№ 128. Рапорт князя Прозоровского — графу Румянцову-Задунайскому.

20-го января 1777 г. Перекоп.

По последнем моем к вашему сиятельству от 31-го декабря отправлении, что здесь произошло по делам относящимся до татар, оное все соизволите усмотреть из подносимых у сего приложений и именно: под № 1-м следует показание одного проезжавшего здесь из партии Шагин-Гирей-хана чиновника, отправившегося по преданности своей ко оному новоизбранному на Кубани хану, которого я по снабдении на путевое содержание без недостаточным числом денег я препроводил к г-ну бригадиру и кавалеру Бринку, предписав оному скорее его доставить к хану.

После того, каковое имел я в получении от общества Крымского письмо, оному под № 2-м перевод, а под № 3-м оригинальное, под № же 4-м мое ответное к ним изволите найтить.

Под № 5-м конфидентское показание торгующего здесь в Перекопе и обращающегося в Крыму по сему торговому промыслу турка, каковые известия, хотя приемлю я ваше сиятельство не инако, как по мере того вероятия, что он турок, а особливо, что принадлежит до сказания его там, межь прочим о похвале меня татарами, а паче, что он легко статься может иногда и лаская мне, то говорить, только осмелился не выкидывая уже и тех слов, оставить с прочим его показанием, донося при том, что по поводу значущегося там разорения и разграбления по повелению ханскому дому одного из тех ушедших в Ениколь чиновников, что в нашу протекцию отдались, писал я к г-ну генерал-маиору Борзову, что по состоянию того дому в околичности Карасубазара, защитить его мне [261] было не можно, ибо еслиб отрядить туда часть какую войска, то вышел-бы я чрез-то из границ данных мне от вашего сиятельства повелений, поелику, что одной только мансурской фамилии домы, будучи прилежащими к квартирующим здесь войскам, вовсе от такой ханской наглости могут быть пред охранены, а потому и велел я уверить, чтобы не скорбел тот потерявший дом и имущество свое Темир-Газы-мурза, ибо Шагин-Гирей-хан в свое время всю сию потерю ему наградит. А притом в лучшее его ваше сиятельство поощрение приказал обнадежить, что и я с моей стороны буду стараться, такое ему сделать награждение, что он убытков сих чувствовать не будет.

По обстоятельству-же случившегося недавно от стороны татар убийства одного из разъезду казака и что другой ранен, а к тому и по полученньш о некотором сборище их войска известиям, каковое дал я предписание г-ну генерал-порутчику и кавалеру Суворову, с оного под № 6-м копию вашему сиятельству прилагаю; а по поводу всего того с каким я и к правительству их письмом и сильным настоящем о сатисфакции, отправил нарочно в Бахчисарай капитана князя Багратиона, с оного также под № 7 копию на апробацию подношу, донося притом, что не начиная уже прежде и теперь к Девлет-Гирей-хану ни о чем писать, дал ему Багратиону такое наставление, чтобы он по подаче обществу письма моего требовал, дабы они конечно решились сами и без хана в полном мне удовольствии от стороны их, но если и за всем тем в случае их такого ответа, что они решительно скажут, что без хана оного выполнить не могут, то потому просить, чтоб они о сем ему представили, а когда они скажут, что без письма моего не могут, то в таком случае, имея от меня в запас к нему им-бы объявил, что я принужден был уже и к хану письмо заготовить, которое и подал-бы ему, а при соглашении одного общества, привез-бы он его обратно ко мне и которое, хотя ваше сиятельство и равного как и к ним [262] содержания однако и с него здесь копию под № 8-м прилагаю.

По доставлении ко мне чрез Полтаву из Астрахани известного вашему сиятельству ханского тефтердаря Казбулат-аги, требовал он от Якуб-аги свидания, которое я позволил, а потом просил его наедине увидеться и на то позволил, с тем, что я будто о сем не ведаю, где и находящейся при мне толмач прапорщик Иванов находился со уверением от Якуб-аги, что он присяжный и выдти наружу ничего не может которые и исполнили по желанию его, где и открылся, что он Калги-султана партии и какой далее между ними был разговор под № 9, здесь на особом листе, поднести честь имею. Но я как еще был несколько болен, то с ним не видался, но между тем при таковом хорошем его расположении велел я присоветовать, чтобы он писал от себя ныне-жь к нему Шагин-Гирею о своем усердии и добронамеренности, на что он и согласился и каковое дано от него письмо и мною чрез г-на Бринка отправлено к оному хану со оного перевод здесь под № 10-м прилагаю. Сие для того больше рассудилось мне, ваше сиятельство, сделать, дабы сим связать его лучше, а притом не удасться-ли иногда отвлечь его от сообщества противной партии, яко человека умного и с тем, что еслиб он и на одной только интриге все то располагал, то по меньшей мере будет опасатся иногда, чтобы письмо его не было где показано. Что же принадлежит собственно до его бывшей коммисии в Кабарде, то по снабдении его мною на сих днях повеленным от вашего сиятельства ответом, сделаю ему отправление в Бахчисарай, но каковое он предъявил Якуб-аге, полученное пред сим по сей его экспедиции Девлет-Ги-рей-ханом от верховного визиря оригинальное письмо, оное на случай изобличения иногда им Порты, рассудил я ныне-жь препроводить к вашему сиятельству.

