№ 231. Рапорт князя Прозоровского — графу Румянцову.

29-го октября 1777 г. Лагерь на Индале.

По отправлении донесения моего вашему сиятельству от 19-го сего месяца старик, посыланный от его светлости хана в бунтующие толпы для приведения их в резон с нарочно присланными от них людьми, к правительству возвратясь, объявил, что все генерально в бунтующих толпах объявляют одно только желание, чтобы войскам российским выдти из Крыму, яко и по трактату им быть здесь не положено, после чего они будто-бы намерены были разойтиться по [800] домам и покориться своему хану. А ежели войска наши не выйдут, то положили драться до последнего человека, и к пущему нас изнурению для отнятия продовольствия сами свои деревни выжигать; как-то и действителыю около Салгирского ретраншемента две сожгли. Из сих выражений, видя я единственное намерение их, клонящееся к тому, чтобы по выходе наших войск удобнее было им совершить свое злое предприятие низвержением и нынешнего хана, и по избрании другого покорением опять себя по прежнему под иго Порты, мыслил только прежде о собрании своих горных постов, дабы по приближении к Арабату, обезпеча свою спину и коммуникацию с границами, удобнее было обращаться на покорение или истребление их, а между тем думал, не могу-ль их и успокоить, для чего и сказал присланным от них, что я без высочайшего повеления как сюда войти с войсками, так и выдти вон из Крыму не могу. А когда справедливо их объявление, то-бы, прекратя все военные действия, успокоились и дали-бы мне собрать все войска вместе, с коими я уже подвинусь к Перекопу, а часть оставлю при Арабате. Потом отправлю к вашему сиятельству курьера с испрошением на выход отсюда повеления. а если хотят, то могут и они от себя нарядить с сею просьбою депутатов, которых я также к вашему сиятельству препровожу. На что как присланные от них показали частию свое согласие, то, написавши я ордера к командирам в горы, послал с ними в толпы нарочных казаков, требуя, чтобы они с своими людьми их во все места препроводили. Однакожь на другой день возвращены мои казаки с теми ордерами назад от них при объявлении, чтобы я выходил из Крыму на Шунгары, а не на Перекоп и Арабат, почему уже я за таковую дерзость, прогнавши присланных от них, в 22-й день предприял свой путь с войсками, переправясь ночью чрез Салгир прямо на реку Карасу, где на дороге получил и от г. полковника Либгольта рапорт с казаками, что как он, бывши два дня при Карасубазаре в атаке, [801] порастрелялся, а снарядов к нему переслать или сикурсу отделить никак было нельзя, то и принужден был я, не подвергая его дальней опасности, приказать оставить малый там магазин и с своим войском стараться идти или на Индаль для соединения с г. генерал-маиором графом де-Бальменом, или ко мне на Салгир. Почему он, выступя 21-го числа в вечеру и шел по способности в последнее место. Я, отправя к нему партию казаков на встречу с повелением, чтобы заворотили его на речку Карасу, для соединения со мной, продолжал свой путь и, не доходя сей реки, окружен был опять от них великими, однакожь не в толиком числе как 17-го на меня нападали толпами, которые, сделав стремительное покушение на передний каре под предводительством г. генерал-маиора Нарышкина, который не успел к своему месту отправиться, просил на сие время определить его к команде, опрокинуты были пушечными выстрелами. Таким образом, очистя себе дорогу, расположился лагерем по левую сторону Карасу.

В 23-й день переправился на правый берег сей реки, поджидая все полковника Либгольта, к которому еще послал ночью с казаками повеление, чтобы старался как наискорее соединиться со мной, для чего и принужден был 24-го числа взять ростах. Кучи-жь все татарские, обложась кругом меня на полтора и на два пушечных выстрела, не атаковали больше, а только что примечали; а когда в сей день полковник Либгольт выступил с своей командой от Салгирского ретраншемента, то приметя они зачали опять скапливаться и разделяться на части: одни стоя противу меня, а другие подаваясь к той стороне, почему и я на встречу к нему отрядил с частью конницы г. генерал-маиора и кавалера князя Волконского и с гренадерским баталионом подполковника Голле, дежурного г. генерал-маиора и кавалера Леонтьева, которые лишь только услышали от него выстрел и увидели татар, скачущих на него двумя небольшими толпами, тотчас сделали движение, и [802] так поставя их между двух огней, пушечною пальбою обратили в бегство.

В 25-й день взял я со всеми войсками марш к реке Булганаку, и татарскими кучами с обеих сторон и сзади провождаем был, однакожь они атаковать меня более не смели.

