ЦИММЕРМАН Э.

ПО СЕВЕРНЫМ ОКРАИНАМ АФРИКИ

Путевые очерки.

ПО ЕГИПТУ.

I.— От Александрии до Каира.

Начиная со второй половины текущего столетия, Африка стала служить поприщем для колонизаторских попыток со стороны европейских держав. Даже объединявшаяся Германия, не обладавшая до сих пор собственными заморскими поселениями, завела теперь также свои колонии по западным и восточным побережьям черного материка. Для европейских народов, однако, в переселенческом отношении, спокон веку, всего важнее были земли, раскинутые по северным окраинам Африки, а между этими областями первое место занимает, конечно, Нильская долина. И действительно, находясь на пороге трех частей света и служа в настоящее время как бы ключом к Суэзскому каналу, Египет за последние десятилетия приобрел весьма важное значение для европейских мореходных держав.

Имея в виду ближе ознакомиться с его современным состоянием и с возникающим колонизаторским движением в Нильскую долину, я выехал из Одессы на пароходе "Русского общества" и в 1897; г. ноября 30-го прибыл в Александрию.

Не останавливаясь в этом городе, я с парохода отправился на станцию железной дороги, с тем, чтобы переехать прямо [178] в Каир. Поезд в 9 часов утра двинулся по плотине. С правой ее стороны синело озеро Мариут, а с левой — тянулся канал Махмудие, которым воды Нила соединяются с гаванью. Затем вскоре показались зеленеющие поля, перерезанные каналами, из которых вода, при посредстве зубчатых колес, приводимых в движение буйволами, переливалась по засеянным нивам. По проложенным вдоль каналов валам пробирались пестрые толпы разноплеменного люда: среди пешеходов проезжал верхом на ослике смуглый араб; туземец-феллах вел за собою медленно выступавшего верблюда, на горбе которого сидела закутанная в черную фату женщина. По низменностям паслись темно-серые буйволы с горбатыми холками, овцы с жирными хвостами. По более возвышенным площадям, не заливаемым рекою, расположились местами серые жалкие деревушки с их слепленными из нильского ила лачужками; финиковые пальмы раскинули над ними свои перья-листья. Все по пути было полно жизни и привлекало взоры обилием новых предметов. Вот показалась густая рощица сикомор, а за ней забелели стены домов и мечети, возле которой возвышался стройный минарет. Поезд подкатил к станции незначительного местечка. На дебаркадере громадными грудами лежали мешки с зерном и тюки с хлопком. После трех подобных остановок по дороге, мы в исходе первого часа пополудни прибыли в Каир.

Странное впечатление производят африканские города, в роде Каира, на европейского туриста. Переезжая в первый раз из Европы в Африку, он ожидает встретить в этом не так еще давно мало доступном черном материке новые для него своеобразные проявления национального быта. Но на первых порах ему приходится сильно разочароваться в своих ожиданиях. И в самом деле, едва успеет он, подъехав к станции, сдать носильщику багаж и выйти из вагона, как на дебаркадере встречает его целая вереница коммиссионеров. У каждого из них на околышке фуражки красуется изображенное золотыми буквами имя отеля в городе; а на улице у подъезда вытянулся ряд омнибусов, какие выезжают обыкновенно на станцию для приема пассажиров. Тут же стоят извозчичьи коляски, готовые к услугам приезжих. Словом, все то же, что в любом из европейских городов. Мало того, проезжая в одном из омнибусов по улицам Каира, я увидел такие же многоэтажные дома с роскошными галантерейными и другими магазинами, такие же рестораны и [179] кофейни, как в Берлине и в Вене. Вот мы проехали по Оперной площади (Place de l'Opera), откуда то и дело отходит несколько трамваев; тут же стоят омнибусы и извозчичьи коляски парой; по широким тротуарам толпятся одетые по-европейски пешеходы, среди которых изредка мелькают туземные костюмы. По каменным торцовым мостовым, обгоняя проезжающие экипажи, быстро проносятся такие же, как везде в европейских городах, велосипеды. Стоило ли для всего этого переезжать через Средиземное море и подвергаться разным беспокойствам, без которых не обходится подобный переезд! В гостиннице встречают вас те же низкопоклонные портье и лакеи, какими отличаются в особенности немецкие отели. Вам отводят такой же, как везде в Европе, роскошно драпированный, но вообще не очень комфортабельный номер с большими зеркалами и с обширною кроватью, увенчанной балдахином. Вот только когда я вышел в большой сад при отеле,— то в виду пальм, базанов и великолепных цикусов, в виду этой пышной тропической растительности, слабый намек на которую у вас можно встретить разве в оранжереях, я вполне уверился, что нахожусь не в Европе, а в более жарком поясе. Когда же на другой день я пошел бродить по городу и, выбравшись из европейского квартала, очутился на главной улице старого туземного Каира, которая, под именем Муски, до сих пор почти сохранилась в своем первобытном виде,— я еще нагляднее убедился в том, что действительно прибыл в африканский город.

И в самом деле, надо прежде всего заметить, что ширина этой улицы Муски не превышает двадцати шагов, притом вместе с узкими тротуарами; и во всю эту ширину ее движется плотная толпа разноплеменного люда, какого мне нигде не приходилось встречать: между одетыми в европейский костюм пешеходами разных национальностей гордо шествуют в своих белых бурнусах смуглые арабы, щеголевато разодетые в цветные кафтаны персы, туземные пехотинцы с красными фесками; тут же пробирается в балахоне синего цвета феллах, или в грубой рубахе темнолицый нубиец; верхом на осле едет чалмоносный турок, а над самой толпой вытянулась губастая морда верблюда с большою кладью на горбе. Кажется, яблоку негде упасть в этой тесноте; а между тем, когда на улице появляется коляска парой с иностранцами, то толпа раздвигается, и коляска беспрепятственно, никого не задев, проезжает далее. Даже большие фуры, занимая чуть ли не [180] целую треть мостовой в ширину, провозятся парою волов среди этой сутолоки. По обе стороны улицы тянутся настежь открытые магазины с бакалейным товаром, с готовыми платьями, сапогами и всякою обувью, а местами на обширных четыреугольных железных столах, подогреваемых снизу печкой, стоят рядами медные цилиндрические котелки. Хозяева тут же натягивают на них красные фески, потом накрывают их сверху такими же нагретыми котелками, и утюжат таким образом фески, которые затем снимаются с этих цилиндров точно новые.