По случаю проезду здесь известного вашему сиятельству по донесению моему от 31-го декабря посланного от Порты к [263] здешнему хану курьера и с ним собственного его ханского чегодаря, приказывал я дежурному генералу сказать им, что удержка их здесь единственно по той самой причине случилась, что я, как и выше донес, был тогда несколько болен, и что он сам отпустить их не может. Под каким ваше сиятельство претекстом и воспользовался я промедлением их здесь дней с восемь и так, что по удостоверению их о моем тогдашнем состоянии, они весьма спокойными оставались во ожидании моего выздоровления, а таковым претекстом не можно нанести и политическим делам, какового либо нарекания. Я-же между тем как к вашему сиятельству, так и в места надобные с известным уведомлением г-на Стахиева отправил курьеров, но как к превождению их придан им из Очакова тамошний Мустафа-топчи-баша-ага, знающий впрочем говорить несколько по русски и обращавшийся не раз в местах Новороссийской губернии, а минувшею осенью и в самый Кременчуг посылан был от Очаковского губернатора, который будучи с нескольких уже лет знаком Якуб-аге, приласкался к нему особливо во время упомянутой бытности его здесь с царьградскими курьерами, а по сему приходя в квартиру его Якуб-аги, тайным от сотоварищей его образом, в разговорах межь прочим вызвался сам с таким желанием, что если-де надобно мне чрез него о Крымских обращениях узнать, то он отправившись отсюда в препровождении оных курьеров до Бахчисарая по возврате своем оттуда все перескажет. На что Якуб-ага усмехнувшись сказал ему, что тому быть не можно, однако он уверяя его в том хотел сдержать свое слово. Якуб-ага все то мне пересказал, и я знавши по обращениям его топчи-баши, что он хотя и сущий мошенник, велел однакожь сказать ему, что таковая его прислуга, хотя впрочем и не нужна мне, однако по единому только любопытству позволил ему в свое время сказать все, что он в поездку свою услышит, обнадеживяя при том, что по мере важности сих сказаний и достойного им вероятия, [264] получит за его усердие ко мне и награждение от меня, что в самом деле и исполнено им, и каковое при нынешнем его из Бахчисарая возвращении по прежнему в Очаков сделал, чрез Якуб-агу показание, с оного под № 11 -м копию на усмотрение вашему сиятельству препровождаю. Тожь секретно казал он письмо ханское к Очаковскому губернатору, хотя опасся дать списать, но Якуб-ага прочтя его написал материю, и о чем здесь под № 12-м вашему сиятельству подношу ¹).

От стороны-жь Кубанских дел я после присылки ко мне от г-на Бринка от 12-го января всей той депеши каковая от него и к вашему сиятельству отправлена, ничего на сей раз в получении не имею.

Вашему сиятельству покажется может быть удивительно, что правительство здешнее, проведав о задержании мною здесь упомянутого тефтердаря ханского, требовало уже от меня о его отпуске, но последовало сие единственно от того, что при самом въезде его из-за линии в Перекопские вороты, случились там быть и татары из Крыму, а чрез них и дошел таковой о прибытии его сюда слух.

Показание Сафан-Газы-мурзы.

(Приложение № 1).

1777 года января 10-го дня проезжающий из Крыма к Шагин-Гирей-султану Абланской-Сафан-Газы-мурза объявил, что 7-го числа сего месяца усоветало общество Крымское привести к присяге хана в его к ним верности, но он не приступил, сказывая, что никогда вольным ханом он быть не хочет при сем и Шебиб-Гирей-султан сказал же, что и я бы вольным ханом быть не согласился. Касательно же чиновников ханской партии, то кроме нескольких персон все бы желали вольности. А сколько примечал он Ширинского Мегмет-Гирей-мурзу, то и он к вольности же склонен. — [265]

