ШАРЛЬ СИГИСБЕРТ СОННИНИ

ПУТЕШЕСТВИЕ

Причины ревности путешественников обнародовать свои открытия. – Побуждение Автора удержаться скорым изданием книги своей. – Затруднения, могущие повстречаться с путешественником, cnешившим обнародовать свое сочинение. – Путешественники. – Гасселквист и Савари. – Нынешних времен путешественники в Египет.

Начать в 1799 году описывать путешествие, оконченное в 1780, есть нерадение, которое показаться может удивительным. Ни один путешествующий не употреблял столько медлительности показать себя в большом Свете. Почти все, напротив, спешили по своем возвращении, сделать известными труды свои и открытия. Подобное усердие, без [2] сомнения весьма похвальное, есть и естественное. Действительно, когда кто имел дух, так сказать, предать себя на произвол судьбы в странах отдаленных, необитаемых, или, еще тою хуже, обитаемых народами, у которых начатое и не совсем довершенное просвещение гораздо опасней даже состояния дикого человека. Когда кто был одарен твердостию, могущей, преодолеть все препятствия, нужною неусыпностью превозмочь на всяком шагу встречающиеся затруднения, и крепостию, которая поддерживает посреди трудов душевных и телесных от подобных предприятий неотлучных; наконец, когда способности, опыт или щастие соделали человека в состояние превзойти многочисленные неудобности, и избежать не меньше того многочисленные опасности: тогда, признаться должно, можно почесть удовольствием, настоящим наслаждением, описывать разные приключения, сделавшие впечатление в продолжение путешествия, противуречия, утомления, опасности, коими жизнь путешественника попеременно была обуреваема, или yгрожаема: ибо, естьли приятно напоминовение прошедших бедствий повесть оных ещё того приятнее.

Естьли к оным, единственно личным побуждениям, но которые совсем тем всегда почти возбуждают всеобщее внимание, человек, подвергнувший себя нечаянностям дальных странствований, присоединяет намерениe, больше превознесенное, причины, больше уважения достойные; естьли, будучи восхищен любовию к славе или, что единое, любовию [3] к общей пользе, он довольно был щастлив, чтоб увеличить округ познаний и приобресть Науке новые пределы, дать отчет в трудах своих, есть священная обязанность, которую непременно исполнить должно, и всякое умедление, всякое небрежение равномерно суть достопорицательны. Перо мое, по наружности, написало собственное мое обвинение: ибо в удивительном множестве людей и вещей, мною видимых в течение двенадцати лет путешествий и примечаний, не возможно, чтоб собрание мое не заключало много любопытных и совсем новых предметов. Я не имел недостатка в ободрениях. Приятели, прославившие себя Науками и Словесностию, понуждали напечатать мои Путешествия, и Бюфон, удостоивший меня быть некоторое время coyчаствующим в безсмертных трудах своих; Бюфон, сие чудо велеречия и любомудрия, писал ко мне в 1781: «Я не сомневаюсь, чтоб вы не собрали множества превозходных примечаний, коих издание в Свет сделает вам много чести.»

Но я не наслаждался свободою заняться трудом, требующим душевного спокойствия, веселости духа. Как я был удален, увы! вкушать сии плоды благоденствия! Природа, так сказать, предназначила мою участь. Имея пылкое воображение, привязанность к Наукам, страсть к открытиям, хладнокровность мужества; будучи одарен непоколебимым физическим сложением, казался быть назначен для самоопаснейших предприятий, на изполнение дел, совсем необыкновенных и по долговременном упражнении в сего рода деяниях [4] в цветущих еще летах, когда возвратился в отечество, сия самая Природа, наградившая всякого из нас особыми расположениями, казалось наказывает меня за мою недеятельность и покоище, и в то же время обвинять Правительство, не умеющее никогда различать и помещать людей в пристойное им место, ни почтить себя выборами, не бывшими оскверненными ковосплетением, или корыстолюбием. Сие кpепкое сложение, сносившее знoй климата Африканскего, язвительную сырость Экватора в Южной Америке, которому чрезмерные утомления и всего лишения вредить не могли, разрушилось томлением спокойствия. Тяжкие болезни возпоследовали одна за другою; мрачная задумчивость заступила место действию ума, и несносное души волнение скоро последовало за спасительным движением тела. Отсутствие, несколько лет продолжающееся, возбудило и ободрило алчность некоторых родственников. Чтоб возвратить то, чего они меня лишили, надлежало мне вступить в место, называемое Святилищем правосудия, и которое было, поистинне сказать, ничто другое, как лавиринф, или храм ябеды, коего стены, вооруженные острыми крючьями, зацепляли имущество тех, которые имели дерзновение входить в оное. С другой стороны люди, заставившие меня тужить даже о дурной совести большой части Восточных жителей, о грабительствах Аравитян; люди, между коими блистала тогда женщина, рожденная на поношениe своего пола и стыда рода человеческего; люди, существа коварные и зловредные, [5] коих общество являет довольно примеров, и которых, для общей безопасности, полезно обнаружить: М..... У..... Леф..... и другиe, подчиненные мошенники, возпользуясь моим в делах незнанием, непопечительностию о корыстолюбивых заботах, доверенностию, откровением, великодушием и ныне довольно слабым моим нравом, навлекли мне тысячи затруднений, изнурили смутничествами, удручили спорами, и наконец соделавшись дерзкими грабителями, разделили между собою большие лоскуты имущества моего, которое раздробили, огорчая и угнетая жизнь, обремененную страданиями и досадою ¹.

Посреди толиких отвращений, посреди слишком сильных колебаний для чувствительности, которая бы составила блаженство моей жизни, но оной соделалась казнью; посреди сих важных и неприятных отвлечений мыслей, как можно заняться творением, требующим всего моего внимания? Как можно было мне преодолеть другие препятствия, возpaждающиеся от самего существа сего сочинения? Действительно, двенадцать лет, [6] употребленных на обозрение отдаленнейших пределов Света, могут предоставить познаний и сделать человека опытным; но сия жертва не есть дар писания, и привычка в подобных обращениях мало способна составить Писателя. Взирая беспрестанно на образ cвoeго истребления, коим ежедневные опасности ему всякой час угрожают, удрученный утомлениями, обуреваемый почти беспрерывными во всем недостатками, тот, кто посвятил себя на странствования, должен оградить душу свою тpойною защитою, которая бы оберегала его от страха и смущения. Часто бываем окружен людьми свирепыми и бесчеловечными, принужден иногда иметь при себе таковых, которых воздержать весьма трудно, ему должно иногда в сих последних внушать свою неустрашимость; а как не всегда легко сделать можно впечатление в людях суровых, имеюших нрав и свойства от зверя неотдаленные: то и принужден бывает, дабы их привесть в чувство, иногда употреблять и их наречие. Все подобные обстоятельства оставляют по себе признаки, или так сказать следы твердости, которая в глазах непривычных и чувствительных обитает в близком соседстве с грубостию, и неопровержимо содействует в слогe Писателя. Сверх того, стараясь разуметь и научиться иностранным языкам, наконец забываешь и свой собственной. Впрочем нет никакого прибежища к Науке, нет даже времени и свободы заниматься оною. Таковые суть затруднения, которые бы я непременно испытал, и [7] оные преодолевать должен, естьлиб стал писать, свои путешествия тотчас по совершении оных. Естьли путешественник есть исследователь о людях, которых он встречает, следовательно должно ему описывать и Природу, а дабы изобразить ее достойно, надлежит иметь дар оную представить как в убранствe и красоте, так и в изящной простоте ее.

Не знаю, естьли ошибаюсь, но думаю, что по сей последней причине и сообразности, сочинение мое много выиграло медлительностию своего издания, и что я должен благодарить сам себя за то, что последовал правилам Монтания, которой, упоминая о Сочинителях, говорит: Пусть они наперед хорошенько подумают об издании трудов своих; кто их понуждает? Опыты, книга III, Глава 9.

Египет, сие древнее гнездо Наук, где чудеса искусства и Природы друг у друга оспоривали удивление, был предметом Любомудрых наблюдений как древних, так и наших. От Иродота до Волнея. Писатели, равно прославившиеся, размноженные повести о стране, не имеющей на поверхности земли себе подобной, свидетельствуют о любопытстве, которое она вообще возбуждала. Но сие скопление путешественников не препятствует и мне быть в числе оных, и опасность писать о Египте после других, меня не устрашила. Варварство и развалины заступили место учреждений и памятников древности, а затруднения делать изыскания и примечания [8] не допустили нынешних времен путешественников всего видеть. Оставалось после их, так как останется и после меня, довольно предметов, естьли не для зрения, но по крайней мере для внимательного рассмотрения. Все вещи также не представляются в одинаком виде всем примечателям. Подобно как всякой живописец имеет особливую подмалевку и наложение красок, так и путешественник, имея свой особливой образ примечания, собщает оной в писаниях своих. Из сего соединения картин и должно ожидать совершенного познания о столь любопытной стране, тем больше и вероятнее, что от невозможности всего узнать, путешествующий преимущественнее прилепляется к предметам, к которым больше прилежал во время своего учения в юности. Будучи путеводим своею склонностию, а иногда своим изступлением, соображает все с любезным своим упражнением, и пренебрегает, что с оным не сходствует, или от него удаляется. Таким образом и по сей причине часто Ботанист взирает на одне только травы; Зоологист на зверей; любитель древностей на развалины; физик на действие Природы; купец на средства умножить свое имущество; Политик на сношение между народами. Один, пренебрегая подробности, представляет свои заключения в куче без различия; другой пышно превозносит сущие малости; иной иногда жертвует справедливостью велеречию описаний, или силе выражения; а другой, хотя и наблюдатель верный, но грубой и без дарования, делает повести [9] свои отяготительным сухостию слога своего.

Поразительной пример между тысячами других сего пристрастия, которому вверяться не должно, виден в Путешествиях Фридерика Гасселквиста. Сей ученик Линнея, ревностный, но изключельный любитель Истории Естественной, будучи в Каире, хочет посетить пирамиды Мемфиские; но, пришед к подошве сих памятников, столько же удивительных как громадою, так и продолжительностию времени создания своего, скоро отвращает от них взор и устремляет единственно на Муравьев-Львов, коих в песках той страны изобильно; занимается одними насекомыми и удивительнейшее произведение древности не привлекает его внимания. «Как нe великолепны пирамиды, сказал он, но не делают толикого впечатления в любителя истории Природы, и не производят подобного удивления, как трудолюбие и прилежание сих малых животных.» ²

Я не думаю, чтобы все были согласны со мнением Шведского Испытателя Природы, которому, сверх странности сравнения, можно дать на примечание, что не стоило труда ехать до места построения Мемфиса, чтоб возхищаться Муравьями-Львами, которых и в других странах великое множество, даже и в Европе, [10] и что путешественник подвергается посмеянию, когда, упорствуя взирать только на предметы, к которым пристрастился, слова от слова последует пословице: Ne futor ultra crepidam ³.