26-го числа взял я ростах и приуготовлял на реке переправу, откуда отправил еще партию к г. генерал-маиору графу де-Бальмену для осведомления, яко несколько дней со всем об нем известен не был, и получил от него рапорт, что он к стороне Арабата имел свое положение на речке Булзыке или Чуруксу и оттуда по повелению моему идет на встречу ко мне.

В 27-й день, переправясь чрез Булганак, сделал и сам я малое движение до первой реки Индаль, а татарские толпы, провожая меня, как скоро посланы егеря занять деревню в левом фланге, потянулись было к ним всеми кучами и первые ударили с великим стремлением, которого подкрепить тотчас и велел я дежурному генерал-маиору Леонтьеву гренадерским баталионом подполковника Голле, а г. генерал-маиору князю Волконскому вывесть конницу и части гусар атаковать их в сабли, а другой подкреплять. Также подвинул на правый фланг своей конницы один каре под начальством полковника Бандры, и посредине для подкрепления еще одномужь каре приказал идти. Но сии ветренные толпы от одних гусар обратились в бегство, бросая свои арбы и вьюки и с великим стремлением и криком удаляясь за реку Булганак в горы; и так гнаты они были верст восемь до самой реки, а далее уже за усталостию лошадей, особливо в рассуждении неудобности пахатной земли, нельзя было их переследовать. Тут без всякого почти с нашей стороны урону несколько побито и переранено их довольное число, а еслиб оне хоть мало упорствовали атаке, тоб урон был у них знатный.

Таким образом, сиятельнейший граф, хотя побеждаются [803] они везде и побивая и раня при всяком деле не малое число у них людей, великий им наносится вред, как то по извещению посыланного от его светлости хана ногайского мурзы в Бахчисарае оставленной с баталионом от Козловского деташемента секунд-маиор Тунцелман, для закрытия магазина, при атаковании себя положил их на месте 362, да ранил 700 человек, тожь в Бишуи оставленный с гренадерским баталионом подполковник де-Ласий, при неоднократном их на себя нападении, стоя весьма в крепком месте, побил их до 500, равно и г. полковник Либгольт, по объявлению ему одного грека, при Карасубазаре убил и ранил до 600, а в сражениях, бывших со мною, по объявлению пленных, должно быть у них урону в раненых и убитых по крайней мере до 2,000 человек, как тел их погребено около Салгирского ретраншемента до 600, по рапорту секунд-маиора Синельникова. Однако все еще не вижу я конца сему возмущению, они хотя и не с такою горячностию и отважностию как с начала дерутся, токмо все упорствуют в продолжении своих предприятий и ни малого не кажут виду по всем увещеваниям и снисхождениям ко успокоению себя; а большой им вред без казаков гусарами и драгунами никак нельзя сделать, ибо они бегут стремглав; и первое нашими лошадьми догнать их трудно, а другое и догнавши саблями разве только поранит, а рубить нет способу в рассуждении толстой одежды, да и атаковать их только что в рассыпку можно, как то и ныне гусарам приказал я делать; казаки-жь и колоть их пиками и ударить в рассыпку всего удобнее, а гусарами в то время подкреплять бы их можно.