Сказывает, что как скоро Шагин-Гирей в Крым прибудет, то все ему повинятся, а ханской партии персоны конечно уедут с ним. Имущество ханское в Балаклаве на судах. Хан на область не утверждается и она в нем не полагается, домогаясь его присяги в верности. Хан бы желал собрать и войско, но мало тех, которые его слушают. Духовный чин старый казыаскер Абусюут-Эфенди и из дворянства некоторые приказали сему мурзе, чтоб он с первого приезда своего к Шагин-Гирею просил о наискорейшем его въезде в Крым. Бывший же у Шагин-Гирея диван-эфенди сын Мегмета-эфенди чрез него посылает и письмо, однакожь без печати, в котором только изъясняет свое усердие и что он его всегда богомолец, а в прочих обстоятельствах ссылается он на мурзу сего, что он ему оные расскажет. Нашего купца Парфентьева, едущего было в Балаклаву, затем в Бахчисарае удержали, чтоб не узнал он там о женах и сестрах ханского брата и что его имущество уже на судах. Нынешний казыаскер Фейзула-Эфенди сказывал в собрании общества, что не пристоит закону их быть вольными и несколько раз говорил, прибегая как к вероломным, но Абдувели-паша отвечал ему: “я ужь прожил восемьдесят и четыре года в каком был законе и вере, том и остаюсь и никогда ужь для трех или четырех лет веру ломать не захочу и по сию пору ничего мы без закона не делали, но все по нем и по совету духовных то когда мы что сделали не по закону и следственно ужь стали его противниками, то ты же остаешься нашим предводителем, где первое твое на то разрешение в огонь-ли оно упало или в воду”. На что он, потупя глаза в землю, ничего ужь не отвечал. В ханской партии из духовных он же казыаскер-эфенди, ширинские Исмаил-мурза, Темир-шах-мурза и Кая-мурза, из мансурской фамилии Ислям-Али и несколько находившихся при хане молодых людей, фамилий дворянских. Султаны и другие что при хане не имеют своих доходов кроме ханского содержания, но и оным живут не [266] роскошно. Тому четырнадцать или пятнадцать дней как от хана и правительства отправлен на Кубань Селюшь-бей, а где он переехал ему неизвестно, но по примечаниям из Кафы и с чем туда послан и того не знает.

Письмо Крымского общества князю Прозоровскому.

(Приложение № 2).

По прибытии вашем, нашего приятеля, с войсками в Перекоп, деревни в его округе трех поветов, заняли оными, сена и хлеба в них бывшия забрали и деревни опустошили; а сверх того ныне мы известились, что чрез Шунгарской переезд переходить войску внутрь Крыма и в деревнях оставаться намерение предприняли. Но как действие сие не дружественно особливо, что по нынешнему зимнему времени, народы крымские из деревень выгоняются и поставляются в них войска, то мы в том никак не согласны, да и трактатным постановлениям противно. Итак когда деревни занимать, а провиант и сена в них насильно брать вознамеритесь, то в том случае мы, приятели ваши, чрезвычайно станем опасаться и думать, что нет и надежды в вашей дружбе, потому что такое насильственное действие ваше, приятеля нашего, противно трактату, что и ясно. Но для почтения к заключенному двумя дворами мира, запретите вход войску за вышереченной переезд, чего мы и надеемся, и для того сие наше дружеское письмо чрез Агмет-мурзу посылаем, что в таких случаях, если насильно чрез Шунгар перейдут и в деревни войтить вознамерятся, не останется у нас никакого спокойства и дружбы, которые противные действия нанесут нам конечпо страх не малой, почему о запрещении войску переходить вышеписанной переезд мы и надеемся. Касательно-жь находящегося за Перекопскою линиею нашего народа, то оный переводить сюда посылаем мы нарочного, так если они являться будут у вашего сиятельства, то пропускать их чрез Перекопские ворота дозвольте. [267]

P. S. О присылке к нам удержанного у вас приятеля нашего Казбулат-агу, мы уже пред сим писали к вашему сиятельству, но как ни его, ни письменного ответа не получили, то из неприличного дружбе и трактату его удержания отпустите его к нам и в соблюдение почтения к трактату между двумя дворами сделанного, желаем от вашего сиятельства, приятеля нашего, скорейшего его сюда отправления.

Письмо князя Прозоровского — Крымскому правительству.

(Приложение № 4).

17-го января 1777 г.

