«Сказка» вятского купца татарина Шубая Арасланова о его поездке с торговым караваном в 1741-1742 гг. в Ташкент

1742 года, августа 11-го числа бывшей в Ташкенте для торгу Вятской провинции, Слободского уезду, деревни Нижнего погосту татарин Шубай Хашалпетев сын Арасланов в канцелярии Оренбургской комиссии о той езде своей сказал

1-е. В оный город Ташкент отправился он, Шубай, в прошлом 1741-м году из Орска от подполковника Останкова и комиссара Бобровского с товарищи: курским купцом Семеном Дроздовым да казанским татарином Мансуром Юсуповым в августе месяце с товарами своими для торгу, а сколько у кого тех товаров было, оное записано у градских зборов. В провожании же их был киргис-кайсацкой Средней орды аргинской волости Тюлек-батырь, которой подрядился провожать и охранять до Ташкента и возвратно до Орска за сто рублев, да будучи в его доме, наняли еще двух его братьев Бердыша да Байгузю также с возвратом по двадцати рублев. И по отправлении их из Орска в пятой день приехали в киргис-кайсацкую Среднюю орду в оную аргинскую волость на реку Илек к помянутому Тюлек-батырю, у которого жили дней двадцать за ожиданием попутчиков и киргис-кайсаков. Також за наймом под товары лошадей и верблюдов от онаго Тюлек-батыря, наняв дву лошадей и од наго верблюда, отъехав, шли они тем же улусом дни с четыре. А от того улуса ехали уже все степью и по отбытии от онаго дней в двадцать на половине дороги до Ташкента нагнали и попутчиков кайсацких человек с двадцать, едущих в Ташкент для торгу с товарами, с которыми ехали до Туркестанта, и в оной Туркестант по отбытии от орды приехали дней в тридцать пять или в сорок. Будучи же в том пути по отъезде от орды дней с осинатцеть, не доехав до реки Тургая верст за пять, товарищ их, курченин Семен Дроздов, умер таким образом, что он, не доезжая до той реки, с некоторыми киргисцами отлучился для осмотру на оной перехода и для стрельбы зверей, и как заехал в сторону, то наехал кабанов, которые на него напали и за ним погнались. От коих бывшая под ним лошадь, испужався, ударилась в сторону, отчего он, Дроздов, с нее упал, только нога закинулась в стремя. И так его та лошадь, скакавши, по степи стала таскать и бить, и убила до смерти. По котором из бывших с ним [87] киргисцов один, прибежав, им, Шубаю и Мансуру, сказал, чего ради они ездили нарочно его смотреть, почему и явился мертв от того тасканья до крови разбит. И тако они, Шубай и Мансур, его, Дроздова, на том месте схоронили, а товары его приказали имевшемуся с ним работнику казанскому татарину Заиту Салтанаеву.

2. Когда они стали подъезжать к Туркестанту, то дней за восемь наехали небольшую деревню кибиток с пятнатцать Большой орды уйсюнской волости, в которой главным Харахудайберды, у большой горы, по их Улутау, на реке Седле; и прибыв к тому улусу, заехали для покупки себе харчей. И как вошли к показанному Харахудайберде, то он, во-первых, стал говорить: хорошо-де, что вы из России приехали, только же вам целым отселе не выехать, и мы-де так не отпустим, упоминая при том, что-де и русской тюря, то есть суябя, которой ездил при караване секунд- майор Миллер, так не остался. Чего ради они, Шубай и Мансур, выпив по чашке кумызу, пошли к своим кошам и как о том сказали проводнику их, Тюлек-батырю, то оной объявил им, что разве-де я сам пропаду, то и они ограблены будут.