Надлежит сказать и то, что немногие Французские путешественники до Верхнего Египта доезжали. Ни один из числа прославивших себя в последния сии времена не простирал изысканий своих далее поля Сакараскего, то есть немного проехав окрестности Каира. Сам Савари, издавший в Свете два Тома о Верхнем Египте, никогда не бывал в оном, и уверительность, с которою он о нем упоминает, описываемые им подробности сего путешествия, как будто бы было существенное, помрачили славу сего приятного Писателя. Я довольно знал Савария; видел его в Александрии, на острове Кандии, а потом во Франции. Достойное одобрение писем его о Египте первой части, которую он и не намерен был продолжать, потому что в ней упомянуто о всех местах той страны, в которых он был, его ослепило. Он рассудил прибавить новое путешествие, которого не предпринимал, а по сему и принужден был делать выписки, заимствовать от Иродота, Страбона, Диодора и пр. [11] Щастливее Савария и прочих, я проехал весь Саид, так называют Аравы Верхний Египет, от старого Каира до Ассуана, и под сим воззрением путешествие мое может быть соделается любопытным и внимания достойным.

Но что может больше принудить заняться Египтом, как напоминовение, что страна сия скоро уже не будет во владении угнетаюших ее Мамелюков; что Французы, расторгнув медное иго, под которым жили в скотском положении потомки славнейшего народа древности, предлагают им вольность и средство возвратить Науки и познания, прежнюю принадлежность предков их! Египет, как я его описываю, скоро не будет тот, которой я видел; чрез несколько дней протечет великое пространство времени, и я, при жизни моей, в цветущих еще летах, буду почтен старым путешественником, подобно как древния Писатели ныне суть в рассуждении нас. Таковые удивления достойные дела предоставлены к изполнению славнейшему народу вселенной. восстанут города из своих развалин; здания, к коим свирепые владетели возпрещали доступ, соделаются известными; те, которые невежество и грубость истребить старались, возвратить древнюю славу свою, и многие другие, песками поглощенные, будут явственны. Повсюду образ великолепия заступит место страшной и безобразной картины истребления. Человеческие познания везде быстро распространятся. Каналы, изобильные источники благоденствия, будут вырыты, или вновь изправлены. [12] Торговля всей вселенной получит естественно прежнее свое течение, и чего Фараоны, во всем своем владычестве предпринять не отважились, соединение двух морей, французы, предводительствуемые новым Александром, коего победы и Науки со рвением венчают, оное представят на удивление столетий. Смущается и теряется разум, взирая на сию беспредельность славы, коею нация французская себя окружила. Гордясь принадлежать к оной, тщеславлюся, что могу посвятить ей плод трудов моих.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Бюфон. – Отъезд из Монбарда. – Корал. – Троглодит. – Лангедок. – Фалангист. – Сбережение рыб. – Смешное приключение. – Залив Лионской.

По возвращении из второго моего Американского путешествия, поехал я в Монбард, где Бюфон желал меня видеть. Прожил у него близь шести месяцов, и сие слишком скоро протекшее время несомнительно есть эпоха в жизни моей, которая оставила во мне приятнейшее напоминовение. Пребыванию моему в оном убежище, храме просвящения и здравого рассуждения, обязан я тем, чего стою. Я был у него зимою: суровость времени удаляла оттуда всех докучливых. Препровождал дни с возхищением, в обществе и трудах великого Мужа, общество, прелестию [13] наполненное, неподверженное никакой перемене и которого я с тех пор не находил нигде. Бюфон не был из числа тех людей ученых, которых Зразм шуткою уподобляет Фландрским обоям с большими лицами, на которые, дабы они производили свое действие, должно смотреть издали. Разговор его был столько же любопытен, как привлекателен, и он украшал его откровенною и непринужденною веселостию, видом добродушие, предоставляющие каждому свободу и удовольствие. К общественным качествам своим присоединял прекрасное телосложение. Имел, подобно как Платон, видную и благородную осанкy; широкие плечи возвещали о его силе; имел чело возвышенное и величавое, и заставлял примечать себя важностию своих поступков. Сверх того имел дар, у старых людей редко бывающий, наблюдал отменное попечение о самом себе, чрезвычайную чистоту и опрятность в одежде: знак уважения и почтительности его к себе подобным.

Правительство назначило Г. Тотта Инспектором всех Французских Контор, учрежденных на берегах Восточных и в Барбарии, а по сему и приказано вооружить фрегат в Тулонском Порте для отвозу его в назначенное ему место. Я получил повеление вступить на сие военное судно и последовать назначению оного; но судьба моя потом переменилась, и я, оставя Г. Тотта в Александрии, поехал путешествовать по Египту. Отправился из Монбарда получил от Бюфона обеты и облобызания, которые почел [14] благословением духа целомудрия. Почта скоро предоставила меня в Марсель, где и пробыл несколько часов.

Один частной человек вздумал разрыть пригорок в окрестностях Сиотата до самого моря, коего воды большими впадинами далеко простирались во внутрь земли в некоторых местах берега. Он утверждал, якобы оные подземные впадины содержат великое множество корала, коего не трудная добыча должна чрезвычайно приумножить ветвь сего рода торговли и обогатить своего изобретателя. Многие об оном письменные проэкты были представлены ко Двору в Версалию, для изпрошения ободрения и помощи. Министр внутренних дел coветовал с Бюфоном, который вручил мне все бумаги, дабы собрать подлежащие сведения и узнать подробности на месте; но, по приезде моем в Сиотат, оное предприятие было уже в забвении, начатые работы оставлены и помышление о них исчезло.

Мне рассказывали в Сиотате об одной странной церемонии, там бываемой всякой год в первых числах месяца Нивоза ⁴. Большое число людей, вооруженных саблями и пистолетами, собирается для отыскания маленькой птички, древними Троглодит называемой, имя, под которым Гено де Монбелиар [15] означает ее в Естественной Истории птиц ⁵. Когда оную находят, что не очень трудно, потому что таковая у них всегда в запас приготовлена, привязывают ее на средину шеста, которой два человека положа на плечи, как будто тяжелое бремя, носят по всему городу. Сей чудной ход, или процессия, оканчивается взвесением птицы на больших весах, а потом пиршеством и увеселениями. Название Троглодита, столько же странно, как и род празднества, к коему оное подало повод. Там называют его Пютуа ⁶, или отцом Бекаса; в рассуждении его цвета, сходствующего с перьями Бекаса, которого полагают произходящим и рожденным от Пютуа, или Харька, великого истребителя птиц, но от которого ни одна не раждается.

На возвратном пути в Марсель остановился я в Касисе, где заведены две фабрики на которых работают и шлифуют корал, коего большая часть отправляется на Африканские берега, и там бывает променена на людей. Виноградники, сей городок окружающие, предоставляют белое вино, которое довольно прославляется.

В Марсели было известно, что вооружаемой в Тулоне фрегат скоро в готовности быть не может. По сей причине рассудил я между тем съездить в Лангедок, и в [16] препровождении Секретаря Господина Тотта отправился сухим путем в город Цет коего славной Вернет изобразил на картине прекрасной вид. В некоторых около города прогулках собрал я волканических веществ, а вдоль берегов несколько раковин и других морских произведений. Был немало удивлен видеть на самом даже берегу моря и в сырой траве удивительной род жука редкой в Северной части Франции, и коего украсим наименованием Фалангиста ⁷, по удостоверению, якобы длинные ости лат его, или крыльев, похожи на пики, коими были вооружены воины фаланги Македонской. Вот, что последователи порядка в Истории Натуральной называют простыми названиями. Как можно назвать простым такое имя, для вразумения коего должно иметь верное сведение о древности! Линней означил сего ж насекомого под названием великана Тифея, без сомнения не заключающего также в себе ничего простонародного, и которое кажется не совсем прилично жуку в четверть вершка длины, коего свойство есть, прятаться под кал скотины.

Те, котоpые занимаются собраниями редкостей, до Истории Естественной принадлежащих, известны, как трудно сохранять природной цвет на рыбах. Извлеченные из [17] жидкости, в которой обитают, лишенные влажности, без которой обойтися не могут, скоро теряют с жизнию блеск и отцветок чешуи своей: бледная кожа их обращается в темную и багровую краску, и в кабинетах наших не имеют уже они той жизненной наружности, которая кажется будто бы еще оживляет других животных. Всевозможное совершенство, до которого достичь было можно в оном искустве, видел я у Г. Бориеса, Медицины Доктора, в Цете. Он прилежал и занимался историею и приуготовлением рыб. Собранные им в оном роде образцы сохранили хотя не блеск, но по крайней мере часть красоты живой Природы. Сей Испытатель Естества не хотел мне открыть тайны способа сбережения своего; однакож обещал сообщить Бюфону на некоторых условиях. Неизвестно мне, что воспоследовало от переписки, которую старался я учредить между ими.

Мы посетили состоящие с одной стороны Баларукские целительные теплицы, а с другой Фронтиниянские виноградники, которые производят тот крепкой и благовонной напиток, коего чрезмерное употребление не редко отправляло людей на теплые воды.

Наконец настояло время возвратиться к берегам Прованса, и мы решились ехать туда мopeм. Дого ворились ценою за проезд со Шкипером одной стоявшей в Цетском Порте тартаны. Ожидали в трактире назначенного к отъезду часа, как запыхавшийся Шкипер прибежал и объявил нам, что Г. [18] Коммендант города требует, чтобы мы к нему явились, где другие на сей же тартане отъезжающие особы уже находились. Он предупредил и сказал мне, что Г. Коммендант чрезвычайно гневен, а особливо на меня за то, что, будучи Офицер, отъзжал я из Цета без его соизволения. Хотя и мог я освободиться от изполнения столь странного приказания, однакож пошли к Комменданту. Он был инвалидной Офицер и назывался Керелл ⁸. Как скоро меня увидел, подошел ко мне, сказал: Удивляюся, государь мой! что вы меня не посетили; я пригласил бы вас к моему обеду. – Милостивый государь! отвечал я; вы можете великодушно извинить иностранного путешественника, Офицера, не привязанного к сухопутной службе, что не ведал о вашем существовании, сколь оно не есть важное, и обеды совсем не в числе предметов моих изысканий. – Сего довольно, государь мой! сказал несколько смущенный Г.Керелл, вы можете ехать, когда вам угодно; что касается до сего народа, продолжал он с величавым видом, показывая на предстоящих путешествия сотоварищей моих, он может идти; и мне до него нет дела. Мы пошли, и смеялись от доброго сердца сему приключению, коего подобие с именем Комменданта столько было поразительно. [19]

Возстал ветер, взволновалось море, небо покрыто было тучами, все предвещало приближение и наступление дурной погоды. Хозяин судна не очень спешил отъездом; однакож снизошел на наши просьбы, и, подняв паруса, оставил прочие тартаны, которым следовало с нами сопутствовать. Ночь была бурная, и сильная зыбь чрезвычайно колебала небольшое наше судно. Всякому известно, сколь сия часть Средиземного моря, в которую впадает Рон, опасна мореплаванию. От сего и наименована заливом Лионским (Львиным морем) ⁹, яко бывшая, так сказать, жестокая и страшная по причине штормов и нередко бываемых здесь кораблекрушений, а не по названию города Лиона, как обыкновенно думают: ибо оной от сих вод в весьма дальном расcтоянии. Мы претерпели несколько часов беспокойствия и не быв подвержены никакому нещастию взошли в Марсельскую гавань, откуда, ни мало не мешкав, отправились в Тулон.

