(По материалам секретного архива бывшего М. И. Д.)

1907 год явился крупнейшей вехой в истории международных отношений на. Среднем Востоке. Во внешней политике русского империализма 1907 год отмечен двумя соглашениями: с Англией — по средне-азиатскому вопросу, с Японией — о взаимной поддержке территориальных домогательств друг друга в Китае. Оба эти акта связаны между собою глубоким внутренним единством. Они являются выражением поворота царской России на рельсы ближневосточной политики, с центром тяготения в Константинополе, — уклоном, как известно, ставшим одним из решающих слагаемых в вопросе империалистической войны 1914 года.

Соглашение с Англией устраняло англо-русское соперничество на Среднем Востоке. При ликвидации счетов англо-русской вражды приходилось трезво взвесить, какими реальными непосредственными интересами обладала царская Россия в Персии, Афганистане и Тибете, если отбросить стратегическое значение этих стран, как подступов к Индии. Персия и Тибет выходят из круга нашего очерка. Остается Афганистан. Предоставим слово русским авторам соглашения 1907 года.

В своей программной речи на том же совещании министр иностранных дел Извольский пастойчиво указывал, что «общее положение дел, создавшееся вследствие войны и последовавшей за ней внутренней смуты, заставляет нас отказаться от замыслов, недостаточно согласованных с действительными силами страны, и вступить на путь охраны лишь своих насущных интересов. С этой именно точки зрения нам следует разбирать вопрос афганский и рассматривать предложенные Англией пункты».

Еще более откровенно высказался Коковцов:

Царская Россия рассматривала Афганистан и Индию не со стороны их внутренней, самодовлеющей ценности, а исключительно под углом использования как пугала на англичан. Такой подход вплетал от времени до времени средне-азиатский вопрос в международные кризисы, но в общем и целом отводил ему скромное место оружия особого назначения, употребляемого только против определенного противника и при специфическом стечении обстоятельств. Пропадала нужда, и царская дипломатия охотно сдавала его до востребования в арсенал, благо Россия продолжала сохранять выигрышное географическое положение на границах Афганистана.

Если суммировать все предшествующие уступки, сделанные русским министерством иностранных дел на протяжении XIX века, то конвенция 1907 года ничего нового по существу не вносит. Она только придает прежним уступкам юридическую стройность и полноту. В уже цитированной докладной записке Зиновьев тщательно выискивает остатки былой свободы действия в Средней Азии, которые Россия могла бы принести на алтарь будущей Антанты. Оказывается, что действовавшая до 1907 года формула признания Афганистана «лежащим вне сферы русского влияния» обходила молчанием вопрос о формальном согласии на английское руководство внешними сношениями эмирства и оставляла, таким образом, узкую лазейку, куда от времени до времени проскальзывали русские агенты. Конвенция в первой же статье заменяет эту эластичную формулу положительным обязательством России «пользоваться для всех своих политических сношений с Афганистаном посредничеством правительства его британского величества, она обязуется также не посылать в Афганистан никаких агентов».

В 1904 году лорд Эленбороу одной фразой сдал в архив традиционную Биконс-фильдовскую политику поддержки Турции против России. Он сказал: «Лучше видеть Россию в Константинополе, чем немецкий военный арсенал на Персидском заливе». С каждой законченной верстой строившейся Багдадской дороги немецкий капитал железным клином внедряется в Месопотамию, подготовляя сферу влияния в Персии, и в Афганистане. На смену русской опасности на рубежах Индии выростала новая, более страшная опасность.

Дорога трех Б (Берлин — Бизантиум — Багдад) била не только по английским интересам.

Она грозила заменить мечту о православном кресте на св. Софии дешевым полумесяцем немецкой фабричной работы. И, поскольку конвенция 1907 года была первым признаком будущего анти-немецкого фронта, она не только развязывала английскому и русскому империализму свободу действия на Западе, но закладывала одновременно первый камень политического и военного сотрудничества Англии и России на азиатской почве.

Объектом их общего действия становится и Афганистан.