Ввечеру вышеписанной Харахудайберда, собравшись человеках в тридцати, пришли в кош к ним, Шубаю и Мансуру, и стали спрашивать повод, якобы для покупки. Токмо они, Шубай и Мансур, видя, что не затем пришли, чего они, киргисцы, и испросят, в том во всем отказывали, что таких подарков нет, к тому ж и тюки все увязаны, и продавать им нельзя. Напротив чего те киргис- кайсаки сказали, что они и весь товар у них ограбят, ибо же у русского тюри кайсаки ограбили ж, токмо ничего за них не взято. И хотя проводники и тех киргисцов от того весьма разговорили и за них, Шубая и Мансура, стояли, но по многом их задоре они, Шубай и Мансур, принуждены стали и подарили им несколько товару, а сколько имянно, то объявлено у градских и акцизных зборов. И с тем оные Харахудайберда с товарищи возвратились в дом.

В то время весьма великой снег шел, а их, Шубая и Мансура, всего в том коше с работниками и проводниками было восемь человек, да подле их неподалеку обособливым кошем стояли попутчики, токмо они в то не вступились, и потому они, Шубай и Мансур с товарыщи и с провожниками, стали быть во всякой; от тех киргис-кайсаков осторожности и ружья со всем изготовили.

На другой день поутру оной же Харахудайберда, собравшись совсем уже кибиток своих, в том числе и с малыми робятами, [88] всего человек с тридцать пять, пришли паки к ним, Шубаю и Мансуру, с наибольшим против того задором и стали говорить имянно, чтоб поводники их на них, Шубая и Мансура, не вступались и вышли б вон, а они станут их грабить, идо-де преждный караван Большая орда ограбили и разбогатели, а и мы-де того же хотим. Против чего проводники их, а особливо Тюлек-батырь с товарыщи, весьма с теми озорниками спорили и очень долго, а имянно полдни, и до наглости не допускали, однако и тут не могли от подарков отбиться и для того еще им подарили немалое число, а что имянно, то значит в скаске у градских и акцизных сборов. И потом они, Шубай и Мансур, того ж дни с вышеобъявленными кайсацкими попутчиками поехали в путь свой к Туркестанту и ехали дней шесть благополучно, а как стали к Туркестанту ближе подъезжать, то дни за два, у Чорной горы, из бывших уже с ними попутчиков, один киргис-кайсак Большой орды конратской волости, которой ездил для торгу в здешние кайсацкие улусы и оттуда ехал возвратно домой к Туркестанту, где их улус кочует, вознамерился и товарищам своим объявить, что он уедет наперед в свой улус, дабы заранее объявить о идущих из России купцах с товарами, чтоб их ограбить. По которому один из них, кайсаков, товарыщ, пришед к ним, Шубаю и Мансуру, о том сказал, и для того они и с проводниками своими, также и по просьбе их другие его товарищи стали от показаннаго его намерения уговаривать и едва склонить могли, чтоб остался, и того не делал. За что они, Шубай и Мансур, оному киргисцу несколько товару подарили, о чем значит в скаске у градских и акцызных сборов; и тако до Туркестанта доехали.

3. Прибыв в Туркестант, они, Шубай и Мансур, жили тут тридцать пять дней как за исправлением лошадей, так и за ожиданием попутчиков, а одни ехать не смели, понеже тут самое опасное место. Между тем же с туркестанскими сартами торговались и разменялись малым числом здешнего товару на сукна, кожи, выдры и на прочей товар, и лисицы, корсаки и волчата.