Приятельское ваше письмо я чрез Агмет-мурзу получил, и как я усматриваю там опять напоминовение мне о тех пустых деревнях, которые я войсками занял, то уже вы мои приятели получа письма мои довольно усмотрели, что никого из них не выгонял и они сами вышли, а притом требовал я от вас, на основании дружбы, в присылку от каждой деревни доверенных и одного из чиновников, при которых бы я велел им за все уплату сделать, которых и теперь ожидаю. Впрочем-же из деревень тех ни одна квартира не разорена и в том будьте уверены. Относительно-жь до Шунгар, то справедливо, что там против оных стоит не в большом числе пост единственно для того, что как прежде опытом доказано, что обитающие в близости оных татары переходя на ту сторону грабили и убивали российских купцов едущих к войску, для своей прибыли с разными товарами. Итак, предохраняя сих безвинных людей, принужден я свои меры брать к сохранению жизни их и имущества, переходить-же оному войску отнюдь теперь не для чего и оного конечно не будет, видя по сие время ваше дружеское обхождение, как то вам ясно видно и из выданной чрез меня от его сиятельства г-на генерал-фельдмаршала и разных орденов кавалера графа Петра Александровича Румянцова-Задунайского декларации. Впрочем-же присланного от вас татарина отправил я с своим [268] офицером в степь и которые пожелают из обитающих там татар переходить во внутрь Крыма, то оные и со всем их имуществом будут пропускаемы. Затем пишите вы о приехавшем сюда из Кабарды Казбулат-аге, то я его отнюдь держать не намерен, а единственно он задержан затем, что я был нездоров и все отправлении по сей материи не имел времени прочесть, а равно и с ним хочу переговорить, то как все сие исполню, не умедлю и к вам его доставить. А затем что вы часто упоминаете о несходности, яко-бы моего поступка с вечным трактатом у высочайшего Российского двора с Портою Оттоманскою, а умалчиваете всегда об обязательствах татарской вольной области с высочайшим Российским двором, то сие есть неоспоримое неисполнение вами сего трактата, ибо умалчивать о тех обязательствах не имеете вы никакой причины, поелику оные сделаны не секретно, а публично и по собственному вашему тогда желанию. Из турецкого-жь трактата ссылаться вам должно только на 3-й артикул об утверждении обеими Империями вольности вашей, а впрочем он до вас и не принадлежит. Примечаю-жь я, мои приятели, в некоторых ваших письмах, что многия из обязательств прежде учиненных вами находите в противность вашего правоверного закона мусульманского, то сие по малому моему рассудку так для меня непонятно, что я и судить не могу, воображая себе, что когда известный вам заключенный собственно с Российскою Империею в 1772 году вольною татарскою областию трактат напоследок и при заключении у обеих высоких Империй 10-го июля при Кайнарджи вечного трактата 3-й артикул о вольности вашей утвержден, а наконец и его султанским величеством, верховным калифом мусульманского закона, ратификациею в непоколебимое оного положение равномерно жь утвержден — то судя по единому здравому рассудку, что когда в то время противно не было магометанской вере, то и теперь оного быть не может, а вам советую и прошу мои лриятели стараться выполнить во всем данные вами обязательства и утвердить [269] искреннею дружбою с Российскою Империею и тем самым достигнуть совершенного покоя и благоденствия отчизне вашей, чего я усердно и желаю, так, как истинный ваш приятель.

Показание Карасубазарского турка.

(Приложение № 5).

1777 года января 14-го дня проезжающий из Карасубазара турок объявил, что в Бахчисарае был он еще прежде приезда туда из Царьграда от верховного визиря татарина и ханского чегодаря в Бахчисарай, он сам видел как хан собрал всех в мечете и спрашивал об их желании быть в вольности и иметь ханом себе султана Шагин-Гирея, но все сказали: не желаем. Когдажь не желаете, сказал им хан, то разъезжайтесь по домам своим и будьте готовыми; почему назначил султанам и провинции, сказывая народу: когда вы не хочете быть вольными, а князь Прозоровский занял уже Перекоп, то дозволяете-ли вы послать султанов тронуть Российское войско; но на это все ничего не отвечали. После, как турок сей выехал из Бахчисарая в Карасубазар, слышал от проезжающих из него-же, что из Стамбула чегодарь приехал с тем, что нынешнему хану быть по прежнему ханом и что вольность с татар снимется, крепости Ениколь, Керчь и Кинбурн отдадутся й войска Российские из Крыма выйдут, только дожидаются с этим посланного от Порты в Россию человека. Дней двадцать после того как от ханского брата Калги-султана находящегося в Царьграде прибыло в Очаков судно с письмами, чтоб Крымская область не давала российским войскам никакого вида признания своего вольности, для того, что Порта их вольность конечно уничтожит и что в скорости и сам он прибудет, а предводитель, говорят татары, здешним войскам князь Прозоровский уже умер, и по сему вреду его войскам ждут они должного без него безпорядка, потому больше, что нет инова такова генерала, и что войска здесь российского заключают они не [270] более семи тысячь. Говорят, что князь Прозоровский пришол в Крым без повеления двора российского, а хотя ему и велено, но стать только при Молочных водах и делать оттуда с ними договор, да и двор российский, узнав, что они освобождены будут из вольности, для того прислал войска зимою, чтобы не только притеснить их в такое время, но стараться взять у них желание вольности, зная что възиму и сикурсу им быть не откуда, и показывая, что войскам российским не претит и зимнее время. Шагин-Гирей-султана по имени говорить (называть) запрещено великим наказанием его сказывают разбили кабардинцы в прах и в Тамани пленные солдаты так дешевы, что десятью левками покупается один. Старики некоторые говорят, и то, что хан зная точно, что область ему не останется, особливо когда Шагин-Гирей-султан получит ее в свои руки, не хочет быть обиженным один, старается и область ввесть в ссору и разорение потому, что мы турки драться с российскими не в состоянии. В Тамань от хана безпрестанно ездят курьеры и сказывают, что они переезжают туда из Такила, а в судне которое пошло в Тамань были и люди, посланные к Порте от хана. Ширинский-бей и Абдувели-паша и поныне в Бахчисарае, откуда вряд-ли их отпустят их называют вероломцами, сказывая, что еслиб не они, тоб и российских войск давно ужь-бы здесь не стало. Некоторые говорят, что пошлют в Стамбул с прошением у Порты о снятии с них вольности и если она не сделает им снисхождения, то ужь сами вооружатся противу войск российских, а духовные персоны заключают и внушают народу, что лучше погибнуть, нежели быть вольными противу закона; в народе-жь сказывают, что хотя он (хан от них и выедет, но в Анадолии совокупясь с Гаджи-Али-беем даст им себя помнить, чего они и теперь ужь несколько опасаются. От приезжавших в Карасу из Анадолии беглых лазов, слышал он, что Гаджи-Али-паша посылался на истребление города, в котором делались фальшивые деньги на [271] имя султанское, но наказания сему городу исполнить ему не удалось и возвратился разбитым. Ширинского Темир-Газы-мурзы и бывших у него, за то, что ушли в протекцию России, разорены дома, и имущество разграблено по ханскому приказанию; имение ханское и по сю пору в Балаклаве. В Карасу хлебникам состоялся приказ о не продавании хлеба ездящим к Перекопу, для того, чтоб не пользовались от них российские. Прикащику посланному отсюда с письмами хотя Шарин-бей и дал ханской указ о свободном ему въезде, проезде и о небрании у него пошлин но сборщики, не смотря на то, отобрали указ сей и взяли пошлину, а в Карасу били чубуками подошвы ног у человека купца Гаврилова.