ГЛАВА ТРЕТИЯ

Отъезд из Тулона. – Пристанище. – Берега Корсики. – Генуа. – Опера. – Остров Эльба и прикосновенные к оному острову. – восставшая буря. – Прибытие в Палерму.

26 Апреля 1777 года, в десять часов вечера, Атталанта, прекраснейший всего Французского флота фрегат, отправился в море [20] из Тулонской гавани. Г. Дюрфорт командовал оным, и на нем находились тридцать две пушки и около трех сот человек военных и морских служителей. Некоторые Особы из Версалии, Г. Тессе с супругою, Г. Дайен, Г. Меунг, получили позволение на оном ехать, и их должно было завозить в Палерму, Мальту и Сиракузу. Сии люди были из числа тех, которых напред сего называли большими Боярами; но они, сложа с себя Придворную гордость, соделались людьми весьма приятными. Госпожа Тессе, благоразумнейшая сего времени женщина, управляла сею небольшою колониею Придворных, и вежливость, приятное и откровенное обхождение начальника, выбор Офицеров, составили из соединения людей на Атталанте любезнейшее общество, такое, какого на море вообразить было не возможно. Г. Тотт имел при себе Кавалерийского Офицера и одного Шателетского Советника, странное собрание и достойное своего изобpетателя. Гражданин Вантюр, ученый Переводчик Восточных языков, бывший потом при Египетской армии, находился и при оном отправлении. Трудно было поместить столь великое число людей. По сей причине принуждены снять с кормы четыре задния пушки, чтоб наделать каюты в комнате, а пороховая верхняя камера так была загромощена наставленными кроватями, что в ней поворотиться не было способа.

Мы выехали при благополучной погоде, которая не долго продолжалась. Ветер скоро поворотился в противную сторону и со [21] стремлением начал дуть с Востока. Небо, покрытое густыми облаками, проливало беспрестанной дождь. На другой день около корабля летали птицы. В числе оных заприметил я горлиц, небольших куличков с цветною на шее полоскою и один Блонжиос. Многие садились на корабельную оснастку, и они столь были утомлены и оглушены бурею, что мы поймали руками несколько куличков ¹⁰ и род птицы Kpaбиe, известной под названием Блонжиоса ¹¹.

Стараясь тщетно подняться под направление берегового ветра, плыли во все стороны, наконец принуждены искать пристанища, и бросили якорь в два часа по полуночи, на другой день нашего отъезда, на рейде Девиниет в заливе Тулонском. Берег, к коему пристал фрегат, высок; весьма различное оного хлебопашество, бастиды ¹², рассеянные одна от другой не в дальном расстоянии, веселой его вид, приятно противообразят позади лежащим бесплодным и [22] сероватым пригоркам, составляющим основание прелестной сей картины. Со всем тем, на склонении оных гор пасутся славные и вкусные бараны окрестностей Тулонских, и питаются сочными и душистыми травами. Земляника, там растущая в великом множестве, имеет приятной запах, и столь вкусна, что я в жизнь мою подобной нигде не едал.

Охота, которую не могли мы далеко распространить от корабля своего, предоставила нам несколько перепелов, возвратившихся уже с зимнего жилища своего. Видели хохлатых куличков. Мне удалось застрелить желтую трясогуску ¹³ и одну небольшую птичку, прежде Бюфона никем еще не описанную, и которую он назвал Гавуе от имени Шик Гавотт, под которым она известна в Провансе, где также ее называют Шик Мусташ, по поводу черных полос, у ней около носа бывающих ¹⁴. Сии последния птички летали парами по кустарникам и по пашням, около бастид лежащим; они совсем не дики и полет их короток, не очень высок и много сходен с воробьиным.

Восточный ветер был стремительный; погода становилась бурная, и мы опустили второй якорь. Пробыли в оном положений до [23] второго Мая, и тогда ветер, сделав поворот от Северо-Запада, позволил нам вступить под парусы.

3 Числа на рассвете остров Корсика был от нас в шести или семи милях, и мы в продолжение пути могли рассмотреть берега его. Лежащие между мысами Калвиа и Корсом самые Севернейшие сего острова состоят из высоких гор, повидимому неплодоносных и составленных из скал с большими проломами. Горы мыса Калвиа, кои защищают пространную и безопасную гавань, суть выше всех, в сей стране острова лежащих; вершина их была покрыта снегом. Видели также в заливе между мысами Корс и Калвием рыжий остров (Изола Росса), не большой и низкой остров, защищающий от Западных ветров глубокую и важную гавань.

Усмотрели многих Марсуинов, или Суфлеров ¹⁵, по поверхности воды плавающих, предвещание почти неминуемое дурной погоды. Действительно невозможно было нам ни приближиться к Корсике, ни продолжать дороги; ветер сделался вдруг противным и к буре склонной; по сей причине и решились пристать к Генуе, куда и прибыли 4 числа, в десять часов по полуночи.

Никто, конечно не ожидает, чтоб стал я описывать город Геную. Он столько уже известен, а особливо с последних сих [24] времен, что я могу умолчать о нем. Только расскажу одно небольшое произшествие, в котором были мы главными действующими, хотя по наружности не весьма важное, но доставляет пример нрава народов, а по сему и достойно быть помещено в повествовании путешественника.

На Генуезском Театре две танцовщицы занимали первое место в балетах; обе получили в удел красоту и молодость; обе были одарены равною легкостью; но Грации сопровождали телодвижения и шаги одной, а танцы и скачки другой единственно являли одни опыты силы, больше удивительные своим проворством. Сия последняя на себя обращала всех внимание и общее рукоплескание; но первая едва удостоена была равнодушием. Свойственно Французам дать понятие о хорошем вкусе; им принадлежало отмстить за презренных Граций. Мы условясь и положа между собою некоторые меры, в первое представление Офицеры и пассажиры заняли разные места в Театре. Как скоро нами защищаемая Актриса явилась на сцену, то и принята нами с восторгом и довольно ясным возклицанием. Несколько Генуезцов пристали к нам; но крики, хлопание в ладоши, стук тростей большой части зрителей, не взирая на наше негодование, утвердили победу другой танцовщицы. Подобная неудача нас ни мало не расстроила. На другой день, собрав новые силы, употребили все способы произвесть как можно больше шуму. Сопротивники наши нам ни в чем не уступали; но как мы [25] рассеяны были по разным частям залы, то и привлекали всегда на свою сторону новых соласников. Таковое противуборствование возбудило внимание Сената, возпоследовал Указ не возмущать Театрального представления. Мы оного не возмущали; но как скоро начинался балет, сумятица восставала больше прежнего. Постановлены стражи по всему партeppy; мы ими не уважали. Наконец после пяти или шести представлений, в продолжение коих сопротивление последовательно уменьшалось, имели мы удовольствие видеть мнение наше вообще принятым. Актриса, которая до приезда нашего заслуживала всеобщие рукоплескания, оных лишилась, и они были обращены к нашей защищенной. Будучи довольны сим торжеством, сделали празднество на своем фрегате в честь обех танцовщиц. Та, которой расстроили мы успехи, весьма вежливо приняла наше приглашение, и мы употребили все способы извлечь из ее памяти небольшое злоключение, коему мы были причиною.

На oнoм же Театре видел я в первый раз сии посрамленные существа, имеющие только вид человека. Принесенные в жертву корыстолюбию приятнейшего искуства, приобретают они, со вредом собственного бытия своего, ясный и сладкогласный голос; но не свойственный природе, потому что он не есть мужеской, ни женской. Ни одно Государство в Европе не осквернило себя подобным преступлением, неизвестным никаким народам, но предоставленным Попам, по ту сторону [26] Английских гор живущим, тем, которые мещут проклятия за все и на всех; но не страшатся составлять хоры, назначенные прославлять величие божества и наполнять храмы согласными голосами нещастных жертв, коих, из варварского мудрования, изключили они из числа человеков; но чему трудно поверить, есть то, что сия мысль изувечения возприяла своё начало в женской голове. Славная в древности Королева, Семирамида, сокровищами, могуществом, победами и блеском царствования своего, превознесенная свыше простых сметных, Семирамида первая подала пример бесчеловечия, помрачающего ее жизнь и деяния.

Пашеротти, которого незадолго пред сим временем Бридон видел на Палермском Театре, и коего превозносит таланты, находился тогда в Генуе. Как не велики похвалы, приписуемые Английским путешественником сему певцу, но я нашел его гораздо ниже славы своей. Правда, что хотя голос его и наполнен приятством, но игра без чувствования и речь без жару; надлежало его слышать, но не смотреть на него. Хотя он еще был молод и строен, но поступки и ухватки его имели в себе нечто робкое, принужденное, что совсем безобразило его пение. Впрочем, исполнял он все, что имели право от него требовать. Действительно, сила действия и выражения была несонравственна изуродованному его положению.

Будучи одержимы противными ветрами в Генуэзской гавани целые десять дней, [27] наконец 13 мая в 6 часов по утру, отправились в путь, и с помощию сильного Северо-Восточного ветра скоро удалились от величественных и прелестных берегов сей прекрасной части Италии. Позади нас приморские Алпийские горы представлялись в виде беспредельного амфитеатра, покрытого вечным снегом. Высокие горы, лежащие вдоль залива Ласпеция, слово, Французскими мореходами произносимое Еспеси, представлялись глазам нашим; вершина их была покрыта снегом, и оные показались мне неплодоносными и составленными из каменистых скал, разрезанных в утес. Из оных гор большою частию получается всякого рода прекрасной мрамор, привозимый из Италии. Мы оставили в левой стороне остров Горгону, состоящий под владением Герцога Тосканского. Оной не весьма пространен, фигуры несколько кругловатой, и по горам своим издалека приметен; оные горы с береговыми показались мне одного свойства. Мы плыли потом между мысом Корсом и Капрариею, небольшой остров, простонародно называемый Кабрер, владения Республики Генуэзской. Оный составлен из почти бесплодной каменной горы, на которой однакож есть селения, которые снабжают корабли хорошими матросами.

