ФРАНЦ ХРИСТИАН ГАУ

Путешествие в Нубию.

(Ф. Гау)

Мы оставили Рим в Апреле 1818-го года, и пробыв несколько недель в Неаполе, 11- го Июня на бригантине отправились в Мессину. Потом из Сиракузской гавани отплыли к острову Мальте, а оттуда в Александрию, чтo в Египте. На рассвете одиннадцатого дня путешествия нашего мы увидели нетерпеливо ожидающие берегa Египта, освещенные восходящим солнцем. Первый взгляд на них производит весьма нерадостное впечатление: вдруг неприятным образом уничтожается то понятие, которое всякой составил себе о плодоноснейшей стране мира, о житнице Рима: длинный, голый, над поверхностию моря едва возвышающийся, белый песчаный берег; нет никаких следов прозыбения, [110] никакой одушевленной твари. Славные берегa Африки мне представились - бледным трупом. Наш Английский кормчий, почитая башню в Абурике за маяк Александрийский, направил к ней корабль, от чего путешествие замедлилось двумя днями. Наконец мы приблизились к гавани, и маленькая барка, то погружающаяся в волны, то возносящаяся, как нам казалось, на их вершины, с великим трудом на веслах плыла к нашему судну. Ето был бот Турецкого лоцмана, которому надлежало ввести наш корабль в гавань. Пышная, красивая одежда брадатого Музульманина и странные черты смуглых, совсем почти нагих, гребцов, в противуположности с зелеными, движущимися волнами, представляли вид живописный и необыкновенный. Как бы странным ни показалось мое сравнение, но я нескрою, что первый взгляд на улицы и домы в Александрии напомнил мне - о городе Помпеи. Сколь ни отлична была общественная жизнь древних от жизни Музульман по несходству в политическом устройстве обществ, в религии и пр.; но их жизнь домашняя представляет многие точки [111] сравнения с последним, и противуположна обычаям и образу жизни северных народов, новейших обитателей Европы. Оные точки сравнения открываются художнику особливо в устроении и в наружности домов частных. Как в Помпеи, так и здесь, в первом восточном городе, который я видел, мне представились неправильные узкие улицы с троттуарами, тесные низкие домы без крышек, большие одноцветные стены, немного проломанные, и маленькие окна, искусно запертые решетками, подобно как в монастырских зданиях. Сквозь низкие двери я взглянул на внутренний двор жилища. Недостает только опрятного каменного пола, белизны стен и живописи; вместо того здесь увидишь прекраснейшие костюмы в пышном блеске красок, настоящие живые картины. На каждом шагу мое любопытство увеличивалось; я почти забыл преподанной мне совет тщательно избегать всякого сообщения с жителями, потому что свирепство чумы опустошительной еще не совсем прекратилось. Запасшись рисовальною книгой и несколькими пиастрами карманных [112] денег, я поспешил отправиться, вооруженный, во внутренность страны, и прямо - к столице. Незная пути, я пристал к Арабскому каравану, ехавшему в Каир. Дорога шла чрез песчаную степь, редко оживляемую пальмовыми деревьями. Проведши часть ночи под открытым небом у досчатой хижины, мы продолжали путь по берегу моря. Холодный сырой воздух, бурный ветер, темная, только молниями иногда освещаемая ночь и однообразный шум волн, с яростию ударявшихся о берег, делали сие путешествие романтическим, и однакож ни сколько неприятным. Промоченные брызгами моря и окостенелые от холода, мы не теряли бодрости. Наконец беловатый свет распространился по горизонту и багровое солнце с ярким краем, без блеска, поднялось медленно и великолепно из волн темного моря. Тотчас раздался голос вожатого. Караван остановился; ковры были разостланы; все омыли себе ноги, руки, лице и пали ниц, в благоговейном единодушии воссылая утреннюю молитву Создателю. Около часа продолжалось опять наше [113] путешествие, потом остановились мы завтракать у часовни, посвященной какому-то покойному Магометанскому праведнику. Я с удовольствием внял приглашению спутников, и в первый раз наслаждался восточным гостеприимством. Наша трапеза состояла из хлеба, воды, свежего лука и фиников. Оставив морской берег и поворотив немного во внутренность земли, мы направляли путь свой по выстроенным из камней указателям, которые уже большею частию разрушены и только немного возвышаются из песчаного грунта. При недостатке в таких указателях потребна большaя опытность и знание мест, чтобы не ошибиться в направлении дороги; ибо оставленные следы ног лошадиных и велблюжьих скоро покрываются сыпучим песком и исчезают. Мы уже находились не вдалеке от Розетты; шествие однакоже было весьма тягостно, ибо жар беспрестанно усиливался; я едва мог стоять на ногах, и сей первый опыт путешествия в Африке обещал мне мало доброго: наконец увидели мы несколько пальмовых дерев и черноватых обломков стен, возвышающихся над [114] светлою поверхностию песчаного моря. Ето был город Розетта.

