ФЕОДОР. АЛАНСКОЕ ПОСЛАНИЕ. DrevLit.Ru - библиотека древних рукописей

ФЕОДОР

АЛАНСКОЕ ПОСЛАНИЕ

Епископа Феодора «Аланское послание».

Предлагаемое вниманию читателя сочинение епископа Феодора напечатано впервые в VI томе «Новой Библиотеки отцов церкви» кардинала Анджело Маи (1853 г.) и воспроизведено затем в 140 томе Греческой Патрологии Миня (1865). Знаменитый Лев Алляций собрал в своей «Диатрибе о Феодорах» сведения о сохранившихся в рукописях римских библиотек сочинениях епископа Феодора, которые и были воспроизведены Маи в предисловии к «Аланскому посланию». Сочинения эти следующие: 1) Hqika в десяти отделах, 2) LogoV epitolimaiaV proV ton KwnstantinoupolewV kai touV endhmountaV twn episkopwn, ei kai dia ta sumbanta parektetatai, kai ta plew suntemnwn epigegraptai de, meta thn cerotonian h AlanhkoV, 3) Logov scediasqeiV eiv thn tasjhn tou SwthroV Cristou tou Qeou hmun и 4) MatqaioV h logoV, в семи отделах. — Крумбахер, во втором издании своей Истории Византийской литературы (1897), стр. 174, называет еще одно произведение епископа Феодора, сохранившееся в Бодлейянской Библиотеке, а именно: «oratio in S. Germanum patr. Constantinopolitanum, quaudo primum in thronum patriarchalem ascendebat». — Это последнее произведение епископа Феодора дает общее определение времени, которому принадлежит его литературная деятельность. Так как Герман II занимал патриарший престол от 1222 по 1240 год, то и епископ Феодор принадлежит первой половине XIII века.

Кардинал Маи, избирая для публикации из четырех известных ему произведений епископа Феодора «Аланское послание», руководился тем соображением, что оно представляет значительный исторический интерес. Оно написано в глуши Кавказских гор и содержит в себе живые и современные свидетельства об Аланах, т. е. предках нынешних Осетин. К сожалению, неопределенная манера выражения, которой придерживается автор, и цветистая риторика, которой она щеголяет, имеют своим последствием то, что автор дает нам гораздо менее, чем бы он мог дать. Он избегает называть лица, с которыми сталкивался, по именам и о многих пережитых им событиях говорит лишь намеками. Полное отсутствие каких бы то ни было других [12] свидетельств о Херсоне и Боспоре от того же времени делает для нас загадочным и то, что сообщает относительно этих местностей епископ Феодор. Неопределенностью страдают также и его сообщения об его аланской пастве. Он ничего не говорит ни о пределах своей епархии, ни о быте ее населения и дает лишь одно определенное свидетельство, что Аланы были христианами "только по имени». Единственное хронологическое указание в тексте послания дано в 3 гл., где сказано, что оно написано на третий год после разлуки автора с патриархом и его собором. Так как патриарх проживал в ту пору в Никее и так как именно наш автор говорил ему приветствие при вступлении его на престол, т. е. в 1222 году, то отсюда следует заключить, что епископ Феодор отправился в пределы своей паствы из Никеи. Патриарх, к которому обращено послание, не назван нигде по имени но, очевидно, что ему именно обязан епископ Феодор своим посвящением в высший духовный сан. Отсюда естественно заключить, что это был Герман II; а так как он занимал святейший престол до 1240 года, то и послание приходится датировать общим указанием на годы правления Германа II.

Автор отправился из Никеи не один, а в обществе нескольких лиц (гл. 3). Ему сопутствовал и его отец, который состоял, по-видимому, епископом Боспора, т. е. Керчи, и возвращался в свою епархию (гл. 9).

Послание начинается с общего указания на бедствия, которые перенес епископ Феодор и его спутники последовательно от двух притеснителей, в руки которых он попал (гл. 1-3). Он был насильственно высажен в Херсоне. Здесь оказался какой-то покровитель, который однако не был в силах защищать епископа Феодора от преследований. Случай помог ему бежать в ту пору, когда внутри города начиналось волнение, а извне угрожала опасность (4). Епископ Феодор бежал к Аланам, проживавшим поблизости от Херсона. Между тем междоусобное волнение в Херсоне обратилось на того самого человека, который был врагом епископа Феодора, и лишь бегство спасло его от неминуемой гибели (5). Аланы, среди которых проживал автор, жаждали духовного поучения, и он давал его им (6). Епископ Херсонский увидал в этом нарушение своих прав и привлек епископа Феодора на суд (7), где, однако дело ограничилось лишь оскорблениями (8). Среди зимы епископ Феодор отправился со своими спутниками далее на восток морским путем и с большими затруднениями достиг Боспора (9). Но здесь странникам не было дано разрешения высадиться на берег. Не смотря на усиленные просьбы горожан, властитель Боспора не согласился дозволить отцу епископа Феодора соединиться со своей паствой (10). Странники [13] направились далее на восток и высадились где-то на кавказском берегу. Отец епископа Феодора остался здесь «среди небольшого числа Алан», а он сам после 60-дневного путешествия, сопровождавшегося различными затруднениями, достиг пределов своей паствы (11).

