АНДРЕЕВ И. Г.

ОПИСАНИЕ СРЕДНЕЙ ОРДЫ КИРГИЗ-КАЙСАКОВ

ЧАСТЬ II.

[СЕМЕЙНАЯ РОДОСЛОВНАЯ И ВОСПОМИНАНИЯ О ДЕТСТВЕ И ПЕРВЫХ ТРИДЦАТИ ГОДАХ СВОЕЙ СЛУЖБЫ В СИБИРИ

(50е гг. XVIII в. 7 января 1787 г.)]

По времени взятия атаманом Ермолаем Тимофеевым в 1585 г. Сибирского царства, и по распространению в оном российской власти, к совершенному покорению оставших еще непокоривых по Сибири народов, от государей, царей и великих князей, как то довольно летописи и грамоты доказывают, командированы бывали из российских городов из службы разные люди, и при оных командирами определяемы были из российских дворян молодых людей, которые по тогдашним временам назывались из детей боярских, смотря по количеству врученных им войск под именем сотников и пятидесятников. А сверх того при оных командах довольно из великой России, ведая пространство и изобилование богатствами сибирской страны, переходило по данной вольности разных поколений людей, в том числе и из числа российских дворян, кои и поселялись в разных местах Сибири, где оным выгоднее быть казалось, почему оные привилегии дворянства своего растратили. Так что, наблюдая свой покой, многие уклонились в хлебопашество и разные звериные промысла, а чрез то наложили на себя иго крестьянства, положився в подушный оклад; и в духовенство, и в разные степени жизни, от чего многие по родам их жизни переменяли свои и фамилии, по чему потомки их о приобретении себе прежнего дворянства не старались, иль до сего не доходили, да и сведения никакого не имели. В числе каковых были и предки нашей фамилии, о которых далее потомству моему объявить но могу, как только Андрей Андреев, таковой же из России переселенец Нижегородской губернии, поселясь в Сибири, в Краснослободске, жил весьма достаточно, и, как из последующего усмотреть можно будет, был почтенный в своем роде, имея у себя детей Ивана, [120] Михаила и Якова. Который, как уповать можно, по тогдашним временам уже был в мыслях обучить детей своих, кроме всяких наук, российской грамоте, не рассуждая далее, что дворянство есть некоторое достоинство предков. Но был ли он в каковых чинах и достоинстве, сказать не можно. Из которых его детей Яков был земской писарь, потом дьячей, а напоследок дьяк.

По прибытии же в Сибирь губернатора, князя Якова Петровича Гагарина, которое воспоследовало а первых десяти годах нынешнего столетия, во время царствования великого государя императора, Петра 1-го, когда учреждены были о губерниях штаты, тогда он, по указу Правительствующего Сената, пожалован секретарем; и как от сего губернатора было Сенату доложено, что по Сибири тогда еще войск, кроме начинания, регулярного не было, а по тому весьма мало и чиновных людей, кроме казацких старшин и детей боярских, а чрез то и не было договоренности иногда возлагать в отправлении собираемых с сибирских народов ясашных мягких рухлядей и в казначейства, и разные начальства, просил об определении штата дворянского. Просьба его принята во уважение, и велено, по чему оный и разбирал, как бывших на службе и вольновыходцев российских дворян, как то и нашлось: Черкасовы, Фефиловы, Нефедьевы, Андреевы, Хворовы, Албычевы и прочих фамилий, коим и учинен штат 40 человек сибирских дворян, который и поныне есть, но многие уже из оных снабжены чинами офицерскими, в числе которого дворянского штата были и Михаил и Иван Андреевы, а Яков, как уже был в классе, остался. Человек был тих, скромен, совестен и человеколюбив, имел жену Матрену Семеновну, но чья фамилия, не известно, во всех качествах добродетелей ему подобную, с которою имел детей Ивана, Григория, и дочерей Стефаниду и Акилину. Из которых Стефанида выдана была за стрелецкого, бывшего в Сибири, чиноначальника Замощикова. Детей же своих Ивана и Григория, выуча по тому же, кроме всяких наук достаточно знаний быть в людях, написал в 1732 году в регулярную военную службу, и имев довольный достаток и дом своей в городе Тобольске на горе, у церкви Всемилостивого Спаса, завел купленую деревню от Тобольска в 18 верстах Этыгерову, которая из древних времен по взятии Сибири была [121] жилищем одного небольшого татарского князя, Этыгера. Накупя людей, содержав оную, жизнь свою препровождал во изобилии и 1739 года, по воле божьей, скончался.

Сын же его, Иван, был женат и имел детей, 6 дочерей, которые выданы были теткою Акилиною за честных людей. Но как был бран неоднократно в губернию в канцеляристы, и по несчастью имел великую страсть пития, так что не было способа к воздержанию, сколько старания ни прилагаемо, напоследок отдан в военную службу, где будучи в Ширванском полку капралом, и как оный полк в 1751 г. взят был из Сибири в Россию, в городе Тюмени умер. Акилина Яковлевна была выдана за премьер-майора Стефана Дмитриевича Угримова, который из последок был коллежский советник, и, не имевши детей и будучи от всех дел в отставке, в своей деревне, от города Тюмени в 30 верстах по золе Божьей, в довольной старости в 1780 году, скончался.

Григорий, как выше сего объяснено, определен в 1732 г. в Сибирский драгунский полк, в котором будучи и происходил чинами: адъютантом 1740, в оной же полк поручиком, 1744 в Енисейский гарнизонный пехотный капитаном, 1748 в Тобольский пехотный же полк: и будучи еще вахмистром и адъютантом при полковнике Арсеньеве в Башкирскую войну был ранен, прострелен левый бок, нос и правая нога. И по выходе из Башкирии дано за службу его башкирцев 6 человек в вечное владение, кои и поселены были в деревне, которую отец его ему по духовной и с людьми, по невоздержной жизни брата его, Ивана, отказал. Будучи поручиком, из Тобольска посылан был на Иртышскую линию через Омскую крепость до города Кузнецка, для учреждения по крепостям, форпостам и станциям, почтовых станов. Капитаном же был в гренадерской роте, ибо росту был двух аршин 10 вершков, плотен телом, чист лицом, белокуроват, волосы имел большие, добронравен, веселой жизни, но без мотовства и пьянства, имел жену Прасковью Андреевну, дочь сибирского дворянина, Андрея Яковлевича Черкасова, которого происхождение доказывается из российских дворян, как бывших из детей боярских, при атамане Ермаке Тимофееве с 50-ю человеками начальником на службе Лукою. А равно в лето по Рожд. Хр. 1623 и по взятии Сибири 43-е и в 11-е лето [122] царствования государя царя и великого князя Михаила Федоровича, в бытность в Тобольске воеводы Матвея Годунова, послано было к калмыцкому тайше Талаю посольство, при котором был сын боярский, Дмитрий Черкасов, и по тому о дворянстве оных, что они происходят от российских, кажется, никакого нет сомнения. Достопамятно же сие время может быть, что в Сибири первый еще был тогда архиепископ Киприак, который прибыл в Тобольск 1621 года мая 30-го, а посвящен в святительство того же года сентября в 8-й день, из великого Новгорода, бывший Хутынского Спасского монастыря у Варлаама чудотворца архимандритом. Быв же в Тобольске на престоле святительском 2 года 8 месяцев с половиною, по государевой грамоте, 1624 г. февраля 15-го числа, поехал к Москве и поставлен на Крутицы в митрополита 1625 г. декабря 12-го дня. А по нем приехал в Сибирь 1625 г. апреля в 1-й день архиепископ Макарий, поставлен был с Костромы Богоявленского монастыря из игуменов, быв прежде дворянин Кучиных, и в 1635 г. июня 24-го дня, в пяток в 14 часов дни в 3 четверти скончался, быв на престоле Ш лет и 3 месяца с половиною и 9 дней, и погребен Нектарием архиепископом в 1636 г. мая в 31 день во вторник.

Парасковья же Андреевна взята с хорошим достатком и с людьми, малого росту, шадровита, строптива и веселого нраву: по бытности же Григория Андреева в полках, был всеми весьма любим и заслуживал всегда себе честь, и когда был поручиком, тогда прибыл в Тобольск генералмайор и кавалер Киндерман ⁵⁵ к командованию уже бывших тогда в Сибири полевых полков и границами, который имел у него квартиру три года и в знак за то своей благодарности откомандирован в Томск к покупке и строению судов, провиянта и дано было наставление, чтобы та покупка была производима в Томске, Красноярске, Енисейске и Кузнецке. Всего же бытия в Томске было восемь лет, и стояли на квартирах у Паламошнова, за озером у Харина и в Татарской слободе у Богаткина. В сие же бытие великую дружбу имел он с камергером, Карлом Карловичем Левольдом, который был по жене в несчастии, и Петром Матвеевичем, секретарем Соколовым. Воеводаж в Томске был тогда Алексей Тимирязев. Выехали из [123] Томска в 1747 году и в Тобольске находился при бригадире и оберкоменданте Павлуцком за дежур-майора. В сие время, которое происходило в 1750 г., сыновей своих, Александра и Ивана, отдал учить бывшему несчастливому Силвестровнчу (ибо оный, быв лютеранского закона, и принял веру греческого исповедания от бывшего в Тобольске митрополита Сильвестра, который посвяшен на престол 1748 года из архимандрита Казанского Свияжского Богороцкого монастыря; отбыл из Тобольска в конце 1757 г. по указу, и скончался в Суздале) по-немецки, с рядою выучить совершенно знанию того языка 150 рублей, в которой находилось 8 человек. Преимущественное же был всех из учеников капитанский сын Василий Яковлевич Мирович ⁵⁶; он выучился по-немецки достаточно, а сверх того на скрыпице и бандоре, и определился в Нашебургский пехотный полк. И как сей полк вышел в 1751 г. в Россию, то и он находился; но по воспоследовавшему от него возмущению к выручке из под ареста Ивана Антоновича Улриха, отсечена ему в Москве голова.

Не оставлю же сказать, что он, будучи в школе немецкой, был весьма остроумен, а сверх того и забиячив, так что напоследок великие грубости и досады причинял своему учителю, который с ним управляться никак не мог, как был человек весьма нездоровый и чахотный. И в 1753 г., он, Григорий, отлучился в Москву для исходатайствования себе от службы увольнения, или отставки, ибо в те времена офицеры получали себе отставку из Коллегии самолично, и находился в Москве два года. Выехал же оттоль, получа отставку, с награждением чина коллежского ассесора, Иркутской губернии в городе Илимске воеводою, и того же 1754 г., по первому зимнему пути, отправились. Во времени же сего проезда, в Удинском остроге, где были тогда комиссары за городом Красноярским, оной будучи всегда непристойной жизни, с великою досадою сделал остановку, так что послушав его, особливо братский пьяный народ, учинили вооруженный бунт, собрався не менее 200 человек; но как со стороны его было довольное на то увещание и принуждено было по тому же приняться за оружие коего было, имевши своих людей, весьма недостаточно, признавшись в своем беспутном поступке, утихло, за что, по донесении формальной жалобы, как [124] сей комиссар не более значил одного сына боярского города Красноярского довольно пострадал. Прибыв же в город Илимск, который представлял по себе совершенную пустыню, ибо оный город лежит при р. Илим, на правой или нагорной стороне течения, между великих каменных гор и чернолесья, так что в зимнее время и солнца мало бывает видно. Воевода в оном был коллежский ассесор Попов, а секретарь Ефрем Леонтьевич Смирнов. По смене оного воеводы не оказалось по счетам у него разных казенных сумм до 17 000, ибо он был воеводою лет 14, и как соляных и винных комиссаров не сменял и не поверял, ибо был человек старый; по смене же взят был в Иркутск и там под следствием умер. Во время же бытия в Илимске одного года и 8 месяцев, посылал людей своих с двумя работниками для слудного промысла на реку Витим, куда ходят из Орленской слободы; река же Витим чрезвычайно быстрая, так что ходу по оной вверх судном три недели, а обратно одного дня. Я не хочу описывать всех трудностей и обстоятельств слудного промысла, а кратко скажу, что достают оную в каменных горах с великим трудом, которая на разборы идет в 4 части, как то: головка, подголовка, косяк и шитуха. Но всех сих номеров доставалось на три пая 50 пуд, из которой между прочею была головка, что по вывозе в Тобольск продавалась по 11 рублей один фунт, а прочая по своей доброте.

