ШАРЛЬ СИГИСБЕРТ СОННИНИ

ПУТЕШЕСТВИЕ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Mетеорологические примечания. – Галеры Мальтийские. – Политическое и философическое рaзсмотрениe обстоятельств, до Ордена Мальтийского касающихся. – Древности и наречие острова Mальты. – Mальтийские собаки. – Переезд от Mальты до острова Кандии. – Птицы, называемые мореплавателями. – Прибытиe в Египет.

Во время нашего пребывания в Мальте, то есть, в течение двенадцати дней, ветры переменялись от Севера к Северо-Востоку, [68] и препятствовали выходу кораблей. Они были стремительны; море чрезвычайно волновалось, и, к большему удивлению жителей, шли беспрестанные дожди. В сиe время года в Мальте дождя не бывает. Люди, достойные вероятия, уверяли, что, в течении сорока лет их здесь пребывания, они в начале июня дождя не видали. Другая причина удивления состояла в том, что оные дожди были препровождаемы громовыми ударами, хотя летом оных никогда не слыхали; но зимою, напротив, грозы бывают частые и жестокие.

Дурная погода, которая в сиe время года почиталась удивительным действием естества, принудила Орденские галеры возвратиться в гавань. Пятнадцати-пушечной залп, пущенный с Атталанты, возвестил о прибытии оных, на которой Генеральская галера отвечала четырьмя выстрелами. Все они были вооружены, или лучше сказать обременены невероятным числом людей; на одной Генерал-галере было восемь сот человек. Они были великолепно украшены; золото сияло на выпуклостях и на многочисленных резьбах кормы; на средине чрезмерной величины парусов с синими и белыми полосами представлен был написанной красною краскою большой Мальтийской крест; со вкусом убранные их флаги величественно представлялись взору; наконец все споспешествовало, когда они были под парусами, соделать из них великолепное зрелище. Но построение оных делало их мало удобными в сражениях и во время бурь. Орден сохранял их больше для [69] того, чтоб иметь в виду мечту древней своей знаменитости, нежели в рассуждении оных пользы; они были из числа тех старинных заведений, которые некогда служили к прославлению оного, но ныне были только свидетельством его безсилия и падения.

Известно, что гостеприимственные братии Св. Иоанна Иерусалимскего, оставя сей смиренномудренный титул и наименовавшись Кавалерами, больше составили из себя соединение людей военных, нежели общество монахов. Последствие войны, которую вели они против Музульманов, внушило в них привычку к неустрашимости. История их есть сцепление именитых военных подвигов: то или от того, что, покорствуя силам и чрезмерным неприятеля стремлениям, принуждены были оставить Родос, будучи увенчаны славою удивительной и неслыханной защиты; или оттого, что, презирая в Мальте ярость и мужество Солимана, предположили преграду покушениям Оттоманов; но во всех случаях являли они тот опыт храбрости, которая кучку людей превращает в непобедимую армию.

Дабы поддержать сию военную ревность, сиe искуство и познание браней и побед надлежало им сохранить то наблюдение правил, тот порядок повиновения, ту строгость в общежитии, на которых основаны могущество и твердость всякого соединенного общества военных людей. Но недвижность, или, лучше сказать, уныние Музульманов соделалось эпохою расслабления Орденских постановлений. [70] Последственно оставлены были многие обряды, хотя по наружности мелочные, но от наблюдения коих произошли многие Герои; роскошь заступила место благородной простоты войнов; праздность и соблазнительные ее сопутники наследовали деятельности и строгости обыкновений; городская леность преодолела гордость Марсовых полей. Сшибки между Кавалерами и Турками превратились в пустые мечтания, от которых несколько гнусных морских разбойников восчувствовали малую пользу; караваны, или разъезды галер, соделались приятными прогулками в прелестные гавани Сицилии; стража сих великолепных стен, служащих памятниками славы Ордена и посрамления неприятелей eгo, была вверена иностранным и наемным войскам, и сиe общественное добродетельное мужество, от котоpaгo содрогалась одна из обширнейших Империй вселенной, едва была приметна в искрах храбрости нескольких частных людей.

Толпа Священников окружала Мальтийской Орден. Будучи везде самолюбивы и неспокойны, больше дерзновенны под небом, которое, при растворенном воздухе, волновало рассудки, с негодованием повиновались они игу Кавалеров, и не один уже раз старались свергнуть его, употребляя любимые свои орудия, вероломство, суеверие и ложь. Полагаясь на расслабление и на непредвидимость, дерзнули, за несколько времени до нашего приезда, завладеть одною из числа крепостей, которые защищают город. Сей неожидаемой поступок однакож возбудил на малое время ту [71] древнюю храбрость, коей употребление казалось уже неизвестным. Пятьдесят Кавалеров, под предводительством Коммандора Анонвиля, взяли крепость приступом, и захватили большую часть бунтовщиков. Во время нашего в Мальте пребывания, много рассуждали об оном возмущении, в котором Епископ острова был не непоследним участником.

Однакож владычество Ордена Мальтийского над обоими небольшими, ему принадлежащими островами, не было притеснительно. Естьли гордость некоторых его сочленов удивительно и противообразила ничтожительному и смиренному положению предместников их, то она единственно оскорбляла необузданную надменность Духовенства. Полезнейшая степень народа, земледельцы, были уважаемы. Я уже сказал выше, сколь отяготительно было для них украсить изобилием землю, которая, казалось, осуждена Природою быть неплодоносною; пот лица их был почтен, и они вкушали в тишине, без дележа и без налогов, плоды трудов своих. Благоденствие не может без улыбки взирать на сии столь редкие снизхождения самовластия.

Конечно мудреною Политикою должно почитать вечное объявление войны, коей явное побуждение основано на разности до закона касающихся мнений; но они в самом деле были оному только предлогом. Карл V, позволя Кавалерам Святого Иоанна Иерусалимского поселиться на островах Мальте и Гозе, требовал от них сего непременного во вражде пребывания; но расположение веры [72] Христианской совсем не было его целью. Турки соделались тогда страшными; они распространили свои завоевания удивительным образом и для всех Европейских Держав учинились опасными: то сей Государь и нашел в соединении войнов, привыкших сражаться с Мусульманами, преграду, могущую защищать собственные его владения от их предприятий и нападений.

Другие народы умели возпользоваться условием, которым Мальтийской Орден был обязан. Франция особливо получила от того великие выгоды. Хотя с давных времен Орден сей лишился древней славы своей; хотя война его против Турок была уже ничто, как одно суетное страшилище; хотя наконец походы его, как я выше сказал, состояли единственно в набегах и грабежах нескольких маловажных каперов, имя Мальтийское на водах Турции столько было страшно, что одно явление самой маленькой фелуки ³⁷ под Орденским флагом распространяло повсюду ужас, и приводило жителей той страны в робость, все товары на водах, на которых торговля была в великом действии, вывозились на иностранных судах. Город Марсель и небольшие, его окружающие гавани, отправляли туда ежегодно для сей потребы около пяти сот кораблей. Оные суда, возвращаясь по прошествии трех лет, [73] в течении коих все находящиеся на них люди жили на счет Восточных обывателей, обогащали наши гавани Левантскими пиастрами и предоставляли нам близь пятидесяти тысяч матросов, которые от сего рода походов соделались опытными и искусными в плавании по опасному и затруднительному морю, наполненному островами и подводными камнями. Оными торговыми и морскими сокровищами была обязана Франция учреждению Мальтийских Кавалеров, и под сим политическим сношением соучаствовала в его сохранении ради собственной своей пользы.

Но естьли Политика есть любомудрие Правительств, то и любомудрие есть также Политика человечества, и оная с удовольствием усматривала в оном самом учреждении, составленном из разных существ, причины согласия между народов. Действительно, соединение людей всех почти Европейских наций, избранных вообще из числа таковых, которые тщательным воспитанием были способны восчувствовать честные души впечатления и здравого рассуждения; будучи принуждены жить на острову, на котором не имели никакого сообщества, кроме сотоварищей своих; никаких забав, кроме тех, которыми наслаждались между собою; привыкшие к одним упражнениям; будучи подвластны одним правилам, одним обрядам: подобное сообщество, говорю я, было способно смягчить существующую вздорливость между народами и соединить отличность нравов их; а естьли [74] рассудить, что большая часть сих самых людей, по возвращении в свои жилища, были предопределены занимать важные места, а иногда и отправлять важные политические должности, когда взирали на них на всех, яко на сочленов семейств, называемых именитыми и многомощными; то иметь возможности сомневаться, чтоб они сами по себе, или по их влиянию, часто не умеряли ненависть и ополчивость Кабинетов против сограждан сотоварищей своих, их друзей. Сии отдаленные причины не один раз может быть остановляли потоки человеческой крови, коею земля слишком часто была орошаема и осквернена, а может быть и удерживали ее в ту самую минуту, когда она была готова течь. Таким-то средством Мальтийское соединение или соглашение, медлительными, но верными действиями имоверно осуществовало бы сей прекрасной сон человеколюбства, всеобщий мир.

Весьма ощутительно и нет надобности предуведомить Читателя, что сии рассуждения, представляемые таковыми, как я их делал в самой Мальте, не могли быть уважаемы, как во время старого порядка вещей, то есть, во время моего путешествия; с тех пор не суть они столько уже уважительны. Французская Республика, которая, в течении немногих годов, перепрянула несколько столетий славы, соделала бытие Кавалеров бесполезным: она пренебрегла и выгоды, ими доставляемые Франции, и надежду всеобщего согласия, которое они давали предвидеть народам. [75] Подобные созерцания были слишком ограничены для беспредельности ее могущества. Обладательница Средиземного моря, посредством завоевания островов Мальты и Гозы, распространила она свои пределы до Восточных морей, и присвоила себе всю их торговлю, а между тем, по тесным своим союзам с нациями, коих выгоды соделались едиными с ее пользою, совершила и утвердила важнейший предмет общественного порядка, собратство народов.

