ПОЕЗДКА В СТОВРАТНЫЕ ФИВЫ

(1889 г.)

I.

18-го марта, чуть свeт, приeхали мы в Сиут, главный город Верхнего Египта, гдe оканчивается линия желeзной дороги. Большинство пассажиров вышло на станции; нас же, не перемeняя вагона, провезли до Нила, как раз в пристани.

Немедленно перебрались мы на пароход, взяли билеты и устроились в доставшихся нам каютах.

Оставалось еще часа три до отхода парохода, и мы, воспользовались этим, чтобы осмотрeть Сиут и получить, таким образом, понятие об египетском провинциальном городe.

Поeздку совершали, конечно, на ослах. Между Нилом и городом в собственном смыслe — раскинуты дачи, жилье болeе состоятельных обывателей, преимущественно европейцев; всe онe размeщены просторно и окружены садами; послeдние обведены глубокими канавами, за которыми насыпи, усаженные кактусами. Вот гдe посмотрeть кактусы: стволы невысокие, выгнутые, припавшие к землe, но нерeдко в ногу толщиною; вeтви или, вeрнeе сказать, какие-то широкие, лопатообразные отростки или ползут во всe стороны, или поднимаются друг над другом и сажени на полторы над корневищем. Изогнутые стволы [113] и вeтви — отростки одного кактуса спутываются и пересeкаются со стволами и вeтвями, отростками других; вдобавок, они усажены сплошь здоровыми твердыми и длинными иглами; все это вмeстe составляет такую ограду, сквозь которую не пробраться мы животному, ни человeку. Надежна да и красива эта ограда. Особенно она красива теперь, когда кактусы в цвeту; на каждом отросткe сeрого, зеленого или сeро-зеленого цвeта десяток или дюжина ярких цвeтков красно-кирпичных, розовых или малиновых.

Мы проeхали городские ворота. У самых ворот нeчто в родe нашей гауптвахты и десятка полтора, два солдат. В городe попадаются улицы и узкие, как вообще на Востокe, и широкие, на европейский лад. Дома сложены преимущественно из нильского кирпича; только мечети каменные. Характер построек в узких улицах тот же, что и в азиатской части Каира; широких, хороших домов мало. Проeхались по городу в разных направлениях и часа через два вернулись на пароход. В первом классe, кромe нас, оказалось еще три пассажира, всe трое англичане: один военный доктор, а двое — офицеры; всe трое eдут в Вади-Яльфу. Мeсто это у вторых нильских порогов, в 1.500 верстах от Александрии. Там стоит английский гарнизон, наблюдающий за тeм, что дeлается в Суданe; состав его постоянно мeняется, так-что одни и тe же люди рeдко остаются там болeе полутора года. Есть, однако, офицеры, принимающие на себя обязанность пробить там три года к ряду; такими особенно дорожит британское правительство; они получают ежегодно 2-х-мeсячный отпуск, не считая в том числe время проeзда от Вади-Яльфа до Александрии и обратно, и эти три года по чинопроизводству и по пенсии считают им за шесть лeт службы.

Ушли мы из Сиута часов в девять утра. Почтовый пароходишко, на котором мы eдем, довольно невзрачен и очень невелик, Огромное движущее его колесо прикрeплено сзади на кормой, как в паровых баржах, которыми у нас по Каспийскому морю возят ныньче керосин наливом. Трясет оно пароход ужасно. Оказалось потом, что всe нынeшние почтовые пароходы египетского правительства на Нилe построены по одному типу и одинаково неудобно; строили их англичане для экспедиции своей в Судан; к каждому пароходу справа и слeва прикрeплялась широкая баржа с войсками и с припасами, и поэтому-то они и построены так, что движущее колесо одно и находится сзади. Когда экспедиция кончилась, ь [114] большинство пароходов и барж оказались англичанам ненужными; они и уступили их египетскому правительству, которое и возит теперь на них и пассажиров, и почту. Капитана на пароходe нeт. Кто его замeняет — сказать трудно; боцман, или кассир, или почтовый чиновник — не знаю; распоряжался то тот, то другой, то третий, но добиться от них, кто хозяин на пароходe, нам так и не удалось.

Важнeйшей для нас лично особой был прислуживавший нам мальчик лeт 14-ти. Сначала мы было ворчали на него, но потом только дивились. И в первом, и во втором классe, он убирал каюты, чистил обувь и платье, подавал чай, завтрак, ленч, обeд и вечерний чай; он же исполнял всe поручения и требования, и до свeту, и в серединe дня, и поздно вечером; он спал не раздeваясь, сидя на деревянном стулe; откликался на всякий зов во всякую пору, дня и ночи, и отвeчал на всeх языках, на которых обращались к нему, — во всяком случаe, не менeе, как на пяти — на арабском, на турецком, английском, французском и итальянском, да, кажется, понимал по-гречески и по-нeмецки.

Мы шли довольно узким руслом среди совершенно ровных, широких песков, составляющих в обыденное время русло рeки. Я говорю: "в обыденное время", потому что время нашей поeздки было временем самого низкого стояния вод Нила.

Мы eдем Нилом и невольно удивляемся. Это не рeка; это словно большая, широкая улица немалого города. Движение судов постоянное — пароходы, груженые барки, дахабии, большия лодки и крошечные челноки.

Всего меньше, конечно, пароходов. Грузы идут почти исключительно сверху вниз, и потому могут пользоваться обоими даровыми двигателями — течением и вeтром.

Дахабии, чрезвычайно красивые, легкие суда с громадными бамбуковыми мачтами, поворотливые, прекрасно идущие и по течению, и против течения, и по вeтру, и против вeтра; в них двe-три каюты; особенно любят их путешественники, не боящиеся потерять много времени и достаточно богатые, чтобы оплатить поeздку в них в течение мeсяца или двух. Путешествуют в дахабиях обыкновенно цeлым обществом, пять-шесть человeк; берут с собой повара; кочуют на суднe, а днем или eдут по рeкe, или дeлают экскурсии в глубь долины, преимущественно уже на ослах. Дахабию можно нанять и самому или условиться с драгоманом, и тогда уже его дeло озаботиться об eдe, о ослах, лошадях и проводниках. Есть [115] египетские вельможи, а также богатые англичане и американцы, у которых свои собственные дахабии; в таком случаe эти послeдние смотрят как самые роскошные игрушки, корма, нос, борта покрыты рeзьбой и вызолочены; палуба или выложена дорогим деревом, или обита кожей; снасти и такелаж изумительной чистоты отдeлки; каюты же устроены как пароходные будуары.

Сколько интересного для новичка попадается сначала на Нилe!