В бытность их в том Туркестанте, уведав об их, Шубаевом и Мансуровом, приезде, Большой орды Хуйгилдина да Худайдарова дети, которых показанные отцы преждней казенной и купеческой караван грабили, приезжали во оный город и караулили. И как они выедут в дорогу с неделю, дабы тамо немало не упустя, их ограбить. Однажды у них Хуйгилдин сын в самой тот дом, где они, [89] Шубай и Мансур, стояли, пришед к ним, стал говорить, что отец его с товарищи прежней российской караван ограбили ж, а им-де, Шубаю и Мансуру, не уцелеть, того б ради якобы для охранности наняли в провожание их Гуйгилдина и Худайдарова детей, токмо они, Шубай и Мансур, видя, что те киргисцы тем к пущей беде их ведут, дабы за своим провожанием как только выедут, то б ограбить, объявили им, что они из Туркестанта никуда не поедут. Против чего они пуще стали к грабежу грозиться, и потому они, Шубай и Мансур, послали от себя к кочующему под Ташкентом той же орды знатному кайсаченину Тюле-бию, которой, как им прежде известно было, человек весьма доброй, чтоб их от такого страху охранил; почему он, Тюле-бий, к ним в Туркестант прислал двух сыновей в провожание. Однако ж и они, Тюлебиевы дети, видя помянутой за ними, Шубаем и Мансуром, караул, вскорости из Туркестанта выехать и их на свои руки взять не смели, и для того по приезде тех Тюлебиевых детей жили еще восемь дней все за выжиданием вышеписанных воров. А при том туркестанские лутчие и главные люди советовали им, чтоб для лутшей сохранности от воров они, Шубай и Мансур, ис товаров своих оставили в Туркестанте в запас хотя половину, а в Ташкент бы с собою не весь возили, объявляя, что они и в прежде бывшем караване советовали також, но как не послушали, то и ни щем остались. И потом они, Шубай и Мансур, совету их туркестанских жителей послушались и товаров своих оставили тут блис половины с работниками вышеобъявленнаго умершаго купца Дроздова Заитом Салтанаевым да его, Шубаевым, Ишимом у тутошнего Нахиба-хозе и, выждав упомянутых воров, ис Туркестанта отправились до Ташкента в ночь с показанными Тюлебиевыми детьми да старыми проводниками Тюлек-батырем да двумя его братьями Бердышем и Байгузеем. И для той воровской безопасности принуждены были ехать не настоящею дорогою, но от оной вправо к Сырдарье-реке; и тако до Ташкента доехали дней в семь благополучно. В котором пути и к Тюле-бию заезжали и жили два дни, кой принял изрядно и в бытность их на каждой день давал им по барану; а как от него поехали, то и на дорогу дал барана и оных своих сыновей до Ташкента, и с возвратом в провожание, за что они ему, Тюлебию, тут дали несколько подарков.

4. Прибыв они, Шубай и Мансур, в Ташкент, сперва вьюки свои остановили у ворот, а сами пошли к сидящему в том городе [90] вместо хана из тутошних жителей Кусяку-беку на ханской двор и отдав ему поклон, поднесли несколько подарков, о чем показано у градских и акцызных сборов. И объявивши о себе, которой их сперва принял хорошо и с тем с ними разсуждать, где их лучше поставить: на гостиной ли двор, кой тамо имеется нарочно для приезжих, или где они хотят. Однако ж поставил на собственной свой двор, кроме ханскаго к живущему туг Шукур-батырю, куда они, Шубай и Мансур, и вьюки свои перевезли. И потом погодя немного он, Кусек-бек, пришел сам с своими братьями, протчими старшинами и батырями человеках в двенадцати, и стал их товары осматривать, а пошлин сперва не требовал, токмо оной товар стал с теми старшинами и батырями оценивать и оценил весьма низкою ценою; и потому из него выдры и кожи красные, взяв на себя, всего по той оценке на две тысячи на сто тенек их денег; которых по покупке их товаров в российской рубль придет до двадцати одна, тогда не отдал и сказал, чтоб за оными пришли после. После ж того к показанию нападок своих во всем городе купцам приказ отдал, чтоб оставшуюся у них за взятьем на него в подарок краску, которой было немалое число, без его, бекова, ведома никто не покупал, а за тою краскою у них, Шубая и Мансура, товаров кроме мелочи, и то самаго малаго числа, ничего не было. И тако они за непродажею той краски в деньгах стали иметь нужду, понеже тамо в пище расход немалой и на всякой день для них и с проводниками, коих было с ними три человека, также и на лошадей не меньше двадцати пяти ташкенских тенек исходило, ибо имели все с покупки, как дрова, мясо и хлеб, так на лошадей — солому и ячмень, а особливо мясо дорого. Тюлебиевых же детей отпустили по приезде домой, которые хотя часто в Ташкент приезжали, токмо на краткие времена, и для того они, Мансур и Шубай, принуждены были к вышеписанному Кусеку-беку за теми деньгами ходить: и как ни придут, то он все отказывал до завтра. Которым образом ходили они к нему с неделю, токмо напоследок, осердясь на них, сказал, что они так приступают, разве на нем пропадет, и велел ждать до отъезду из Ташкента, когда и заплатить хотел. Для которого они, Шубай и Мансур, к нему, Кусеку-беку, и ходить уже перестали и от того время жили немалое число все почти праздно, токмо между тем к содержанию себя стали уже имеющуюся у них мелочь, хотя с убытком продавать, а иногда деньгами заимовать. А у оного Кусека-бека просили уже, чтоб хотя на их краску купцов показал, на что он говорил, что [91] купцы есть, токмо разве-де вы ее дорого продаете. И они сказали, что ежели дорого, то хотя б сам уже цену поставил и потом оную краску покупать позволил; и продавали с великим убытком, и на тяжелой против настоящаго вес, которой у них производится на каменья, коих, если по настоящему, то из пуда выходит по семи, а оную краску весили не более пяти с половиною пуда.