Прежде нежели остров Мальта соделался принадлежностию братии Св. Иоанна Иерусалимского, находился он последственно под владением разных народов. Со времен Карфагенцов до Аравитян переменил он многих владетелей, а по сему остатки древности на оном острову не редки. В самой Мальте напечатано в 1794 сочинение на Италианском языке, описывающее многие сии древние остатки, найденные при взрытии земли, в 1788 учиненном,

Естьли верить некоторым Писателям, то Мальтийской язык еще древнее на оном острову, чем большая часть развалин, которые на нем встречаются, хотя долгое время почитали его дурным смешением Арабского языка с Италианским. Один ученой Муж, родом из Мальты, Антоний Вассали, не в давном времени отомстил за сделанное нации его обвинение, не иметь собственного своего наречия, и доказывает, что сей язык может равняться со всеми богатейшими и [76] изобильнейшими, ныне существующими языками ³⁸.

В Мальте ныне весьма редко видеть можно той прекрасной породы собак с длинною шерстью ³⁹, называемых Мальтийскими собаками, порода совсем отличная от Испанских с длинною шерстию собак ⁴⁰, с которыми она была смешана в разных сочинениях Истории Ecтecтвенной. Род сих coбачек казался исчезать в самой Мальте: ибо оне там были отменно редки; но зато не трудно было там достать лягавых собак прекрасной породы. Сие приводит мне на память, что я в жизнь мою нигде не встречал толикое множество и таких хороших коротконогих охотничьих собак, как на улицах города Генуи.

По утишении бурной погоды и противного ветра, оставили мы Мальтийскую гавань 7 Июня 1777, в 3 часа после полудня, и подняв паруса, направили путь к острову Кандии. Тогда находилась с нами фелука, которую Г. Тотт рассудил купить в намерении посещать берега, к которым фрегату пристать было не возможно; весь экипаж на ней [77] составлен был из Мальтийцов. Подобная мысль была из числа тех, которые не редко раждались в несколько странном воображении Г. Toma: ибо чрез то отягощал он плавание фрегата большим затруднением, потому что фелуке нельзя было ни с ним сопутствовать вместе, ни за ним следовать во время бурной погоды. Начальнику скоро наскучил подобной сопроводник, и я узнал, что вскоре по выезде из Александрии он его оставил и потопил.

По утру 8 числа, во время прекрасной погоды и при умеренном Северо-Западном ветре, хищная птица, которую почел я за копчика самца ⁴¹, опустилась на рейну нашего судна; мы находились в четырнадцати или пятнадцати милях от всякой земли. Матросы называют сию птицу Корсером (морским разбойником), потому что она пересекает крестообразно дорогу у перепелов и у других путешествующих по поверхности сих вод птичек, дабы удобнее уловить их на полете: переправа, сопряженная для них со многими бедствиями. Будучи ввержены в волны буйностию ветров, а иногда растерзаны немилосердыми когтями крыластых, подобно им пернатых, сии беззащитные и безвинные существа, прилетая на берега, на которых могли бы наслаждаться спокойствием, после толиких опасностей и утомлений, редко там избегают смерти, приуготовленной им [78] человеком, жестокосерднейшим и прожорливейшим их неприятелем.

Мы плыли на Запад, и в скором времени ветер начал дуть с той самой стороны. Не только пребыл он нам противен двое суток, но сделался столь жесток и взволновал море так, что подверг корабль наш немилому беспокойствию. Птица, предвозвестительница бурь ⁴², появилась на поверхности следа нашего судна и приуготовила нас к буре, которую мы скоро и испытали.

12 Числа, при ясном небе, и парусы наши, надутые благоприятным ветром, скоро представили нашему взору остров Сериго, древнюю Цитеру, к которому пристала Венера, когда была сотворена из морской пены. Лежащий у входа в Восточной Архипелаг остров сей, во время Французских побед, составлял часть Французской Республики под наименованием Департамента Эгейского моря. Любезнейшему народу в свете принадлежало владеть землею, которую древность посвятила любезнейшей из Богинь.

Не в дальнем расстоянии от Департамента моря Эгейского усмотрели мы бесплодные, ненаселенные и в виде спицы составленные четыре скалы. Ово, коей образование действительно довольно походит на форму яйца; оба Куффа, изображающее изрядно тот род корзин, сим именем называемых в Восточной торговле; наконец Серигот, или [79] малой Сериго. 13 Числа бросили мы якорь в глубоком заливе, Дела Сюд называемом, на Кандии.

На другой день нашего отъезда из Мальты, в тот самой день, в которой копчик опустился на рейну фрегата, две другие птицы, серая небольшая малиновка ⁴³ и желтая трясогуска ⁴⁴, сели также на снасти нашего судна; но будучи не довольно сильны сносить утомлений продолжительного полета, допустили себя поймать рукою. Величина тела их не предоставляла изобильной пищи, я упросил, чтоб оне мне были отданы. Я отнес их в главную каюту, и там, осыпав их ласками, которых, будучи объемлемы страхом не могли они чувствовать, возвратил им свободу. Или от предчувствования бури, которою мы на другой день претерпели, или не имея в виду никакой земли, опасались пуститься в открытое море, но после нескольких минут нерешимого полета, влетели в то же окно, из которого были выпущены. С сего самого времени пребыли они беспрестанно в главной каюте, а естьли и были встревожены каким либо шумом, то [80] вылетали из одного окна кормы, или из амбразуры, но скоро туда с другой стороны паки возвращались. Хотя оне были разных родов, но жили между собою в наилучшем согласии: оне играли и забавлялись на тех жестоких махинах, которые распространяют вдаль треск, ужас и смерть; на пушке поставлена была их небольшая провизия, из хлебного мякиша и пресной воды состоящая, сиe также было местом их отдохновения. Доверенность их была совершенная: они летали вокруг довольно шумного, ежедневно из двадцати человек составленного стола, и сии любезные гости увеселяли своим щебетанием, приятными и живыми своими движениями, сие столь неодушевленное и столь единообразное жилище. При приближении берегов острова Кандии, милые наши мореплаватели поспешили туда своим отбытием, от нас удалились, распространяя по воздуху умеренные свистания, приятные изъявления их радости, а может быть и их благодарности. Прекрасные птички! вы оставляли место засухи и бесплодия, которому вы придавали наружный вид жизни, и отлетали одушевлять прелестные рощи, уже украшенные всеми благодеяниями Природы. Да пребудьте там долгое время доказательством щастливого вашего мореплавания, и там приводите на память, что посреди ужасов бурь и ожесточенных волн, что в числе людей, которых нужда, заставляя денно и ночно преодолевать беспрестанные опасности, казалось мало соделала способными восчувствовать нежные души возбуждения, вы [81] нашли чувствительные, и сострадательные существа!

Я имел случай посетить два раза древнюю Криту. Сделанные мною там примечания будут помещены в моем Путешествии в Грецию ⁴⁵, которое последственно за сим будет издано. С другой стороны страницы моих дневных записок, содержащие переезд мой из Сюдского залива в Александрию, потеряны; но я довольно помню, что они не заключали никаких важных подробностей. Мы приставали к Палео-Кастро, на Соломоновом мысу, составляющем самую Восточную часть острова Кандии. Сие место представляет плоской берег, на котором нет никаких жилищ, кроме пастушьих хижин. Вид военного корабля, сопровождаемого фелукою, в воображении сих смиренных пастырей, представил нас Мальтийским вооружением; они скрылися со многочисленными их стадами во внутренность острова и оставили нам берег, которой в одно мгновение ока, явлениe наше соделало пустым. Путь наш в Александрию продолжался недолгое время, а в несколько дней достигли мы до низких и песчаных берегов Египта. [82]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Пустыни Ливийские. – Берега Египта – Башни Аравитян. – Приставание к Александрии. – Гавани ее. – Оной торговля. – Обозрение города Александрии.

Плывучи подо всеми парусами к Boстoку в виду берегов Африки, проехав Дерн ⁴⁶, место, к которому иногда пристают Турками нагруженные корабли, остается до Александрии великое пространство совершенно неизвестных берегов. Посреди сих самых Ливийских горящих полей, неотделимом владении неплодородия, должно искать границы Египта со стороны Востока; границы, неопределимые даже в самые древнейшие времена. восстали распри между двух народов, обитающих на берегах озера Мареотиса, ныне безводное и совсем сухое, в рассуждении пределов Египта и Ливии. Они совещали с Пророчественником (Оракулом) Юпитера Аммона. Он решил, по сказанию Иродота, что вся страна, покрытая рекою Нилом, во время ее разлития, должна принадлежать первому из сих двух владений: черта отделения, весьма нерушимая: ибо оная зависела от больших или малых искуств и трудов, чрез которые воды реки были распространяемы на [83] разные расстояния. Какая, нужда впрочем в точном разделении сих песчаных слоев, сих неизмеримых пустырей на обитаемом Шару, которым никакой народ завидовать не должен: ибо там ни единой человек жилища своего основать не может?