Вот подходим мы к пристани. У самой барки, в которой причаливает пароход, стоят два пeших полицейских и два всадника, с карабинами и саблями. Костюм полицейских прекурьезный: коротенькие свeтло-голубые курточки, обшитые золотым позументом, и того же цвeта брюки; нижняя часть ноги покрыта бeлыми штиблетами; сапоги огромные, толстые; в руках у каждого длинная, порядочной толщины бамбуковая трость, которую они ежеминутно пускают в дeло с самым притом равнодушным видом; на лeвом боку тесак, на головe красная феска. Едва мы остановились, на пароход взошел широкий, могучий негр. Ему на голову взвалили небольшой сундучок; один полицейский пошел около него справа, другой — слeва; один конный поeхал впереди, другой — сзади, и оба держат карабины в руках. Это, видите ли, пароход наш везет мeсячное жалованье чиновникам; на каждой пристани отпускаем мы по сундучку, набитому французскими наполеонами или английскими гинеями, и всюду, под добрым эскортом четырех вооруженных людей, отправляются они в ближайший город. Прежде посылали только с двумя полицейскими, но в послeднее время народ так оголодал, что не раз отбивали у полицейских ящик, всегда заключающий от 50 до 60.000 франков, а то и болeе; потому и усилили теперь охрану. Но вот что замeчательно и что поразило наш глаз. При конвойных золота начальства нeт; принимая сундук, конвойные расписки в получении его не дают, а сдающий его чиновник ее и не требует. Меня это заинтересовало. Я стал расспрашивать, и кассир пояснил мнe так. "Всякий знает, когда придет пароход и что он привезет деньги; за ними высланы негр, полицейские и конвойные; и пассажиры на пароходe, и народ на пристани видeли, что сундук я сдал, а посланные его приняли — чего же мнe бояться? Через 1 1/2 часа он будет на мeстe назначения, его вскроют и пересчитают деньги; а не будет его на мeстe через два часа, или не всe деньги окажутся в цeлости — поднимут такой шум, что скоро все выяснится. [116]

Идем мы рeкой, нерeдко в нeскольких саженях от отмелей, бывших еще недeлю тому назад под водой. Ближайшие к рeкe пространства их засажены огородиной; между каждым рядом посадок натыканы почти сплошные стeнки из засохших переломанных пальмовых вай, или что-то в родe низеньких соломенных щитов; но расположение загородочек этих различное; один — под прямым углом к рeкe, другие — под острым или тупым, третьи — параллельно. Земля, видите ли, дорога, особенно влажные мeста; поэтому, как только вода достигнет своего наименьшего уровня, ближайшие к ней мeста засаживаются овощами; одни из них любят отeнение, другие — солнопек; натыканные стeнки и имeют цeлью или отeнить растение, или, напротив, усилить и так уже жгучее освeщение — отсюда разнообразие направлений в посадкe растении и раздeляющих ряды их стeнок.

Деревни и города попадаются часто, но наружный вид их мало обeщающий; всe дома сложены из необожженых кирпичей, сдeланных из нильского ила; так они и остаются — темно-сeрые, не отштукатуренные. Выдeляются только мечети и минареты их, обыкновенно выкрашенные в бeлый цвeт. Кровли домов плоские, нерeдко у самого края уставлены высокими горшками, опрокинутыми вверху дном; это придает нeкоторым домам, — особенно тeм, что побольше, — характер башен с бойницами; впечатлeние это еще сильнeе, когда дома трех-этажные, стоят особняком и имeют пирамидальную форму (т.-е. форму пирамиды, усeченной на половину высоты, вообще очень любимую в Египтe).

Но вот обращают на себя внимание наше, особенно в деревнях, высокие узкие дома, вокруг каждого из этажей которых идут какие-то широкие выступы. Присматриваемся в бинокли. Выступы словно из хворосту. Так оно и есть в дeйствительности. Устроены они для того, чтобы на них жили и водились голуби, которые в Египтe носятся цeлыми тучами. На хворостяных, заплетенных соломой, выступах этих накопляется масса голубиного помета; его очищают раза два, три в год и большими партиями сбывают в Англию и Германию, гдe он употребляется как одно из лучших удобрительных средств.

Нерeдко на берегу видим людей, идущих с толстыми кривыми палками в руках; палки эти они от поры до времени прикладывают к колeну, отламывают кусок, препровождают в рот и потом жуют. Это сахарный тростник. При первой болeе продолжительной остановкe драгоман наш m-r Дмитри [117] (мы взяли его с собой в Верхний Египет) купил вам нeсколько кусков его. Довольно вкусно, — сок дeйствует очень прохлаждающе; древесину выплевывают.

В этой части течения Нила не мало сахарного тростнику; его переработывают на особых заводах; в один день мы проeхали мимо трех из них.

День склоняется к вечеру. Темнота наступила быстро. На пароходe зажгли огни. Пообeдали. Опять вышли на палубу. Как холодно! уж мы на 23° широты, а чуть солнце зашло — приходится кутаться в плэд.

Но вот появились свeтящияся точки... одна, двe, а потом и дeлая сотня. Это город — мeсто ночевки. Пароходы ходят только днем. Причалили и стали.

______________

19-го марта, рано утром, двинулись дальше.

Чeм больше подвигаемся мы в югу, тeм чаще попадаются вдоль берегов "садуфы" и "сакии" — приспособления для поднятия воды на окрестные поля.

Для устройства "садуфа" выкапывают у самого берега яму так, чтобы в все свободно втекала вода рeки; на откосe берега ставят столб с утвержденным вверху его длинным бревном в видe коромысла и с прикрeпленной в концу его бадьей; устройство точь-в-точь как журавли наших колодцев; бадьей зачерпывают воду из ямы, подымают вверх, гдe и выливают в другую яму, откуда вода канавками расходится по полям. Таково устройство садуфа в Нижнем Египтe, гдe берега Нила невысоки; дальше, вверх по течению, садуфы из одноярусных обращаются в двух-трех и даже четырехъярусные. Первая яма — у поверхности Нила, вторая — на откосe берега, аршина четыре выше первой, третья — на том же откосe, тоже аршина на четыре над второй, и т. д., и над каждой по журавлю; из первой ямы воду поднимают журавлем и льют во вторую; из второй в третью и т. д. У каждого из журавлей работает один или два человeка. Таким образом, в Верхнем Египтe приходится каждую, нужную для поливки, бадью воды зачерпнуть четыре раза и четыре же раза поднять ее вверх работой человeческих мускулов прежде, чeм дойдет она до уровня волей. От восхода солнца до самого его заката работает у каждого садуфа от 6 до 10 человeк (от 4 до 8 собственно подымают воду, остальные направляют воду по канавам); работают они нагие, как мать родила, не имeя на себe ничего кромe пояса [118] благопристойности, работают на горячем тропическом солнцe, работают даже нерeдко при жгучем дыхании хамсина. Смотришь на эту работу и диву-дивишься. Поставить бы, кажется, насос — и двух человeк за-глаза довольно. Но нeт, как мы дешево стоит насос, средств на устройство его нeт, а труд феллаха нипочем. И работают тысячи их, вдоль всeх берегов Нила, работают как каторжные... Изрeдка только, там, гдe к рeкe подходят земли богатых владeльцев, является нeкоторое сбережение человeческого труда, замeной его быками или буйволами; для этого вмeсто "садуфа" устроивается "сакия". В берегe вырывается нeчто в родe узкого, в аршин шириной, заливчика; в него вставляется огромное колесо, иного больше наших мельничных; на наружной сторонe обода насажены кувшины. Низ колеса в водe, и потому кувшинчики, один за другим, наполняются ею; когда, с поворотом колеса, кувшин, полный воды, окажется на самом верху, вода выливается в резервуар, устроенный немного ниже уровня верхней части колеса; отсюда вода, если берег невысок, расходится по полю, или же колесом второй "сакии", черпающей воду из этого уже резервуара, подымается еще выше.