В ином городе, в роде Парижа, например, подобное многолюдство расплывается по широкой авеню, так что там без труда можно обозреть публику; но здесь, в узких пределах улицы толпа своею сплоченностью и разнохарактерностью просто ошеломляет непривычного наблюдателя. A тут еще на мою беду ко мне привязался смуглолицый мальчуган, предлагая для чего-то свои услуги и то и дело повторяя: "бахшиш, бахшиш!" Оказалось, он, почуя новоприезжего, требовал за что-то подачки. Как я ни старался уйти от него, но он не отставал. Наконец, свернув с главной улицы направо в переулок, в котором тротуаров вовсе не оказалось — и было не более шести шагов в ширину, а толпа была еще более плотная,— я успел-таки ускользнуть от назойливого мальчугана и стал осторожно подвигаться по извилинам базара, переходя из одной его галереи в другую. В этих своеобразных базарах галереи, или ряды, покрываются для защиты от солнечных лучей сверху цыновками. Каждому товару отведен здесь особый ряд. В одном из них торгуют исключительно коврами, которые выдаются обыкновенно за персидские; в другом — старым туземным оружием, которое, впрочем, нередко изготовляется на каком-нибудь английском заводе; в третьем — красными и желтыми туфлями; какие носят обыкновенно арабы. Затем, следуют ряды, в которых продаются седла и сбруи, также белые шерстяные бурнусы; далее, в табачных лавках выставлены черешневые чубуки с янтарными мундштуками и глиняными трубками. Словом, на базаре предлагаются всякие идущие на потребу туземцев товары, доставляемые с разных концов Востока, главным складочным местом которого служит Каир. Среди неумолкаемого гула в толпе раздаются резкие крики продавцев фиников, апельсинов, свежей воды и вообще прохладительных напитков.

Протесняясь в этой шумной сумятице и любуясь красиво [181] размещенными в лавках товарами, я увлекся до того, что окончательно заблудился и не знал, как выбраться из этого лабиринта рядов. Завидев издали красную феску темнолицего полисмена, я обратился в нему с вопросом по-английски, как мне выйти на главную улицу Муски? Не говоря ни слова, он взял меня за руку повыше локтя и повел по галерее. Куда, думал я, ведет он меня? Пройдя таким порядком шагов триста, он подвел меня в другому стоявшему в галерее полисмену, назвал ему требуемую улицу и сказал, чтобы он проводил меня туда. Новый полисмен тем же порядком повел меня по извилинам базара далее и передал третьему полисмену, который, наконец, вывел меня на улицу Муски и, пожав мне на прощанье руку, вернулся назад в своему посту. Эти туземные блюстители общественного порядка, как видно, выводят обыкновенно из базарного лабиринта заблудившихся в нем иностранцев, и надо отдать им полную справедливость, они исполняют свою обязанность бескорыстным и радушным образом. Выбравшись, благодаря им, на главную улицу, я по ней вышел на Оперную площадь, и вновь очутился в знакомом уже мне европейском квартале. Однако, эта первая прогулка по старому городу с его базарами убедила меня, что в такой толкучке мне не легко будет разобраться с нахлынувшими разом новыми разнообразными впечатлениями; а потому я решился на первых порах моего пребывания в Египте уехать из многолюдного города в более тихое укромное местечко. С этою целью я на другой же день отправился по железной дороге на юг, в городок Гелуан, куда и прибыл после получасового переезда.

II.— Гелуан.

Новый городов Гелуан находится в двенадцати слишком верстах к югу от Каира среди Аравийской степи. Ведь и Каир тоже расположен в Аравийской пустыне, примыкая лишь западной стороной к правому берегу Нила. Но Гелуан лежит верстах в пяти от реки среди песчаной площади, так что составляет в некотором роде искусственный оазис. В гостиннице, в которой я остановился, проживал приехавший сюда из Одессы русский пациент. Когда я обратился к нему с вопросом, не может ли он познакомить меня с окрестностями города, то получил в ответ: "Здесь нет никаких [182] окрестностей!" Он хотел этим, конечно, выразить, что город со всех сторон окружен песчаной пустыней. Значит, воды Нила, даже вовремя сильного разлива, вовсе не доходят до Гелуана.

Несмотря на свое пустынное положение, городок развивается довольно успешно. Благодаря своему сухому, теплому, даже в зимние месяцы, чрезвычайно чистому воздуху, благодаря в особенности сооруженным лет тридцать тому назад купальням на здешних теплых серных водах, Гелуан стал с каждым годом все более и более привлекать к себе европейцев, чающих исцеления от серных ключей и от здорового воздуха. В этом отношении пациенты в настоящее время нередко предпочитают долину Нила даже самой Италии, этой излюбленной с давних пор, классической лечебнице Европы.

Своими прямыми чистенькими улицами, взаимно-пересекающимися под прямым углом, своими новенькими каменными домами городок напомнил мне такие же возникающие молодые города на дальнем западе Северо-Американских Штатов. Строения в Гелуане сооружены исключительно из белого песчаника, который целыми плитами доставляется в город из окрестных каменоломен. Печей, разумеется, в жилых комнатах совсем не водится, так как зимой здесь и без того довольно тепло. Полы везде состоят из каменных плиток, в роде изразцов, которые постилаются обыкновенно цыновкой из нильского тростника. Надо еще заметить, что стены в комнатах здесь не оклеиваются бумажными обоями, а просто красятся, как то делалось и у нас встарь. Это, конечно, немало предохраняет жилища от насекомых, особенно от клопов, которые здесь весьма плодовиты. Мух вообще немного, но комары все-таки залетают в комнату, а потому постель на ночь покрывается кисейною занавеской. В городе находится католическая церковь с колокольней, протестантская капелла и мечеть с минаретом. Все это выстроено из того же белого камня. На южном конце города расположены купальни, близ которых на улице сильно отзывается водосерным газом. Недалеко отсюда разведен прекрасный густо поросший сад, а над его железными решетчатыми воротами значится надпись: "Jardin public". Несмотря на такую надпись, я в нем почти никогда не мог застать гуляющей публики. Но на другом конце города, против станции железной дороги, разведен другой сад, и при нем открыто казино. Здесь в праздничные [183] дни бывает большое стечение публики; много гостей приезжает даже из Каира. При каждой из гостинниц,— а их числом пять или шесть в Гелуане — разведен сад, почти даже при каждом доме, так что городок с его зданиями из белых плитняков производит весьма приятное впечатление, и с первого раза никак не подозреваешь, что он выстроен на песках Аравийской степи.

Однако, для того, чтобы создать подобный оазис, необходимо было оросить почву. На такой конец и устроен водопровод, которым нильская вода доведена до самого Гелуана. И какая пышная растительность развилась здесь под влиянием живительной влаги! Тут зреют теперь и финик, и банан, не говоря уже о лимоне и апельсине. Мало того, пользуясь водопроводом, жители по направлению к Нилу от города провели аллею, усадив ее с обеих сторон индийскими акациями. Это высокорослое, тенистое дерево вывезено из Ост-Индии и в настоящее время весьма распространено в Египте. Оно легко разводятся и скоро достигает высокого роста.