14 ветер перестал нам благоприятствовать; по сей причине и принуждены продолжать поперечное плавание между Корсикою и островом Элбой, из числа владений короля Неаполитанского. Остров сей имеет две хорошие гавани, и на нем происходит [28] мраморная ломка, но особливо прославляется железными рудниками и своими горнами, на которых работают сей минералл, следуя способу, описанному Артиллерии Капитаном Тронсон дю Кудре. Способ оной хозяйственнее, скоротечнее и гораздо выгоднее посредства высоких печей, в прочих местах в Европе на заводах вообще употребляемых, и оной предоставляет железо, не уступающее добротою лучшему Шведскому, мягкостию и твердостию, и гораздо больше, чем оного выходит из обыкновенных горнов, не требуя излишних издержек. Железные и магнитные рудники, на острове Элбе находящиеся, делали мореходцам приближение к нему весьма приметными переменами, коим компас бывает тогда подвержен.

Часть берегов Корсики, лежащая между мысом Корсом и Бастию, одного свойства с противным ей берегом, о котором уже упоминал, то есть, составлена из крутых гор, в числе которых самые возвышенные были тогда покрыты снегом. Город Бастия изображал нам приятную наружность, построен на склонение пригорка; гавань оного военных кораблей помещать не может, но для малых судов чрезвычайно удобна.

Около полудня восстал попутный ветер, и мы прошли близ Монте-Кристо, необитаемой и бесплодной скалы, лежащей к Югу и в недальном расстоянии от острова Элбы, от которого кажется она отделена каким либо сильным потрясением, в здешних водах не редко бывшим. Черта, [29] соединяющая сии оба острова, и поднесь явственна, и я уверен, что Планоза (Плануз, или плоский остров), камень почти наровне с водою, между ими находящийся, некогда составлял часть оных. Mне сказывали, что сей последний камень служит убежищем великому множеству фох ¹⁶ и гоенландов ¹⁷.

Мы увидели позади корабля стадо петрел, мореплавателям известных под названием бурных птиц ¹⁸. Когда оне к нам прилетали в три часа по полудни, время было прекрасное, ветер дул с Юго-Востока, море почти не колыхалось; но в семь часов с сильным стремлением ветер перешел на Юго-Запад, небо покрылось тучами и предвещало непогоду, ночь была претемная и часто повторяемые молнии усугубляли ужас оной; море страшно взволновалось, и мы наконец были принуждены плыть во всю ночь под нижними парусами. Сия незапно восставшая буря продолжалась до полудня 15 числа. Мы находились тогда поперег устья Вонифатия, или залива, отделяющего остров Корсику от Сардинии, в двенадцати или пятнадцати [30] милях от берегов твердой земли. Редко можно плыть в здешних странах, не быв подвержену непогоде. Море, отшибаемое совсем в противную сторону большим пространством берега и бесчисленными подводными камнями, колеблемое ветрами, коих многие проливы часто переменяют склонение, обыкновенно бывает здесь бурное и неспокойное. Во время утренней непогоды горлицы и перепелки, думая сыскать на корабле защиту от бури, на оной прилетали; но сие негостепримчивое убежище не избавило от смерти сих нещастных путешественниц. Все они допускали брать себя руками, будучи столько утомлены и изпуганы родом смятения стихии, посреди коего находились. Я заприметил, что горлицы прилетали парами. В некотором расстоянии от корабля с одной стороны многочисленные стада морских свиней покрывали воды, а с другой большая черепаха тягостию своею обременяла поверхность оных.

16 Паки претерпели незапную бурю, от Запада-Юго-Запада восставшую, но не столь сильную, как первая; а 17 увидели Устику, остров, зависящий от Сицилии. Оной имеет не более четырех миль окружности, и кажется обработанным. Сие место было пристанищeм в оных водах грабящих морских разбойников, не взирая, что Король Неапольский, дабы удалить их оттуда, года с четыре тому назад решился построить на оном изрядную крепость. Мы имели также пред собою в виду возвышенные берега мыса [31] Сент-Витто в Сицилии, и в десять часов вечера опустили якорь у входа в Палермскую гавань.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Морские почести. – Аглинские путешественники. – Палеpма и оного города окрестности.

Дело было немаловажное условиться, каким образом военные корабли обязаны салютовать и быть салютуемы в Портах иностранных Держав. Всякой Коммендант имел на сей случай особенные предписания, и естьли приказано им наблюдать славу флага своего в сражениях, то не меньше того строго повелено не обесчестить оного в обряде отдаваемых ими почестей, или тех, которых они имеют право требовать. Сей тщеславный церемониал не редко бывал источником важных раздоров, могущих поколебать спокойствие народов. Начальники, привыкшие заниматься вздорами, делали из сих подробностей свое важнейшее упражнение. В числе подобных бывали в Смирне, Восточной гавани, больше всех посещаемой Европейскими судами, таковые, которые выдумывали способ исключительно присвоить себе пушечные выстрелы, коими все купеческие суда обязаны почтить военные корабли, какой бы не были нации, при входе в гавань, и спешили отвечать за таковую оказываемую честь даже [32] прежде окончания оной, страшась, чтоб корабли других Держав не приняли ее на щет свой. Как будто бы слава оружия могла состоять в вещах, столь маловажных, единственно способных наполнять одне пустые головы и совсем непристойных военным людям, искусству и храбрости коих препоручены крепости, назначенные наносить чрез пространство волн страх неприятелям отечества и покровительствовать торговле, потому что сие простое упущение уважения, которое от обиды совершенно отличить должно, больше унижает виновника оного, нежели имеющего право требовать сей почести. Я думаю, что многие помнят, с каким хладнокровным равнодушием один Голландской начальник в Индийских морях отвечал Бугенвилю, которой велел его спросить, что естьли корабль eгo будет салютовать Голландскую крепость: то каким образом будет ему ответствовано на сию почесть? Когда снимаю я предо кем шляпу, отвечал иностранец, то с моей стороны исполняю вежливость, которую оказать ему почитаю себя обязанным; но нe справляюсь наперед, возвратит ли он мне поклон мой и снимет ли свою!

Но как то ни есть, мы были принуждены повиноваться обряду, и как скоро Атталанта стала на якоре в Палермском Порте, то и отправлен Офицер к Сицилийскому Вицерою с поздравлением, и дабы решить с ним важный вопрос о салютациях. Было постановлено, что фрегат должен сделать пятнадцать выстрелов и что цитадель обязана [33] отвечать толиким же числом. По сему условию салютовали мы крепость; но ожидали более двух часов, не получая никакого на оборот ответа. Впрочем не могли мы негодовать или досадовать за таковое странное замедление, ибо имели в виду трудившихся без отдыха канонеров, которые старались всеми силами приподнять несколько до половины в землю зарытых пушек, и постановляли их на деревянные обрубки вместо лафетов, дабы сделать их к стрельбе способными. Таковое было тогда положение артиллерии Сицилианской. Варварские разбойники, будучи об оном известны, умели употреблять таковую оплошность в свою пользу, ибо приезжали в самую гавань и уводили корабли из оной.

Вицерой прислал своего Офицера поздравить нас с приездом, и пригласить на Конверзационе: сим именем называются беседы, собрания, бываемые в знатных домах Италии.

Мы пробыли в Палерме три дня. Я употребил их на скорое обозрение того, что могло обратить любопытство как в городе, так и в окрестностях оного, уже известных как по разным описаниям, так и прекрасным рисованным видам. Равномерно также скоро опишу все, что столь краткое пребывание позволило мне заприметить.

Гавань полукругловатая, лучшая и безопаснейшая в здешних водах, защищена крепостию, коей артиллерия как уже выше упомянул, ничего страшного не заключает. Город, предместия и гульбища, около лежащие [34] представляют амфитеатр, сколько приятный, столько и разнообразный. Хребет пустых и бесплодных гор возвышается позади города и делает положение его больше изобразительным. Он окружен четверыми прекрасными воротами; две улицы, к оным прикосновенные с концов, и пересекая одна другую почти в средине, составляют небольшую площадь, Оттанголо называемую, с которой видны все четверо ворот. Оные улицы размеряны по прямой линии, широки, хорошо выстроены и намощены большими камнями. Ввечеру на самой длинной и главной из сих двух улиц великое множество освещенных лавок и кофейных домов, большое число проезжающих карет с зазженными фонарями, и толпа пешеходцев, друг пред другом спешивших, приводят на память великолепие и шум улицы Св. Гонорея в Париже. Сицилианцы, свыше степени рабочаго человека, иначе не ездят, как в каретах. Здесь достаточной человек почитает за стыд употреблять свои ноги. Число карет чрезвычайно велико, так что чужестранные и призжающие могут нанять довольно хорошую за семь или восемь франков в сутки. Всякой здесь носит шпагу: сапожник с кожаным своим фартуком и замаслянным камзолом; парикмахер с запудреным кафтаном и пудряным мешком, одним словом, всякой ремесленник, выходя из дому в обыкновенном наряде ремесла своего, имеет на боку привешенную длинную Криспинову шпагу, голову покрытую пространными и старым париком, и не редко на носу очки. [35]

Те, которые читали Бридоновы путешествия в Сицилию и Мальту, известны, что он забавлялся и шутил на щет одной француженки, содержательницы здесь трактира, которой один и есть во всем Палерме для приезжающих чужестранцов. Он наполнил половину главы книги своей на описаниe, или лучше сказать на посмеяние болтания и тщеславия сей женщины, и посему поводу распространил свою сатиру вообще на всех Француженок, что конечно не справедливо и не очень вежливо. Но их приятности и любезность, которым все единогласно воздают достойную похвалу, не могут быть помрачены досадою прогневанного Агличанина. Впрочем, кроме Бридона, многие другие Аглинские путешественники поставляли себе удовольствием злословить нашу нацию, а в глазах человека беспристрастного сей дух ревнования и надменности столько же презрителен и посмеяния достоин, как и высокое о себе мечтание госпожи Монтанье (так называлась трактирщица). Дабы иметь случай поговорит с нею о Бридоне, за несколько лет пред нами бывшим в Палерме, остался я у ней обедать. Она знала, что он писал на ее щет колкие и язвительные глумления, и сколько муж и она были обруганы в его книге; но не были ей известны все подробности. Я прочитал ей статью, до ней принадлежащую. Тогда доказала она мне, что Бридон не совсем удалился от истинны, когда описывал ее великою пустомелею: ибо она была неистощима, рассказывая мне небольшие [36] приключения, принудившие ее просить Агличанина искать другой квартиры, и о сей материи так распространила свою повесть, что составила из ней главу, столько же продолжительную, как та, в которой упоминает о ней Аглинской путешественник.

