”Бегство” Абдур-Рахман-хана из Ташкента в Афганистан.

(Эпизод из истории нашей внешней политики в Средней Азии).

Эмир Шир-Али скончался (в 1878 году) в Мазари-Шерифе; в смутах и неурядицах прошло кратковременное царствование его сына Якуб-хана, престол которого оспаривался у него его дядею, Эйюб-ханом, сыном Дост-Мухаммеда, утвердившимся в Герате. Среди этих неурядиц, как и в 1841 году ¹, вспыхнуло возстание афганцев против англичан и английские гарнизоны были почти повсеместно истреблены. Потом поход англичан в отплату за это, сдача Якуб-хана и отвоз его пленником в Индию. Заменивший его Эйюб-хан продолжал сражаться с англичанами и даже нанес им тяжелое поражение. Но подошли свежия английские войска, разбили Эйюба, и англичане оккупировали Афганистан ².

Курс нашей внешней политики был тогда направлен к упрочению ”худого мира” с Англией и в расчеты князя-канцлера вовсе не входило содействие Абдур-Рахману в его замыслах. И когда за поездку сердаря в Афганистан в исходе 1875 года стал хлопотать пред вр. и. об. туркестанского генерал-губернатора, генералом Колпаковском, бухарский эмир, — наше правительство, в виду известных объяснений, происходивших между ним и лондонским кабинетом по вопросу об Афганистане, и его границах, просьбу эмира отклонило и по докладе об этом князя-канцлера императору Александру II выразило желание, чтобы Абдур-Рахман-хану не только не было дозволено вмешиваться в дела между Бухарою и Афганистаном, но чтобы были приняты меры к удалению его от границ Афганистана, т. е. из Самарканда, например, в Ташкент или другой пункт, по усмотрению туркестанского генерал-губернатора ³.

Такого рода высочайшие указания и послужили для туркестанского генерал-губернатора директивою в отношении Абдур-Рахман-хана. Об этом было известно и начальнику Зарафшанского округа.

Просьба Абдур-Рахмана была уважена, и для него в Кашгарском квартале, старого города был нанят за 25 рублей в месяц дом, в котором до того проживал сын знаменитого Якуб-бека кашгарского, Бек-Кулибеков ⁷. Позволение же отправиться в Самарканд было дано не сразу, — влияли, вероятно, причины посторонняго характера, из коих едва ли не главная была та, что Петербург, на основании донесения нашего посланника в Персии, просил усилить за сердарем надзор. Основанием к тому были слухи среди живших в Тегеране афганцев, что англичане желают вызвать Абдур-Рахмана из Ташкента в Афганистан ⁸.

Кроме того и начальник Зарафшанского округа, генерал-майор Иванов, разсчитывая приехать в Ташкент по делам службы, просил генерал-губернатора задержать отъезд сердаря до своего приезда в Ташкент.

Нечего и говорить, что внезапный вызов Абдур-Рахмана в Ташкент и задержание его там произвели на сердаря удручающее впечатление. К тому же на первых порах он не получал писем от семьи и выражал подозрение, что они задерживаются по чьему-нибудь распоряжению ⁹.

Наконец, 20 марта сердарь выехал за семьею в Самарканд. Там ожидал его усиленный надзор, но 28 марта генерал-майору Иванову, беседовавшему с сердарем, вероятно, ”на-чистоту”, Абдур-Рахман дал честное слово, что он никуда не уедет, кроме Ташкента ¹⁰. 8-го апреля сердарь вернулся в Ташкент со всем своих семейством и имуществом на сорока пяти арбах; при нем было 20 человек прислуги. Два его двоюродных брата, сердарь Мухаммед-Сервер-хан и Мухсин-хан, остались в Самарканде. ¹¹

В отведенном для сердаря казенном саду был спешно отремонтирован для него находившийся там дом, бывший генерала Головачева, со всеми службами; в этом помещении Абдур-Рахман и поселился.