В какую сторону, впрочем, вы ни вздумали бы выйти из города, везде очутитесь в бесплодной пустыне. Пробираясь по пескам на запад, по направлению к Нилу, я увидел среди песчаной степи нечто, в роде беседки, под навесом которой пробивается теплый водосерный ключ. Тут обыкновенно кто-нибудь из туземцев, араб или феллах, мыли свои ноги и руки. Совершив омовение, каждый затем поднимался по ступенькам на устроенную возле источника каменную площадку и, обратившись лицом к востоку, преклонял колени; и читал свою молитву, умоляя пророка об исцелении томящего недуга.

Проходя далее на запад по проведенной аллее, я, верстах в трех от города, добрел до черты, где пустыня примыкает к зеленеющим площадям, орошаемым водою Нила. Иные поля густо поросли высокими стеблями дурры, другие — маисом или сахарным тростником. На свежей, не успевшей еще совсем просохнуть после наводнения пашне я застал феллаха, облеченного в синюю самодельную рубаху из бумажной материи. Он вспахивал сырую, довольно рыхлую почву орудием, которое едва-ли заслуживает названия плуга: оно оказалось самого первобытного устройства и ничем не отличается от тех орудий, какими пахали при Моисее, в чем легко убедиться не только по сохранившимся с той эпохи изображениям, но даже по выставленным в египетском музее [184] близь Каира образцам древних плугов. Это орудие состоит из дышла с двумя ярмами, в которые впрягается пара волов, и из приспособленного к нему короткого рычага с железным клинообразным наконечником, который как бы заменяет собою сошник. Пахарь управляет этим орудием при посредстве приспособленной к нему рукоятки. Земля этим плугом не переворачивается, а только разбивается кое-как на комья. Несмотря на скудную пахоту, такая возделка здешней почвы, судя по всходам пшеницы, оказывается довольно удовлетворительной. Тут же по близости на другом поле несколько феллахов разделывали землю ручными мотыками под бобы.

Подходя к берегу Нила, я увидел перед собою довольно густую рощу финиковых пальм. Это драгоценное дерево, повидимому, лучше всего преуспевает группами и в одиночку приходилось встречать эту пальму только в городах. Вообще надо заметить, что никакой египетский пейзаж немыслим без финиковой пальмы. Плод ее составляет обычную пищу феллаха, который, помимо того, питается еще дуррой и маисом, изредка рисом, еще реже мясом. Финиковая пальма цветет в марте и апреле, а в августе и сентябре появляются под верхними листьями крупные грозди темно-красных плодов. Дерево, кора его и самые листья пальмы идут в дело, а сиропообразный сок, получаемый из ствола, дает крепкое вино, так что эта пальма — одно из самых драгоценных достояний туземцев. Однако, им не дешево обходится этот дар природы: за каждое дерево правительство взимает пошлину в размере 2 1/2 пиастров (Около 25 коп.). Такой налог обременителен для феллаха тем еще более; что не каждое дерево и не каждый год оно дает обильный плод. Финики потребляются жителями или в свежем, или высушенном виде. Свежий плод весьма вкусен; по тем финикам, какие привозятся к вам, мы не можем даже судить о чрезвычайно приятном вкусе свежего плода.

Шагах в пяти пониже рощи, Нил катит свои темно-бурые илистые воды. Река в настоящее время, т.-е. в первых числах декабря, вступила уже в свои берега, наполнив водою примыкающие к ней каналы. На берегу свалены были груды белых каменных плит, добываемых в каменоломнях Аравийской пустыни. Эти плиты при мне нагружались на стоявшие у берега парусные барки и потом перевозились на [185] другую сторону Нила, который в этом месте разливался почти на версту в ширину. Во времена фараонов, подобные камни точно также перевозились с Аравийского берега на ливийский для постройки тех остроконечных темно-бурого цвета пирамид, которые виднелись на другой стороне реки. Как раз напротив того места, где я стоял, на другом берегу находился древний Мемфис.

Вниз по реке, к северу, приходили на парусах суда, нагруженные частью мешками с зерном, частью цыновками, а не то также и тюками хлопка. На встречу им небольшой пароход влек за собой на буксире вверх по Нилу барку, на палубе которой сооружены были каюты для пассажиров. Это судно занято было торговцами-арабами, которые направлялись в южные области для закупки туземных товаров, с тем, чтобы снабдить ими базары в Каире. A там, вдали по реке два феллаха, шагая по-пояс в воде, бичевой влачили порожнюю барку.

Непосредственно за финиковой рощей, на песчаном прибрежном подъеме, не заливаемом водою во время разлива, расположилась деревушка туземцев, состоящая из двух дюжин жилищ. Эти темносерые, небольшие, низкие лачуги слеплены из нильского ила. Оне лишены окон; открытый вход внутрь завешивается только цыновкой; кровли покрываются иногда пальмовым листом, а не то бамбуком. Оне вообще напомнили мне сакли туркменов в нашем закаспийском крае,— только здешние лачуги гораздо хуже туркменских.

Домашний скарб смугловатого феллаха состоит из нескольких корзин и лукошек, из глиняных пористых кувшинов, в которых ключевая вода сохраняется в свежем виде, а также из иных деревянных посудин и из медного котла. Кроме того, по углам внутри лачуги валяются две-три овчины; земляной пол покрыт иногда цыновкой из нильской осоки. Когда феллах, окончив работу, остается дома, то сидит обыкновенно наружи, под тенью акации или иного дерева, и, отдыхая, курит трубку, а жена его тут же занята пряжей или иным рукодельем. Около полудня она готовит скудный харч, который тут же наружи и потребляется семьей.

На ночь в лачуге размещается не только семья феллаха, а также его куры, овцы с ягнятами и возы, если только ему посчастливилось раздобыть что-нибудь в роде подобной живности. Крупный скот, ослы и верблюды, коровы, и буйволы, остаются, конечно, наружи; для них иногда возле жилища устраивается [186] открытый загон из бамбука. Все это представляется в самом первобытном жалком состоянии, и если при фараонах жилье египетского поселянина не было лучше, то оно наверное не было хуже, оттого что ничего худшего себе и представить нельзя. По всему видно, что прогресс многовековой цивилизации как бы вовсе не коснулся этого народа, предки которого считаются представителями древнейшей культуры на земле.

Прямые потомки первобытных египетских поселян, феллахи, называя себя чадами Египта, как бы самим Провидением испокон века обречены на то, чтобы возделывать почву в угоду проникавших в их родной край чуждых властителей. Господствуя в богато-одаренной от природы стране, фараоны уже обременяли простой народ тяжкими повинностями и томительными, зачастую непроизводительными, работами. A потом, в чьи бы руки ни переходила Нильская долина, но феллах — или в качестве крепостного пахаря, или в состояния свободного земледельца — неизменно выносил на своих плечах бремя государственных налогов, во все времена составлявших главный источник правительственных доходов; так что ему самому приходилось ограничиваться лишь скудными остатками своих трудов. Всего сильнее над феллахом тяготеют поземельные, составляющие почти две трети общей суммы государственных доходов. Сверх того, его обременяют еще косвенные налоги, в особенности на табак и соль. При жалком жилище и ограниченной пище, феллах для покрытия своей наготы довольствуется синей рубахой из грубой бумажной материи и шерстяными штанами. Только в холодную погоду накидывает он на плечи какую-то самодельную хламиду или просто одеяло из козьей шерсти. Темно-русую голову он покрывает обыкновенно шерстяным колпаком бурого цвета, плотно облегающим его коротко остриженное темя. Он ходит обыкновенно босиком; иногда только обувь его состоит из темных бумажных чулок и козловых туфель. Нечего удивляться после этого, что феллах вечно попрошайничает и, при встрече с иностранцем, неминуемо пристает к нему с требованием бахшиша; а полунагие дети его, завидев издали нового пришельца в их край, устремляются на него со всех ног из своего селения и безотвязно преследуют его своим криком, прося подачки.