Но естьли оные берега не имеют никакого притяжения для торговли или для любопытства: то и мореплаванию представляют великие опасности. Будучи почти в ровне с морем, издалека совсем неприметны. Корабль, одержимый на пути противными поперечными ветрами в водах, на Ландкартах наших означенных под названием Залива Аравитян, не имеет надежды убежища; ни одна гавань, ни единая рейда не отверзает ему пособительной окружности, и, естьли нет ему возможности противоборствовать буйности ветрa и волн, его к берегам влекущих: то должен он погибнуть. Ни мало не следует полагаться на утверждение некоторых Аравитян, назначивших мне в заливе их именем называемом Три Порта, из которых один, ими называемой Гаванью Солимана, описан мне яко верным и безопасным становьем. Не простительно будет мореходцам утверждаться на сии, совершенно подозрительные известия; а естьли в отчаянных случаях и найдут они там некоторый род убежища, то подвергаются, естьли их суда не будут вооружены лучше тех, которыми Восточные моря покрыты, неминуемой погибели на прибрежии, где владычествуют Африканские разбойники. [84]

Приставание к Александрии также подвержено опасностям: сия часть Египта столько низка, что приближение к оной требует великих осторожностей. Естьли приезжаешь со стороны Ливии, то есть c Запада, первой признак Египетские земли есть Абусир, Европейцами называемый башнями Аравитян. Сии суть два пригорка, на которых на каждом возвышается башня. Они видимы, не доезжая до них за четыре мили. Одна из сих башен круглая, а другая четвероугольная. По крайней мере показались они мне в таковом виде, когда взирал я на них с моря. Казалось бы однако, что их образования разнствуют от той фигуры, под которою они мне показались издалека: ибо Гранжер, которой, думать должно, посещал сии здания, не сделал об них подобного описания ⁴⁷. [85]

Часть берегов Египта, от Александрии к Востоку лежащая, от берегов, на Запад простирающихся, довольно отличается. Они не столько низки и не так обнажены, а при том пересекаемы неровностями. На них примечательны некоторые следы хлебопашества, видны пальмовые деревья и жилища. Путешественник наконец удостовериться может, что он находится в прямом направлении к Александрии по встречающейся взору его Помпеевой колонне, а прежде того по виду двух пригорков, состоящих позади нынешнего города и в окружности древней Александрии. Но с какой бы стороны ни приставали к сим опасным берегам, то невозможно употребить довольно осторожности, потому что все сии признаки видны не издалека, и что течение воды, увлекая корабли, уносит их к Африке с такою быстротою, которую легче предвидеть, нежели исчислить можно.

Две равномерно пространные гавани, представляются кораблям, которые намерены стоять, на якоре близ Александрии. Одна, состоящая от города на Запад, называется Старою гаванью: вход в оную несколько затруднителен по причине двух мелей, оставляющих между собою довольно узкой проход, или канал, но внутренность ее составляет глубокой бассейн, безопасной и защищающей корабли от самой неблагоприятной погоды. [86] Другая, простирающаяся к Востоку и отдаленная от первой не весьма широким полуостровом, получила наименование Новой гавани; она имеет не много глубины; великое множество подводных камней и мелей ее затрудняют, и она совсем открыта Северным ветрам. Естьли по сему описанию вообразить, что сия последняя гавань ныне должна быть почти оставлена, то в том всякой ошибется. Здесь изступление превозмогает совершенно исчисленную пользу. Хотя Александрийцы и охотно входили с Европейцами в торговые дела, но лишали Европейские корабли средств подкреплять без опасения торговлю, от которой получали они толикие выгоды. Одни суда последователей Магомета имели право стоять в старой гавани, и хотя бы корабли других наций долженствовали погибнуть, за неимением безопасного убежища, но им запрещено было входить в место, имеющее толико глупое и безрассудное изключительное право.

У входа в новую гавань есть подводной камень, называемый Брилиант. Должно как можно ближе к нему держаться, дабы миновать по другую сторону состоящие мели, и которые, будучи единственно покрыты на несколько футов водою, суть еще его опаснее. Брилиант, подобно как и другие в соседстве его, почти наровне с водою лежащие камни, могут быть частию развалин древнего фара (Маяка), так что кораблям ныне предстоит совершенная гибель на остатках прекраснейшего в Свете памятника, для сохранения [87] их воздвигнутого и не имеющего себе подобного.

Песчаной грунт новой гавани наполнен скалами и обломками камней, и сие влажное поле разрушения часто бывает позорищем ужаснейшего отчаяния. Канаты источаются и перерываются трением о каменья. Корабли, будучи сжаты друг с другом вдоль засыпи, с трудом могут противиться буйности Северного Bетpa и жестокости им раздраженных волн, а особливо зимою, то есть, в течение месяцов Ноября, Декабря и Января, время, в которое воздух бывает несколько прохлажен от дождей и гроз. При наступлении подобных бурь, всe люди оставляют свои суда, опасаясь быть обще с оными разбиты береговыми камнями. Первый корабль, у которого канаты перерываются, столкнувшись с своим соседом, его с собою увлекает; оба потом ударяют третий, которой не может выдержать их стремления, и в одну почти минуту вся линия бывает смешана, истреблена и волнами поглощена. Не проходило почти ни одного года, чтоб Александрия не была свидетельницею подобных сокрушений, от которых без сомнения гавань бы ее опустела, естьлиб опасности могли устрашить ненасытимую людскую алчность к деньгам.

Военные корабли, требующие большой глубины, принуждены стать на якорь тотчас, проехав Брилиант и две мели, о которых я уже упоминал, то есть, при самом входе в гавань. Фрегат Аталант пребыл таким образом больше месяца, будучи обеспокоен [88] беспрестанною качкою: положение опасное; но которое предпочел я лучше разделить с моими друзьями, чем переехать на берег, что совершенно зависело от моей воли, потому что мне предписано было остаться в Египте. Сия дурная пристань еще больше наполнена подводными камнями с Восточной стороны. Кораблям нет средства туда подъехать, ибо высадка людей там есть действие неизполнимое. Мы тщетно старались пристать туда на шлюбке, в намерении посетить состоящие на той стороне Обелиски; но колебание волн столь сильно и часто ударяло шлюбку нашу о камни, что мы едва не потонули и с трудом могли спасти себя.

Оная скверная и неудобная гавань со всем тем всегда почти наполнена кораблями. Беспрестанное движение являет в ней деятельность торговли. Там нагружаются корабли сокровищами Азии и Африки, а между тем выгружаются произведения художеств и мануфактур Европы. Столь важное Географическое положение не могло не обратить прозорливого внимания Великого Александра. Посреди скоротечности своих побед восчувствовал он, что на оном месте может воздвигнуться позорище сношений между всех наций, и вдруг представил Александрию на удивление и для торговли народов. Динократ начертил ее план в присутствии самого Александра и управлял производимыми в ней paбoтами. Сей человек был из числа людей, имеющих смелое и обширное понятие, и которых веки редко производят. Бытописание [89] сохранило нам примечательной и ум его изъявляющий поступок. В намерении соделать вечными имя и славу первого в Свете Победителя памятником, навсегда твердым, предложил он употребить на сие даже часть Земного Шара, а именно, чтоб обтесать безмерной величины гору, гору Афос, и сделать из нее непотрясаемую статую, коей сама земля была бы основанием, и которая затмила бы чудесные произведения Египта. Мысль величественная, удостоившая художника равняться с Ироем.

С подобным Александру, чтоб расположить план города, и с таким, каков был Динократ, чтоб привесть его в изполнение, не мудрено вообразить обширность и великолепность сего вновь созданного града. Короли Египетские паки оной украсили удивительными зданиями, истребление коих возбуждает наши сожаления. В царствование одного из Птоломеев, Сострат, другой Архитектор, родом из Книда, построил Фарос (Маяк), почитаемый древними в числе семи чудес Света. Другой Государь собрал неисчислимую Вифлиотику. Александрия наконец соделалась средоточием Наук и сокровищ: нигде в Свете не существовала торговля в толикой силе. Историк Иосиф уверяет, что она больше приносила доходу казне Римлян в один месяц, чем остальная часть Египта во весь год. Жители ее, с равным ycпехом, упражнялись как в полезных, так и в приятных художествах. Вкравшаяся в нее роскошь в скором времени достигла до [90] самой вышней степени; блестящие и безвредные увеселения превратились в наглое своевольство; вкушаемые в ней приятности были обращены в пословицу: Нравы развратились и Александрия погибла. Пример жестокий, но народами всегда забвенный и не уважаем.

Я не намерен делать описания сего славного Александрова города. Многие и без меня тщились сие изполнить. Впрочем оные подробности принадлежат до Истории, а я не забываю, что путешественник должен повествовать только о том, что он видел, а не о том, что он читал. Здания, которые казались презирать долговременность, обрушились с городом, коему они служили украшением; пламень, коим управляли лютость и невежество, пожрал книгохранилище Птоломеев; Фарос покрыт морскими водами, а башня, ныне служащая Маяком, даже не означает места, на котором он был построен. Нынешняя Александрия занимает самую малую часть земли в окружности града Александрова; она представляет город, или лучше сказать село совсем нового расположения, в котором нет ничего древнего, кроме рассеянных в нем развалин. Разум жителей, их нравы, познания художества, даже и торговля, всё в ней угнетено, и естьли путешественник не был подкрепляем остатками столь некогда славного города, то не имел бы никогда духу упомянуть о новой Александрии.

ГЛАВА ОСЬМАЯ

Новая Александрия. – Оной жители. – Жиды. – Mстительность. – Убийство Консула, в Александрии пребывающего, и одного Голландца. – Наречие. – Развалины.

Я должен предуведомить, что, будучи в Александрии много раз, последственно сообщу свои примечания, хотя они мною деланы в разные времена. По сей причине оставлю на несколько минут образ повествования и опишу одним почерком все, что в ней видел во многие поездки, не принуждая себя наблюдать числа моих изследований. Я последую сему же порядку, которой показался мне естественнее и удобнее для Читателей, когда должен буду описывать места, посещаемые мною в разные времена.