...”Мы скрывали его приезд, предполагая, что слова его (т. е. Абдулла-Джана) могут быть справедливы и что он прислан секретно. Человеку, который сам посылал людей с своими письмами за своей печатью, странно говорить, что его посланного арестовали”, резонно отвечали бухарцы ¹³ и выпроводили Абдулла-Джана в Самарканд.

Генерал Кауфман оставил этот компромметирующий случай без внимания.

В апреле месяце 1879 года из довольно большой челяди, окружавшей сердаря, 53 человека выразили желание отправиться на родину в Афганистан и потому просили Абдур-Рахман-хана так или иначе устроить их отъезд, выдав им что нибудь на дорогу. Но сердарь заявил, что он положительно не может им помочь, потому что поездка из Самарканда в Ташкент ему стоила довольно крупных сумм и, кроме того, в Ташкенте ему пришлось устраиваться заново, бросив на произвол судьбы свое благоустроенное помещение в Самарканде ¹⁴.

Едва-ли также не в этих целях через неделю или две, Абдур-Рахман испросил позволение у Кауфмана послать двух своих людей в Мешед узнать о положении матери, жены и сына, так как, по его словам, он в последний раз имел о них сведения из Кандагара 14 лет тому назад ¹⁵. Посылаемые сердарем афганцы должны были ехать на Бухару, Мерв, Серахс и Мешед, там разузнать о местожительстве семьи сердаря и проехать к ней для передачи письма Абдур-Рахман-хана. Почему последний посылал своих слуг таким длинным кружным путем в Афганистан, — на то у него, очевидно, были свои виды.

Во второй половине 1879 года Абдур-Рахман предпринял более активныя действия по отношению к Афганистану. На этот раз его замыслам, по видимому, содействовал не только генерал-губернатор, но и высшие сферы, переменившие свой взгляд на ”афганские дела”. Причем характерно, что подлежащия оглашению официальныя документы того времени совершенно расходятся с секретными документами, выражающими истинный смысл и настроение нашей тогдашней политики в афганском вопросе.

Последний почти немедленно по получении денег, в конце ноября (30-го), покинул Ташкент ¹⁷. В Самарканде Абдур-Рахмана ждали сердари: Исхак-хан и Сервер-хан, весьма откровенно делавшие свои приготовления в дальний путь: заказывали шорникам вещи на срок, торопились шить теплое платье и т. п. ¹⁸. Администрация на все закрывала глаза.

Бухарскому эмиру Кауфманом было написано, что ”афганский сердарь Абдур-Рахман-хан скрылся, а также и родственники его, проживавшие в Самарканде”. ”Прошу ваше высокостепенство, прибавлял генерал-губернатор, не задерживать Абдур-Рахман-хана и его родственников в ваших владениях, предоставив его воле Божией. Если они раз ушли, то Бог с ними, пусть идут куда хотят, вреда от этого ни вам, ни нам никакого не будет. Дело до нас с вами не касается. Не оставьте сделать распоряжение, чтобы и беки ¹⁹ ваши пропустили, не делая им никаких препятствия.

Думал-ли Абдур-Рахман, что один из этих сердарей причинит ему впоследствии столько горьких и тяжких минут? Это тот самый Куддус-хан, который в 1892 году, будучи послан эмиром Абдур-Рахманом с 3-ьим гератским полком на усмирение возставших хезарейцев, перешел на сторону мятежников, увлекши с собою и полк ²⁰.

11 декабря Абдур-Рахман покинул Самарканд, направляясь в Ура-Тюбе, а 12-го и остальные афганцы выехали из Самарканда. Официальныя депеши того времени, посылавшиеся между Самаркандом и Ташкентом по поводу пребывания сердарей в Самарканде и их выступления оттуда, старательно избегали названия лиц и последния обозначались какими-либо эпитетами, например, Абдур-Рахман назывался то ”ура-тюбинцем”, то ”главою”, Куддус-хан и Гияс-хан ”гостями” и проч.

