№ 27

1774 г. июня 25. — Рапорт майора М. Ваганова, посланного к хану Нурали в связи с пугачевским восстанием, в Астраханскую губернскую канцелярию.

В силу присланного от его пр-ва г-на генерал-майора, ковалера и астраханского губернатора Петра Никитича Кречетникова на Астраханскую губернскую канцелярию предложения, отправлен я был с одним при мне татарского диалекта учеником с высочайшею е.и.в. грамотою и с разными как от него, г-на губернатора, так и от Астраханской губернской канцелярии письмами х киргис-кайсацкому Нурали-хану и с приехавшими от него посланниками, куда и следовал по посланному со мною из губернской канцелярии повелению чрез Красной Яр, и по прибыти во оной истребовал у тамошнего г-на каменданта три подводы, с одним повощиком и отправился до г-на подп. Кандаурова лоткою, которой в то время находился с командою своего при береге р. Берекета, и по прибытии посланное со мною повеление ему, г-ну подполковнику, отдал. Итак, следовал с ево командою до Гурьева-городка, а по прибытии 29-го апреля на р. Баксай, где встретился посланной из Яицкого городка от его пр-ва г-на генерал-майора и ковалера Павла Дмитриевича Мансурова со объявлением до Гурьева-городка казак Иван Витошников, через которого, он, г-н подполковник, уведомился, что на фарпостах, чрез которые тот казак ехал, благополучно и казаки обратились на прежнее состояние. Итак, видя он, г-н подполковник, что по сей стороне р. Яика на фарпостах даже до большого Яицкого городка благополучно, отправился с командою до Черной реки, которая разстоянием от Гурьева-городка в двенатцати верстах; да сверх сего еще уведомился он, г-н подполковник, чрез того казак[а] Витошникова, что в Кулагинском фарпоcте содержится захваченной яйцкими казаками киргизец, именем Малбай, которого советовал он, г-н подполковник, чтоб отвесть к хану в поощрение дружбы, на что я и согласился. Итак, с той Черной речки он, г-н подполковник, [55] определи мне в канвой 10 человек донских казаков, по сей стороне р. Яика чрез фарпосты Кулагинской и Калмыковской написан на оные со мною приказ, чтоб давали с каждого в прибавок посланных от него 10-ти донских из яицких казаков по 14 человек, также и содержащегося захваченного Кулагинского фарпоста казаками киргисца отдать мне, которых я, в следование мое через Кулагинской фарпост, казаков и киргисца взял. А по прибытии в Калмыковский фарпост, взял тут последних 14 человек, чрез р. Яик и переправился, и поехал с той командою к Нурали-хану, и ехал до кочевья его, Нурали-ханова. По отправлению Калмыковского фарпоста 5 день и еще не доехав до ево, ханского, аула не более пяти верст, начевал у ево ближнего мурзы, именем Кабула, где и уведомился я от киргисца Кердаринского рода, именем Чотана, о взятых наших с Волги в плен российских людях, которые-де находятся у ближних ево, хана, подвластных людей, а именно: кердаринцов, байбактинцов и бершевцев — и никуда-де еще не проданы, а хотя-де и проданы разве в Хиву — малое дело; а на другой день тот ближней ево мурза Кабул поехал к хану, по приезде моем сказал, что-де приехал из Астрахани посланник майор обще с нашими посланцами, с чем ево хан возвратил ко мне, которой по прибыти мне сказал, что он у хана был и об нем, майоре, ему объявил но хан приказал, чтоб я ехал к нему, хану, с письмами только один, а команда б ево совсем осталась у него в ауле, ибо-де я, отдав хану письма, сам от него скоро возвращусь и буду находиться до отправления у него, Кабула, в ауле. На что я ему объявил, что ему в таком дальнем расстоянии от хана жить неможно, ибо я отправлен к нему, хану, с высочайшею е.и.в. грамотою и с разным как от г-на астраханского губернатора, так и товарищей ево письмами, да при отдани оных еще что надлежит и словесно, что мне приказано с ним, ханом, переговорить и, напротив того, взять от него ответ, да и самому мне всегда быть при нем лутче; на что сказал мурза —«очень хорошо», и туту обще со мною поехал к хану. И приехали мы к нему, хану, в аул около десятого часу, и по прибыти проехали прямо во отведенную нам от него, хана, палатку, которая стояла неподалеку от его, ханской, кибитки; и тута приехавшей с нами мурза, побыв с нами малое время, поехал к хану. А потом после обеда часу в шестом пришел от него, хана, ево диван с тем мурзою Кабулом и велел нам по приказанию ханской итти к нему, с чем я обще с ним, диваном, и пошел, и по пришествии учтивым, искусным образом высочайшую е.и.в. грамоту и от г-на губернатора, и от господ, товарищей ево, писма ему, хану отдал. Которые он взял, приказал мне неподалеку от собя сесть, где были у него дети ево родные, Ишим и Перали салтаны; и притом меня, во-первых, спросил, что «здоровы[ли] мои благоприятели г-н губернатор и господа, товарищи ево». На что я ему объявил, что все благополучны и приказали мне засвидетельствовать ево высокопочтеннству свои почтения. Сказал хан: «очень хорошо». И потом, мало помолча, приказал мне итти во отведенную полатку, — «а я-де прочту присланную от е.и.