№ 176

1867 г., конец октября, долина Беты-гара на Нарыне

УЧЕНЫЙ-ПУТЕШЕСТВЕННИК Н. А. СЕВЕРЦОВ О РЕШЕНИИ САРЫБАГЫШСКОГО МАНАПА УМЕТАЛЫ ОРМОНОВА НЕ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ УТВЕРЖДЕНИЮ РОССИЙСКОЙ ВЛАСТИ В ЦЕНТРАЛЬНОМ ТЯНЬ-ШАНЕ

Рассматривая только что описанные озерные следы и разыскивая обнажения, я в долине Беты-гара значительно [316] отстал от отрядного авангарда, когда ко мне подъехал джигит с известием, что Атабек поймал шпионов от Умбет-алы; услышавши это, я тотчас поскакал вперед и увидал четырех киргизов, которые представились мне как посланные от Умбет-алы с заявлением, что он добровольно возвращается в русское подданство, причем я узнал от бывших в авангарде конных солдат, что никто этих киргизов не поймал, так как все они сами подъехали к отряду. Тут был один из сыновей Умбет-алы, Чекмак-таш, которого его отец отправил ко мне с своим доверенным джасаулом (есаулом) Байбагулом и двумя джигитами.

А я... решил мирно докончить свою рекогносцировку, предпринятую не с военной, а с научной целью, и потому не наказывать сарыбагишей за бунт, а принять их покорность, но с оговоркой, что они должны покориться и всякому решению нашего начальства относительно вознаграждения пострадавших от их бунта и грабежей.

Потому я и взял посланных Умбет-алы под свой непосредственный присмотр и тотчас же объявил им это условие, при исполнении которого они еще могут надеяться на прощение правительства. Но этого посланные не могли обещать и сказали мне, что для переговоров о своем возвращении в русское подданство Умбет-ала уже отправил в Верное другого сына, Ак-таша, а я потребовал личного свидания с Умбет-алой, чтобы переговорить с ним и, если найду его покорность искренней, поддержать перед генерал-губернатором его просьбу о помиловании за бунт; посланные согласились, что это будет полезно, и Чекмак-таш в тот же день, как только мы остановились, отправил к отцу своих двух джигитов, к которым был присоединен еще киргиз от Атабека и другой от Кечкене-батыря; сам Чекмак-таш с Байбагулом остались заложниками.

На следующий день мы узнали, что Умбет-ала выедет к нам на Оттук, что он и исполнил и тоже доставил мне зоологический подарок, трех кударов (Кудар — каракиргизское название яка. [Авт.] За этих яков Н. А. Северцов отдарил Умбет-алу серебряной чашей для кумыса, широкой и плоской, внутри вызолоченной). Относительно же своего подданства он объявил его безусловным, согласился на вознаграждение за причиненные убытки и вообще на уплату штрафа, какой начальство положит, прося только, чтобы ему [317] были возвращены его прежние кочевья. Он отправил со мной к генерал-адъютанту Кауфману Чекмак-таша и Байбагула и дал мне, будучи неграмотен, свою тамгу — печать на белом листе бумаги, чтобы на этом листе написать обязательство, какое от него генерал-губернатор потребует; по киргизским обычаям эта тамга на белом листе уже сама по себе составляла обязательство безусловной покорности. С Чекмак-ташем я доехал только до Токмака, куда уже прежде, 24-го утром, отправил двух джигитов (молдура и сарыбагиша) с донесением туркестанскому генерал-губернатору, ехавшему тогда в Ташкент через Верное и Токмак, о безусловном подданстве всех отложившихся в 1863 г. сарыбагишей. В Токмаке я застал семиреченского военного губернатора, генерала Колпаковского, сообщившего мне, что он уже принял посланного к нему сына Умбет-алы и представил генерал-губернатору, который согласился принять отложившихся сарыбагишей опять в подданство, с тем, чтобы они прекратили всякую баранту с соседями третейским судом биев незамешанного в нее рода, по киргизскому обычаю по приговору этого суда обменялись бы излишне отбарантованным скотом (То есть если, например, сарыбагишы у богинцев угнали 500 лошадей, те у них 300, сарыбагишы у саяков 200 лошадей, те у них 400, то сарыбагишы получают от саяков 200 лошадей и отдают богинцам. Но в настоящем случае им почти не приходилось получать, а только возвращать соседям излишне забарантованный скот. [Авт.]) и вознаградили бы семейства убитых и раненых при нападении на отряд Зубарева, что было более подробным развитием общего условия прощения, представленного мной Умбет-але.

Таким образом, вернулся в наше подданство без выстрела, вследствие одних моих загадочных дел для него переходов на Атбаши и Аксае, этот каракиргизский батырь, четыре года господствовавший на Среднем Тянь-Шане, от Иссык-Куля до гор Кок-кия, и от истоков Нарына до Куртки; на всем этом пространстве восстановились порядок и спокойствие, а вернулся он с 3000 кибиток и со своими подручниками, Чагыном и Османом, у которых их было еще 2000 (Ранее было упомянуто 8000 кибиток, подвластных Умбет-але во время его бунта, но порядочная часть их отложилась от него при походе Полторацкого, и он покорился потом с 5000. [Авт.]). [318]

Когда в следующем 1868 г. было введено новое положение и каракиргизы разделены на волости, сообразно с местами их зимовок, с выборными старшинами, то все эти три старшины тем самым лишились прежней власти, и ни один не был вновь избран в волостные старшины. Умбет-ала, утомленный своей бурной жизнью, тогда спокойно остался частным человеком, богатым, несмотря на уплаченные штрафы, и уважаемым своими однородцами; Чаргын последовал его примеру, привыкши во всем следовать за старшим братом, но Осман взбунтовался и ушел за Нарын. Но и второй его бунт был усмирен в самом начале одними сарыбагишами, без участия наших войск.

Сам же Осман дорого поплатился за этот бунт: вместо большой отложившейся волости, у него почти с первой недели осталась малолюдная, обобранная, нищая и едва вооруженная шайка, на заморенных лошадях, слишком слабая даже для мелкого разбоя. Он попробовал искать убежища в кокандских пределах и собрал большую часть последнего спасенного имущества, из награбленных прежде с Умбет-алой денег, на подарки андижанскому беку, чтобы получить разрешение кочевать в горах Кугарт, к востоку от Андижана. Бек подарки принял, посланных, кроме одного, задержал и ответил, что не может принять Османа без разрешения кокандского хана, который был об этом уведомлен и велел беку вступить в переговоры с нашим пограничным начальством о выдаче Османа, но тот увидал, что неладно, и бежал через Арпу и перевал Суек в кашгарские пределы. Но там было еще хуже: местные киргизы захватили его с шайкой и пленными, донесли кашгарскому правителю Якуб-беку и выдали всех захваченных высланному Якуб-беком небольшому отряду. С Османом было тогда не более 10-15 человек, его родственников, — все были обобраны дочиста и посажены в кашгарскую тюрьму, а затем чуть ли не казнены (верно не знаю); русских же пленных Якуб-бек у Османа отобрал и возвратил в наш ближайший форт, Нарынский, тогда строившийся. Тем и кончился бунт бывшего сподвижника и неудачного подражателя Умбет-алы.