К повествованию о дальнейших событиях автор приступает после длинного риторического отступления (12—14). Какой то видный и многим известный человек, по-видимому, купец, из страны Лазов, приходившийся в родстве какому то архиерею (Фазиса или Херсона?), воспользовался отсутствием епископа в Алании, и выдав себя за епископа, объехал всю страну и всюду поставил священников (15). Совершение рукоположения сопровождалось всякого рода нарушениями канонических правил (16). Подробно разузнав обо всем происшедшем, епископ Феодор наставлял всех об «отличиях великого священства» (17). — Весьма подробно и с риторическими прикрасами говорит затем автор о затруднении, в которое его поставил самозванец (18—21). Будучи лишен возможности снестись с патриархом по этому вопросу, епископ Феодор решился произвести новое рукоположение над теми из поставленных самозванцем священников, которые были, по его мнению, достойны сана (22). Представив свой поступок на суждение патриарха и его синода, автор скорбит о своей убогой в духовном смысле пастве, называя Алан христианами «лишь по имени» (23—24), не считает себя в праве оставить место своего пастырского служения (25) и просит в красноречивых излияниях патриарха о помощи и наставлении (26).

Таково содержание этого памятника. — На важность его свидетельств об Аланах указал академик Куник Бруну. Но вряд ли Брун имел случай заглянуть в самый текст послания, так как он поминает его, как письмо епископа Феодора к Аланам (Черноморье, II, стр. 137), извлекая из него лишь общее свидетельство о том «что христианские Аланы проживали в окрестностях Херсона не задолго до посещения Крыма Рубруквисом». Проф. Васильевский во 2-м выпуске своих Русско-Византийских исследований (Спб. 1893), ст. CLXVIII—CLXIX, привел в точности свидетельство епископа Феодора об Аланах, исправив при этом ошибку Бруна, а также и Томашка, который в своем исследовании: Gothen in Taurien (Wien. 1880) утверждал, будто епископ Феодор был назначен пастырем крымских Алан.

То обстоятельство, что свидетельства этого памятника уже введены, таким образом, в ученый оборот, не делает, смеем думать, излишним появление его в переводе на русском языке в целом виде, и это, тем более, что многие из его сообщений имеют вид лишь намеков и представляют своего рода загадку. Епископ Феодор оставляет нас [14] в соседстве Херсона, какая причина вызвала волнения в Херсоне во время пребывания там епископа Феодора, кто был его врагом в этом городе кроме тамошнего епископа, кто управлял тогда Херсоном, был ли этот город в зависимости от византийского императора, пребывавшего тогда в Никее? Мы не знаем, далее, в чьем владении находился тогда город Боспор, т.е. Керчь, как и почему могло случиться, что властитель этого города не пустил прибывшего туда от патриарха епископа, где именно удалось затем найти своих пасомых отцу епископа Феодора? По состоянию того материяла, какой может быть привлечен в настоящее время для уяснения истории Крыма в XIII веке, мы лишены возможности отвечать на эти вопросы. Быть может, новые публикации или счастливые находки на богатой почве Крыма прольют новый свет и на этот темный период его истории и тогда разъяснится то, что остается ныне загадочным и темным в «Аланском послании» епископа Феодора. В заключение этого краткого предисловия считаю своим приятным долгом выразить сердечную признательность проф. И. В. Помяловскому и г. Пападимитриу, оказавшим мне любезную помощь в разъяснении нескольких замысловатых мест подлинника. [15]

Епископа Феодора “Аланское послание".

1. Давно я знаю, а теперь еще больше, что и ты, великий пастырь, первый после Христа, и вы, сопастыри, хотите знать, каков был наш путь, как (совершилось) наше продолжительное странствие, что приключалось и особенно, как направлял нас Святой Дух. Им мы были движимы, если и не всегда, то теперь, после помазания. Было ли легче наше странствие, нашли ли мы прямой путь к нашей пастве? Или же, впавши в руки разбойников, бежали мы ради спасения жизни? Как обстоят дела и благополучны ли наши обстоятельства? Кончилось ли наше скитание, или же мы еще пребываем в странствии? И в каком пункте одного из этих двух (мы пребываем)? Или мы еще и доселе не достигли нашей цели? — Это подобает вам рассудить и самим про себя испытать. И я убежден, что это дело важное и заслуживающее не малого внимания, если кто вникнет в наши обстоятельства. Обычные приключения в подобного рода случаях готова разнести людская молва, хотя бы и без всякого точного расследования. Если же бы я имел досуг и обладал уменьем все рассказать и описать, то постарался бы изложить наилучшим образом на поучение и сочувствие слушателям. Но этого нельзя сделать теперь, так как понадобилось бы пространное изложение. Трудиться же, как принято в литературных творениях, было бы то же самое, как если бы кто в ночной борьбе изукрасился старательно доспехами и соответственно тому делал нападение. Но и вообще я не смог бы этого сделать, да и ум у меня уже спутался в ознакомлении с окружающим меня варварством. Если же (все) это не принудило меня, тем не менее, к молчанию, то рассказ (мой) производит невыносимое головокружение, как морская качка у человека, не плававшего (по морю) и врачебные зелья у людей избалованных и привычных к неге.