Объем русского участия определялся двумя моментами: неудачей всей предшествовавшей английской политики, направленной к захвату Афганистана, общим международным положением и, в частности, ростом немецкого влияния на Среднем и Ближнем Востоке.

В немногих словах целая программа. Тезис первый (подразумевается): английский империализм за сто лет упорной работы не сумел превратить Афганистан в в свою колонию. Тезис второй: Афганистан представляет собой самостоятельную силу и притом враждебную Англо-Индии. Тезис третий: окончательная ликвидация Афганистана откладывается до поры до времени. На ближайшее время подготовка ограничивается паллиативными мерами — прекращением притока свежих сил извне и возможным ослаблением Афганистана, его изоляцией.

По последнему пункту Россия могла оказать ценные услуги. Самый факт англо-русского соглашения объективно ослаблял Афганистан.

После провокации миссии Столетова, стоившей Афганистану войны 1878 года и крупных территориальных потерь, никто не питал особых иллюзий на счет помощи с севера. К русской «дружбе» относились, может быть, с большим недоверием, чем к английской. Но именно с тех пор лавирование между обоими соперниками и сознательная игра на их противоречиях была положена в основу афганской политики эмиром Абдуррахман-Ханом. Создание объединенного империалистского фронта в корне подрывает эту шаткую опору. При новых условиях малейшая потеря внутреннего равновесия грозила стать концом для афганского государства, всякий пограничный инцидент — предлогом для иностранного вмешательства. И, само собой, Афганистан, имея в тылу враждебную Россию, никогда не решится на разрыв или военные действия против англичан. В потенциальной возможности использовать русские штыки против Афганистана и лежал новый козырь в английских руках. Русская угроза была ценна постольку, поскольку она оставалась только угрозой. И британский империализм, пока еще не поступаясь своими историческими «правами» на Афганистан в целом, не отказываясь от роли единственного представителя афганских интересов перед внешним миром, мог в обстановке, успокоенной негласным присутствием русского жандарма, продолжить свои попытки «мирного внедрения» в Афганистан.

Статья вторая конвенции определяет самую сущность англо-афганских отношений. «Так как правительство его британского величества объявило в договоре, подписанном в Кабуле 21 марта 1905 года, что оно признает соглашения и обязательства, заключенные с покойным эмиром Абдуррахманом, и что оно не имеет никакого намерения вмешиваться во внутреннее управление афганской территорией, Великобритания обязуется не присоединять или занимать, в противность сказанному договору, какой-либо части Афганистана и не вмешиваться во внутреннее управление этой страной, с оговоркой, что эмир будет исполнять обязательства, уже принятые им по отношению к правительству его британского величества в силу вышеупомянутого договора».

Добрые обещания лондонского кабинета пощадить чужую территорию и не вмешиваться в дела внутреннего управления соседней страны были бы сомнительной гарантией. Но в данном случае самоограничение английского империализма отнюдь, не носило добровольного характера. Кабульский виноград был слишком зелен, и заставить итти за ним в третий раз в поход, после проигранных войн 1841 и 1880 годов, могла только угроза отказа эмира от «обязательств, уже принятых им на себя по отношению к правительству его британского величества». Как известно, единственным таким обязательством, с грехом пополам исполнявшимся афганцами, было допущение контроля над внешними сношениями страны.

Но к чему, спрашивается, было выносить сор из избы и суживать свою свободу действия по договору с Россией, включая туда, правда, в косвенной и недоговоренной форме, элементы признания эмирства, как самостоятельной силы? До этого времени все международные акты, касавшиеся Афганистана, стремились игнорировать самое его существование. Правда, и на этот раз традиционная внешность соблюдена: судьбы Афганистана опять решаются без его участия. Однако, постановления конвенции составлены в приближении к действительности и, скажем, забегая вперед, имели для Афганистана силу постольку, поскольку ни в чем не изменяли старого порядка вещей.

