51. 1794 г. марта 15. — Письмо султана Шир-Газы Каип улы гр. II. А. Зубову, содержащее отчет о поездке в Орду для переговоров с батыром Срымом и султанами, приверженными султану Абул-Газизу.

Сиятельнейший граф! М. г. Платон Александрович!

Чрез посредство ходатайства вашего с-ва у высочайшего монаршаго престола от ея и. в. возложено на меня, по отзыву к вашему с-ву от начальников Киргис-Кайсацкой Меньшей орды Кубек бея, Сырым батыря, Батыгар и мурзы Баранбая о оказавшихся между народами в той Орде неустройствах, препорученное мне дело, которое мною там, сколько способов и усердных сил моих было, и исполнено, о коем в настоящем опыте, поднося у сего документы означенных начальников, о всем произшествии вашему с-ву донесть честь имею.

Надеясь на вас, сиятельнейший граф, что уделите кратчайшее время для внимания верноподданнически оказанных мною ея и. в. но мере сил моих заслуг, которые суть нижеследующие.

1. Получа здесь в С.-Петербурге от г. ген.-прокурора и кавалера Александра Николаевича Самойлова ордер с прописанием [176] высочайшаго ея и. в. повеления о вышеписанном деле, явился я по прибытии в Оренбург к правителю Уфимского наместничества, г. ген.-порутчику и кавалеру Александру Александровичу Пеутлингу, и, вруча данное от упоминаемаго г. ген.-прокурора и кавалера Александра Николаевича Самойлова повеление о даче мне знающаго совершенно российской и татарской язык и надежнаго из Пограничной экспедиции переводчика для употребления в переводах и переписках моих и о чинении мне всякаго со стороны тамошних пограничных начальников пособия, какое только для пользы по усмотрению из обстоятельств прямо соответствовать может, получа я против сего от упоминаемаго г. ген.-порутчика Пеутлинга наставление, приступил к выполнению порученнаго мне дела. Но как при начале сего нужно было мне первым пунктом иметь весьма надежнаго в знании российского и татарскаго диалекта чиновника, то просил я убедительно г. ген.-порутчика Пеутлинга, на основании даннаго ему от г. ген.-прокурора и кавалера повеления, придать мне надежнаго в верности и исправности и знающаго тамошния обряды Уфимской верхней расправы председателя, г. надворнаго советника из иноверцов Мендияра Бекчурина, и знающаго твердо переводы из Пограничной експедиции переводчика. Но его пр-во упоминаемаго надворнаго советника не дал, а отозвался мне персонально, что де он, Бекчурин, по прежним посылкам, чинимым бывшим г. ген.-губ-ром бар. Осипом Андреевичем Игельстромом обще с муфтием к киргис-кайсацкому обществу по разным делам, зделался ему, г. ген.-порутчику Пеутлингу, в разсуждении муфтия неприятелем и врагом, а почему имянно, мне изъяснить не изволил. А переводчика ж дал мне не из Експедиции пограничной, но из суда, и такого, которой в переводах должность свою исполнять совсем не мог, а паче в приказаниях моих всегда противоречил, делая тем в успехах моих остановку. С сего отзыву почувствовал я конечное его пр-ва ко мне в разсуждении сей коммисии, не от власти его зависящей, неблаговоление и расположение его на помешательство дела моего в обиду мне, кое оказал он еще и второй раз тогда, когда для должнаго по силе ордера свидания моего и переговоров с главными старшинами, Кубек бием, Сырым батырем, титулярным советником мурзой Буранбаевым и Бошкара бием, с протчими киргиз-кайсацкаго общества начальниками и почтенными людьми просил я его пр-ва для посылки к оным в киргизскую степь с письмами моими, вызывающими их приехать ко мне в Оренбург или в Илецкую Защиту, учинить Пограничной экспедиции его повеление, чтоб дать мне людей и из казенной суммы лошадей и на содержание их вперед и обратно денег, где паки его пр-во мне изволил отказать, якоб не имеет о том повеления, не взирая на зделанное ему от г. ген.-прокурора и кавалера предписание чинить мне всякое пособие, только б до пользы касающееся, почему и принужден я оставить прозьбы мои о его помощи.