2. Так как вы, отче и союз братства, которых единит Святой Дух, хотя бы они были и далеко друг от друга, желаете (знать обо мне), то я не знаю, как мне держать самый верный путь, который бы вас с положением моих дел. И разве тут есть какой Иосиф ? Ясно, что патриарх Иаков скорбит о последнем из сынов [16] своих, который еще лепечет духовное. Поэтому то нас и любят. Старшие братья возделали жатву жизни, и сам я поставлен был на служение, исполняя то, что приказывал отец. Они же делают сбор винограда под каким то внушением; но тут была трагедия подобная древним. — Я знаю сам себя, хотя и под тенью и не без покрова. Но я многое оставлю в стороне, я не царствую над египтянами через Фараона, который хотя и не хочет уступить чьей либо власти, подчиняется однако духу, который посылает видения и наводит сны. Ибо чувство подчиняется разуму, узнавая от него то, что оно принимает в символах. Ибо ночь жизни не объяла истины. — Пусть будет так.

3. Повествовать о путешествии с самого начала было бы не ко времени и превзошло бы рвение о славе. Третий год видел, сколько трудов вынесли мы. Весьма немногое из этого мы изложили по просьбе некоторых в беглом сообщении, если это не ускользнуло от вашей любознательности. Первый стоявший на пути измучил меня, захватил меня в преследовании и разделил доспехи мои, хотя и не насытил своей корысти. Второй губитель, еще более изобретательный во зле, не одолел, однако (в конец). Ибо и вновь чудотворит Господь не меньше, чем то воспето; море рассек, вывел безоружных людей, когда враги их не то что преследовали, а захватывали, что уже больше. Во-вторых — слепотой поражает. Ибо был и у нас дерзновенный Павел, апостол язык, который ставил все ни во что пред Евангелием, зилот, созерцатель таинств духа, мой пастырь, и еще более — отец, не по плоти, а по духу. Мы были исторгнуты из уз как Петр, прошли первую и вторую стражу. По закону Божьего домостроительства, Он сделал малое попущение, чтобы совершить большее чудо. — Итак, об этом мы вкратце изложили. И полагаю, что всякому, кто пожелает разузнать, не может это не открыться.

4. Дальнейшее знает Херсон и скифская страна, дружески принявшая путников по слухам о наших бедствиях. Ибо, после того как тот, кто ниспровергает злодейство нечестивых, внушил нашему тирану (turannon) действовать вопреки своей воле, он нас выслал изгнанниками и узниками, а город сделал нас свободными. "Но это ему было не по душе», и он послал злых вестников к гражданским властям и «прибавил грозное слово»¹. — И они, не оказывая никакого сопротивления, предоставили гражданам поступать с нами по усмотрению. Но Господь удержал, подвигнув одного из знатных людей в Херсоне, никого иного как преславного Иоанна. Не открыл он нам возможности бежать от бедствий, опасаясь настроения народного, чтобы тот [17] кровожадный человек не лишил его жизни и не возмутил против него народ, который подвергается разнообразным воздействиям и подвижен во всех отношениях. И он держал нас в состоянии среднем между свободою и узами. Что же тот, делавший все по своему хотению? — Там была железная пещь, второй Египет, и свободный Израиль в порабощении, и Моисей посвященный и созерцатель высших тайн. Ибо и он был послан, чтобы освободить меня из грязи и работы плинфоделания, хотя бы и против воли властвующего сурового Фараона, не замечавшего божественных знамений. Близко был сокрушитель. Город скорбел о домашних бедствиях. Сиротил его меч язык извне, а внутри подымалась междоусобная брань. А мы тут и спаслись бегством.

5. Не остановился на этом тот злепогибший и по истине достойный стояния ошуйю. Но так как мы были беглецами в аланском селении неподалеку от Херсона (племя это рассеяно и простирается от Кавказских гор до Ивериян, древний предел их родины; они возлюбили посылать некие многолюдные выселки, так что наполнили почти всю Скифию и Cарматию), — то и оттуда он нас гнал своей злобой и своими коварствами, ища уже нашей смерти: ничего другого больше и не оставалось. Этот богоненавистный сделал набег и очутившись в Херсоне, грозил войною малым Аланам (toiv mikroiV AlanoiV), если они нас не выдадут. Так зол был по природе этот смешной и недостойный Цаман (TxamaniV), исполненный злобы и служитель лукавого. Не знал этот рачивший лишь о зле и достойный всякого дурного имени, что мы — скажу смело — апостолы Божьи и Бог нам чудотворит. Он, рассекший и совокупивший Чермное море, спасший беглый народ, понтом покрывший гонителя, рассекает прежде город бранью внутренней и внешней, и дал нам выход; и пока совокупляет (Господь) единодушием, так что этот злодей, покушавшийся на тиранию, оказался в опасности (и подвергся бы ей), если бы бегством не устроил себе спасения.

Так было дело.

6. Стоит ли говорить о бедствиях, которые принесла нам эта священная война, готов назвать ее так, хотя она тираническая; но стоит ли говорить о дурном согласии. Чтобы воздвигнуть башню хуления под охраной достоинства? Или близко смешение язык? Или сбирается скопище иереев нечестия против некоего Илии?