И по приключившейся ему болезни опухоли в ногах, чрез великую силу ходил; но хотя был корпусен, но чахотки не миновал; ибо в молодости своих лет всяким был трудностям подвержен. И того же 1755 г. сентября 25-го вечером, пришед к нему городской священник, который был один, просил увольнения отлучиться на свою заимку, у коего вверх от города но Илиму была своя заимка и в оной церковь, хотя же он его не отпущал, но по усиленной священниковой просьбе уволил, что и было по утру сентября 26-го. По утру же вставши, намерен был, по облегчении несколько от своей болезни, быть в воеводской канцелярии в присутствии, по чему и приказал подавать себе одеваться. Во время же его одевания приходил к нему для подписки дел секретарь Смирнов Ефрем Леонтьевич, но он ему отказал с тем, что он сам будет в канцелярии в присутствие; ибо по болезни своей более месяца не бывал. Привычку же [125] имел, когда одевался, пил чай и табак нюхал более всегда обыкновенного. И уже надев верхнюю рубашку, спросил к себе мать нашу, которой приказал нечто приготовить к столу, что редко случалось; ибо жизнь их напоследок была не очень согласна, о чем я описать намерен напоследок; а дабы не отстать от намерения ведущего по жизнь отца нашего. И так, между прочими уборами, сидя за столом, закашлявшись, и очень тяжело, от чего показалась харкотина с кровью, и как он был очень мокротень, имел всегда возле кровати ящик, насыпанный песком, то приказал себя отвесть и положить на кровать, где усилилась кровь гортанью, и продолжалось сие не более 10 минут, как постиг его великий обморок, который и вечно преселил жизнь его, что учинилось 1755 г., сентября 26-го числа, по полуночи в 11 часу. В каковом же горестном состоянии тогда была мазь наша, что не могла застать его живого, всяк себе представить может; будучи 35 лет от роду, в таковой от родственников своих отдаленности и имея восьмерых детей, из коих большему Александру было 13 лет, не могу я более описывать всех тогда происходивших жалостных приключений. Но, как бы то ни было, и проходят оные по времени; жаль только того и сожаления достойно, что кончина его постигла без покаяния, подлежащего по долгу христианскому. Но по исправлении подлежащих приготовлениев, погребен при Соборной церкви, прямо горняго окна; над гробницею его сложена каменная доска с подлежащею надписью. И так, оставшись мать наша в горестном сем состоянии, оставя воеводский дом, перешла на квартиру, на место же отца нашего, по первому зимнему пути, по указу Иркутской губернской канцелярии, определенной воеводою из Якутска, прибыл поручик Дьяконов, который, приняв все дела и учиня счеты, не нашел никакого недостатка; ибо по смене Попова все бывшие при делах и казенных сборах были сменены и учреждены новые комиссары и счетчики, и по учинении от того Дьяконова Иркутской губернии канцелярии донесения, были уволены. Мать же нашу, к совершенному ее беспокойству, постигло, что была нездорова; ибо, как и выше я сказал о несогласной жизни, то было начало сего приключения следующее. В одно утро и очень рано мать ее, а наша бабушка, по обыкновению своему, как человек старый, молилась в передней Богу, в которой было от [126] крыто одно окно; в самое то время человек высокого роста, рыжий, подошед к тому окну, постучавшись, произнес громким голосом: “Григорий! Спишь долго: долгу много будет!” И по сем возгласе замарал под окном тем грязью по стене. Видя сию дерзость, старушка принуждена была скликать людей, выслать на улицу, чтоб сего человека поймать, но сколько тогда ни старались, сыскать не могли. Напоследок она рассказывала сие приключение как отцу нашему и матери, что и сочтено было не инако, как только произошло сие от какого-нибудь невоздержного и нахального пьяницы; которое приключение было пред самым отъездом в Илимск. Спустя несколько времени мать наша, почувствовав беспокойство, прохаживала целые ночи и сутки, по три и по четыре не спавши, приходила в совершенное бешенство, и всякого, кто б ни попал ей, бивала; а напоследок, опамятовавшись, о всем том жалела и плакала; сверх же всего весьма была прилежна и к молитве. Которое неспокойство с того времени продолжалось до кончины ее, от которого мать ее родная, Парасковья Гавриловна, принуждена была от нетерпеливости постричись в Тобольский девичий монастырь в монахини, где будучи уже схимонахинею и, погубивши по старости лет своих зрение, в 1772 г. скончалась, бывши более 100 лет от рождения своего.

По уведомлении же от матери нашей о сем несчастном приключении в Тобольске дяди нашего, Стефана Дмитриевича Угримова, и тетки Акулины Яковлевой, прислан был от них слуга из башкир Семен; по направлении путевых припасов, из Илимска отправились зимним путем после Рождества Христова; и доехав до слободы Тулунской благополучно на сырной неделе, и как обыватели и староста той слободы в рассуждении праздничных дней, были в гулянках, подвод не давали, по чему принуждено пробыть в оной целую неделю. Мать наша, видя, что никакого успеха нет и жить в таком месте никак не можно, решилась, наняв лошадей, ехать в Иркутск, для принесения жалобы губернатору, Ивану Ивановичу Гульеру, который с нею обратно для препровождения послал одного сержанта, который, собрав подводы, отправились, а старосту и прочих отвезли в Иркутск, и что уже с ними последовало, не известно. Во время же бытия в Тулунской слободе, ехали [127] отправленные из Кяхты китайские послы, коих было два и при них 6 человек китайцев; люди сии, сколько примечено, весьма нежны и слабого сложения, и при том бессильны, так что в шутках один русский человек может оных 3 и 4 осилить. Путешествие сие до Тобольства совершилось благополучно, кроме что в Удинском остроге слуга Леонтей нечаянно переломил ногу, но по выздоровлении в Тобольск приехал; прибывши же в Тобольск, как брата моего, Александра, и меня отдали в Ивановский монастырь для обучения арифметики, где находились более года. В сие время нечаянный случай постиг меня, что распухла права нога без всякого по ребячеству приключения, которою не ходил я более 6 недель, и старанием лекаря, Ивана Ануфриевича Гибовского, был вылечен.

Видя мать наша совершенство лет наших, как Александра и меня, 1757 г., августа 17 числа, по поданной от нас челобитной, определила в службу в Олонецкий драгунский полк, и отданы были в команду бывшего в Тобольске у покупки лошадей того полку поручику Пламбеку, отколь, несколько пробывши с тем поручиком, явились в полк в крепость Св. Петра на Ишимской линии, и в отбытие наше мать наша от приключившейся жестокой горячки, 1759 г. марта 24-го числа, скончалась, оставя малолетних детей своих всех в таковой же болезни, по истине можно сказать, без всякого призрения; ибо тогда дяди и тетки не было, а находились под следствием в С.-Петербурге; тогда-то было начало быть владыками имению оставшему по воли, кто не боялся, иль не помнил, что он сам из числа смертных. Похороня оную, с пристойною церемониею, и по исполнении всех принадлежностей, оставшие малые братья и сестры, оставши в своем доме, с помощью людей своих жили с год, как приехала из Москвы тетка, Акулина Яковлевна; препоручила со всем имением в смотрение или опекунство тобольскому купцу и фабриканту, Алексию Яковлевичу Корнильеву, за которым была сестра двоюродная, дяди Ивана Яковлевича дочь, Марья Ивановна, а тетка поехала обратно в Москву. Тогда по малолетству властительство простиралось над всем оставшим имением по их воле. По прибытии же тетки нашей в другой раз доверены были коллежскому регистратору, Ивану Никифоровичу Борисову, но все сие происхождение, [128] по сиротству и малолетству не имеющих никакого почти покровительства, предовольно растащено, растрачено, коего и описывать весьма б было пространно и огорчительно; напоследок в 1763 г., прибыл в Тобольск губернатор Денис Иванович Чичерин ⁵⁷, а между тем и дядя Угримов отпущен был, по тому же прибыл в Тобольск, то в 1764 г. выдали сестер в замужество; малые братья, Анемподист и Афиноген, того же года определены в службу, из коих Анемподист, будучи в Ревельском драгунском полку прапорщиком, от чахотной болезни 1768 г., умер в крепости Омской; Афиноген, будучи уже в 1772 г., после расформирования полков в 10 легкой, полевой команде, и будучи во время бунта в походе, женившись в Тюмени у Помигалова на дочери, вышел в отставку, и потом в Тобольске в Нижнем надворном суде по отставке поручиком; о Флегонте же в последующем описано будет.

О совершенном же происхождении большого брата, Александра, умолчать никак не могу, что он человек был веселого нрава, но горяч до бесконечности, прозорлив, проворен, писал хорошо и чисто, даже и по-немецки, а происходил чинами в 1765 г., взят был из вахмистров к генерал-поручику Шпрингеру флигель-адъютантом, где имел случай неоднократно быть в Москве и более получать просвещения, а в 1769 г. поручиком был безотлучно в крепости Омской, а в 1772 г. по расформировании драгунских полков, в капитаны, и уже при генерал-поручике Декалонге определен к строению крепостей по должности инженерной Тобольской линии, в крепость Пресногорьковскую, где находясь, в 1776 г. приезжал ко мне в крепость Семипалатную, но, с удивлением моим, удивлялся я перемене жизни человеческой; ибо он придерживался уже тогда весьма невоздержных подгулок, что было мне уже и смотреть и сносить несносно; напоследок он переведен был оттоль в крепость Устькаменогорскую к таковым же строениям, то и видно, первая причина его была уклонение в чрезвычайные подгулки; ибо он, оставя там в Пресногорьковской одну девку, кою содержал у себя и видно ее любил, от коей имел уже и сына; трогало все сне беспокойство, при всем его разуме, вошел в такую слабость, что уже начал и весьма уклоняться в подгулки. Ехавши же в Устькаменогорскую, просил [129] меня отдать ему слугу, Виктора, который был у меня при горнице; ибо он с собою не имел. Я снисходя, как большому брату, хотя мне и надобен был, но люди отцовские как были не в разделе, согласился отдать; он будучи в Устькаменогорской, будучи всегда в подгулках, вывел распри с комендантом, князем Эристовым ⁵⁸, о ссыльных колодниках, поссорились и по невоздержанности уже своей, будучи в подгулке, наказывая немилосердо и тирански слугу, который чрез два дня умер; и как дело сие было по ненависти обнаружено, то священник, осмотря мертвого, вошел в донос, что он убит. Комендант, учиня ему допрос, что его чрезмерно огорчило, и поставя себе сие дело не простительным, но как из обстоятельств видно с его намерением сие исполнено, он, позвав к себе человека три офицеров отобедать и все сие весело окончив, остался успокоиться, что и было 1781 г., мая 12-го в 3-м часу после полудни: он разослав за разными делами бывших у него людей, написал письмо, которое я здесь из благопристойности не прилагаю, хотя оно поелику и его завещание, из стуцера застрелился в висок, от чего череп разбив, мозг и кровь, как по стенам и на потолке были доказательством; и так окончал жизнь свою несчастьем и похоронен хотя пристойным образом, но не по-христиански, как должно. Получа я сие известие чрез присланного нарочного капрала от коменданта Эристова, не мало огорчаясь, предчувствав прежде из его поведения чему-нибудь быть несчастливому, съездил в Устькаменогорскую, где, отдав последний долг уже похороненному, возвратился.

Окончивши все посторонние происхождения, случившиеся в фамилии нашей, приступаю теперь описывать по временам и жизнь свою беспристрастным образом: ибо я никакого на то побуждения не имею, а единственно для того, что все содеянные мною пороки в молодых моих летах и во времени обращения моего в добрых делах, изъясни, дать пример потомкам моим, от коих должно будет им воздержаться и что впредь предпринимать, и дабы знать им верным образом жизнь их отцов и предков, а не так, как я здесь описывал, о которых только слыхал и припомнить мог.

По определении 1757 г. в воинскую службу по поданной челобитной, как уже и выше сказано, 1757 г., августа [130] 17-го, в Олонецкий драгунский полк я отдан был в Тобольске того полку поручику Пламбеку, который был в Тобольске для покупки в полк лошадей в команду. В сие время в Тобольске был губернатор, тайный советник Федор Иванович Соймонов, и в сентябре месяце был великий пожар, от которого во всем городе вывозились за земляной вал. По прибытии в полк в крепости Св. Петра на Тоболыюй линии определен был подполковником, Акимом Ивановичем Тюменевым, в полковую канцелярию для письма; началась Прусская война и формирован был, под предводительством генерал-фельдмаршала Шувалова, славный обсервационный корпус.

А 1758 г., февраля 10-го числа, пожалован из драгун капралом. Прибыл для командования Сибирским корпусом и линиями бригадир Карл Львович фон Фрауендорф ⁵⁹, о коем бы следовало и должно объяснить, но по последствию сие окажется. Он, великий любитель наук, по прибытии в Омскую крепость, повелел находящемуся в крепости Св. Петра инженер-поручику Тренину обучать, выбрав из молодых солдатских детей, к которому по желанию моему, как уже был прежде учен, поступил и я для обучения арифметики и геометрии.

Знаменитого 1759 г. при сем ничего сказать не могу, как только мать наша марта 24-го числа скончалась. Получа сие несчастное известие, весною ездил в Тобольск; вода так в реке Ишим была велика, что сыскать было трудно переправы, а в зиму такие жестокие морозы, что всякая птица мерзла, как сороки, воробьи и голуби.