Понятно, что, пребывая в таком безвыходном бедственном состоянии, феллах совершенно равнодушно относятся ко всяким, не касающимся непосредственно его личности, событиям, [187] и к политическим или социальным переворотам в его родной стране. Ему все равно, кто бы ни царствовал в ней,— он не чает выхода из своего печального экономического положения, тем более, что он как бы по преемству уже отличается робкими, миролюбивыми свойствами: не даром Страбон уже заявлял, что "нравы у египтян смягченные". A сверх того, проникнутое фанатизмом учение Корана, в силу которого все в жизни человека предопределено свыше, еще более побуждает феллаха безропотно переносить тяжкий гнет и несправедливое бремя. При всем том, он трудолюбив, и круглый год без перерыва трудится в поле, а орошение почвы в особенности требует с его стороны значительных усилий.

Феллахов вообще в Египте считается свыше 80 процентов всего населения, состоявшего в 1897 году из 9.500.000 душ. Они большею частью занимаются земледелием; немногие лишь рассеяны по городам и служат отчасти работниками в домах, отчасти погонщиками ослов, на которых жители разъезжают верхом по городу или по его окрестностям.

Прямыми потомками древних египтян признаются также копты, которые частью до настоящего времени исповедуют христианскую веру, тогда как феллахи еще в VII-ом столетии арабами силою были обращены в магометанство. Копты, которых насчитывается около шести процентов всего населения, попадаются чаще всего в городах и пользуются гораздо большим довольством чем феллахи. Между коптами встречаются даже весьма богатые купцы. Многие из них служат кассирами при железных дорогах и при банках, также драгоманами при консульствах, писцами у нотариусов, а иногда и управляющими домов и поместий. В толпе их можно узнать по тому, что они носят обыкновенно синюю или черную чалму. Иные облекаются, впрочем, в отвечающие их званию, иногда очень дорогие, одежды, как, например, драгоманы при консулах. Цвет их лица несколько светлее, чем у феллахов. Все эти потомки древних египтян, как видно, совершенно забыли язык своих предков и прибегают во взаимных сношениях к общеупотребительному в Египте арабскому наречию.

Проживая в Гелуане, я в самой гостиннице успел уже озакомиться с типами разнородных национальностей, населяющих современный Египет. Сам хозяин отеля, родом грек, переселился сюда с острова Крита. Заметим вообще, что европейские переселенцы, группируясь в национальные кружки, называемые обыкновенно колониями, составляют около [188] полутора процента всего населения в Египте. Из них численностью преобладает колония греков. Затем, следуют итальянцы, французы и англичане. Русских в Египте проживает немногим более пятисот человек. Греческие переселенцы занимаются коммерческими делами: более богатые негоцианты открывают винные лавки, рестораны или гостинницы, а мелкие торгаши промышляют преимущественно продажею губок. Наш хозяин, водворившись лет десять тому назад в Гелуане, соорудил здесь свой отель. Деятельный, изворотливый, он суетился с утра до вечера, сам наблюдал за кухней, ездил в Каир за припасами, лично подавал кушанье гостям за общим столом.

В этом деле ему помогал нанятый при гостиннице нубиец. Этот туземец с лицом темно-бурого цвета, в пестрой рубахе и с красной феской на голове, прибыл сюда с берегов верхнего Нила, из области, лежащей между первым и вторым катарактами, где вообще обитают нубийцы. Там они занимаются обыкновенно земледелием. Но переселившиеся в Каир и другие северные города нубийцы поступают большею частью в качестве прислуги в гостинницы, также в магазины, или нанимаются в кучера, конюхи и тому подобные должности. Сверх того, они служат зачастую матросами на нильских пароходах, так как лучше других туземцев знакомы с течением верхнего Нила, а в особенности с опасными для плавания катарактами. Иные нубийцы научаются говорить по-французски и по-английски, так что служат переводчиками для европейских туристов. Разнося за общин столом блюда, наш нубиец никогда не снимал с своей головы фески, которая, как известно, пользуется особенной привилегией, так что ни слуги, ни гости, не обнажают головы, если носят феску.

При гостиннице служит еще совершенно черный негр из Судана. Он убирал сад и двор, чистил сапоги постояльцев и исполнял иные поделки при доме. Дополняя наш перечень разных национальностей, прибавим еще, что за общим столом трапезовало человек десять немцев, два-три француза, около двадцати англичан и англичанок, наехавших в Гелуан для поправления своего здоровья.

Этим, впрочем, не ограничились разноплеменные типы, с какими мне пришлось ознакомиться в городе. В торговых его лавках встречались евреи, армяне и еще турки в белых чалмах. Водворившись в стране со времен подчинения Египта турецкому султану в XVI-ом столетии, они долгое время [189] занимали в стране высшие государственные должности. Но за последние десятилетия их сменили англичане, так что ныне потомки турецких властителей промышляют большею частью торговлей по разным городам.

Проходя по проложенной в Нилу акациевой аллее, я по утрам постоянно встречал большие толпы туземного люда, который с противоположной Ливийской пустыни переезжал каждый день на барках на нашу Аравийскую сторону реки. Тут попадались арабы, перевозившие на верблюдах в город для продажи разных изделия в роде цыновок или корзин. Сопровождавшие их жёны облекались с головы до ног в черные фаты, так что на виду оставались одни только глаза. На их руках и ногах красовались серебряные браслеты. Жёны более бедных феллахов шли просто с открытыми лицами; но завидев меня издали, всякий раз закрывались широкими рукавами до самых глаз. Они с ливийской стороны, как из более обильного садами края, приносили на продажу в город корзины с апельсинами и бананами, а сверх того арбузы. Сродни арабам считаются бедуины, которых также не редко приходилось видеть в толпе. Но только в наше время бедуин уж не гарцует на вороном коне, а смиренно трусит на жалком ослике, чуть не волоча ноги по земле. Это племя, частью оседлое, частью кочующее, промышляет преимущественно скотоводством. Пользуясь никем не занятыми по окраинам пустыни площадками, покрытыми иногда сухою, скудною травой, бедуины живут по своим особым деревням, и прокармливая кое-как стада овец и воз по тощим пастбищам, продают их затем в соседние города. Иные из бедуинов содержат по нескольку верблюдов и с выгодой занимаются перевозкой клади, в особенности — белых каменных плит из каменоломен к берегу реки. Некоторые служат проводниками к пирамидам или торгуют по базарам преимущественно турецким оружием, седлами и сбруей. Они, также как арабы чистой крови, отличаются более темным, чем феллахи, почти бронзовым цветом лица с небольшою черною бородой. С цветною чалмою на голове и с перекинутым с одного плеча на другое белым бурнусом, бедуин, подобно арабу; с презрением взирает на жалкого феллаха и своим строгим, проявляющим чувство собственного достоинства взором невольно внушает в себе уважение со стороны туземцев.