Сей день достиг меня с войском своим и г. генерал-маиор граф де-Бальмен, которого о происшедшем у него с неприятелем деле поданный ко мне рапорт в оригинале на рассмотрение вашего сиятельства подношу, затем же честь имею представить рапорты г. полковника и кавалера Булдакова о происшествиях в стороне Перекопской, дошедшие ко мне с [804] прибывшими на Арабат курьерами в сей день. Таким образом, известясь из оных о приближении к Перекопу г. генерал-маиора и кавалера фон-Райзера с деташементом его и о прибытии к нему Таганрогского драгунского полка, как и в прежнем донесении упомянуто, поручил я ему стражу Перекопа и дистанцию набережности от Козлова до оного, чтобы он как толпы в той стороне разбивать, так и десант если случится удерживать неусыпно старался, взирая на предлежащий ему город Очаков и остерегаясь от оного. Впрочем же собрал я почти все войска кроме баталионов, оставленных в Бахчисарае и Бишуе, и что лежит до первого, то должно чтобы оный по повелению моему взял к себе г. генерал-маиор Райзер, а в Бишуе гренадерский баталион, собрав к себе из Ениколя секунд-маиора Герварта с егерской командой и имея на месяц сухарей, тожь по натуральному между гор положению, стоя весьма в крепком месте, сколько бы они ни покушалися, не может быть подвержен опасности, а всегда будет их бить и побеждать. От части-жь графа де-Бальмена оставленные в горах посты в двух стах человеках егерей и мушкетер не успел он по ордеру моему от 13-го числа снять, и нет никакого известия что с ними сделалось, о чем подробнее из донесения его ко мне ваше сиятельство усмотреть изволите, хотя-жь и представляет он, яко бы посыланное для разведывания из Кефы судно видело близ Судака на берегу до 700 человек мертвых татар и турок, которые будто бы из Козлова на судне числом в 300 туда приехали, наших же там никого не нашли, и где девались допроситься не могли; но как генерал-маиор Райзер при Козлове еще в то время находился и меня о турках не уведомлял, то и не могу я таковому известию прямо верить, ибо сколь ни пресечена была у меня с ним коммуникация, но все ночью проехала партия и 19-го числа получил я его рапорт, по которому в то время еще при Козлове тихо было. Я сколько можно стараясь изыскивать инструмент сего [805] бунта не могу и поныне открыть, а думаю, как и прежде вашему сиятельству доносил, что хитрый Джелал-бей с некоторыми чинами правительства в сем участвуют, что утверждает и показание одного байрактара, который присылан был с депутацией от толп и удержан ханом; а наконец под пристрастным допросом сказал, что нельзя всем им не замешанным быть, яко их дети и имение в руках бунтовщиков, и сам народ без предводительства и совета их конечно-бы сего предначать не дерзнул. Они будто-бы недоброхотствуя хану (как-то и в самой вещи нет ни одного ему верного), рассеяли слух между народом, что он всех их хочет поделать солдатами и предать России, почему и принуждают народ сколько сил его станет вооружаться и выгнать нас отсюда, а там уже обещают, что Порта за них вступится и определит им хана какого желают. Что-жь ширин-беева сына и других они умертвили, то сие будто-бы делают нарочно для прикрытия их злого намерения, а притом думать надо, что они и на представления их согласны не были. Чем уличая все правительство требовал, чтобы они конечно уговорили бунтовщиков разойтиться по домам и успокоиться, а ежели не сделают сего, то я стану бунтовщиков наказывать оружием, а их принужден буду удержать у себя. Но Джелал-бей с прочими отговариваясь, что мы и сами до совершенного успокоения от вас отделиться не можем и не хочем, разные в оправдание себя представляли резоны, наипаче ссылаясь на данные мне письма, которыми сами они остаться здесь войскам просят и наказывать сих бунтовщиков оружием, и кои здесь оригинальные с переводами на рассмотрение вашего сиятельства подношу, подтверждая свою справедливость слезными почти уверениями, и весьма опасаясь попасться в мучительские татарских скопищ руки. Но я на все сие мало полагаюсь, зная действительно сколь все они до безконечности огорчены странным и диким с ними поступком своего хана Шагин-Гирея, который, не щадя никого, всех их [806] пренебрегал и никогда ничьим полезным советам не внимал, даже до того, что и я сколько ни старался, посещая его наедине, чрез переводчика часто уговаривать, чтобы он остерегался и побольше их ласкал, опасаясь вперед от такового пренебрежения всегда опасных последствий, но он вместо того, не слушая, умножал еще свои ко всем грубости, и наконец до того довел все правительство, что они только ему потакали, а искренно никто ничего не говорил. Каковым неосторожным со всеми поступком доказал он довольно, что не достает в нем, позвольте ваше сиятельство сказать, проницания, и знания управлять людьми он не имеет, а много малодушия. Собрание войск веселило его как малого ребенка, и в случаях спокойных не приступен для всех чинов правительства, а во время такого смутного положения совсем не решителен и отчаян. Я знаю, конечно, как и прежде вам, сиятельнейший граф, доносил, что ежели-б он не набирал войск, то-бы и бунту сего быть не могло, ибо сначала бежавшие его воины действительно насильно из деревень брали к себе людей, а потом уже один по другому вся генерально земля взбунтовалась, и тогда уже пристали именитые мурзы Девлет-Гиреевой партии, тожь Ибрагим-ага и другие с ним. Правда, что он теперь признается в своей ошибке, но поздно.

Сего числа прибыли ко мне с графом де-Бальменом курьеры как от вашего сиятельства с повелением от 19-го числа, так из Константинополя от г. статского советника Стахиева отправленной сухим путем, которого депеша поколику одного содержания с дубликатною, дошедшею ко мне прежде на возвратившемся боту, то и рассудил я оную поднесть у сего на рассмотрение вашего сиятельства, как равно и копию с рапорта полковника Репнинского о очаковских известиях.