В ту их, Шубаеву и Мансурову, бытность чрез приехавших из Туркестанта в Ташкент тутошних сартов, оставленный в оном Туркестанте его, Шубаев, работник писал, что умершего купца Дроздова и работник Заит умер таким образом, что на затылке у него вышел червь. Потом из провожников и Тюлек-батырь, живши в Ташкенте месяц, занемог; чего ради они отпустили его до возвращения своего в Туркестант, а сами остались токмо с двумя братьями его: Бердышем и Байгузею. Между тем до отъезду их, Шубая и Мансура, возвратно дней за двадцать, приехал в Ташкент от калмыцкого владельца Галдан-Чирина, определенной для правления того города в товарищество к упомянутому Кусеку-беку Хасым-хузя, которой родом из города Самарханта и в малых летех, выбежав из того города, жил в зюнгорских калмыках. И оной Хасым-хузя по прибытии проведал об них, Шубае и Мансуре, прислал по них, к которому они и ходили. И как пришли, то он, спрося об них, говорил, что знаете-де вы, как я сюда приехал, а как-де в протчих местах водится, то-де вы никакого почтения мне не учинили, и ежели-де вы надлежащего поклона не отдадите, то-де я вас велю ограбить, ибо-де у меня в команде имеется калмык человек с пятьсот. Чего ради они ему, Хасым-хузе, несколько и подарили, о чем значит у градских и акцизных сборов, и потому от него отпущены.

Когда ж они краску свою всю распродали, то им весьма позднее время к возвращению уже пришло, чего ради к помянутому Кусеку-беку еще пришли, и объявя о своем желании к отъезду, просили, чтоб он за их товары деньги пожаловал отдал, но он, Кусек-бек, при том все откладывая то, искал бы только отъезд их продолжить, говорил, зачем-де вам ныне в Россию ехать, объявляя также непристойности, аки бы Казань и Москву и всею Россию взяли кубанцы, и для того б пожили еще. На что они отвечали, что хотя как Россия ни состоит, но токмо они желают ехать в отечество свое, и тако тогда также ничего не получили и ходили за теми деньгами еще немалое время почти ж неотступно. По [92] которому пред отъездом их дней за пять, едва, и с великим жестокосердием, стал им за вышеупомянутой взятой товар отдавать, только не деньгами, но товарами ж тамошними, почти все бумажными вещми и самыми последними, которые ставил весьма высокою ценою и против тамошней покупки вдвое, и онаго против тех бывших на нем денег по той его цене получили не больше половины.

