Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЛЭЙН, ЭДВАРД УИЛЬЯМ

НРАВЫ И ОБЫЧАИ СОВРЕМЕННЫХ ЕГИПТЯН

Глава 4

ПРАВЛЕНИЕ 1

За последние годы Египет претерпел большие политические изменения и почти вышел из-под турецкого владычества. Уничтожив мамлюков, которые при его предшественниках управляли страной, нынешний паша (Мухаммад Али) стал почти независимым главой государства. Он, однако, признает свою преданность султану и в соответствии с обычаем отсылает в Константинополь дань; более того, он обязан уважать лишь основные законы, содержащиеся в Коране и в хадисах, в остальном его власть ничем не ограничена 2. Паша может отправить на казнь любого из своих подданных без всякого суда и без объяснения причин: одним движением руки он выносит приговор об отсечении головы. Но это не означает, что паша склонен проливать кровь без всякого на то основания, для этого правителя скорее характерна строгость, нежели бессмысленная жестокость; почти всеми его действиями, принесшими ему как похвалы, так и нарекания 3, движет беспредельное честолюбие.

В крепости столицы помещается суд, Хедивский диван 4, где в отсутствие паши председательствует кихия 5 (уполномоченный паши) Хабиб-эфенди. В тех случаях, которые не входят в компетенцию кади или которые достаточно ясны и без [124] рассмотрения в каком бы то ни было суде, решение выносит председатель Хедивского дивана. В столице имеется множество караульных постов, в каждом из которых размещен отряд низама, или регулярной армии. Стражу называют кулюк или чаще каракол 6. Обвиняемых в воровстве или в нападении на кого-либо передают солдату стражи, который доставляет их на главный сторожевой пост, находящийся на улице Муски, расположенной в той части города, где проживает большинство европейцев. Здесь устанавливается и формулируется в письменном виде вина задержанного, после чего стражник отводит его к завиту — начальнику каирской полиции. Рассмотрев его дело, забит посылает обвиняемого на суд — в Хедивский диван 7. Когда обвиняемый отрицает свою вину и когда против него нет достаточных улик, а только некоторые основания для подозрений, признания добиваются при помощи палочных ударов. После такой экзекуции обвиняемый обычно признается в содеянном, если преступление, в котором его обвиняют, не влечет за собой очень тяжкого наказания. Вор обычно сознается: «Меня попутал дьявол, и я взял это». Наказания осужденных осуществляются по произвольной, но весьма мягкой и мудрой системе: обычно их заставляют выполнять за скудное пропитание какую-нибудь работу вроде уборки мусора, рытья каналов и т.д., а иногда крепких молодых мужчин, обвиненных в мелких преступлениях, забирают в рекруты. За то, что он заставляет преступников работать на благоустройство страны, Мухаммад Али стяжал похвалы, воздававшиеся когда-то Сабакону — эфиопскому завоевателю и царю Египта, который, по преданию, впервые ввел такую практику. Паша, однако, очень строго наказывает тех, кто повинен в воровстве или других преступлениях по отношению к нему самому, карая за это смертной казнью.

Существует несколько низших инстанций, ведающих различными административными делами. Среди них главные:

1) Маглис аль-Машвара (Государственный совет), именуемый также Маглис аль-Машвара аль-Малякийа. Паша составляет этот и другие советы из людей, которых отбирает сам — по способностям или по каким-то другим качествам, вследствие чего все их решения определяются его волей и его интересами. Эти советы служат его орудиями и вершат все управление страной, а также все торговые и сельскохозяйственные дела паши. Как правило, им на рассмотрение передаются все адресованные паше или его дивану жалобы, касающиеся частных интересов и государственных дел, если только они не входят в компетенцию других советов, о которых речь пойдет ниже;

2) Маглис аль-Гихадийа (Совет по делам армии), который иначе называют Маглис аль-Машварийа аль-Аскарийа (Совет по военным делам). Сфера деятельности этого совета ясна из его названия;

3) Совет Тарсхана (по делам флота); [125]

4) Диван ат-Туггар (Совет купцов). Этот совет, в который входят купцы разных стран и различных вероисповеданий во главе с шахбандаром (старейшиной каирских купцов), был учрежден в связи с тем, что содержащиеся в Коране и сунне законы торговли оказались недостаточно ясными для решения многих вопросов современных торговых отношений.

Полномочия кади (главного судьи) Каира длятся только один год, по истечении которого он уезжает в Стамбул, откуда на его место приезжает новый кади. Из Каира кади обычно отправлялся в сопровождении большого каравана пилигримов в Мекку, где совершал все обряды паломничества, после чего оставался в Медине в течение года в качестве кади священного города 8. Кади получает свой пост за деньги, причем чиновники, от которых зависит эта сделка, не обращают особого внимания на его квалификацию. Он должен обладать некоторыми познаниями и принадлежать к османской (т.е. турецкой) секте ханафитов. Место, где заседает кади, называется Махкама («место судопроизводства»). Мало кто из кади хорошо знает арабский язык, да они и не испытывают в этом необходимости. В Каире деятельность кади сводится лишь к утверждению приговоров, вынесенных его наибом (уполномоченным), который рассматривает дела попроще (это должностное лицо назначается самим кади, который выбирает его из улемов Стамбула), или решений муфтия (главного законоведа), также из османских ханафитов, постоянно проживающего в Каире и рассматривающего дела посложнее. Но поскольку наиб, как правило, в лучшем случае лишь немного говорит на народном египетском диалекте, в Каире, где большинство тяжущихся в Махкаме — арабы, судья должен особенно доверять баш-таргуману (главному переводчику), чье место постоянно и кто вследствие этого хорошо знаком со всеми обычаями суда, особенно с системой подкупа. Этими познаниями он обычно охотно делится с каждым новым кади или наибом. Должность кади в Каире может занимать весьма невежественный в вопросах права человек, такое случалось неоднократно, но наиб должен быть образованным и опытным юристом.

