ФРАНЦ ХРИСТИАН ГАУ

Путешествие в Нубию.

(Продолжение.)

Маленькое судно, с соломенною крышкою, было нагружено запасом сухарей, чечевицы и луку. Простившись с гостеприимным хозяином своим, оставил я развалины Фив и поплыл, при полном попутном ветре, вверх по Нилу. Мамелюк, бывший во Французской военной службе, провожал меня в качестве переводчика; а Венгерец, забежавший в Фивы, был моим слугою. С сею, хорошо вооруженною, дружиною прибыл я, после десятидневного плавания, в пристань при Ассуане, древней Сиене, на границе между Египтом и Пубиею. Здешняя страна имеет особенный характер, совершенно отличный от виденных мною [162] прежде. Множество малых и больших гранитных отломков, черных и блестящих подобно металлу, возвышается над зеркальною поверхностию Нила; далее пенящаяся река стесняется между высоких скал прямоотвесных. У подножия одной из них на правой стороне лежит остров Елефантина с Ниломером; на стороне противуположной высоко поднимаются остатки древнего города в страннообразных формах, а далее новый город, столица Турецкого Кашефа. Здесь мои запасы были выгружены, и наше маленькое судно двадцать человек тащили веревками вверх по реке, с шумом прорывающейся между лабиринтами утесов. Тут мы, положив поклажу свою на велблюдов, шли степью по правому берегу Нила, и таким образом обошедши пороги, прибыли к границам Нубии. На песчаной равнине, к Востоку, возвышается длинная, большею частию разрушенная стена из кирпича нежженого. Ее назначение было конечно то, чтобы оградить путь сообщения между пограничными странами Нубии и Египта от внезапных [163] нападений. Мы еще в тот же день дошли до того места Нила выше порогов, где он опять делается судоходным. Мое судно прибыло в одно время с нами, и между тем как опять нагружали его, я посетил остров Филе с его величественными памятниками. Сей остров со всех сторон представляет чудесное зрелище, и развалины его более всех прочих, кажется, предназначены к тому, чтобы дать точное понятие о произведениях Египетской архитектуры. Огромные гранитные утесы, Природою поверженные один на другой, высокие голые стены скал, образующие берег, дают окрестностям вид величественный и вместе странный. Здесь начиналось мое путешествие по Нубии. Наша дорога шла через Дебут и Калапше. Будучи принужден во время плавания вверх по Нилу пользоваться попутным ветром, я мог только при случае останавливать взоры на древностях, часто встречавшихся, и отложил ближайшее рассмотрение их до возвратного путешествия. Приехавши в деревню Дандур, мы хотели купить для себя съестных припасов; ибо уже несколько времени довольствовались [164] одними только сухарями, сухими овощами шелушеными, которые везли с собою из Египта; но жители казались столь робкими и так мало привыкшими к чужеземцам, что мы с большим трудом могли получить несколько кувшинов кислого молока и то не прежде, как, раздавши несколько пестрых стеклянных коральков нагим детям, бегавшим по берегу, приобрел некоторую к себе доверенность жителей. Потом отправились мы к противуположному берегу, где я приметил маленький памятник, простой, но прекрасный. Спустя пять дней после нашего отъезда от порогов, прибыли мы в окрестности Гирше. Первые два дня сего путешествия мы плыли мимо деревень между группами разбросанных пальм и акаций, несколько оживлявших довольно ровный берег; потом следовали однообразные каменные горы, цепью продолжающиеся очень близко по обеим сторонам Нила. Между сим хребтом и берегом находится узкая, очень мало населенная полоса земли; за горами же простирается пустыня. Далее, вся страна превращается в плоскую песчаную [165] степь, над которою возвышаются в дали одиноко стоящие горы; но при Ессабуи оне опять приближаются к Нилу. Храм Деккеский стоит среди пустыни, а при храме Магаррагском видно мало земли возделанной. Насупротив развалин Ессабуи находится то место Нила, где пристают караваны из восточных стран со страусовыми перьями, слоновою костью, Арабскою смолою и невольниками для Египетской торговли. За день езды отсюда вверх против течения река представляет кривизну столь великую, что северный ветр, до сих пор гнавший нас вверх, сделался нам почти противным, и мы с трудом могли двигаться вперед. Между тем как матросы тянули наше судно, я посещал поля и уединенные домики вдоль по берегу. Множество птичек, красивые цветы некоторых бобковых растений и маленькие разноцветные мотыльки восхищали меня. На несколько мгновений переселенный из дикой пустыни, нашел я истинное удовольствие в рассматривании едва обработанных полей и теперь только сделалось мне понятным, как пиитическое воображение [166] Арабов могло превратить такую страну в рай. Жилища, здесь виденные мною, большею частию были бедные соломенные хижины, с которыми хозяева удаляются на противуположный берег, как скоро неприятели из внутренних стран пустыни вздумают к ним приближаться.