Прибыв в Омскую крепость 1760 г. к командованию генерал-поручик Иван Иванович Веймарн ⁶⁰, который был по тому же человек ученый и весьма прилежный к строениям, приказал прислать из крепости Св. Петра поручику Тренину учеников его на экзамен, куда прибыв, экзамен учинил он сам многими задачами и с похвалою отпущены для наидальнейшего впредь научения. Мы имели в крепости Св. Петра с братом Александром собственный свой дом и людей, и всякое скотоводство и слугу, Леонтия Гусева с женою, который был весьма добродушный и добродетельный слуга и порядочной жизни; он ездил из Петропавловской в Ирбит [131] для торгу. Но по воспоследовавшей же перемене движению драгунских полков, полку Олонецкому должно было сменить полк Вологодский в крепости Железинской, к чему и требовалось довольно для смены форпостов унтер-офицеров и капралов. Тогда им, по случаю сему, отпущены были в полк, откомандировав же из крепости Петропавловской меня в Полуденную крепость к роте первой, куда прибыв, собираясь прежде полку для смены по форпостам полку Вологодского команд, должны были отправиться в назначенные нами места, где и досталось мне командовать на Иртышской линии ведения крепости Железнинской в станце Изылбашском, где из роты получил я служебную лошадь со всем седлом и прочею аммуницею и 6 человек драгун. Подлинно, не знал я, что тогда начать; во-первых малолетство, непривычка сконфузила так, что принужденным нашелся во власть командированного со мною солдата Бати, коего по старости уже лет во всем полку так называли, что и было и послужило к совершенному моему счастью; он купил мне дровни, хомут и прочее снарядил, запрягши поехали. О, проклятая скотина киргизского рода, о которой вспомнить без прискорбности не могу: ока проклятая не идет и с места; стану стягать, а она лягать, то и принужден буду весть в поводу; а только сяду на сани, то же самое от нее выдет. Представьте, что во всю дорогу с нею мучился таким образом, коя до того меня доводила, что не рад был и жизни. Но как бы то ни было, доехав до места, и сменя поручика Мертеса, жил в сем станце выгодно, как от обывателей и донских казаков весьма был во всяком удовольствии, а особливо в пропитании. Случилось в сем месте страдать мне чудным приключением: парившись в бане, на правой руке у большого пальца, натерееши от веника пузырь, и пришедши из оной, не поставляя оного ни за что, продрал и воду выпустил; она, раздувшись, разболелась, что более месяца оною владеть не мог. Весною же проезжал в крепость Устькаменогорскую бригадир фон Фрауендорф, и по прибытии его в станец, изготовлены были рыба караси к столу, весьма изрядные и вкусные, которые ему совершенно понравились. Он, спрося меня, далеко ль и в котором месте оные изловлены? О коих уведомясь, как был человек весьма любопытный, приказав заложить лошадей [132] и ехать к озеру, куда собраны были казаки с небольшим неводом; прибыв на оное, изловя рыбы, чем был чрезвычайно доволен. В обратный же путь приказал мне сию дорогу или расстояние, далеко ль сие озеро, измерять шагами, что я, исполня с великим трудом, ему донес, и тем дело сие кончилось. Когда же полк Олонецкий со штабом прибыл в крепость Железинскую, тогда и я взят был в оную при роте у поручика Филиппова, но благодетели ко мне весьма были поручики из Кадетского корпуса Тюменев и Ивашев. В оной крепости, по головной у меня болезни, напала вошь, от чего вся голова была чудным образом наполнена, что ни промыть, ни прочесать оных было уже не можно, и доходило, что полковой лекарь приговор учинил обрить, но всякими образами было сие отвращено. Сего лета, по выздоровлении моем, командирован был в станец Татарки на трех плашкоутах, на коих и было по 6 человек людей, для привоза оттоль провианта муки, на которые нагрузи того провианта, вверх воды, не имея хороших снастей и парусов, великое претерпели мучение, посудить можно, что весьма расстояние хотя и не велико, но трудно, принуждены были, быв без печеного хлеба дней 5, ловить в речках рыбу, печь и брав ягоды, употреблять с мукою сырою, пусть говорят, что хотят; так что было, то прошло. Прибыв, однако, благополучно, выгрузя хлеб, сдал, и находился при роте, где в первый раз от поручика Филиппова при разводе за пъяного драгуна принужден был вытерпеть палкою один жестокий удар. В сие лето от ветренной болезни, иль, так называемой, язвы, множество померло людей и пало в полку лошадей, что не более осталось во всем полку до ста или еще менее. По прошествии 1761 же лета к зиме взят в крепость Омскую по-прежнему, для обучения к команде инженерной, где находясь, между прочим употреблялись так же и в караулы к генералам, как к Веймарну, а равно и к Фрауендорфу, а в летнее время к присмотру разных казенных строениев, коих тогда было весьма достаточно. Великие в сем годе продолжались и чрезвычайные жары, от чего так был возгустившийся воздух, как мгла какая, и чрезвычайно было множество больных, и язвило людей, и умирало, как примечательно от оной же скоропостижно, где и слуга мой Леонтий, который достоин сожаления, от сей язвы, называемой [133] черной, хотя великие об нем прилагали старания ко излечению, окладывая по распухлости его табаком и полагая в парное молоко, но ничем освободить не могли, умер.

1762 года генерал-поручик Веймарн отбыв в верхиртышские крепости, препоручил по себе командование помянутому Фрауендорфу. Строение же происходило: тюремной острог, провиантские в цитадели магазейны и для оных пристань выкладывалась фашинником, штаб и оберофицерских домов и множество, коих описать подробно уже не могу. Он, Фрауендорф, столько был жесток, немилосерд, а лучше сказать мучитель, что не устыдился одного дня до обеда пересечь плетьми, кошками, при своем присутствии, где должен был слушать вопль иногда и невинных, до 110 человек. Ходя за ним, ординарцы, всегда имели с собою орудия: кошки, плети, палки, грабли, вилы и тому подобное нелепое, который сколько по своей горячности и запальчивости, а более видно было от злобы, предвидя, может быть, по уведомлениям, к нему нерасположение, только было у него в употреблении: “бей до смерти!”. Такой жестокости и немилосердия уже я более нигде не видывал, что из последствия и конец жизни его оказал, что он, будучи в Иркутске губернатором, многие жестокости причиня разным честным людям и запытав одного солдата в присутствии своем в жарко натопленной бане, капитанского сына, коего на отца имел злобу, но узнав, что все его дела дошли в ясность вышним, скоро умер, не ждав определения оной. Он меня, при строении острога будучи, нашел самомалейшую неисправность, приказал бить фуктелами, а сверх того сам из своих рук, бив палкою по голове, проломил оную и правую руку перешиб, от чего выросла кость, но фистула, коя уже лет чрез несколько открылась, удержала растение оной; фистулу же имея на правой от того руке, видно по смерть мою оной пользоваться буду должен. По просьбе моей отпущен был в Тобольск, где будучи, подав об людях сказки к ревизии, находился там при команде резервной, в команде капитана Сойманова Афанасия Федоровича, и по вольности, от него данной, жил месяца два без всякой воздержности, утопая, по молодости лет, в разных распутных обстоятельствах, о коих всяк рассудить и знать может, что только может быть [134] поползновение для молодого человека, как гуляние и при том пьянство, а потом последовать уже жертвою Венеры и ее угождениям.

Сего 1763 г., мая 1-го числа, произведен подпрапорщиком. Декабря же 25-го числа, к сожалению всего народа всероссийского, скончалась государыня, императрица Елизавета Петровна, и вступил на всероссийский престол государь император Петр Федорович Третий. В его царствование манифестом отменено известно бывшее “слово и дело”, по коему великие несчастия несли и честные люди, кроме всяких преступников по злобе и случаям; учреждена вольность дворянства; сделал замирение Прусской войны, которая весьма жестоко, с великим государственным вредом продолжалась с 1754 г. Весною командирован был я с капитаном-поручиком инженерным Палицыным в крепость Ямышевскую, где все лето находился у перестройки крепости уже по прожекту. И как сего году в июле получен чрез курьера манифест о вступлении 28 июня на всероссийский престол государыни императрицы Екатерины Алексеевны, по чему тогда фон Фрауендорф сделал сумнительство и не шел к присяге, но бывший тогда за дежур-майора капитан полку Троицкого, Василий Алексеевич, князь Чегодаев, учинив собрание офицеров, намерился его арестовать и отослать в Петербург, которой уже почти принужденно, пошед в церковь к молебствию, присягал. Не мое бо есть, впрочем изъяснять хотя б я был и в состоянии, всех обстоятельств, происшедших при сей важной перемене, о котором уже, как из изданных манифестов, весьма ясно каждому видно. В последних же месяцах сего года генерал-поручик Веймарн взят в СанктПетербург.

В феврале месяце 1764 г. отпущен был я в Тобольск для свидания с дядею Угримовым, и в бытность мою в Тобольске, прибыл к командованию сибирских войск главным командиром генерал-поручик и кавалер Иван Иванович Шпрингер ⁶¹, к которому бывшие тогда унтер-офицеры отданы были на ординарцы, куда от него вытребован был из Омской и Фрауендорф. Будучи в Тобольске 2 недели, отправился в Омскую, а я, по просьбе моей, остался. По прибытии же в Омскую мая 1-го числа, по рассмотрению г. Шпрингера, с прочими произведен вахмистром и при инженер-майоре Малме отправились [135] в крепость Устькаменогорскую, где во ожидании генерал-поручика Шпрингера, пробыли две недели, и как делать было почти нечего, то Малм обучал меня для своего увеселения, практике, ходя с инструментом и по колышкам разные задавая к научению моему нравоучения; в коей командовал тогда премьер-майор Сибирского гарнизонного полку Копотов. В сие то время продавалась красная рыба по множеству, и как оную все ловили без изъятия вольно, такие осетры, из коего вынималось икры 30 фунтов от 6 до 10 коп. По прибытии Шпрингера и генерал-майора фон Фрауенфорфа, кой сего года был пожалован, прошли на реку Бухтарму, где я от Устькаменогорской чрез Алтайский камень до крепости, назначенной надолбами и рогатками, Бухтарминской мерял дорогу, но по видимости сего лета, весною китайцы оную выжгли; ибо только остались знаки их: лучные обломки и стрелы ломаные и прочие вещи мало весьма значащие, к их изобличению, где пробыли 11 дней. И я с сего места даже и по Верхнему Иртышу, в 6 местах между двух буераков снимал план, для положения прожектов, которой занимал в своей округе и вниз по реке Иртышу, назначенной в 10 верстах редут Березовский, а обратно уже до Устькаменогорской мостил по речкам мосты. Из крепости же Устькаменогорской обратно отправились по линии, где я и снимал со всех редутов, форпостов и крепостей планы. А прибыв в Семипалатную крепость, от многой ходьбы начали у меня пухнуть ноги, но бывший при нас в команде донской казак научил меня натирать оные мылом в жаркой бане, чем я от сего всегда и освобождался. В зимнее же время находился в Омской крепости у сочинения планов и наложения на оные прожектов, ибо к весне поехал с планами и прожектами от генерал-поручика Шпрингера в Петербург инженер-прапорщик Зеленой. В сию ж зиму к рождественской неделе учрежден от генерала был в чертежной, для полирования молодых людей, оперный дом, где и чинили представления разных трагедий и комедий под, смотрением и предводительством моим; причем на расходы со зрителей сбиралось довольно денег и употреблялись на разные платья и уборы ⁶².

Весною 1765 г. откомандирован для описания тракта Олонецкого полку, который переведен был с Иртышской [136] линии, из крепости Железинской, в город Кузнецк, и для того генерал-поручиком, как я был в том полку, чтоб мне свободнее можно было исправить порученное дело, переведен был в Ревельской драгунской полк. И прибыв в крепость Железинскую, явясь к полковнику Арцыбашеву, от коего взято мною команды 30 человек и вожатой; при мне же тогда находились два ученика, вахмистр Арпасий и подпрапорщик Вяткин. Выступили из Железинской мая 3-го числа, тракт был степью чрез реку Карасук и Баган, а вышли на реку Обь в деревню Кирзинскую, чрез дуброву Запрудину, до которой тракта оказалось по мере 424 версты. В сей деревне и Ординской стоял я с командою, доколь переправлялся полк чрез реку Обь, более 10 ней. Отколь, переправившись, шли чрез завод Сузунской и чрез реку Бердь и село Бачацское до города Кузнецка, всего тракта 1986 верст, а из Кузнецка уже не более, как человеках в 12, чрез реку Кондому и форпост Кузедеевский калмыками, где лежит дорога каменными горами и весьма лесными местами, называемою Чернью, до Бийской крепости 180 верст шли верхами 2 недели. По выходе из Кузнецка недостало хлеба, по случаю убившейся с горы Карчияку вьючной с толчею лошади; тогда дни 3, или 4, питались только кедровыми шишками. Пришед в Бийскую крепость августа 17-го числа, я находился в ней сентября по 20-е число, сочиняя тракту своему описания, журналы, абриси и карту, а сверх того командующий в оной генерал-майор Декалонг возложил мне сочинить и генеральную карту, как трактуемого, так и инженер-прапорщика Романовского, который шел с Луцским драгунским полком из крепости Ямышевской прямо степью до Бийской. В сие же время делал генералу Декалонту к 20-му числу сентября иллюминацию, вензель с короною и прочим приличеством, для набрания фонарей на столбах, прорезную из разных фонарей малеваных, который и долго еще меня продержал. Но по полученному к нему от генерал-поручика повелению, отправлен с почтою в Омскую, в котором проезде по Иртышской линии великой был недостаток, по случаю бывшего сего лета упадка великого, лошадям. Прибыв же в Омскую, препровождали зиму в сочинениях планов и карт и в представлениях трагедий и комедий с великим удовольствием. Сего же года [137] июля 20-го числа от приключившегося пожара сгорела до основания Иртышской линии крепость Устькаменогорская, старого строения с форштадтом, сущестовавшая с начала построения оной в царствование великого государя Петра 1-го с 1721 г. Которая построена потом уже большая по регулам фортификации, обнесенная земляным валом и рвами; в которой тогда командовал генерал-майор Александр Матвеевич Херасков. Он в оной крепости живучи с 1763 г., по молодости своих лет, многие чинил дебоширства, о коих, по его чести, описывать я не хочу; отъехал он в Россию в 1767 г.