Когда кто-нибудь хочет возбудить судебное дело против какого-либо лица или группы лиц, он приходит в Махкаму и обращается к баш-расулю (главному судебному приставу, который приводит в исполнение распоряжение об аресте) с просьбой отдать приказ расулю арестовать обвиняемого. За это расулъ получает плату — один или два пиастра, — половину которой он обычно тайно передает своему начальнику. После этого истец и ответчик являются в главный зал Махкамы — большое помещение с открытым фасадом, выходящее на просторный двор и состоящее из колонн и арок. Здесь сидят несколько подчиненных баш-кятиба (главного секретаря), именуемых шахидами, в обязанность которых входит выслушивать и записывать подлежащие рассмотрению заявления по делу. Истец обращается к любому [126] из них, кто оказывается в этот момент свободным, и излагает свое дело, а шахид записывает то, что ему говорят, за что ему полагается пиастр. Если дело простое и ответчик признает предъявленные ему обвинения, шахид выносит решение сам, в иных же случаях он отводит тяжущихся к наибу, заседающему во внутреннем помещении. Выслушав дело, наиб посылает истца за фетвой (юридическим решением) к муфтию секты ханафитов, который получает за выдачу такого документа, как правило, не менее десяти пиастров, а подчас свыше ста или двухсот. Так ведется судопроизводство по всем делам, кроме очень мелких, которые решаются самим наибом, и особо важных или сложных — их рассматривают в комнате кади в присутствии самого кади, наиба и муфтия ханафитов, который приглашается для слушания такого дела и для вынесения по нему решения. В особо важных случаях в суд приглашают также нескольких каирских улемов 9. Муфтий слушает дело и пишет свое решение, кади утверждает его и скрепляет своей печатью — его роль во всех случаях сводится лишь к этому. Если истец не в состоянии предъявить свидетелей, обвиняемый может оправдаться при помощи присяги, для этого он кладет правую руку на Коран и трижды произносит: «Во имя Аллаха Великого», добавляя затем: «Тем словом божиим, которое содержится здесь». Свидетелями могут быть только люди незаинтересованные и обладающие незапятнанной репутацией; по всякому делу требуются показания не менее двух свидетелей 10 (можно одного мужчины и двух женщин), при этом за честность и неподкупность каждого из них должны поручиться двое других. По делам, грозящим смертной казнью или другой тяжкой карой, показания иноверцев не имеют законной силы; кроме того, не принимаются показания в пользу сына, внука, отца или деда, свидетельства раба в пользу господина, а также господина в пользу его раба.

Судебные издержки до недавнего времени выплачивались выигравшей стороной. За решение, вынесенное по делу о продаже имущества, кади получает два процента стоимости имущества, по делам о наследстве — четыре, за исключением случаев, когда речь идет о несовершеннолетних наследниках, которые платят всего два процента. За решения по делу о земельной собственности или о домах, если стоимость этого имущества известна, кади получает два процента, а если неизвестна — сумму, равную ренте за один год. Таковы предусмотренные законом суммы, но судебные чиновники часто вымогают и дополнительную плату. В тех случаях, когда речь идет не об имуществе, размеры оплаты устанавливает наиб. По окончании суда выигравшая сторона должна заплатить не одному только кади. Например, если кади получает двести или триста пиастров, то примерно по двести пиастров полагается заплатить переводчику и баш-расулю, пиастр расулю или по пиастру каждому из расулей, занятых по этому делу.

Решение судьи часто зависит от ранга истца или ответчика или от полученной от них взятки. Как правило, наиб и муфтий [127] берут взятки сами, а кади получает их от своего наиба. В некоторых случаях, когда дело особенно трудное, обе стороны дают взятки, а решение выносится в пользу той, чья взятка оказалась больше. Но даже если законное решение совершенно очевидно, подлинная справедливость торжествует далеко не всегда, поскольку любая из сторон может прибегнуть к взяткам и ложным показаниям. Трудно поверить тому, что практика подкупа судей и свидетелей достигает в мусульманских судах, в частности в суде каирского кади, таких потрясающих масштабов, подобное утверждение требует неопровержимых доказательств, основанных на не подлежащих сомнению сведениях. Поэтому я приведу здесь краткое изложение одного недавнего судебного процесса, переданное мне секретарем и имамом шейха аль-Махди, который был тогда главным муфтием Каира (будучи главным муфтием ханафитов) и к которому это дело попало после того, как каирский кади вынес по нему решение.

После смерти одного жившего в Каире турецкого купца, у которого была единственная дочь, осталось имущество в шесть тысяч пиастров. Когда сейид Мухаммад аль-Махруки, шахбандар Каира, услышал об этом, он подкупил простого феллаха, который служил привратником у уважаемого шейха и чьи родители (оба арабы) были известны многим людям, и приказал ему объявить себя сыном брата умершего. Дело было передано на рассмотрение кади, кроме того, что особенно важно, были привлечены несколько главных улемов города. Как мы вскоре увидим, аль-Махруки сумел всех их подкупить или чем-то заинтересовать. В суд были доставлены лжесвидетели, которые подтвердили претензию привратника под присягой, и другие, поручившиеся за их безупречность. Три тысячи кошельков были присуждены дочери умершего, а вторая половина состояния — привратнику. Эту долю получил аль-Махруки, отдавший привратнику только триста пиастров. Когда это дело рассматривалось, главного каирского муфтия аль-Махди в городе не было. Когда он вернулся в столицу через несколько дней, к нему пришла дочь умершего и, рассказав о своем деле, попросила о его пересмотре. И хотя муфтий был убежден в том, что она явилась жертвой несправедливости, и не сомневался в правдивости ее рассказа о роли аль-Махруки в этом деле, он сказал ей, что вряд ли сможет отменить это решение, если не удастся обнаружить какого-либо нарушения в судебной процедуре, но что он познакомится с записями этого дела в протоколах Махкамы. Сделав это, он пошел к паше, который его очень ценил за знания и безупречную честность, и пожаловался ему на то, что суд кади опозорил себя вопиющей несправедливостью, что улемы приняли явно ложные свидетельства и что решение, вынесенное ими по этому делу в его отсутствие, поразило весь город. Паша вызвал к себе кади и всех улемов, принимавших участие в рассмотрении этого дела, для встречи с муфтием и, когда они все собрались, обратился к ним, излагая жалобу муфтия [128] как бы от своего имени. И кади и улемы, казалось, были возмущены таким обвинением и потребовали объяснить, на чем оно основано. Паша ответил им, что обвинение это носит общий характер, но особым основанием для него послужило дело, по которому их суд признал притязания привратника на родство с умершим и на оставшееся после него наследство, в правомерность которых поверить невозможно. Тогда кади заявил, что он вынес решение по этому делу в соответствии с единодушным мнением присутствовавших тогда в суде улемов. «Пусть зачитают протокол этого дела», — сказал паша. Так и поступили, предварительно послав за книгой записи судебных дел, и, когда секретарь закончил чтение, кади громко и уверенно заявил: «И таково мое решение». Тогда муфтий еще громче и увереннее воскликнул: «И решение это ошибочно». Все присутствовавшие удивленно смотрели то на муфтия, то на пашу, то на улемов.