Сообщение князя Прозоровского — генерал-поручику Суворову.

(Приложение № 6).

17-го января 1777 г.

Вашему превосходительству известно, что в ночи разъезд наш из одной деревни был атакован и один казак убит, а другой ранен из той-же деревни восемь стариков привезены сюда, которых я и отправляю к правительству здешнему с пристойным писанием, а к тому и своего посланца. Но как оные казаки будучи атакованы не оборонялись, то они сделали сие напрасно, ибо высочайшая воля есть не только, чтоб повод подать к драке, но уклоняться от оного сколь можно, но если уже возможности не будет, то по всеобщему праву силою оружия обороняться и поступать как должно с неприятелем. А на основании сего ваше превосходительство извольте приказать войскам поступать, и еслибы с разъездом подобное вышесказанному случилось, то не только самому ему обороняться, но от ближайших войск оной подкрепить, а когда обратят сего неприятеля в бегство, то далеко оного не пресдедовать, а возвратиться к своему месту; в деревни-же не въезжать, а кольми паче грабительство в них делать, что под жестокою казнею запретить извольте. Не оставьте ваше [272] превосходительство подтвердить всем войскам, что если-бы кто подал повод к драке, какого-бы он чину и звания ни был, тот должен ответствовать, яко не исполнитель именного ее императорского величества повеления.

Хотя я имел известие, от конфидентов моих, что хан намерен будто пробовать наши войска, однако как сии сказания не всегда бывают справедливы, то я их и оставил, а желание будто его было шатающихся здесь султанов гиреевой фамилии (которые не имущие и служат за плату от хана или Порты Оттоманской), то чтоб оных нарядить с числом некоторых войск и со оными шататься близ нашего войска, а по просту сказать дразнить их, дабы выведать поступок наш будем-ли мы с ними драться. А по прибытии сего числа ко мне подполковника и кавалера Любимова уведомился я, что противу его в близком расстоянии начинается у татар некоторое собрание, то и не могу я заподлинно судить основываться-ль мне на сказаниях конфидентов моих, а больше думаю, что не намеревают-ли они напасть на деревни Касай-мурзы, яко отдавшегося в нашу протекцию как уже одного из числа таковых дом состоящей в околичности Карасубазара уже разорен и разграблен но то или другое, а ваше превосходительство подтвердите войскам, чтобы оные были во всякой осторожности, а притом держась вышесказанного атаковать себя не давать и увидя к тому совершенное их намерение атаковать, оных бить, но далеко не преследовать, как к тому препятствует мне недостаточное число в полках лошадей, а пригнать их сюда с Днепра, на безкормицу полезности нет и оне должны будут все помереть; равно и что провианту доставка, по теперешнему худому времени, весьма медлительна, хотя недостатка в нем и не будет, как я ожидаю вскоре прибытия сюда большего транспорта, по прибытии которого и определю я воловьи фуры на подвозку шести-дневного провианта. Если-же с Днепра прибудут полковые повозки с сеном, то оным приказать остатся при полках и по числу лошадей повозки иметь [273] готовыми, которые в надобном случае могут для подвозки провианту употреблены, а привезенным ими сеном, тожь и имеющимся у них овсом и ячменем могут их довольствовать, а по перемене обстоятельств учреждение от меня об оном будет. Затем же, ваше превосходительство, при выступлении иногда полков на сборное место, старались-бы они хотя попарно, запрегши повозки, все отправить к Перекопу и оставший провиант тожь, й ячмень на них положить, где-б и явились у правящего генерал-вагенмейстерскую должность, которым и будет тут учрежден вагенбург, ибо оставшия вещи от полков, если прикрыт большими командами, то расходу людям будет много, а если оставить маленькие, то сие будет совсем не полезно.

