№ 178

1837 г. ноября 5 . — Рапорт noдn. Геке оренбургскому военному губернатору о восстании Исатая Тайманова.

После донесения моего от 27 октября за № 6 из Глининого форпоста, я, отправившись 28 числа в сопровождении 20 казаков к хану Внутренней орды, прибыл в ставку благополучно. Здесь я нашел величайшее смятение и беспокойствие, причиненные опасением нападения со стороны старшины Исатая Тайманова, который с значительным скопищем находится в расстоянии не более 8 верст. Появление мое ободрило малочисленных, утомленных и отчаявшихся приверженцев ханских; сам хан Джангер, по-видимому, чрезвычайно обрадовался моему приезду, хотя я, прибыв без войска, не мог принести ему существенной пользы. Тайманов в одно время, угрожая нападением на ставку и грабя окрестности, вел переговоры с ханом, требуя от его высокостепенства, именем народа, смены султана Караулходжа и других; с той и другой стороны посылались люди для переговоров и постановления условий; они и ныне еще продолжаются.

Согласно с полученным наставлением, желая употребить убеждения и меры кротости против возмутителей, я написал Тайманову, требуя именем Вашего пр-ва, чтоб он ко мне явился для узнания Ваших приказаний. В первоначальной моей бумаге я излагал ему гибель, его ожидающую, если он еще далее противиться будет воле начальства, и представлял, что упорство в преступлении не оставит ему впоследствии никакого убежища к спасению. [281]

Хан, которому я прочел свое послание, просил меня не писать сначала столь строго к Тайманову, надеясь окончить дело собственными стараниями, и, снисходя на просьбу его высокостепенства, я послал бумагу, с коей при сем имею честь представить копию. Вместе с тем, я писал к старшинам и почетнейшим лицам родов, находящихся при Исатае, приглашая их к себе; только семеро из них явились. В присутствии хана я представил им негодование Вашего пр-ва и горькую участь, их ожидающую, если они вскоре не образумятся и не оставят свои грабежи и Тайманова. Главная их отговорка заключалась в том, что они поневоле действуют против хана, что Тайманов, овладевши их имуществом, взял в плен их семейства, заставляет и самих следовать за ним. После долгого разговора и убеждений они удалились с обещанием отстать от мятежников, но еще не слышно, чтобы они сдержали слово. Угрозы Исатая действительно многих из них останавливают поневоле; другие, участием в грабежах, сочетали свою участь с участью Тайманова и вместе с ним потеряли надежду на прощение; в этом отношении расчет его очень верный, и, конечно, он умышленно дает своей шайке полную свободу грабить и производить опустошения, чтоб тем отнять средства от него отстать.

На следующий день я получил от Тайманова ответ, с коего также прилагаю копию; он под пустыми предлогами отклоняет ко мне явиться, как это предвидеть было можно; обманом я его завлечь не хочу, и потому с посланным, был Бекмохаммед, родной брат Мохаммеда Утямисова, я дал ему словесно грозный ответ, приказав сказать, что не будучи намерен с непокорным вести переговоры, я отныне вижу в нем не человека угнетенного, как он себя почитает, а ослушника воли начальства, и как с таковым буду впредь с ним поступать; что меня еще удерживает ходатайство хана, желающего спокойствия своего народа, а потому одно ему остается убежище, — образумиться в скором времени и стараться не раздражать еще более его высокостепенство дальнейшим упорством, в противном случае, и ханское ходатайство не будет ему в помощь и пр. и пр. Бекмохаммед, вероятно, передал ему все сказанное, ибо узнали, что он [Тайманов] по возвращении посадил [Бекмохаммеда] под арест.

Я бы не терял попустому столько слов и особенно времени, если бы имел средства действовать иначе; но предполагая вскоре возвратиться на линию для выступления с отрядом, я прибыл сюда только с 20 казаками, на счет же казачьей команды, находящейся при ставке, едва 60 из астраханских казаков могут быть употреблены, остальная часть составлена из колмыков, пастушьего поколения, которые решительно ни к чему не годны. Если к 60 астраханцам присоединить 25 уральцев и 20 человек, прибывших со мной, то, конечно, с сотней русских и тремя или четырьмя сотнями ордынцев можно напасть на скопище Тайманова и отогнать его; но если при том не удастся взять его самого при первом нападении, оно останется бесполезным, ибо с этим отрядом преследовать его вдаль будет неудобно, по невозможности оставить ханскую ставку без защиты; а как и сам хан говорит; все равно для него, будет ли Исатай с шайкой стоять в 80 или в 10 верстах, если не удастся схватить его самого или преследовать далее. Для избежания брать полумеры, которыми легко увеличить можно дерзость и предприимчивость и без того дерзкого скопища, как это уже случалось по отъезде генерал-майора Покотилова, я предпочел послать на линии строжайшее предписание, чтоб команда [из] 200 казаков, ожидающая меня в крепости Горской, немедленно выступила и прибыла ко мне, а подп. Меркульеву я приказал, не ожидая моего прибытия, выступить с четырехсотенным отрядом из Кулагина и Зеленого, прибыть на ур. Тереклыкум и завладеть аулами [282] Тайманова и его приверженцев, находящимися там; рассчитывая время, это вскоре должно быть исполнено. По прибытии же отряда из Горского, я намерен с помощью сот четырех ордынцев, из коих главными будут киргизы ногайского рода, от всех прочих отличающихся, идти против скопища Тайманова, разогнать его и стараться самого захватить. Но предприятие это, вероятно, не обойдется без употребления оружия, и хан Джангер полагает, что они будут упорно защищаться. Впрочем, когда буду в состоянии подкрепить свои слова силою оружия, то употреблю еще по возможности меры убеждения.