Кади и улемы вертели головами из стороны в сторону и поглаживали бороды. Тогда кади, бия себя в грудь, воскликнул: «Это я, кади Мисра, выношу ошибочное решение?!» — «И мы, — сказали улемы, — мы, шейх Махди! Мы, улемы аль-ислама, выносим ошибочное решение?!» — «О шейх Махди, — сказал аль-Махруки, который в силу своих коммерческих связей с пашой имел доступ в его совет, — уважай улемов, как они уважают тебя». — «О Махруки, — воскликнул муфтий, — ты что, заинтересован в этом деле? Признайся, какова твоя роль в нем, или замолчи. Иди рассуждай в собрании купцов, но смотри, не открывай больше рта в собрании улемов!» Аль-Махруки немедленно покинул дворец, ибо понял, к чему идет дело, и должен был сделать соответствующие приготовления. Теперь улемы требовали, чтобы муфтий привел доказательства неправомерности их решения. Муфтий вытащил из-за пазухи маленькую книжечку, содержащую законы о наследовании, и прочел: «Для признания родства и права на наследование необходимо установить имена отца и матери претендента, а также отца и матери каждого из родителей». Лжесвидетели были не подготовлены к тому, чтобы сообщить имена отца и матери человека, за сына которого привратник выдавал себя, и из-за отсутствия этого свидетельства (которым улемы при рассмотрении дела сознательно пренебрегли) вынесенное по этому делу решение было отменено. Привратника привели в совет; он отрицал обман, в котором сыграл главную роль, и по приказу паши был жестоко побит палками, но единственное признание, которое удалось у него вырвать под пыткой, заключалось в том, что из трех тысяч кошельков он получил не более трехсот пиастров. Тем временем аль-Махруки отправился к хозяину привратника, рассказал ему обо всем случившемся во дворце и о том, к чему это может привести, потом вручил ему три тысячи кошельков и попросил немедленно пойти в совет, отдать эти деньги и сказать, что он получил их от своего слуги на хранение. Тот так и сделал, и деньги были переданы дочери умершего. [129]

В другом случае, когда кади и совет улемов под влиянием паши (не Мухаммада Али, другого) вынесли противоречащее закону решение, они также натолкнулись на сопротивление аль-Махди. Этот муфтий был на редкость честным человеком. Говорят, что он никогда не брал денег за фетву. Он умер вскоре после моего первого посещения Каира. Я мог бы привести еще несколько вопиющих примеров взяточничества в суде каирского кади, но довольно и сказанного.

В Каире есть еще пять меньших махкам, одна в главном порту Булак и одна в южном порту Маср аль-Атика. В каждой из них председательствует шахид из большой Махкамы в качестве уполномоченного главного кади, который утверждает его решения. В эти малые махкамы обращаются в основном по делам о продаже имущества, наследовании, браках и разводах. Поскольку кади выдает замуж несовершеннолетних девочек-сирот, не имеющих взрослых родственников, которые могли бы выступить в качестве опекунов, к нему также часто обращаются жены, желающие добиться развода. В каждом провинциальном городке также есть свой кади, не турок, обычно местный житель, который выносит решения по всем делам, иногда исходя из своих собственных познаний в законах, но чаще опираясь на авторитет муфтия. Один кади обычно обслуживает две-три деревни.

Каждая из четырех ортодоксальных мусульманских сект имеет своего шейха, или религиозного главу, который избирается из наиболее образованных членов общины и проживает в столице. Шейх соборной мечети аль-Азхар (всегда из шафиитов, а иногда просто их шейх), шейхи других сект, кади, накиб аль-ашраф (старейшина шерифов) и еще несколько лиц образуют совет улемов, который нередко держал в страхе турецких пашей и мамлюков, ограничивая их тиранию; однако в наши дни этот состоящий из ученых знатоков совет почти совсем утратил свое влияние на правительство. Мелкие споры часто по обоюдному согласию передаются на рассмотрение одному из четырех шейхов, поскольку они, являясь главными муфтиями своих сект, неизменно пользуются максимальным уважением. Кроме того, паша нередко обращается к этим шейхам при рассмотрении сложных и щекотливых вопросов, связанных, с трактовкой законов Корана и хадисов, однако при вынесении решения не всегда исходит из их мнения. Например, посоветовавшись с ними относительно того, допускает ли мусульманский закон вскрывать тела умерших ради получения медицинских знаний, и получив резко отрицательный ответ, он, однако, вынес решение, позволяющее мусульманским ученым, изучающим анатомию, пользоваться этим методом.

Полиция столицы подчиняется не столько гражданским, сколько военным властям. Несколько лет назад она находилась в ведении вали и забита, но после моего первого посещения Египта должность вали была упразднена. В его компетенцию входило задерживать воров и преступников, он ведал публичными [130] женщинами, которых заносил в списки и облагал налогами, следил за поведением вообще всех женщин и, если замечал за какой-нибудь жительницей Каира малейший проступок, свидетельствующий о ее распущенности, заносил ее имя в список проституток; если же она не хотела откупиться от него или от его подчиненных солидной взяткой, чтобы избежать позора, вали требовал от нее уплаты налога. Этой практике всегда следовали и поныне продолжают следовать те лица, которые собирают налог с проституток 11, особенно когда дело касается незамужних женщин, а женщин замужних, если они не могут откупиться или найти еще какое-нибудь средство к спасению, иногда попросту тайно умерщвляют. Такая практика, однако, в двух отношениях противоречит закону, который повелевает, чтобы, во-первых, лицо, обвиняющее женщину в прелюбодеянии или адюльтере и не предъявляющее четырех свидетелей ее вины, было наказано восьмьюдесятью ударами палок и чтобы, во-вторых, женщины, совершившие такого рода преступления, подвергались не унижению и штрафу, а совсем иным наказаниям.