Чeм больше подымаемся мы по Нилу, тeм рeже попадаются города. Деревень все же много, но не у самого берега. Онe преимущественно на возвышенностях, менeе затапливаемых рeкой, и всегда притом у одного из безчисленных каналов, прорeзывающих долину по всeм направлениям.

Каналы — одна из главных особенностей Египта; ими достигается болeе равномeрное распредeление разлива, они же дают воду для поливки таких частей долины, которые без содeйствия их не произвели бы ни былинки, а теперь родят богатeйшие жатвы. Каналы самой разнообразной величины; есть шире и глубже нашей Фонтанки; по ним вверх и вниз ходят суда на парусах, а есть в два, три аршина ширины. Вдоль берегов и больших, и малых каналов — "сакии" и "садуфы", также как и вдоль Нила. Когда воды рeки уже сильно спадут, выходы из каналов закрываются чeм-то в родe "застолок", подобных нашим мельничным; вода, слeдовательно, сверху из Нила, иногда за многие десятки верст, может еще входить в канал, но выхода ей уже нeт; она, значит, у устья канала будет стоять выше, чeм без запруды, и таким образом наполняет второстепенные и третьестепенные каналы, которые без этого не принесли бы населению столь необходимую им влагу. [119]

Мeстность вдоль по Нилу очень однообразна. Рeка проходит в восточной части долины, преимущественно невдалекe от аравийской цeпи гор; западные же ливийские возвышенности отдeлены от Нила почти всей шириной долины и с парохода едва замeтны в видe легких холмов, всегда покрытых дымкою. Иногда рeка подходит к самым скалам аравийской цeпи. Совсeм отвeсно высятся тогда онe над всю. Желтые и сeрые камни этих громад смотрят сумрачно, грозно и дико. Нерeдко зияют в них глубокие мрачные пещеры. Не природа образовала их. Она выдвинула из нeдр земли сплошных могучих великанов, и люди, многие тысячелeтия тому назад, поднялись на страшную высоту и высeкли пещеры эти, добывая в них тe огромные камни, из которых сложены были потом пирамиды. И чeм ближе к Нилу, чeм отвeснeе, выше и неприступнeе скалы, тeм болeе выбито в них пещер, тeм больше их и тeм мрачнeе смотрят онe. Неудивительно, что это именно так; двигать по суху без дорог тысячепудовые камни куда тяжелeе, чeм со скалы, отвeсно вниз, осторожно спустить их на судно и водой доставить туда, гдe воздвигались искусственные исполины-пирамиды.

Но мeст, гдe горы неприступными головокружительной высоты, обрывами спускаются прямо в рeку, не много. Обыкновенно горы излучистой линией тянутся вдоль лощины, гдe течет теперь Нил, то приближаясь к нему сажень на двeсти, на триста, то уходя на версту, на двe и даже на три. Пейзаж выигрывает или тогда, когда онe здeсь прямо у берега, или когда онe там всего дальше. В первом случаe дeйствуют на глаз и воображение громадность, дикость и рeзкость форм; во втором случаe размeры уменьшаются, формы округляются, дикий характер вовсе стушевывается; а между тeм солнечные лучи, проходящие сквозь воздух, полный мелких, невидимых глазу частиц, освeщающие горы под острым углом, придают им лиловатый оттeнок, и только гребни их вырисовываются над зеленоватой площадью долины.

Но все это вторые планы пейзажа. К ним можно причислить и города, и деревни, и кущи пальм, преимущественно на западной, лeвой сторонe нильской долины.

Первые же планы куда как мало приглядны. Рeка протоками идет по обсохшему руслу. То направо, то налeво тянутся песчаные бесконечные отмели. Самые берега из засохшего ила, без всякой растительности, и всe слоями от 1/4 до 1/2 аршина толщины каждый. [120]

И сколько ни идем мы — все тоже и тоже.

Ходишь, смотришь, вглядываешься — и все тоже. Тe же пески, тe же берега, то же освeщение. Утомительное, тяжелое однообразие.

Невольно взглянешь на пароход, даже заинтересуешься, что на нем дeлается.

Удивляют нас, признаться, спутники наши, англичане. Едят они как и мы. Но пьют на удивление. Мы знаем, что под египетским солнцем днем мясо eсть не слeдует, а от спиртных напитков — Боже избави. Для них же, видно, закон этот не писан. Вчера был вeтер сeверный, и потому было не так-то жарко. Сегодня же вeтра нeт. Жжет солнце неумолимо. Натянули над палубой тент, и все же дышать нечeм. Доктор-англичанин тоже жалуется на жару и начинает прохлаждаться. Потребовал тарелку чего-то в родe пикулей, до того нашпигованных перцем, гвоздикой и тому подобным, что я самого маленького кусочка съeсть не мог; взял он также полбутылки сельтерской воды и бутылку рому, — и прохлаждается. Просидeл часа полтора, съeл 1/4 часть пикулей, выпил с стакан сельтерской воды и не оставил ни одной капли рому. Приходить один из офицеров; доктор говорит ему: "прекрасное от жары средство сельтерская вода и капельку рома для вкуса", и вот пресерьезно требуют они еще бутылку рому и уже вдвоем допивают остаток сельтерской воды и осушают ром.

Кормят на пароходe невозможно скверно, берут же за обeд и завтрак полгинеи с лица, т.-е. по 12 1/2 франков, по тогдашнему курсу болeе 5 рублей; обeд куда хуже, чeм полуторарублевый в любом петербургском ресторанe; тоже и завтрак. За все остальное нужно платить отдeльно, а цeны очень серьезныя: напр., полбутылки сельтерской воды 60 коп. Шесть дней провели мы на пароходe, три дня eдучи вверх и три дня возвращаясь, и каждый день eда обходилась нам по 10 руб. с лица, а чай был с нами московский.