Церкви как в Палерме, так почти и во всей Италии, убраны с великолепием. Некоторые, например церковь Езуитов, столько обременены убранствами и сокровищами, что даже вкус от того страдает; но, сверх прекрасных живописей, кои украшают нутр большой части сих зданий, особливое удивление заслуживает великолепный олтарь церкви Святые Екатерины, сделанный из прекрасного мрамора, и которой, по удивительной игре Природы, составляет около престола широкую закраину, представляющую ветвь с листьями. В Соборной церкве девяносто колонн, оную поддерживающих, из Восточного гранита, порфировые гробницы и oгромная дарохранительница, из лазурева камня сделанная. Священник, отдернув последственно и c большим таинством четыре или пять завесок, показал мне большой деревянной крест, уверяя меня с важным видом, якобы он начат Св. Никодимом, который, будучи преодолим сном во время трудов своих, к немалому удивлению проснувшись, увидел paботу свою окончанную. Желательно только, чтоб она была превосходнее!

Естьли церкви в Палерме убраны великолепно, но за то храм, воздвигнутой Природе и Наукам, в совершенно бедственном [37] положении. Сие служит доказательcтвом, что там больше набожны, нежели любопытны, и имеют болee благоговения к святыне, чем склонности к просвящению. Здешняя кунсткамера или Музеум, представляет беспорядочное совокупление разных предметов, не заслуживающих ни любопытств, ни внимания. Собрание животных почти недостойно воззрения, и состоит из нескольких чудовищ, в спирте сохраняемых, и шкурах, молью изъеденных, и коих остались одни ласкутья. Аббат, надзиратель сего Кабинета, объявил мне, что Езуиты, во время изгнания их из Областей Короля Неапольскаго, оного драгоценнейшие вещи или продали, или увезли с собою. Однако совсем тем сушествуют и поныне несколько любопытных окаменелостей, и прекрасные остатки древности, с коих, сказывал мне смотритель, славный и ученый Гамильтон, Аглинской Посол в Неаполе, снял рисунки и сделал оных описание. Здесь показывают также Анатомические Препараты мущины и женщины, отмечно искусно сделанные одним Сицилийским Доктором, которой еще в живых находился. Фозелло, сочинивший Историю Сицилии, и другие Писатели, упоминали о великанах, которые якобы в Древния времена на оном острове обитали, и о их оставах, или костях, не редко находимых в разных местах, где произходит взрытие земли. В Музеуме Палермском нет ничего такого, которое было бы соответственно, или бы принадлежало к людям росту чрезвычайного. Я желал даже, в рассуждении [38] сего предмета, вступить в разговор с начальником Кабинета; но не возможно было нам разуметь друг друга по причине отменной разности нашего выговора Латинского языка, которой принужден я употреблять, будучи не довольно силен в Италианском. В числе просвященных людей, с которыми имел случай советовать и которых расспрашивал, не нашел я ни одного, которой бы хотя мало помнил, чтоб видал остатки великанов, или бы слыхал, чтоб они когда нибудь существовали, где бы то ни было во всей Сицилии.

Близ лежащие загородные домы суть весьма приятны. Особливо место, Багариа называемое, отстоящее на три мили от города, заслуживает внимание красотою своих полей, разнобразием пашни, плодородием земли и по множеству увеселительных домов, коими оное украшено. Дорога, к нему ведущая, обсажена с обеих сторон сабуром и Индейскими фигами. Здесь представляется глазам постыдное здание, воздвигнутое одним Князем Палагони дурному вкусу: оное столько отвратительно, что даже не заслуживает названия дурачества. Пусть вообразит Читатель наружность Замка, отягощенного множеством каменных статуй, грубо сделанных, поставленных в беспорядке и представляющих чудовищ столь омерзительного расположения, что даже не достойны посмеяния. Внутренность в подобном же вкусе: стены в комнатах облеплены стеклами, расписанными наподобие мрамора; обломки зеркал, отражающие [39] все предметы с тысячу разных сторон, составляют потолоки. Там видимы большие Распятие, пирамиды, составленные из чашек, подносов, кофейников и другого роду сосуда, которой кажется никогда не долженствовал упопребляем быть в Архитектуре ¹⁹. Все вещи расположены таким образом, что они составляют совершенно раздражительное соединение. В церкви, например, находится группа прекрасных Ангелов, которые, будучи совсем нагие, уподобляются живой Природе; посреди их существует большая деревянная фигура, изображающая мертвого человека и до половины съеденного червями. По нещастию оная так искусно сделана, что нельзя при первом взгляде не почесть ее за естественную. Мне сказывали, что из числа женщин, любопытствуя посетить cиe обиталище грубой странности, некоторые падали в обморок, а другия, будучи беременны, испытали над собою весьма неприятные приключения, взирая на сие совершенно отвратительное изображение, напитав сперва зрение с удовольствием, приятною картиною Ангелов. Владетелю сего Замка сделано на имение запрещение, потому что он совершенно разоряется изполнением вздорных и с рассудком несообразных мыслей своих: ибо дом его в городе, сказывают, убран в подобном же вкусе, как и деревенской.

Замок Князя Валгарнера стоит подле дому Князя Палагония, но на оной ни мало [40] не походит. Построение оного расположено в хорошем вкусе, також и убранство; его положение и вид, коим насыщается зрение, отменны; прекрасный Театр, на котором Благородные люди представляют разные пьесы, великолепные сады, приятные водометы, а сверх всего чрезвычайная вежливость хозяина, все содействует к соделанию ceго жилища прелестным.

Избрав свободное время, посетил я также и Монтреал (Монреал), небольшой город, построенной на вершине весьма утесистой горы. K оному ездят по великолепной и вновь проложенной дороге. На отлогистом покате оные сделаны не в дальном один от другого расстоянии прекрасные водохранилища, коих прозрачные и проточные воды прохлаждают путешественника, а между тем по обеим cтopoнaм дороги построены каменные стены, на которые проходящий облокотиться может, не быв подвержен ни малейшей опасности, свободно насыщаясь приятным благоуханием цветов померанцовых и лимонных деревьев, в долине растущих. Вид становится обширнее, чем далее идешь по сей прекрасной дороге, а на вершине оной уже объемлет неизмеримое пространство. В разных местах сей стены существуют многие надписи, которые по большой части суть ничто иное, как только одна игра слов, не заключающая ничего достойного примечания. Пространная церковь, созданная Вильгельмом Добрым, составляет главное украшение Монтреаля; она облеплена мозаиками, а [41] жертвенник изящной работы вылит из чистого серебра.

В числе вещей достопамятных, в окрестностях Палерма находившихся, непременно представляют любопытности чужестранцев монастырь Капуцинов, не в дальнем расстоянии от города состоящий, и коего прекрасные сады служат публичным гулянием. Под оным монастырем показывают пещеру или погреб, разделенный на четыре большие галлереи, в которые проходит свет через отверстия, или окошки, сделанные вверху каждого конца. В оной пещере сохраняются не в теле; но кожа и кости всех отшедших с сего света Капуцинов с самого создания оного монастыря, також и трупы некоторых городских жителей. Есть и особливые гробницы для пышных и знатных Особ, которые даже после своего истребления опасаются быть смешены с прочими смертными. Уверяют, якобы для несомненного сохранения оных тел приуготовляют их, высушивая медлительно на умеренном огне таким образом, чтоб истреблялось одно мясо, а кожа оставалась мало вредимою. Когда они совершенно высушены, облачают их в обыкновенное Капуцинское одеяние и поставляют стоящих на полках, расположенных наподобие ступеней вдоль стен пещеры; голова руки и ноги нагие и ничем не покрыты. Подобное сбережение не есть ни мало приятное. Изсохшая, бледная, похожая на кору и во многих местах треснувшая кожа непосредственно приклеена к костям. Легко [42] вообразить можно, судя по разным кривляниям сего немалого числа изсушеных фигур, вящще обезображенных длинною бородою, колико подобное зрелище есть отвратительное и кто видел живых сего общества монахов, тот может иметь понятие об оном странном собрании мертвых Капуцинов.

Но оставим унылое и печальное пребываниe в котором человек тщетно старается избегнуть свое истребление, и обратим взоры на приятную и одушевленную картину разных произрастений щастливой и изобильной земли Сицилии. Будучи нагрета солнечньм зноем и подземными огнями, земля не отвергает почти никакого посева ²⁰. Хотя покрытая прекрасною зеленью, или обогащенная изобилием пашни, по которому в древния времена остров назывался Житницею Рима; хотя здесь деревья всякого рода покрываются благовонными цветами и плодами, всегда она является в богатом нарядe плодоносия. Чтобы произходило тогда естьли бы рачительнее вспомоществовали ей люди, которые плодородием ее соделавшиеся не столь заботливыми, суть не столь деятельны и не столь рачительны размножать сокровища, предоставляемые им Природою с толиким шедролюбием и благоприятствием. [43]

Женщины, которых я видел в части Сицилии, много посещаемой, все вообще прекрасные. Сказывают, якобы оне к любви весьма склонны: щастливые расположения, коими оне обязаны приятным содействиям атмосферы. Острота климата расслабляет чувствительность и слишком часто ожесточает сердца.

Жирные паствы питают многочисленные стада быков отменной красоты, коих род одинаков с французскими подобными животными. «Однакож всегда они от них разнствуют образованием рогов, которые весьма примечательны по их длинe и правильности вида; оные рога имеют небольшую кривизну, и их обыкновенная длина, измеримая прямою линиею в три, а иногда и в три с половиною фута: все они правильной округлости и фигуры совершенно одинаковой. Дичь всякого рода находится в изобилии, и рябчик, столь уважаемый превозходным вкусом своего мяса, здесь не редок.» ²¹

Море, кажется, будто бы не уступает в щедрости, дабы усугубить несметные пособия, которые земля предоставляет пище и роскошной жизни островских жителей. Рыбы здесь великое множество. Для ловли Тунцов [44] (морcкая рыба) употребляют подобные же неводы, как и вдоль берегов бывшего Прованса. Оных наловлено было столь много во время пребывания моего в Палерме, что рыбаки, носящие их по улицам, преследуемые барабанщиком, продавали их по две с половиною копейки фунт, а несколько пред сим временем, когда стояли мы на рейде о. Виниет, тo той же самой рыбы фунт продавался в Тулоне по шести копеек.

Другое морское сокровище, изобилующее близ берегов Сицилии и оные красными представляющее, есть Коралл ²², промыслом коего занимается великое число лодок. Наконец, дабы ничто не казалось неодушевленным и без движения, птицы Гоёланды во все стороны рассекают воздух быстрым своим полетом по поверхности мачт кораблей, в гавани стоящих, и противополагают прекрасную белизну перьев своих блестящей лазури всегда почти ясной атмосферы. [45]

ГЛАВА ПЯТАЯ

Переезд из Палерма в Мальту. – Измерение морской глубины между Сицилиею и островом Мальтийским, так и между оным и Африкою. – Берега Сицилии. – Пантелерия. – Остров Мальта. – Свойства земли, города и произведений оного.