Такое равнодушие не удовлетворяло англичан. Они, естественно, стремились к тому, чтобы русский жандарм был надежным жандармом и сторожил североафганскую границу не за страх, а за совесть. И хотя ему по существу была отведена пассивная роль, англичане пытаются вызвать у царской России интерес к своим новым служебным обязанностям. Приманкой мог бы служить сам Афганистан. Признания Грея должны были показать, что Афганистан является непочатым полем для колониального использования. И если Россия действительно отреклась от фантастического похода на Индию, отчего не признать ее вполне «реальные» интересы в Северном Афганистане? И конвенция 1907 года намечает этот путь, декларируя в статье 4-й «принцип торгового равноправия» России и Англии в Афганистане. Признание торговых интересов — лишь шаг к признанию политических.

И русская экспортная торговля начала подготовлять завоевание будущей зоны «исключительного русского влияния». Царская Россия не располагала в Афганистане такими удобными средствами мирного «экономического влияния», как консульская сеть и консульская юрисдикция. Все исполнительные листы или коммерческие иски к афганско-подданным падали у порога страны, изъятой из общего оборота законов капиталистического общества. И надо отдать афганским купцам справедливость, они пользовались этим правом убежища с возможной широтой. Ни один русский купец не мог въехать в пределы Афганистана, а самая торговля находилась вне защиты какого-либо международного соглашения. Правда, эти же трудности сужали размах и англо-афганской торговли, но все же, при наличии туземного агента в Кабуле, она значительно легче текла по каналу, обильно смазанному английской субсидией. Кроме того, русский капитал никогда не сумел развернуть такого гибкого, всепроникающего, посреднического аппарата, каким для английских интересов являлась индийская колония в Афганистане, занимавшаяся исключительно ростовщическими и торговыми операциями.

Для полноты идиллии мы добавим только русского пристава и русскую водку. Превосходство военной техники всегда прокладывало путь европейской торговле на Востоке. В Афганистане же она должна была сделать пролом там, где войска его британского величества два раза ходили на приступ и были разбиты. И московскому ситцу эта задача так же была не по плечу, как ланкаширским изделиям. Афганистан в 1913 году дал годовой оборот 31.000 рубл. для всей внешней торговли страны. Хива за тот же срок дала 30.000 рублей. Население Афганистана также относится к населению Хивы, как 3 к одному, и, принимая естественную среду и богатства на душу населения за величины приблизительно равные в этих двух странах Среднего Востока, одинаково бедных и слабо населенных, мы придем к выводу, что афганское народное хозяйство продолжало сохранять свой исключительно замкнутый, самодовлеющий характер.

Между тем Афганистан, последний нетронутый уголок Азии, в окружении империалистской России и Англии, представлял значительные политические неудобства для соседей, так же, как и они для него.

Более того, Афганистан пытается восстановить свое пошатнувшееся международное положение путем установления более тесных связей с соседними мусульманскими» странами. Сотрудничество Афганистана с Персией, Турцией и Индией периода острого подъема национально-освободительной войны 1907 — 1910 годов было конечно, возможно в весьма ограниченном объеме. Персидская революция, мало-турецкий переворот и движения свадеши в Бенгалии были каждое для своей страны смотром классовых сил, разбуженных долголетней колониальной работой европейского капитала в Азии. Расчищая путь к борьбе угнетенных масс против колониального режима, притаившегося за шахским и султанским самовластием или кастовой исключительностью, эти движения рушили одновременно старые формы общественной, политической и религиозной жизни Востока. Афганистан же стоял в стороне от широкой исторической дороги. Силы революции в колониях и полуколониях были также чужды этой стране, как и вызвавшие их причины. Староверческому глубоко реакционному афганскому духовенству ломка традиционных предрассудков мира ислама в соседних странах казалось святотатством. Порча веры в Индии Турции и Персии как бы подчеркивала, что единственно избранной страной, которой суждено занять первенствующее положение среди других мусульманских государств, является «богоданный» Афганистан. И Хабибулла последовательно проводит ату политику. Он отказывается признать права халифа за Магометом V. Во время своей поездки в Индию он уже пытается войти в роль верховного покровителя индийски мусульман, роль, так блестяще разыгранную впоследствии его преемником на троне. Общение Афганистана с его мусульманскими соседями имело двойную практическую подкладку. Оно должно было укрепить обаяние эмира в глазах собственных подданных, а с другой стороны, было надежным средством вымогательства от англичан тех или иных уступок под угрозой обращения Афганистана в орудие «турецких инструкторов» иди «индийских агитаторов». Сам эмир, напуганный судьбой Абдул-Гамида, с большой долей осторожности относился к единоверческим иностранным друзьям, а англо-русское влияние в Персии и строгая слежка по туркестанской и индийским границам фактически сужали мост связей между Кабулом и другими центрами мусульманской жизни.