Сейчас полицию возглавляет забит, о котором уже говорилось ранее. Его подчиненные без каких-либо опознавательных знаков разбросаны по всему Каиру: они нередко заходят в кофейни, где следят за поведением горожан и слушают их разговоры. Часто этим занимаются помилованные воры. Они сопровождают стражников, обходящих по ночам улицы столицы. В ночное время, примерно через полтора часа после захода солнца, только слепцам разрешается выходить на улицу Каира без фонаря или какого-нибудь другого светильника. Через два-три часа после захода солнца улицы Каира безлюдны. В пятом или шестом часу утра в городе можно встретить не более дюжины или двух десятков прохожих, не считая стражников, часовых и привратников, охраняющих входы в жилые кварталы. Стражник окликает прохожих по-турецки: «Кто там?» — и получает ответ по-арабски: «Житель города». Частный сторож в этом случае добавляет: «Признай единство Аллаха!» или просто «Признай единство!» На это следует ответ: «Нет божества, кроме Аллаха», эту формулу могут произнести как мусульмане, так и христиане, вкладывая в нее различный смысл. Считается, что вор или человек, совершающий что-либо противозаконное, не осмелится произнести эти слова. Некоторые прохожие в ответ на оклик стражника говорят: «Нет божества, кроме Аллаха; Мухаммад — Его посланник!» Частных сторожей нанимают для охраны торговых улиц и других районов города. Они ходят с наббутом (длинным посохом), но без лампы.

Забит, или ага полиции, нередко обходил по ночам столицу в сопровождении только палача и шуаляги — того, кто носит нечто вроде факела (шуаля), который бытует в Египте по сей день. Этот факел горит без пламени и вспыхивает, только если его раскачивают на открытом воздухе. Таким образом, он выполняет те же функции, что и темный фонарь в Англии. Когда свет не нужен, [131] горящий конец светильника прячут в маленьком горшке или кувшине или чем-нибудь покрывают, но говорят, что воры часто чувствуют его запах издали и благодаря этому успевают избежать встречи со стражей. Тот, кто идет ночью по улице без фонаря и сталкивается с полицией, редко пытается оказать ей сопротивление или убежать, а в наказание такому прохожему полагаются побои. Раньше глава полиции мог по собственному произволу без суда предать смерти любого преступника или нарушителя даже за те проступки, которые по закону не подлежат смертной казни, такой же властью были наделены и многие его подчиненные, как будет показано ниже. Но в последние два-три года случаи таких расправ стали очень редкими, и я надеюсь, их больше не будут допускать. Помощники забита совершают свои ночные обходы с военной стражей только потому, что им больше известно о расположении воровских притонов и о всяких приемах и способах, применяемых в воровском промысле; сам забит едва ли вообще прибегает к каким-либо мерам наказания, кроме битья и порки.

До недавних нововведений полицейские власти Каира для обнаружения нарушителя пользовались весьма забавными средствами, похожими на те, о которых мы читаем в некоторых сказках «Тысячи и одной ночи». Могу привести пример. Достоверность этой, истории, как и нескольких других, ей подобных, несомненна. Я изложу ее так, как мне рассказывали.

Однажды бедняк пришел к are и сказал: «Господин, сегодня ко мне приходила женщина, которая сказала: “Возьми этот курс, и пусть он полежит у тебя некоторое время, а ты одолжи мне пятьсот пиастров”. И вот, господин, я взял у нее курс, дал ей пятьсот пиастров, и она ушла. А когда она ушла, я сказал себе: “Взгляну-ка я на этот курс”. И тут я увидел, что курс этот медный. Тогда я ударил себя по лицу и сказал: “Я пойду к are и расскажу ему обо всем, может быть, он рассмотрит это дело и выяснит его, ибо мне не у кого искать помощи, кроме него”». Ага сказал ему: «Слушай, что я скажу тебе, человек. Возьми все, что есть в твоей лавке, не оставляй ничего и запри ее, а завтра утром приходи пораньше, открой лавку и крикни: “Увы, мое имущество!” Потом возьми в руки два комка земли, бей себя ими по лицу и кричи: “Увы, мое имущество!” И кто бы ни спрашивал тебя: “Что с тобой случилось?”, отвечай: “Пропало чужое имущество. Пропал залог, который хранился у меня и принадлежал одной женщине. Если бы это была моя вещь, я бы не стал так горевать”. Это поможет прояснить дело». Человек пообещал последовать совету аги. Он забрал все из своей лавки, а рано утром пошел, открыл ее и воскликнул: «Увы, чужое имущество!» Взяв два комка земли, он стал бить себя по лицу и, проходя по всем улицам города, причитал: «Увы, чужое имущество! Пропал залог, который хранился у меня и который принадлежал одной женщине. Если бы это была моя вещь, я бы не стал так горевать». А женщина, [132] которая дала ему в залог курс, услышала об этом и доняла, что это тот самый человек, которого она обманула. Тогда она сказала себе: «Пойди и возбуди против него дело». Она отправилась к его лавке верхом на осле, чтобы придать себе важности, и сказала ему: «Человек, отдай мое имущество, которое находится у тебя». Он ответил: «Оно пропало». — «Пусть у тебя отрежут язык! — воскликнула женщина. — Ты потерял мое имущество? Клянусь Аллахом! Я отправлюсь к are и сообщу ему об этом». — «Отправляйся», — сказал он. И она явилась к are и изложила свое дело. Ага послал за этим человеком и, когда он пришел, спросил обвинительницу: «Какое твое имущество находится у него?» Она ответила: «Курс из красного венецианского золота». — «Женщина, — сказал ага, — золотой курс у меня. Я бы хотел показать его тебе». Она сказала: «Покажи его мне, господин, я узнаю свой курс». Тогда ага развязал свой кошелек и, вынув оттуда курс, который она дала в залог, сказал: «Посмотри». Она взглянула на курс, узнала его и понурила голову. Ага сказал: «Подними голову и скажи, где пятьсот пиастров, принадлежащих этому человеку?». Она ответила: «Господин, они у меня дома». Ага послал палача, чтобы он вместе с ней отправился к ее дому, но без меча; женщина вошла в дом, вынесла кошелек с деньгами и вернулась к are вместе с палачом. Деньги были переданы законному владельцу, а палач получил приказ доставить женщину на Румайлу (просторная открытая площадь у цитадели) и обезглавить ее там, что он и выполнил.