Был среди нас ревнитель (xhlothV), хотя и подавлял мечом духовным этот свой характер (?). Или нападение Ассириян на Иepycaлим, ужасающе надвигавшееся и в опасностях вспять обратившееся. Дело было так, чтобы вкратце рассказать о бедствиях. — Близ Херсона живут Аланы (Alanoi) столько же по своей воле, сколько и по желанию Херсонесцев, словно некое ограждение и охрана (города). Их я увидал [18] и они сами радостно сбегались вокруг родного пастыря и окружали его. Желая, чтобы мы гостили у них, они оказывали нам всякие услуги. А мы воздавали им словом увещания, чтобы они жили согласно Христову званию. Они же по истине (не постыжусь сказать, и да не будет это для меня проявлением малодушия) — были стадо, рассеянное по горам, пустыням и пропастям земным, не имеющее ни стойла, ни навеса, выставленное на пожирание (диким) зверям. Не было пасущего их, хотя благовестие было для многих. Но это не было бы дозволено и желающим, ибо они вовсе не слышали, каким должен быть епископ. Если и взывает Павел ² — великая труба, учитель язык и наш поэтому. Но (те) думают, что епископство есть дело величания и что оно печется о мирском.

7. Вы знаете херсонского епископа; к чему же мне входить в точные разъяснения перед знающими? Этот старец и из давнего времени епископствовавший, считал для себя смертью, что Аланы были у нас, или скорее, что мы были в Херсоне. Тотчас пошла речь о границах епархии, и что это его епископия, и что я здесь проездом и чужой. Известны эти увертки теперешних епископов, с целью прикрыть мелкодушие и зависть, чтобы не сказать — признаки их ничтожества. Они не знают ни основоположных канонов, ни того, что по ним разрешается. Мы не предстояли во всенародном учении, не похитили рукоположения, чтобы он имел право думать, что его права нарушены. Но на вопросы неких, быть может и Алан, мы давали лишь ответы в углу (т.е. частным образом). Но пусть бы нам дано было всенародно возвестить слово веры, тогда бы мы не стали ставить препоны возвещавшему, мы бы дали ему возможность видеть учение об Умершем и Воскресшем. Я взываю к свидетелю истины: нас ополяла ревность. Люди нечестивого толка и явные еретики дерзко похвалялись, потому что никто и не был в силах возражать. Не было и удобного случая, так что мы ни на что и отважиться не могли. В церкви был этот во всех отношениях прекрасный и добрый епископ и при нем большой синедрион. Словно составился некий заговор и совет на первомученника Стефана. Не посмею больше ничего сказать. И привлекли меня на суд, словно Павла, кроме уз о Христе.

8. Вот что было затем пред трибуналом судьи: предстоятель судилища — пышущий огнем; заседатели и присутствующие, сколько надо для прислуживания и исполнения приказаний; в середине — я, обвиняемый и ожидающий приговора. «Откуда ты, говорит, вторгся к нам?» — [19] «Словно я другой веры, сказал я, и другого благовестия, и не той же самой церкви и не подведомствен тому же архипастырю?» — «Но пропади ты с нечестивыми и безбожными Аланами, которые хуже Скифов!» — «Что же, сказал я, подобает нам делать, как не носить апостольство с помощью Первозванного?» — «Но чего ради ты вообще дерзнул войти в этот мой город?» — «Если ты, добрейший, исполняешь епископское служение, то ты правильно говоришь, и, обличив меня публично, произноси затем свой приговор; если же ты говоришь, что один — купец, другой — пришлец, то или всех преследуй, или терпи и нас. Скажу более: так как я не по доброй воле сюда заехал, то я достоин скорее сострадания, как потерпевший. По своему изволению я ничего не делаю. Да и как это было бы возможно узнику?». — Тут метнув на меня суровый и злобный взгляд, так сказать на подобие царственного или львиного, он обвинил нас не в другом чем, более существенном, а в дерзости, что мы осмелились сказать нечто. А стоящие вокруг чуть нас не побили, звали нас один туда, другой сюда, толкали и отталкивали с издевательством и гневом, осыпая нас бранью, по почину самого судьи. Он хотел произнести осуждающий приговор, но не мог: не на столько силы возымела злоба его, хотя он содействовал желавшим умертвить нас. Но Господь был избавителем. — Таков оказался у нас брат, столь сладкий, такой заступник и человеколюбец, являясь туземцем в отношении странников и решителем суда для осужденных. Оставляю прочее, как подобает.

9. Когда же мы достигли некоторой свободы и стали помышлять о путешествии сообразно с целями каждого, то направились непосредственно на Боспор. Устрашало и время — середина зимы и нападение Скифов на Боспор. Тем не менее, мы насиловали путь, рискуя не достигнуть цели. Кто бы сумел рассказать о скифских бедствиях? Кто — оплакать то, что мы видели, что претерпели? Кормчий не переставал направлять корабль и продолжать плавание, какова ни была борьба с ветрами, пока не ввел корабль в пристань. Та же самая цель была и у нас. И опять забота о пути и дорожном снаряжении. И опять к прежним бедствиям такие же новые. Посещала нас болезнь, сопутствовала нам нужда и не достижение намеченной цели. Сам я переносил, что ни случалось, а отца убеждал опять воротиться на родину. Что же было потом? Одинокий старец епископ с последним из сыновей отправился в Боспор.