Все же в период 1908 — 1910 годов в Кабуле накапливается до 15 — 20 турок, занимающих более или менее видные должности в качестве врачей, учителей и офицеров. Эта группка турок, незначительная численно и по своему интеллек-туальному уровню, создает панику в Лондоне и Петербурге. Царская Россия обращается с предостережением «о грозной опасности» к англичанам, а последние, бессильные сделать что-либо в Кабуле, добиваются в 1910 году у турецкого правительства официального отречения от всякой просветительной или инструкторской работы в Афганистане. Афганистан был неудобным соседом и в другом отношении. Он служил базой для контрабандной торговли оружием и для просачивания его в Индию и на территорию независимых племен северо-западной границы.

По исчислениям царского генерального консула в Бомбее, в 1909 году в Маскат было ввезено свыше 85 тысяч ружей, а в следующем году эта цифра возросла до 103 тысяч. Из общего количества на долю независимых племен и Северной Индии приходилось от 20 — 30 %. И англо-индийское правительство, как и в вопросе с турецкими инструкторами, в борьбе с контрабандным ввозом оружия пошло по линии наименьшего сопротивления. В Персидском заливе и северной части Арабского моря был усилен состав английского флота, началось беспощадное преследование контрабандистов. Одновременно была увеличена пограничная охрана в Белуджистане, и принят ряд других мер. В результате приток оружия значительно сократился, хотя в более скромных размерах он продолжался до начала мировой войны.

Русский империализм первый сделал вывод из конвенции 1907 года и намеченного ею союза английских и русских владельцев колоний против своих азиатских подданных.

В период, непосредственно примыкавший к 1907 году, русская дипломатия все еще находилась под впечатлением, что Афганистан все же является колонией обычного типа. И преобладание английского влияния в этой стране могло принести ценные преимущества в общей борьбе России и Англии против Германии и выдвигаемого ею Багдадского рельсового пути, как кратчайшей дороги между Индией и Европой.

Еще в 1902 году Витте предлагал противопоставить Багдадскому проекту соединение русской и английской жел.-дорожной сети в Азии. Транс-Афганская железная дорога должна была пойти по равнинной, плоской части Афганистана, через Герат — Фаррах — Кандагар и требовала перевальной разработки только двух участков пути между Кушкой и Гератом через Парапамизский хребет и Кандагаром и Кветтой через Ходжа-Амаранский. Несмотря на то, что проект с технической и финансовой стороны не представлял трудностей и сократил бы путь между Лондоном и Калькуттой до 10 дней, он повис в воздухе. Англо-русские отношения того периода, отнюдь не способствовали осуществлению проекта, упразднявшего Афганистан, как буфер Индии, и открывавшего русскому нашествию новые стратегические возможности.

