№ 174

1867 г., октября 8, долина р. Улан на Нарыне

УЧЕНЫЙ-ПУТЕШЕСТВЕННИК Н. А. СЕВЕРЦОВ О ВРАЖДЕ САРЫБАГЫШСКИХ И БУГИНСКИХ МАНАПОВ И ОТНОШЕНИИ ИХ К РОССИИ

Вести наш отряд взялся Атабек (Атабек — бугинский манап. [Авт.]) ... До устьев Курмекты и Улана мой путь был как раз по желанию Атабека и пригоден для высказанной им цели, с которой он взялся меня сопровождать, но далее уже нет. Мне нужно было проникнуть по возможности к Югу, взять полный геологический разрез Тяньшанской системы на иссыккульских меридианах и нанести на карту вершины Нарына, Атбаши и Ак-сая, в дополнение к съемке Полторацкого; Атабек же хотел пройти прямо на устье Малого Нарына, где кочевала часть богинцев, приставшая к сарыбагишам, под условием получить обратно отбарантованный у них сарыбагишами скот.

Этих-то отделившихся богинцев и хотел заворотить Атабек для присоединения к своей волости, явившись к ним при русском отряде с неожиданной стороны, через капчегай (Капчегай есть нарицательное название всякой горной теснины с значительной рекой. [Авт.]) и устье Малого Нарына.

А на Атбаши, куда я хотел идти, были зимовки Умбет-алы (Записки Географического общества по общей географии. — 1867. — С. 204-209. [Авт.]), бывшего верховного манапа сарыбагишей, отложившегося от нас почти с половиной своего рода.

С тех пор он и держался за Нарыном, оттеснивши оттуда род чириков; свои же родовые кочевья к северу от Нарына заселил отчасти присоединенными богинцами и охранял их набегами на пытавшихся там кочевать неподчиненных ему каракиргизов, кроме оставшихся в нашем подданстве сарыбагишей, которым он не мешал пользоваться свободными пастбищами. Зато сарыбагиши помогали ему в разбоях и предупреждали о движении русских отрядов, как было при походе [308] Полторацкого, которого, как и меня, те же Арзамат (Арзамат — бугинский манап. [Авт.]) и Атабек старались сбить с пути, и все с той же целью покорения малонарынских богинцев, отделения молдур, которые, впрочем, при походе Полторацкого вышли к нему навстречу, добровольно вернулись в русское подданство и были оставлены на своих принарынских кочевьях, что я знал от Полторацкого. Затеи Атабека я узнал только впоследствии, когда их раскрыли дальнейшие обстоятельства моего похода. Для пояснения только что помянутых каракиргизских дел и отношений считаю нелишними кой-какие разъяснения естественных условий и результатов большой баранты между богинцами и сарыбагишами, так основательно и вместе драматически описанной П. П. Семеновым (Записки Географического общества по общей географии. — 1867. — С. 204-209. [Авт.]), именно о положении богинцев, подданстве сарыбагишей и бунте Умбет-алы.

Читатель припомнит из статьи П. П. Семенова, что сарыбагиши в 1850 г. занимали меньшую западную часть иссыккульского прибрежья, верховье Чу и долину Кебина; богинцы — восточную часть Иссык-Куля, верховья Текеса и Нарына; оба рода были в мире, и дочь старшего манапа сарыбагишей Урмана была замужем за сыном старшего же манапа богинцев Бурамбая. Повод к баранте, начавшейся в 1853 г., не упомянут Семеновым; он объясняет только причины, вообще производящие баранту у киргизов, но этот повод в настоящем случае не мог иметь никакого значения: баранта должна была быть только временно прекращавшейся и возобновляемой при всяком удобном случае, потому, что сарыбагиши стеснены кочевьями, сравнительно с богинцами; их летние пастбища занимали только хребты у западного Иссык-Куля и между Сонкулем и Малым Нарыном — и то в тех же горах были у них и зимовки; богинцам же принадлежали обширные плоскогорья на Текесе и на Тяньшанском сырту. Нужно еще заметить, что сарыбагишские пастбища в горных хребтах стеснены их голыми и неприступными скалистыми частями, которых несравненно меньше на привольных плоскогорьях, занимаемых богинцами. [309]

Главным сарыбагишским бойцом против богинцев был Урман. Топографические условия его кочевья своим военным превосходством и хозяйственной невыгодностью сравнительно с смежным кочевьем богинцев пересилили родственную связь манапов, которой они, вероятно, думали было прекратить давнишнюю вражду своих родов. Поводом к баранте было, вероятно, ничтожное конокрадство, как почти всегда у киргизов, но раз начатая баранта превратилась в войну (джау) именно потому, что богинские пастбища были слишком заманчивы для сарыбагишей, чтобы последним ограничить баранту простым обменом набегом и угоном скота, как это большей частью бывает.

Это видно и из хода войны, рассказанного Семеновым: первым делом Урмана было занятие всего Терскея, следовательно, кроме упомянутых Семеновым пашен Бурамбая и на Кызыл-Унгуре, еще и занятие всех удобных подъемов с Иссык-Куля на сырт, из которых последний подъем к востоку идет через ущелье Зауку и по долинам заукинской и барскаунской Денгереме к Барскаунскому перевалу — главному ключу сырта по расположению продольных долин, с востока и запада сходящихся к его удобному подъему.