Сего 1766 г. января 1-го числа произведен я прапорщиком и откомандирован был для строения крепости Ямышевской, в коей и находился, где был тогда комендант Федор Максимович Демьянов, жена его Анна Петровна из фамилии Копиева. Как отцы наши были весьма в дружбе, и он, Демьянов, женен восстановлением на степень жизни тетки Акулины Яковлевны и отца нашего; помня он сие их благодеяние, содержал меня, как сына, где я ни в чем никакого не имел недостатка. А зима препровождена таким образом, будучи в Омской, как и прошлого года.

1767 г. летом находился при строении крепости Ямышевской. В сие время принужденно мною сломан старый форштадт и выстроен на новом месте. В дистанции сей крепости везши донской казак на телеге выбегшего из киргизского плена каракалпака, который по неосторожности донского казака, задавя до смерти, бежал, но разъездною командою сыскан и содержался скованным в крепости Ямышевской. Который по ордену генерал-поручика Шпрингера в страх другим, повешен за форштадтом и часовнею, при самой дороге, коим поступком великой страх наведен был на всех киргисцев; и были смирны и спокойны. По наступлении зимнего времени генерал-поручик отбыл в Москву и за отбытием своим поручил команду генерал-майору Петру Андреевичу Девицу, у которого испрося увольнение, поехал я в Тобольск, а оттоль в Тюмень, где уже дядя Угримов был тогда воеводою, для свидания.

1768 г. прибывши в Тюмень в январе месяце, где будучи, согласили меня жениться в Кургане на дочери коллежского регистратора, Василия Петровича Яковлева, Настастье, которая была тогда от роду 19 лет. И [138] как я на то согласился, то дядя писал в Курган г. генерал-майору Павлуцкому Якову Степановичу, чтоб он сие сватовство привел в существо. Который о сем постараясь, согласил и дал знать с посланным для того нарочным слугою, куда уже и мы прибывши, в доме Парфентьевых того же января в 3-й день и бракосочетание учинено, в присутствии сего генерала и многих штаб и обер-офицеров отставных, в городе том на жительстве пребывающих, где, окончав три дня, как дядя и тетка уехали, а я с женою остался у своего тестя, который был еще тут комиссаром. Человек хотя достаточный, но уже обыкновенно, по старости лет своих, со скупостию в награждении наличными деньгами; впрочем, не могу жаловаться, ни в чем приданом не имел никакого недостатка, как платье, золотых вещах, жемчуге, серебре, по тогдашнему моему состоянию, было весьма достаточно. Ибо все в Сибири свадьбы основываются не так, как в России, на росписях приданого учетом, а полагаются всегда на честность отцов и матерей, что они, конечно, имея любовь к своим детям, без должного награждения по возможности своей, на оставляют, а, напротив того, каждому зятю по обыкновению ль, введенному на сие, или же по скупости, возглашают такими словами: “мы, дети, вас посмотрим, каково житье ваше будет, то и тогда наградить вас не оставим”. Изрядно сказано, но я сие себе представляю не инако по пословице, что “дорога милостыня во время скудости”, а после они же говорят: “Что их снабжать! Они, слава Богу, живут хорошо”. А в противном случае другой резон находят: “как живут, так и словут; а нам на мотовство их не напастись”. И выйдет, что взято то свято; а вперед, как удастся. Выехав от них через город Тюмень до Тобольска, где из оставленного или для сохранения, лежащего у Ивана Никифорова Борисова, имения взято мною из отцовского серебра образов, оловянной и медной посуды, и людей Андрея Девятерикова с женой и малого Виктора Котельникова; и скупя в Тобольске, по новости, что только необходимо уже было надобно, приехал в крепость Омскую на 3 упряжках; дорогою же в Абацкой слободе купил пару гнедопегих молодых и весьма хороших лошадей. В Омской же пробыв не более недели, поехал, в крепость Ямышевскую. Прибыв же в форпост Коряковский ⁶³, [139] писал Федору Максимовичу, коменданту Демьянову, чтоб он, по своей милости, снабдил меня подводами и повозками, по худости тогда дороги; он прислал тотчас коляску и лошадей. И так по приезде в Ямышевскую, хотя у меня прежде и была квартира холостая, но весьма уже по семейству моему тесна; были у него в доме недели две, поколь я не исправил для себя квартиры артиллерийского старого дома, куда перешед, начали жизнь свою основывать, с помощью благодетеля Демьянова, которому за его благодеяние и неоставление при первом случае, вечно должным остаюсь. Накупил лошадей, завел рогатого скота, птицы, употребляя людей и лошадей к ломке и возке соли, на прочие случающиеся поделки, весьма жизнь свою поправлять всяким заведением начал. А сверх того и, прилагая к тому свое попечение и труды, как для себя и коменданта многие вещи ему крашивал, золочивал и разные полезные показывал услуги, что все, по молодости лет моих, служило к моему исправлению; и жизнь свою препровождал с удовольствием. Не умолчу и сего, что первый год жены своей, кроме бригадира и коменданта, никуда не отпускал, и то вообще с коменданшей, или благодетеля же нашего бывшего при таможне комиссара Хворова жены, Авдотьи Егоровны, ибо все офицерские жены, будучи из низкого состояния, беднейшие, а к тому распутные, о которых уже я, будучи холостым, довольно по обращениям насмотрелся, почему все сие было для меня и несходно.

Из Москвы обратно прибыл генерал-поручик Шпрингер. В ноябре месяце проехал прибывший из Оренбургского корпуса в крепость Устькаменогорскую к бригаде генерал-майор Гаврила Петрович Черепов; он повелением своим приказал встретить его в форпосте Чернорецком, с коим уже по всей дистанции Ямышевской до форпоста Семиярского, который весьма изволил жаловать меня. При самом моем отъезде из Ямышевской с генералом жена моя начала к рождению младенца мучиться, чего я на первой случай по молодости никак не знал и не понял, а только считал, чтоб не остаться от генерала. По прибытии же в Чернорецк комендант Демьянов прислал нарочного ко мне казака с запискою, уведомляя оною, что жена моя 10-го числа ноября родила дочь, и весьма опасна в своем здоровье. [140] Сколько при сем случае был я порадован, а с другой стороны потревожен, не знал, что предпринять надлежит, но вечером, играя в карты, доложил о случившемся со мною приключении, который той же минуты меня уволил обратно. В коротком времени прибыл я домой; хотя, и в слабых силах, нашел свою жену живу и с рожденною дочерью, которую по нескольких днях окрестя, наименовал Екатериною, которая сего же года мая 10-го числа и умерла.

В летнее сего 1769 г. время трафилось в называемый семик гулять с приятелями по обыкновению в поле, где случилось быть тогда команды моей вахмистру Копейкину, и с его женою. И как мы все довольно были подгулявши, между разговорами вахмистр мой нечто мне сказал грубо, кое и было, иль лучше показалось мне несносно, ударил его один раз случившейся в руках моей тоненькой таволожкой по голове, и трафил по нечаянности чрез висок, от коего удара он, упав мертво на землю, был без чувства. Видя сие, мои приятели, оробевши, не знали, что и делать, а жена моя пришла от того в великий страх. Жена же вахмистра Копейякина начала вопить по мертвом своем муже, а тесть Копейкина Скоробогатой, отставной драгун, бывши тут же, с азартом меня весьма злословил убийцею. Который гвалт, хотя и старался я пресечь, но был уже против огорченных против меня не в силах. Привезли уже на телеге мертвого моего домой без чувства с великим воплем и рыданием, утверждая только меня единственно убийцею, отчего вся крепость пришла во удивление, Я же, сколько с запальчивости, столько от такового слышанного на меня злословия, огорчения, вошед к бригадиру фон Гилензбергу ⁶⁴, доносил в горячности сам на себя в убийстве. Оный, видя меня в чрезвычайном почти исступлении, послал со мною одного офицера, чтоб я, ушед на квартиру, успокоился. Копейкин же, быв несколько мертвым, очуствовавшись, был болен головою дней 10, которая у него от удара только распухла, и напоследок совершенно выздоровел; почему и положено мое обещание с самого того времени день сей семик никогда не праздновать и никаких веселостей не вчинать, что и по день сего моего описания сохраняю весьма строго со всеми моими домашними. Августа 1-го произведен поручиком. По просьбе моей [141] уволен был в домовой отпуск, в город Ялуторовск к тестю, где пробыв двунедельное время в великий пост и с женою, возвратился обратно в кр. Ямышевскую. Скончалась коменданта Демьянова жена Анна Петровна, а он был тогда в Тобольске, которую я, не похороня поставил в траясле; а как он приехал, уже сделаны похороны. В небытность его великие по смерти ее перенеся ненависти от родственника его, Ревельского полку капитана, Андрея Ушакова, который был ему, Демьянову, близок. Он думал совершенно, что Демьянов из Тобольска не возвратится, по некоторым неизвестным обстоятельствам, вошел в сбережение наследства, у коих был уже сын Петр тогда 12 лет. И как он, Ушаков, любил всегдашнюю подгулку, а мне определено было и отдан на руки как дом его, и сын со всем их имением от бригадира, ибо я был по милости Демьянова, как сын его, отчего и выходили, от меня на излишние расходы по требованиям Ушакова разные неудовольствия, что он, видя, что и его не до чего такого не допускаю, чем бы он только мог воспользоваться, обратился в Омск. А по приезде Демьянова, благодаря меня за все сохранение целости его дома, живши он только 6 недель, и как был невоздержан, пил запоем, делая в оном разные непристойные чести и летам поступки, вздумая жениться, и сам умер, коего довелось мне же схоронить. И по кончине его от генералапоручика Шпрингера велено, хотя и просился тот же Ушаков, мне, приняв все имение, учинить, что с оным должно, продать, долги раздать и прочее, что мною приведено к совершенному окончанию порядка.

Лишь только прибыл 1770 г., я в Ямышев из домового отпуска, получил повеление ехать мне для строения крепости Железинской, куда собрался, как уже и дорога весьма зимняя была худа, с великим трудом; по большей части рекою Иртышем ехавши с опасностью, прибыл в оную марта 20-го. В сей крепости имел я великое удовольствие в жизни, а особливо приятством коменданта Вильденгейма ⁶⁵ и жены его, Марии Ивановны.

