124. 1821 г. ноября 24. — Донесение переводчика МИДЯ. О. Ярцева директору Авиатского департамента К. К. Родофиникину с характеристикой личности султана Арын-Газы и степени его влияния в Орде.

Арунгазы султан кочует на Сыр-дарье в Чиклинском роде, где кочевал отец его Абулгазиз, по киргизски Аблезиз, и дед Каиб, хан хивинский. От роду около 35-ти лет. В супружестве имеет 4-х жен из разных родов: одна —дочь Пирали хана, другая — худжи, третья — простаго киргизца Чиклинскаго рода и одну бывшую жену брата своего, Ширгазы, умершаго в Хиве. Но по причине развратной жизни в молодости, заразившись венерическою болезнию, лишился голоса (отчего ныне говорит сиповато) и способности деторождения. Называемый же им сыном своим, Мухам- мед-Казы, 4-х лет, не есть его собственный, но приемыш. Многие султаны Меньшой, Средней Орды состоят с ним в родстве, так как и хан бухарский Мир-Хайдар по женскому колену. Наружность его: рост высокий, стройный. Осанка величественная; поступь гордая, лице красивое, борода небольшая, черная, густая; глаза черные, быстрые; приемы и действия надменныя.

Дед и отец его не признавали подданства российскаго. Слава Каипа, бывшаго в Хиве ханом и оставившаго памятники в благодетельных заведениях, дали некоторыя права титула сего сыну его, Абулгазизу, и внуку Арунгазы. Первый, быв малое время на ханстве хивинском, хотя и лишен был онаго одним из отрасли нынешняго хана Мухаммед-Рахима, однако ж, удержал титул свой в управляемом им роде Чиклинском киргизцев, не признавая ни подданства России, ни хана Орды. По смерти отца (7 лет тому назад) чиклинцы, избрав сына его, Арунгазы, правителем, предоставили ему и почесть наименования. Но как он, не правительствуя в Хиве подобно отцу и деду своему, не имел права на титул хана хивинскаго и, начальствуя одним из родов Меньшой Орды, подданной государству нашему, при жизни хана, утверждаемаго императором российским, не мог также именоваться ханом, то, чувствуя ничтожность своего наименования, он хотел признать себя таковым от соседственных владетелей. Ата лык Бухарии как родственник признал; хан хивинский (На полях: Он даже требовал от него подданства и дани) — нет; правительство же российское видело в нем непокорнаго и бунтующаго самозванца. Тогда оскорбленное властолюбие положило причину вражды его с Хивою и причину ненависти к Ширгазы как препоне честолюбия. Взаимныя грабительства, драки, разбития караванов были следствием первой; разстройство Орды, поощрения к возмущениям, неповиновении законному правителю — последней.

Слабость Ширгазы, соделавшагося в народе своем орудием корыстолюбия пограничных начальников, подали многим повод к неповиновению; потворствуемыя ему угнетения и раззорения богатых в Орде из угождения приближенным бывшаго военнаго губернатора умножили число недовольных и негодующих; произшедшая из того недоверчивость его к народу, боязнь кочевать посреди онаго, кочевание ханов близ российских границ и прежде было причиною безпорядков в Орде и безсилия их. Киргизцы жаловались на Нурали хана, что он совершенно оставил народ, предался русским и не защищает угнетаемых от притеснителей. Сие, заставляя первых негодовать на русских и хана, последним подавало повод ко всегдашним возмущениям в надежде ненаказанности по причине отдаления. Лишив средств давать суд и разправу и отлучив от большой части подданных, соделали его презрительным в отдалении и возвысили соперника на Сыр-дарье. Прогнание же султана сего военною рукою при помощи русской с зимовья вооружило [378] против его в народе врага опаснаго и мощнаго. Презренное честолюбие Арунгазы возпользовалось приездом новаго военнаго губернатора. Взаимныя неприятности сего последняго с ханом доставили ему случай обратить на себя внимание. Желание загладить проступки отца, желание непреодолимое отмстить хивинцам и достигнуть ханского достоинства от государя императора соделало его рабом новаго главнокомандующаго. Усердие, точное исполнение повелений, деятельность, успехи в успокоении Орды, дав ему право на уважение, положили начало уничижения хана. Приказания военного губернатора повиноваться султану сему, награждения и поощрения за оныя, разделив на 2 стороны непримиримыя народ, предали его на жертву властолюбия Арунгазы. По сту и более в иной год, говорит он, явно весил и рубил я возмутителей порядка и таким только образом, при помощи военнаго губернатора, Орде мог доставить тишину. Личное почтение и уважение сего, как бы долг благодарности за оказанныя услуги, несоответственный почести, ему делаемыя, обещания наград от двора российская, обещание собственнаго ходатайства до того раздражили честолюбие его, что он решился свергнуть противника, собрал рукоприкладство на ханское свое достоинство и, почитая себя; единственным виновником нынешняго благоустройства, ожидает подтверждения титула сего как возмездия своих деяний. Властолюбие есть господствующая страсть его и причина всех поступков.