Писать о городе Александрии подробно, после толикого числа имянитых Особ, сказал один искусный примечатель, путешествующий в Египте в царствование Франциска І, будет ничто другое, как одно повторение ⁴⁸. Со времени, в которое Беллон писал, многие Сочинители, в числе коих можно почесть больше одной имянитой особы, предоставили описания остатков сего славного города, следовательно и невозможно избегнуть повторения. Но, не упоминая теперь о некоторых новых замечаниях, мною сделанных о развалинах [92] Древней Александрии, скажу, что любопытность тех, которые будут читать мою книгу, будет мало удовольствована и ожидание их обмануто, естьли, дабы предоставить им сведение о том, что и по ныне существует на столь прославленных берегах, велел бы я им справляться не с моею, но с другими книгами; впрочем буду только упоминать о таких вещах, которые были подвержены собственному моему рассмотрению.

Географическая широта Александрии описана древними Астрономами с довольною точностию. Птоломей, будучи сам родом из Египта, поместил ее в своей Географии под 31° широты Северной, а в своем Алмагесте ⁴⁹ под 30° 58'. Ерастофен его справедливее, нашел сию самую широту под 31° 12', что весьма сходствует с примечаниями нынешних времен Астрономов, коим совершенное изправление звездочетия и инструментов предоставило великую выгоду. Шазель, Член Парижской Академии Наук, утвердил сию несходность, и нашел широту Александрии под 31° 11' 20", а долготу под 47° 56' 33".

Новой город, или лучше сказать село Александрия построен по большой части на берегу моря. Домы в нем, так как и во всех Восточных странах, имеют кровли, сделанные наподобие терраса (насыпи); они [93] без окошек, и отверстия, вместо оных служащие, почти совсем заделаны выдающеюся деревянною решеткою разного образования и столь частою, что свет едва сквозь оную проходить может. В сих странах, больше чем в других землях, подобные выдумки, превращающие жилища в темницы, можно назвать настоящими выдумками ревности. Сквозь подобную, иногда со вкусом расположенную, соразмерность перекладин может красота видеть все, что произходит на улице, не быв сама никогда видима. В сего рода вечных заключениях, или уединениях, вместо того, чтоб наслаждаться почитанием, которое Природа повелевает иметь ко всем чувствительным существам, испытывают они беспрестанные презрения и поругания; здесь наконец одна часть человеческого рода, употребя во зло гнусное право сильного, удерживает в уничижительном порабощении другую часть, коей одни прелести имели бы силу смягчить и зной климата и лютость обладателей его.

Городские улицы узкие, дурно расположенные, не намощены и без Полицейского присмотра; ни единое публичное здание, ни одно частных людей строение не обращает взоров путешественника, и естьлиб развалины стаpaгo города не поражали его вида, то не нашел бы он в новой Александрии ничего достойного обратить его внимание. Турки, Аравитяне, Барбарески, Копты, Сирийские Християне, Жиды, составляют ее население, которое полагается числом до пяти тысяч обывателей, естьли в точности оное определить [94] возможно в такой земле, в которой никогда и ни о чем переписей не бывает. Торговля сверх того привлекает туда множество иностранцов со всех сторон Востока, которые и имеют здесь маловременное пребывание. Толикое беспорядочное соединение людей разных наций, завидующих друг другу и почти всегда во вражде пребывающих, представило бы любопытному исследователю странное смешение одежд и нравов, естьлиб вертеп разбойников заслуживал примечания. Удивительно видеть их толкающих друг друга по улицам, по которым они бегают, а не ходят: они также больше кричат, нежели говорят. Мне нередко случалось остановляться близ многих особ, которые казались мне разозленными гневом: оне придавали голосу своему всю силу, свойственную широкой и крепкой груди; на лицах их изображались черты страсти; глаза от ярости сверкали; грубые движения сопровождали речи, которые казались еще того грубее. Я подходил к ним с трепетом, думая видеть между ими произведенное убийство; но был не мало удивлен, узнав, что разговор их состоял о весьма маловажном торге; что в словах их не было никакой угрозы; что одна наружность их была в движении, и что наконец весь этот шум был ничто иное, как обыкновенное их обращение в дого ворах о цене товаров.

Сей обычай придавать голосу сильнейшую гибкость в разговорах, обыкновенен почти всем Восточным народам, изключая [95] Турок, коих осанка и привычки суть степеннее и больше основательны ⁵⁰. Нет между нами ни одного человека, которой бы не мог заприметить, что Жиды, народ, имевший дар сохранять свои нравственности и обряды у других наций, от которых он отчужден, говорят весьма громко, а особливо между собою. Изключая некоторых из числа их, коих принуждение, в подражание наших обращений, довольно доказывает, что они им не суть свойственны; видим мы всех ходящих по улицам с нагнутым вперед туловищем и без малейшего колено движения, малыми и быстрыми шагами, более изображающие бег, чем обыкновенную походку. Они существуют и в Египте, где живут в поношений и презрены больше, нежели в каком либо другом месте, и суть, равномерно как и в Европе, скупы, хитры, обольстительны и подлые обманщики. Мошенничества их не походят на грабежи Бедуинцов и других воров Египетских; они не столь явны и не изполняются с открытою силою; но суть, подобно как и у нас, хитрые плутовства; [96] услужливые похищения, которые, наполняя их карман, тихомолкою опустошают кошелек ближнего. Вот в каком положений и с какими качествами находил я Жидов везде, где мне случалось их видеть. Во всех местах познаются их неистребимые пороки до тех пор, пока, упорствуя, не захотят переступить черту, ими назначенную, между собою и другими народами; во всех местах равномерно видим, мы их употребляющими те же средства, одинаковые коварства, одинакового роду бездельства, коих последствие нарушает порядок общества; наконец находит в них ту же самую нечувствительность, тy же неблагодарность, которою они в последния времена оказали Франции за ее щедроты и великодушные поступки.

Некоторые Александрийские Жидовки, во время пребывания моего в оном городе принимали к себе в дом Европейцов. Сии женщины были собою довольно пригожи и не без разума. Нельзя сказать, чтоб и сообщество их было без приятности, а естьли и можно приписать им некоторую частицу безмерного побуждения к прибытку, изъявляющее свойство мущин их нации, но по крайней мере похищения их были больше сносны, обманы любезнее, и их в том без труда извинить было можно.

Всякой судить может, до каких чрезвычайностей могут доходить люди, которые в делах само-маловажнейших и обыкновенных являют наружность изступления. Когда душа [97] их волнуется, когда соучаствует в спыльчивых телодвижениях: то ничто уже их обуздать не может. Будучи подобны стремительному потоку, наносящему удар как своим шумом, так и опустошениями, предаются они всей ярости бешенства своего. Тогда действительно уподобляются они лютым зверям, оспоривающим у них пески, которые они и сами равномерно кровью обагряют. От сего произходят народные возмущения, мятежные сходбища, от которых Европейцы не редко претерпевали бедствия. Достойно взять на замечание, что сей неспокойный и к бунту склонный дух существовал также, но не с толиким буйством, и в древних жителях Александрии.

Естьли мщению воздвигнуты жертвенники, то конечно существуют они в Египте. В сей стране мстительность терзает все сердца и есть неукротимое божество. Не только большая часть мущин, коих смесь составляет главное число обывателей, никогда обиды не прощают, но как бы ни было торжественно сделанное им удовлетворение, то только тогда почитают себя удовольствованными, когда сами обагрили руки кровию того нещастного, которого объявили своим неприятелем. Хотя долгое время сохраняют свою ненависть и до тех пор ее скрывают, пока не найдут удобного случая оную утолить; но совсем тем действия от сего долговремения не суть меньше ужасны, будучи всегда сопровождаемые здравым рассуждением. Естьли Европеец, или, как они нас [98] называют, франк, возбудил их злобу: то без разбора обращают ее на Европейца, ни мало не заботясь, родственник ли, друг, или даже соотечественник он обидчика. Таким образом делают они свое негодование совершенно неизвинительным: ибо их отмщение превращается в зверство.

Вся Александрия, в приезд мой в оный город, была наполнена слухом о умерщвлении, несколько тому годов, пребывающего там Французского Консула ⁵¹. Один Французской парикмахер забавлялся охотою в окрестностях города, у него зашла ссора с Аравитянином, которую Европеец неосторожно кончил оружейным выстрелом и лишил жизни своего соперника. Известие об оном убийстве скоро повсюду распространилось. Народ восстал и хотел в ярости своей без различия умертвить всех живущих здесь Европейцев. С немалым трудом народ успокоили, отдав ему на произволение убийцу, которой и был повешен на торговой площади; но один Аравитянин, родной брат убитого, хотя и был свидетель казни, не [99] нашел себя довольно отомщенным: он поклялся принесть в жертву душе усопшего своего брата первого франка, которого он повстречает.

Все Европейцы целые три месяца не выходили из домов своих в надежде, что бешенство сего исступленного человека наконец утолится. По истечении сего времени и по уведомлениям, которые могли их успокоить, рассудили, что могут выходить из своих убежищ без опасения. Целые уже восемь дней по обыкновению ходили они по полям и по городу, и ни один из них не имел нещастной встречи. Консул во все сие время, опасаясь пуститься на отвагу, пребывал в своем доме; наконец рассудил, что и он может наслаждаться воздухом, не подвергая себя опасности. Он прогуливался по берегу канала в сопровождении одного Янычара из числа охранителей своих. По нещастному и непредвидимому случаю Аравитянин, которой тщательно питал в сердце своем чувство мщения и носил всегда с собою оружие, чтоб оное удовольствовать, находился в том же месте. Он подошел к Французу, которой не имел никакого сомнения, и, будучи столько же подл, сколько жестокосерд, поверг его на землю оружейным выстрелом в спину. Янычар, вместо того, чтоб отмстить, или по крайней мере пособить тому, которого он, по должности своей, обязан был оберегать, убежал из всей мочи, и нещастной Консул чрез несколько часов изпустил дух от полученных ран. Французские купцы [100] отправили в Константинополь легкое судно для изпрошения правосудия. Оттоманская Порта прислала Чиновников, снабженных точными и строгими повелениями для изследования ceгo дела; но все сии повеления с начала были отвращены, а наконец остались без изполнения. Убийца даже не выезжал из города, везде являлся и остался без наказания. Французские купцы были принуждены скрыть свое огорчение ради собственной их безопасности, и, сверх претерпенной Французскою нациею обиды в убийстве ее поверенного, народная торговля лишилась знатных сумм, бесполезно издержанных для получения справедливого удовлетворения.