Мы оставили прекрасную Палермскую гавань 22 Мая, несколько после полуночи. Фрегат был вооружен всеми пушками; ибо орудия, принесенные в жертву спокойствию пасажиров, и коих отсутствие расстроивало порядок корабельной наружности, паки поставлены на свои места. Наши Придворные Бояре с нами расстались. Испугавшись дурной погоды, которую мы испытали на море, а особливо бури, нами претерпенной во время проезда поперек устья Вонифатия, не захотели они более подвергать себя ярости толико непостоянной стихии, и заблагорассудили ехать в Неаполь чрез Сицилию, и потом возвратиться сухим путем во Францию. Их уверяли в Версалии, и я слыхал подобное же мнение и в Париже, якобы военной корабль был непотрясаем посреди волн, и что на нем также покойну можно быть, как в собственном своем доме. Какое было их удивление, когда увидели они, что сия столь пространная и тяжкая махина есть ничто, как бренное игралище ветров и пенистых волн! Мы теряли приятное общество, и я сердечно [46] сожалел, что разлука наша лишала меня случая пристать к Сиракузе и видеть вблизости гору Этну, которую Природа определила быть в Сицилии, будто бы единственно только для того, чтоб явить пример своего могущества как в благодеяниях своих, так и во время своей ополчивости.

Не в дальном от гавани расстоянии изпытали мы совершенное безветрие, продолжавшееся до половины другого дня. Вокруг корабля находилось великое число небольших лодок, упражняющихся в добыче коралла. Мы видели большую морскую черепаху и многих рыб, называемых Средиземного моря Мореходцами Муанами ²³ (монахами), и кои суть род морских псов (chien de mer). Четыре человека солдат Палермского гарнизона скрылись на корабль наш и привели c собою украденную ими лодку. Они были приняты, а лодка отдана рыбаку для отвозу на берег. Из числа оных двое уже были Французские дезертеры. В десять часов вечера Сицилийской Офицер прибыл на корабль к нам, и требовал их обратно именем Вицероя. Они находились под защитою Французского флага; ему было отказано, и Офицер возвратился весьма недоволен худым успехом возложенного на него дела. Мы также с нашей стороны лишились в Палерме двух матросов, [47] в оном городе скрывшихся, которых никак не возможно было нам заменить.

Бюфон с мудрым основанием постановил, что Средиземное море, с начала озеро небольшого пространства, получило в прошедшие времена чрезмерное и незапное приращение в то самое время, когда Черное Mopе отверзло ceбе проход чрез Босфор, и когда оседание земель, которые в том месте, где Гибралтарской пролив, соединяли Африку с Европою, не возпрепятствовало же Океану оросить их своими водами. Он мнил, что почти все острова Средиземного моря составляли часть твердых земель до больших потрясений части земного Шара. Дабы больше утвердить мнение о сих знаменитых приключениях Природы, просил он меня удостовериться в глубине моря между Сицилиею и Мальтою. Мне невозможно было желать лучшего случая, чтоб исполнить его намерения. На корабле нашем находился знающий берега кормщик, старик весьма опытной и во всех частях достойной, который в неоднократных своих путешествиях измерял оную глубину в разных местах. Я возпользовался тихою погодою, чтоб поговорить с ним свободнее об оном, и заключение любопытных подробностей, им к сведению моему доставленных, было совершенно согласно со мнениями Бюфона. Действительно между Сицилиею и Мальтою глубина воды обыкновенно бывает от 25 до 50 шести-футовых саженей, а в средине канала, где глубина должна быть гораздо большe, не находится более ста. На другой [48] стороне между островом Мальтою и мысом Бонд в Африке, еще того меньше воды: ибо лот более 25 или 30 саженей глубины не показует во всей ширине разделяющего оные две земли канала.

С Востока дующий ветер принудил нас плыть к Санта-Витто, возвышенному и в утес растерзанному мысу. Берега от Палерма до оной полосы суть крутые и пересекаемые долинами, коих земля, обремененная сокровищами хлебопашества, приятно противообразит бесплодию в соседстве оной лежащих скал. Вдоль берегов есть довольно глубины и корабли могут приставать к оным без опасения. В скором времени прошли мы между Маретимо и Фавоянном, два небольшие острова, Королю Неапольскому принадлежащие, на которые он ссылает Государственных своих преступников. Плывучи к Мальте, удобно было нам видеть большое пространство отлогистых берегов Сицилии между мысом Марсалла и мысом Писсаро, на конце коего построена крепостица. Вдали усмотрели мы хребет высоких гор, параллельно с берегом лежащих. Время было прекрасное, небо ясное, корабль плыл медлительно по поверхности, тихим ветром едва колебаемой, и мы не могли насытиться зрением обширных полей, украшенных всеми прелестями Природы и разнообразностию трудов земледелия.

По утру, 25 числа, находились мы близ Пантелерии, острова, больше длинного, нежели широкаго, во внутренности возвышенного, и коего оба конца низкие и отлогистые. Один [49] корабельной Офицер наш, которой в предследующем своем путешествии приставал к оному, уверил меня, что на острове находится только один ключ; но что на вершине самой возвышенной горы, то есть, почти в средине острова, есть довольно пространное озеро. Сие озеро без сомнения долженствует быть жерлом погасшей огнедышащей сопки, потому что тот же Офицер нашел там все признаки оного, как-то: лавы, ноздреватые камни (пемзы) и проч. Мореходцы страшатся соседства Пантелерии, а особливо в зимнее время: ибо опыт доказал им, что редко можно проходить мимо оного острова, не изпытав внезапной бури.

Ввечеру видели несколько ласточек; мы находились в четырех милях от Пантелерии, и ветер дул с Востока. 26 числа, в три часа по полуночи взошли в Мальтийской Порт, прекраснейший и пространнейший во всей вселенной. Вход в гавань весьма узкой, защищаем с каждой стороны неприступным замком; корабли должны как можно больше усиливаться передними парусами, дабы иметь довольно ветра или скоротечности, чтоб переправиться чрез сей проход, посредине которого внезапно настигает их безветрие по причине возвышения крепостей, превосходящее вышину корабельных мачт. Обыкновение Французских военных кораблей было салютовать крепости тринадцатью пушечными выстрелами, на которые ответствовано было одиннадцатью. Когда Орденские корабли входили во Французские гавани, то [50] наблюдали подобной же порядок. Естьли Генерал-галера находилась в гавани, то должно было в честь ее сделать еще пятнадцать выстрелов, а когда Генерал посещал Французского Коменданта, которому однакож наперед следовало навестить Мальтийца: то, из уважения к нему, делали тринадцать выстрелов. Каждой Орденской Баллий, которому угодно было приехать на корабль, принят был со звуком пяти выстрелов, так что не редко случалось, что Французской военной корабль, в Мальтийской гавани стоящий, больше издерживал пороху во время cвoeгo там пребывания, чем в продолжeниe всего похода.

Укрепления, защищающие крепость и город, себе на cвеmе подобных не имеют, и они были содержаны с отменным попечением. Известно, что соединенные силы Империи Оттоманской противу сей непреоборимой защиты не имели успеха. Подобное завоевание, или лучше сказать новое чудо, было предоставлено Французской храбрости.

Кровля домов как в Италии, так и во всех Восточных странах, сделана плоская нaподобие терраса. Предместие Валетт, или новым городом называемое, хорошо выстроено; камни, употребляемые на построение зданий и мощение главных улиц, не имеют прочности, когда бывают в дело употребляемы: они твердеют на воздухе, но они суть такой чрезвычайной белизны, которая отягощает зрение, и наипаче тогда, когда отражают солнечной [51] блеск. Дворец Великого Магистра довольно пространен, и как с наружности, так и с внутренности представляет прекрасную простоту.

Мальтийской Орден имел публичное книгохранилище, коего приращение было довольно успешно; приватные Библиотеки Командоров, после их кончины, были отсылаемы в оное; вдвойне находящиеся книги продавались, а вырученные деньги употреблялись на покупку недостающих книг. В оной Библиотеке находились некоторые предметы, до Истории Естественной касающиеся; в числе оных была примечательна окаменелая кость, довольно большая; оную в Мальте полагали быть куском окаменелого дерева, но свойства кости были довольно явственны, и я в естестве ее убедил людей просвященных. Она была часть лядееи большого четвероногого животного, с коей предоставил я рисунок Г. Бюфону.

Другой кабинет редкостей, но больше стоющий, принадлежал некоему Г. Барбару. Не будучи весьма изобилен, заключал драгоценные вещи. И хозяин оного, соединяя вежливость с познанием, с большим удовольствием показывал его приезжим чужестранцам. Сей небольшой музеум содержал несколько прекрасных раковин и любопытные окаменелости; большое число медалей были расположены в искусно сделанных ящиках. В числе предметов художества с удовольствием взирал любопытной посетитель на весьма большую образованную жемчужину; на прекрасную в светлой тени писанную на финифте [52] голову, и на большой хрустальной медалион, с изображением резьбы славного Михел-Анжа. Я не хочу кончить сего исчисления редких вещей, не упомянув об одной из числа странностей, обыкновенно называемых отступлениями Натуры, как будто бы Природа может учинить оные, и кои лучше сказать суть доказательства могущества и удивительной разнообразности ее возможностей. Сие было изображение, мною видимое у Кавалера Деленн, управляющего французскими делами, одной молодой девочки, у которой на лбу находился третий глаз, гораздо больше других двух, и сам по себе стоющий двух глаз: ибо у него было два зрачка и две ресницы; прочая наружность лица походила на обыкновенное. Под оным рисунком было написано на Италианском языке, что сей младенец родился в деревне Монте Алегро де Мерси 31 Января 1775; но надпись не означала, и никто не мог уведомить меня, сколько времени сие одаренное толиким излишеством зрения бытие, существовало на свете.

Мы оставили город, которой от множества карет был весьма шумен. Здесь не презирают ходить пешком, и запряженные лошадьми колесницы со стремлением не прокатывают заботу и смущение по улицам, единственно посвященным гражданам пешеходцам. Один Великий Магистр имел каpeтy и цуг лошадей, которых почти только и употреблял, когда езжал в загородной свой дом. Орденские чиновники и другие обыватели на сей же случай имели легкие колясочки, [53] запряженные одною лошачихою, которую слуга вел на оброти: похвальная предосторожность и достойная быть последуема везде, где человеческая безопасность будет предпочтена буйству роскоши, коей беспорядки в городах многолюдных суть беспрерывной предмет опасения, а иногда орудие смерти смиренного и полезного гражданина. Желательно, чтобы здесь также были в безопасности от пагубных следствий, рождающихся от жертвоприношений Beнepе, по великому числу ее жриц, которые сюда скопляются со всех сторон. Между оными есть всех наций, и их стечение, язвительно противуречущее главному обету Кавалеров, было удивительно вредно для корабельных служителей, посещающих сию прельщающую, но обманчивую и гибельную страну.