10. И вот опять другое бедствие, другое горе! Он не был принят князем (ouk edecqh tw arconti). Вы все знаете ту старую беду, древнюю и первую вражду и еще большее бедствие, способное исторгнуть [20] свирели жалобную и скорбную песнь ³, и стадо хотело бежать к пастырю и окружить его, ибо слышало глас его и признало его; но оно никоим образом не могло (сделать этого). Говорят, что к властителю (tw dwnamenw) подступил весь город толпою и заявлял, что хочет или умереть, или принять (своего) епископа. Но его не склонил ни старец тоскующий, ни муж скорбящий, ни младенец лепечущий, ни жена рыдающая, ни целый город, побежденный страданием и горем. Почему же так? А потому что ревность снедала человека, что он был тверд и своеволен и во многом не повиновался властям. Если не своевременно и безрассудно, то было бы дело дурное, и мы бы его не похвалили. Если же, как подобает борцу и благородному человеку, как слышали мы про «древние подвиги», то мы будем на его стороне, какой бы исход ни имело дело.

11. Когда нам не дозволили вступить туда, мы обратились в другую страну, более обширную и более суровую, что бы нам ни предстояло испытать. Отец (мой) остался там среди самого небольшого числа Алан, перенося всякие бедствия, бедность, поношения, обиды, ибо не все приемлют слово духовное, и являются судьи и над теми, которые наиболее поставлены судить, и хуже того: они их осуждают. А мы направились в середину Скифии на 60 дней пути, в бедности и, не имея даже самого необходимого. Утешительно было то, что мы были недалеки от первых путей апостольских. Споспешествую вашей молитве Господу, отче и братья, о желанный для меня союз и имя, мы видим паству, дело для меня возлюбленное и превыше всяческого ценимое. Что же? От Бога мне наследие cиe, да будет же оно и наилучшее ⁴.

12. До сих пор слово наше текло легко и в должном, можно сказать, порядке. Но относительно дальнейшего я предпочел бы, чтобы изложил кто другой, а я мог хранить молчание. Ибо и языку трудно выговаривать, и руке не легко служить мне. Увы мне, продолжилось странствие мое ⁵! Так что мы уже вошли в дни проклятия, в которые, быть может, воздвигнется Антихрист. Ибо дым его уже задушил нас. Начав плакать, я уже не перестаю и, готов сказать, не перестану. Увы, над нами начались бедствия и быть может над нами впервые возжется пещь последнего испытания, воспламеняемая мелкими щепками. Ибо не сразу охватывает она деревья, так как Сатана подрывает веру более чистых. Увы, мы сделались словно начатком, когда ты не правил нами, [21] как гласит писание ⁶. Увы, на основании апостольском соорудились солома и тростник, и тотчас они стали добычей пламени. О, какой здесь пророк скорби возрыдает о нас, как об Иерусалиме! Не я, о слушатели, и не ложно слово мое, клянусь пещью испытания, которую я восприял в глубину души моей.

13. Дойдя до этой части слова моего, я растроган до слез и смущен горем, и не могу сообразить, кто я и как мне излагать, и знаю, что скажу несвязно. Я смущен совершенно, так что ум не в силах направить мою душу. Пастыри, говорит (писание), погубили мой виноград ⁷. Теперь же лжепастыри осквернили вожделенный удел Христов. Не поколеблюсь сказать, что в местах безводных и лишенных живой воды учения и недоступных красным стопам благовествующих, цвела роза веры, едва орошаемая от корня первого благовестия. Откуда и мы воспламенились любовью — чтобы раскрыть неизвестное многим и изъяснить подвергшуюся противоречивым суждениям причину этого моего странствия: я желал насадить безводное поле в поте лица моего, возмочь опять насадить колос жизни, или древнего осуждения. Да дозволит это Господь! если только в заботе благовестия ревностно взялись мы за дело, возжигая пламя ревности.

14. Многое принесло время, что не легко и перечесть. Приходит с течением времени обновление, но никогда не приносило время ничего подобного. Откуда-то, из безымянной страны и болотной в зимнее время, воздвигшийся некий дух неверия возмутил это море язык и низверг корабль церкви, — в отсутствие пастыря, — едва боровшийся с морскими волнами, в бездну отчаяния. Увы, увы! какое дерзновение! Как сумею я рассказать это? Я знаю, что это совершенно невероятно. Церковь аланская была лишена украшения иметь главу. Разумею того святого пастыря, не солгавшего апостолу. Ибо там он покончил живот свой, честно свершив служение свое. Был и некий покровитель нечестия, который с непокрытой головой, как говорится, без всякой краски стыда, вступил в борьбу за нее. И каковы были ухищрения его и коварства; он возжигает бешенство стяжания в неких склонных помогать ему, выставляя на вид простоту этого народа и трудность времен и то, что аланское племя легко может быть совращено.