Я и с других также сторон нередко посещал окрестности города, которых не хотел признавать мой знакомый из [190] Одессы. В этих окрестностях раскинулась голая песчаная пустыня. Она, впрочем, не стелится плоской равниной, а напротив, поднимается постепенно террасами, так что представляет то возвышенные площади, то каменистые холмы. Вот на этих-то пустынных возвышенностях и встречаются иногда селения арабов и бедуинов. Хозяин гостинницы предостерегал меня, чтобы я не слишком удалялся от города, уверяя, что бедуины зачастую нападают на проникающего в их район чужестранца. Близ Гелуана тоже расположилась одна из таких деревень; при ней на холме стоит даже выстроенная из камня ветреная мельница. Здешние жилища бедуинов более, чем лачуги феллахов, походят на обиталища цивилизованных жителей: каменные, хотя и грязные, дома снабжены не только дверями, но также окнами. По всему видно, что обитатели этих деревень среди пустыни пользуются большим довольством, нежели земледельцы среди плодородных полей. Я удивлялся только, как люди могли селиться среди такой безводной пустыни? Вскоре, однако, я убедился, что не в дальнем расстоянии от деревни пробивается из земли ключ отличной пресной воды. Над этим ключом жители соорудили навес, под которым в нише приделан кран. Сюда по утрам из деревни приходили женщины с высокими глиняными кувшинами. Наполнив их ключевою водою из кана, оне ловко переносили на головах тяжелые кувшины.

Самая поверхность на возвышенных площадях состоит местами из хрящеватого песку, а местами из каменистых глыб. Мне иногда случалось переходить по неровным скалистым плитнякам. Надо вообще заметить, что эта Аравийская пустыня гораздо суровее и возвышеннее, вообще гористее Ливийской. Поднявшись на одну из песчаных площадей, я увидел белые могильные камни арабского кладбища, а недалеко от него находилось также другое — христианское. Судя по надписям на мраморных плитах, которых оказалось около тридцати числом, тут похоронены большею частью немцы, умершие в Гелуане. На одной из плит я прочел, впрочем, русскую надпись; под изображением креста тут значилось:

"Милка
Камбурова.
8-го ноября,
1894 г.".

Меня заинтересовала еще надпись на другой плите, под [191] которой похоронен немец, по фамилии Шёнемберг. Здесь были начертаны три строки:

Wer im Gedaechtniss seiner Lieben lebt,
Der ist nicht todt, der ist nur fern;
Todt ist nur—wer vergessen ist.

(Не умер тот, кто в памяти своих друзей живет,— он только далеко от нас, а умер лишь, кто позабыт.)

Пробираясь далее в северо-востоку от города, я иногда поднимался на более возвышенную террасу, откуда открывался передо мной обширный вид на молодой городов с его белыми зданиями и цветущими садами, на дальние зеленеющие поля, а за ними на синеющую гладь нильской воды, по которой шли на парусах барки, и на ливийский берег с его пирамидами, раскинутыми по местности древнего Мемфиса. Внизу под ногами в глубоком обрыве видел я те каменоломни, из которых добывается камень для городских построек. Этот белый песчаник попадается тут под хрящеватой почвой толстыми слоями, глыбами аршина в два-три толщиной. Их взрывают порохом. Потом местные бедуины обделывают эти глыбы при посредстве железной кирки и перепиливают пилой на четыреугольные плиты аршина в полтора в квадрате. Со дна обрыва эти плиты перевозились при мне частью на тачках, а не то на верблюдах в город или в реке. К иным каменоломням от станции железной дороги проложены рельсы, так что камень оттуда возится по железной дороге даже в Каир для построек. Этим камнем вообще пользовались уже с древнейших времен, и несмотря на то в недрах земли остаются еще неистощимые его запасы.

На одной из таких пустынных площадей я как-то раз увидел разостланные для просушки на солнце темно-бурые лепешки. Осмотрев их, я узнал, что оне состоят просто из скотского позема. Эти лепешки, как оказалось, заменяют жителям топливо. Дело в том, что в стране — больших лесов нет; не рубить же в самом деле дорогие финиковые пальмы на дрова! Так называемый у нас в Малороссии кизяк служит у хохлов таким же топливом, но только у них навоз сушится кирпичиками, а не круглыми лепешками, как здесь у арабов. Впоследствии мне не раз приходилось видеть, как дети по проезжим дорогам, даже по улицам города, подбирають руками помет разных животных и, собрав его в корзины, относят домой, с тем, чтобы намять из него [192] лепешки и высушить их на солнечном припеке. Таким образом, как у нас в Малороссии, так и здесь в Египте, жители необходимый для удобрения полей навоз беспощадно сжигают в печах, предполагая, будто это удобрение не пригодно для их почвы.

В Нильской долине топливом служат еще кусты хлопка после его сбора; в окрестностях Гелуана сбор был окончен в начале ноября. В первый раз мне случилось видеть эти оголенные хлопковые июля, когда я ходил в дворцу матери хедива. Туда ведет параллельная с нильским берегом аллея старых густых акаций. По обе их стороны раскинулись поля дурры, сахарного тростника и отчасти хлопка. Вдоль аллеи с деревьям привязаны были на длинных веревках туземные буйволы. Шерсть у них темносерого цвета, рога в виде серпов наклонены назад, так что ложатся чуть ли не на самую холку, снабженную горбом. Как видно, при настоящем состоянии здешнего скотоводства, буйволы и всякий иной скот кормятся весьма скудно, тем более, что выгонов и пастбищ по нильской долине не водится. И вот хозяева размещают своих буйволов по аллее, вытянутой версты на две. Приставленные в скоту девочки набирают листья растущей по сторонам дурры и подкидывают их животным, которые с жадностью бросаются на такой, не особенно обильный корм. Между этими, свирепо озиравшими меня, буйволами я с оглядкой прошел по аллее до самого дворца. При нем разведен сад и огород. Тут по грядам росли бобы, тыквы, томаты и большое количество лопатообразного кактуса из вида опунций. Недалеко от дворца стоит сахарный завод, На хлопковых полях кусты были срублены и большими грудами в виде хвороста свалены по окраинам полей, окруженных валом. Эти груды на верблюдах перевозятся в город и служат топливом. Хлопок составляет один из главных доходов сельских хозяев в Египте. Для того, чтобы убедиться в этом, стоит только ознакомиться несколько ближе с здешним земледелием. Избегая повторений, я соберу здесь к одному месту те сведения, какие мне удалось собрать по части здешнего сельского хозяйства как на Аравийской, так и на ливийской стороне. [193]

III.— Очерк сельского хозяйства.