Через три дня после выезда афганских принцев из Самарканда, именно с 14 декабря, началась небезынтересная посылка депеша между Ташкентом, Петербургом и Самаркандом. Говорим ”небезынтересная” потому, что велась она, что называется, для отвода глаз”, лишь бы очиститься пред мнением ”просвещенных мореплавателей”, которых так страшилась в то время наша дипломатия.

Сердарь Абдур-Рахман-хан, оставив здесь семейство, скрылся. Примите меры к розыску не пошел-ли к Аму-Дарье. Донесите”, — запрашивал Кауфман телеграммой начальника Зарафшанского округа, генерал-майора Иванова,

В ответ на это последний депешами (от 21 и 24 декабря 1879 года) извещал генерал-губернатора, что и из Самарканда также бежали афганские сердари, Сервер-хан и Исхак-хан, которые, по видимому, условились-де об этом заранее с Абдур-Рахман-ханом; что хотя на розыски сердарей и посылалась казачья сотня, но она не напала на след беглецов и вернулась ни с чем.

О всем этом Кауфман донес депешей военному министру, прибавив, что розыски скрывшихся сердарей обращены, главным образом, к Аму-Дарье.

Между тем, пока шла посылка замаскированных депеш такого рода, Абдур-Рахман-хан и прочие сердари со свитою из афганцев в 1000 человек благополучно направились к родному Афганистану через Зарафшанские горные тюмени. При чем, в Магиане глава остановился на некоторое время, послав бухарскому эмиру письмо, может ли он разсчитывать на безпрепятственный пропуск по бухарским владениям. На депеше об этом генерала Иванова от 24 декабря Кауфман положил резолюцию: ”кажется, у главы нет головы”.

Поэтому сердаря просили во что бы то ни стало ускорить движение к Пянджу и что эмира ему опасаться не следует, ”так как генерал-губернатором приняты меры для свободного прохода Абдур-Рахмана через владения эмира”.

Абдур-Рахман между тем благоприятного ответа от эмира не получил и эмир Музаффар категорически заявил, что видеться с сердарем он не желает, а равно и никого не назначит сопровождать его при проезде через бухарские владения ²⁴. Такой сухой, если не сказать более, ответ понудил сердаря без замедления продолжать путь и большими переходами сократить время своего пребывания в бухарских владениях.

Правда, последние продавались по цене, вчетверо превышающей их действительную стоимость (сотня снопов клевера по 15 рублей, баран по 10 рублей и т. п.), но тем не менее это послужило в пользу известного сближения между жителями и свитою Абдур-Рахмана.

Разумеется, все такого рода неприятности и столкновения в пути заставили сердаря желать как можно скоре добраться до тех мест, где он разсчитывал быть полновластным господином.

Но измученныя крайне дурною дорогою верховыя и вьючныя лошади замедляли до крайности быстрое движение афганцев вперед ²⁶.

Кроме того, следуя по бухарским владениям, Абдур-Рахман завел сношения с афганцами, служившими в войсках бухарского эмира Музаффар-Эддина. Афганцы просили сердаря взять их с собою на родину и выражали желание, в случае, — если бы бухарское правительство их добровольно не пропустило, — бросить службу эмира и бежать за сердарем. Последний, справедливо полагая, что такой поступок его соплеменников может произвести не только смуты в Бухарском ханстве, но и послужит ему самому во вред, просил письмом генерал-майора Иванова походатайствовать пред генералом-адъютантом Кауфманом, чтобы тот убедил бухарского эмира добровольно отпустить служивших у него в войсках афганцев в Афганистан ²⁷. Но Кауфман, как и следовало ожидать, эту просьбу Абдур-Рахмана отклонил ²⁸.

Каких-либо инцидентов с населением или бухарскими властями у сердаря в этом путешествии не произошло и официальные акты того времени свидетельствуют о большой корректности и выдержке Абдур-Рахмана в этом отношении. Как иллюстрацию к этому позволительно здесь привести следующий случай.