Над рынками Каира, а также над мерами и весами наблюдает особое должностное лицо — мухтасиб. Он время от времени разъезжает по городу, перед ним человек везет большие весы, а за ним следует палач и множество других служителей. Проезжая мимо лавок или по городу, он велит всем торговцам, а иногда только некоторым предъявить свои весы, гири и меры и проверяет их правильность. Он также выясняет, по каким ценам продаются продукты, часто останавливает слуг или других прохожих, которые встречаются ему на пути с покупками, и спрашивает их, на какую сумму или сколько они купили тех или иных продуктов. Если он обнаруживает, что у какого-либо торговца неверны весы, гири или меры или что он продал что-либо с недовесом или по повышенной цене, то такого торговца наказывают тут же, на месте, битьем или поркой. Однажды я видел человека, которого за то, что он недовесил хлеба при продаже, подвергли мучениям совсем иного рода. Этому человеку продырявили нос и подвесили к нему на шнурке хлебец шириной в пядь и толщиной в палец. Несчастного раздели догола, оставив лишь кусок полотна, опоясанный вокруг чресл, и привязали его со связанными за спиной руками к оконной решетке мечети Ашрафийа, на главной улице столицы, ногами он упирался в подоконник. В таком положении под палящими лучами солнца он оставался около трех часов, выставленный на обозрение множества толпившихся на улице людей.

 

[133] Некто, назначенный на пост мухтасиба вскоре после моего первого посещения Египта (курд Мустафа Кашиф), вершил правосудие самым зверским образом, отрезая уши (т.е. обрубая мочку) за малейший проступок, но часто расправлялся таким образом и с ни в чем не повинными людьми. Однажды на его пути встретился старик, погонявший нескольких груженных дынями ослов. Указав на самую большую дыню, мухтасиб спросил, какова ее цена. Старик взялся большим и указательным пальцем за мочку уха и сказал: «Отсеки ее, господин». Мухтасиб повторил свой вопрос несколько раз, но старик отвечал одно и то же. Мухтасиб рассердился, но все же не мог удержаться от смеха и сказал: «Ты что, старина, оглох, что ли, или, может быть, спятил?» — «Нет, — ответил старик, — я не глухой и не сумасшедший, но я знаю, что, если я отвечу, что дыня стоит десять фидда, ты скажешь: “Отрежьте ему ухо", а если я скажу пять фидда или один фидда, ты скажешь: “Отрежьте ему ухо", поэтому рубите его сразу и отпустите меня». Старика спасло его чувство юмора. Чаще всего этот мухтасиб карал отсечением уха, но иногда он мучил людей и по другому. У одного мясника, недовесившего две унции мяса своему покупателю, он повелел вырезать из спины две унции мяса. Одного продавца кунафы (вид теста, наподобие вермишели), бравшего со своих покупателей чуть-чуть больше положенного, он велел раздеть и посадить на круглый медный поднос, на котором пеклась кунафа, в результате тот получил жестокий ожог. Нечестных мясников он обычно наказывал, продевая в нос крючок и подвешивая на него кусок мяса. Повстречав однажды человека, несшего корзину с глиняными кувшинами из Семенхуда, которые он продавал, выдавая за изделия из Кены, мухтасиб повелел своим помощникам разбить все кувшины один за другим о голову злосчастного продавца. Мустафа Кашиф свирепствовал и в тех случаях, которые не входили в его компетенцию. Однажды ему взбрело в голову отправить одну из своих лошадей в баню, и он пожелал, чтобы владелец соседней бани подготовился к приему лошади и помыл бы ее так, чтобы шкура животного стала очень гладкой. Банщика озадачило такое необычное приказание, и он осмелился выразить опасение, что лошадь может поскользнуться на мраморном полу бани и упасть, что она к тому же может простудиться по выходе и что поэтому будет лучше, если он ведрами перенесет в конюшню содержимое цистерны и там помоет лошадь. На это Мустафа Кашиф сказал: «Я понимаю, в чем дело, ты не хочешь, чтобы моя лошадь пришла в твою баню». И он повелел своим слугам повалить банщика и избить его палками. Слуги повиновались и били беднягу до тех пор, пока тот не умер.

Несколько лет назад, когда мухтасиб объезжал город, проверяя меры, весы и пр., перед ним везли весы большего размера, чем обычные нынешние. Говорят, что перекладиной в этих весах служила полая трубка, наполненная ртутью, при помощи которой тот, кто нес весы, легко добивался перевеса той или иной чаши [134] в зависимости от того, получил его хозяин взятку от торговца, которого они проверяли, или нет.

Мухтасиб надзирает за рынком, а другие должностные лица ведают всеми ремеслами и торговлей, подвластными паше, причем известно, что некоторые из них творили ужасающие жестокости. Один из них, по имени Али Бей, назыр аль-кумаш (надсмотрщик над производством полотна), найдя у кого-нибудь частный станок или обнаружив, что ремесленник продает полотно, вытканное на таком станке, обычно заворачивал несчастного в кусок такого полотна, предварительно смоченного в масле и дегте, подвешивал его на ветку какого-нибудь дерева и поджигал материю, в которую тот был завернут. Уничтожив этим ужасным способом некоторое количество ткачей, он сам в числе многих других получил смертельные ожоги во время взрыва пороха, происшедшего в северной части каирской крепости в 1824 г., за год до моего первого приезда в Египет. Мой друг, рассказывавший мне о совершенных этим извергом злодеяниях, добавил: «Когда его хоронили, шейх аль-Арузи (который был тогда шейхом соборной мечети аль-Азхар) читал над ним погребальные молитвы в мечети аль-Хасанейн, а я исполнял роль мубаллига. Когда шейх произнес слова: “Свидетельствуйте о нем” и когда я их повторил, ни один из присутствующих, а их было множество, и не подумал ответить: «Он был добродетелен», все хранили молчание. Чтобы, настроение присутствующих проявилось еще ярче, я повторил: “Свидетельствуйте о нем”, но никто не ответил, и шейх смущенно проговорил очень тихим голосом: “Да смилуется над ним Аллах”. Сейчас мы наверняка можем сказать об этом проклятом изверге, — продолжал мой друг, — что он попал в ад. Однако его жена все время устраивает у себя дома хатму (чтения из Корана) по нем и каждый вечер зажигает две свечи в нише мечети аль-Хасанейн за упокой его души».