15. Был у них знатный муж, близкий родственник того пастыря ⁸. Он принял совет, достойный своей головы и вовсе бессмысленный. Взявши с собою, как тот торжествующий демон в Евангелиях, семь [22] других демонов, волков кругом пастыря, и странное дело, недостойных беседы с ним, беглецов с разных концов, людей, не имевших ничего здравого, и кое кого откуда то из страны Лазов, переодевшегося соответственным образом, и найдя (аланскую церковь) пустою и лишенною всеисполняющего духа благого, вступает в нее свободной стопой, и последнее стало горше первого. Плохо же было уже и прежнее. Как мне рассказать про набег нечестивца? И как он утвердился и нашел немалую поддержку от людей достойных? Простите меня, слушатели, в моем смущении и немощи вести речь надлежащим образом? Я попал в затруднение от страдания и изменчивого течения дела. И я знаю, что ничего еще не сказал, и я вынужден покрыть тенью больше (чем скажу), так что и нам и всем приходится быть в затруднении. — Между тем выступают те благородные мужи. И тот губитель Лаз нарицается епископом, а те открыто требуют подачек за то, что не оставили Аланию без пастыря, но со всяческим трудом и старанием даровали ей безмездно жениха.

16. Итак, на самом пороге поразила нас словно некая египетская язва с тем различием, что здесь была первою та, которая была там последняя и самая тяжкая. Ибо этот губитель обходил перворожденное и то, что обычно посвящается Господу. И не было мудрого Моисея, чтобы истолковать тайну помазавшего о крови агнца, и не было никакой защиты, и одолела гибель. Ибо приходит тать, чтобы похитить и заклать и погубить ⁹. Да погибнет нечестие, которое я видел внедрившимся вследствие небрежения правды. Если бы бдел владыка дома, не подкопал бы тать храмины. Хотите ли, чтобы я перечел вам дела его пастырства? Что тут завет Павла, чтобы не возлагать ни на кого рук поспешно ¹⁰. Он в малое число дней открыл нам целый муравейник иереев. Этих двадцать он, говорят, посвятил проезжая верхом, прошептав сквозь зубы и невнятно несколько слов; слова не выходили у него из уст; других пятьдесят — насыщаясь за трапезой и с чашей (вина) в руках, еще других — ночью, (лежа) в постели. Под тяжкой клятвой свидетельствуют, что он даже не вставал (при этом) с ложа. — Но к чему мне больше рассказывать, о чем и излагать мне не легко, и вам слушать невыносимо? — После такой деятельности он поспешно скрылся в Лазику и опять принялся за свою кирку: человек он, быть может, известный купцам, посещающим те пределы.

17. Я знаю, что мой рассказ вызовет у вас, слушатели, много вопросов. Иные и не поверят (мне). Я уверен в этом, сравнивая [23] свое и ваше положение. И я сам, узнав об этом, не тотчас поверил. Сначала я получал об этом сведения, не разведывая (сам); а потом все больше и больше узнал я расспросами. — Но ему так легко было осуществить свое желание обмануть, и овцы так последовали за волком, словно никогда и не видали пастыря, и гласа его не слышали. Что же? Разве не от вчера или третьего дня был тот прекрасный пастырь? Разве не знали они о нестроении им епископства? Большинству это было хорошо известно, но они должны были хранить тайну; если не все, то священники, получавшие от него рукоположение. Итак, одно из двух: или не знали, что невероятно, ибо как могли не знать, испытав сами это на себе? — или же знали, и (тогда) как могли они презреть великое дело помазания и как они поверили, что они сделались причастниками благодати, которая не имела никакого значения? в особенности (принимая в соображение), что между ними есть люди, пережившие смену трех епископов и теперь видят меня четвертого. Я же представил им и отличия великого священства, как вообще в одежде, так и на кафедре; и так как их легко было знать, а потому и нельзя было не знать епископа. Я перечислял им и ступени, по которым проходит достигающий священства. И это и большее сего побуждало меня думать, что до меня дошли неточные и ненадежные слухи. Я обличал невежество рассказчиков и относился к ним с негодованием. Но, услышав рассказы, я знаю теперь, что не понапрасну я поверил.

18. Не покажется ли, что я претендую на общение с вами, лишая свое слово точности ¹¹? Но не таков закон, положенный держащим речь. Я бы предпочел, чтобы вы от другого, а не от меня, услышали это, и что бы мне сохранить свое слово в тайне. Я бы не осмелился оповестить об этом в письменах. Сам я не научился быть обвинителем. Руководствуясь словом евангельским ¹², я бы не хотел судить. Где слово крылатое, там и осуждение окрыляется. Но это сталось, и этим благосклонно встретила нас паства. Страшный тот меч изощренный грозил извне осиротить нас. Ибо завидовал (кто?) нам в аланской родине; и словно из сокровищницы восставал другой страх. По истине, страх мне такой, что я не умел и сообразить, как мне взяться за дело.