Бридон забавлялся, написав, в рассуждении Кавалеров Мальтийских, нелепости, подобные сказке, выдуманной им на щет бедной Госпожи Монтанье, в Палермe. В приезд мой все умы были жестоко противу его ополчены, и сиe произходило не coвcем без причины. Действительно он описывает жизнь Кавалеров, не посещая из них ни единого во все время своего на острове пребывания; его картина, а сей случай не один, в котором можно упрекнуть его, есть несправедлива; и когда упоминает он об обыкновенно бываемых дуэлях между Кавалерами, о крестах, написанных на противной стене того места, на котором один из сражающихся был убит; о наказаниях, коим подвергаются те, которые [54] не хотели выходить на поединок ²⁴: то все оные басни суть непростительные ошибки, произходящие от пера его, обольщенного без сомнения лживыми и слишком безрассудно принятыми известиями. Что касается до меня, тo скажу, что я нашел много приятности в сообществе Орденских членов, с коими имел я некоторое сообщение, и с признательностию привожу себе на память хороший прием и вежливости, оказанные мне многими, а особливо гражданином Доломие, коего Науки поместили в число любимых и знаменитых своих подражателей.

На одну милю расстояния от нового города существует древний или старой город, (Читавехия); в оном Епископ острова имел свое пребывание. Соборная церковь представляет великолепное здание, в коем видимы драгоценнейшие мраморы, в том числе и те, которые известны под названием вер и жон антик (древней зелени и желти). Церковь хотя весьма пространна, но во всю длину обита пунцовым бархатом, обложенным кругом широким золотым позументом. Сии святости посвященные здания, будучи простее в Мальте, чем в Генуе и Палерме, суть, по моему мнению, и прекраснее и в лучшем вкусе. Действительно, удивительное множество украшений, коими церкви в Генуе слишком обременены, не представляют обольщенному [55] взору, как только один блеск, которой, будучи сопряжен с тесным и так сказать скудным построением оных, удаляет от них красоту и величественность, в храме Божества быть долженствующих. С колокольни соборной церкви, хотя на шестьдесят семь миль отдаления, свободно видеть можно гору Этну и густой изходящий из оной дым.

По близости оной церкви есть небольшой грот или пещера, посреди которой возвышается изваянное изображение Св. Павла. Сей Апостол, как известно, у Мальтийцев в великом уважении, ибо они уверены, что он пристал к их острову, и навсегда освободил его змей, коими земля их была заражена. Пещера вырыта в некотором роде беловатой, мягкой и известковой земле, которую обыкновенно называют Мальтийским болюсом ²⁵, Мальтийскою глиною, наименование совсем неприличное, потому что болюс есть земля глинистая, больше или меньше чистая, следовательно могущая претвориться в стекло и которой кислота вредить не может; но напротив земля Мальтийская, будучи с известью одинакого свойства, производит в кислотах кипение и в них распускается. Что до сего принадлежит, то Бюфон последовал мнению большой части Минералогистов, преследователей своих, которые, подражая друг другу, почли Mальтийскую [56] землю болюсом, или глинистою землею, а по сему в своей Истории о минералах и поместил ее в число болюсов; но мудрено отгадать, почему почел он землю Мальтийскую красным болюсом, хотя она бела как мел, с которым впрочем она много сходствует ²⁶. В Мальте известна она единственна под названием Земли Святого Павла. Из оной делают дощечки, на которых печатают изoбражение Св. Апостола, держащего в руке змия; их посылают в разные места Европы, а больше всего в Гишпанию и Италию. От ceгo рода приуготовления получила она в торговле, подобно как и прочие земли и болюсы, на которых делаются разные отпечатки, название терра сигиллата, печатной земли. В Мальте почитается она удивительным лекарством во многих болезнях, а особливо надежным предохранением от лихорадок; но все ее свойства состоят только в том, что, будучи принята во внутрь, производит легкой пот.

Простолюдим не довольствовался тем, что присвоивал земле пещеры Св. Павла [57] качества почти чрезъестественные, но сверх того утверждал, якобы количество ее не подвержено ни малейшему уменьшению, сколько бы оной не было вынуто. В глазах Мальтийского народа есть она источник беспрестанных чудес Св. Павла, а по сей причине земля, его именем называемая, почитается на острову священным веществом. Действительно сказать должно, что умаление ее не есть чувствительное. Можно приписать сие столь свободное произрастение сырости пещеры и малому затвердению земли. Чтоб вывесть из заблуждения людей, утверждающих, якобы она никак не убавляется, должно только дать им на замечание довольно явственную пустоту, причиненную острием орудия, коими оную ежедневно, или лучше сказать ежечасно выкапывают.

Совсем белой лихен (мох) растет на внутренней внешности свода пещеры Святого Павла.

Поблизости старого города существуют великие рытвины, которые в земле рухлой и не имеющей твердости распространить было не трудно. Они разделены на многие ветви, или разделения, коих число столь великое, что даже составляли лавиринф, в котором, естьлиб не взята была предосторожность закласть камнем многие входы сих подземных галлерей, то бы в нем не только заблудиться, но и умереть было можно; в древния времена были они местом погребения, Катакумбы (пещеры), название, под которым они и ныне известны. Из камня сделанные [58] гробницы, лежащие одна на другой и разной величины, помещены по обеим сторонам стен; над некоторыми есть каменной купол, а по видимому должно думать, что и все оные таким же образом были покрыты. Часть оных гробниц, на которой лежала голова усопших, возвышена почти на два дюйма сверх дна; на ней вытесана была форма головы и шеи, так, что сии части тела были вложены в сей род изголовья мертвого. На некоторых гробницах, пошире прочих, были сделаны места для двух голов, без сомнения думать должно, что любовная горячность назначила их для любовников, или для супругов.

Оные катакумбы повидимому во времена, не столько от нас отдаленные, были убежищем жителей Мальтийских, когда остров их, подверженный бедствиям браней, оными не редко был удручен и разорен. Здесь видны две старинные мельницы и изображение Св. Павла.

Остров Мальта лежит почти посреди моря Средиземного, между Сицилиею и Африкою, и простирается в длинных местах на семь миль; большая его ширина более четырех миль не имеет. Он, так сказать, представляется в виде почти обнаженной скалы; но не есть в числе тех каменистых гор, которым острая коса времени едва вредить может, и которые возбуждают мысль совершенного бесплодия. Грунт его земли состоит из весьма белого известкового камня, мягкого свойства, не имеющего большой твердости но которой не отвергает изобилия произрастений. Хотя большая часть [59] многочисленных сего же моря островов были скопищем, или произведением ужасных извержений Природы, но Мальта не испытала их жестокости и имеет совсем иное произхождение. Нет на оном острову ни малейшего следа огнедышущей горы, а естьли и находят здесь лавы: то оне произходят изо горы Везувия, и привозятся сюда для делания мельничных жерновов и для мощения градских улиц. Здесь нет даже никакого могущего превратиться в стекло вещества: все принадлежит к роду извести, изключая талк (каменное сало), гипс и глину; но и сие последнее вещество, здесь весьма редкое, всегда смешано с известковою материею; глины на острове Гозе и больше и она там бывает чище; Гоза, в соседстве Мальты лежащий, зависит от оной.

На островах Мальте и Гозе нет ни единой горы; оба они составлены из равнины, пересекаемой несколькими маловозвышенными пригорками.

Нельзя смотреть без удивления на рачительное искуство Мальтийских хлебопашцев, которые старанием своим достигли до того, что на скале, по большой части обнаруженной, или едва покрытой на несколько дюймов черною землею, основали, или утвердили плодоносие. Дабы соделать сию, по наружности бесплодную землю, плодородною, сии трудолюбивые люди роют гору и оную ломают. Ближайшие от поверхности отломки и которые от соосязания воздуха затвердели, употреблены на сделание около поля ограды, которая, [60] очищая его от камней, слишком твердых, чтоб быть приведенным в первоначальное свое существо, также препятствует дождевой воде увлекать черную насыпную землю. Некоторое отделение сей каменистой горы, с помощию больших трудов, раздробляется на самые мелкие части и на оные насыпают тонкой слой чернозему, за которым иногда ездят даже в Сицилию. Сие смешение есть весьма плодоносное; на оном произрастают всякого роду травы, пшено, хлопчатая бумага ²⁷. Фиги и другие фруктовые деревья здесь также растут успешно; в сей стране созревают те превкусные апельсины, которые, по своему красному телу и приятному благовонию, столько уважаемы в Европе.

Но, признаться должно, что, не смотря на все попечения и труды Мальтийских жителей, поля их не имеют ничего приятного; вид их даже отвратителен. Стены, коими многочисленные владения обнесены, белые камни, желтоватой и сухой грунт земли, почти без деревьев и без зелени, составляют картину, отяготительную для зрения. Хлебопашество тогда единственно имеет веселую наружность, когда бывает вспомоществуемо Природою.

Главнейшим усилением Мальтийского рачения и искуства должно почесть [61] произведения обширного сада, над которым тогда трудились в Сент-Антуане, загородном доме Великого Магистра, на половину мили от города отстоящем. Оной сад действительно можно полагать чудом в стране, в которой столь трудно удобрить грунт земли; во всяком другом месте почитался бы он весьма обыкновенным садом, хотя и был украшен многими цветами, между коими находились редкой крупной двойной мак ²⁸ и отменные скабиозы ²⁹. Дороги в аллеях, наполненные отрывками белых каменьев, были неприятны для хождения и отяготительны для глаз. Великий Магистер, Роган, в оном загородном доме сделал для нас празднество. В городе никто не мог обедать с сим маленьким владетелем, а в Сент-Антуане не всякой имел право сидеть за его столом. Гг. Дюрфорт и Тот, яко имеющие полковничий чин, одни приглашены к оному; но co вcем тем были отделены от особы Великого Магистра всею длиною большого стола. Прочие чиновники сидели за другим столом, за которым были угощаемы Дворянами, ко Двору Великого Магистра принадлежащими, и поистинне сказать можно, что никто из нас не сожалел о скучном и сухом обряде, наблюдаемом при первом столе. После обеда [62] Роган оставил весь церемониал; соединился с нами, и хотел быть соучастником во всех наших забавах.

Хлеба Мальтийского урожая весьма недостаточно для прокормления жителей сего острова. Большую часть оного, скотину, наконец все предметы необходимой роскоши, землю даже, как выше сказано, привозят из Сицилии, которую в точном смысле можно назвать анбаром и базаром Maльтийцев. Отправления, назначенные для привозу сих нужных вещей, называются сперонерами, и как туда, так и обратно приходят отменно скоро: ибо они снабжены искуснейшими и отважнейшими в свете матросами.