В каждом квартале столицы есть свой шейх — шейх аль-хара, в чьи обязанности входит поддержание порядка, разрешение мелких споров жителей и изгнание тех, кто нарушает покой. Столица разделена на восемь районов, в каждом из которых есть свой шейх — шейх ат-тумн.

Члены различных ремесленных и торговых цехов в Каире и других больших городах также имеют своих шейхов, которые рассматривают все дела, связанные с соответствующей отраслью торговли или ремесла, и чья санкция необходима для приема в цех новых членов.

Слуги в столице также находятся в ведении особых шейхов. Если кому-нибудь нужен слуга, он может обратиться к такому шейху, который за небольшую плату (два-три пиастра) берет на себя ответственность за поведение того, кого он рекомендует. Если нанятый таким образом слуга ограбит своего господина, тот сообщает об этом шейху, который должен вне зависимости от того, [135] может ли он вернуть украденное имущество или нет, возместить ограбленному хозяину его убытки.

Даже обычные воры еще несколько лет назад почитали своего старшину, которого они называли шейхом. От него часто требовалось, чтобы он разыскал награбленное и доставил нарушителей в суд, что он обычно и делал. Примечательно, что такая же система существовала у древних египтян 12.

В Каире мелкие дела коптов рассматривает их патриарх, глава их Церкви, а в других местах это делают низшие церковнослужители, но недовольные имеют право пожаловаться кади. Обиженный коптом мусульманин может требовать правосудия и у патриарха и у кади. Так же дело обстоит и с иудеями. Французы и другие европейцы не подвластны местной юрисдикции, их делами ведают консулы, исключение составляют лишь те случаи, когда они нанесли ущерб мусульманину. Тогда они поступают в ведение турецких властей, туда же должен обращаться и француз, пострадавший от мусульманина.

Жители провинциальных городков и деревень находятся в подчинении и у турецких должностных лиц, и у своих односельчан. Весь Египет разделен на несколько больших провинций, каждая из которых управляется турками-османами, а эти провинции, в свою очередь, подразделяются на районы, которыми управляют местные чиновники (мамур и назыр). У каждой деревни и каждого города есть свой шейх — шейх аль-баляд, который назначается из числа местных мусульманских жителей. Раньше все упомянутые должностные лица, кроме шейх аль-баляда, были турки, кроме того, были и другие турецкие правители мелких районов — кяшифы и каиммакамы, но эта система изменилась незадолго до моей второй поездки в Египет, и теперь феллахи жалуются, что их положение ухудшилось, но причина этого кроется в основном в тирании высших турецких правителей.

О положении египетских крестьян в некоторых провинциях можно составить представление по следующему случаю. Некий турок, заслуживший печальную известность многими варварскими поступками, стоял во главе города Танта, в Дельте. Однажды он пошел в государственное зернохранилище и, обнаружив там двух спящих крестьян, спросил у них, кто они такие и что они там делают. Один из них сказал, что привез из деревни 130 ардеббов зерна, а второй сказал, что привез 60 ардеббов с принадлежащей городу земли. «Негодяй! — закричал правитель на второго крестьянина, — этот человек привез 130 ардеббов с земли маленькой деревни, а ты привозишь только 60 с городской земли!» — «Этот человек, — ответил крестьянин из Танты, — привозит зерно только один раз в неделю, а я привожу его каждый день». — «Замолчи», — сказал правитель и, указав на растущее вблизи дерево, приказал одному из служителей зернохранилища повесить крестьянина на одной из веток. Приказание было выполнено, и правитель вернулся домой. На следующий день он снова пошел [136] в хранилище и увидел человека, который нес много зерна. Правитель спросил, кто это и сколько зерна он принес, и услышал в ответ от того служителя, который вешал крестьянина в предыдущую ночь: «Это тот человек, господин, которого я вчера повесил по вашему приказу, он привез 160 ардеббов». — «Что! — воскликнул правитель. — Он восстал из мертвых?» — «Нет, господин. Я повесил его так, чтобы он касался ногами земли, и, когда вы ушли, я отвязал веревку. Вы ведь не приказывали убить его». Турок пробормотал: «А! Вешать и убивать — вещи разные. Арабский язык богат. Следующий раз я велю убивать. Берегитесь Абу Дауда 13