в. грамоту и от г-на губернатора и товарищей ево письма». А потом, призвав меня к себе, и что надлежит переговорить, с чем от него, хана, и вышел во отведенную палатку, а потом уже под вечер пришел ко мне от него, хана, мурза, именем Кабул, котораго я спросил, что читал ли хан грамоту и письма и велит ли мне отправить излишних казаков назад, а мне остаться до время при нем; на что мне тот мурза объявил, что-де хан грамоту и письма прочел и приказал писать на оные ответные письма, и уповаю, что и меня со всею командою дни чрез четыре отправит назад; что слыша, я принужденным нашелся ему, мурзе, объявил, что так скоро хан приказал писать ответные письма, ибо я имею нужду с ним, ханом, о собственной ево пользе переговорить, и потом тот мурза, посидя мало, от меня возвратился к [56] хану; а на другой день прибытия моего был у него, хана, брат ево родной Айчувак-солтан, и некоторым при нем старшинами, однако хан в бытность их у него меня не призывал, и что у них между собою происходило, не знаю; а по выходе ж их он, хан, часу в пятом прислал ко мне своего муллу, именем Дивана, и велел мне одному итти [с] собою к хану. На что я ему сказал, что неможно ль мне взять с собою и сего толмача, ибо он послан со мною обще, о чем он, Диван, пошел хану доложиться, и в скором времени возвратясь, велел итти обще и с ним. И по пришествии к хану отдали учтивым образом почтение, а потом он, хан, писарю своему Абаасу приказал выйти вон, а нам — сесть, и потом объявил, что он присланную от е.и.в. грамоту и от г-на губернатора и товарищей ево письма прочел и весьма повелением е.и.в. доволен в том, что повелела и научили от других поступок предудержатца, однакож «степной и лехкомысленный наш народ того не знает». На что я ему объявил, что имею ево высокостепенству в пользу нечто доложить. Хан сказал: «очень хорошо». И тут, во-первых, я ему объявил о переходе ево чрез реку со степной на внутреннюю сторону, ибо-де он, хан, имеет издавна от российской империи повеление, чтоб чрез р. Яик не переходить, а всемерно оставатца на той стороне р. Яика, и то со всякою тишиною; а ныне для чего он, хан, перешел ис чьего точно повеления, на что хан во ответ ничего не сказал. Потом еще я ему объявил, что хотя через р. Яик и перейти, только надлежало б сидеть тихо и смирно, а не так, чтоб грабить ватаги и раззорять фарпосты, жечь припасы и брать российских людей в плен и скот, зачиная от самого Оренбурга по р. Яику до Гурьева-городка, а от. Гурьева зачиная по Волге-реке и до Дубовки; на что он, хан, мне объявил что-де сие произошло от замешательства между Россий с Пугачевым, а народ их степной и лехкомысленной на то попустились; на что я ему соответствовал, но правда, ибо он, злодей Пугачев, сопротивник был богу и всемилостивейшей нашей государыни, потому он так и поступал, а народ бы их кайсацкому, по данной е.и.в. присяге, в согласность тому злодею Пугачеву поступать не надлежало. И на то хан мне объявил, что он с ним, Пугачевым, никакого согласия не имеет, да и сожалеет еще о том, что посылал он, хан, в большой Яицкой городок сына своего родного, большого, Перали-солтана, с тысячью человеками в помощь к тамошнему каменданту, а более для истребления находящегося и злодея в толпе брата своего Досали-солтана, сына ево и просил тамошнего каменданта, чтоб до того допустил; да и злодей Пугачев в то время был безсилен, и можно бы было ему, хану, ево преодолеть; на что он, г-н комендант, ему, хану, объявил, что-де он, камендант, на то и повеления не имеет, а после ж того к нему, Пугачеву, из лежащих по Яику-реки до Гурьева-городка фарпостов казаки все склонились, а потом уже присланы были к нему, хану, как от него, каменданта, так и от оренбургского г-на губернатора, письма, чтоб те фарпосты, на которых люди пришли в согласие к Пугачеву раззорять, почему он так и поступал. И на сие я ему, хану, сказал — это правда, что он, хан, те фарпосты раззорял по том, что с них люди склонились к Пугачеву, и сверх того, имел он на то повеление, а лежащие по Волге-реке ватаги раззоряли, и с них людей в плен брали, и припасы жгли с чьего повеления, ибо они Пугачеву не согласны? На что выговорил хан, что-де по Волге раззоряли киргисцы безвинно и ево, хана, не послушали, а был тут предводителем Бершева рода Кара-батыр Итемгенов, которой еще зимою, как был на разбое в Астрахани и оттуда возвратясь, укочевывал под Мангишлак в называемое тамо местечко Айраклы. Против чего я ему, хану, говорил, какже захваченные их в Астрахани киргисцы под опросам, хотя на него, батыра, что он для воровства по р. Волге ездил, и показали, однакож еще нигде он ватаг не разбивал, да и людей в плен брать было негде, ибо он [57] встречен был на дороге российскими войски и разбит, где несколько из них побито, а 16 человек взято в плен, и с тем он посрамлен возвратился, а в плен наши российские люди у ближних ево, хана, людей, а именно: большая часть у Байбактинского рода Айдара Кривова Эсенбаева, а протчие у кердаринского Жолан-батыря да у бершева рода Курбанбая.