В таковом положении, находя ныне здешния дела за лучшее, избираю я, сиятельнейший граф, прибавя пехоты г. генерал-маиору графу де-Бальмену оставить его с деташементом на Булзыке между Кефы и Арабата для содержания сего края [807] в почтении и для закрытия моей спины; тожь для связи коммуникации чрез Арабат с границами, с Перекопом, тою стороною Сиваша по Уклюкам, и с Ениколем, с которым отправляется и его светлость хан со всем своим правительством и с татарами, коих имеет он при себе до несколько сот человек. Я сие дедаю большею частию для того, чтобы не мешал он мне в действиях с неприятелем, и избавитьсябы шпионов, которыми столько окружен ныне, что нельзя было никакого секретного движения сделать, которое-бы толпам не перенесли они тотчас.

За тем-же с прочими войсками полагаю обратиться к Карасубазару, который лежит между горами, и где есть гнездо сих бунтовщиков. А когда они не усмирятся, с согласия его светлости, стану оный город бомбардировать и разорять, а в горы, куда они увезли своих жен и детей, хочу послать вооруженных албанцев, требуя оных из Ениколя от г. генерал-маиора Борзова, с тем, чтобы они там их грабили и истребляли бунтовщиков. Флота-жь г. капитану 1-го ранга и кавалеру Муромцову чрез г. Борзова предписал я, оставя брантвахтные суда при Еникольском проливе и при Кефе в бухте, выдти в море с надежными судами, и, крейсируя около здешних берегов стараться примечать, чтобы турки иногда не подослали к ним в такое возмутительное время какого-либо подкрепления, которое стараться-жь сколь можно удерживать и не допущать к высадке, или-б по меньшей мере извещали-бы. А затем осмелюсь включить, что если флотилия в таком состоянии и весной будет как из рапорта ко мне г. Круза и в копии прежде отправленного к вашему сиятельству усмотреть изволили, то кроме подать сведения, а отпору сделать никакого не может.

Что лежит до выходов из Крыму, то, укрепя теперь Арабат полевой артиллерией и пехотою, равно Перекоп и при обеих деташементами войск, также и Шунгары надеюсь, что нигде они прорваться, сколько-бы ни усиливались, не могут. [808]

Таким образом, сколько сил моего разума достанет, соразмеря свои обращения, сиятельнейший граф, должен уже я оставить горы незанятые, куда они скрыли своих жен, детей и имущество, и где, если будет от турецкой стороны подкрепление, может оное свободно войдти. Хотя-жь-бы я в проходы из оных часть некоторую отрядить и мог на время, но удержать тот пост не имею никакого способа, опасаясь и наипаче ныне вредного мне раздробления войск, особливо как у меня полков только числом названия много, а числом людей очень мало, ибо в Ростовском и еще в некоторых кроме гренадер выходит мушкатер в строй не более 250 человек, а в Кинбурнском десяти эскадронном полку всего доброконных драгун 370, каковой некомплект в лошадях происходит единственно оттого, что г. генерал - поручик Ржевский не отпущает за несколько лошадей, почитаемых на нем денег, а полковник князь Фабулов (Хвабулов?) не ремонтирует себя, о чем хотя я и давно его светлости князю Григорию Александровичу Потемкину представлял, но и доныне ничего еще не решено. Сверх-же того и легкость сего ветренного неприятеля с тяжестию нашею войска, как сами ваше сиятельство изволите знать, сравнять никак нельзя. Почему и не могу я гоняться за ним, чтобы большой вред сделать, разве удасться где их в тесном месте припереть.