Можно привести еще один случай, дающий представление о характере правления в Египте. Один феллах, которого назначили назыром (правителем) района аль-Мануфийа (самый южный пункт Дельты) незадолго до моей второй поездки в Египет, собирая налог в деревне, потребовал, чтобы бедный крестьянин уплатил ему сумму в шестьдесят риалов. Бедняга запротестовал, говоря, что у него нет ничего, кроме коровы, которая едва давала ему возможность прокормить семью. Вместо того чтобы поступить с этим крестьянином так, как это делали обычно, когда кто-либо из феллахов утверждал, что не имеет возможности уплатить требуемый с него налог, т.е. жестоко избить его палками, назыр послал шейх аль-баляда за коровой бедняка и предложил, чтобы кто-нибудь из феллахов купил ее. Все крестьяне ответили, что у них нет на это денег. Тогда он послал за мясником и велел ему зарезать корову и разделить тушу на шестьдесят кусков. Мясник запросил за это плату и получил коровью голову. Потом назыр велел созвать шестьдесят феллахов и заставил каждого из них купить по куску мяса за один риал. Владелец коровы, рыдая и сетуя на свою судьбу, пошел к начальнику назыра дафтардару Мухаммеду Бею. «О господин! — сказал он. — Я обездолен и нищ. У меня не было ничего, кроме коровы и ее молока. Я и моя семья кормились этим молоком, моя корова и пахала и молотила, от нее мы получали все пропитание наше. Но вот назыр отобрал ее и убил, разрезал на шестьдесят кусков и продал все мясо моим соседям по риалу за кусок. Таким образом, он получил за мою корову только шестьдесят риалов, а она стоила не менее ста двадцати. Я обездолен и нищ, к тому же я здесь чужой, ибо я пришел из другой деревни, но назыр был безжалостен ко мне. Он сделал меня и мою семью нищими, потому что теперь у нас ничего нет. Сжалься надо мною и окажи мне справедливость, заклинаю тебя твоим гаремом». Тогда дафтардар повелел привести к нему назыра и спросил его: «Где корова этого феллаха?» — «Я продал ее», — ответил назыр. «За сколько?» — «За шестьдесят риалов». — «Почему ты заколол ее и продал?» — «Он должен был уплатить шестьдесят риалов за землю, поэтому я взял корову, заколол ее и продал за эту сумму». — «Где мясник, который заколол его корову?» — «В Мануфе». Послали за мясником, и дафтардар [137] спросил его: «Почему ты заколол корову этого человека?» — «Так пожелал назыр, а я не мог ему перечить. Если бы я его не послушался, он побил бы меня и убил бы мою лошадь. Я заколол эту корову и в награду получил от назыра ее голову». — «Человек, — сказал дафтардар, — ты знаешь людей, которые купили мясо?» Мясник ответил, что знает. Тогда дафтардар велел своему секретарю записать имена шестидесяти крестьян и послал шейху деревни приказ привести всех этих людей в Мануф, куда поступила жалоба. Назыр и мясник были взяты под стражу, и на следующее утро явился шейх деревни с шестьюдесятью крестьянами. Когда заключенных снова привели к дафтардару, он спросил у шейха и у феллахов: «Эта корова стоила шестьдесят риалов?» — «О господин, — отвечали они, — она стоила больше». Тогда дафтардар послал за кади аль-Мануфийи и сказал ему: «О кади, вот человек, которого обездолил этот назыр, забрав у него корову, заколов се и продав ее мясо за шестьдесят риалов. Каково будет твое решение?» Кади ответил: «Он — жестокий тиран, который угнетает всех тех, кто находится в его власти. Разве корова не стоит сто двадцать риалов, а то и больше? А он продал ее за шестьдесят риалов. Это жестоко по отношению к владельцу». Тогда дафтардар сказал своим солдатам: «Возьмите назыра, разденьте его и свяжите». Когда это было сделано, он сказал мяснику: «Мясник, ты что, не боишься Аллаха? Ты несправедливо зарезал корову». Мясник снова повторил, что ему пришлось подчиниться назыру. «В таком случае, — сказал дафтардар, — исполнишь ли ты мое повеление?» — «Исполню», — ответил мясник. «Зарежь назыра», — сказал дафтардар. И сейчас же несколько солдат схватили назыра и бросили его на пол, а мясник перерезал ему горло по всем правилам, предписанным мусульманским законом при убиении животных, предназначенных для употребления в пищу. «Теперь разрежь его, — сказал дафтардар, — на шестьдесят кусков». Мясник сделал и это, а люди, замешанные в этом деле, да и многие другие вместе сними от страха не могли вымолвить ни слова. Потом дафтардар стал подзывать к себе одного за другим феллахов, купивших мясо коровы, и заставил каждого взять кусок тела назыра и заплатить за него два риала; таким образом, он собрал с них сто двадцать риалов. Потом он отпустил их, а мясник остался. Когда кади спросили, что должен получить за свою работу мясник, он ответил, что ему следует заплатить так же, как это сделал назыр. Тогда дафтардар повелел отдать ему голову назыра, и мясник ушел с ношей, которая не просто не имела никакой стоимости, но была и того хуже, благодаря Аллаха за то, что с ним не приключилось чего-нибудь пострашнее, и едва веря в свое спасение. А деньги, уплаченные за тело назыра, передали владельцу коровы.

В большинстве случаев провинциальные и районные правители, угнетая подвластных им жителей, далеко выходят за пределы данных им пашой полномочий. Даже деревенские шейхи, приводя в исполнение распоряжения вышестоящих властей, [138] превышают свои законные нрава: они берут взятки, исходят в своих действиях из родственных и прочих отношений и, облегчая гнет для тех, кому легче его вынести, увеличивают его для других. Однако должность деревенского шейха далеко не синекура: во время сбора налогов его нередко избивают палками еще более жестоко, чем тех, кто ему подчиняется, поскольку шейха часто бьют за то, что население его деревни не дает требуемой суммы, а иной раз и он сам без порки не соглашается выплатить положенное. Феллахи всегда гордятся побоями, которые они получают за неуплату налогов. Часто можно услышать, как они хвастаются числом ударов, которые на них обрушились, прежде чем они согласились уплатить деньги. Аммиан Марцеллин описывает точно такую же картину в Египте его времени 14.

Годовой доход паши в Египте обычно исчисляется примерно в три миллиона фунтов стерлингов 15. Примерно половину этого дохода составляют земельные налоги и косвенные сборы с феллахов, остальное — таможенные налоги, налоги на пальмовые деревья, нечто вроде подоходного налога и доходы с продажи различных сельскохозяйственных продуктов (более половины этих налогов в большинстве случаев поступает в государственную казну).

Теперешний паша довел свои доходы до этой суммы, прибегнув к более жестким мерам. Оп отобрал земли почти у всех частных собственников по всему Египту, назначив каждому из них в виде частичной компенсации пожизненную пенсию в соответствии с размерами и качеством принадлежавших им ранее земель. Таким образом, земледелец теперь может оставить своим детям только свое жилище, несколько голов скота и небольшие сбережения.