В 1912 году Сазонов, во время своей поездки в Англию, передал сэру Эдуарду Грэю длинный жалобный меморандум по вопросу «о неудовлетворительном характере русско-афганских взаимоотношений». Там подробно перечислялись все неудобства пограничного соприкосновения России и замкнутого Афганистана. Основной грех заключался, конечно, в том, что Афганистан фактически находился вне сферы как английского, так и русского влияний. «Серьезность положения усугубляется еще тем, — говорится в меморандуме, — что Афганистан, при его настоящем положении, является сам по себе опасиым очагом воинствующего пан-исламизма. Обособленность Афганистана, как было уже упомянуто выше, односторонняя, — т.-е. афганцы, не пуская русско-подданных к себе, сами в то же время свободно переходят в пределы России. Наконец, необходимо отметить продолжающееся усиленное вооружение Афганистана... Оружие из Афганистана уже начинает контрабандным путем проникать в значительном количестве в Средне-Азиатские владения и в Бухару». И, ссылаясь на свои окрепшие «торговые интересы», русский империализм напоминает английскому о его долге перед афганским народом, в виду «опасности осложнений с Афганистаном, особенно в случае какого-либо конфликта России с Турцией». Поэтому «ради обеспечения спокойствия в сфере мусульманского Среднего Востока, в чем, несомненно, не менее России заинтересована и Англия», афганский вопрос ставится в порядок дня (всеподданнейшая записка Сазонова).

Фактически, считаясь с Афганистаном, как самостоятельной силой, английское правительство все же сделало Афганистан объектом новых переговоров с Россией, которые намечали пути дальнейшего вмешательства обеих держав в дела этой страны. В связи с предполагавшимся пересмотром конвенции 1907 года в части, касающейся Тибета, русское правительство возобновило торг.о будущем разделе Афганистана, выставив следующие требования:

«¹) В виду явной опасности, которая бы грозила русским владениям в Средней Азии в случае каких-либо ирригационных предприятий в Северном Афганистане с расширением там культурной площади, и так как подобные предприятия могли бы возникнуть только при участии иностранных капиталов и под руководством иностранных подданных, то великобританское правительство должно обязаться не допускать никаких предприятий или концессий такого рода в сказанной части ханства, т.-е. приблизительно на север от линии, составляемой водоразделом к югу от реки Герируда и Гиндукушем.

Отбрасывая литературную оболочку, можно сказать, что дело сводилось к признанию монопольных прав России в Северном Афганистане. Правда, они носили бы условный и призрачный характер, покуда Афганистан оставался тем, чем он был. Но вексель на будущие колониальные барыши, заверенный в Лондоне, получал вполне реальное содержание с минуты, когда русские и английские штыки стерли бы в своем встречном движении афганскую границу.

«Что касается Северного Афганистана, то великобританское правительство готово совместно с императорским правительством издать нижеследующее сообщение, текст коего был бы опубликован одновременно с конвенцией и другими нотами Тибета: Императорское российское правительство вновь подтверждает принцип, что Афганистан находится вне сферы влияния русской политики.

Со своей стороны, великобританское правительство обязуется не поддерживать ни домогательств великобританско-подданных касательно концессий на ирригационные и железнодорожные сооружения, ни их требований преимущественных прав (привилегий) в коммерческих или промышленных предприятиях в Северном Афганистане, при условии, однако, что путем обмена секретных нот будет установлено, что термин «Северный Афганистан», как его следует понимать по отношению к этой декларации, будет обнимать собой только ту часть Афганистана, которая простирается на север от следующей линии:

От Ишкашана (Ишкашима) на Аби-Пяндже на Зебак; оттуда на проход Мин-джан; далее на проходы Навак и Мург; оттуда на Доши; далее, через проходы Синд-джитак и Бабкак на Доаби-Шах-Пасанд; оттуда на Таркух на Банди-Амире; оттуда на Доулет-Яр. От последнего пункта линия шла бы по хребтам следующих горных цепей: Банди-Баба, Сиях-Бубак до точки, где Гери-Руд вступает в русскую территорию у Зульфагара».

Особенно многозначительно звучит примечание, которым сэр Джордж Бьюкенен счел нужным снабдить пункт будущей декларации, подтверждающий, что Афганистан находится вне сферы русского влияния: «1-й пункт декларации по вопросу о Северном Афганистане, — писал он, — прибавлен лишь для того, чтобы сделать эту декларацию менее подозрительной в глазах эмира афганского».

Победоносная Октябрьская революция не только отменила все захватнические договоры, но создала Афганистану благоприятный тыл для борьбы за свою полную независимость, которой он и добился в результате третьей англо-афганской войны 1919 года.

И. Рейснер.