Сего года 1771 ушли из-за Волги волжские калмыки под предводительством наместника ханства Убаши, разоря по Волге многие селения и захватя многих русских людей, слишком оных до 50 тысяч; прошли Киргизской степью, чрез реки Улкояки. И, перешед уже степи, [142] приближась к великому озеру Балхашу, лежащему близко, к Великой Бухарии и китайской границе, ошибкою трафили на великие пески, от чего много оных побросано за упадком лошадей; и по нападению киргизского Аблай-салтана многие разграблены ими и взяты в плен. Они, бросясь, сколько возможно было, ушли в китайские границы, а оставшие остались добычею киргиз, будучи уже не в силах от оных оборониться. Весьма много оных выменено от киргиз купечеством в Россию; а по довольным известиям, что все начальники калмыцкие китайцами истреблены, и они не так, как прежде, были совокупно, разбиты по разным селениям, дабы впредь не могли они сделать такой же измены, каковую они от них вытерпели и в 1756 г. от князя их, Амурсаная ⁶⁶, который, вышед в Россию, умер в Тобольске; а они уже выходили в разные времена, а последние князья великим кошем в 1758 г. Генерал-поручик Шпрингер в начале сего года скончался, а принял командование бывший в Устькаменогорской генерал-майор Станиславский Сергей Кирилович. Он за ушедшими калмыками собирал с полков по 3 эскадрона войск, квартиру имел для войск в Шульбинском форпосте. Выведши войска все под камень Дербугатай, вверх по реке Чар-Гурбану, в 70 верстах, подряжал ставить на них провиант и фураж, поморил было всех людей с голоду, кои, ничего не сделав, стояли в степи напрасно. Но даже проходили войски по заречной стороне за калмыками ж из Оренбургского корпуса при подполковнике Андрее Рычкове. Он же, Станиславский, сделал представление в Иностранную Коллегию о перепуске киргизов с их табунами на российскую сторону единственно по знакомству с ними, из одного только лакомства, которое в предыдущие времена открылось великим вредом и неспокойством по линии; сделан же был на драгунские полки подряд на поставку сена к совершенному вреду вошедших в сей подряд частных людей, а к своему погублевию, что напоследок открылось ему великим несчастием. А напоследок, предвидя все свои распоряжения тщетными, зарепортовал в Коллегию, что калмыков преследовать не мог единственно по слабости войск драгунских полков, почему по сей его рекомендации и учинено расформирование и сделаны гарнизоны к великому всех несчастию и легкие полевые команды пешие [143] которое, и воспоследовало 1772 г. февраля 1-го. Множество по сему формированию осталось за комплектом офицеров весьма достойных, кои в гарнизоне награждены чинами, в коем числе и я капитаном. Но будучи года три на поруческом жаловании, сколько было нашего о сем сожаления, что поступили в такую вечную, по неволе нашей, службу, что уже описать не можно; для чего и поступил я, по просьбе, в Петропавловский батальон. Но как должность инженер-офицера снята не была, то и остался при оной и в батальон отпущен не был. Формирование же 1773 г. делал по полкам Станиславский генерал, где по видимости от драгунских полков многие вещи пропали без употребления безгластно. Сего лета трафилось со мною странное приключение, которое здесь я описать подробно намерен. Вдруг начала у меня болеть голова, что и несколько уже дней продолжалось. Я, желая сие прервать, поехал для осмотру земляной работы в форпост Осморыжский, ибо тогда мне было препоручено иметь смотрение за работами как Железинской дистанции, равно и до самой до кр. Омской, куда часто очень езжал, когда только была мне надобность и позволяло время. Но бывши в оном, болезнь моя наиболее усилилась, что видя, возвратясь обратно за Железинку, и по утру не мог уже встать и с постели, призвал лекаря Федора Ивановича Меера. Согласясь с оным, пустил из руки кровь, но как он видно секцию сделал весьма малу, то кровь, вошед во движение, заперевши секцию, остановилась, от чего сделался великий обморок. Лекарь, видя сие приключение, по обыкновению, спрыснул водою. Очувствовавшись, одним моментом пожелтел я весь, так что и кровь во мне была желта, белки у глаз, но даже и зубы, все пожелтело. С самого сего начала потерял я аппетит к пище и питию, чтоб оно такое ни было, и начал напоследок изнемогать в силах и сохнуть день ото дня; и в такое пришел изнеможение, что уже шатался, ходя по горнице, тосковал, а о чем, и сам не знал. Лекарь Меер сначала, хотя и употреблял лекарства, но, не видя никакой пользы, отказался. Не осталось более что предпринять, как лечиться вольными знающими людьми, кои употребляли разные симпатические лекарства с примечаниями, как смотрением в воду на живую щуку и прочие таковые нелепые, что уже и описывать, [144] по мелкости их, не стоит трудов. Напоследок, видя себя в крайнейшем изнеможении, сделал переписку в Омск к штаб-лекарю, изъясняя все мои подробно приключения. Который, сделав рассуждение, предписал лекарю Мееру, чтоб он, сделав слабительные кашки, давал их по 8-ми в сутки. Употребляя сие, зачало гнать потом и уриною желчь, но с великим изнеможением; продолжаясь таким образом 2 месяца слишком. В один день трафилось после полдня войти в спальню, где, думали, я уснул, и увидели лежащего меня с полыми глазами без чувства и дыхания, пришли почти в беспамятство, и не говоря ни слова мне, да хотя б и говорили, то думать должно, я б сего не чувствовал, послали за лекарем. И как он уже пришел, то намерен был, видя в таком положении, просить холодной воды, чтоб меня спрыснуть; но благоразумнее жены моей до того его не допустило. Лежав я в таком положении более двух часов, а жена и лекарь, сидя весьма тихо, смотрели. Очувствовавшись же и увидев же лекаря, сказал ему: “Что, и вы здесь?” и попросил у него из табакерки нюхать табаку, которого, по слабости моей, уже и не употреблял более месяца. И с того сасого времени начал выздоравливать и пить редечный сок с вином, который придавал аппетит к пище, но совершенно уже выздоровел не ранее, как чрез два месяца. В летнее время великий претерпели упадок лошадей от обыкновенной ветреной болезни и скота, где и пало собственных моих лошадей 11 и не осталось ни одной.

В сем годе 1774 никаковых примечания достойных деяний не происходило, как только прибыл к командованию Сибирским корпусом генералпоручик Иван Александрович Декалонг ⁶⁷.

В сих годах 1775, некто донской казак Емельян Пугачев, объявя себя [Петром] Третьим императором, собрав к себе великие партии бунтовщиков, и разоряя многие великие города, как Казань выжег, Оренбург долго держал в осаде, и многие селения разоряя в России и Сибири. Которого от Сибирской стороны удержал войсками генерал-поручик Декалонг, разбив его под крепостью Троицкою; отколь он бросился в Казань, и ее выжег, и многие города разорил со уроном многих честных людей, коих он казнил и весил, а особливо дворянство и воинских начальников. Напоследок бежал на [145] Волгу, где его догнал, разбил и поймал гусарский полковник Михельсон ⁶⁸, за что он, Пугачев, в Москве четвертован. Во временах же сих тяжкая была Турецкая война и великий мор в Москве, а напоследок бунт, при коем убит бунтовщиками и преосвященный Амвросий. Тяжкая Турецкая война столько не погубила в России народа, как сии неспокойные бунты. В январе месяце, по просьбе моей, уволен был я в отпуск, в котором был в Тобольске, Тюмени и Ялуторовске и, видевшись со своими родственниками, возвратился обратно в крепость Железинскую, привезя с собою отцовскую серебряную, медную и оловянную посуду, которую уже по собрании общем в 1776 г., в Семипалатной крепости разделили добровольно и безобидно. Февраля 4-го по полудни в 7-м часу началось лунное затмение верхней части луны и простиралось до половины, которое сошло в 8 часов 15 минут; ночь была ясная и ветер тихой от SW.

Генерал-поручик Декалонг 1776 г. отбыл в С.-Петербург, оставя повеление свое оставшему по нем генерал-майору Антону Денисовичу Скалону ⁶⁹, чтоб откомандировать меня в крепость Семипалатную для заложения оной вновь по прожекту и строения, куда я, получа повеление, в скорости, оставя жену и детей, дабы [146] не растратиться своею экономиею в Железинке, отбыл, и приехал апреля 4-го числа с великим уже трудом. В которой был комендант полковник и кавалер Илья Тимофеевич Титов. Из крепости же Железинской взято было мною туда колодников 40 человек, где был святою неделею во всяких приуготовлениях к строению новой крепости и заведению, к чему и потребно было довольно надобностей, куда и переехал с командою апреля 18-го числа выше старой крепости в 16 верстах, у самых семи чудских палат, о которых по приличеству, в последующем 1785 г. ясно опишу топографически, где только была одна маяшная изба. Команды же всей командированной было Семипалатного батальона солдат 25, башкир с лошадьми 100, служивых тобольских и тюменских татар 50, ссыльных колодников 200 человек; то как сим командам жить было негде, сделали плетни, а для печения хлебов в семи чудских палатах печи, в коих до постройки казарм и жительствовали. Крепость же заложена мною при инженер-капитане Авраме Семеновиче Квашнине мая 18 числа, где я заложил в самый Троицын день и собственный для себя дом. Июня 29-го т. е. в Петров день, бывшего при солдатской команде капрала Малцова, шед с меновного, колодники Вьюгов и Кошкин, будучи пьяными, убивши, спрятали под карчу в воду в речку Семипалатку, который найден в 3-й день по приезде его отца; колодники высечены [147] кнутом, а он в знак поминовения сына приложил к церкви колокол в пять пудов. Жена приехала с детьми и людьми июля 10-го дня. Сентября 10-го дня случилось великая и необыкновенная буря от SW, началась по полудни с 12-го часу и продолжалась до 6-го часа по полуночи, от которой произошли великие и многие повреждения строениев и лесов, коих бы описывать весьма было много. А в Барнауле все фабрики и заводы поломало, и было так темно, хотя сие происходило днем, а свету не было. В сие-то самое время в С.Петербурге было великое и опасное наводнение. Прибыл к командованию корпусом, генерал-майор Николай Гаврилович Огарев, и генерал-майор Скалон отставлен генерал-поручиком, который, будучи в крепости Устькаменогорской, в 1777 г. скончался. Не оставляю внесть сюда одну полученную мною записку, которая изъясняет бывшее апреля на 24-е число сего года над городом Челябою явление. Во-первых, сошедши с небес в подобие снопа мощного огня и ниже облаков на воздухе исчез, от коего произошел дым, сперва прямою веревкой, а потом извиваясь суставами на подобие скорпию и с головою; во-вторых, ночью блистанием неизреченного огненного света; всем слышно было ужасный барабанный бой и пушечный звук, а потом стреляние из мелкого ружья.

По заведении 1777 г. крепости Семипалатной вновь, была во всем чрезвычайная дороговизна. Поручено мне было завесть еще, по повелению генерала Скалона, пильную мельницу на отысканном месте на речке Березовке, к которой был из Барнаула выписан плотинной мастер, унтер-штейгер Тихобаев. Который хотя оную сделал, но действие ее было весьма слабое и не стоющее работы, которая уже года через 3 приведена в существо ссыльным колодником Вьютским, имея не одну по сие описание перемену в перестройке. Но напоследок укреплена, и пристроено два постава мушных и толчея. Сначала заведения коей определено из ссыльных для работ поселить 30 семей, дабы они и пашню имели, но оные по времени все в разные ушли откомандирования выпуском на свое пропитание; а ныне осталось три двора, а исправляется работа с командированными людьми и лошадьми. Заложена каменная церковь фундаментом, для освещения которого приезжал [148] из Омской крепости протопоп Федоров, по данному ему указу от преосвященного Варлаама, епископа Тобольского и Сибирского. Которая церемония со всеми обрядами совершена августа 15-го числа, о построении которой со всеми обстоятельствами как по погорении и второй перестройке в крепости Семипалатной сочинена от меня летопись, коя и находится в церкви: желающий до чтет тамо подробно.

В сем 1778 г. достопамятных никаких происшествий не запримечено.

В 1779 г. примечания достойного вам ничего не случилось, как одна чрезвычайность, что марта 11-го дня с утра была умеренная погода, а с 11-го часа восстала великая буря со снегом весьма мокрым, а в вечер и ночь при такой же погоде чрезвычайный мороз, от которой в проезде из Старосемипалатной крепости безвестно пропал кузнец 1, познобленных найденных привезенных солдат 2, колодник один, а в крепости во дворах замерзло лошадей 2, рогатых скотин 3, а у киргизцев много скота погибло, а особливо баранов, коих заносило в низких местах снегом и в лощинах поломало юрт; и множество людей пропало безвестно. А 12-го великий мороз и от 7-го до 10-го часа было от солнца разное представление в разнообразных отсветах, кругах и полуциркулях, разными цветами, показывающимися как синими, желтыми и красными.

Прошел сей 1780 год, что ни какого замечания мною не положено.

В июле месяце 1781 г. командирован был, от генерал-майора Огарева, я к нему, по сообщению от тобольского генерал-губернатора, Евгения Петровича Кашкина, до Коряковского форпоста, для описания соляных озер и сочинения оных карт, кое от меня тогда же по возвращении моем и было представлено.

Января 2-го 1782 г., послан был, по секретной экспедиции, посланником с письмами киргиз-кайсацкой Средней орды ко владельцу найманских родов, Абулфеис-салтану, куда отправились в степь верхами и продолжали путь по степи, переходя каменные горы, как Дербугатай на речке Чар-Гургане, Сазык-Куль и Аркат. Вострые и весьма примечания достойные горы, каковых я весьма видал мало; на самых вершинах гор они как нарочно выкладены из круглых весьма камней один на [149] другой, и что выше, тем менее величайшей вышины. На которые покусился всходить, но хотя вперед весьма свободно, но обратно спустились с великой трудностию не доходя еще и половины всей высоты, на коих растет мелкий сосняк и осинник, до камня Чингистау, в котором он имел свое зимнее кочевье. Команды при мне было: казачий капрал 1, казаков 10, толмач 1 и два вожатых кирпизца; где всего вперед и обратно препровождено времени по 23-е января; и благополучно прибыли" обратно. О приеме их, обрядах и прочем я уже описывать умалчиваю, поелику как сей народ довольно уже известный.

Апреля 30-го числа закрыт от китайцев Кяхтинский порт сверх обыкновенного с 3-мя пушечными выстрелами, но по каковым-то обстоятельствам, хотя я частию изъяснить бы мог, но до меня сие не принадлежит.