19. К тому же, что, думаете вы, претерпел я, скромный иерей, неопытный в пастырском деле? Оный Даниил, судья старейшин, восседает и осуждает насильников, а претерпевшая насилие [24] освобождается. И где дух Даниила? А наше положение было труднее. Наша Сусанна оскорблена была в своем целомудрии, как за отсутствием, так и за неведением могущего защитить. О, я несчастный человек и тотчас почувствовавший ярмо! Но иго благо и бремя легко; я же дерзновенно подставил выю, а потому и не испытал легкости. Ибо не подымавший прежде на рамена креста и вращавшийся в мирской суетности, каким образом, склоняя выю, предаст дух отцу? Так как и при добром основании конечной целью является чаша и крещение. Коварный враг и древний супротивник, который преследует праведного ¹³! Но не возмог он его искусить. Но человека слабого он ищет поглотить. Если так (бывает) в отношении нас, слабых и готовых пасть в малых борениях, то каким он выступает на великих борцов и настоящих ристателей о духе!

20. Что же до меня, то меня он тотчас вверг в затруднение. Я не мог обратиться к другому, бывшему в таком же положении. Не было близко ни отца какого либо, ни брата старшего, испытанного опытом и разумом, чтобы дать мне совет. Дело было выше моего разумения, нуждавшееся, по истине, в вашем, отче и братия, духовном рассуждении. Я сам вполне сознавал это, хотя я и не знал, что он предпримет подобное дело. Я положил выжидать, пока общее соглашение предстоящих в слове даст решение. Но варварский набег, и безумное насилие, и необходимость действовать, и горестная моя разлука с вами, словно с лоном Авраама, отягчали бедствие. Я могу вам назвать, если вы хотите слушать, и причины. Если тщетно то мнимое наложение рук, сказал я, то ты рукополагай по каноническим правилам. Если же ты не делаешь этого (т. е. не производишь рукоположения), то оставь священствовать тех, кто мнят, что они как бы то ни было, получили священство. Но тот, говорил я, не потерпел бы никогда предоставить им священствовать, кто тяготится тем, что случилось. Но как же не затрудниться рукополагать (вновь) и не побояться вызвать представление о вторичном рукоположении, что воспрещает святой закон? Ибо то, что говорит закон, он говорит подзаконным ¹⁴. Вторичное рукоположение имеется в том случае, если кто рукоположен канонически в первый раз, а этого в данном случае нет. Ибо кто бы считал рукоположением сан, полученный от неприявшего благодати, чтобы давать ее (другим)?

21. Но это мимоходом, как уже сказано выше. Бессмысленное было то, что им показалось достаточным (принятое ими рукоположение), кто [25] бы и как бы ни обманул их впоследствии. Итак, не это, а то, что они владели в нарушение закона вследствие того, что они были посвящены незаконным образом. Они вещали глухим и плотским дела духа. Ибо жатва многая, а делателей мало ¹⁵, какова бы то ни была жатва, и каковы бы ни были делатели. Я слышу, что и оные патриархи некогда странствовали, имея хлебы для себя и корм для ослов. Но добрый земледелец не прогнал и нас более отдавшихся плоти и земле. Пастырей, говорю я, и паствы, он поставил одних в соответствие с другими: какова жатва, таковы и делатели. Сам же я утвердился на том решении, чтобы ничего не делать без вашего совета.

22. Когда же не было никакого посредника пути и дело требовало решения — так как опасность грозила всей церкви, и все были так ничтожны и никого не было пригодного для священства, то я — (скажу, и вы мне простите) — не без разбора и не поспешно — возложил на них руки, внушив им сначала, да отвергнутся своих мыслей и умилостивят Господа милостыней каждый по силе своей. Я рукоположил не всех, но тех, чья жизнь не слишком противна была сану, и, снисходя к их неведению, простил и более важное и совершенное. Если это сделано не достойно, то простите и исправьте, ибо я исповедал себя в числе ваших учеников. Если же я спрашиваю вас поздно и по совершении дела, то как мне было поступить? Меня теснили и отдаленность, и необходимость, и безвыходность положения. Ясно, что если я и теперь спрашиваю, то ничего бы не сделал раньше, чем спросить, если бы это можно было устроить. Что же я спрашиваю теперь, сделав дело? Не совсем ли оно идет в разрез с вашими целями и вашим духом? Тут уж вы сами решайте. — Но об этом довольно.

23. Кто я, чтобы мне быть вынужденным врачевать проповедью бедствия, одолевшие аланский народ? Если я назначен представить Господу избранный народ, то почему я сбираю смоквы с волчцев и виноград с терновника, как говорит писание¹⁶? Теперь я понял евангельскую притчу, когда семя доброе и колос поднимется не свободный от плевел; но там после посева приходит уныние; а у нас хуже, так как это случается вместе с посевом. К нам подходит и остальная часть другой притчи. Постав сделан по волчцам, которые были искоренены, а слово веры кое-где в конец заглушено, кое-где прорастает вместе с волчцами, и само оно стало от обстановки аканфовым. Было бы лучше, если бы воспламененные Тем, Кто пришел бросить огонь на землю, мы тотчас сожгли бы волчцы; если бы с помощью Того, Кто [26] пришел бросить меч, мы бы до конца истребили их. И чистая земля, чистое семя, и стражи бодрствующие, и золотой посев, и косец отменный. А как теперь обстоит дело, я не могу стремиться достигнуть силою добродетели до сам-сотого плода, ни до сам-шестидесятого, но я был бы доволен, — насколько допускает сила Физических законов, — сам-тридцатым. Боюсь же я и горсти не наполнить за жатвой, ни пазухи одним захватом. Позади других я, хотя и не совсем безнадежный, несчастный пастырь и неблагополучный земледелец. Но, собирая малый плод с посева на крышах, избежав, однако ереси, матери всякого зла, и пожиная слово, поскольку то достижимо и поскольку не истребили его птицы воздушные. Увы мне, волчцы и терновник приносит мне мое земледелие, осуждение за отступничество от Бога, когда заблудшее стадо идет во след злому заблуждению. Но мы не только блуждаем в лесу, как гласит писание ¹⁷, но и по всем камням и водам; и кланяются они не изваяниям, но неким демонам на высоких местах.