И на то хан мне объявил: «Хотя, правда, у некоторых из сих трех родов ваши российские люди и есть, только их теперь сыскать неможно, ибо оне кочуют от него, хана, в дальнем расстоянии на степе, да и народ дикой и лехкомысленной, как сайгаки, да сверх же сего много дураков».

Что слыша я, и паки ему, хану, предложил: «Для дураков определил бог на земли царя и протчих набольших, чтоб дураков за их продерзости наказывать, дабы они от дурачества были воздержаны. Также и он, хан, над своим народом властителем, да сверх же сего подпоясывает он, хан, саблю не напрасно, а по повелению божию, и естли уже он тот свой народ наказанием или увещанием тех дураков от их дурачества не предудержит, то сие будет в противность обоих законов, ибо он довольно знать может, что когда пастух имеет у себя 100 баранов, и одного из них потеряет, то он должен, оставя 99 на степе, и искать пропалого, а когда найдет от того паства во отдаленности, то должен, хотя на себе, до того донести и притом объявить своим приятелем, что пропалой ево нашелся; не в пример сему всемилостивейшая наша государыня поданных своих за доброусердие награждает, а зловредныя, только б до сведения ея величеству и узаконенных от ея величества дошло, наказуются без упущения, и так бы рассудил он, хан, что российских людей, кроме что взятых по р. Яику, только с Волги 256 человекам не будете в возвращении, а своих 16 человек требуете».

И на то хан сказал, что из г. Балха, Ташкента, Бухари и ис Хивы, из Большого и Среднего юза и ис протчих мест все ему, хану, приятели и он не знает, что я думаю, ибо хану против наших нагайцов не х кому нельзя влесть в пазуху.

