарии. Оное растет также в довольном количестве и в окрестностях Абукира.

166. Поклонение собаке было всеобщее во всем древнем Египте.

167. Книга 1, глава 381.

168. Философич. изыскания о Египтянах и Китайцах. Том 2, стран. 112.

169. Г. ле Куентр, живший в Египте, уверяет, что в оной земле никогда Гидрофобии не бывает и что в городе Алеп, где находится разного рода удивительное множество собак без хозяина и призрения, что там, где оные животные, от недостатка воды и пищи, зноя климата, толпами умирают, никогда не видали Гидрофобий. (Запис. о средстве излечения Гидрофобии Г. Mатeиса, помещенные в Физико-Экономич. Вифлиофике, 1784 года, стран. 216).

170. Иродот, книга 2, § 6, перевод. Деларше.

171. Там же, § 67.

172. Привычка называть Ангорских кошек Ангольскими и поныне не пресеклась. Она существует даже и в новых, до Науки касающихся, творениях. Открой Методическую Энциклопедию, смотри описание какату, и увидишь, что одна из числа с желтым хохлом птица, почитала забавою играть с Ангольскую кошкою. Ангола дежит на Западном берегу Африки, а Ангора есть город в малой Азии, не в дальном расстоянии от Смирны. Там-то находятся сии животные с длинною шерстью, из которой делают столь прекрасные камлоты.

173. Мангуст. Бюфон, Ист. Ест. чертвер. Viverra Ichneumon. Lin. Вивеppa Ихнеймон. Лин. Наездник. Ест. Ист. Нар. Учил. 416. Озер. V, 163. Ихнеймон, Фараонова крыса, Слов. Акад.

174. Смотри Примечания на перевод Иродота, гражданина Ларше § 65 и 67.

175. Читай в Истории Естественной зверей четвероног. описание Мангуста.

176. Оные примечания о Мангусте или Ихнеймоне Египетском, уже напечатаны в физическом Журнале месяца Мая 1785 года.

177. Примеч. книга 2, глава 22.

178. Описан. Египта, глава 4.

179. Почти все древние Писатели, а в числе нынешних Маллиет, Жона и другие.

180. Маллиет, Описание Египта, Часть 2, стран. 34.

181. Маллиет, в той же книге. Читай также Историю острова Кипра, Иерусалима и Египта, сочиненную Кавалером Дон Жоною, Часть 2. Состояние Египта в нынешния времена, стран. 1230, и возьми на замечание, что сей последний, почти во всем верный подражатель Маллиета, здесь превзошел образец свой, присовокупя басни, которые Маллиет презрел. Таким-то образом часто отваживаются писать претолстые Томы, в которых нет ни смыслу, ни толку и ни малейшей правды.

182. Перевод Путешествия Доктора Шава, Том 2, стран. 167.

183. Описание Египта, Часть II, стр. 33 и 34.

184. Путешествие. Париж, 1670, Том I, стр. 239.

185. Путешествие на Восток. Нов. Издан. 1725, Том 2, стран. 72. Примеч. (а) Издателя.

186. Клеин, о четвероножных.

187. История Натур. Мангуста, в примечании.

188. Путешествие Доктора Шава, в вышеупомянутом месте.

189. Я уверен, что день и число моих прогулок не обратит внимания других людей, кроме Естествословов; они возчувствуют, что необходимо должно, например, означить время, в которое встретил или видел я такую или такую птицу, дабы по сему решительно утвердить эпоху их прибытия в Египет.

190. Истории Натур. птиц, разкрашен. фигур. № 52. Upupae epops L. Упупае Епопс Л., la huppe. Пустошка, потатуйка. Описание Тавр. Облас. 174. Euput. Европ. потатуйка. Озер. 11, 90. Слов. Акад. Гм. І, 118. Лепех. І, 394.

191. Гюпп едят во многих местах Италии. Я всегда видел их висящими на прилавочных крючках у харчевников в городе Генуе.

192. Tourterelle commune, Бюфон, Ист. Ест. птиц; разкрашен. фиг. № 394. – Columba turtur L. Коломба туртур Л. Горлица. Слов. Акад. Гмел., I, 114. Озер. II, 97. Опис. Тавр. Области, 177.

193. Tourterelle a collier. Бюфон Ист. Естес. птиц; разкрашен. № 244. – Columba risoria L. Колумба ризориа Л. Голубь Египетской. Слов. Акад.

194. Орнитология, Часть I, стран. 95, род І. – Сенегальская с ожерельем горлица. Бюфон, Истор. Натур. Иностран. птиц, горлицам сообразных; Отделен. 2. – Columba Vinacea L. Колумба Винасеа, Л.

195. Cheveche ou petite Chouette, Бюфон, Ист. Ecт. пт., разкр. фиг. № 439. – Strix pafferina L. Стрикс Пассерина Л. Сыч Пал. 1. Пр. 7. Ест. Ист. Нар. Учил. 342, Слов. Акад.

196. Nymphea Lotus L. Нимфее Лотус Л. – Форскал Егип. Араб. цвет. стр. 100. Кушинчик с белыми цветами. Леп. III. 44.

197. Описание Египта, Часть II, стр. 18.

198. Философич. изыскания о Египтянах и Китайцах, Часть I, стр. 157.