24. Аланы христиане только по имени. Если же где и есть часть Иакова, то враг и там посеял плевелы. Сарра, хотя и в старости, родила, однако, но Измаил преследует Иакова. И кто Авраам, чтобы прогнать из дому рабыню Агарь и отстранить от сожития тьму рабства ереси? И у меня есть малое некое воинство, которое Господь извел от умственного Фараона, и я его вывожу, хотя и не как Моисей. Но преследуют египетские воеводы, гневный дух, грозящий убийством и страсть к земному, которая побуждает оскверняться с иноплеменниками, и склонность ума к неким ложным мнениям без противодействия по большей части. И где столп облачный, который научил расступиться? и каким образом могло бы расступиться море язык? Увы, мне, которому вручено пасти стада, выходящие из купели крещения! Пасет же их скорее смерть безверия. Устами они исповедуют, едва смею сказать, во cпaceниe, ибо не веруют сначала сердцем в правду. Подобно, что исчез праведник с моей земли, и нет мне здесь места упокоения.

25. Разве мне, восстав, уйти? Опасаюсь оказаться причастником зла. Разве я Авдий? Служа Ахаву, он не склонил колен перед Ваалом ¹⁸. Опасаюсь я за малый удел праведных. Жезл грешников потрясается. Что мне делать? Где плеть Иисуса, чтобы очистить дом отца? Возненавидел я совет нечестивых. Но, смело дерзнув на принятие сана, ввергнут я в него. Разве я, Господи, не ненавидел ненавидящих Тя и не истаял на врагов Твоих? Зачем я дерзнул подпасть этой клятве? Небеса медные и земли железные, не засеян и не [27] вспахан мой удел. Какой Павел вторично родит их, донде же изобразившись в них Христос? Незаконные они дети доселе, а не сыны, потому что сатана соблазнил их, чтобы не веровали истине и чтобы пребыли чадами неверия. Боюсь я гнева, ибо, по истине, они суть сосуды гнева, созданные на погибель. Увы, мне, вижу зубы диких зверей, яростно опустошающих землю Отличия моих (пасомых) — убийства, прежде всего и прочие виды смертей. Увы, Дафан и Аарон зияют на мя, и где Аарон, дабы Господь чудотворил? Напрасно священство, и где Самуил, дабы Господь отмстил обиду свою? Призывали они Господа, и Он услышал их. В столпе облачном глаголал им. Я положил со тщанием хранение свидетельств. Быть может, кто-нибудь издевается над лысиной, если снимается головной покров, чтобы совершать священное служение с непокрытой верой. И где Елисей, чтобы тотчас последовала кара? Я дерзну назвать себя учеником Илии, но отсюда я не буду Елисеем. Я принял благодать, но не стал от этого вне потока мирских дел и не вступил в бесстрастие мира. И что удивительного, если и опять Моисей водительствует и члены странствующих падают в пустыне? Ибо из (числа) званных мало избранных.

26. Но до каких пор распространять мне речь (мою) и не лучше ли высказать мою цель? Я буду умолять моего пастыря и с просьбой обращусь к братьям. Из чрева адова услышат они воззвание мое. Возведи ко Господи очи твои, отче мой, воздень святые руки к Тому от кого ты просил для меня благодати. Моли, да свершу течение (свое), да соблюду веру, да научу беззаконных путям Господним, да обращу нечестивых. Да подаст нам Господь сил. Помогите отцу и вы, братья мои возлюбленные, предстательствуйте пред общим и первым пастырем за меня, который сам скорее нуждается в руководстве, чем может упасти других. Быть может вспомнит о чудесах Своих Тот, Кто хранит младенцев. Быть может вспомнит о деяниях Своих Тот, Кто превратил безводную землю в исходище вод. Ибо если Он иссушает реки Ифама и землю плодоносящую обращает в сланец, и скалу заставляет течь медом, и твердый камень источать елей; то кто знает, не возрастет ли мирт и кипарис вместо зелья и сорной травы? Тот, Кто заставляет вновь совокупляться сухие кости и вдыхает в них жизнь, да прославится в нас. Вот моя просьба, об этом не престану молить вас со слезами. Дайте мне эту любовь, внемлите этой моей мольбе! О сосуд избрания, о уста Божьи, о первенствующий над всеми после Первого, о вы дарующие слово жизни светочам мира!

Перевел д. чл. Юлиан Кулаковский.

ФЕОДОР

АЛАНСКОЕ ПОСЛАНИЕ

Комментарии