Подобные приключения, по нещастию, были не довольно редки для спокойствия тех, которые по обстоятельствам принуждены были жить в Египте, или в некоторых частях Сирии, где народ, изключая соседства, много сходствует с жителями Египта. В конце Октября месяца 1731 Драгоман, или Переводчик Голландской в Алепе прогуливался с своим Консулом; крестьяне близь лежащей деревни заблагорассудили обвинить его в смерти утонувшего молодого человека и коего тело они вытаскивали из воды. Столь неоснованное и глупое обвинение было принято за справедливое всею деревнею. Вопли мщения были единогласны. К Алепскому Паше отправлена была депутация для истребования у него Голландца. Губернатор не хотел сего изполнить. Деревенские жители возмутили Алепских обывателей. Страшное скопление народа [101] угрожало зажечь город и умертвить всех Франков, естьли не отдадут им Драгомана, скрывшегося у Паши в доме. Сей хотя совершенно уверен в невинности Европейца, но принужден был, для избежания важнейших последствий и бедствий, приказать удавить нещастного Голландца, а труп его отдать на произвол бунтовщиков, которые и повесили его на дерево.

Картина, представленная мною о нравах обывателей нынешней Александрии, сколь ни писана темными красками, но есть совершенно справедливая. Я описывал их такими, каковыми их нашел. Я бы мог, для удостоверения мною сказанного, сослаться на повествования многих достойных путешественников, а особливо Европейцов, кои по должностям, торговым умозрениям, или из любопытства принуждены были жить некоторое время в Александрии, и которые не только были свидетелями, но может быть и жертвами сего лютого нрава, а естьли, при вступлении победоносного войска, и умели они предстать под личиною добрых и честных людей, то сему удивляться не должно. Человек жестокосерднейший обыкновенно бывает самой подлейший; он только тогда являет храбрость, когда уверен, что он сильнее своего соперника; он раболепствует, коль скоро ослабевает, но сохраняет вероломство и предательство, и сии орудия подлых душ будут им употребляемы всякой раз, когда удостоверится, что может ими действовать скрытным образом. [102]

Арабской язык в общем употреблении как в Александрии, так и во всем Египте; но большая часть жителей Александрии, а особливо те, которые по торговым связям больше имеют сношения с Европейскими купцами, говорят и по Италиански, язык, известный во всех приморских местах Востока. Здесь также употребляют Мореской, или Франской язык: сие наречиe составлено из дурного Италианского, Испанского и Арабского языков. В Александрии удобнее и скорее, нежели в другом месте, может иностранной достать слугу, коего верность хотя несколько и подозрительна, но которой по крайней мере может дать себя вразуметь тем, которые по Арабски не умеют. Сердар, маловажной чиновник, здесь управляет начальством; но власть его так слаба, что он часто не в силах содержать необузданную чернь в повиновении.

Пространство песку и пыли, куча обломков камней были достойным жилищем поселенцов Александрии, кои каждый день усугубляли ужас и омерзение сего их пребывания. Опрокинутые и рассеянные колонны, другие хотя и прямые, но совсем отделенные; изкаженные статуи, капители, стропилы, всякого звания отрывки, усыпают поверхность земли, коею она окружена. Не возможно сделать шагy, чтоб не столкнуться так сказать с какою нибудь развалиною. Александрия представляет безобразное позорище ужаснейшего разрушения. Скорбит дух, взирая на сии остатки величества и великолепности, восстает душа [103] против варваров, дерзнувших наложить нечестивую руку свою на памятники, которые и время, немилосерднейший всего снедатель, уважило бы и сохранило.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Окружность Александрии во время Аравов. – Шпицы Клеопатры (Эгиилл). – Клеопатра. – Чертоги Королей Египта. – Столб Помпеев.

Пределы города Александрии, в древния времена столь пространного, имевшего несколько миль окружности и близь милиона жителей, стеснены Аравитянами, похитителями оного. Сия новая округа, составленная изо ста со сводами башен и твердых стен, заключает Александрию наших времен, коей положение, как я уже выше сказал, ныне столь жалостно. Новая Александрия, строениями не изобильная, занимает самую малую часть земли, на которой воздвигнут город Александром Великим, и отделяется от древних городских границ большими промежутками, изображающими образ совершенного разрушения, кучи обломков и развалин. Многие Писатели думали, что сии стены суть самые те, которые построил Александр. Подобное мнение, давно уже оставленное, возобновил Г. Тотт ⁵²; но их построение не сходствует [104] ни с Греческою, ни с Римскою Архитектурою, явственно изображает вкус Аравитян, и есть одного роду Архитектуры стен города Каира, которые неоспоримо воздвигнуты ими. Колонны и другие отрывки совершенно древних памятников, употребленные на их составлениe, доказывают без возражения, что они не так давно существуют, а надписи Арабскими и Куфическими буквами, в разных местах на башнях находившиеся, о их начале отвергают всякое сомнение. Большая часть путешественников о времени построения оных стен между собою согласны. Из числа таковых предложу в доказательство славного и ученого Покока, коего изыскания в древности больше уважения достойны. Вот его слова: «От Эгиры в лето 600, от Р.X. в 1212, один из наследников Саладина, похитившего Египет у Калифов, семейства Фатимианского, построил стены новой Александрии; для сей работы, коей окружность простирается на две Французские мили, употреблены остатки древнего града. Стены и сто башен, коими они защищаемы, составлены из кусков мрамора и из разломанных колонн, смешанных с простыми камнями ⁵³.»

Толстые стены, со всеми защищающими их башнями, как уже о том выше сказано, больше двух миль пространства не занимают, а между тем известно, что город [105] Александрия, по разным сведениям и исчислениям, имел семь или восемь миль окружности ⁵⁴. Материалы, употребленные на построение некоторых из числа сих башен, разнствуя от остатков древних зданий, суть удивительного свойства, о которых ни один известной путешественник до сих пор не упоминал и их не описывал. Обыкновенные и простые камни видны только в тех местах, которые или были поправлены, или не в давном времени вновь построены. С самого начала каменная их работа сделана была из каменистой тверди, составленной из великого множества маленьких окаменелых и шпатовых раковин, смешанных беспорядочно с некоторым родом цемента (раствором), их вместе связывающим, так что сия отменно крепкая материя, или густота, кажется больше быть составом, изобретением искуства, нежели природным камнем.

Прочность стен и пространство башен, которые все могут быть сравнены с толиким же числом крепостей, составляли из окружности, сделанной Аравитянами, преграду, могущую выдержать долговременную защиту. Не взирая на расположение и сопротивление Мамелюков и их войск, небольшое число французов, без пушек и почти без аммуниции, овладели ею приступом. Александр расположил основание города, коего торговля, Науки и чудеса искуства увековечили память. [106] Буонапарте исторгнул остатки сего же града из рук варваров, коих присутствие оскверняло развалины; возвратил его всеобщей торговле, которая, по его положению, ему неоспоримо принадлежала, и которая возобновит древнюю его имянитость. Неизвестно, кто из двух героев, основатель ли, или возобновитель, более произведет удивления в наших потомках.

К Восточному концу полумесяца, составленного из новой гавани и близь берега, существуют два обелиска. По общему соглашению, называют их Щпицами Клеопатры, хотя совсем не доказано, чтоб они были творением сей Египетской Царицы. Ей также приписывают, без всякого Исторического доказательства, изкопания, Банями ее называемые, и построение канала, которой и до сего времени предоставляет воду реки Нила в водоемы Александрии: воздаваемое почитание знаменитым качествам последней Царицы поколения Птоломеев. Таким-то образом пребывает почти в неведении имя славных Мужей, воздвигнувших удивительные Египетские здания, а сохраняется тщательно память о женщине, прославленной своим великолепием, разумом, героическим духом и несравненною своею красотою; о той, коей прелести восторжествовали над первым Римлянином; наконец о той, которую можно только упрекать в заблуждениях страсти, в пылкой душе и под знойным небом, почти непобедимой, на которую Грации с улыбкою взирают и которую Природа не отвергает. [107]

Один шпиц Клеопатры стоит и поныне прям на своем основании, а другой опрокинут и почти совсем покрыт песками. Первой показует, что может рука человеческая противу времени; другой служит примером могущества времени противу усиления человека. Я не мог в точности их измерить; но один старинной Французской путешественник, которой кажется лучше всех старался узнать их протяжение, уверяет, что они имеют пятьдесят футов шесть дюймов вышины и семь футов ширины со всех сторон их подножия ⁵⁵. Они вытесаны из цельного куска гранита и на каждом их боку находятся Иероглифические буквы. Впечатления Гиероглифов и поныне явственны на сторонах оного шпица и их без труда разобрать было можно, изключая тех, которые состоят к Востоку и кои уже совсем исчезли.