Он пышен в образе жизни, чтобы в мыслях черни равняться с ханами хивинским, бухарским, чтобы возвыситься над Ширгазы. Здесь, по примеру азийских государей, разсылает плоды и фрукты во время стола как знаки расположения своего; в Орде же котлы его с гостеприимною пищею отверсты каждому. Он щедр, чтобы показать презрение к скупости, [по] характеристике киргизцев, от последняго до самаго хана. Просящаго не отпустит без удовлетворения и с народа собирает закат и десятину. Первой есть одна часть с 40 и со 100 — 2 1/2, как-то с денег, товаров, скота и пр. Последняя есть десятая часть, собираемая со всего прозябаемаго, чтобы раздавать народу же. Он наружный блюститель веры, чтобы отличаться в Орде от прочих невежествующих султанов, не имеющих об ней даже понятия и исповедывающих (оную) одним именем. Он правосуден, чтобы привлечь к себе народ; но суд его не по закону предков, всем известному, а по закону мухаммеданскому, никому не ведомому, чтобы соделать уставы его орудиями страстей своих. Муллы, худжи, казы, его окружающия, не только не знают онаго надлежащим образом, но даже едва умеют правильно читать и писать по арабски и, не понимая ничего в разкрываемой ими законной книге (они все писаны на арабском языке, и знание есть совершенно необходимо каждому из духовенства мухаммеданскаго), произносят благоговеющим невеждам решения по воле повелевающаго. Он хочет, чтобы все ему делали все, чтобы все повиновались; ни в одном занятии султанов других не примет участия, для достижения целей своих не унизится пред равным, не попросит низшаго, но старается узнать страсти, овладеть главнейшею и ею управлять как орудием. Обращение его со свитою повелительное, гордое. Самолюбие его столько осторожно, что никогда не позволит оскорбить себя. Неучтивство, иногда им испытываемое от окружающих, припишет или их необразованности или платит презрением; неучтивство же, неожиданно могущие произойти от посторонних, всегда старается предупредить сам вежливыми предложениями. Он хочет во всем первенствовать, даже здесь в доме желает, чтобы все исполнено было по его разпоряжению; выговор, грубость, сделанная служащему при нем татарину или его писарю, раздражить его достаточна и потому только, что сделана без доклада ему. В чувстве уничиженнаго высокомерия говорит: доселе всем я повелевал и здесь только должен повиноваться. Ращетливость самолюбия заставляет его быть более откровенным, нежели хитрым. Он старается [379] узнавать, были ли назначаемый ему вещи у Ширгазы и были ли оне лучшия или худшия, и, узнавая первое, приметно оскорбляется. Когда дом столько великолепен, почему нет богатых мебелей, серебряных сервизов? — говорил он, сие низко моему сану. Зная, что хану назначалось по 15 руб. в сутки, и получив по 10 руб., сказал: и мне его предпочитают? Он его ненавидит не как Ширгазы, но как хана. Не могли сравняться с ним, он не хочет пред ним унизиться. Он ни перед кем не встанет, никуда не выйдет пешком, потому что сидел и не выходил Ширгазы. Он носит чалму, потому что не имеет собольей шапки, носит четки, ибо не имеет сабли, знаков ханскаго достоинства. Он мучится, что не представлен ни минстиру, ни государю, но мучения его облегчаются, когда скажут; что и послы, и сам хан столько же дожидался. Он хладнокровен ко всему, наровне с совместником оказываемому, но отметит сугубо презревшему и уничижившему его гордость. Всякое увещание, наставление для пользы ему кажется глупым, смешным; и то ж для тщеславия самолюбия — премудрым. Препятствия предприятий ему презрительны; но препоручения маловажнаго, вместе с ним и на другаго возложеннаго, никогда не исполнит, чтобы исполнить одному. Он не построит хижины в Орде, когда будут убеждать о пользах ея, но построит караван-сарай, город, когда подстрекнут его гордость невозможностию. Он раб властолюбия, и ласкатель онаго есть его повелитель.

Страсти его сильны. Он вспыльчив, злопамятен; в гневе безмолвен; но лице багровеет, глаза наполняются кровью, руки трясутся; в радости неумерен и не в состоянии скрыть всего чувствуемаго. Великость, бодрость духа его в теперешнем положении благородна. Он никогда не обнаружит при других своего уныния, негодования; никогда не покажет себя чего-либо опасающимся, боящимся, но во всех поступках и всех случаях старается подать собою пример неустрашимости и твердости.