Представить хотя бы даже поверхностный очерк своеобразного египетского полеводства немыслимо без предварительного краткого описания Нила, по возможности, на всем его протяжении по стране. Это настоящий кормилец Египта, и Геродот уже говорит, что земля, прилегающая к реке — дар Нила. Если бы не повторяющиеся из года в год разливы реки, то весь край слился бы с Аравийской и Ливийской пустынями в одну песчаную степь в роде Сахары. A потому Наполеон; метко выразился, сказав: "Если бы Нил не вошел в пустыню, то пустыня подошла бы в Нилу!" Как в нашем Закаспийском крае, так и в Египте, земледелие оказывается возможным только там, где почва орошается водою реки,— и тем более, что в нильской долине дожди составляют большую редкость.

Нил, как известно, образуется из слияния двух рек, вытекающих из экваториальных стран, а именно, из обильного водою Бахр-эль-Абиада, или Белого-Нила, который при городе Хартуме сливается с Бахр-эль-Азревом, или Синим-Нилом, который выходит из Абиссинских Альп и уносят из этих горных высот оплодотворяющий долину ил. Потом, несколько ниже по течению, в соединенный Нил вливается еще единственный приток — Атбара. Вытекая из Абиссинии, он также вносит в главную реку плодотворную тину. Однако, Синий-Нил даже вместе с Атбарой, но без Белого, не был бы в состоянии наполнить водою русло реки в такой мере, чтобы вода ее могла разлиться по пустыне. Надо еще заметить, что, начиная от самого слияния обеих рек, т.-е. от города Хартума, на протяжении почти двух-тысяч верст, Нилу предстоит преодолеть шесть катарактов, которые, в роде наших днепровских порогов, представляют не маловажные препятствия для судоходства. Зато, впрочем, они же сильно задерживают стремительное течение быстрых вод, так что без этих катарактов Нил не разливался бы по пустыне, напротив, порывистым потоком устремился бы в несколько дней прямо к морю. Затем, река обмелела бы, пожалуй, на целый год, так что культура по ее берегам была бы просто немыслима. Протекая под городом Каиром, Нил, верстах в двадцати к северу от него, разбивается на два рукава и, образовав таким образом перерезанную в [194] разных направлениях каналами Дельту, вливается в море при городах Розетте и Дамиетте.

Разливы Нила совершаются с известною правильностью: в начале лета, проливные дожди в тропическом поясе обрушаются сперва в бассейн Белого-Нила, а немного времени спустя после того — также и в бассейн Синего. Первый из них несет из болот зеленоватые, насыщенные органическими веществами нездоровые воды свои, так что в Каире река около 10-го июня начинает понемногу подниматься. Вскоре, вслед затем, устремляются к северу красноватые, илистые воды вытекающего с абиссинских возвышенностей Синего-Нила и отчасти Атбары, так что в половине июля воды реки сильно разливаются, наводняя берега. В исходе сентября уровень Нила достигает наибольшей высоты и остается в таком положении почти до последних дней октября. С этой поры воды начинают сперва быстро, а потом медленно сбывать, с тем, чтобы в начале июня дойти до низшего уровня.

Такие, в своей совокупности вообще правильно повторяющиеся из года в год, разливы подвергаются, однако, некоторым колебаниям в разные года. От этих колебаний, от большего или меньшего уровня, достигаемого водами Нила, зависит урожай предстоящего года: если по устроенному близ Каира водомеру вода достигает около 19 метров высоты над морем, то можно надеяться на успешный урожай; если же она не достигает этого нормального уровня, то много земли лишено будет орошения, и край потерпит недород. Для устранения такого бедствия на Ниле, верстах в двадцати-пяти в северу от Каира, сооружена в больших размерах плотина, или запруда, окончательно достроенная в 1891-м году. Благодаря этому громадному сооружению, вода в реке может быть поднята свыше одного метра над ее естественным уровнем. Если, наконец, вода значительно превысит нормальный уровень, то большая часть страны может подвергнуться сильному опустошению от чрезмерного разлива и потерпеть еще более тяжкие бедствия.

В настоящее время, Нил влияет на культуру страны двояким образом: сперва путем естественного наводнения, которое сопровождается осадками плодотворного ила на почву, а потом еще путем искусственного орошения.

Первым способом, т.-е. естественным наводнением, Египет пользовался уже во времена фараонов. На такой конец в древности уже сооружена была весьма целесообразная [195] система бассейнов и каналов по обоим берегам Нила. Эти бассейны образованы при посредстве валов: во-первых, продольных — или параллельных с берегами Нила, а во-вторых, поперечных,— которыми вода задерживается и отделяется от непосредственно смежных бассейнов. Последние, впрочем, соединяются между собою каналами, которыми вода, по мере надобности, переливается из одного бассейна в другой. Дело в том, что уровень земли в Египте образует площадь, слегка покатую с юга к северу, так что эти бассейны постепенно опускаются как бы террасами. Таким путем вода, выступив из берегов, медленно разливается по полям, при чем не размывает их, не сносит почвы, не образует оврагов и не дает земле быстро засыхать. Напротив, она успевает осадить наносимый ил, который, смешавшись с измельченным песком пустыни, и образует собственно плодородную почву. Однако, этот ил отнюдь не в состоянии заменить собою все то удобрение, какое требуется для восстановления плодородия почвы, так что на самом деле поля из года в год сильно истощаются: в древности, как известно, Египет слыл житницей известного тогда мира, а в настоящее время наши украинские степи своим урожаем много превосходят египетские хлебные поля. Сверх того, так как за последнее время цены на хлеба сильно упали, то земледельцы в Египте, которые ограничиваются возделкой одних зерновых продуктов, не в состоянии более удовлетворить всем своим нуждам; они неминуемо должны прибегнуть к производству более драгоценных продуктов, а именно — хлопка и сахара. Но эти продукты требуют много воды и притом в самую жаркую пору, среди лета, когда наводнение давно уже завершилось. Тут-то и оказалось необходимым прибегнуть в искусственному орошению при посредстве особо сооруженной для того системы каналов. Эта система орошения была введена лишь в первой половине текущего столетия, но окончательно приспособить ее удалось только с сооружением вышеприведенной плотины на Ниле, в 1891 году. В настоящее время, искусственным орошением пользуются почти три-четверти всей культурной площади в Египте. Надо еще заметить, что каналы, в которые вода поступает во время разлива реки, были в то же время углублены и расширены, так что теперь вода сохраняется в них в течение всего лета. Из них же оплодотворяющая влага переливается по мере надобности на поля, так что [196] земледелец пользуется своей почвой круглый год и в состоянии теперь возделывать и хлопок, и сахар, которые именно летом нуждаются в орошении. Для того, чтобы перелить воду из каналов на поля, прибегают в разным более или менее усовершенствованным средствам.