Бродя по пароходу, усeлся я как-то у самого носа в третьем классe, наблюдая суетню прислуги и нeкоторых из пассажиров. Прямо против меня, вытянувшись пластом на самом солнышкe, лежит юноша лeт 20-21, видимо европеец и сeверянин. Долго внимательно смотрeл он на меня, и потом вдруг на чистeйшем русском языкe обратился ко мнe: "далеко ли eдете?" Удивился я. Оказывается — воспитанник московского межевого института; заболeл, доктора послали [121] его на юг, начальство же дало годовой отпуск. Вот и поeхал он сначала на Кавказ, оттуда, в октябрe, в Каир. Средств мало, думал при содeйствии консульства получить какую-нибудь работу или уроки — ничего не вышло. Позвали его недавно в гости в Вади-Яльфу, да и билеты на проeзд туда и обратно дали, — вот и eдет, а в маe опять на Кавказ. Признал он меня по цвeтной вышивкe ворота моей рубашки.

Ночевать остались в Кенэ, третьем по величинe городe Египта, болeе 100.000 жителей.

______________

На слeдующий день, 20-го марта, берега были все тe же. В Нилe воды как будто бы побольше; на глаз это, впрочем, мало замeтно, но обозначается движением парохода. В первый день нашего пути мы то-и-дeло садились на мель; это, впрочем, задерживало нас мало; песок на двe рeки настолько неплотный, что стягиваются с него очень легко, — покачаются, покачаются на мeстe, сразу дадут сильный задний ход и — пошли. Во второй день врeзывались мы в мель всего раз, да нeсколько раз зацeплялись дном парохода. Теперь же, в третий день, идем совершенно свободно. Одна из особенностей Нила состоит в том, что количество воды увеличивается в нем не к устью, а от устья вплоть до того мeста, гдe впадает в него Атбара, несущая воды сeверной Абиссинии. С первого раза это может показаться странным, но это так в дeйствительности и очень притом естественно. От впадения Атбары до устья Нил проходит около 2.500 верст, не принимая ни одного притока; между тeм идет он по песчаному руслу, в странe вeчного солнца и жары; количество воды в рeкe не только поэтому не увеличивается, но масса ее теряется, путем просасывания в почву, испарением и еще болeе отводится каналами на орошение полей.

К полудню будем в Луксорe, на развалинах древних стовратных Фив. прежде мы думали проeхать еще дальше до Ассуана и первых порогов — это верст на двeсти выше Фив, — но выяснилось, что в таком случаe мы или вовсе не будем имeть времени для осмотра замeчательных развалив фивских храмов, или же нам придется очень долго жить в Луксорe, так как пароходы, по окончании сезона, ходят не часто.

Не было еще одиннадцати часов, когда m-r Дмвтри начал указывать нам далеко впереди на правом берегу рeки [122] какие-то высокие предметы. Один он называл обелиском, другой — пилоном, третий — большою залой и т. д. Мы, однако, ничего разобрать не могли, поняли только, что эти отдаленные великаны, замаскированные другими постройками — остатки громаднeйшего карнакского храма.

Но вот показалась деревушка; среди ней высится европейское здание с вывeскою: Hotel Karnac. Проходим мимо — окна забиты, нeт и признака жизни. Нам объясняют, что хозяева другого отеля, Hotel Louxor, гдe мы должны остановиться, купили Hotel Karnac для устранения конкурренции, а купив его — заколотили всe входы и выходы.

Но вот и пристань. Раздались пароходные свистки. Мы причалили. Наконец-то мы у цeли нашего долгого странствования.

Нетерпeливо сбeжали мы с парохода и быстро взобрались на кручу берега. Пыльная набережная окружала нас; налeво лeпились крохотные домики; направо возвышались какие то развалины; перед нами — Нил, за ним — широкая долина, а дальше — разорванные гребни гор.

На той почвe, которую попираем мы теперь, стоял один из величайших городов не Египта только, а всего древнего мира. Сто ворот, сто выходов было из него и — в случаe войны — 2.000 с головы до ног вооруженных воинов выходило из каждых ворот.

По этому Нилу, что спокойно струит перед вами тихие воды свои, многие вeка звучали тимпаны, гремeло оружие, к небу неслись грозные крики бесчисленных ратей, с угрозой врагам подымались они по нем далеко, далеко за предeлы эфиопские или спускались к морю, а там шли и несли знамена фараонов до Каспия и до уходящего в небо хребта кавказского.

A эти пустынные, там за долиной разорванные гребни горных кряжей! Тысячелeтия хранили они в нeдрах своих могилы фараонов и бренные останки их, — да и кто знает, не хранят ли они и теперь могил и останков куда болeе того, что открыто было до сих пор? Мы направились в гостиницу мимо величественной колоннады, остатка прежнего храма, потом свернули по узенькой песчаной улицe и шли вдоль высокой каменной стeны, но вот в ней ворота — это вход в гостинницу.

Цeлых три дня видeли мы вокруг себя только скалы, пески да неприглядные илистые берега. И вдруг разом, [123] переступив только порог калитки, очутились мы в роскошном тропическом саду.

Широкая, убитая щебнем, дорожка, ведет к отелю. Направо, налeво и впереди, у самых стeн гостинницы, высятся стройные пальмы. Между ними и вокруг них, на веселящем зеленью своею газонe — олеандры, сплошь покрытые своими чудными колокольчиками; кусты роз, сажени в полторы высотой, сверху до низу усыпанные алыми и розовыми цвeтами и бутонами, раскинулись между стволами тополей и грецких орeхов; померанцы стоят, как молоком облитые своими крохотными бeлыми цвeточками; пестрые клумбы высятся вдоль дорожек; зелень блестит весенней свeжестью. Отовсюду несет приятной сыростью только-что обильно облитой земли.

Отель двух-этажный. Внизу кругом его крытая галерея, аркадами отдeленная от сада; во втором этажe, как раз над нею, широчайшая терраса, тоже охватывающая все здание. Нам, по выбору нашему, дали комнаты во втором этажe окнами на сeвер, с выходами на террасу.

Мы заказали завтрак. Спeшно устроились у себя в нумерах и пошли смотрeть сад. Оказалось, что за окончанием сезона в порядкe только лицевая сторона его от входа; остальное не прибрано, не выметено, но все же хорошо. Пальмы, бамбук, акации, грецкие орeхи, лимоны, апельсины, померанцы, рожки, кактусы, алое — словом, вся южная флора. Но для нас главная прелесть сада была даже не в этом, а в живых голосистых его обывателях. Бог знает, когда в послeдний раз слышали мы птиц, — еще, конечно, минувшим лeтом на родинe, — а тут их видимо-невидимо; большое пространство, сплошь покрытое растительностью, привлекло пернатых со всей окрестности; весело носятся они с вeтви на вeтвь, щелкают, свистят, щебечут и поют.

Вернувшись в гостинницу, мы усeлись в лектории. Но едва успeли мы развернуть — кто каррикатурный, кто иллюстрированный журнал, как один из слуг пришел сообщить, что нас спрашивает господин, и он назвал длиннeйшую и мудренeйшую арабскую фамилию.