Близь оных обелисков находился Дворец Царей Египетских, коего видны и теперь богатые остатки пространства и великолепия. Они суть неисчерпаемый источник прекрасных кусков мрамора и гранита, которые нынешние жители Александрии посрамляют, употребляя их купно с самыми простыми материалами на построение своих домов и зданий. Не глубокие взрытия земли предоставляли на оном месте больше, чем [108] в другом, множество медалей и резных камней (антиков); но в бытность мою в Александрии они уже были столь редки, что их достать почти было не возможно. В оных же развалинах найден окаменелой коренной зуб, которой полагали быть зубом человеческим, следовательно великана; но сиe мнение не может быть уважено тем, которой имеет хотя самое малое понятие об анатомии; сравнивая его с зубами известных животных, удостовериться можно, что он принадлежал слону.

Выехав из окружности Аравитян чрез ворота, на полдень лежащие, предстоит взору путешественника удивительнейшее, когда либо древностию нам предоставленное, здание. Возгордясь превозможением долговременности и избегнув быстрые и ужасные нападения сyeверного невежества, с величественностию возвышается прекрасная колонна, коей выше на свете не бывало. Она сделана из лучшего и самого твердого гранита, составлена из трех кусков, из которых вытесаны также капитель, средостолбие и подножие. Я не имел ни случая, ни удобности измерить вышину ее, а путешественники, которые оную прежде меня посещали, в рассуждении ее меры, между собою несогласны. Савари полагает в ней сто четырнадцать футов вышины ⁵⁶, а между тем Павел Люка, возвещающий, якобы [109] измерял ее в точности, нашел, что она более девяноста четырех футов не имеет ⁵⁷. Сие последнее мнение было вообще принято всеми Александрийскими Европейцами. Вышину колонны почитали там имеющею девяносто четыре фута, или девяносто пять футов Французских. Подножие имеет пятнадцать футов вышины; средостолбие с тумбою семьдесять футов; наконец капитель десять футов; всего девяносто пять футов. Средний диаметр состоит из семи и трех четвертей фута. Следуя сей соразмерности, во всей колонне должно полагать шесть тысяч кубических футов. Известно, что кубический фут красного Египетского гранита весил сто восемдесять пять фунтов, следовательно тяжесть всей колонны состоит из одного милиона ста десяти тысяч фунтов, щитая в каждом фунте по шестнадцати унций.

Как ни твердо вещество колонны, но не могла она избежать съедения времени. Нижняя часть средостолбия весьма повреждена с Востока, а от подножия с той же стороны существуют большие отколки. Я сказал уже выше, что и Гиероглифы Клеопатриного шпица были источены с той же самой стороны. Сие уповательно произходит от действия морского ветра. Уверяют, якобы на противной стороне, то есть, от Запада, видна Греческая надпись, когда солнечные лучи ее [110] ударяют; но сколько я ни старался, а не мог оной заприметить.

Осевшая земля, на которой построена колонна, часть оную поддерживающего шпиля совсем обнаружила. Сей шпиль, или правильнее назвать фундамент, состоит из неотесанного куска мрамора, имеющего не более шести футов в квадрате; он подложен лод средину превосходнее себя величины пиэдистала, что и доказывает совершенное равновесие всего здания. Состоит также из гранита, но отличного роду от того, из котоpaгo сделана колонна. Тамошней страны жители, дабы подкрепить подножия, около шпиля воздвигнули строения, и сии, совсем бесполезные подпоры, составлены из разных родов камней, между коими примечательны отломки мрамора, произходящие от остатков какого нибудь древнего здания с прекрасными Гиероглифическими изображениями. Таким-то образом, пока некоторые брали меры предупредить падение здания, другие сказывали мне, а сии были Аравы Бедуинцы, старались оное низпровергнуть, воображая приобресть клад под разрушенными его развалинами. Для изполнения своего намерения, употребили они порох; но, по щастию, были весьма не сведущи в искустве делать подкопы. Действие огня только разрушило некоторую часть строения, бесполезно помещенного под пиэдесталом колонны.

Павел Люка повествует, что в 1714 один площадной бродяга взлез на капитель с таким проворством, которое обратило [111] удивление каждого , и уверил, якобы верх ее был выдолблен. Несколько тому годов имеем мы об оном достовернейшee сведение, Аглинские мореходцы достигли до самой вершины колонны пособием бумажного змия, посредством коего утвердили веревочную лестницу; они нашли, так как и человек, о котором упоминает Паеел Люка, большую, круглую пустоту на средине капители, да сверх того на каждом угле по выдолбленной дыре. Следовательно и должно наверное полагать, что оная капитель некогда была основанием какой ни есть статуи, коей отломки навсегда исчезли. Приятели Господина Роболия, бывшего Толмача Французской нации в Александрии, сказывали мне, что он нашел близь колонны куски статуи, которая, судя по ее отрывкам, долженствовала быть чрезмерной величины, что он перевез их в дом, обитаемый Французами, и что, употребя все свои старания сыскать прочие куски, но без успеха, первые им привезенные отломки приказал бросить в море близь того же дому. Мне их показывали; но я их никак не мог рассмотреть, потому что они почти совсем покрыты морским песком. Уверяли меня, якобы сии статуйные отломки сделаны из наилучшего порфира.

Достоверных сведений о времени и о причинах построения колонны Александрийской мы не имеем. Название колонны Помпея, под которым она вообще известна, означает обыкновенно приписуемое ей начало. Сказывают, будто бы Кесарь ее воздвигнул, дабы [112] увековечить память одержанной им победы над Помпеем во время славной битвы Фарсальской. Утвердясь на свидетельстве некоего Арабского Писателя, Савари уверяет, якобы она есть памятник благодарности Александрийских жителей к Александру Северию, Императору Римскому ⁵⁸. Другие наконец приписывают построение колонны одному Египетскому Государю; Птоломею Евергету.

Кавалер де Монтагю, коего познание в Науках и его приключение прославили, в долговременное свое пребывание на Востоке, об оном же предмете основал в голове своей совсем новое мнение. Он утверждали, что колонна есть творение Адриана, Римского же Императора, путешествующего по Египту; но он не имел на то никакого доказательства. Желая со всем тем утвердить мечтательное свое мнение, и дабы удостоверить других в том, в чем он сам себя уверил, принужден был употребить маленькую хитрость. Мне рассказывал произшествие один неопровержимой свидетель. Ученый Агличанин посредством своего слуги приказал вложить небольшую медаль Императора Адриана в назначенное им место между пошвою, на которой построена колонна и ее базою. Он отправился потом на место построения со многими особами, и, после многих притворных изысканий, искусно ножевым лезвием вытащил медаль, которую и предъявил, яко неоспоримое доказательство [113] справедливости своего открытия. Он сообшил его своему отечеству; но и там оно было не весьма уважено, а особливо теми людьми, коим колонна была известна. Действительно, во время Адриана, Греки распространили в Египте начальные правила изящной Архитектуры и приятность во всех художествах. Об оном судить можно по остатками города, тем же Императором в верхней части страны сей построенного в честь Антиноя, юноши, коего древняя История превозносит беспримерную красоту и великодушную преданность к Римлянину, больше выхваляемому, нежели он того был достоин. Колонны, и поныне существующие в Антиное, вытесаны с большим искуством и вид их приятнее фигуры столба Александрийского. Я не скажу, чтобы и сия колонна не была прекрасная; но главное ее достоинство состоит только в том, что она чрезвычайная во всех своих протяжениях и истинно удивительна величиною своей громады.

Та самая побудительная причина, подающая повод сомневаться, что сия колонна воздвигнута Адрианом, удаляет ее от времен Императора Северия. Абулфеда, на котоpaгo ссылается Савари, повествует только, что Александрия заключает в ceбе славной Фарос (Маяк) и колонну Северия ⁵⁹. Больше не говорит он ни слова, и даже не назначает места, на котором колонна была построена. В городе Александрии находилось столь [114] великое множество колонн, что нет возможности определить, которой из оных должно присвоить изречение Арабского Писателя. Александр Северий тщеславился произхождением от Александра Великого; он естественно должен был обожать город, основанный победителем, прадедом своим, следовательно и не должно удивляться, что он старался вящще украсить его всякого pода зданиями, низверженные или истребленные с теми, которые уже его толико прославляли. С другой стороны, естьли сравнить колонну, посвященную Северию и поныне существущую в древнем городе Антиное, с колонною Александрии: то всякой рассудит, что не возможно полагать, дабы и та и другая построены были в одно время. Таинственные надписи, коими грановитый шпиль, непотрясаемая подпора колонны, покрыт, кажутся быть новым доказательством ее возвышения, превозходящего Царствование Адриана и Северия, и оне означают работу самой вышней древности. Сия уважительная причина, сопряженная с молчанием Бытописателей, кажется полагает построение Помпеевой колонны гораздо прежде поражения ceгo Полководца. Естьли, посреди подобных неизвестностей, которые, не взирая на мудрые изыскания, часто единым мраком покрывают и прошедшее и будущее, должен я объявить мое мнение: то осмелюсь приписать честь сооружения столба Александрийского древним временам, в которые являлось столь много чудес в Египте, тем эпохам, когда тысячи людей были [115] употребляемы целые годы на перевозку каменных громад, коих движение, казалось, превозходит силы человеческие, и требовало усилия людей чрезвычайных и необыкновенных.

Но как бы о том не рассуждали, весьма трудно будет переменить наименование, с давных времен присвоенное колонне Александрийской, и какие бы не предлагали побудительные причины, но вероятно, что ее всегда будут называть колонною Помпея. Однако также вероятно и то, что потомство сохранит в памяти, что у сей колонны был главной стан, из которого Буонапарте отрядил войска на приступ и для взятия Александрии; что трупы героев, погибших жертвою своей храбрости, погребены вокруг ее подножия, на котором вырезаны и имена их. Вероятно и то, что, возгордясь славою победы и превозходными предприятиями Французской нации больше, чем пышностию Египетских зданий, Помпеева колонна некогда будет называться колонною Французов ⁶⁰.