2. Но ревнуя всеавгустейшей монархине истинным усердием моим и прямою верностию, в доказание благодарности моей ея и. в. за оказанные ко мне милости, расположился я исполнять со всей коммисии моей, где только требовала интереса, собственным моим коштом и по недостатке онаго — одолжениями. На сем основании, давая собственные мои деньги надежным мне киргисцам за наем ими лошадей и на кормовыя впредь и обратно содержании, посылал их по разным местам в разныя времена многократно и в самыя отдаленности, даже икр. Сыр-дарье и протчим ж почтенным солтанам и старшинам с письмами моими, убеждая их к свиданию со мною и к лестным для них от меня переговорам. Между тем, получа я сведение, что захвачены киргисцами из под Оренбурга капитан Оренбургскаго драгунскаго полку и ротмистр казачьего полку и 1 казак и по многим требованиям г. губ-ра Пеутлинга, чрез нарочно посланных его ж киргисским начальникам, ему не выданы, желал я и в сем пункте возвращением их оказать престолу российскому услугу. И коль скоро послал [177] я к начальникам с убедительным письмом моим, то из оных старшина Тлянчи Буканбаев, из послушания и приверженности ко мне, тотчас пленных ко мне прямо прислал при своем письме, которое, также и 2 его письма под № 1, 2 и 3 и под № 4 от Тамана, о том и о разных им угнетениях и обидах, подношу у сего в оригинале с переводами. А сих пленных и представил я в Пограничную експедицию, обнадежа упоминаемых Тлянчи и Тамана монаршею милостию и возвращением их, также россиянами захваченных. Но г. губернатор, не похваля нисколько сию мою услугу и не делав уважения для поощрения меня впредь к верности, из единой зависти, что пленных не выдали ему, а мне, но вместо того весьма учтивым своим отзывом входить мне в переписки о увозимых запретил, о чем я как вашему графскому с-ву, так и г. ген.-прокурору и ковалеру Александру Николаевичу от 14 и 25 чисел октября месяца прошлаго 1793 г. подробно доносил. Но и сие чинить мне запрещено ж, которой его отзыв и подношу у сего в оригинале под № 5.

Между тем вызываемые мною почтенные султаны братья мои, Аблази, Тунач, Каип хана дети, Юлбарис Газы, Нурали хана сын Исентей, Кара-бий султана сын Сармухаммет и все главные старшины, — Сырым батырь, Буранбай мурза, Башкара бей, Жиянчура батырь, с протчими старшинами, батырами, биями, мурзами и почтенными общества их людьми, из любви и приверженности ко мне и надеясь на верность мою с удовольствием исполня приглашении и прозьбы мои, приехали ко мне к Илецкой Защите, всего в числе 1700 человек. Коль же скоро о приезде их дали мне знать, то тотчас, уведомя я и г. губ-ра Пеутлинга, и просил позволения ко оным ехать и удовлетворить их желание свиданием и переговорами. Но его пр-во и тут в третий раз изобидил меня, придав мне, так же как и прежде, не от Пограничной експедиции, но другого ведомства исправляющаго собственный его пр-ва по приказаниям его поручении ассесора Васильева, на верность коего, по важности дела моего, никак я не полагался, а тем паче, что и удобности в нем и успехов не предвидел, кроме препядствий вопреки мне. Однако ж, последовал повиновению начальства и по приезде моем в Илецкую Защиту тотчас дал знать упоминаемым почтенным султанам и старшинам о приезде моем и просил усерднейше их согласия, в крепость ли они приедут ко мне, или мне к ним приехать, поелику они от крепости отстояли только в 5-ти вер. которые по согласию всего их общества, тут бывшаго, и прислали ко мне брата моего, султана Юлбарыз Гази, просить меня к ним приехать, по чему я, удовлетворяя их желание, к ним приехал на малое время и, учиня свидание и переговоры как с солтанами, так и с старшинами, Сырым батырем с протчими, и наградя их по обряду тамошнему дарами из собственнаго моего капитала и давши им угощение и несколько лошадей, коров и баранов, возвратился в крепость с добрыми успехами. Но г. губернатор чрез несколько дней прислал мне вопрос, почему я осмелился выехать в степь ко оным султанам, запретив мне впредь без позволения его к ним не выезжать. Каковому его пр-ва к умножению мне обиды повелению крайне я удивился, не постигнувши тайны, на какой конец она ведется. Потом, как почтенное султанов и старшин общество велико, то мог я только призвать к себе в крепость султанов Исентея, Тукача, Сармухаммет, Юлбарыс Газия, Кару и старшын с почтенными их людьми в 36 человеках. А Сырым и Жиянчура обещались быть на другой день. Почтенные ж султаны со старшинами по прозьбе моей ночевали у меня в крепости.