На что я ему соответствовал: сего ему нихто не повелевает, чтоб х кому-либо влесть в пазуху, да и самому хану известно, что наша всемилостивейшая государыня уже несколько лет производит с турком баталию, однако от них, кайсак, никакой помощи на то и ничего не требует, а кроме того, что всем их награждает, а что он, хан, обявляет о вышеписанных местах Балхе, Дашкенте, Хиве и о протчих, что они с ним, ханом, в дружбе, то о сем и Российской империи довольно известно, что не только в дружбе, но еще доводятся ему и в родстве, однакож каждой по разделению сидит на своем месте, и никому всяк своего места не отдаст, так ему, хану, достались здешняя яицкая степь, и он, хан, в ней властен, и нихто ево с нее согнать не может, куда хочет, туда и кочует. То я думаю, что и он уже никово другого на нее не пустит; так по семи видитца, что естли он, оставя данное ему издревле место, куда итти может и где с таким немалым народом вместиться, и никто, я думаю, ему, хану, своего места не отдаст, кроме того разве, что возьмете саблею, но токмо может быть напротив нашей сабли вынет и другой саблю, и тут еще надобно думать, кому бог даст и, может быть, что между сим останетца несчастлив, тогда уже принужден быть один у другого под властию, «а вы изволили сказать, что эта яицкая степь для Вас так, как сухопутное море с портами; во-первых, большей порт Оренбург, а потом Яицкий городок и вся яицкая до Гурьева городка, также и Астрахань, и во всех сих местах можете Вы производить торги и получите себе немалую чрез сие прибыль, естли только тихо и смирно и год от году будите исправнее»; я думаю, и с тех мест, то есть Хивы, Бухари и ис протчих, очень желают быть вблизости к российским границам для своей [58] прибыли, и в том бы ево высокостепенство поверил мне, яко верному своему слуге, что я ему, хану, подлинно доношу, ибо мне от господина губернатора и товарищей ево известно, что о прошедшем киргисцами по причинени он, хан, неизвестен и ни малейшего в том на его высокостепенство сумнительства не имеют, кроме одного только их, киргисцево, самовольства; а естли мне о ево, хана, к российской стороне доброжелательстве было неизвестно, то б по прибытии в Кулагинской фарпост, ево подвластного киргисца Малбая как бы мог я ис под караула зделать свободным и привесть к нему; однакож надлежит и ево высокостепенству по должности ево тех лехкомысленных и самовольных людей сыскать, и за их продерзости винных наказать, и взятых в плен российских людей, и скот, и протчее попрежнему возвратить, и в том не оставить на себе подозрения, ибо ево высокостепенство возвратом сих людей не оскудеет, и несумненно и точно ево со всеми старшинами и народом уверяю, что не будут никогда лишены за сие великого ея императорского милосердия; и на то мне хан сказал — очень хорошо, эта правда, ему должно исполнить; только теперь в летнее время никоим образом дикой ево народ собрать неможно, а особливо первой начальник и предводитель всем сим делам, что учинено по Волге и в протчих местах, Досали-солтан кочует от него весьма в дальнем расстоянии, да и глас к нему, хану, ныне не кажет и ево не слушает; «однакож,— писал он,— ныне вортаюсь к брату своему Ирали-солтану, чтоб приехал к нему с нескольким числом народом для усмирения сих моих противников, и уповаю, что помощию божию их усмирить и повеление е.и.в. исполнить», да сверх сего писано от него и самому Досали-солтану, также и сыну ево, злодею, которой находился у Пугачева в толпе, чтоб приехали к нему, и естли он сам к нему не приедет, то он, хан, ево где поймает, и убьет досмерти. А что ж касаетца с яицкой стороны, о том он еще имеет с теми яицкими казаками учинить во Оренбургской губ. следствие и посылает ныне во Оренбург посланников некоторых старшин и из ближних своих, а ко двору е.и.в. об ином письмо, ибо они, кайсаки, их фарпосты раззоряли, как выше значит, по повелению, да и они, казаки, немало разграбили у подвластных ево, хана, людей скота рогатого и лошадей до несколько табунов.

Я еще ж обявил ему о взятых с Волги российских людях, естли ж ево высокопочтенство всех тех взятых с Волги российских людей собрать неможно, то хотя малое число, на что он мне во ответ ничего не сказал.

На другой день призвал меня оной хан к себе, и, во-первых, сказал о злодее Пугачеве, что уже-де ему, хану, о нем довольно известно и имеет из разных мест теперь об оном письма, что он в Татищевой и Сакмаре крепостях был разбит и бежал с малым числом людьми и башкирцы; однакож уведомился-де он нынешнего дня от подвластных своих людей, которые были около Оренбурга, и видели якобы они в башкирской стороне великую пыль, и спрашивали, что это за пыль, на что им сказано, что-де это Пугачев з башкирцами идет под Оренбург.