Мне сказывали в Александрии, якобы преж сего имели намерение перевести во Францию колонну, на которую здесь взирают с удивлением. Восточные жители и Прованские мореходцы полагали подобное предприятие невозможным, они забыли, или может быть никогда не знали, что сия гранитовая громада предоставлена из гор Сиенских, лежащих [116] от здешнего места на двести миль расстояния; они не ведали, что Каий-Кесарь перевез из Египта в Рим обелиск ста локтей, или двадцати пяти саженей вышины, имеющей две сажени, или восемь локтей в диаметре; что Август принял намерение, дабы Рим заключал в себe оба обелиска, воздвигнутые Сезострисом в Гелиополисе, из которых каждой имел двадцать локтей вышины; что Константин назначил перевозку другого, не меньше огромного обелиска, на построение коего Рамацес, Царь Египетский, употребил две тысячи человек, наконец, не было им известно и то, что в наши времена в недрах Петербурга поставлена гора, привезенная довольно издалека, служащая подножием изображению Великого ПЕТРА, и в которой почитается три милиона фунтов весу.

Важные предприятия суть настоящие памятники славы великих наций! Достойно народа, которой, в течение нескольких годов превзошел все Римлянами предоставленные нам героические подвиги, присвоить себе колонну Александрии. Естьли потребны для сего чрезвычайные средства, Гений Наук, неотлучный от настоящей славы, оные предоставит, а художества, процветающие с обожающим их народом, оные произведут в действие. Посреди которой нибудь площади Парижской, например Революционной, сия колонна без сомнения представит величественное позорище. Столповидная статуя, изображающая вольность, должна превышать ее капитель и, владычествуя над чертогами хранителей закона [117] гордою и уважительною своею осанкою, да пребудет ужасом всякого кто дерзнет употребить во зло верховное начальство, беспокоит, или изменит народу, коего власти равномерно будет она вечным образованием.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Оставя колонну Александрии и продолжая следовать на Полдень, должно проходить чрез продолговатый, пространный и довольно глубокий перешеек. В оном существуют остатки древних зданий, между которыми примечательны, наравне с песком, толстые и прочные стены, расположенные наподобие литеры Т. К концу длинной черты оной литеры Т видны отрывки гранитовых колонн, а в самом конце есть пещера или погреб, в которой входить уже нет возможности. Здешней страны жители називают сие место Гирге. От него лежит дорога к каналу, или Калишу Александрии.

Во времена Александра Великого и Королей Египетских Александрия не стояла, как ныне, посреди песков. Она не была обнесена тою оградою бесплодия, которая делает теперь окрестности ее столь неприятными. [118] Озеро Мареотис, состоящее от города в малом расстоянии, и два широкие канала, из которых один тек из Верхнего Египта, а другой имел свое начало из рукава реки Нила, называемого Болбитическим, содержали в нем спасительную прохладность, и обще с оным способствовали прозябанию и обработыванию земель. Сии работы, свидетельствующие о величии и могуществе древнего Египта, и коих содержание равномерно, требуемое необходимостью и приятностию, существовали еще во время владычества Калифов. Абулфеда, Арабский Бытописатель, упоминает об Александрии, яко о весьма пространном городе, окруженном великолепными садами. Потеря того, что стоило толиких трудов и иждивения, была предоставлена Туркам. Разрушительный рассудок их осушил сие скопище вод, которые, посредством струистых волн своих, распространяли повсюду плодородие, и равномерно пресек источники познания и мужества в душе народов, довольно уже нещастных, будучи покорены ужаснейшему самовластию.

Из числа всех оных достопамятностей остался, да и то в виде совершенного разорения, только один канал Нижнего Египта, в которой во время наводнения стекаются воды реки Нила при местечке Лафте, близь деревни Фуаги. Чрез оной ездят по трем разным мостам нового построения. Поблизости первого, со стороны моря, находится вход в подземельной проток, предоставляющий запасную воду жителям Александрии в [119] водоемы, коих своды поддерживали всю тягость пространства старого города, и которые всеми вообще почитаются прекраснейшим в Свете зданием ⁶¹. Отверстие сего водяного провода закладено кирпичем; но когда вода в канале, приращением реки достигала до известной высоты, тогда городские начальники отправлялись с церемониею для разломания плотины, или лучше сказать сего затвора. Когда же водоемы были наполнены водою, тогда оной паки был изправлен, и воды канала стекались уже в море у старой гавани. Посредством толь свободного вод соединения совершалась преж сего перевозка товаров всего Египта. Таким-то образом миновали опасный проход устья реки Нила и все бедствия, коим на море подвержены бывают. В бытность мою в Александрии (в 1778) не прошло более ста лет, как суда еще по оному плавали; но канал сей, коего выгоды суть неоценимые, презрен варварами, равнодушно взирающими на настоящую свою пользу. Стены, укрепляющие берега его, ежедневно приходили в упадок; дно его, выстланное камнем, последственно покрывалось слоями тины; ни одно судно не могло по оному иметь ходу; желтоватая и отвратительного вкусу вода скоро не могла бы ужe достичь до водоемов, которые сами до половины были разорены, жители имели бы недостаток в воде, новая Александрия исчезла бы в песках и [120] превратилась в логовище хищных зверей, которые ей уже и так угрожали, скитаясь беспрестанно около городских стен.

Берега канала оживлены некоторыми изящными произведениями живой Природы; далее она в бездействии, со всех сторон представляются пески, каменистые горы, везде владычествует бесплодие. Древа и кустарники растут вдоль вод, а в окрестностях существуют несколько полян. Небольшие отведения воды делают плодоносными поля, на которых сеят ячмень и разного роду овощь, а особливо множество артишоков. Земледелие сей страны напред сего простиралось гораздо далее. Нынешним Александрийцам удобно было распространить оного пределы, но расторопность их состояла только в грабеже, следовательно и не должно удивляться, что люди, не пекущиеся сохранить для себя единственную воду, которую они употреблять могли, мало заботились предоставить себе удовольствие и изобилие.

Вот следы земледелия, которыми древняя Александрия была окружена, таковые суть остатки пышных и прекрасных садов, которые усугубляли ее великолепность и коих Абульфеда еще превозносил прелести во время Аравитян. Действительно сказать можно, что несколько рассеянных и с трудом растущих дерев на здешнем песчаном грунте земли едва ли могут покрыть твердость и сухость оной. Множество Суды, род соляной и едкой травы, коей Арабское название Кали присвоено щелочным веществам, есть почти [121] единый злак, при сих берегах беспрепятственнo растущий, но и сия трава здесь больше расстилается по земле, нежели возвышается. Александрийские обыватели оную сожигают и из ее пепла добывают постоянную соль (sel fixe), которая составляет изрядную ветвь торговли.

Зелень, прохладность и приятная древесная тень привлекли на берега канала великое множество маленьких птиц; сиe было в Октябре месяце; в числе оных заприметил я трясогузок ⁶², полевых жаворонков ⁶³ и воробьев. Птичники занимались ловлею первых двух родов, следовательно истребляли единые вещества, могущие предоставить некоторую наружность веселости скучным их жилищам; но сии птицы, изключая воробьев, были в Александрии кратковременны; они отдыхали от утомления долговременного путешествия близь вод канала, которые скоро долженствовали им представить слой тины: ибо они уже были не текущие и солоноватого вкуса, а птицы, которые по щастию избегнули сетей, коими оне, по прибытии своем, были окружены, готовились лететь к стороне Делты и [122] снискивать благополучнейшую землю, здешнего приятнее местоположения и безопасного убежища.

Воробьи, напротив больше привыкшие к обществу людей, потому что невкусное мясо их не возбуждает в человеке желания употреблять его в пищу, никогда не путешествуют, изключая нескольких отлетов для предоставления себе изобильного корму, никогда не оставляют обитаемых жилищ и в них имеют пребывание. Сии животные суть птицы домоседы, составляющие по своему произволению вокруг нас птичник наглых объедалов, которые разделяют против нашего желания и запасы наши, и наше жилище; оне имеют в Египте те же известные нам привычки, то же своевольное обращение, то же безстыдство, ту же жадность. Их можно почесть застольными сотоварищами Александрийцов; оне существуют во всех обитаемых местах Египта и равномерно рассеяны в Нюбии и даже в Абиссинии. Следовательно чрезмерный жар им не есть противен; однакож вдоль Западного берега Африки их не видно; почти от Белого мыса занимают их места Бенгали ⁶⁴, Сенегали ⁶⁵ [123] и маленькие Сенегальские воробьи ⁶⁶; а как после мною сказанного не могу я приписать причину ceгo действия большому жару, но полагаю, что оное произходит от разницы питательных трав, в тех странах Африки употребляемых. Пшеница и с оною сходственный хлеб сеятся в Египте, в Нюбии, в Абиссинии, также и в Барбарии, но в окрестостях Белого мыса она не в употреблении. Негры, живущие на Полудни сей полосы земли, вместо оной, употребляют другие питательные растения, а зерны сих трав не суть уже пища, воробьям приличная, так что естьли они и не посещают все те земли, в которых родится пшеница, то по крайней мере наверно известно, что они никогда не основывают жилищ своих в тех местах, где оный хлеб и ему подобный не сеют.

Скоротечное обозрение некоторых произведений живой природы оживляет утомленное воображение, парящее над развалинами и гpyдами камней. Да возблагодарим матерь всех существ! да возхвалим навсегда неизменимое ее благотворение! Она хотела на красноватой и сухой земле, и посреди ужаса разрушения, сохранить предел, на котором, не взиpaя на усилие варваров, ее не знающих, умела она явить некоторый блеск красоты своей. К немалому сожалению удаляются шаги, отвращаются взоры от такового места, которое [124] сравнение делает столь прелестным. Перо мое старается разделить с Читателем испытываемые мною там приятные ощущения; но должно поспешить достичь до страны, в которой Природа обнаружила все свои сокровища. Сия мысль ободряет мой дух: ибо должно нам еще переправляться чрез пески и посетить мрачное жилище мертвых, Катакумбы (подземные пещеры).