Но и тут, в обиду мне со стороны г. губернатора, находящимися при мне комендантом той крепости г. майором Лосинковым, ассесором Васильевым и переводчиком Родионовым учинено чувствительное злоупотребление таковое: когда почтенные султаны расположились ночлегом со мною в крепости, просил я оных гг. майора Лосенкова и ассесора Васильева, чтоб приказали сих султанов к лошадям приставить воинской караул, дабы им и разным [178] при них вещам потери и самим им от жителей притиснения причинено не было. Но оные гг. майор и ассесор, не принимая моей прозьбы и не уважа сего нужнаго порядка, караула никакого не приставили с умышленным злоумышлением, что и открылось: ибо, вставши мы поутру, ни одной их лошади в крепости не нашли, а все оные похищены угоном в степь и несколько седел со всеми приборами с них сняты. К улике ж сего злоупотребления оных гг. Лосенкова и Васильева нашел я прямыя доказательства тем: 1) Из похищенных седел одно и также покраденной у оных киргизцов 1 малахай, т. е. шапка, найдены ведомства майора Лосенкова у крепостных жителей. 2) Выкрадены у тех старшин, Кужая, Тилянбая и Буранбая, ассесором Васильевым чрез переводчика Родионова 3 имянныя печати, которые им, Васильевым, по изысканию моему поутру мне и возвращены, а мною старшинам вручены. Но какое злоупотребление им оной Васильев с переводчиком делали, о том мне неизвестно. Оскорбленные ж сим почтенные султаны, имея истинный резон, крайне усумнились в верности российских там начальников, но уговорены мною добрыми советами, что сие злоупотребление оными господами учинено не в обиду им, султанам, а в обиду мне и в ненависть ко мне за важное сие мне поручение. Представляя им, что сие питаемое там зло неизвестно всемилостивейшей государыне, расположенной к ним всеми милостями, и уверя их, что я не оставлю все сие представить высочайшему ея и. в. престолу и испросить им милость, при чем угощая их на собственное мое иждивение, дарил и угощал их для приверженности к российскому верноподданству. Потом они из крепости на присланных из степи от собрания их лошадях уехали. А большая часть пешком ушли. О сем г. губернатору для замечания сего дерскаго по послаблению его подчиненными его поступка не донес я затем, что он уже мои донесении не одобрял и не уважал и помощи не делал, но предоставил его пр-ву, обязанному сохранять со стороны монаршаго престола в том краю истинну, в собственную его волю.