По получении сего с господином подполковником Любимовым извольте, ваше превосходительство, тотчас командировать к нему гренадерской баталион с маиором Марковым, которому соединять с его постом и состоят в команде его.

Вашему превосходительству известно, что я нахожусь болен, хотя и имею великое облегчение к скорому выздоровлению совсем, но однакожь от припадков гемороидических получил абцес, который принуждено было резать, а сии раны еще не затворились и затворить не можно, а чрез то самое не только, чтоб я мог верхом или в карету сесть, но ниже и на стуле сидеть, и если хотя малого облегчения не получу, то не могу я никак и при войсках теперь быть, а для того при собрании иногда войск и вверяю вашему превосходительству команду. Об искусстве-жь и храбрости вашей всякому уже известно, в чем и я удостоверен, только извольте поступать по выше предписанному: прогнав неприятеля, далеко за ним не преследовать, ибо на то будет от меня особое учреждение, смотря по обстоятельству дел. Но только как ваше превосходительство не имели никогда дела с татарами, то я за должность почитаю сделать вам описание о роде их войны: первое, что построение противу их иное быть не может как кареями, [274] а между оными ставить конницу; осторожность безмерная, особливо в сбережении обозов лошадей-же довольствовать, тогда должно брать фураж из деревень, но другого разорения отнюдь не делать. В которых-же деревнях брать будете сей фураж или воду, должно оные занять егерями, хотя не более 40 человек, имея верную коммуникацию с лагерем, то все фуражиры и лошади на водопой идущие во всяком спокойствии будут обращаться. Ополчение-жь их (татар состоит в том, что они, окружа войска верстах в двух, т. е. вышед из-под пушечных выстрелов, становятся по высотам для показания из себя большего числа; в числе-же тысячи татар доброконных и хорошо вооруженных не более найтиться может, как пятьдесят, прочие-жь затем не достойны никакого примечания, как в вооружении, так и в лошадях. Чтожь-бы они сами атаковали, то весьма сие для меня невероятно, однако примечать оное надобно; но затруднение состоит в том, что их атаковать не можно, ибо одна только конница к сему содействию должна быть полезна, но и та не иначе может сделать как только или обманом или к чему ни есть пригнать, чтобы они принуждены были драться, потому что если только где пушечное ядро их доставать будет, то они все удалятся, а на картечный выстрел, хотя и в последнюю минувшей войны кампанию и был несколько дней от них атакован, никак не приближатся. Впрочем-же, если конницу вышлешь, то они также станут далее удаляться, а распустя по частям конницу и удаля от корпусу есть ужь некоторая неудобность, потому что они частьми ее могут, коли не атаковать, то безпокоить, а разве только определя казаков и прибавя к тому конницы, по рассмотрению, не наблюдая уже порядочного строя, но скакать на них с великою прыткостью; достальную жь конницу построя порядочно подкреплять оных, то разве тем не удасться-ль? Впрочем-же на всякие коварные выдумки они весьма разумны, ибо когда в последнюю кампанию был я от них несколько дней атакован и видя, что они не в состоянии мне [275] ничего сделать и ни воду, ни фураж отнять силою, то по дороге лежащие три речки перепрудили и какой способ они нашли колодези вычерпать мне неизвестно, но затем принужден я был достигать реки Карасу, о которой я был уверен, что перепрудить не могут, а чрез то самое слишком сутки принужден быть без воды к большому претерпению и вреду войска. Означенные-жь доброконные татары ни проворства, ни храбрости турецкой не имеют.

Письмо князя Прозоровского — Крымскому правительству.

(Приложение № 7).

19-го января 1777 г.