И на то я ему, хану, объявил: когда был Пугачев со всею своею воровскою силою около г. Оренбурга и доходило до того, что в Оренбурге по сту по дванадцати рублев был пшеничный муки мешок, и тут он ничего не зделал; а ныне хану известно, что он в разных местах был разбит, да и сам едва мог утти в башкирцы, а ныне, пришед, за башкирскою силою, с стрелами и с копьями Оренбург взять не может, ибо там есть регулярные войски, генерал князь Голицын и генерал Ферман, да и никак сему во высокопочтенству верить неможно.

Хан на сие мне сказал, что тому и он, хан, не верит, однако ж дикой и лехкомысленной ево народ, а особливо согласники ево, Пугачева, сему поверют, да и ныне ис приехавших со мною в канвое яицких казаков [59] двое, оба из татар, один, именем Чедарьяб, сказывал здесь подвластным ево киргисцам о беглых из ево, Пугачева, воровской парти яицких казаков, которые-де шатаются около р. Яика 100 человек, да на Узенях 150 человек, да еще беглы, где и команды г-на генерала Демедема; яицких же казаков около Мергеневского фарпоста 50 человек; и разглашают о нем, злодее Пугачеве, что-де он к ним в мае месяце будет сам на Яик; другой, Булатай, разглашал у него, хана, в ауле подвластным ево киргисцам о Пугачеве ж, что хотя-де Пугачев и разбит, но токмо это у травы посохшей верх, а когда не иссохнет средина и корень, то в то время посмотрите; и по сим-де их речам, как не будут сему верить лехкомысленной их кайсацкой народ? Однакож, выслушав я от него, хана, о сих бывших при мне в канвое ис татар яицких казаках слова, и содержал все в памяти до прибытия в Яицкой городок, а по прибытии во оной объявил тамо господину генералу и тамошнему каменданту, которых [казаков] и приказали посадить под караул.

На третей день призвал меня хан к себе, и при нем был только один писарь Абаас, писал письма, где мне хан сказал: «Вот это-де пишут ответные письма».

А на то я ему объявил: «Я слышал от ево старшин, что присланная от е.и.в. грамота писана, во-первых, на ево, хана, имя, а потом всем солтанам и старшинам и всему ево народу, а теперь ево высокостепенство ответ пишет только от себя или от всего общества». А на то соответствовал и хан, что-де их совет и слова — все у него, хана.

Итак, я хотел на сие ему, хану, объявить о требуемых наших пленных российских людях, ибо он сказывает, что народ ево дикой и лехкомысленной и ево, хана, не слушают, а о ответных писмах объявляет, что все их советы и слова у него и все сие со общего согласия, однако не сказал, дабы он не пришел в сумнение.

Затем и паки хан говорил, что слышал-де он о хундровских татарах, бутто бы между ими есть с тамошним муллою тяжба.

А на сие и я ему сказал, что о сем и я слушал, но только какое их дело, о сем мне неизвестно; и для их разбирательства приставлен к ним майор да переводчик; и может быть, дело их после нас кончилось.

А напротив чего хан спросил о астраханской стороне, что-де какие есть известия. Я на то ему объявил: «Слава богу, все благополучно». Итак, на сие хан сказал, что я от него скрываю и буде ему из всех мест известно, ис кубанской стороны, как приехал крымской Герей-солтан на Кубань, и о протчем в тамошних сторонах моих намерениях. А на тоя я уже ему объявил: «Когда был он, Герей-солтан, прежде со всею своею силою благополучен, и в то время не мог с Россиею противитца, и оставил всех своих людей и все свои места под властию российскою, а сам едва ушел в Царьград, однакож, хотя, собрав он малое число пеших людей, и приезжал чрез Черное море, и тут разбит, а сам паки бежал».

После ж сего объявил я ему, хану, о пленных наших с астраханской стороны российских людях, что когда можно их собрать и поставить, то б сему срок чрез коликое время сие окончать может. На что хан соответствовал: когда ево подвластные киргисцы зберутся в одно место.