Собравшись 1783 года ехать в Тобольск, по просьбе моей, был от генерал-поручика Огарева отпущен, взяв с собою сына Петра и из крепости Омской проехал прямо в Ялуторовск к своему тестю, где проживши неделю Рождества Христова, поехал к тетке, Акилине Яковлевне, в деревню, Взят же был со мною и младший брат Флегонт. У которой будучи, к несчастью нашему, учинившись в господском ее доме пожар, вреда много причинил сгорением кухни, бани, завозни с экипажем. Пробыв у нее неделю, имел случай быть на Успенском винном заводе, который тогда был господ Погодяшиных, в коем виделся с управителем, майором Иваном Васильевичем Черкасовым, который по родству доводился мне дядя. В сию бытность тетка Акилина Яковлевна сыну Петру благословила животворящий крест серебрянный с мощами. Проехавши оттоль в Тобольск, стоял на квартире Петра Федоровича Плотникова. В котором был уже губернатор Григорий Михайлович Осипов, и восстановлен уже был образ нового правления; где я, будучи, разделил с братьями Афиногеном и Флегонтом людей, оставших отцовских и живших в деревне столько лет по шерти матери нашей с 1759 г. Не имев над собою смотрения и не видя господ, при воспоследующей сего года ревизии, взбунтовав, многие подавали челобитные, называя себя вольными людьми, что было мне весьма трудно ходатайствовать; из коих на мою часть достались Степан Захаров с женою Василисою и с [150] детьми Григорием, у коего жена Прасковья и дочь их Марина, и дочь девка Степанова Татьяна; Андрей Девятириков с женою Феклою; Степан Павлуцкий с женой Аксиньей и детьми сыном Кирьяком и дочерью Натальею; Антон Гусев с женою Авдотьею, и детьми их, с сыновьями Петром и Федором, дочерями Анной и Маврой, и Иван Иванов Ваулин внук. Которых с великим трудом, приведя их в страх и показав им, что есть их господа, отправил в крепость Семипалатную с бывшим со мною Семипалатного батальона капралом Кочевым. Я уже не утруждаю никого слушать обстоятельства, кои происходили с губернатором Осиповым о сем переводе людей, а только уже он от меня услышал, что они в Омской крепости, где подав в гражданскую палату челобитную, просил об исключении их по Колыванской губернии. А по прибытии моем обратно в доме, подал прошение в гражданское правление, по которому они сего года с 1-го июля причислены, и я начал с начала ревизии вносить подушные и рекрутские деньги бездоимочно. А Тобольская губерния, имев о сем многие переписки, выключила уже их в 1787 году, с которого определения в делах моих и копия есть. Рассуждая же я о них, что с ними делать и что начать, решился, и по неволе, видя, что поселенные ссыльные на пильной мельнице разными случаями выбывают и остается их уже немного, мною же по некоторому обстоятельству было куплено пашни в дачах их у одного колодника две десятины с хлебом, где я уже года три пахал и прибавил распашкою земли довольно, а к тому же и место мне дозволяло. Высмотрев я оное, купив три дома, приказал им перевозить на устье реки Средней Березовки в Великий пост на четвертой неделе и перевел их туда на пустое место, где уже имел удовольствие видеть их живущих на святой неделе, по новости хотя не так исправно, но своими домами, снабдя их каждого лошадьми, рогатым скотом, баранами, свиньями, курами, всякою домовою посудою и некоторыми, как для строения и домового устройства материалами, хлебом и харчевыми припасами, что они, по истине скажу, никогда так не живали. Поселил, где была прежде сего деревня государственных крестьян Ляпунова. Великого сие мне стоило труда приводить распутных сих людей в порядок, кои еще мыслили иногда, что [151] они вольные и будут еще моим коштом доставлены обратно в Тобольск. Однако же я, имев о сем великодушие, сносил все без роптания, а только приводил к обзаводству, к хлебопашеству и трудам, кои несносно им казались. Хотя довольно было посеяно разного хлеба, но к несчастью моему, на 15-е июля, быв великий иней, хлеб весь обморозил, так что ни одного зерна не сняли, а солому выкосили. Тогда-то я узнал, что мне делать и что вымышлять к прокормлению их. Был в хлебе недостаток и великая во всех местах дороговизна, так что многие по деревням от голоду метали своих детей, не имев ни малейшего пропитания, а особливо около Тобольска и прочих мест, великий был голод и с великою трудностью находили уже разные средства к своему пропитанию, то я, разнообразно стараясь оных пропитывать, сыскивал средства.

Сон. Настоящего сего 1783 г., июля 6-го числа хотя никакого я не имея никогда суеверства, как называются бабьи басни и запуки, которые верят снам и их толкуют, ни каковых замечаний никогда не полагал и впредь не намерен, но как сие случайное трафилось и редкое сновидение, которое здесь и описать намерен. В полдни после стола, по обыкновению и привычке, для отдохновения только прилегши на постелю, но спал ли я или был в исступлении, не понимаю, представилось, что начался благовест в большой колокол и напоследок звон. Мы всем обществом представились в церкви, в приделе Антония и Феодосия, и я, по обыкновению моему, стоял, на крылосе. Вдруг открылся весь иконостас, так как бы какая завеса, представился священник на престоле, совершая святые тайны, откровенно; стоящие же на крылосе петь начали песни. Потом священник, ударяя в ладоши, зачинал припевать и ногами притопывать; комендант и народ, видя сие, последовали тому же, и составилось не церковное уже служение, а великая пляска и песни, кои продолжались до того, что казались уже все от сего утружденными. Потом священник, приступи к престолу, соверша тайны, взяв потир и вышед как бы с переносом, и взяв потир обеими руками, из оного разбрызгал по всей церкви и алтарю, а напоследок, взяв величайшую метлу, ходя по всем местам, разметал и растирал. Чудное сие происхождение так бывших тогда озлобило, что оные, оставя все свои песни [152] и пляску, обратились на великий шум и бегство из церкви, отчего в таком беспорядке и я, разбудясь, находился долгое время в страхе, даже и с потрясением всех моих чувств, и был безгласным, насилу мог очувствоваться. Чудное сие воображение, не хотел оставить, чтоб для памяти не записать. Гг. медики утверждают, что бывают такие воображения, когда человек засыпает, не успокоя своих мыслей и чувства, и оные, по нечувствительности вкрадываясь в мозговые нервы, действуют всякими таковыми воображениями. Но я не медик, всего того не ведаю, а знаю, что приснилось мне, без всяких моих мыслей.

Открыта Семипалатная крепость по высочайшему учреждению Колыванской губернии городом октября 10-го числа, торжественно с пушечного пальбою и со всеми обрядами, введением судей в присутственные места комендантом, полковником и кавалером Титовым. К коему торжеству делан мною щит, вензель с короною и надписью, многие пирамиды с висящими гирляндами, и освящен был город многими и разными огнями и фейерверком, и был великолепный стол и бал.

Января 6-го числа, 1784, по полудни в 3-м часу, было чувствительное землетрясение, так что в каменной церкви, отчасти в сводах, а особливо в холодной, в алтаре, у горного окна, внизу, сделало сседину и печь во многих местах сенула; продолжалось не более двух минут, следовало же от NOW. Июня 24-го родился сын Павел.

Как сей 1785 год происходил без особо дальнейших деятельностей, то в оном и достойных примечания дел не описано, а только здесь скажу: августа 17-го родился сын Александр.

Должность инженер-офицера начинала мне уже скучить с 1780 г.; от которой хотя я уже и многократно отзывался и просил о смене корпусным, что до того доходило, что писал партикулярно и генерал-поручику Огареву. Причина же тому была, что я определен был в крепости в должности дежур-майора, правил пограничною канцеляриею по повелению генерал-поручика Огарева, и все, как пограничные, равно и киргизские, дела по дистанции Семипалатной заведовал, что бывал всегда в разъездах и великое нес беспокойство. А в крепости по тому же всякие разные строения, и особливо [153] церковные, и укрепление крепости, было весьма в тягость. Как уже люди рабочие пошли на плакат и на учет, письменные дела отягощали, но сколько ни старался о сем, но не мог ни от чего избавиться. Но вышли к приключениям моего несчастного искушения великие еще неспокойства, коих я не премину, как оные в сих годах меня весьма терзали и беспокоили, оставить без изъяснения. В прошлом еще годе проезжая Колыванской губернии Экономии директор Олин, прибыв в крепость по новости, как оному совершенное о всем знание иметь должно, то оный, нашед меня к тому весьма способным, просил, чтоб съехал я с ним до старой крепости и пробыл сутки трои, чтоб получить было наиболее о всем сведение. Согласись я, говаривали о многих случающихся и прежде бывших деяниях, и он, подговаривая меня перейти в штатскую службу, обещал постараться, чтоб я занимал место губернского инженера.. Однако в рассуждении носимых мною милостей от моих всех командиров, хотя и быв гарнизонным капитаном, но по должности и поведению моему известным противо прочих моей собратий, а особливо имея уже всякое обзаводство, страшила меня весьма сия перемена; ибо довольно из опытов предвидел я, что все поначалу учреждения, вышедшие в штатскую службу, были почти несчастливы, и редкий оставался спокоен. Он,. заметив меня во многих моих должностях определенным и возложенных столько должностей, по дружбе своей прибавил штатскую должность следующим образом, намереваясь, как видно, обольстить меня сею, привлечь, чтоб я уже и в службу их согласился. По перенесении уже из старой в новую крепость всех имуществ казенных, оставалась только одна пограничная, таможня со своим имуществом не переведенною. Писали они из губернии года три комиссару Хворову, чтоб он, наняв подводы, представил казну в уездное казначейство; но как денежной казны довольно было у них. расхищено, то оный чинил о невозможностях разные представления, а к тому же видя и торги тогда бывшие еще в совершенстве и заметя, что пошлинный сбор простирался каждогодно не более 500, 600, а редко 1000 рублей, что все видно предположа на замечаниях, он, Олин, в присутствии Казенной палаты вошел докладом, что по необходимости и обстоятельствам замешанной таможни к восстановлению во оной упадков и приведению [154] в порядок, по замечанию его, достойным находится в крепости Семипалатной гарнизонный капитан Андреев, прося о определении на сие уважение. Постановя по правилам постановление, дали указ, чтоб все замешанные дела оной таможни привесть в порядок и в сборе пошлин учинить приращение, прислав ко мне за надзирателя подканцеляриста Гилева; по коему и вступить был принужденным августа с 15-го того 1783 года. И как вышли все дела на ревидацию опечатанием казенных имуществ, явилось в недостатке, оставя говорить о прочих обстоятельствах маловажных, до 2000 казны, из которой отдано мною в Ямышев капитану Хатину до 3000, а прочия доставлены в Уездное казначейство, а ненайденные разнообразно прилежностию моею по сей части взысканы и внесены все с комиссара Хворова и прочих, не доводя их до суда, чем кажется бы совершенно быть можно и довольной губернии, что в коротком времени все то исполнено было, что прежде и в три года не сыскано. Принявся по сем за торговые дела, сделав записные тетради о променах, выменах купеческих товаров, и ноября к 1-му, собрав пошлин слишком 2000 рублей, внеся в уездное казначейство, дал знать палате, что там тогда же почли за удивительное, но недовольно того, зачали уже отчету требовать и каждомесячно. И поелику по новости сего мне еще обработать было не можно, отозвался я, а поступил найдалее моим смотрением. Теперь я и скажу, что всякое дело требует осторожности. Оставшиеся таможенные служители, как остались все прежние, видя, что все дела потекли не по их власти, следовательно, доходы их уменьшась, и вовсе прекращались, ибо все уже шло на верное, плут ларешный, который и прежде, расхищая казну разнообразно, украв из числа собранных в таможне ассигнацию и многие неистовства делая, с коими поступать начал я не по Хворову, садя их под стражу, наказывая хлебом, водой, что показався совершенно несносным и видя кругом себя в воровстве, решился, украв из под таможни тетради записные, бежал чрез пильную мельницу за бор и в Барнаул, найдя в них в свое оправдание помаранные и похеренные места, предстал с доказательством. Что же теперь я вам скажу? Вы думаете, что, видя губерния таковые мои распоряжения и приращения и явное их [155] воровство, и получа мои о сем рапорты, сделала какое уважение? Нет, не то. Она, приняв его вздор, определила следствие, которое двукратно было и продолжалось немало, что видя я, что сущее належание по видимости доказателя, коему все законы уже верить не позволяют, мучили меня сим следствием даже до подания моего к той Комиссии с прописанием всех обстоятельств 1784 г., февраля 5-го числа рапорта, которое уже потом, по представулении всего дела с возражениями, потихло, и что воспоследовало, поднесь неизвестно. Генерал же поручик Огарев, будучи о сем извещен, весьма гневался на меня, сочтя, что я сие правление принял на себя чрез мои происки, но в проезд его сего лета в Устькаменогорскую, по объяснению моему, успокоился, и нашел средство отлучить меня от сего. И как декабря 8-го дня, по сообщению к нему от генерал-губернатора Якобия ⁷⁰, велено избрать знающего и способного человека для сочинения по именному указу гистории о киргиз-кайсаках, то он в сию экспедицию употребя меня, от коей я 10-го числа декабря отрешился, дав знать губернии, что я откомандирован в следствие именного соизволения к исполнению порученной мне комиссии. Оставя таможню подканцеляристу надзирателю Гилеву, отбыл прежде до Устькаменогорской крепости, а, обратясь оттоль, пробыл для таковых же собраний в Семиполатной дней 10, поехал по линии до Омской. А по расчетам годовых, собрано всей суммы по новый год 4600 слишком рублей; но я совестно утверждаю, что ежели б сей годовой расчет был мною окончен, то наверное быть могло гораздо превосходнее. Проехав Омскую, был я в Петропавловской крепости трои сутки, где и первый еще раз виделся с генерал-майором Николаем Савичем Федцовым. Оттоль проезжал до крепости Пресногорьковской, и по сути быв в Кургане у тестя, где он был уже за соляного пристава; и пробыв у них неделю, возвратился в Омскую, где по собранным мною обстоятельствам и сведениям, сочиня порядком гисторическим и предав на рассмотрение генералу Огареву, который был, впрочем, хотя добрый человек, но не сведущий никакого учения и понятия, представил себе за излишне, что сочинение мое было гисторическим правилом основано; приказал только выбрать к отношению их единственно краткие виды, [156] чем меня тогда совершенно огорчил; то что уже осталось делать приведенному в замешательство. Решился краткими терминами выбрать некоторые необходимые сведения, и тем сие дело окончил и в феврале месяце 1785 г., ему представил в Омск же.