Предположенный Урманом и не удавшийся ему захват в плен богинского манапа Бурамбая с семейством едва ли мог иметь другую цель, кроме упрочения сарыбагишских территориальных захватов в эту войну (Опущены соображения Н. А. Северцова о родоплеменной структуре кыргызских племен бугу и сарыбагыш в зависимости от топографических условий мест их обитания)...

Но Урман при своем нечаянном нападении был сам убит, сарыбагиши оттеснены, однако его сын Умбет-ала успел нечаянно ”почебарить” [разорить] богинские аулы, обманувши вступившее против него ополчение и захвативши семью Бурамбая, вернул и увеличил отцовские завоевания: род богу был совсем прогнан с Иссык-Куля на Кеген и Текес; тут Бурамбай принял русское подданство в 1856 г. (Неточность автора, верно: в 1855 г.)

И после того нападения богинцев на Умбет-алу, чтобы вернуть иссыккульские угодья, были безуспешны; только ежегодные походы русских отрядов на Иссык-Куль заставили [310] Умбет-алу, узнавшего уже русскую силу, хоть и не на себе, покинуть свои иссыккульские завоевания, чтобы избегнуть столкновений с нами, на его глазах дорого стоивших кокандцам на Чу; а когда покорился Джантай, то покорился и Умбет-ала, чтобы в свою очередь не быть стесненным русскими и в родовых кочевьях в пользу богинцев.

Между тем умер старик Бурамбай, бывший последним манапом всех богинцев. После его смерти этот род раздробился на мелкие волости, которых старшины стали непосредственно подведомственны русскому начальству. Так было дело в 1863 г., когда Умбет-ала взбунтовался и неожиданно напал из устроенной им засады близ Сон-Куля на небольшой отряд поручика Зубарева, доставлявшего кой-какой провиант рекогносцировочному отряду капитана Проценко.

Повода к бунту с нашей стороны не было, но причины его те же топографические, как и для баранты с богинцами. Потерявши от русского вмешательства захваченные угодья, аулы Умбет-алы были стеснены кочевьями на своих родовых землях; там хватало корма только вследствие потерь скота в семилетнюю баранту (1853-1860), вследствие которых и сама баранта после 1857 г. постепенно ослабевала. Нужно было оправиться: отсюда и подданство России, и мир со всеми соседями, но мир временный, при котором размножение скота опять вызывало потребность в распространении кочевьев за счет соседей. Для этого Умбет-ала точил зубы на занарынских чириков, подведомственных тогда не России, а Коканду и управляемых вместе с саяками из Куртки.

При походе Проценко Куртка была без выстрела покинута слабым кокандским гарнизоном, а чирики поспешили принять русское подданство, рассчитывая, по опыту богинцев, сохранить свои родовые угодья. Это подданство чириков разрушало расчеты Умбет-алы и было поводом к его бунту: его собственное подданство России, всегда не искреннее, становилось согласием на веки ограничиться тесными родовыми кочевьями.

Умбет-ала прошел по всему Караходжуру на Малый Нарын, перешел Большой Нарын близ его истоков, оттеснил занарынских чириков и в долине Атбаши нашел себе крепкий притон и центр набегов не хуже караходжурского; там устроился пашнями и зимовками, а летом бродил по сырту, причем [311] грабил и кашгарские караваны, шедшие торговать с каракиргизами из его аулов, и барантовал со всеми соседями: и с санками, и с богинцами, которых оттеснил с верхненарынского сырта беспрестанными угонами скота во время летнего кочевания. Тут он покорил и переселил на Малый Нарын богинское отделение молдур, да и много других богинцев были захвачены враздробь, отдельными аулами; Умбет-ала, отложившийся с 5-6 тыс. кибиток, имел к 1867 г. уже свыше 8 тыс. кибиток и кочевал с ними на огромном пространстве, от Караходжура и вершин Нарына до Чатыр-Куля, Ак-сая и Арпы, т.е. верст пятьсот с северо-востока к юго-западу и верст триста с северо-запада к юго-востоку, по всем сыртам у долин верхнего Нарына и Атбаши.

Из богинцев, опять подвергшихся нападениям Умбет-алы, наиболее страдали от них юго-западные волости у Барскауна, подведомственные старшинам Арзамату и Атабеку: дело дошло до того, что эти волости потеряли почти всякие джайляу, так как их стадам было слишком опасно подниматься на сырт (Куда, однако, зимой выгонялись табуны, так как снега на сырту зимой ничтожны и накопляются весной. [Авт.]); они должны были ограничиться узкими продольными долинами у Барскауна и Тона, да и то в горах у юго-западной части Иссык-Куля подвергались набегам распространившихся туда, по уходе Умбет-алы, сарыбагишей из аулов Тюрюгильды.

Потому-то эти богинские старшины, не получавшие уже помощи из других волостей своего раздробившегося рода, и принимали живое участие в походах сперва полковника Полторацкого, а потом в моем.

Их волости таяли: подведомственные кибитки примыкали к другим наделенным более обширными и безопасными угодьями.