Итак, сказал я ему, что это видно будет в глубокую осень, что и хан уверил; однакож-де он писал к г-ну губернатору, чтоб отпустить к нему их пленных кайсак, также о сем велел и мне доложить ему, г-ну губернатору; егда он, г-н губернатор, тех киргисцов к нему пришлет, то будет ему подлинно помощник, и тем ево, хана, между кайсацким народом зделать полномочным, «а о своих российских людях никакого сумнительства не имеете, чтоб оне были вам не отданы, ибо уже в сем деле останусь должным я, а не вы»; а притом выговорил, яко он слышал, что те ево кайсаки очень в худом в месте и скованы содержутся. [60]

Я на то соответствовал ему, что о сем не знаю, и где оне, их не видал, о чем речи и прекратились.

Сверх ж сего по данной мне из губернской канцеляри инструктци велено секретно разведать, что у ково в руках наши пленные люди и скот, взятые при Волге, состоят и в каком он, хан, состоянии находится, да и для чего он, хан, з братом своим Досали-солтаном имеет ссору, и давно ль оная между ими произошла, да и не имел ли он, хан, с Пугачевым какого согласия, об оном Астраханской губернской канцелярии доношу.

1-е. О захваченных киргисцами российских людях хотя он, хан, и показывает на Досали-солтана да на Кара-батыра, однакож Досали-солтан, хотя и Пугачеву был согласник, точию как у него, так и [у] Кара-батыра, взятых в плен с астраханской стороны людей нет. А уведомился я, тамо от пленника персиянина Навруза, да и от киргисца Чотана и от протчих, что в плену наши российские люди у ближних ево, хана, людей, а именно: байбактинского рода Айдара Кривова Эсенбаева — слишком з 200 душ, а протчие у бершева рода Курбанбая, да у кердаринского рода Жолан-батыра.

2-е. О ссоре ево, хана, з братом своим Досали-солтаном, то видно, что прежде оной между ими не было, а началась с самого того время, как появился Пугачев; однакож и сын ево, Досали-солтана, находился у злодея в толпе не без согласия ханского, ибо хан сказал Досали-солтану, что естли будет Пугачев несчастлив, то ему, хану, об нем лехко можна упросить, a естли быть ему, хану, у него, то он, Досали, об нем, хане, никак упросить не может.

3-е. О состоянии ево, хана, и о согласии с Пугачевым, то об оном также видно, что он, хан, согласие с ним, Пугачевым, имел, ибо я уведомился в Куланинском фарпосте чрез яицкого казака Симона Болдырева, которой знает татарской розговор, что чрез него послано было от Пугачева к хану письмо, которое он, хан, принял и прочел и во оборот на то к нему, Пугачеву, прислал с ним же, Семионом письмо, которое он, по прибытии, Пугачеву отдал, и Пугачев оное, распечатав, прочел, и видать, что хан повеления ево не исполнил и все обманывает, и притом сказал, что естли он, Пугачев, возвратитца назад, то велит ево, хана, повесить за ребро; где я того казака и еще спросил, что для чего Пугачев так крепко на хана осердился, на что он мне сказал, что «он мне сказал, что-де требовал он, Пугачев, от него, хана, помощи и хотел ехать в Татищеву крепость, а он, хан, ему не прислал, пред сим-де он, хан, подарил ему, Пугачеву, двух самых хороших лошадей».

4-е. О состоянии ево, хана, и в каких он точно мыслях, о сем подлинно доказую, что он, хан, имеет с Кубанской или турецкой стороны письмо либо известие, ибо хан, как выше писано, и сам мне сказывал, что он имеет из всех мест извести, в таком случае он, хан, наших пленных киргисцами российских людей и не отдает, а ожидает, что в тех местах откроетца.