Теперь, посылая еще курьера к г. генерал-поручику и кавалеру Текеллию, требую скорейшей присылки резервного корпуса и двух гусарских или пикинерных полков, которых начальнику предписываю итти на Перекоп и, соединясь с находящимся там г. генерал-маиором Райзером, распорядить себя так, чтобы старшему командиру, кто из них будет с четырьмя пехотными полками и частью конницы, остаться при Перекопе, и, занимая дистанцию набережности до Козлова, стараться как бунтовщиков искоренять, так и десант, если-бы от стороны Очакова подослан был, удерживать; а другому младшему начальнику с двумя полками пехоты и частью [809] конницы идти к Салгирскому ретраншементу, где у меня немалый магазин и весь тяжелый обоз оставлен. Сей отряд может по надобности подаваться вверх по реке Салгиру, не имея нужды в воде, а к Бакчисарайскому краю, который языком вышел очень отдален и теперь мне его удержать никак нельзя и нечем. Также поколику ныне и транспорту провианта внутри Крыма, от магазина до войска и в 30-ти верстах без достаточного прикрытия по крайней мере баталиона с пушками провести никак нельзя, а тогда из Салгирского ретраншемента получать можно, а тем самым, будучи я близ гор, могу и чрез сей ретраншемент, когда там будет часть войск иметь коммуникацию к Перекопи, и по сведению о десанте совсем обратиться. Затем-же, как я по приближении позднего времени, если сей бунт не успокоится, должен буду неотменно для отдохновения безпрестанным движением изнуряемые войска хотя на малое время расположить в кантониръквартиры, то и полагаю для своей части занять угол между Кефы и Арабата к Ениколю, где расстояние от Азовского до Черного моря в одном месте на осмнадцать верст, почему и могу связать крепкую цепь и тем закрыть свои крепости Ениколь с Керчью и состоящею при оных флотилиею, также связать верную коммуникацию с Кубанским корпусом, и позади Сиваша с Перекопом. А другую часть от Перекопа и до Козлова расположить можно. Надобно токмо мне неотменно прибавка донских казаков, которых я требую 2,000, как из предшедшего моего донесения ваше сиятельство видеть изволили, от Войска Донского, для чего и прошу нижайше, сиятельнейший граф, сколь можно попоспешнее их сюда приказать прислать; мне они нужны как гонять и колоть ветренных татар, равно для пересылок, яко я всех курьеров должен отправлять с партиями, которые-бы и сквозь шатающиеся везде кучи пробиваться могли, также при расположении в кантонир-квартирах зимою для содержания форпостов, поколику они имеють лучшую нежели гусары одежду. [810]

Сим способом сиятельнейший граф по прибытии резервного корпуса и донских казаков надеюсь уже я и внутри Крыма сделать между войсками коммуникацию и усмирить бунтующую землю; также с прибавкою войск в состоянии буду уже и горами повелевать, как одна часть может идти в горы к десанту, а другая будет прикрывать оную и держать толпы татарские в плоской земле в почтении. Чтожь лежит до Кинбурна, то хотя я г. полковника Репнинского предварил о крайней от Очакова в сем случае предосторожности, почему он уже и требовал от бывшего деташемента г. генерал-поручика князя Багратиона двух эскадронов для разъездов и примечания по набережности моря между им и Перекопом. Но теперь по вышеизъясненным обстоятельствам обратить туда своего внимания не могу, а сообщил г. генерал-поручику и кавалеру Текеллию, чтобы он по способности с своей стороны старался всегда при надобности оный пост на основании вашего сиятельства повеления из своих войск взять в примечание, что есть гораздо удобнее. Почему и осмеливаюсь нижайше ваше сиятельство трудить препоручить на сей случай оную стражу ему.

Теперь остается мне еще сиятельнейший граф всепокорнейше вас просить о повелении доставлять в Перекоп и Арабат сколько можно больше провианта, дабы по истреблении иногда внутренних небольших магазинов как мне с настоящими, так и прибавочному войску, не потерпеть зимою в пропитании нужды.

На случай иногда продолжения сего бунта по видимому упрямству и злости татар, говорил я с здешним митрополитом о соглашении всех христиан поднять противу их оружие, который изготовил увещевательное к ним письмо и мне отдал, но как он остался в вагенбурге при Салгирском ретраншементе, то находящемуся при мне сотнику Андреясу и другому еще сотнику Анании, вруча оное, приказал я, на основании известного им в прошедшую войну опубликованного [811] манифеста, которого на сей случай не имею, стараться склонить и уговорить всех христиан поднять противу татар оружие. Чем если удасться, конечно можно их большую часть истребить. И я обнадеживал их по благополучном успехе отменным вашего сиятельства и чрез ходатайство ваше высочайшим ее императорского величества покровительством. Я осмелюсь вашему сиятельству доложить, что на таком основании как ныне никогда татара покойны не будут, и Империи нашей больше вреда, нежели пользы принесут, как изволите увидеть и из донесений г. Стахиева. Разве когда большая часть их истребится, и другое правление здесь сделано будет.

Я остановился на Индале только для провианта, с которым транспорт пришел ко мне сей день, а овса ожидаю завтра из Арабата, также и для отправления сей депеши к вашему сиятельству.

Все сие, поднося на милостивое ваше сиятельство рассмотрение, ласкаюсь ожидать великодушного на все призрения и вспоможения.