Бывшее в сем году наводнение много вреда причинило, так что в Тобольске снесло водою 180 дворов, и был неурожай хлеба, и доходило до того, что ели мясо (?).

По представлении 1785 г. сего описания, отправлен был обратно в Семиполатную, где и находился при должности инженерской по-прежнему. Ноября 27-го, 28-го, 29-го, 30-го декабря 1-го и 2-го чисел при малом восточном ветре, продолжались такие жестокие морозы, что редко старые люди помнили; ибо множество и людей померзло. Так, в Устькаменогорском уезде и Змеевском руднике замерзло 27 человек; тоже птицы, сороки, голуби и воробьи померзли. Продолжавшаяся дороговизна с 1783 г. на хлеб весьма усилилась, так что жители здешней части имели весьма скудное хлебом пропитание; по тому же и сенами было недостаточно, отчего появился великий упадок скота. Июля 24-го числа командующий Сибирским корпусом генерал-поручик Огарев отбыл в Москву по просьбе в домовой отпуск на год с полным жалованьем, препоруча по себе командование генерал-майору Федцову. Сего лета ездил на Бухтарму кабинет-министр Соймонов, где поставлен бекет конных и пеших 100 человек при одном офицере, с коим были Колыванский губернатор Миллер ⁷¹ и заводов начальник бригадир Качка ⁷². Августа с 24-го на 25-е число, по полуночи, в 5-м часу в 1-ой четверти, случилось землетрясение, которое продолжалось не более минуты по примечанию от SO к NW, и слышен был самый малый и глухой подземный стук, но вреда никакого не причинило. Генерал Федцов проехал в Устькаменогорскую 24-го сентября, а 30-го обратился оттоль обратно. Он во времени своего командования имел намерение привесть линейных казаков в порядок, распределяя оных совершенно по полкам и сотням. 14-го числа сентября в Тобольске была великая буря, что со многих домов сорвало крышки, а с Теплого собора и Благовещенской церкви сломало кресты.

Прежде всякого 1786 г. происшествия намерен я [157] объявить о случившихся в годе воздушных явлениях и примечания достойных погод. Так, января 26-го числа, в ночи в 11-м часу, видимо было небесное явление: сперва показался вокруг месяца белый круг, а потом в самом месяце красный светлый крест и по обоим сторонам, переменяясь из белых в красные столбы и от одной по средине вдоль неба красная заря протяженная к SW вверху и в исподи маленькие столбики по тому с переменою, и под исподним столбиком наклонная дуга цветом подобна радуге, и под одним концом оной белый столб, от коего в отдалении весьма ясный полуциркуль, а по другую сторону столб же; которое и переменяясь в разные виды, продолжалось по 2-й час с полуночи. Февраля 17-го и 18-го была великая оттепель и дождь, коим весь снег согнало, но на 19-е число в ночь пало снегу с морозом и дорогу исправило, а на 24-е число сего месяца выпал такой великий снег, что никогда столько не выпадало. Декабря же с 23-го по 24-е число было лунное затмение, которое началось по полуночи во 2-м часу во 2-й четверти, и продолжалось 2 часа, при самой тихой и ясной погоде. Декабря 27-го по полудни [158] в 11-м часу слышно было землетрясение с подземным стуком весьма глухим, которое было двоекратно, следовало к NW, но потрясение было весьма легкое, так что в редких домах сие примечено было. По известиям, ко мне дошедшим, а сверх того уверили меня довольно и лично по линии хорошие люди, что все случающиеся таковые землетрясения некоторыми примечены в Ямышевской крепости и в станце Подстепном, а далее уже никогда не чувствительно, и самые замечательные люди об оном ничего не знают и не утверждают, хотя я и совершенно об оном сведать желал. В сем годе продолжались весьма сильные и долговременные жары. Сентября 11-го приезжал в Семиполатную крепость чрез завод Локтевский, Колыванский губернатор Миллер, а генерал-поручик Огарев из Бийской 14-го числа; и, будучи тут, разъехались, Губернатор 16-го, а Генерал Огарев 17-го числа. В Омск в сие бытие приезжали к нему киргиз-кайсацкой Средней орды каракирей-найманской волости Абулфеис-салтана сын Пупы и два его брата Агадай и Шамагмет, и при них старшины Актамберды и Байгара, и прочих старшин довольно, и простых киргизов человек до 100, а напоследок и Адиль-салтана сын Сама, Шанияз-салтана сын Камбар, кои от него все одарены разными вещами, и отправлены 18-го числа. 24-го числа сего месяца приехал начальник Локтевского завода подполковник Чулков, и 28-го отбыл до форпоста Убинского, отколь ездил за Иртыш, в степь Киргизскую, для осмотра руд и каменья. В достопамятство по благословении от тетки Угрюмовой сыну моему Петру креста со святыми мощами, который был тонок и уже ветх, в Тобольске сделан крест оный гладко под чернью, и риза по имевшимся в том кресте мощам написанным образам серебрянная, делана в Тобольске священником Василием Макарьевым. Сего лета случилось на торговом меновном дворе видеть странного человека, коего из любопытства моего спрашивал и получил ответ: родина сего город аравийский Медина, имя его Ажи, который был в Мекке, где и посвящен; грамоте весьма на арабском диалекте достаточен, от роду ему 27 лет, носил на себе рубашку стеганую на шерсти, называемою яида, а сверху капен не шитый, т. е., саван; ибо когда оный и умирает, то уже на онога платья никакого не надевают и так похороняют. Он шел чрез Персию в Бухарию, и был в Самарканде, оттоль [159] в Кокане, в Ташкенте, в Туркестане, яко во святом месте у гроба Хазрят Султана, в Аксуе, в бурутах, т. е. в диких киргизах, и по всем к полудню лежащим и к Бухарии принадлежащим городам. Вышед к киргиз-кайсакам и ходя по них два года, странствовал, ничего своего не имея, питаясь малейшим подаянием, весьма мало говорил, и, по видимости лица его, представлялся весьма постен и умерен. Выехав из степи на меновной, имев 2 быков, из коих тотчас одного отдал ахуну Шамурзе, бывшему из города Аксуя, а другого употребил в пищу для общества; уехал он с купцами, казанскими татарами, в креп. Св. Петра, а оттоль чрез Оренбург в Казань; и намерение его было, побывши в Казани, возвратиться обратно чрез Константинополь в Медину. Декабря 24-го числа, прибыв из Тобольска посыланный от Семиполатного батальона сержант Артемьев, привез от брата Афиногена хрустальной посуды, рюмки, стаканы, кружки, и синие чарки, и кружки саксонские довольное число. Год сей как был весьма жаркой, почему и урожай хлеба был весьма недостаточен, и была дороговизна.

Января 1-го числа 1787 года была делана мною из разных фонарей иллюминация, и была габвахта иллюминована. 4-го числа получен указ Военной Коллегии бывшему коменданту Илье Тимофеевичу Титову, в отставку, а на место его из Семиполатинского батальона из подполковников Матвей Иванович Генциг. Он прибыл в Семиполатную 31-го числа. 4-го числа января киргизские салтаны Кошум, Аблайхана сын; Агадай Абульфеисов с 40 человеками ездили к китайскому богдохану в Пекин.

Сего года именем “Письма одного гражданина к верному своему другу” сочинено мною на крепость Семиполатную топографическое описание, которое здесь и вносится.

Комментарии

56. ВАСИЛИЙ ЯКОВЛЕВИЧ МИРОВИЧ (1740-1764), подпоручик Смоленского пехотного полка, попытавшийся организовать в 1764 г. в России очередной дворцовый переворот в пользу заключенного в Шлиссельбургской крепости Ивана VI Антоновича (Улриха). Происходил из семьи потомственных украинских старшин, находившихся в близком родстве с гетманом Мазепой. Его отец Яков Федорович М. был сослан в 1716 г. вместе с остальными родственниками по именному указу Петра I в Тобольск на “вечное житье” в связи с изменой Мазепы (1709). В 1742 г. указом Елизаветы Петровны он был освобожден от принудительной ссылки и определен к службе. Его сын Василий Яковлевич жил сначала в Тобольске и учился вместе с И. Г.- Андреевым в школе у Сильвестровича, а затем обучался в гарнизонной школе г. Томска. Впоследствии, будучи армейским офицером, он попытался свергнуть с престола) Екатерину II. В ночь с 4 на 5 июля 1764 г. караульная команда Мировича, осуществлявшая охрану Ивана Антоновича в столице, захватила Шлиссельбургскую крепость и ворвалась в тюрьму. Но к этому времени претендент на российский престол был убит офицерами внутренней стражи. Мирович сдался властям, был судим, а затем казнен в Петербурге. (О нем см.: Быконя Г. Ф. Русское неподатное население, с. 83-86, 280; СИЭ Т 9 с 490)

57. ДЕНИС ИВАНОВИЧ ЧИЧЕРИН. Сибирский губернатор (1763-1780), сменивший на этом посту Ф. И. Соймонова (1757- 1763). После его ухода с губернаторской должности Сибирь была разделена на отдельные наместничества, просуществовавшие до начала XIX в. Список сибирских губернаторов, наместников и генерал-губернаторов XVIII-XIX вв. См.: Катанаев Г. Е. Историческая справка о том, когда и как построен город Омск. 2-е изд. Омск, 1996. Комментарии составителей, с. 51-52. Наиболее полный свод данных о них см. Amdurger E. Geschichte der Behordenorganisation Russland von Peter dem Grossen bis 1917. Leiden, 1966

58. СТЕПАН ДАВИДОВИЧ (ДАВИДОВИЧ) ЭРИСТАВИ (ЭРИСТОВ), князь, генерал-лейтенант, комендант Усть-Каменогорской крепости (1778-1799). Происходил из грузинского аристократического рода, близкого к Багратидам. Проживал в Усть-Каменогорске с 1778 по 1817 г., до дня своей смерти. Похоронен в Усть-Каменогорске (См.: Генеалогические сведения о нем: Степанова Н. М. О родословной горных инженеров Кокшаровых // Сплетались времена, сплетались страны. Вып. 1. Екатеринбург. У ГО. 1997, с. 107-108).

59. КАРЛ ФИЛИПП (КАРЛ ЛЬВОВИЧ) ФОН ФРАУЕНДОРФ, (FRAUENDORFF) (ум. 1767 г.), бригадир; с 1761 г. - генерал-майор. Сын прусского капитана Карла Филиппа фон Фрауендорфа. До поступления на русскую службу некоторое время проживал в Эстляндской губернии, где женился 13/I 1743 г. в имении Эррас на местной дворянке Маргарэт Элизабет фон Врангель. С 1757 по 1764 гг. служил на пограничных линиях Западной Сибири, в 1757-1760 гг. командовал войсками Сибирского корпуса, в 1761-1763 гг. был заместителем командующего Сибирским корпусом и пограничными линиями, а в 1764-1767 гг. - иркутским губернатором. Умер в Иркутске и там же похоронен. (О нем см.: Загорский В. Из быта и нравов Сибири XVIII в. // Сибирский архив. Иркутск. 1912, № 6, с. 157; Быконя Г. Ф. Русское неподатное население Восточной Сибири в XVIII - нач. XIX вв. Формирование военно-бюрократического дворянства. Красноярск, 1985, с. 101)

60. ГАНС ГЕНРИХ (ИВАН ИВАНОВИЧ) ФОН ВЕЙМАРН (WEYMARN). (1718-1792), генерал-поручик. Выходец из дворян Лифляндской губернии, уроженец о-ва Эзель. Сын Йобста фон В. и Евы Софии фон Фитингоф. В 1732-1740 гг. обучался в кадетском корпусе в Петербурге, затем служил в составе русского офицерского корпуса в Германских странах и в Швеции. В 1757-1758 гг. в звании генерал-майора находился на должности генерал-квартирмейстера русских войск у кн. Апраксина в Пруссии. В 1759-1762 гг.- командующий войсками на Сибирских линиях, в 1763 г. переведен в Петербург, в 1764 г. - посол России в Польше. С 1776 г. проживал в своем родовом имении Вольмарсгоф Лифляндской губернии, где и скончался 22/Ш 1792 г. Похоронен там же.