Мы подумали, не есть ли это обыденное в тeх мeстностях приставание, и уже хотeли отправить "господина" по добру во здорову, но он, из другой комнаты видимо слeдивший за переговорами слуги, сам появился в дверях и, любезно раскланиваясь, подошел в нам. Это был мужчина высокого роста, красивый, видный, одeтый по-европейски; цeпочка с брелоками, [124] перстни на пальцах, чистота и модный покрой жакетки ясно показывали, что не попрошайство — его цeль. Мы поднялись. Рекомендуется — русский и британский, и бельгийский консул в Луксорe. Очень, конечно, рады. По-французски говорит плохо, так что едва его поймешь. Один из нас обратился к нему по-италиянски; консул обрадовался, и они затараторили очень оживленно. Но вот подали завтрак; за столом нас всего пятеро: какой-то бельгиец с женой да мы трое. Еда прескверная; всему, говорят, виною конец сезона. В гостинницe 150 нумеров, и с ноября по конец февраля рeдко бывают пустые; теперь же занято всего четыре; вся европейская прислуга — повара, прачки, лакеи-кельнеры — уже уeхали в Италию и Швейцарию и вернутся оттуда только по окончании тамошнего сезона, в октябрe; готовят же и служат нам мeстные.

За завтраком мы сидeли довольно долго. Я спросил вторую чашку кофе. Только-что подал мнe ее слуга и отошел к прилавку, как быстро вбeжал другой слуга, очень скоро заговорил с первым и энергическими жестами стал показывать на нас вообще и на меня в особенности. Нeсколько мгновений недоумeние было видно на лицах их, но потом они бросились в нам. Подававший мнe кофе обратился ко мнe тоном, в котором и восклицание, и вопрос слышались в одинаковой мeрe: "москов, москов, москов!?" Я недоумeвающе смотрeл на него. Тогда, забыв, повидимому, принятые в отелe порядки, он начал слегка пальцем тыкать меня в плечо, снова повторяя: "москов, москов!"... а затeм бил себя в грудь и говорил: "Копт, копт! Кристос, копт! Кристос!"

Копты пришли в восторг. Быстро на лeвой рукe засучили они до плеча рукава одежды и показывали татуированный ниже плеча большой православный крест. Ударяя по нем и цeлуя его, они повторяли: "Москов, копт, Кристос, ami, ami, ami! Копт, Ак-падишах, ami, ami!"

Большинство сельчан Верхнего Египта копты-христиане, в городах же — мусульмане. Здeшнее христианство — дeло проповeди, трудов и мученичества великих фиваидских отшельников; оно уже со времени женитьбы Иоанна III на Софии Палеолог стало видeть в Москвe своего защитника; побeды Екатерины над турками еще болeе укрeпили эту мысль.

Послe завтрака мы надумались, что англичане в консулы дурака не выберут, что, слeдовательно, консул может нам оказаться полезен, да и сообщит многое, чего без знакомства не узнаешь, — поэтому рeшили сдeлать ему визит. Оказалось, [125] консульство перешло в нему от отца и не мало содeйствовало его обогащению, так что он самый состоятельный из обывателей Луксора. От гостинницы до его дома не болeе сотни шагов. Принял он нас предупредительно, угостил кофе, шербетом, вареньями; показывал старое оружие, монеты и тому подобное, звал на слeдующий день отобeдать чисто по-арабски, без ножей, вилок и салфеток, и с арабской кухней, и затeм вызвался проводить в Карнак.

Поeхали, конечно, на ослах. Большой карнакский храм состоял из множества частей. Главнeйшая — в видe длинного прямоугольника, вытянутого с востока на запад. В ней примыкают пристройки. Важнeйшие из них идут длинной полосою прямо на юг, выходят за прежнюю ограду храма и тянутся в видe аллеи сфинксов, изрeдка прерываемых постройками меньших храмов.

На встрeчу этой линии шла прежде другая от Луксорского храма, так что обe главные святыни древних Фив, отстоящие слишком на двe версты одна от другой, все же соединялись между собою.

Главный вход в карнакский храм был с запада, со стороны Нила. Сначала шла аллея сфинксов; потом небольшой пропилон, т.-е. преддверие, в родe тeх триумфальных ворот, которые особенно часто строились у нас в царствование Александра I и Николая I; только, конечно, египетские ворота покрупнeе наших, складывались из огромных камней не имeли сводов. За пропилоном — новая коротенькая аллея сфинксов, а затeм пилон. Каждый пилон представляет собой не что иное, как огромную стeну, воздвигнутую поперек храма, т.-е. по его ширинe; стeна эта в основании шире и все съуживается вверх, так что наружные стороны ее наклонены подобно боковым граням пирамид, но наклон только гораздо круче, так что издали сооружение можно счесть совсeм отвeсным; по самой серединe этой стeны проход, отличающийся от всякого рода каменных ворот наших не одной только громадностью, но и тeм, что стeнки его скошены вверх, как и внeшние стeны пилона, и что над ним верхней покрышки, потолка, никогда не дeлалось. Первый самый большой пилон выстроен позже остальных частей главного храма, во времена Птолемеев; он даже не был никогда окончательно достроен, и, несмотря на это, он — самый большой из пилонов храма; нынeшняя его высота около 21 сажени, длина 53 сажени, [126] ширина болeе 7 сажен. Сeверная, лeвая от входа, половила его значительно повреждена.

За пилоном идет первый двор храма; западную его сторону составляет 1-й пилон, восточную — 2-й пилон; сeверная же и южная — из толстых стeн, впереди которых ряд колонн; пространство между стeнами и колоннами прикрыто сверху огромными камнями, так что образует закрытые галереи. Во дворe этом на стeнe первого пилона высeчена надпись, сдeланная по распоряжению ученой коммиссии, сопровождавшей Наполеона в его экспедиции; она указывает градусы широты и долготы, под которыми находятся главнeйшие развалины Египта.

За первым двором идет второй пилон, нeсколько меньших размeров, но болeе древний, чeм первые пилон и двор.

У входа стояли двe огромных статуи; одна из них еще на ногах — это, повидимому, Рамзес I.

За вторым пилоном идет большая зала колонн, замeчательнeйшая из зал, оставленных вам Египтом. Потолок поддерживался 134 громадными колоннами; 12 из них, ближайших к серединe у самой оси храма, чуть-чуть больше остальных. Высота колонн этих почти 11 сажен, окружность семь аршин, т.-е. каждая из них такой же величины, как Вандомская колонна в Парижe, воздвигнутая в память побeд наполеоновской великой армии. Из колонн этих двe упали, одна накловилась, а остальные стоят, так же высоко подняв головы, как и при постройкe их за 15 вeков до Рождества Христова.