Прямые налоги на землю устанавливаются в соответствии с ее природными достоинствами. В среднем они достигают примерно восьми шиллингов за феддан 16. Но земледелец никогда не может вырастить то количество зерна, которое требует от него государство; он страдает от косвенных поборов в виде изъятий таких товаров, как масло, мед, воск, шерсть, корзины из пальмовых листьев, веревки из волокон пальмовых деревьев и пр. (в количествах, меняющихся из года в год, но всегда исчисляемых с феддана). Он также обязан платить за верблюдов, которые перевозят его зерно в государственные зернохранилища (шуны), а также нести разные другие расходы. Государство берет у него часть собранного им урожая 17, а иногда и весь урожай полностью по твердым и справедливым ценам, однако выплата денег во многих частях Египта задерживается в возмещение долгов несостоятельных должников 18. Для того чтобы обеспечить себе минимальное пропитание, крестьянину часто приходится красть и тайно относить в свое жилище сколько возможно из плодов его же земли. Семенами он либо обеспечивает себя сам, либо берет их заимообразно у государства, но в этом случае он редко получает их в достаточном количестве, поскольку изрядную долю крадут все те люди, через чьи [139] руки это зерно проходит, прежде чем оно доходит до земледельца. В этой работе невозможно описать все формы угнетения, которые египетские крестьяне терпят от бесчестных мамуров и всяких мелких чиновников, — это потребовало бы слишком много места. Если бы это угнетение возросло, крестьяне вряд ли могли бы выжить. Едва ли нужно добавлять, что мало кто из них усердствует в своем труде, если их не принуждает к тому начальство.

Паша не только отобрал земли у частных собственников, но также перевел в свою казну значительную часть доходов религиозных и благотворительных заведений, считая, что им ни к чему накапливать богатства. Он прежде всего обложил налогом (размером примерно в половину обычной поземельной ренты) все земли, ставшие вакфом (имущество, не подлежащее по закону изъятию), при мечетях, фонтанах, школах и пр., а потом полностью завладел этими землями, положив ежегодную ренту на поддержание в порядке зданий, к которым эта земля примыкает, и на содержание персонала: назыров (сторожей), проповедников, служек и др. Этим он вызвал резко отрицательное отношение к себе большинства клерикалов и ученых, а особенно назыров мечетей, которые обычно обогащались за счет вверенных им фондов, в большинстве случаев довольно больших. Прочее имущество мечетей и других заведений (вакфы многих служителей религиозного культа различных рангов) паша пока не тронул.

Считается, что налог на пальмовые деревья доходит примерно до ста тысяч фунтов стерлингов. Деревья облагаются налогом в соответствии с их состоянием, обычно по полтора пиастра за дерево.

Подоходный налог, называемый фирда, обычно составляет одну двенадцатую годового дохода или жалованья; его размеры могут быть установлены точно. Максимальный подоходный налог — сто пиастров. В больших городах он взимается с каждого человека, в деревнях — с дома. Подоходный налог, взимаемый со всех жителей столицы, доходит до восьми тысяч кошельков, или сорока тысяч фунтов стерлингов.

Жители столицы и других больших городов платят большие налоги на зерновые. Налог на все виды зерновых составляет восемнадцать пиастров за ардебб, что равняется цене пшеницы (в этой стране) в год хорошего урожая.


Комментарии

1. Поскольку политические реформы, произведенные Мухаммедом Али, всегда будут представлять исключительный интерес и поскольку изменения, внесенные в созданную им структуру управления, незначительны и в основном отнюдь не улучшили ее, а как раз наоборот, я сохраняю здесь почти без изменений описание египетской системы правления, сделанное в 1834 и 1835 гг., т.е. в лучшие годы его власти.

2. Хотя с того времени, когда это было написано, подвластная ему территория значительно сократилась, могущество Мухаммада Али в Египте почти не поколеблено.

3. Структура правления в Египте и его влияние на нравы, обычаи и характер жителей почти не менялись со времени завоевания этой страны арабами, поэтому я не считаю нужным давать в этой работе историческую ретроспективу. Однако следует отметить, что египтянам сейчас не позволяется обращаться с христианами и иудеями с тем крайним фанатизмом, какой раньше приводил к жестоким эксцессам, и это заставляет европейских путешественников испытывать большую благодарность к Мухаммеду Али. Возможно, эти меры вызовут вначале резкое обострение религиозной нетерпимости, но со временем, очевидно, они же приведут к ее затуханию. Однако пока эти предсказания не сбылись, напротив, европейские нововведения в одежде и в домашнем обиходе сановников и правительственных служащих чрезвычайно способствовали возрастанию религиозной нетерпимости к иноверцам со стороны не только ученых, но и основной массы населения.

4. Хедив — от турецкого хидив «правитель, принц».

5. Так произносят в Египте, но правильнее говорить кьяхья или катхода.

6. В просторечии каракон.

7. В этом и подобных ему учреждениях суд вершится весьма произвольно, и процессуальные нормы почти не соблюдаются. Многие турецкие офицеры, даже самого высокого ранга, допускают по отношению к подсудимым и к тем, кто ищет правосудия, такие выражения, которые мне противно повторять.

8. Он обычно прибывал в Каир в начале рамадана, но последнее время это происходит в начале мухаррама, первого месяца лунного календаря.

9. Ед. ч. алим. Это звание дается знатоку права. Европейцы обычно употребляют его во множественном числе применительно к единственному числу.

10. Это заимствовано из Пятикнижия (Второзаконие XIX, 15). Свидетель может отказаться от дачи показаний.

11. После того как это было написано, публичных женщин во всем Египте заставили отказаться от своего фривольного занятия.

12. Диодор Сицилийский I, гл. 80.

13. Таково было его прозвище. Имена Абу Дауд, Абу Али и т.д. связаны с именем отца и часто употребляются египетскими крестьянами в значении «тот, чей отец — Дауд, Алл и т.д.» (а не в значении «отец Дауда», «отец Али» и т.д.).

14. Кн. XXII. Чем легче крестьянин платит, тем больше его заставляют платить. (Аммиан Марцеллин — римский историк IV в. — Примеч. пер.)

15. Некоторые считают, что он доходит до пяти миллионов, другие — что он немногим превышает два миллиона.

16. 1 феддан = 0,42 га. — Примеч. пер.

17. Такие продукты его хозяйства, как хлопок, лен и др., государство изымает полностью.

18. С жителей деревни, полностью выплативших все, что от них требовалось, часто взимаются долги крестьян из соседней деревни.

Текст воспроизведен по изданию: Э. У.Лэйн. Нравы и обычаи египтян первой половины XIX века. М. Восточная литература. 1982

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.