Находились же мы при нем, хане, четыре дни, а в пятой день, то есть мая 16 дня, под вечер, призвав хан нас к себе, и отдал мне ответные письма, причем подарил меня лошадь, а бывшему при мне ученику — трехрублевой червонец и, определял к нам в препровождения сына своего родного Бекали-солтана до Яицкого городка нас и отправил; и доехал ево ханской сын с нами только до Айчуваксолтанова аула, которая расстоянием был от него, хана, в тридцати верстах, где встретился нам посланной от хана в Яицкий городок посланник Якшибай; и туту ханский сын нас и с собою остановил до прибытия от отца ево на то присланное чрез Яик из Оренбурга письмо известия; однакож на другой день прислано к нему от отца ево письмо, чтоб возвратился назад, [61] которой, пришед, нам сказал, что отец ево требует к себе, и с тем поехал, где ожидали мы ево два дни у тамошних хундровцев в ауле; и между тем, уведомился я от тамошних, кундровских татар, также и кайсадских старшин, которые меня очень прилежно спрашивали о здешних астраханских кундровцах, что-де где они кочуют, и какая у них с муллою тяжба, да и правда ли, что якобы запрещено их пускать на сю сторону р. Волги; на что я им сказал, что правда это, только было зделано для них в нынешнюю зиму, ибо они, кайсаки, хотя и считают себя магометанцами, однакож ни русских, ни магометанцев не оставляют, а всех грабят, то для того не только им, хундровцам, но и российским людям всем велено было от них предостерегатца, в таком случае и их для спасения не велено было пускать на сю сторону р. Волги, а ныне, слава богу, все оне кочуют по сю сторону на степе и своим скотом. После ж сего на третей день он, хан, прислал к нам в препровождение приехавшего из-за Яика письмами киргисца Якшибая и велел ему, чтоб сказано было мне, что он, хан, из Оренбурга чрез Яик получил благополучное известие, и имеет некоторое повеление; и намерен в Оренбург послать сына того, которой был с нами, а ево-де прислал быть проводником до Яицкого городка с тремя киргисцами, с которым я был ехать весьма опасен; однакож он, хан, никого, кроме сего киргисца, не прислал, почему же принужденным я нашелся ехать с ним, а, как видно, узнав о всем ево лехкомысленной народ, что он, хан, сына своего от меня возвратил и не выезжал а от ханского аула более ста пятидесяти верст, то начали появляться воровские киргиские парти, во-первых увидя впереди казаки и ханской киргизец начали делать нам маяк, х которому мы и поехали с поспешением и по прибытии увидали впереди пыль, а после ж сего оставшия от нас неподалеку казаки, увидя еще около себя киргисцов три парти, и полагали в них быть около двадцати человек, что увидя, они и поехали к нам гораздо поспешнее, за которыми те киргисцы и гнались, однако поворотили от них на левую сторону, а казаки, приехав, о сем мне сказали, а один-де из донских казаков остался позади, а время было уже весьма при вечере, где мы принуждены были ночевать ждав того казака, не дождались, и точно узнали, что те воровские киргиские парти от нас неподалеку. Итак, приняв в ту ночь предосторожность, приказал я команде своей, казакам, что ни один не спал и каждой был готовности. Итак, переначевав тут, на рассвете появился неподалеку от нас на бугре человек, к которому и послал я казаков три человека, уповая, что не нашли оставшей от нас донской казак, а за ним послал еще и киргисца Якшибая, которой, доехав до тех посланных от меня казаков и увидал того человека и сказал им, что-де это не казак, а киргизце, и тут вскричал ему по-татарски, чтоб он приехал к нему ничего не опасаясь, ибо-де я от Нурали-хана посланник, но однакож тот киргизец смотрел весьма долго и хотел было от них повротить прочь, точию уже казаки подъехали к нему близко. Итак, видя он, что ему уйти будет неможно, принужден уж зделался к нам подъехать; которого они взяв, привезли ко мне, где я ево спроси, что он за человек и зачем тут ездит. Которой мне объявил, что он киргизец Байбактинского рода, ездит для отыскания пропалых своих коней и есть-де у него еще на кошу товарищи, во-первых, сказал 5 человек, а потом сказал четыре; однако ж послал я на тот их кош казаков 10 человек да киргисца Якшибая и велел, как наивозможно, их переловить, точию посланные от меня казаки по прибытии на тот их кош поймали только двух человек да 10 лошадей, а один из них бежал, а тех двух киргисцов привезли ко мне и потом объявили, что на том их кошу много экипажи, кошем, седел и протчего; однакож ничего те казаки не взяли, где уже я и тех двух киргисцов спросил, что