И стeны, и колонны залы покрыты изображениями, обыкновенно раскрашенными, и надписями. Одна из замeчательнeйших картин, высeченная, впрочем, на внeшней сторонe пилона, составляющего восточную стeну залы, изображает Сети I в боевой колесницe; перед ним склонились побeжденные им племена; сирийцы и евреи устилают древесными вeтвями его путь и возносят славу царю, "взгляд которого, подобно солнцу, дарует жизнь". Другой рисунок изображает возвращение Сети домой; его встрeчают подданные, сам он на Нилe, в лодкe, под которой в водe плавают и играют крокодилы и бегемоты. На третьем Сети приносит жертву богам. На четвертом Сети избивает колeнопреклоненных у ног его плeнников, а возлe него стоить Фивавда, олицетворенная женщиной, и подает ему колчан, полный стрeл.

За залой колонн идет третий пилон, меньше второго; за третьим пилоном — узкий двор, а потом четвертый, еще [127] меньший, пилон. Перед проходом сквозь этот пилон, слeдовательно в узком дворe, стояли два обелиска из сиенского гранита, в 11 сажен высоты каждый; один из них упал и разбить в куски.

За четвертым пилоном — "двор карриатид", названный так потому, что вдоль стeны пилона приставлены в нему огромные человeческие фигуры, теперь сильно попорченные, а частью и вовсе уничтоженные. Двор этот был нeкогда украшен 24 огромными колоннами; часть их сняли еще при знаменитой царицe-регентшe Хоттасу, для того, чтобы поставить два обелиска перед проходом в пятый пилон. Эти обелиски — лучшие из оставленных нам древним Египтом; тот из них, который стоит еще на мeстe, имeет болeе 14 сажен высоты и почти на три сажени выше украшающего теперь площадь Согласия в Парижe; оба обелиска эти самой тонкой работы, покрыты письменами, а верхушки их были в свое время вызолочены.

За пятым пилоном — дворик, гораздо меньше предъидущего, с выходами на сeвер и на юг. Затeм шестой и наименьший из пилонов, замeчательный своими "географическими таблицами"; это не что иное как изображение Тутмеса III, грозно занесшего руку над цeлою толпою плeнных; они стоят рядами, руки связаны сзади; тeло прикрыто чeм-то в родe щита, на котором написано название страны или города, откуда взят плeнник. Изучение этих имен — в связи с лицом и формами плeнника, до которого относятся — дали возможность очень пополнить географию древнего мира времен, на два или на три столeтия предшествовавших исходу евреев из Египта; всeх названий было до 1.200, но надписей, сохранившихся достаточно хорошо для того, чтобы прочесть их, осталось всего 628.

За шестым пилоном идет небольшой дворик, а затeм так-называемые гранитные комнаты, предшествовавшие самому святилищу; эти комнаты долго принимались за святилище, но Марриэт доказал ошибочность этого мнeния; онe невысоки, сложены из полированного гранита и сплошь покрыты надписями и рисунками, отлично раскрашенными; их окружает нeчто в родe корридора, на стeнах которого найдены и прочтены "таблицы лeтосчисления", в которых погодно описаны подвиги Тутмеса III.

От святилища храма, по странной случайности, не сохранилось почти ничего, кромe части фундамента. Повидимому, сложено оно было из известкового камня; тут, во время наполеоновской экспедиции, арабы брали камень, употреблявшийся ими [128] на добывание извести; отдeльные камни, зарытые в землe, показывают величиной своей, что они должны были служить основанием дeйствительным гигантам.

Около 25 сажен в длину занимает почти пустое пространство прежнего святилища. Поток начинаются развалины построек, отдeлявших святилище от прочего мира. Такова "комната предков", на стeнах которой изображен Тутмес III, приносящий жертву 57 предшественникам своим на престолe египетском; всe они посажены в четыре ряда и под каждым из них подписано его имя.

Затeм идет цeлый ряд зал и комнат, в одной из которых были найдены останки священных крокодилов; потом еще нeсколько стeн, образующих корридоры и наружную стeну храма.

Длина всего храма 172 сажени; наибольшая его ширина — длина первого пилона, 53 сажени, а окружность 445 сажен, т.-е. почти верста.

При этом не слeдует еще забывать, что все вышеописанное относится только в главной части храма; в нему, и с востока, и с запада, примыкали и примыкают другие храмы; в непосредственной с ними связи находились искусственные озера, на которых помeщались употреблявшияся при богослужении священные ладьи. Этот главный храм и важнeйшие, примыкавшие к нему и составлявшие с ним нeчто нераздeльное, обнесены были толстою стeной в формe четырех-угольника; в стeнe этой было, повидимому, пять выходов, — четыре из них через храмы, и только один, близь сeверо-восточного угла, употреблялся, вeроятно, для нужд обыденной жизни.

Окружность этой стeны, охватывавшей карнакский храм, со всeми к нему пристройками, равняется 1.125 саженям, а вся площадь храма внутри этих стeн составляет около 240 десятин, т.-е. не менeе средней величины помeстья центральной нашей черноземной полосы.

Постройка храма тянулась бесконечно долго. Самые древние части его — святилище и комнаты крокодилов — возведены фараоном Усартезеном болeе чeм за три тысячи лeт до Р. X. Затeм к храму стали дeлать пристройки, пригоняя их с западной его стороны. Главнeйшия: Тутмеса I (около 1678 до Р. X.); зал карриатид, великой царицы-регентши Хатосу, установившей большие обелиски; Сети I и Рамзеса II (с 1456 по 1339 г. до Р. X.), воздвигших большой зал с колоннами; Торока и Псамметиха (с 715 по 527 г. до Р. X.), устроивших [129] первый большой двор с колоннадами, и, наконец, Птолемеев, сложивших первый гигантский пилон (с 108 по 81 год до Р. X.).

Не видя храма, мы уже знали из описаний главнeйшие размeры и пилонов, и дворов, и колонн; но когда увидeли все это, то были совершенно поражены: все оказалось и красивeе, и величественнeе, чeм думали мы, и все сохранилось гораздо лучше, чeм ожидали.

Часа три прошло, пока мы бeгло, в общих чертах, осмотрeли эту величайшую из развалин мира; солнце было уже очень низко, и приходилось спeшить возвращением домой.

Послe обeда бесeдовали мы с супругами-бельгийцами и потом поднялись на широкую террасу, куда выходили двери наших комнат. Ночь была удивительно хороша. Тепло; воздух насыщен запахом роз и померанца; тихо так, что лист не шелохнется, ни звука вокруг; звeзды ярко горят в темно-синей, скорeе даже черной глубинe неба.

______________

21 марта встали мы чуть свeт, напились кофе и — в путь. Едем на лeвую сторону Нила осматривать гробницы царей, в ливийском кряжe гор.

Очень холодное утро! Нил переeзжаем в большой лодкe и преусердно кутаемся в плэды. Остановились у песчаного откоса; здeсь лодка будет ожидать нашего возвращения. Невдалекe толпа погонщиков и чуть не цeлое стадо осeдланных ослов.