Желая ускорить приведение в действие моих предположений, я хотел возвратиться на линию и сам довести сюда отряд горский, но остановился, чтобы не возбудить заранее подозрения Тайманова, а еще и по убеждению, что отсутствие мое из ставки было бы теперь для хана и других не совсем безопасно. С прибытием моим шайка Исатая несколько приостановилась грабежами, довольствуясь угрозами напасть на табуны нагайцев, отлежащих отсюда в 30 верстах; я полагаю, в таком случае, не оставить без помощи этих ордынцев, которые приверженностью и послушанием того заслуживают. Хан Джангер меня убедительно просил не оставлять его в нынешних обстоятельствах, и хотя, признаюсь, терпение теряется медленностью всех этих мер, но должен согласиться с его желанием, чувствуя сам, что присутствие мое здесь не бесполезно, а удаление могло бы иметь вредные последствия. Не знаю, получу ли одобрение Вашего пр-ва; желание мое искренне сделать к лучшему, но так ли я поступаю, представляю решить благосклонному Вашему усмотрению.

Долгом считаю донести, что по ближайшему рассмотрению всех происшествий здешней страны, я нахожу, что нынешние обстоятельства гораздо важнее, чем представлялись при отправлении моем из Оренбурга. Распорядки и расстройство во Внутренней орде достигли величайшей степени и представить трудно, когда и какой им будет конец; все умы в брожении, беспокойство общее. Баранты, грабительства исатаевой шайки, обиды, нанесенные женам, дочерям, всему, что близко сердцу человека, возбудили до крайности ненависть между различными родами здешних ордынцев, теперь готовых резать и убивать друг друга; не скоро забудут они перенесенных обид и несчастий и надолго сохранят в душах желание мщения.

Представляю Вашему пр-ву копию с отношения ко мне хана Джангера; его высокостепенство, исчисляя бедствия настоящих обстоятельств, полагает, что до окончания беспорядков и водворения спокойствия в орде, необходимо будет оставить здесь для усмирения некоторое число войска, поставив оное экзекуцией в аулах наиболее непокорных, эту меру, вероятно, и Ваше пр-во изволите счесть нужной. Но теперь до совершенного рассеяния скопища, окружающего Тайманова, мне невозможно будет ничего отделить для означенной цели из отряда, ныне в степи находящегося, если, как сомнению неподвержено, против мятежников должно будет действовать силой оружия. При том же, может и небезопасно было бы оставлять в аулах, отстоящих в дальнем расстоянии, малые команды, которые, в случае нужды, не могли бы подать друг другу помощи. Хотя до принятия этой меры, как кажется, срок не близок, если ее принять по окончанию беспорядков, однако же осмеливаюсь заблаговременно испросить на сей счет предварительных приказаний Вашего пр-ва.

Тайманов со своей ордой перекочевал на другую сторону ставки и стоит в 20 верстах от оной, ближе к аулам нагайцев. Часть этих киргиз, как преданные хану, находятся в ставке; и он им не дозволяет возвратиться в аулы, но учредил сильные пикеты для извещения, если бы хищники задумали напасть для отогнания скота. После моего сюда [283] прибытия явились некоторые султаны со своими людьми. Султан Чука байбахтинского рода прибыл на днях и привел 200 человек. Ханская ставка представляет вид осажденного места: все вооружено, все настороже. Между тем, присутствие этих гостей, проживающих на ханский счет, некоторые с семействами, чрезвычайно дорого ему обходится и весьма для него чувствительно.

Третьего дня наблюдательные пикеты, выставленные по дороге, ведущей от Тереклы-кум, взяли в плен двоих киргиз, едущих с того места к Исатаю. Один из них сын старшины Сарта Иделева, одного из главных лиц при Исатае. Приказано обоих заковать и держать в каземате.

Коль скоро представится возможность действовать подеятельнее, я случая не упущу, и тогда буду иметь честь Вашему пр-ву донести о всем, что мной будет сделано.

Подп. Геке.