они за люди и для чего здесь ездят. Которые также объявили, что они киргисцы [62] байбактинскогаго рода, на что я им еще сказал, что много ль их человек, которые объявили, что девять человек; на что я им в ответ сказал: хотя б вас девять или десять человек, да для чего у них на кошу так много экипажи, седел, кошем и протчего, да и сами они в вечер видали, что их было человек з двадцать, да где же наш казак; на что они объявили, что-де они казака не видали да у них разве-де что, говорите, видели вечером з двадцать человек, и, может быть, не у них ли, ибо они и сами их видели, только они не их товарищи, а их-де товарищи уехали для воровства к Яику. Итак, взяв я их всех трех человек, и поехал к Яику и доехали мы около полдень до воды, где надлежало кормить лошадей, остановились, то, пришед ко мне, ханской посланной со мною киргизец Якшибай советовал мне; чтоб одного ис тех киргисцов отпустить для отыскания того казака. На что я согласясь и дав ему ис тех их киргиских десяти лошадей одну лошадь, ево и отпустил прямо к хану, а сам с теми двумя киргисцами и з бывшею при мне командою прибыл в Яицкой городок благополучно и по прибыти тех двух киргисцов с их девятью лошадьми и совсем экипажем представил г-ну генерал-майору и ковалеру Павлу Дмитриевичу Мансурову при рапорте, а он, г-н генерал, послал тамошнему каменданту о принятии тех киргисцев с их девятью лошадьми, двумя ружьями и одною саблею и экипажем ордер, а мне приказал несколько день пообождать для некоторой надобности, ибо-де он послал на здешнюю степь драгунского майора и яицкого старшину Мартемьяна с командою для сыскания старопольских калмык и других беглых ис Пугачевой партии яицких казаков, где и ожидал я три дни, а на четвертый день посланныя от него, г-на генерала, команда возвратилась и немалое число ис тех шатающихся старопольских калмык с женами и з детьми захватили и привезли в Яицкой городок, коих он, г-н генерал, и отдавал всем тамо офицерам, а между тем отдал и мне двоих: одного мальчика да девку. А после ж того в седьмой день чрез ханское старание привели киргизцы Хажибай и Малкелди захваченного от меня донского казака, которого я взял и увидел, что он ранен и некоторые у него вещи распропали, за что и взял я от того киргисца Хажибая лошадь и отдал тому казаку, а вместо ево захваченных двух киргисцов приказали, как г-н генерал, так и комендант, со одною лошадью отпустить. А в бытность мою в Яицком городке, что разбили киргисцы Каленовской фарпост и отогнали до трехсот скотин и табунов, а потом и Каршу фарпост же, и взяли в плен мужеска и женска до тридцати. Потом он, г-н генерал-майор и ковалер Павел Дмитриевич Мансуров мая 31, дав мне подорожную и в конвой яицких казаков двадцать четыре человека, по сей стороне р. Яика чрез фарпосты меня и отправил, и поехал я с тою командою чрез фарпосты в Астрахань, а по прибытии в Калмыковской фарпост, взяв тут выбегших ис киргис-кайсацкого полону калмыцкую жену с сыном князя Дундукова владения да одного персиянина, по самовольному их желанию, с собою, и отправился в Астрахань; а по прибытий в Красной Яр взятых мною из оного по повелению из губернской канцелярии трех подводных лошадей, которых я благополучно ему, г-ну красноярскому коменданту, при рапорте со вce[м] прибором и отдал, а потом он, г-н комендант, отправил нас до Астрахани лодкою, и прибыли мы в Астрахань июня 16 дня благополучно.

Да сверх же сего привезенными нашего донского казака киргисцами Хажибаем и Малкелдием показано, что-де после их отъезда, собрав хан к себе султанов и старшин, сказал им, что «уже-де немало вы раззоряли российских жительств и брали в плен людей, однако ж, естли вы хотите кочевать по сей Яицкой реке и степе, то от сего каждой подвластных своих кайсак предудержите и винных за их злоупотребления накажите, а естли хотите сию степь оставя куда-либо итти на другое место, [63] в том как хотите», о чем Астраханской губернской канцеляри сим покорнейше и репортую, а что из выданных мне из губернской канцелярии денег 60 руб. в расход употреблено, и затем в остатке при сем прилагаю реестр.

Да сверх сего дополняю, что прибыло в препровождении меня в Астрахань присланным от г-на генерал-майора и ковалера Мансурова яицких казаков восемь человек, в том числе один харунжий Тимофей Набатов, да кроме их еще состоит оставленных блис Красного Яру для пасьбы собственных их лошадей яицких казаков 16 человек, коих и требует об отправлении попрежнему за Яик резолюции.

Подлинный подписал Мирзабек Ваганов.

Секретарь Иван Зайцев.