Гуляя по полям, я зачастую наблюдал, как двое феллахов, стоя на краю канала друг против друга, держали каждый в руках по два конца веревки, к противоположным концам которой был привязав котлообразный короб, сделанный из пальмовых листьев. Черпнув им воду из канала, они с размаху переливали ее в примыкающее поле, поросшее сахарным тростником. Этот первобытный способ орошения называется у феллахов — "наталь".

Таким путем, однако, вода может быть поднята не свыше одного метра. Для более высокого подъема прибегают в иным средствам. В разных местах, как на берегу самого Нила, так и при каналах, показываются длинные, торчащие кверху шесты, подобные тем очипам, или так называемым журавлям, какими у нас по деревням пользуются иногда при колодцах для подъема прицепленного к канату ведра с водой. Но ведро при таком шесте на берегу Нила заменяется такою же корзиной, как при "натале". Эти очипы в Египте называются "шадуф". Ими вода из каналов может быть поднята втрое выше, чем при посредстве "наталя".

В иных местах, особенно в нижнем Египте, феллахи пользуются машиной в роде Архимедова винта, также водоподъемными колесами, приводимыми в движение приводом, к которому впрягается буйвол или верблюд. К окружности вертикального колеса приспособлен канат с глиняными кувшинами, которыми вода черпается из канала и при посредстве желоба переливается в поле. Эта машина называется сакие. В крупных сельских хозяйствах для подъема воды стали прибегать даже в паровой силе: локомобили приводят в движение насосы, которыми вода поднимается из каналов на значительную высоту.

Ознакомившись хотя поверхностно с средствами орошения в Египте, мы теперь лучше можем представить себе крайне своеобразную, можно сказать, единственную в своем роде систему египетского полеводства, на которое наводнение и орошение оказывают выдающееся влияние. Заметим прежде всего, что полеводство в Египте вообще в каждый год разбивается на три культурные периода, или сезона, а именно: 1) зимняя [197] культура, называемая по-египетски шетви, производится от ноября до мая; 2) летняя — по-египетски сефи — от апреля до октября; 3) осенняя — нили,— от августа до октября.

Не вследствие ли такого разделения культуры на три сезона в году возникло господствовавшее мнение, будто с египетского поля снимается по три жатвы в год. Этого, конечно, никогда не было; правда, однако, что некоторые участки подвергаются в течение двенадцати месяцев двойной возделке. Вследствие этого, в Египте представляется странное явление: на деле оказывается, что в один и тот же род в стране возделывается большее количество участков, нежели сколько имеется их в целом составе. И действительно, в Египте считается, примерно, пять миллионов федданов пахотной земли (Феддан почти вдвое менее нашей десятины: он = 1302 кв. саж.), а в течение года возделывается на самом деле свыше шести миллионов. Вообще там, где введено искусственное орошение, почва засевается разными растениями четыре, а иногда и пять раз в три года, а там, где пользуются одним только наводнением,— семь раз в шесть лет.

В зимний сезон возделываются обыкновенно: пшеница, ячмень, бобы, чечевица, клевер, вообще разные кормовые продукты; в летний — исключительно такие растения, которые летом нуждаются в сильном орошении, а именно, хлопок, сахарный тростник и рис; наконец, в осенний сезон разводятся кукуруза, дурра и разные огородные продукты. Надо еще заметить, что в крупных хозяйствах вообще соблюдается правильная плодосменность, так что у них клевер играет важную роль не только как кормовой продукт, но еще более как растение, поддерживающее плодородие почвы. Однако, до настоящего времени в Египте более всего возделывается все-таки пшеница. Этот древнейший египетский продукт занимает почти пятую часть всей культурной площади в Нильской долине. Пшеница сеется обыкновенно тотчас же по окончании наводнения, в октябре. Иногда ее рассевают прямо в сырую, не успевшую еще обсохнуть почву, почти не подвергая ее обработке плугом. Жатва начинается в южных областях среди апреля, а в северных — в начале мая. Свезенные с поля снопы расстилаются на плотно утрамбованной площадке и подвергаются тут же молотьбе при посредстве весьма странного орудия: называемое по-египетски нораг, оно состоит из деревянных полозьев, снабженных тремя [198] железными цилиндрами. Пара волов влекут эту неуклюжую машину, шагая кругом по разобранным снопам, и таким образом, не только при посредстве цилиндров, но также своими копытами разминают и треплят солому, отделяя от нее зерно, а вместе с тем — примешивая к нему свой помет. Потом сорное зерно провевается точно так же, как это делается у нас по деревням, подбрасывая его лопатою на ветер. Понятно, что после такой молотьбы зерно отзывается весьма неприятным вкусом от помета. Оттого-то туземцы, потребляя свою пшеницу, примешивают в ней значительное количество русской; так что в настоящее время из Одессы в Александрию вывозится ежегодно около 400.000 пудов зерна. В крупных имениях мне случалось, однако, видеть большие паровые молотилки известного завода Клейтона. В таких хозяйствах вообще пользуются орудиями новейшего устройства, английскими плугами и боронами, даже жатвенными машинами.

После пшеницы наибольшее количество пашни занимается маисом и дуррой. Ограничиваясь в своем хозяйстве почти одними зерновыми продуктами, феллахи возделывают также ячмень, а сверх того еще бобы и иные огородные овощи на собственную потребу. Вследствие этого продукты зимнего сезона и занимают самую обширную площадь культурных земель. В осенний сезон возделывается уже вдвое менее федданов, а в летний даже вчетверо менее, чем в зимний. В этот летний сезон почти одни только крупные хозяйства и пользуются собственно искусственным орошением для производства хлопка и сахара.

Из всех продуктов, какие возделываются в северной части Нильской долины, особенно в Дельте, один только хлопок и вознаграждает с некоторым избытком расходы во полеводству. Он-то и служит одним из главных предметов экспорта. Из Египта за границу в 1897 году было вывезено отличного хлопка около 255.000.000 килограмм. Из этого количества почти половина доставлена была в Англию; затем наибольшее количество тюков выпало на долю России, которая приобрела почти столько же, сколько досталось Италии, Австрии и Франции, вместе взятым. Даже в Соединенные-Штаты Северной Америки, снабжающие всю Европу этим товаром, было ввезено некоторое количество египетского хлопка, так как по качеству он превосходит американский, а потому на фабриках пользуются египетским продуктом для производства пряжи высшего достоинства. Сверх того, из Египта вывозятся еще [199] хлопковые зерна, главнейше в Англию. Таким образом, благодаря значительным выгодам, выручаемым с хлопковых полей, возделка этого продукта за последнее десятилетие стала распространяться в широких размерах, и если землевладельцы не позаботятся о надлежащем удобрении, то почва их скоро будет истощена до последней крайности,

Таким же весьма ценным и сильно истощающим почву продуктом оказывается сахарный тростник, разводимый в крупных поместьях, особенно в южных областях по верхнему Нилу. В течение лета, тростниковое поле орошается даже чаще, нежели хлопковое. Близ Гелуана, я в декабре застал тростник еще на корню в полном росте. Жатва его длится, начиная со второй половины декабря до апреля. Сахар также составляет один из важных предметов экспорта. В 1897 г. из Египта было вывезено около 73.000.000 килограмм тростникового сахара.