Образование его азиатское: примеры храбрости и мужества отца его на Сыр-дарье, уверенность, что одними только воинскими подвигами мог он приобресть право на наследие, право на покорение и возвышение в Орде — побудили его почесть главнейшим в образовании искуство управлять конем, луком и саблею. Сабля его, которую я имел случай видеть, есть чрезвычайной доброты и редкаго булата. Ее ценят более 150 червонных бухарских (около 6000 руб.). Знания его далее чтения по арабски не простираются. Но ум его обширен, суждения здравы, основательны. При виде действий разнаго рода машин, при виде физических, химических опытов он остается равнодушен, желает постигнуть причины и никогда не выразит невежества своего в удивлении, подобно себя окружающим. Во время гальванических опытов, когда все окружающие его испытывали силу их, он также хотя и чувствовал, но не содрогнулся, ниже обнаружил какое-либо действие оных. Речь его приятна, убедительна и всегда исполнена гордости. Во время разговора никто не смеет прервать его и доказать несправедливость предлагаемаго. Доброта сердца его к угождающим его самолюбию, услуживающим ему, отличнейшая. Он ласков, щедр и готов на помощь каждаго. Наконец, все сии качества, деяния одушевляются свежею памятью знаменитых подвигов деда. Равнодушие к нему усугубляет гордость и надменность его. Здесь, — указывая на сжатую руку, говорит он, — узда киргизцам, здесь их смирение и буйство. Душевными и телесными качествами возвышаясь над Ширгазы, он его презирает. От народа называется ханом, от соседей может быть признаться таковым, но ему низко принять титул сей от равных. Величие, слава, правосудие государя российскаго одушевляют чувства его. Он гордится именем подданнаго государя императора и от его только дарование ханства ему лестно.

Главная цель его приезда сюда — представлением государю императору ощастливить как себя, так и свиту, его окружающую. [380]

Просьбы его: изпросить у государя императора войска против хивинцев, чтобы отмстить им за раззорение и попленение его семейства, изпросить позволение построить мечеть и дом на месте зимовья.

Но главнейшая — удостоиться наград за услуги, оказанныя отечеству, и получить утверждение ханскаго достоинства. Султаны и бии суть как бы ходатаи и свидетели на сие согласия народнаго.

Следствия, однако же, таковаго возвышения и усиления его в Орде не соответствуют временной пользе, им принесенной, ибо многие значительные султаны силою и богатством, Темир, Каратай, Джума, — первый кочует в Чумекеевском роде, второй в Ак и Кара-Китеевском, третий в Средней Орде, — имея пред глазами таковой пример, поощряемый военным губернатором, приняли от подчиненных себе родов также титло хана и удовлетворение своего честолюбия полагают в решении судьбы сего султана... Далее следует характеристика султанов и старшин, составляющих свиту Арын-Газы во время приезда его в Петербург. . . Все сии султаны и старшины не суть самые почетные в Орде и, хотя привезены сюда Арунгазы султаном для показания важности и силы его, для засвидетельствования чрез них об общем согласии всего народа на выбор его в ханское достоинство и для изходатайствования онаго, однако ж, все они почти только чиклинцы и трое других из посторонних родов. По разстройстве же, произшедшем между ими, старшины и бии явно открылись, что не приехали ни ходатайствовать об Арунгазы султане в ханы, ни охуждать Ширгазы и что единственная цель их приезда есть узнать: кому повелит повиноваться сам государь, настоящему ли хану или сему султану, поддерживаемому военным губернатором и к тому понуждающим?

Рахметулла Муртазин, из башкирцев, находится при Арунгазы султане писарем и конфидентом 7-й год. Необразован, не знает ни по арабски, ни по турецки, ни законов мухаммеданских и даже с трудом может написать складно обыкновенную бумагу. Несмотря на звание, им носимое, его справедливее можно почесть конфидентом султана сего, нежели правительства. Все разказываемое о нем относится к его правосудию, щедрости, силе, общему уважению в Орде, оказанным услугам и незначительности Ширгазы. Причины таковой приверженности, произходя или от излишняго покровительства военнаго губернатора Арунгазы и уверенности в удовлетворении всех его требований, или от страха своего начальства говорить правду, или, наконец, от глупой гордости, почитающей занимаемое им место важнейшим постом, заставляют его часто забываться, слишком высоко о себе думать и доводят иногда до излишних грубостей и дерзостей. Умея немного говорить по русски, он представляет себя знающим русские законы, весь порядок и в самой Орде пользуется приложением печати султанской во вред и зло другим.

При султане в услугах находится нижегородской татарин Абдулнасыр. Причина, побудившая находиться при нем, чтобы получить чрез посредство ходатайства его с казны около 9 000 руб., издержанных как бы им на выкуп и на вывоз пленных российских из Хивы и Бухарии, и за которых он получил только золотые часы от государя. Он чрезвычайно услужлив, ловок, и деятельностию его как сам султан, так и вся его свита весьма довольны.

8-го класса Януарий Ярцов.

1821 г. ноября 24.

Помета: Во II отд. получено 23 окт[ября] 1822 г.

УЦГАЛ. МВД, Земск. отд., 8 дело пр., № 70 а, Ч. II, 1821 г., «О приезде в С .-Петербург султана Меньшей Орды Арун-Газы Абд-Уль-Газызова со свитой, приставом подполк. Горским и толмачем Черкасовым, для представлений по своим делам с Ширгазы ханом; содержании Арун-Газы в С.-Петербурге, возвращении большей части свиты с приставом Горским в Оренбург и отправлении султана с приставом Фроловым на жительство в Калугу», на 301 листе, док. на лл. 1-10, лл. 1-5 об., 9-10.