Домы в Нубии строятся большею частию из глины и ила, нанесенного Нилом, покрываются тростником, пальмовыми сучьями, и часто бывают так низки, что едва можно стоять в них прямо. Все семейство живет вместе с коровами и овцами под одною крышей; форму сих обиталищ не льзя не признать древнею Египетской, и кажется, что, за исключением тщательнейшей конструкции, наружность новейших частных домов совершенно сходна с наружностию древних. Не могу понять, на чем основывается мнение одного Английского путешественника, который утверждает, будто бы древние Египтяне строили свои домы из дерева, и ето тем непонятнее, что ни одно известие сего не показывает, между тем как многие древние остатки в Фивах [167] свидетельствуют совсем противное. Весьма замечательно, что Нубийцы никогда не употребляют внутренности храмов и развалин местом своих обиталищ, и за исключение некоторых весьма немногих жителей Коуриака, которые, будучи изгнаны междоусобиями, обитают скрытно в могильных пещерах Фивских: ето замечание можно распространить и на весь Египет. Развалины Луксора, Етфу и другие столь же мало почесться могут населенными; потому что Арабы живут не в самых комнатах храмов, а в домах, особенно выстроенных при них на дворах и терассах. Я также не нашел никаких следов пещер, в которых будто бы древнейшие обитатели Египта жили; между тем как число их должно бы быть очень велико, когда оне вмещали в себе целый народ. Притом надобно, чтоб сии жилища были столь же неразрушимы, как скалы, в которых, как думают, они находились: и ежели за них не хотят выдать немногие могильные пещеры, расположенные по берегам Нила; то весьма трудно будет представить очевидное доказательство в том, что древние Египтяне [168] были Троглодиты, т.е, что они будто бы жили в пещерах.