Идем к ним. К каждому из нас бросается нeсколько человeк. Поднимается неистовый гвалт. Высматриваю осла и хочу сeсть на одного из них, но двое здоровых дeтин не только не помогают мнe, а тянут долой. С сотоварищами моими тоже. Вижу — m-r Дмитри что-то неистово кричит по направлению к лодкe. Трое дюжих гребцов с веслами в руках бросаются в вам. "Остановитесь, подождите, господа!» — вопит m-r Дмитри. Начинается свалка. Дмитри, гребцы и часть погонщиков колотят остальных. Особенно усердствует m-r Дмитри; ременная короткая плеть его дeйствует преисправно. Через минуту или двe вся группа раздeлилась; около нас остались Дмитри, гребцы, человeк пять погонщиков и двe дeвочки; отдeлены от нас и побиты человeк десять, двeнадцать. Усаживаемся верхом. Оказывается, что возлe нас тe погонщики, с которыми наканунe заключил условие m-r Дмитри. Остальные явились в надеждe оттeснить их и захватить клиентов. Многие из них и [130] награждены за это ударами весел и кнута, — и все же ничего, смотрят весьма спокойно. — "Оттого эти канальи и уважают меня больше всeх драгоманов, вмeстe взятых", говорил m-r Дмитри, "что расправа у меня с ними короткая и... энергичная".

Обращают на себя внимание наше дeвочки. Одной лeт девять, другая примeрно на год старше. Обe онe босые, в длинных черных платьях, с черными же покрывалами, падающими с головы назад, на плечи; цвeтные бусы, голубые, красные, желтые, бeлые, висят на шеe. Обe худощавы, стройны, с черными прелестными глазами. Та, что постарше, удивительно хороша собою. Возлe них — большие высокие глиняные кувшины. С любопытством поглядывают онe на нас. Но вот перекинулись онe нeсколькими словами, опять посмотрeли на нас, ловким и быстрым движением подняли кувшины на голову, затeм подошли в нам и грациозно раскланялись с нами. Я уже сидeл на своем ослe и, перегнувшись с сeдла, ласково потрепал по щекe Фатьму, — так звали старшую. Веселый смeх был мнe отвeтом. Фатьма потеряла свою серьезность, побeжала к m-r Дмитри и весело затараторила с ним по-арабски. Мы, конечно, хотeли звать, зачeм здeсь эти дeвочки. M-r Дмитри объяснил, что нам предстоит путь, который продлится от семи до восьми часов, что нигдe мы не встрeтим ни капли воды, что обойтись без нее, а тeм болeе завтракать, немыслимо, и что дeвочки эти побeгут за нами, неся на головe свои полные водой кувшины. Онe не знали, согласятся ли "господа" взять их с собою, но наша привeтливая встрeча Фатьмы убeдила их, что "господа" ничего против них не имeют и при прощании не забудут труды их. Мы сомнeвались только, поспeют ли за нами дeвочки пeшком, да еще и с такими кувшинами на головах. Но m-r Дмитри сказал, что Фатьма — его старинная знакомка: "ей одиннадцатый год, и она уже третий сезон провожает к гробницам царей моих путешественников". Что же касается свeжести воды, то чeм жарче будет день, тeм холоднeе вода в кувшинах; они сдeланы из очень пористой глины, солнечные лучи вызывают испарение, которое так охлаждает их, что вода становится холодной, словно ледяной.

Наконец мы двинулись. Путь наш идет сначала по песчаному дну рeки. Потом взбираемся на остров, низкий, тоже песчаный — обыкновенную нильскую отмель, — затeм переeзжаем приток Нила, в нeкоторых мeстах даже по водe, и, наконец, взбираемся на берег, на нильскую долину, каждая [131] пядь которой обработана, засeяна и приносит удивительные урожаи, благодаря ежегодным разливам рeки.

С полчаса eхали мы среди посeвов вызрeвающей пшеницы, арбузов, огурцов и луку. Пшеница и лук занимают особенно много мeста. Попадаются изрeдка группы пальм, гораздо чаще тамариск и касторовое дерево; послeдим в одном мeстe усажена тропинка на цeлых полверсты или болeе.

Проeхали мимо деревни. За нею канал, и вдруг совершенно неожиданное зрeлище. В каналe и по откосам его работает человeк полтораста или двeсти, почти всe голые, только головы обернуты чалмой; у большинства в руках большие круглые корзины. Одни стоят на днe канала, теперь совсeм сухого, и копают; другие подходят к ним, вмeстe с ними насыпают землею корзинки, подымают их на голову и выносят из канала наверх. Это — чистка канала. При разливe Нила ил осeдает всего болeе в тихих и удаленных от стержня течения мeстах и, слeдовательно, в ближайших к краю долины каналах; их, поэтому, приходятся чистить ежегодно. Это огромная работа. Мы видeли рядом вычищенные части канала и такие, в работe над которыми еще не приступали. В вычищенных вынуто земли сажени на полторы в глубину. Кто-то из исслeдователей Египта исчислил, что ежегодная очистка каналов требует такого количества труда, что им можно бы было вырыть 1/3 всeх нынe существующих каналов страны, а еслибы не производить эту ежегодную очистку, то через три года 7/10 нынe обработываемой площади обратились бы в совершенную пустыню.

Мы переeхали канал. Опять потянулись поля. Снова перебрались через проток рeки и затeм сразу очутились в пустынe.

Мы въeзжали в дикую долину, быстро съуживавшуюся впереди нас. Дно долины твердое, чуть-чуть прикрытое тонким налетом сeрого песку и густо усeянное камнями разной величины, от куриного яйца до самой крупной тыквы. Мы eдем словно по руслу рeки. Так оно и есть. Здeсь, на мeстe стовратных Фив, дождь бывает в два, в три года раз. Но когда пойдет дождь, вода сбeгает в эту долину со всeх окрестных холмов, и поток приобрeтает такую силу, что несет с собою всe эти камни.

Подъем становится круче, а долина все уже и уже. Вот поворот. Отъeхали немного и очутились в замкнутом со всeх сторон пространствe. [132]

Направо и налeво, и впереди, и сзади нас высятся крутые горы. Кажется, будто онe сплошь залиты были когда-то разжиженной глиной; она застыла и в нее вправлены в диком безпорядкe кучи камней сeрых, бурых, желтых, коричневых, иногда черных; камни эти — и мелкие, в человeческую голову, и гигантские утесы в десятки сажень; углы камней неправильны, остры; самые горы изборождены рытвинами, обрывами, пропастями. Никакого, ни самого малeйшего признака растительности или почвы. Глина, кремни, известняки. Солнце не видно за гребнями окружающих нас высот, но свeтит оно убийственно ярко. Ни шелеста в воздухe, ни признака дуновения вeтра. Прямо над головой раскинулся шатер небесного свода, и что за сила и яркость его темно-синего цвeта! Смотришь над головой — глазам неловко, а взглянешь нeсколько в бок, так, чтобы край неба сливался с верхушкой горы — и невольно закрываешь глаза: противоположность между буро-сeрой массой камней и ярким свeтящимся сводом небес так сильна и шатер небес сияет так изумительно, что глазам становится невыносимо.