3. После ж дерзскаго подчиненными г. губернатора поступка никто из почтенных султанов, яко крайне изобиженных, в крепость ко мне уже не приезжали, кроме брата моего, султана Аблазия, чрез котораго не переставал я разными советами укреплять почтенных султанов быть в непоколебимом подданстве. Посреди всех сих советов моих, слушаясь оных, почтенные старшины умножали приезд свой ко мне из разных дальних мест, разстоянием 20-дневнаго времяни езды, для свидания со мною и разговоров: собравшись всего 1700 человек, желали паки меня видеть султаны и старшины, Сырым батырь и прочие, и каждодневно посылали за мною, прося меня, чтоб я к ним приехал сам для дальших переговоров. Но как в скорости к ним мне быть по возпрещению г. губернатором невозможно было, то посылал я им всегда гостинцы и на пропитание им баранов и лошадей. Но не видя они меня лично для важных дел их, огорчались, с одной стороны, обидою, при мне им в крепости бывшею, а с другой, мнимым им моим непослушанием. Я, внимая сие негодование их и зная слабой нрав их, дабы не разгоречить их более и не подвигнуть на зло против России, принужден я к предупреждению сего, как они только от меня в 5-ти вер. отстояли, вторично ехать к ним, яко по имянному ея и. в. повелению посланной и уполномоченной ордером г. ген.-прокурора и ковалера, чтоб делать мне пособии, только б для пользы касались, и, увидя всех сих султанов и старшин, Сырыма с товарищи, продолжал внушать им содержать себя в непоколебимом подданстве. Которые, бывши разобижены в крепости с российской стороны, при личном мною видении и при важном еще таком деле объявляли мне и о многих подобных сей обидах, по отъезде г. ген.-порутчика бар. Игельстрома российскими людьми им причиненными, которые де у них крадут лошадей, рогатаго скота, из кибиток их имение и их самих тиранят разными побоями как мужескаго, так и женскаго полу людей, и хотя де они просят г. губ-ра Пеутлинга и жалуются во всех таковых несносных обидах и раззорениях, [179] но никогда и ни в чем справедливаго разбирательства и удовольствия не получают и против протчаго киргизскаго общества их не уважает и прозьбы их к ея и. в. о позволении послать от их общества депутатов ко двору ея величества никогда не принимает; для того де единственно и опасаются они быть близ линеи. А при том и Сырым батырь отзывался веема недовольным г. губернатором, которой де сверх всяких ему неудовольствий по разным местам многим людям приказывал поймать его, Сырыма, и к нему представить, обещая за то 3000 руб. и известившему о поимке его — 600 руб.; за сие и за, разные неудовольствии Сырым и разположен был сам мстить. Но я при слушании сего, представя им дары и угощение, всемерно старался увещевать их, объявляя им монаршую милость и благоволение, чтоб они все ни в чем не опасались, только б были в верноподданническом повелении и что всемилостивейшая государыня воззрит на них милосердным оком и повелит во всех их обидах доставить справедливейшее удовольствие. Сему моему совету почтенные султаны и старшины, Сырым батырь и протчие, последуя, все единогласно объявили мне свою приверженность к ея и. в.: когда де будет к ним монаршая милость и благоволение, то они уже отбегать от линеи российской не будут и по всем де требуемом с российской стороны удовлетворять и всегда в послушаниях состоять будут. При сих уверениях и вручили мне для доставления ея и. в. их султанские и старшинские письма, которые вашему графскому с-ву и подношу в конвертах.

4. Сие почтенное султанов и старшин общество, довольное уверением моим и объявившее повиновение и подданство России, послали от себя нарочных к г. губернатору паки просить милостиваго внимания о них и чтоб благоволил от общества их послать ко двору ея и. в. депутатов, но его пр-во, не уважив и тут их прозьбы, отказал им, что на то позволения не имеет. С моей же стороны донесено было с теми послами его пр-ву, что не угодно ли будет приказать, ежели кто из киргизцов в злоупотреблениях нужен к поимке, позволить оное мне учинить, что я и исполню, и для угощения их общества, как весь капитал свой уже я употребил, позволил бы выдать из Експедиции хотя малую сумму денег. Но он изволил мне отозваться тем, что как к поимке киргизцов, так и к угощению старшин о выдаче денег повеление дать не может. А когда де препоручено мне с ними зделать свидание и переговор, то де как я: могу, так бы и решился. И так по получении от его пр-ва сего отзыва, более уже мне там делать было нечево и, решившись с оным собранием, Поехал.

При распрашивании ж с почтенными султанами и старшинами, по вопросу их ко мне о монаршей милости за твердое их обещание быть в верноподданстве, должен [был] я к подкреплению их верности паки объявить и уверить, что всемилостивейшая государыня благоволит оказать к ним свое милосердие, непременным своим повелением обо всех их обидах прикажет изследовать и доставить всем им полное и справедливое удовлетворение. Которые уверились моему обещанию, будучи все оным восьма довольны, и в доказательство со своей стороны неложнаго о верноподданническом их к России пребывании уверения все со общаго согласия при мне ж послали от себя нарочных с письмами к Ир-Али хану, Айчувак султану и Ишим салтану с тем, естли последует имянное повеление по их прозьбе, то чтоб непременно, всем им собравшись, во всех обстоятельствах и их мождуусобных развратах решиться к составлению спокойствия и тишины. Я же по решении последняго сего пункта приехал в губернский гор. Уфу и, явившись г. губернатору, отправился в С.-Петербург.