Мы приехали в Дерри, столицу Турецкого Кашефа. Сей город лежит на восточной стороне реки на самом береге, и состоит едва ли из двух сот домов, окруженных садами и осеняемых высокими пальмами. Сторона города, примыкающая к пустыне, ограждена стеною с башнями и зубцами из кирпича нежженого. Не вдалеке от сей стены видны отделенные от нее только кладбищем огромные остатки Египетского памятника, высеченные в каменной массе внутри невысокого утеса. Сей памятник, первый мною замеченный на правом берегу Нила, судя по грубой работе его и по состоянию, в котором находится, носит на себе неоспоримый отпечаток глубокой древности и следы искусства в его младенчестве. Сие несовершенство особливо видно во всех архитектурных частях памятника, равно как и в самых частях ваятельного искусства, оным современных - на пример в статуях, прислонившихся к столбам преддверия храма, высеченным из одной с ними глыбы, равно [169] как и в фигурах, которые поставлены во впадинах самого святилища. Напротив, барельефы, которыми украшены стены, уже показывают некоторые успехи искусства, с течением времени очищенного. Занимаясь измерением и снятием сего памятника, ежедневно видел я женщину, в глубокой горести повергавшуюся на могилу своего умершего мужа. Ее плачевные вопли повторялись голыми скалами и проходящие мимо люди ей подтягивали. Ежедневно она ставила на могилу кушанья, которыми или насыщались бедные люди, или кормились птицы поднебесные. Мне часто случалось в етой земле быть свидетелем шествий погребальных, и всегда удивлялся я торжественной важности, с которою отправлялись сии обряды. В окрестностях Саада мы в первый раз нашли пальмовое вино, столь прославленное в древности; оно приготовляется только в Нубии из сладких фиников. В садах у богатых Турков в Египте разводят виноград: он хорош, но требует рачительного присмотра. В Фивах я ел свежие грозди в Декабре 1818 года и в Июне 1819. Из Дерри [170] мы приехали в Ибрим, небольшой городок на высокой горе каменной. Между тем как я рисовал, посетили нас три черные пилигрима из внутренней Африки, идущие в Мекку. Они были совершенно нагие, и все их имение состояло в снурке, с нанизанными зернами, которой носили они на шее, и в чашке, служащей им при утолении жажды. Язык сих странников был совершенно неизвестен моим переводчикам; однако мы поняли, что они уже несколько времени в дороге, и что их числом прежде было восемь. Одна сила веры помогает сим слабым, беспомощным людям преодолевать безмерные трудности такого предприятия. Ободренные примером сих ревностных пилигримов, мы смелее направили свой путь к желаемой цели. Погода, кажется, хотела благоприятствовать нам, и сильный ветер быстро понес нас мимо огромных каменных статуй Абуссамбула к берегам Фарраса. Мои матросы, утомленные долгим путешествием, трудною работою и частым недостатком в укрепительных жизненных припасах, отказались ехать далее. Они [171] представляли мне в увеличенном виде и дикость края и опасности на границах Нубии, где нам непременно должно попасть в плен к кочующим вольным ордам, и не без великого труда мне удалось уговорить их к продолжению пути до верхних порогов. Наконец в тридцать второй день после отъезда из Фив сильный шум воды известил нас о близости второго порога - цели нашего путешествия. После нескольких часов счастливого плавания проехали мы (12 Февраля 1819 г.) по шумящим волнам Нила между высоких скал до того места, где сближающиеся гранитные громады совершенно прекращают плавание. Мы благодарили Небо за благополучное достижение нашей цели, и приготовили праздничный обед, лучшую часть которого составляла общая веселость. Многие Нубийцы, присоединившиеся к нам, желая участвовать в празднестве, представляли род военного танца, при котором танцовщики показывали необыкновенную гибкость и ловкость; телодвижения их были отменно характеристические. Сии мимические игры состояли из сражений на копьях, которые [172] припомнили мне подобные представления на Египетских памятниках.

Водопадов настоящих здесь река не образует; она только пробивается с пеною между темных скал, потом, расширяясь, протекает чрез песчаную равнину до тех пор, пока незначительная гора нестеснит опять ее тока и не скроет от глаз ее направления. Пальмовые дерева и акации составляют единственное прозябание, и вид сих порогов не столь величествен, как тех, которые находятся при Ассуане на границах Египта. Здесь положен был крайний предел моему путешествию. Многие из охотников пытались ехать далее по сему направлению, и мы знаем по новейшим известиям, что там не встречается ничего важного для Архитектуры. Я приготовился к возвратному пути, чтобы в свое время, пользуясь досугом, измерить и сравнить древности, мною прежде виденные по обоим берегам Нила.

Собравши запас дров, развязав паруса и мачты, направили мы путь вдоль по Нилу. Едва обратил я свои взоры к [173] отечественной стороне, едва несколько ударов весел приближили меня немного к родине, как я уже почувствовал облегчение: все заботы исчезли. На возвратном пути сперва пристали мы к острову Вади-Гальфе, потому ночевали на другом плодоносном острове. Здесь у старейшины деревни, которому рекомендовали меня из Египта, застали мы начальника свободной орды, кочующей в странах, лежащих выше водопадов. Он преследовал нас, чтобы поживиться добычею. К счастию, сей начальник сбился с наших следов, и побуждаемый любопытством, по крайней мере видеть ожиданную им добычу, прибыл на границу к своему соседу, у которого был в гостях. Рост сего вождя Ефиопского был исполинский; казалось, наружные преимущества возвысили его до етого достоинства. Цвет кожи его был темносмуглый, и правильные черты лица ничего неимели сходного с наружностию Негров; однакож волосы у него курчавы и борода короткая. В левой руке держал он палаш и копье. Сопутники его, покрытые рубищем, вооружены были копьями и щитами, [174] которые они приставляли или вешали на стенах и столбах в комнате. Хозяин, после обыкновенных приветствий, в честь гостей своих велел убить в нашем присутствии овцу и зажарить ее целую на деревянном вертеле. Между тем женщины принялись растирать несколько горстей дурра между камнями, и пекли из него для гостей род лепешек, которые употреблялись вместо хлеба. Принесли также пальмового вина в черных мехах кожаных; после того нас окропили водою; мы умылись и сели за трапезу.