Я сел на грузовой корабль, назначенный в Каир. После трехдневного плавания вверх по Нилу достигли мы Булака: так называется пристань и предместие Каира. Местоположения, равно как и вид бесчисленного множества сел по обеим сторонам Нила, во всю дорогу были довольно однообразны. Ровный, низкий берег, необозримые поля, ничем не ограниченные, далее пальмовые дерева, суть единственные украшения сего однообразного края. Чтобы взглянуть на окрестности Каира, взошел я на высокую кучу щебня. Ничего нет прекраснее сего зрелища; немногие местa могут с ними сравнится. Положим, что Неаполь пленительнее, Константинополь величественнее; но панорама Каира, рассматриваемая с сей точки, не уступает ни одному из них в разнообразии и занимательности. - Четыре главные, одна к другой примыкающие картины, из которых каждая отличается от прочих характеров и содержанием, составляют сию панораму. К северу [115] предместие Булак с пристанью, наполненною тысячью судов, с золотистым Нилом, извиняющимся в многоразличных изворотах между зелеными берегами; далее, к востоку, подобно второй картине, расстилается как море необозримая равнина, залитая выступившею из берегов рекою, над которою, подобно плавающим островам, представляются расположенные на высотах жилища под зеленью дерев пальмовых. С небольшим возвышением примыкает третья картина - вид самого города. В задней части панорамы, опираясь на скате горы, лежит сей чудесный город со множеством мечетей и дворцев, своенравно украшенных куполами и бесчисленными остроконечными башнями, богато вызолоченными и пестро раскрашенными; кругом старые зaмки и укрепления; наконец зaмок, возвышающийся над всеми прочими, занимает вершину горы. Высокий сикомор и тонкая пальма покрывают густою зеленью переднюю часть картины. Далее вправо простирается старой город, под горою, усеянною развалинами; великолепное кладбище, которое с своими [116] бесчисленными памятниками спускается, так сказать, в песчаную равнину, где наконец пирамиды, сии чудеса древнего мира, освещаемые заходящим солнцем, заключают картину. Внутренность города вовсе не соответствует сему величественному виду; она подобна огромным развалинам: кажется, главное правило Турецкого владычества состоит в том, чтобы все ниспровергать или по крайней мере все допускать до разрушения. В одно всеобщее разрушение повержены сими ордами варваров; в одну гурду камней соединены исполинские здания Египтян, храмы Греков, триумфальные врата Римлян, церкви Христиан, мечети и дворцы Аравитян. - Площади покрыты кучами мусора, изрыты животными и наполнены трупами, заражающими воздух; улицы, от всегдашний тесноты, несносны. Притом пешеходы беспрестанно подвержены опасности быть опрокинуты высоко нагруженными велблюдами или раздавлены лошадьми солдат, диких и своевольных. В продолжение шестинедельного пребывания в Каире я имел случай узнать многие особенности сего восточного [117] города. В примере домашнего устройства, особенно в отношении к архитектуре, упомяну я о посещении, мною сделанном одной достаточной фамилии, выехавшей сюда из Греции. Богато украшенный вход привел меня в покрытые сени, совершенно отдельные от прочего здания; в них живет привратник, и там же бедные люди, неимеющие собственного крова, находят убежище и отдохновение ночью. Поворотив в сторону и прошедши сени, вышли мы на двор, с двух сторон окруженный галлереей. На третьей стороне, обращенной к улице, представлялись нам лавки; они выходили наружу и с внутренностию дома не имели никакого сообщения. На ровной земле на дворе находилась большая ложа среди широких деревянных разного вида скамеек с подушками; здесь хозяин исправляет днем свои дела. Через узкий ход подле сей ложи и по лестнице, которая была еще уже, достигли мы наконец до жилья, и вступили в огромную залу первого етажа; я почел бы ее за готическую часовню, если бы не убеждали меня в противном - ее обитательницы, которые, прелестно раскинувшись, нежились [118] на мягких перинах. Мерцание солнечного, входящего сквозь раскрашенные стекла, яркость красивых цветов, благоухание от драгоценной курильницы, плескание светлого, как крусталь, фонтана последи залы, далее группа прекраснейших женщин, - все сие казалось мне столь же чудесным, как волшебные сказки Тысяча одной ночи. Когда прошло мое первое изумление, я начал внимательнее рассматривать отдельные части привлекательного обиталища. Женщины, подле которых мы расположились на диване, забавлялись музыкою и пением. На них были тонкие, почти прозрачные, длинные одежды, поясa, шелковые красного, желтого и голубого цвета исподницы; ничто непрепятствовало их свобободным движениям; их черные, длинные, вниз падающие волосы, переплетенные с натуральными цветами, зелеными листьями и лентами, поддерживались красивою головною повязкой; ноги босые, в их естественной форме, никаким принуждением необезображенные, выше лодышки украшены пестрыми кольцами; ногти на руках и ногах покрыты краскою червленого цвета; веки и брови густо [119] подчернены, и последние выведены длиннее натуральных. Сверх того, пусть представят себе ослепительную белизну тела, движения исполненные прелести, резкие черты лица - ето будет портрет восточной красавицы.