По продолжении ж сего ввереннаго мне по высочайшей ея и. в. воле дела из усердия моего и ревности к монаршему престолу употребил я для приверженности к верноподданству российскому киргиз-кайсацкаго народа на разные дары и угощения почтенных султанов, биев, батырей, старшин и почтенных людей как в Илецкой Защите, так и близ оной в степи, всего [180] 1700 человекам в двумесячное время, и приезжавших ко мне в Оренбург для переговоров султанов же, старшин и почтенных людей в тримесячное время на угощение и содержание и на наем людей и лошадей и на содержание их и прокорм впредь и обратно в посылках, бывших от меня к султанам, биям и старшинам в разный дальняя места, и на наем при мне письмоводителей, всего собственных моих денег и в том числе от разных людей в долг забранных 7500 руб., о которых уверяю истинною моею справедливостию и присяжною должностию. Но г. губернатором не довольно не учинено мне пособия в снабдении денег, но, видя мои недостатки, вопреки мне оренбургскому г. коменданту, отпускавшему на семидневное старшинам содержание денег, сего чинить запретил. А сверх того, и с самого меня положено Пограничной экспедицией в недоимку за вывоз мною за границу товаров и вещей для подаркам султанам пошлинныя деньги, которых не следовало б с меня, яко для единой приверженности к отечеству народа, жертвующаго дарами, взыскивать. Но не довольно мне оное не уважено, но еще и нарочито требовано денег, отчего едва мог я отозваться неимением оных и естли от ея и. в. повелено будет. Но г. губернатор в доказании неблаговоления своего ко мне старался, наконец, и еще взыскать с меня чрез Пограничную експедицию денег 176 руб. за потравленное Илецкой Защиты у жителей бывшими в киргиской земле старшинами сено, что совсем мне платить хотя и не принадлежит, но не оставлю из единаго токмо усердия заплатить, коль скоро повелено будет, так как и о пошлинах, которое повеление и подношу при сем в оригинале под № 6. Уверен я, сиятельнейший граф, что всемилостивейшая государыня из высочайшаго матерняго милосердия не оставит удовлетворить труды мои заплатою издержанных мною денег, в поощрение впредь моея к службе верности ш ревности.

Благоволите, сиятельнейший граф, по начальному вашему вхождению в сие дело доставить оному должный конец и не оставьте, милостивейший государь, сильным вашим у высочайшаго монаршаго престола предстательством изходатайствовать по сему благоволение ея и. в. о трудах моих и о выдаче мне для приверженности киргизскаго народа к верноподданству российскому употребленных мною на дары, угощении, на наймы и протчее денег 7500 руб. А паче благоволите представить матернему ея величества вниманию киргизскаго народа обиды, от российских тамо начальников тягостно терпимыя, описанныя в поднесенных при сем их письмах, и исходатайствовать повеление о изследовании тамо обид им и о доставлении справедливаго им удовольствия, но не г. губернатору с подчиненными, единую тягость им наносимыми, а другим надежным особам, каким угодно будет поручить к верному доказанию и выведению там зла, под предлогом правды льстивым красноречием закрываемаго. А ежели благоугодно будет ея и. в. и меня паки к сему туда нарядить, как киргизское общество для ясных и верных изъяснений слезно меня просили, то я, повинуясь всемилостивейшей государыне, охотно поеду и буду жертвовать правдою и истинною, но с такими для дел мне порученных людьми, на верность которых бы я здесь по известности сам положиться мог, нежели с тамошними людьми, в каждом пункте мне изменяющими.

И сим предстательством, сиятельнейший граф, успокойте многие тысячи волнующаго от обид там народа в прославление вечно знаменитаго вашего имяни.

Вашего графскаго с-ва, милостивейшаго государя, покорнейший слуга секунд-маиор султан Шир гази.

Марта 15 дня 1794 г.

См. легенду к № 43,1, лл. 60-67.