199. Письма о Египте, Том I, стр. 8, в Примечании.

200. Физический Журнал, Октября 1788.

201. Rhamnus Lotus. L. Рамнус Лотус, Л.

202. Cactus opuntia. L. Кактус Опунция. Л. Индийская смоковница. Озер. V, 125.

203. Kaccиа. Садовников. Mimosa Farnefiana. L. Мимоза Фарнезиана. Л. Нильская Недотрога, Путеш. Baлиан. 1, 97, 349. Пр. Сей Сенсабан должно отличать от Сезбана, Aefchynome Sesben. L. Аешиноме Сезбен Л. Деревцо с желтыми цветами, величиною с Мирта, из которого Египтяне делают изгородки.

204. Ficus Sycomorus. L. Фикус Сикоморус. Л. – Fycus Sicomоrus vera, Форскал, Егип. Араб. цвет. стран. 180. Черничие, Слов. Акад.

205. Holcus Durra. L. Галкус Дурра. Л. Форскал. Араб. Егип. цвет. стран. 174. Просо Бухарское. Таб. раст. Xoз. и Хоз. III, 2. Отд. 133.

206. Tageies Erecta. L. Taжeтeс Еректа. Л. – Форскал, там же стр. СХХ. – Шапки. Слов. Акад.

207. Путешествие де ла Буле Легу. Париж, 1657, стран. 383.

208. Ученые и любопытные путешественники, или Поучительные таблицы, и проч.

209. Так называются в Восточной торговле наглые и насильственные употребляемые Турками способы, для получения денег от Европейцов. Подобные обиды в Египте последовали одна за другою удивительным образом.

210. Caffia Senna. L. Kaccиa Сенна. Л. Caffia Lanceolata. Форскал, Егип. Арав. цвет. стран. 85. Александрийской лист, Ест. Ист. Нар. Учил. 171. Мей. Слов.

211. Martin Pecheur ou Alcyon. Бюфон. Ист. Натур. пт. и разкрашен. Табл. № 77. Alcedo Ifpida L. Алседо Испида. Л. Воробей водяной, Оп. Тавр. Обл., 179. Обык. Зимородок, Озер. II, 89. Слов. Акад. Лепех, I, 425.

212. La Draine. Бюфон. Ист. Нат. пт. и разкр. Таб. № 489. Turdus Vifcivorus. L. Тюрдюс Визсиворюс. Л. Дрозд рябинник. Слов. Акад. желтоносой дрозд, Озер. II, 101.

213. На Арабском языке Гаддай. Форскал опис. животных cтpан. I. Следуя описанию Датского Профессора, Гмелин означил cию самую птицу в третьем надесять издании Линнеевои Hатуральной Системы под наименованием: Falco Aegyptius. Фалько Египтиус.

214. Крапивник. Озер. II, 125. Слов. Акад.

215. Lavandiere. Бюфон. Ист. Нат. пт. и разкраш. фиг. № 652. – Motacilla alba. L. Мотасила алба. Л. Трясогуска. Опис. Тав. Обл., 178.

216. Bergerenette Iaune. Бюфон. Ист. Нат. пт. и разкр. Таб. № 28, фигура 1. – Motacilla baarula. L. Мотасилла баарюла. Л. Соломенного цвета трясогуска, Пал. III, 2 от 357. Желтобрюшка. Слов. Акад.

217. Libellula. Либеллула. Стрекоза. Слов. Акад. Коромысло. Озер. V, 148. – La demoiselle.

218. Егрет. Бюфон. Истор. Естес. птиц и разкрашен. фигур. № 901. - Ardеа garzetta, Ардеа гарзетта. Hyждa, птица. Слов. Акад.

219. Я не знаю, какою прекрасною мыслью был занят Гасселквист, когда он (в путешествии на Восток) назвал белую эгретту непорочною цаплею, ardea virgo. Естьли все наименования представляют столькож справедливости и красоты, как оное: то разделение животных не было бы столь сухою наукою.

220. Фулк, Бюфон. Ист. Натур. птиц и разкраш. фиг. № 197. – Fulica atra. L. Фюлика аmpa. Л. Черная лысуха. Озер. II, 130. Слов. Акад. водяная курица. Гм. 118, III, 375.

221. Беккасин, Бюфон. Ист. Haт. птиц и разкраш. фигур. № 883 – Scolopax gallinago. L. Сколопакс галлинаго. Л. Бекас. Опис. Тавр. Обл., 176. Beccaffine, барашек. Озер. II, 133. Слов. Акад. Авдотка. Гм. I, 115, III, 373.

222. Pluvier a aigrettes. Бюфон. Ист. Haт. птиц и разкр. фиг. № 801, под названием Сенегальского вооруженного кулика. – Charadrius fpinofus, L. Шарадриус спинозус, Л. кулик. Акад. Изд. I, 87.

223. Trigonela Foenum-Grecum, L. Тригонелля Фенум-Грекум. Л. Грецкое сено, Грецкая чечевица. Оп. Тавр. Обл., 138. Козий рог. Гм. III, 5, 94.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие господина Сонниния в Верхний и Нижний Египет, с описанием страны, нравов, обычаев и религии природных жителей. М. 1809