Судя по правильным возвышениям и понижениям земли, думать должно, что здесь под песком скрывается много обширных развалин. Видел я также деревню, недавно оставленную жителями; ветром такое множество было нанесено песку на западную сторону домов, что он не только доставал до самого верха стен, но пересыпавшись через них, наполнял комнаты. Опустошение сего рода с быстротою распространяется в Нубии и в верхних странах Египта, мало помалу угрожая всей области изгнанием ее жителей. На многих местах река, [175] разливаясь, уже не достигает высоты песком покрытого берега; почему жители принуждены напоять поля свои посредством колес, называемых Сакки. Даже сие искусственное средство недостаточно. По уверению одного старика, число сих машин ежегодно уменьшается, и Нубийцы, оставляя свое отечество, переселяются в Египет. Наружность страны везде представляет опустошение: сердце наполняется печалию, когда смотришь на умирающую Природу. Так, сама Природа здесь положила предел человеческой деятельности, и никакая сила не может уничтожить оного. - У деревни Серне песчаная почва была покрыта табачными листьями, которые сушились на солнышке; подле воткнуто было в землю маленькое знамя с именем святого для защиты их от всякого похищения. С тою же доверенностию к силе высшего Существа, скотину, посвященную какому нибудь невидимому хранителю, пускают на поля и лугa совершенно по воле, без пастуха или сторожа.

Невдалеке оттуда, на противоположном береге посетили мы остатки городка при Густине. Развалины древних [176] городов в Нубии можно разделить вообще на два класса: одни построены были подле самого берега, в равнине на небольшом скате; другие стоят на холмах, скалах и высотах гор. Первые образуют обыкновенно четыреугольник, у которого одна сторона открыта и обращена к реке, а прочие три стороны состоят из толстых стен из кирпича нежженого. Стена противуположная реке и обращенная к пустыне, обыкновенно не имеет отверстия; в боковых же двух заметны одни или несколько ворот, расположенных одни против других. Городa, построенные на равнине близ берега в виде четыреугольника, суть без сомнения Египетского происхождения; напротив того городa второго класса, лежащие на горах и неправильно выстроенные, возникли конечно позже, и ето были, наверное полагать можно, Римские крепости. Сие заключение делаю по различию формы и положения, происходящих от различия в свойствах каждого из оных двух народов. По етому на пример нынешняя крепость Ибрим, которую по сходству имени почитают за Примис, [177] есть Римская, а не старинная Египетская. В етом отношении еще нужно заметить, что главное здание в каждой из крепостей, находящихся на скалах, обыкновенно есть - Христианская церковь, построенная или в самом городе, или в окружности его, и не редко в своем расположении обнаруживающая вид Базилик Римских. Близ Коско, на правом береге Нила, видна цепь гор странной фигуры. Такие образования встречаются часто: кажется, что ветром сдуло легкой песок, находившийся между скалами, и что ядро по сей причине осталось обнаженным. Один путешественник почитал сии горы первыми образцами пирамид - как будто нужно было искать образцов для громад столь безобразных. Нет ничего легче, как объяснить происхождение и форму пирамид, о которых столько написано, если бы только захотели принять естественную, а не выисканную причину. Еще во времена древние в Нубии, а потом и в Египте, когда Фивы были столицею государства, господствовал обыкновение хоронить мертвых в могилах, высеченных в камне. В западных горах, ограничивающих Фивы, [178] еще до сих пор сохранились остатки целых поколений; даже прах Царей покоился там в великолепных комнатах, в недрах скал, доколе корыстолюбие и любопытство не нарушили вечной тишины в сих местах священных. Принятый обычай высекать могилы в каменистых горах был причиною тому, что в последствии времени и на местах ровных почли нужным строить искусственные холмы из камней. Таким образом произошли образование и форма пирамид, встречаемых вообще только в ровных, плоских странах, в Нижнем Египте. Вразсуждении же того, чтo в них есть дивного, мне кажется, многие здания средних времен в сем отношении далеко превосходят пирамиду; ибо последняя в сравнении с оными есть не что иное, как куча необработанных материалов, годных на пример для построения из них какого нибудь собора Готического. И ежели сочтем суммы, употребляемые на сии здания; то окажется, что при сооружении наших соборов (Т.е. Кафедральных церквей Готических, особливо таких, какие строили в средние веки, на пример, в Стразбурге, Вене, Кельне и проч. Перев.) издержано несравненно более, нежели на пирамиды. [179]