По написании ныне отправленного мною ответа к вам, приятели мои, на письмо ваше уведомляю вас, что сего января 14-го числа, по обряду военному и как то каждому служащему в войсках известно, что от передовых постов посылаются на некоторое отдаление разъезды в четырех и шести человеках, для осмотру нет-ли иногда каких шатающихся от войск, которой разъезд из деревни Кирх был татарами атакован человек до семидесяти, и хотя казаки хотели удалится к своим постам, но оные одного из них убили, а другого ранили и сего раненого взяли в свою деревню. Получа-жь известие о сем г-н генерал-маиор и кавалер князь Волконский послал команду с офицером для исследования в точности сего дела, которая искав упомянутой деревни уже из других деревень татарами была оная им показана, а по общему согласию и дали из сей деревни восем стариков, тожь и казака раненого. А для сего и отправляю я с присланным ко мне от вас Мегмет-мурзою капитана князя Багратиона, а равно и тех взятых восемь татар, как и бывших в сем деле казаков, для доказательства посылаю и прошу вас, почтенное собрание, чтоб доставили мне в сем деле полное удовольствие и виновных наказать без пощады, яко таковой от стороны татар поступок противу войск ее императорского величества моей [276] всеавгустейшей государыни совсем не пристоен и не похож не только на дружелюбие, но ниже на доброе соседство, а совсем разрывает вечный трактат с сею областью. А затем рапортует меня стоящей в деревне Кашкаре подполковник и кавалер Любимов, что противу его поста в недальнем расстоянии собирается до несколько войск татарских. А как войско здешней области поселяны следовательно без нужды и собирать оных невозможно, а для того и прошу я вас дать мне знать в каком-бы то виде было? Затем-же долженствую предварить вас о том, что я войскам дал мое повеление, чтоб они по прежнему моему приказанию, отнюдь никакого дела не начинали, но если-бы кто дерзнул атаковать их каковой либо пост, то им обороняться и поступать как с неприятелем должно. В сем-же моем поступке я пред целым светом оправдан буду, что не я начал нарушать и вероломствовать заключенный трактат, но со стороны сей области, почему и будете вы сущему всех несчастию причиною и нарушители покоя столь драгоценного для всякой державы, ибо обще народное право во всем свете есть, что когда меня кто атакует, то не ужели стоявши давать себя бить, а надлежит конечно себя оборонять и о чем вы ясно уже видеть могли из рассеянной здесь в Крыму декларации. Еслижь-бы вы отнесли это на простоту татар или на собственный их поступок, то когда бы им не внушаемо было от правительства разнообразных и выдуманных противу нас зловредных и пустых уверений, то они конечно-бы ничего такового предпринять не могли, ибо Крым по всегдашнему моему в нем пребыванию весьма мне знаком, то и прошу вас я, чтобы вы приказали сие дело исследовать при посланном от меня капитане и какой вы им штраф определите, чтобы он мог по приезде своем ко мне обо всем обстоятельно донести. Я-же, видя теперь такие не соответствующие дружбе поступки от области Крымской принужден здесь задержать и Казбулат-агу до возвращения сего посланного от меня офицера. В противном-же случае, чего хотя я и не чаю, [277] если вы почтенное собрание не доставите мне полного удовольствия, то я принужден найдусь сам себе сатисфакции искать и о сих поступках ныне-жь с курьером отнести не оставлю его сиятельству г-ну генерал-фельдмаршалу и разных орденов кавалеру графу Петру Александровичу Румянцову-Задунайскому, для донесения о том и высочайшему двору.

Вы-же, приятели мои, почитаете и то за противное трактату, если где войсками взято будет некоторое количество сена или кизяку, хотя сие и весьма от того далеко, потому что как уже в целом свете есть обычай пользоваться пособиями от стороны дружбы и доброго соседства той земли, где только войскам быть случиться во всех их партикулярных и таких надобностях, в чем иногда нужда случится, а платя за все таковое получаемое ими надлежащую цену, не только не признают то нигде за противное дружественному поступку, но напротив того, стараются еще тем самым доказывать больше свое им гостеприимство и снабдение во всем возможном. На таком самом всеобщем обыкновении и я располагая себя противу области здешней, делаю за все забираемое у соседних татар полную и безъобидную плату и ни в чем противного дружбе не сделал, так как и ныне при пропуске здесь некоторых с степи во внутрь Крыма велел тотчас за забранный у них кизяк и сено заплатить. А в рассуждении всего объясняемого мною о сем маловажном для дружественной области деле, не стоило никак вам, приятели мои, и труда относить мне малость сию в виде противном трактату, как от сей области довольно важных того происходило и что вышесказанный мною поступок, происшедший от стороны татар в нападении на разъезд, есть уже сущим нарушением трактата.

Затем, ожидая на все сие дружеского вашего ответу, пребуду.