Обильным орошением пользуются, сверх того, для возделки риса, которая, впрочем, ограничивается лишь некоторыми областями в Нижнем-Египте, преимущественно по прибрежью Средиземного моря. Однако, все эти выгодные предметы заграничного сбыта в состоянии производить, как было упомянуто, одни только крупные хозяйства, располагающие значительными капиталами.

Вообще, надо заметить, землевладение в Египте подчиняется крайне ненормальным условиям. В нем преобладает крупное землевладение. Почти две-трети культурной площади в долине Нила составляет собственность крупных владельцев, которые редко сами занимаются хозяйством, а большею частью взимают лишь ренту с своей земли. Остальная треть предоставляется среднему и мелкому землевладению, так что огромная масса настоящих земледельцев, а именно феллахи, отчасти также арабы, вовсе не обладают землей и кое-как пробиваются наемным трудом, или арендуя земли за высокую цену. При всем том, эти феллахи цепко льнут в своей почве; а потому в стране, почти лишенной фабрик и заводов, предложение земледельческого труда превышает даже спрос в сельском хозяйстве, и издельный труд оплачивается весьма скудно.

В глазах египтян, и не только бедного класса феллахов, но также богатых капиталистов, земля пользуется важным значением, тем более, что в стране еще весьма мало развита фабричная промышленность. Вследствие этого, капиталисты в Египте и стараются приобресть земельную собственность. [200] В этом случае, они пользуются отчасти безвыходным положением безземельных феллахов. Последние не только представляют избыток дешевых рабочих для сельских хозяев, но и сами арендуют землю по мелким участкам у крупных владельцев за крайне дорогую плату. Только обуявшею всех вообще египтян сильною привязанностью к почве и объясняется то обстоятельство, что за последнее десятилетие земли сильно поднялись в цене: в настоящее время, по нашему рассчету, десятина обходится около 400 и даже до 1.000 рублей на наши деньги. Правда, валовой доход с этих земель гораздо выше, чем где-либо в Европе, но если к высокой цене за земли присоединить еще весьма значительный поземельный налог, взимаемый правительством, то в действительности окажется, что рента, получаемая владельцами, вовсе не так высока: она не превышает пяти или шести процентов с затраченного капитала, и то лишь при более благоприятных условиях.

Значительное количество земель относится в государственным имуществам и управляется особыми правительственными коммиссиями. Крупными собственниками оказываются также мечети, школы и иные благотворительные заведения; потом, некоторые богатые паши; наконец, общества Суэзского канала и поземельного кредита (Credit foncier Egyptien).

Дело в том, что землевладельцы, заложив свои имения в обществе поземельного кредита, зачастую оказываются несостоятельными, так что их владения подлежат продаже с молотка. Но, следуя уставам своей веры, магометане не покупают земель своих несостоятельных единоверцев; а потому общество поневоле удерживает такие имения за собой и поручает заведывать ими своим управляющим, избираемым обыкновенно из европейских переселевцев.

Крупные землевладельцы вообще не живут в своих имениях, а предоставляют своим агентам распорядиться в них хозяйством или отдать. земли в аренду. В последнем случае, владение разбивается обыкновенно на мелкие участки, которые отдаются за дорогую плату феллахам на три года, а иногда и на шесть лет. Снимая землю на короткий срок, арендатор старается за это время извлечь из нее всевозможные выгоды и потому прибегает в самому хищническому способу хозяйства. Только в таких имениях, которые владельцами поручаются опытным управляющим, встречаются более рациональные системы сельского хозяйства.

Собственники средних землевладений, обладающие около ста [201] десятин или менее, по преимуществу копты, иногда сами хозяйничают в своих имениях, нанимая рабочих; но чаще всего отдают свои земли феллахам из положенной доли, иногда исполу, а не то из третьей части получаемых продуктов.

В самом плаченном состоянии находится, конечно, мелкое землевладение. Оно состоит обыкновенно из десяти и менее десятин, которыми владеет лишенный всяких денежных средств феллах. Возделывая с своей семьей землю даже тщательнее, нежели то производится в крупных и средних имениях, феллах, уплатив поземельные и другие поборы, едва пробивается, проживая, как говорится, "из руки в рот". В случае плохого урожая, он поневоле прибегает к займам и становится жертвой ростовщиков; так что в конце концов его участок продается с молотка и присоединяется в иному большому имению, увеличивая таким образом количество крупного землевладения в стране. В таком-то далеко не благоприятном состоянии находится в настоящее время земледелие в этом искони земледельческом крае. Дело в том, что естественные богатства страны распределены до такой степени несправедливо, что наиболее трудящийся класс пахарей решительно не в состоянии воспользоваться всеми производительными средствами своей почвы, а потому окончательно лишен материального благосостояния. Если, сверх того, вспомним о чрезвычайной дороговизне земель, то понятно будет, что нормальная земледельческая колонизация из Европы немыслима в Египте.

Обложенный значительным поземельным налогом, внося сверх того не малую пошлину за каждое финиковое дерево, феллах обременен еще косвенными налогами, а именно, на табак и соль. В прежнее время, мелкие землевладельцы сами возделывали хотя незначительное количество табаку на собственную потребу. Но в 1890 году правительство совсем запретило разводить на египетской земле табак, именно с целью содействовать таким путем более обильному ввозу греческого и турецкого табаку, с тем, чтобы взимать зато по возможности более значительный таможенный доход. Вследствие такой финансовой меры, феллаху, пристрастному в курению, приходится дорого платить за продукт, который он легко мог бы добыть на своей земле.

Соль точно так же обложена значительным налогом. Так как все эти обременительные для народа поборы совершаются [202] правительством отчасти по необходимости содержать на свой счет находящееся в настоящее время в Египте английское войско и сверх того целую массу английских чиновников, то англичане, как непосредственно заинтересованные в этом доходе, сами строго следят за исправным сбором всяких налогов. Так, между прочим, в гостинницу, в которой я проживал в Гелуане, при мне прибыл английский агент, которому поручено было преследовать контрабанду соли. Он по утрам на заре отправлялся вдвоем с опытным проводником на двух ходких верблюдах в окрестные пустыни на ловлю контрабандистов.

Эд. Циммерманн