Насупротив Балияне видны огромные памятники Ассамбульские. Вход в главный из них был засыпан песком, так что осталось маленькое лишь отверстие, чрез которое мы должны были ползти на брюхе. Песок, беспрестанно скатывающийся с горы, каждое мгновение угрожал засыпать сей вход, и я насилу мог убедить моих Арабов, чтобы проводили меня во внутренность. Кроме сего неудобства, там нашли мы жар столь сильной, что я, утомленный после нескольких часов работы, каждой раз принужден был отдыхать весь остаток дня, чтобы снова собраться с силами. Таинственный сумрак подземных храмин, свет факелов, никогда не дающий теням оставаться в одном виде, мертвая тишина и неподвижность огромных статуй, стоящих рядами подле столбов - все, действуя на возбужденное воображение, заставляет мечтать о древних служителях святилища, которые, кажется вам, будто выходят из мрачных, отдаленных частей храма: и в самом деле сидящие [180] статуи, облаченные всеми признаками высокого достоинства, некогда бывшие предметом обожания, даже доныне возбуждают некоторое благоговение в наблюдателе. Мне было трудно собраться с духом после столь сильного впечатления, которое произвели в душе моей сии свидетели давно минувшего, уже несколько десятков столетий сокрытого в мраке древнего мира.

Абуссамбульский памятник есть один из замечательнейших в Нубии. Он стоит на самом береге, лицем обращенный к Нилу; но дорога к нему не засыпана песком, как прочие. В фасаде его очень явственно замечается форма пропилей, которыми украшены памятники столь древние, хотя он, подобно всем другим, высечен в скале. Здесь видим модель оных пропиле, как бы в барельефе. Явственно заметны пилоны, с дверью по средине, украшенные статуями, которые здесь таким образом иссечены в глыбе, как после, в другие времена, ставили отдельные статуи при входе. Кроме одного изваяния в нише, в глубине святилища, внутри все хорошо сохранилось и бросается в глаза [181] расписанными барельефами. Главный цвет всех фигур, как мужских, так и женских, есть желтый; плафе голубой испещрен гиероглифами и с трех сторон цветными коймами. Начиная от Абуссамбула вниз до Дерри, на левом береге Нила видно несколько незначительных гротов.