В одном из кишлаков нукер сердаря прельстился борзым щенком, которого и забрал себе вопреки желания владельца собаки. Абдур-Рахман, узнав об этом, созвал всех своих людей и, приказав тотчас же возвратить щенка по принадлежности, объявил: ”всякий, замеченный в присвоении чужой собственности, будет немедленно разстрелян, как человек, недостойный быть участником предпринятого мною дела. Этой же участи будут подвергаться и те люди, которые вздумают пренебречь моими распоряжениями или приказаниями. Чтобы не оставить виновного без наказания, на первый раз приказываю наказать его нагайкою”.

Это распоряжение и было тут же приведено в исполнение ³⁰.

Самый ненадежный элемент населения Афганского Туркестана, свободолюбивые кара-туркмены, встретили сердарей весьма сочувственно и с туркменскими старшинами был заключен прочный договор. Кара-туркмены на первых порах и оказали существенную помощь Абдур-Рахману. Пробыв у туркмен трое суток, последний послал Куддус-хана с пятьюстами всадников по направлению к Ахчи, а Абдул-Гияс-хана с тремястами конных по направлению к переправе у Келифа.

Счастье благоприятствовало планам сердаря: Куддус-хан легко опрокинул передовые караулы и четыре ахчинских племени выразили полную готовность помогать ему в его дальнейшем движении. Гияс-хан без малейшего затруднения также овладел всеми переправами на Пяндже и на каждую из лодок назначил своих людей. Окрестные жители спешили выразить пришельцам полную покорность и даже удовольствие по поводу прибытия их в край. Ежедневно партии по 10 — 30 человек мужчин являлись к сердарям, усиливая их отряды; мелкие владетели Бадахшана примыкали к Абдур-Рахману, простой народ в массе также, по видимому, сочувствовал авантюре, сердаря. А первая благоприятная стычка с войсками Гулям-Хайдар-хана и взятие крепости Ахчи имели, несомненно, огромное значение для всех приверженцев Абдур-Рахман-хана и послужили залогом дальнейших успехов последняго.

На чем же, спрашивается, зиждилась такая удача Абдур-Рахмана? Для объяснения этому необходимо представить тогдашнее политическое состояние Афганистана.

Удостоверившись в справедливости известий относительно приближения сердарей и об их видах на Чар-Вилайет, Гулям-Хайдар-хан собрал в Мазари-Шериф войска и народ. С открытою головою, без чалмы, с Кораном в руках, он вышел к сборищу и стал горячо говорить, что эмир Якуб-хан жив и что войска и народ должны помнить данную ими присягу своему государю и быть ему верными, что прибывающий в Афганистан Абдур-Рахман и его братья — враги народа и что население и войско должны помочь ему, Гулям-Хайдар-хану, дать отпор сердарям. И чтобы больше расположить к себе войска, лое-наиб распорядился выдать солдатам двухмесячный оклад жалованья.

Молча выслушал народ патриотический призыв Гуляма, — войска же ответили, что они во всем будут поступать так, как укажет им лое-наиб, если он признает Абдур-Рахмана своим владыкою, то и они будут подчиняться ему, а если лое-наиб будет сопротивляться, войска поддержут его. Но находившийся в то время в Мазари-Шерифе наш шпион подслушал мнения некоторых начальников отдельных частей; из их разговоров он вывел справедливое заключение, что данныя войсками обещания едва ли можно считать вполне надежными. Что касается простого народа, то, как и всюду на Востоке, он был в высокой степени равнодушен к тому, кто будет его повелителем: Якуб-ли хан или Абдур-Рахман-хан.

Заканчивая этим настоящую статью, мы должны заметить, что хотя все изложенное в ней в существенных чертах и расходится с тем, что писал о том же Абдур-Рахман-Хан в своей автобиографии, — если действительно он писал ее ³⁵, — но покойный эмир, едва ли ведший дневник своей бурной и богатой опытом жизни, многое мог позабыть, многое мог не досказать, ибо закулисная сторона некоторых поступков тогдашняго русского правительства ему была неизвестна, наконец, в мире наших представлений весьма многия вещи и действия кажутся не теми, каковы они есть в действительности; отсюда и точка зрения на предметы и события у одних людей одна, у других — другая ³⁶.