Октября 20-го 1818-го года, в сопровождении молодого Грека, служившего мне переводчиком, сел я на корабль, с грузом соли назначенный в Сиут, и поплыл вверх по Нилу. Река, выступившая из берегов, походила на огромное озеро; над поверхностию ее тянулись расположенные на высотах деревни. Трудно было различить направление и русло реки; от того, плавание было опасно и наш тяжелый корабль медленно рассекал стремящиеся на нас волны. На половине дороги мы остановились у деревни, роскошно осененной пальмовыми деревами. Отдельные, низкие домики между группами дерев, красивая мечеть, окруженная простыми надгробными памятниками и множество любопытных, прибежавших смотреть на чужестранцев, далее стада, рассеянные по полям - все сие вместе составляло прекрасную сельскую [120] картину. Велблюды, лошади, коровы, буйволы, козы, бараны, ослы - все паслось вместе; пестрые домашние птицы мелькали между ними; неведомые нам пернатые качались и оправляли свои перья, держась на спине или на рогах скотины. Перед домами сидели почтенные старики с сребристыми бородами, женщины с пряжею и праздные мущины. Нагие дети играли подле своих матерей, и только свирели пастушков и однообразное хлопанье долгоногих журавлей прерывали мирное безмолвие. Сильным ветром унесло нас от сего приятного места; с быстротою стрелы мы неслись вдоль берегов низких, пальмовыми деревами и многолюдными селами покрытых. Вдали мы видели Миние, Шеих-Абаде, где Адриан выстроил город в честь своему соучастнику в распутстве; далее Радамон с Египетскими своими остатками. Потом вышли мы на берег при Монфалуте. Отсуда наше путешествие становилось все медленнее. В стране ровной и необитаемой целые дни мы видели одну только воду и желтые песчаные равнины. Страна выше Сиута, [121] главного города верхнего Египта, была также пуста; наконец по двудневном плавании мой утомленный взор опять мог наслаждаться видом полей зеленых. Здесь я в первый раз увидел род пальмового дерева, называемый дом, который собственно принадлежит странам верхнего Египта, и здесь является он точно также характеристическою принадлежностию зодчества, как сосна в Италии. Посетивши изуляющие развалины древней Тентиры, я продолжал сове путешествие из Кене уже сухим путем, на велблюдах. При наступлении ночи мы остановились у деревни, пристав к другим Арабским путешественникам, собравшимся в каравансарае (Каравансарай есть, как известно, общественное публичное здание, где всякой путешественник, без различия, на иждивении жителей, безденежно угощается. На Востоке образованность не достигла еще до высокой степени: там никто не обязан думать, что он только о самом себе должен пещись, и что человеку беспомощному остается без всяких околичностей - умереть с голоду. Соч.).

Простой ужин, состоящий из чечевичной каши, предложен был всем; [122] велблюдам и лошадям дали нужный корм - все безденежно. Ускоривши марш, на следующий день мы надеялись достигнуть своей цели; но проводник наш ошибся, и мы были принуждены поздно ночью остановиться в бедной деревушке. Здесь не нашли мы никакого каравансарая; но за то чрезвычайно дружелюбно приняли нас бедные жители, всеми силами старавшиеся как можно лучше угостить нас - т.е. молоком и хлебом. Предохраняя нас от диких зверей, которые по ночам гоняются за своею добычей и не редко из пустыни забегают в населенные части сего края, молодые мущины деревни стерегли наш стан. Такие примеры человеколюбия здесь не редки; они свидетельствуют о благородном духе и характере народа; они же делают рабское состояние, в котором оный находится, еще более несносным, и надобно опасаться, что при владычестве Турков остаток древних патриархальных обычаев наконец совершенно истребится между Арабами.

На высоких кубических насыпях, расположенных по углам пашен, [123] стояли девушки и мальчики, криком и хлопаньем в ладоши сгоняя птиц с плодов зрелых. Симметрия и порядок, в котором расположены были сии подножия, смуглый цвет детей нагих совершенно, блеск золотистых колосьев и магический свет настающего утра производили во мне очарование особенного рода; все так живо припоминало мне многие пластические представления древнего искусства и служило новым доказательством, как верно художники древние умели постигать окружающую их прекрасную природу и как далеки мы от истинного духа древности, когда ищем образцов своих в неопределенных, мнимых идеалах. В сих размышлениях продолжал я путь, как вдруг поразил меня вид необозримых развалин Фивских, возвышающихся на горизонте в золотых лучах восходящего солнца. Прибыв в Фивы на 32-ой день после своего отъезда из Каира, нашел я там бывшего Французского Генерального Консула, господина Б. Дроветти. Он живет на высоких пилонах (Усеченная пирамида со сквозною дверью) храма, занимаясь [124] отыскиванием в земле древних памятников. Я провел тут несколько времени в рассматривании величественных остатков древних Фив, и здесь-то в первый раз решился ехать далее вверх по Нилу, решился посетить Нубию, еще до сих пор так мало известную.

(Будет продолжение.)

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Нубию // Вестник Европы, Часть 163. № 22. 1828