Мы ехали мимо Амадона, и 1-го Марта прибыли к развалинам Ессабуи, которые полнее всех, доселе виденных мною. Позади их тянется цепь гор; она как бы сжимает реку, и только узкую полосу земли оставляет удобною для земледелия; ближе - западной берег Нила, местами засыпанный песком, с остатками статуй и Сфинксовой аллеи; наконец еще ближе - высокие пилоны и портик составляют передний двор храма. Прочие части его остаются под землею, и оне высечены в массе каменной глыбы. Я много раз предпринимал рыться: открыл следы ступеней при входе, остатки террасы между Сфинксовою аллеей и основание, на котором находились самые Сфинксы. Голова каждого из них украшалась митрою. Продолжая [182] изыскания свои, я был столько счастлив, что нашел одну, которую опять надел на Сфинкса. Сей головный убор, доныне неизвестный, определенным формам статуй придает истинный характер памятников. Чтo касается до назначения Сфинксов и архитектурного расположения памятников вообще, то все вместе представляет вид величественный в высочайшей степени. Так на пример длинная улица с двойным рядом статуй и Сфинксов, в соединении с пилонами, принадлежностию главного входа, - далее, дворы окруженные колоннадами и статуями, огромные с богатою резьбою и расписанные колонны, равно как и все, чтo, находясь пред внутренним олтарем, как бы предвозвещает святость сего места: все сие производит чрезвычайное действие. Какая противуположность между сим памятником и храмами, которые стоят отдельно на улицах, так что одною ногою вы уже вступаете на порог божницы, между тем как другая находится еще вне здания и на грязном помосте! Я нашел здесь, также как и во многих других святилищах, остатки жертвенника пред [183] нишем, в котором расположены сидящие статуи. Сии четвероугольные, около трех футов вышиною, жертвенники, кажется, назначены были служить подножием, на котором ставился священный ковчег со скиниею, вмещавшею в себе изображение Бога. Здесь можно было бы предложить вопрос: почему статуи находятся только в святилищах храмов, высеченных в скале, тогда как ни одной нет в других, отдельно стоящих? Сие странное обстоятельство всегда бросалось мне в глаза, и потому я долго был в искушении обоим родам зданий приписать совершенно различное назначение. Между тем по точнейшим исследовании открыл я чрезвычайное сходство в составных частях и в расположении сих памятников, так что для меня не осталось совершенно никакого сомнения в том, что те и другие имели однакое назначение. Статуи, находившиеся в святилище и даже пред пропилеями отдельно стоящих памятников, были подвижные, и потому оне могли быть разбиты или увезены; напротив того статуи, высеченные в скале, все были изваяны из массы самого [184] камня, почему и не могли быть увезены, а только чрезвычайно обезображены. Сим весьма естественно объясняется отсутствие статуи в отдельно стоящих храмах, которые в последствии почти все обращены были в Християнские церкви, и потому, вероятно, от языческих идолов были очищены.

Однажды, возвращаясь из моей поездки в деревню Набро, нашел я у хозяина множество Нубийцев в сильном прении между собою. Служитель мой рассказал, что он купил у одного человека овцу, чтобы запасти ею наше судно на дорогу; что, как теперь открылось, половина овцы принадлежит другому, и что последний требует ее обратно. Я предлагал обиженному половину цены, за которую куплена овца, предлагал даже половину овцы; но все было напрасно: Нубиец не хотел удовольствоваться. А как мы давно уже, по недостатку в съестных припасах, питались одною только чечевицей; то нам очень хотелось удержать за собою купленную овцу: вот я и согласился с противником своим предоставить [185] решение спора Шейку, который, со своей свитою, на ту пору мимо нас ехал. Начальник, внимательно выслушав обе стороны, объявил, что я должен остаться владельцем овцы купленной. Когда же Шейк удалился и мы готовились к отъезду; недовольный Пубиец вздумал снова противиться, подкрепляемый некоторыми из своих молодых приятелей; он крепко уцепился за судно, и таким образом долго препятствовал нашему отплытию. Миролюбивые представления, добрые слова недействовали, и я прибегнул к строгим мерам: вооружил своих людей ружьями, саблями и грозил стрелять, если спорщики неудалятся. Молодые дикари, в первое мгновение устрашенные опасностию, но скоро потом еще более раздраженные, звали к себе других на помощь, и бросали вверх песок, в знак возмущения. В одну минуту берег покрылся мущинами и женщинами, которые ужаснейшим криком наполняли воздух. На нас сыпались камни; но, за исключением одной старинной фузеи, при них не было никакого оружия, кроме топоров и коней. Прежде чем они привели [186] в порядок свою неуклюжую фузею, мы были уже далеко от берега, и те, которые за нами плыли, испугавшись сделанных нами на воздух пистолетных выстрелов, перестали нас преследовать. Ето и была одна только довольно важная неприятность, встретившаяся мне в Нубии. Я поступал со всевозможною осторожностию, опасаясь, чтобы с своей стороны не причинить какого нибудь оскорбления: ибо я уверен, что в сем случае ни один из нас не возвратился бы в отечество, хотя наше оружие и доставило бы нам перевес на короткое время; притом же и пребывание в сей стране для будущих путешественников могло бы сделаться опасным.

(Окончание в след. книжке.)

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Нубию // Вестник Европы, Часть 163. № 23. 1828