Они от канала не в дальном расстоянии; их можно уподобить галлереям, которые под землею, или лучше сказать в каменной горе, далеко простираются. С начала уповательно были они каменоломни, из которых добывали камень, потребной для построения домов в Александрии, и предоставя жителям сей страны нужные материалы для обиталищ во время жизни их, сами по себе соделались последним их пребыванием после их смерти. Хотя они довольно пространны, однакож не требовали весьма многотрудной работы: ибо слой камня содержит в себе много извести и весьма мякок; камень сей столько же бел, как и Мальтийской и, подобно ему, твердеет от содействия воздуха; но Мальтийская гора совсем обнажена, а Египетская напротив обыкновенно бывает покрыта песками. Должно без сомнения полагать, что, в рассуждении малой твердости горы сей, древние Египтяне обмазали внутренность галлереи некоторого роду составом, который приобрел столь великую прочность, что его с превеликим трудом разбить можно. Большая часть сих подземных аллей совсем обвалилась. В малом [125] числе тех, в которые еще вход свободен, видны с каждой стороны три ряда гробниц, одна на другой поставленных. Оне вытесаны не вдоль, так как в Мальте, но поперечно. Главные их стороны представляют плоскость, имеющую склонение во внутрь, так что дно гроба гораздо уже верхней его части. В конце некоторых из числа сих галлерей есть отдельные комнаты с их гробницами, назначенные конечно для погребения какого нибудь семейства, или особливой степени граждан.

Естьли верить Аравитянам, то оные пещеры имеют подземельное сообщение с пирамидами Мемфискими. Подобное мнение об их беспредельном пространстве кажется увеличено, но однакож не превозходит оно другие исполинные работы Египтян, и достойно быть изследованным, но заподлинно однакож известно, что они простираются до самого моря в конце старой гавани; по крайней мере три грота или впадины, в береговой скале существующие, и которые Европейцами неправильно украшены наименованием Бань Клеопатры, кажутся быть продолжением оных.

Я видел у входа в Катакумбы многих Камелеонов ⁶⁷. Теперь уже заподлинно известно, что перемена в них цвета ни мало не произходит от представляемых им [126] предметов; что разные, ощущаемые ими чувствования умножают, или уменьшают степень колеров (красок), коими весьма тонкая, покрывающая их кожа, бывает как будто бы распещрена, или накроплена; что они не довольствуются столь малосочною пищею, каков есть воздух, стараются сыскивать сего гораздо питательнее корм, поглощая мух и других насекомых, и что наконец все, что рассказывали чудесного об оном роде ящерицы, есть ничто другое, как сцепление басен, которые до наших времен обезславили Науку естества. Я сохранял у себя нескольких Хамелеонов не для того, чтоб желал повторить изпытание Корнелия ле Брюна, важно уверяющего, якобы Хамелеоны, которые у него жили в Смирне, в его комнате, питались воздухом, и потом объявляет, что они вскорости один после другого умерли ⁶⁸. Мое намерение состояло узнать, коликое время могут они пробыть без пищи. Мною взяты все нужные предосторожности, чтоб они совершенно оной лишены были, пользуясь однакож всегда свободным и открытым воздухом. В таком положении жили они двадцать дней; но какая была их жизнь! из жирных, когда получил я их, скоро учинились весьма тощими. Купно с их толщиною постепенно лишились своих цветов и проворности; кожа их соделалась багровою и наморщенною, приклеилась к костям, так что они казались изсохшими прежде конца бытия своего. [127]

Катакумбы також не редко служат убежищем Шакалам, коих в сей части Египта великое множество; они обыкновенно ходят большими стадами и бродят около жилищ. Вопль их смущает человека, а особливо ночью. Оный ecть род вижжания, которое уподобить можно пронзительным жалобам разного возраста детей. Они с жадностью пожирают мертвые тела и всякую падаль; одним словом, будучи столько же свирепы, сколько плотоядны, суть и для людей не безопасны.

Все, что писали Авторы о волке и даже о лисице Африканской, принадлежит и касается до Шакала: ибо, согласясь, что оные животные имеют между собою довольно сообразности, однакож известно и верно, что в сей части света ни волков, ни лисиц не бывает. Шакал в Египте называется Деиб. Фелазги, или деревенские жители, без сомнения последуя какой нибудь народной басне, также именуют его Абу Солиман, отцем Солимана.

Сии лютые звери без малейшего страха подходили к Александрии; бродили ночью вокруг ее ограды, и часто перескакивали чрез оную сквозь проломы, которые в ней по местам находились. Они входили в город, искали там своей добычи и наполняли его своим воплем: род сообщества, достойное городских жителей!

Но животное, гораздо сего смиреннее и больше удивления достойное, которое делает себе подземельные жилища в окрестностях Александрии, есть Жербуаза, или Иербо.

Комментарии

37. Род небольшого судна с низкими бортами и с веслами, употребляемого на Средиземном море.

38. Словарь Мальтийского языка, сочин. Антонием Вассалием, напечатанной в Риме, в 1796. Зри Энциклопедической Магазин, редкое и любопытное собрание, Часть 4 второго года, стран. 139.

39. Chien epagneul. Шиен епаниол.

40. Bichon. Бишон.

41. L. Falconisus, Л. Фалконизус.

42. Procellaria pelagica. L. Процеллария пелагика. Малая бурная птица. Озер. Часть II, стран. 162.

43. Pafferinette, пасеринет. Бюфон разкраш. фигур. № 579, фиг. 2. Motacilla Pafferina L. Moтасилла пасерина Лин. Травник, Озер. Часть ІІ. стран. 123. Щевранок, Слов. Акад. Гмелин, Часть І, стран. 3.

44. Motacilla baarula, Мотасилла баарюла, Лин. желтобрюшка, Слов. Акад.

45. Путешестие в Грецию, Г. Сонниния, будет составлять 4-ю и 5-ю части сего собрания путешествий.

46. Уповательно, что сиe место есть самое то, которое Страбон и Птоломей в их Географии означают под названием Derrhis extrema, Деррис экстрема.

47. «На Западном краю сего озера (озеро Мареотис) видна башня Аравитян, которую той страны жители называют Замком Абусира. Действительно вид его представляет четвероугольной Замок, восьмидесяти футов вышины, коего каждая сторона имеет двести пятьдесят футов ширины; построен из прекрасных лещадных камней, стены его четырнадцать футов толщины. На четверть мили расстояния от оного Замка есть снизу четвероугольная, сверху круглая башня, а в шести милях от сего места, следуя всегда к Востоку, существует другая, на стенах которой видны остатки Арабской надписи. Все cии здания разрушаются.» Гранжер, Описание путешествия в Египет в 1730, стран. 221.

48. Примечания Беллона. Книга 2, Глава 19.

49. Название славного Птоломеева сочинения об Астрономических примечаниях.

50. «Индусцы говорят отменно громогласно, что и показалось мне весьма неприятным до тех пор, пока привычка, которая делает нам все сносным, меня к наречию их приучила.» Письмо частного человека, бывшего несколько лет в воинской службе Аглинской компании в Бомбее, помещенное в Путешествиях в Европу, Азию и Африку, Макинтоша, Часть I.

51. Гражданин Вольней упоминает об оном произшествии в своем Путешествии в Египет и Сирию. Между его и моею повестию есть некоторая разница. Я описываю его точно так, как рассказывали мне об оном очевидные свидетели, у которых все обстоятельства сего дела сохранялись в памяти.

52. Записки Барона Тотта, Часть II, стран. 180.

53. Путешествие Рихарда Покока, Часть I, стран. 493.

54. Покок, на той же странице.

55. Путешествие Г. Монкониса, 1695, Том I, стран. 307.

56. Письма о Египте, Часть I, стран. 26.

57. Путешествие Павла Люка, учиненное в 1714, Часть II, стран. 22.

58. Письма о Египте, Часть I, стран. 27.

59. Описание Египта, переводу Савария.

60. Читатель может прочесть примечание Российского Переводчика в Предисловии сего Путешествия.

61. Мне не возможно было оные видеть.

62. Вес-figue, Бэк-фиг, Бюфон Естеств. Истор. птиц, разкраш. фиг. № 668, фиг. I. Motacilla ficedula Linn. Мотасилла Фиседула, Линн. винно-ягодник, Словарь Академ.

63. L’alouette, Лалует, Бюфон Естеств. Истор. птиц, разкраш. фигур. № 363, фигура I. Alauda arvensis, Linn., Алауда Арвензис, Линн.

64. Le Bengali, Бенгали, Бюфон Истор. Естеств. птиц, разкрашен. табл. № 115, фиг. I. Fringilla Bengalus, Lin. Фринжила Бенгалюс, Линней.

65. Сенегали, Senegali, Бюфон, разкрашен. таб. № 157, фиг. I и полосатый Сенегали, № 157, фиг. 2. Fringilla Senegala, Linn. Фринжила Сенегала, Линней.

66. Бюфон разкрашен. табл. № 230, фиг. 2.

67. Cameleons, Камелеон, Ласепед, Истор. Натур. четвероногих, яйца несущих; Lacerta chamoeleon, Linn. Ласерта Шамелеон, Линней. Хамелеон. Озерецк. III, 20. Слов. Акад.

68. Путешествие на Восток, Часть I, стран. 515

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие господина Сонниния в Верхний и Нижний Египет, с описанием страны, нравов, обычаев и религии природных жителей. М. 1809