P. S. Слышу я, что российский купец Борис Гаврилов, в бытность по своему торговому промыслу в Бахчисарае, не знаемо почему, яко-бы там задержан, а как вам, приятели [278] мои, известно, что не токмо он, но и многие подобные ему российские-жь купцы с давних времен в Крыму здесь по своему промыслу, яко в дружественной области, имели до сего и свободную во всем комерцию, следовательно, хотя еще и не удостоверяюсь сему, однако если-бы оное в самом деле было, то и сие показывает также несходственный по дружбе поступок ¹.

Показание Казбулат-аги.

(Приложение № 9).

1777 года января 18-го дня сказывал ханский тефтердарь Казбулат-ага, что если двор Российский желал установить в скорости ханом Шагин-Гирея, то не должно-бы ему быть на Кубани теперь, поелику как начальное место крымское правительство. На Кубани-же хотя-бы он славился и десять лет ханом, то Крым о том и не подумает, потому что те люди никогда постоянны быть не могут, и всегда они развратны в своих мыслях и положениях, а особливо когда там в горах находятся множество султанов алиджингинской фамилии, которые, приводя в несколько частей тамошние народы, стараются иметь подвластными себе каждый больше, почему порядка там никогда и ни в чем твердости быть не может. А необходимо должно-бы Шагин-Гирей-султану быть здесь в близости Крыма, так-бы в то время, конечно, не остался-б из чиновников крымских никто, который-бы не был к нему усерден и особливо если прибыть ему в Ениколь или Керчь, то без нужды и в одном российском человеке, обратятся все к нему и дело в совершенство придет. Не было-бы (это) противно и трактату, поелику Ениколь или Керчь земля Российская, следовательно как гостю можно б ему там быть, так как и внутрь России, чем можно и Порте и правительству крымскому отзываться. То правда, что держава Российская сильна и силами его возвесть может, но когда общество будет видеть [279] такого над собою хана, то не может быть его любитедем. Касательно жь, что закон наш претит быть нам в вольности, то это до того только, пока нет из алиджингинской фамилии султана склонного к вольности, а как-бы скоро такой появился, тоб и закон позволением остался.

Письмо Казбулат-Аги, тефтердаря крымского хана Девлет-Гирея — Шагин-Гирей-хану.

(Приложение № 10).

Вашему величеству я всегда за долг и счастие считал изъяснить мое рабское богомольство, и что я верноподданнейший раб вашего величества, почему по возвращении моем из Кабарды в Перекоп пребывая я несколько ден при его сиятельстве князе Прозоровском с радостью услышал случившуюся оказию к вашему величеству, моему всемилостивейшему государю, осмелился написать сие рабское письмо. А как оное по вспомоществованию Бога удостоится освященного вашего принятия, благоволите меня, как давнего раба вашего, осчастливить всемилостивейшим вашим призрением и чтоб высочайшая протекция ваша не изъемливалась от меня никогда, сего прошу всеподданнически, а в прочем воля и милость ваша как всепресветлейшего государя и благодетеля.

Всемилостивейший государь, мы Ибрагим-ага и Кутлуш-ага, сыновья его, словом вся фамилия Сефан-Газыйская, ваши, государя и благодетеля, истинно усердные рабы, что и создателю нашему ясно, государского же прибытия сюда вашего ждем мы денно и ночно.

Показание очаковского жителя Мустафы-Аги.

(Приложение № 11).

1777 года января 20-го дня возвратившийся из Бахчисарая очаковский житель Мустафа-ага, который послан был с визирским татарином, сказывал, что хан до получения письма визирского был несколько сомнителен, а по получении оного оказывался в веселом виде и утверждал в народе, будто [280] пишут к нему о Шагин-Гирей-хане, что он вероломный, так если кто его пожелает, тот почтется за отрицателя от закона. Однакожь иные люди из партии Шагин-Гирей-хана сказывали, что Порта их только ласкает, особливо Абдувели паша и ширинский бей утверждаются в том. Татары до получения того письма старались и присягали противиться российским, но как и Порта приказывает блюсти трактат, то ужь ни для чего и они к тому приступить не охотятся и Мустафа-ага приметил, что большая часть держится быть в вольности, но никто не осмелится говорить о том правительству и хану. О князе Александре Александровиче (Прозоровском взяли известие, что он умер, чему ханская партия торжественно радовалась, но некоторые старики о нем сожалели. Он сказывал, что люди отправляться от них будут к Порте. Обещает уведомлять о всем Мустафа-ага, когда поедет он опять в Бахчисарай, а если не можно будет ему из Очакова быть в Бахчисарае, то уверяет, что уже г. Репнинского обо всем уведомлять станет.

Комментарии

1 Точно такого же содержания было и письмо князя Прозоровского Девлет-Гирей-хану от 19-го января, составляющее приложение № 8.