Камни, добываемые в горах острова Мальты, почитаются отменными для построения домов; малая их твердость, прежде действия над ними воздуха, делает их удобными на многие потребности, и будучи уже совсем обтесаны, бывают отправляемы в Южные уезды Французских Провинций, в Италию и даже в Восточные страны.

Назад тому немного годов обретено листовое и известковое вещество, которое здесь и известно под названием Мальтийского камня. Из него были сделаны прекрасные вещи, и Великий Магистер Пинто, столь возгордился иметь его в своем владении, что не только запретил вывозить, но даже возпрепятствовал всякому выработывать оной. Его наследик, Роган-Полдюсс, не будучи заражен столь презрительною завистию, я имел случай получить многие необделанные и [63] шлифованые от оного куски, которые мною и предоставлены в Национальной Кабинет редкостей; но настоящая природа сего вещества до сих пop была еще не известна: его полагали вообще быть мрамором, хотя его состав, твердость, а больше всего образование нимало не походили на состав, затверделость и на тягость мpaмopa. Один из числа путешествия моего сотоварищей, которой, к довольному уму и болтанию, не присоединял большого просвящения, утверждая иногда с надменностию самые неправильные мнения, Г. Тот, постановил, что мнимый Мальтийской мрамор есть каменное сало (талк). Сие мнение казалось быть всеми принятым, и Великий Магистр был уверен в справедливости оного. Чтоб подкрепить его, Г. Тот показывал отломок сего камня, коего одна часть, по его словам, была явственно каменным салом, и заключал, что никакое уже доказательство не может истребить истинны, в самом деле бывшей ничто иное, как единственно одно только самопроизвольное предположениe, не имеющее никакова основания. Действительно, при рассмотрении сего отрывка, которой долженствовал служить доказательством безумного утверждения, заприметить было можно, что слои игл, из которых он был составлен, в некоторых местах были распилены диагонально, и что сии разрезы являли прозрачные и блестящие плоскости, представляющие наружной вид каменного сала, коими наш полуученой и был обманут. Я принужден, так сказать, в присутствии [64] большого общества об оном объясниться. Откровенно объявил, что я со мнением Г. Toma не могу быть согласен, и употребил довольно простое рассуждение, чтобы сделать его для всех понятным; предложил, что талк есть вещество, кислотою невредимое, но что напротив она имела сильное действие над материею, известью наполненною, и которую узнать старались. Мнение Г. Toma было оставлено, предано забвению, и сей тщеславной человек всегда мстил мне за сделанное мною противоречие.

Впрочем не мудрено было мнимому Мальтийскому мрамору назначить место между каменистых веществ: ибо, рассматривая образование и расположение игольных слоев, из которых он составлен, примечая единоцентренные круги, взору представляющиеся, когда он бывает распилен поперечно, и в рассуждении малой его твердости, которая возпрещает делать из него большие столы без того, чтобы оные не треснули; паче всего, обратя внимание на положение его в гopax: то скоро узнаются в нем те известковые накипи, те слепленные тела, произведенные от влажности вод, текущих сквозь известковые вещства; одним словом, признается Природы-Испытателей алебастр, которой однакож должно отличить от того больше твердего алебастра, которой принимает на себя столь прекрасную полировку, и коего выхваляют блестящую белизну.

Его находят почти вообще неправильными кусками и коих поверхность наполнена [65] сосочками одинакового вещества. На острове Гозе алебастр встречается только иногда слоями, но неправильными и небольшими. Известковая скала, оные камни и слои покрывающая, есть обыкновенно не столько бела и не имеет столь крупного зерна, как камень, составляющий большую часть островов Мальты и Гозы, что и произходит от действия вод, которые, протекая сквозь сию скалу, увлекают с собою ее самые легкие частицы. Цвет Мальтийского алебастра разнствует в рассуждении уездов, где его добывают; но он всегда представляет смешение желтой, серой и черноватой краски. Принимает на себя отменную полировку. Я видел во Дворце Великого Магистра сделанные из него прекрасные столы и весьма большие простенки.

Род лихена (мха), предоставляющий краску, известную под названием Травяной Орселлии, растет обыкновенно на орошаемых морем каменистых горах ³⁰. Великий Магистер вознамерился распространить и утвердить на своем острову сию новую ветвь торговли, коею обязаны попечениям и стараниям почтенного гражданина Доломие.

Море берегов Мальтийских снабжает изобильно рыбою разных родов. Здесь отменно уважают рыбу, которую природные жители называют аккола, а Французы [66] именуют белым тунцем. Я не могу вточности решить, к какому она принадлежит роду, потому что я ее иначе не видал, как изготовленную в кушанье; она не бывает столько толста, как обыкновенной тунец, но тело ее есть и белее и гораздо вкуснее. Весьма, вероятно, что сия рыба есть та же самая, о которой упоминает Сетти в своем описании рыб Сардинии на стран. 191 под названием Алалунга ³¹. Здесь также достают коралл и множество раковин. В числе сих последних обыкновенные суть датты ³², коих червям не многого стоит труда помещаться в таком береговом камне; пины Mapины ³³, в числе коих есть отменной величины: ибо некоторые имеют больше двух футов длины; колючие устерсы ³⁴, коих ловят в самой гавани; Ноевы ковчеги ³⁵, некоторой род улиток, рогаток и пр. и пр. Здесь также встречается, но редко, раковина, называемая бумажным наутилем ³⁶. [67]

Слои известковых веществ островов Мальты и Гозы изобильны также разного рода окаменелостями. Здесь можно из оных сделать весьма достаточное собрание. Я видал в них раковины, называемые шпатовыми морскими ежами, весьма большие червяники, горошистые камни (оолиты), зернистые камни (пизолиты); рыбьи позвонки удивительной величины, отменно большие окаменелые язычки и прекрасные жабики. Сии последние две окаменелости черным народом почитаются быть змеиными языками и глазами, хотя поистинне сказать между ими нет ни малейшего подобия; в мыслях простолюдинов суть они достоверным и неоспоримым доказательством чудесной услуги, оказанной их острову Св. Павлом, истреблением всех змий.

Комментарии

1. По нещастию, не редко видно, что естьли случится честному человеку иметь дело с бездельником, то сей последний находит сильных покровителей, потому что честной человек довольствуется быть честен, но бездельник напротив, бывает уклончив, льстив, вкрадчив; самые большие низкости ему ничего не стоют: он делает все, что угодно; человек честный делает только то, что должно.

2. Путешествие на Восток Фридерика Гасселквиста, изданное Линнеем, переведенное с немецкого М*** в 1/2 долю листа, Париж, 1769 , Часть I, страница 107.

3. Оная пословица соответствует Российской: Естьли не поп, не суйся в ризы, т.е. далее своих пределов не выходи и за чужое дело не берись.

4. Нивоз начинается 10 декабря, а кончится 9 января по нашему изчислению.

5. Motacilla Troglodites. Linn. fyst. Natur. издание 13. Крапивник.

6. Хорек, зверь.

7. Жофруа, Сокращен. История насекомых, в окрестностях Парижа находившихся. Часть I страница 72, таб. 5, фигура 3.

8. Керелл. Оное слово, переведенное на Российской язык, значит ссора, брань, брезгливость.

9. Лион, значит лев.

10. Бюфон, Истор. Естес. о птицах, разкрашен. фигур. таб. 921. Линней. Aharadrius hiaticula, чернозобой зуек, ржанка, желтоносой кулик.

11. Бюфон, Разкрашен. фигур. таб. 328. Линней. Ardea minuta, Чапура, цапля.

12. Загородные домики у достаточных людей, близ городов построенные; оные бастиды больше известны в Полуденных Провинциях, особливо в Провансе.

13. Бюфон, разкрашен. птиц. таб. 28. фигур. 1. Линней. Motacilla baarula.

14. Бюфон, разкрашен. птиц. таб. 626. фигур. 1. Линней. Emberisa provincialis. Поддорожник.

15. Линней: Delphinus phocenae. Ворван, морская свинья, рыба, роду кита.

16. Phoca. Тюлень, нерпа, животное, на земле и в воде живущее.

17. Larus. Италианцы ее называют oca-marinocrocalo. Водяная птица, хохотун, большой рыболов.

18. Бурная птица. Бюфон, Истор. Естествен. о птицах, разкраш. фигур. № 993. Линней. Procellaria pelagica.

19. Урыльники.

20. В саду Палермского Архиепископства в грунте на Вольном воздухе росли многие Банановые деревья (mufa paradifieca L), на которых существовали цветы и плоды.

21. В сокращенном описании Сицилии, напечатанном в конце Бридонова путешествия, повествуют якобы рябчик есть птица, свойственная только оному острову; но сиe несправедливо, ибо известно, что она обитает и в других жарких местах.

22. Камнерастение, род куста, растущего в море, которой, будучи вынут из воды, на воздухе твердеет и бывает обыкновенно красного цвета.

23. Сию рыбу также называют Poiffon ange, или просто ange, рыба-ангел, или ангел. Squalus fquatina Л. Рашпля Слов. Акад.

24. Путеществие в Сицилию и Мальту. Часть l, стран. 363 и пр.

25. Bolus melitenfis, Болюс мелитензис, Мальтийской болюс.

26. Красной болюс заимствует цвет от железной ржавчины. «Из сего болюса приуготовляется, или делается терра сигилатта (печатная земля, жирная глина) ... Его называют еще землею из Лемноса, благословенною землею Св. Павла, землею Mальтийскою, землею Константинопольскою». Бюфон, Естес. Ист. о минераллах, Глава о болюсах.

27. Gaffipium herbaceum. L. Гассипиум гербасиум. Л. Хлопчатник, хлопчатая бумага, Врач. вещ.

28. Papaver rhoeas. L. Папавер реас. Л. Красной полевой мак.

29. Scabiosa atro purpurea. L. Скабиоза атро пурпуреа. Л. Грудная трава, одышная трава. Репейник, Гмел. І. 206; II, 61. Паллас І. 24.

30. Lichen roxella. Lin. Лихен рокселла, Лин. морской капустник. Описан. Камчатки, II, стран. 287. Орлеан, кн. для красил. стран. 31.

31. Scomber alalunga, Lin. Скомбер алалунга. Лин. скумбра. Макрель. Озерец. IV, стр. 63.

32. Pholas da tylus, Lin. Фолас дактилус. Лин. морской финик. Озерец. VI, стран. 94.

33. Pinna nobilis, Lin. Пинна нобилис. Лин. морское перо. Озерец. VI, стран. 93.

34. Ostrea varia, Lin. Остреа вариа. Лин.

35. Arca Noae, Lin. Арка Ное. Лин. Ноев ковчежец. Озерец. VI, 89.

36. Argonauta argo, Lin. Аргонота арго. Лин. тонкочерепной морской ботик. Озерец. Часть VI, стран. 63.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие господина Сонниния в Верхний и Нижний Египет, с описанием страны, нравов, обычаев и религии природных жителей. М. 1809