Чeм дальше, тeм хуже дорога. Чeм дальше, тeм уже долина.

Ни сосредоточенная мысль Данте, ни пылкое воображение Гюстава Доре не показали вам ничего подобного и не в силах были бы создать хот сколько-нибудь приближающееся в долинe этой по дикости, по безнадежности, скажу болeе — по отталкивающей, отвратительной пустынности ее.

Но вот еще поворот дороги. Горы над вами становятся ниже. Вот обозначилась груда мелких камней — это слeд раскопок, человeческой работы. Даже эта безжизненная масса кажется привлекательной, даже она останавливает на себe внимание и, как слeд чего-то живого, оживляет это проклятое мeсто. Куча эта — раскопанный вход первой царской могилы.

Могилы вырывались в горe, а по установкe гроба входы нерeдко задeлывались и засыпались так, что трудно было разъискать их. Теперь открыто болeе 40 могил, и над входом каждой поставлен нумер. Мы осмотрeли пять из них. Тип устройства один и тот же. В середину горы идет накловенный корридор или лeстница; оканчиваются они комнатой, в формe куба, иногда же продолговатой; в комнатах больших размeров встрeчаются колонны: двe, три, четыре, а в одной даже и шесть; затeм идет новый спуск, обыкновенно тщательно задeлывавшийся, потом опять комната или новый спуск и т. д. Устроивать себe могилу начинал каждый фараон, как [133] только вступал на престол, и чeм болeе правил он, тeм больше расширялась могила, т.-е. тeм болeе уходили внутрь горы все новые и новые комнаты и спуски. В то же время, чeм дольше правил фараон, тeм тщательнeе становилась отдeлка стeн, спусков и комнат его гробницы, тeм разнообразнeе были картины и тeм лучше окраска их.

Наибольшая и наилучше отдeланная гробница — Сети I, умершего около 1400 до Р. X., послe 51 года царствования. От самого ее входа — крутая лeстница в 27 ступеней, затeм широкий проход или корридор, новая лeстница и еще корридор, вводящий в продолговатую комнату, всe стeны которой покрыты рисунками, изображающими переход Сети I в другой мир, причем он является и, так сказать, рекомендуется разным божествам; по рисункам комнаты этой можно было бы думать, что это конечный пункт гробницы; в этой мысли еще болeе могла укрeпить находка в одном из углов комнаты начатого, не вполнe оконченного и наскоро затeм задeланного спуска; но Бельцони, первый исслeдователь этой усыпальницы, зная, как долго царствовал Сети, усомнился в том, чтобы здeсь кончалась его гробница; он принялся слегка выстукивать стeны массивным желeзным стержнем и вслушивался в звук, который получался при этом; долго повторяя этот опыт, он пришел к заключению, что в одном из углов комнаты звук менeе глух, чeм в прочих, и что там, слeдовательно, может оказаться пустота. Он приказал ломать стeну, и через нeсколько времени предположения его оправдалась — открылся новый спуск; за ним слeдовала комната в четыре сажени в длину и ширину и потолок; стeны ее покрыты были удивительно отчетливо выполненными рисунками, сохранившимися притом бесподобно; один из наиболeе интересных изображает представителей главнeйших, извeстных тогда человeческих рас, присутствующих при погребении фараона; египтяне окрашены в красный цвeт, азиатские народы представлены болeе свeтлыми; негры черные, а обитатели сeверо-западной части африканского побережия, островов и полуостровов Средиземного моря — бeлые, с голубыми глазами и заостренной бородой. За этой комнатой новый спуск и комната, в которой рисунков относительно мало; много их расчерчено черным, но почему-то они не были исполнены. Но гробница углубляется еще болeе; еще длинный проход и комната, потом еще проход, а за ним самая большая из всeх комнат гробницы, потолок которой подперт шестью могучими колоннами; затeм еще проход и, наконец, [134] комната, в которой помeщев был саркофаг, нынe покоящийся в Британском музеe Лондона. И этим не кончается гробница. Дальше идет длинный корридор, конечная часть которого обрушилась так, что нельзя быть увeренным, представляет ли этот проход остаток работы, прерванной смертью Сети, или же и за ним есть другие погребальные помeщения.

Длина гробницы Сети от входа до конца послeднего спуска 71 сажень; при общем углублении ее, считая от поверхности входного порога — 26 сажень.

Всe стeны и потолки лeстницы, проходов и комнат покрыты рисунками, выбитыми в них и потом раскрашенными. Чистота отдeлки удивительная, лучше чeм во всeх остальных гробницах Египта, за исключением только гробницы Ти, близь сахарской пирамиды. Но предметы рисунков все мрачные. У входов в комнаты и корридоры чудовищные змeи вытягиваются вверх, упираясь на хвост и изображая как бы грозных стражей входов; в комнатах тe же змeи вьются и скользят недалеко от полу. Нерeдко видишь изображения избиения плeнных или сожжения преступников. Даже религиозные сцены и тe подернуты мрачным флёром — загробный суд души, очистительные ее испытания, мучения, которым она подвергается. Надо думать, что на стeнах гробниц помeщались рисунки в зависимости от характера и воззрeний того лица, для которого изготовлялась гробница. Так, в гробницe Сети господствуют сюжеты мрачного характера; совсeм не то в гробницe Рамзеса III. Здeсь исполнение рисунков куда хуже, но зато предмет их много веселeе; но преобладанию мотивов домашней, обыденной жизни гробница эта нeсколько напоминает гробницу Ти. Вот, напримeр, цeлая толпа рабов, рeжущих и варящих мясо и зелень, а там другие с помощью сифонов разливают вино из больших бочек в малые сосуды. Здeсь роскошно убранная комната, с вазами, леопардовыми шкурами вмeсто ковров, с цeлыми бассейнами воды, и другая, вся увeшенная знаменами, разнообразнeйшим оружием и чeм-то в родe барабанов и флейт. Тут — сeятель на нивe, с которой только что сошли плодотворные нильские воды, а там — кормежка цeлых стай домашних, а теперь частью и диких птиц. A вот и артистическая сцена — изображение божества, перед которым двое музыкантов играют на арфах. Очень хороши формы этих арф, и очень живо передано движение пальцев играющих.

Удивительно интересны всe эти рисунки на стeнах царских гробниц. Но невольно овладeвает досадливое чувство, которым [135] мы обязаны современным путешественникам: с вандальством, совершенно неизвинительным в наше время, портят они стeны гробниц всюду, гдe эти стeны не из твердого гранита или песчаника. Путешественники, при содeйствии, конечно, проводников, отбивают себe на память от стeн болeе или менeе крупные куски рисунков, и чeм тоньше работа в гробницe, тeм болeе обезображена она; особенно пострадала гробница Сети, со стeн которой отбита чуть не половина рисунков.

Евг. Картавцев

Текст воспроизведен по изданию: Поездка в стовратные Фивы. (1889 г.) // Вестник Европы, № 5. 1891