Считался в России одним из самых высокообразованных генералов своего времени. В начале 60-х гг. написал две оригинальных этнографических работы о казахском народе на немецком языке (“Записки о киргиз-кайсаках” и “Записки об эксплуатации природных богатств Сибири и ее управлении, а также о пограничных с Сибирью народах” (73 л.), которые до сих пор не опубликованы. (О нем см.: Военная энциклопедия. Т. 5. М., 1911; Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона, т. 10. Спб., 1892; Косвен М. О. Местная этнография Сибири, с. 15-16; DBL, s. 145-146; Jerofeeva I. Die Rolle der deutschen Diaspora in der Geschichte der russischen Kultur // Phonix. Almaty. 1997. № 18, s. 230-245).

61. ИОГАНН (ИВАН ИВАНОВИЧ) ФОН ШПРИНГЕР (SPRINGER) (ум. 1771), генерал-майор, с 1765 г. - генарал-поручик. Принадлежал к остзейскому дворянству. К сер. 30-х гг. окончил 1-й кадетский корпус, на военной службе - с 1738 г. До середины 50-х гг. имел чин полковника, с 30/VII 1757 г.. - генерал-майор. В Семилетнюю войну (1757-1762) был прикомандирован к австрийской армии, при Петре III был в течение нескольких месяцев шефом Белозерского пехотного полка. 3/Ш 1763 г. произведен в генерал-поручики с назначением командиром над всеми русскими войсками в Западной Сибири. В 1763-1771 гг. командовал Сибирским корпусом и войсками на сибирских пограничных линиях. В 1767 г. был награжден орденом Св. Александра Невского. Под его руководством велись работы по строительству новой Колывано-Кузнецкой пограничной линии в районе правобережной части современной Восточно-Казахстанской области и Алтайского края Российской Федерации. В 1763 г. заложил Бухтармннскую крепость в районе верхнего течения Иртыша, а в 1768 г. - новую Омскую крепость на правом берегу р. Оми, из которой впоследствии вырос г. Омск. Наряду с воинской службой выполнял обязанности евангелического проповедника среди генералитета (из числа иностранных военнослужащих) полевых полков, расквартированных на Сибирских пограничных линиях. Способствовал распространению европейских форм образования, культуры и искусства среди военнослужащих пограничных линий на территории современных Омской, Павлодарской, Северо-Казахстанской и Семипалатинской областей Казахстана, а также Алтайского края Российской Федерации; активно содействовал развитию торговых связей русского населения Западной Сибири с казахами Среднего жуза. Умер в г. Омске и там же похоронен на юго-западной окраине иноверческого кладбища возле Ильинской церкви. Могила изчезла в 70-е гг. XIX в. (О нем. см.: Словцов П. Историческое обозрение Сибири. Спб., 1844, с. 414-418; Золотое П. Генерал-поручик Иван Иванович фон Шпрингер // АОВ (Омск), 1877 28/Н, 15/III, 30/III, 15/V; Соколкин Э. Д., Долгова Г. С. Знатные земляки. Павлодар. 1971, с. 9; Вибе П. П. и др. Омский историко-краеведческий словарь, с. 302-303; Катанаев Г. Е. Историческая справка, с. 61; Schnurr, Joseph. Die Kirchen und das religioеse Leben der Russlanddeutschen. Evangelischer Teil., Stuttgart, 1978, s. 13.)

62. Здесь речь идет о таком важном событии в истории культурной жизни городского населения Сибири и Северного Казахстана, как создание второго в стране после Ярославского театра Ф. Г. Волкова провинциального драматического театра. В современной историографии 1764 год, т. е. время учреждения И. Шпрингером и И. Г. Андреевым “Оперного дома” в г. Омске, считается официальной датой рождения театрального искусства в азиатской части бывшего СССР. (См.: Ландау С. Г. Из истории драматического театра в Омске. Омск, 1950; Соколов М. Некоторые материалы по истории театральной жизни дореволюционного Казахстана // Известия АН КазССР, сер. обществ, наук. 1965, вып. 6, с. 95; Копылов А. Н. Очерки культурной жизни Сибири XVII - нач. XIX вв. Новосибирск, 1974, с. 228.)

63. ФОРПОСТ КОРЯКОВСКИЙ. В настоящее время г. Павлодар, административный центр Павлодарской области Казахстана.

64. АНТОН ФОН ГИЛЕНЗБЕРХ (ГИЛЛЕНСБЕРГ). В службе с 1737 г. С 15/V 1770 г. - генерал-майор, обер-комендант в г. Тобольске (1771-1779).

65. КАСПАР ОТТО ФОН ВИЛЬДЕНГЕЙМ. (ум. 21/III 1774, Санкт-Петербург), премьер-майор (с 25/VII 1765), комендант Железинской крепости (1770-1772). В 1772 г. его жена Мария Ивановна Н. убила ножом из ревности находившуюся в семье в услужении ссыльную “женку Анну, Иванову дочь”, т. к. та с “комендантом блудно жила”. Оба, комендант Вильденгейм и его жена были заключены под стражу и увезены в Петербург, где он и умер почти два года спустя. Жена же, после долгого разбирательства, 17 марта 1775 г. освобождена из-под ареста. Были наказаны в конечном итоге только их дворовые, обмывавшие мертвое тело, (см.: РГВИА, ф. 8, оп. 6, д. 20).

66. АМУРСАНА (АМУРСАНАЙ) (1722-1757), джунгарский владетельный нойон из рода Хойт. В период междоусобной борьбы в Джунгарии в начале 50-х гг. XVIII в. активно поддерживал одного из претендентов на ханский престол нойона Давани (кит. - Дебачи). Став правителем Джунгарского ханства, Давани в ответ на требование Амурсаны отдать ему половину страны, послал против бывшего сподвижника войска и разорил его кочевья. Осенью 1754 г. Амурсана бежал в Китай и обратился к цинскому императору за помощью. Цинский двор решил использовать его и других ойратских перебежчиков в качестве орудия для разгрома Джунгарского ханства. Обманувшись в надеждах стать всеойратским ханом, Амурсана возглавил вспыхнувшее в 1755 г. народно-освободительное движение в Джунгарии против Цинов. В 1757 г., это восстание было жестоко подавлено цинскнми властями. Амурсана бежал в Россию и там умер в г. Тобольске от оспы (см.: Кузнецов В. С. Амурсана. Новосибирск, 1980).

67. ИОГАНН (ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ) КЛАПЬЕ-ДЕ-КОЛОНГ (ДЕКОЛОНГ) (CLAPIER DE COLONGUE) (1719-1789), генерал-майор, с 1765 г. - генерал-поручик. Дворянин, уроженец Эстляндской губернии, потомок французских переселенцев из Андалузии. Сын Александра Клапье-де-Колонга и Анны Софии Каден. На, русской службе с 1733 г., в 1738 г. - офицер, со времени Семилетней войны (1757-1762) -инженер-капитан. В 1763-1777 гг. проходил службу на Сибирских пограничных линиях, в 1774-1777 гг.- командующий войсками на линиях и Отдельным Сибирским корпусом. Умер на родине, похоронен в с. Онтика Эстляндской губернии. (О нем см.: РБС. Т. Дабелов-Дядьковский с. 175-176; Личные архивные фонды в Государственных хранилищах СССР. Т. 1, М., 1962; DBL, s. 145-146).

68. ИВАН ИВАНОВИЧ МИХЕЛЬСОН (1740-1807), полковник, с 1797 г. - генерал от кавалерии. В начале 1774 г. был назначен командиром карательного военного отряда, направленного из Башкирии на Южный Урал для борьбы с повстанческими отрядами Е. Пугачева. Нанес ряд серьезных поражений повстанцам и преследовал их до Царицына и Черного Яра. (См.: Ореус И. И. Михельсон // PC. I876, т. 15).

69. АНТОН ДАНИЛОВИЧ СКАЛОН (1720-1777), полковник, генерал-майор, с 1776 г. - генерал-поручик. Потомственный дворянин, уроженец России, потомок семьи французских гугенотов, переселившихся после Нантского эдикта в Швецию. В 1710 г. его родители мигрировали из бывших остзейских провинций Шведского королевства в центральную Россию. В Российской империи фамильный клан Скалонов считался немецким, ввиду приверженности его представителей традициям немецкой культуры и генеалогического родства многих из них в разных^: поколениях с балтийскими дворянами-немцами. В 1765-1777 гг. А. Д. Скалой проходил службу на пограничных линиях Западной Сибири, а в течение 1773-1776 гг. находился на должности командующего войсками на Сибирских линиях. Умер в Усть-Каменогорской крепости (современный г. Усть-Каменогорск) и там же похоронен. (О роде Скалонов см.: Fleischhauer, Ingeborg. Die Deutschen im Zarenreich. (Zwei Jahrhunderte deutsche-russische Kulturgemeinschaft). Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt. 1986. S. 294). Во время своей службы в Усть-Каменогорске составил совместно с капитаном И. Г. Андреевым рукописный словник казахских терминов и выражений, ставший одним из первых в России русско-казахских словарей (см.: Булич С. Очерк истории языкознания в России. Спб., 1904, с. 434).

70. ИВАН ВАРФОЛОМЕЕВИЧ ЯКОБИ (1726-1803), генерал-поручик, генерал-губернатор Иркутского и Колыванского наместничеств (1784-1787). Выходец из остзейского дворянства, сын селенгинского губернатора, генерал-майора Варфоломея Валентиновича Якоби (6/VIII 1693-12/ХП 1769, г. Селенгинск), поступившего на русскую службу в 1711 г. В сер. 40-х гг. был выписан отцом из-за границы в Сибирь и определен им капралом в Якутский гарнизонный пехотный полк (25/IV 1747). В том же году - сержант, с 16/V 1748 г.-прапорщик, в 1762 - подполковник, командир Селенгинского драгунского полка, размещавшегося тогда в Тобольске. В августе 1764 г. - полковник. В 1770-1777 гг. состоял в Крымском корпусе; 1778-1780 - Астраханский губернатор; с 25/IX 1771 г.- генерал-майор; в 1781 г.- генерал-поручик; в 1782 г. - генерал-губернатор Уфимского наместничества, 1783 - первый губернатор Иркутского наместничества, 1784 -1788 - генерал-губернатор Иркутского и Колыванского наместничеств. В 1789 г. был отозван в Петербург для следствия по обвинению иркутского чиновника Парфентьева в разрыве Кяхтинской торговли и намеренном обострении русско-китайских отношений. Умер во время следствия, оставив своей единственной дочери Анне (ум. 1842), матери известного декабриста Ивана Александровича Анненкова (1802-1878) огромное состояние. (Cm.: Формулярный список И. В. Якоби до 1781 г. - РГАДА, ф. 286, д. 890, л. 311 об. и др.; биогр. справку о нем: [И. В. Якоби]. Начертание к двойственному умножению польз с расширением пределов со стороны Китая // ЧОИДР 1858, кн. 4, ч. V, отд. “Смесь”, с. 42; Быконя Г. Ф. Русское неподатное население, с. 203, 206-208; Толль Ф. Настольный словарь для справок по всем отраслям знания. Т. 3. Спб., 1864).

71. БЕРНГАРД ЗИГФРИД (БОРИС ИВАНОВИЧ) ФОН МОЛЛЕР (МЕЛЛЕР, МИЛЛЕР) (MOELLER) (1729-1811), генерал-лейтенант (с 1786 г.) Дворянин, уроженец Лифляндской губернии. Сын голштинского подполковника и камерюнкера Иоганна фон М. и Анны Элизабет фон Алефельт. С 1748 г. находился в качестве артиллериста на русской службе. В 1770 г. - подполковник, в 1774 г.- полковник, в 1779 г. - генерал-майор. В 1780-1786 гг. был начальником Колывано-Воскресенских заводов в г. Барнауле, и одновременно также - Колыванским губернатором, должность которого занимал до 1796 г. Умер в Петербурге и там же похоронен. (О нем см.: DBL. s. 526).

72. ГАВРИИЛ СИМОНОВИЧ КАЧКА (1739-1818), тайный советник, начальник Колывано-Воскресенских горных заводов (1785-1798), венгр по этническому происхождению. Сын австрийского подданного, поступившего в первой четверти XVIII в. на русскую государственную службу. До назначения в Алтайский горный округ служил в Петербурге по горному ведомству. 5/ХП 1798 г. оставил службу в Сибири и возвратился в столицу, в 1811 г. был пожалован званием сенатора (см.: РБС, т. Ибак-Ключарев. Спб., 1897, с. 580-581).

Текст воспроизведен по изданию: И. Г. Андреев. Описание средней орды киргиз-кайсаков. Алматы. Гылым. 1998