В бытность их в том городе Ташкенте, реченной Шубай выменял у тутошних сартов купленную ими от киргис-кайсаков пленную калмыцкую девку рублев на сто на двадцать, и когда они, Шубай и Мансур, те отданные им товары и о езде своей от него, Кусека-бека, позволение получили, то хозяин их Шукур-батырь, а помянутого Кусека-бека человек, видя тот их отъезд, пришел к нему, Кусеку-беку, о той калмычке объявя, стал советовать ему, чтоб ее от него, Шубая, как-нибудь достать. И как оной Кусек спросил его, как ее достать, то он объявил, чтоб ее украсть, в чем они и согласились. И как они, Шубай и Мансур, со всеми бывшими при них из дому отлучились за своими нуждами на базар, а оная калмычка осталась одна, то оной Шукур-батырь, пришед от него, Кусека, с двумя батырями к ней, стали ее стращать, якобы он, Шубай, хочет ее киргис-кайсакам продать, у которых против ташкентскаго жить весьма трудняе, чтоб она лучше осталась у них в Ташкенте; и хотя она, не веря тому, утверждалась к нему, Шубаю, отчего и ушла к соседке, но оной Шукур-батырь послал по нее жену свою, вызвал и также уговаривая и улещая, взяли насильно, отвели к часто помянутому Кусяку-беку. И когда они, Шубай и Мансур, домой пришли, то ее уже нет, а оной Шукур-батырь зачал говорить: как я слышал, тебе нещастье сделалось, что калмычка убежала. И он, Шубай, разведав о том, сказал ему, что она теперь по их неволе сидит у Кусека-бека, и пошел к оному Кусеку и просил, дабы его к большим нападкам не озлобил в такой силе, аки бы у него, Шубая, калмычка убежала и находится у его ворот и чтоб ее пожаловал возвратил. На что он ему сказал: я-де знаю, что бежала и теперь у меня, токмо-де я слышал, что ты ее продать хочешь; того ради чем-де другим продавать, то-де продай мне. И как он, отговаривался, много сказал, что у него нет продажной, то оной Кусек, осердясь, сказал, как-де ужо ты девку мне не продашь, и хотя он, Шубай, много отговаривался, что хотя все товары его отберут, токмо девки продажной нет, однако не получа ничего, отошел. [93]

После того он, Шубай, еще неоднократно приходя, о той девке у него, Кусека, просил, токмо он в задор стал приметываться тем, что вы-де приехали из России с товарами, да пошлин не платите, а прежде о том ничего не упоминал. На что он, Шубай, ему объявил, что буде почему прежде оная сбиралась, тем и с них против того взял, а ежели только с них от них надобна, то сколько изволит, только б девку отдал. И он, Кусек-бек, сказал, что же-де ты сделаешь в том, что мы захочем; на которое реченной Шубай ответствовал, что ему одному там в заезде делать против их нечего, и тако все ни щем от него отходил.

Между тем, они, Шубай и Мансур, видя, что время у них туне проходит и живут уже около пяти месяцов, а проводники их, Тюлебиевы дети, приехав, советуют, чтоб скорее из города убирались, чего ради и верблюдов под товары из улуса своего привели, товарами своими уже расторговались, которые у них были: краска, выдры, кожи красные, мехи,. белый кафтаны шитыи, иглы, корольки; а ташкентские покупали: лисицы, корсаки, волки, кумачи, синие выбойки и проч. бумажные. То они, навьюча товары свои на тех верблюдов, отпустили с ними одних тех проводников, кои при них были — Тюлекбатыревы братья Бердыш и Байгузя да с братом Тюле-бия Абыллом-батырем из городу в путь в улус помянутого Тюле-бия без ведома онаго Кусека-бека, кой в тот улус прибыв, у показанного Тюлебиева брата Абылла и дожидались. А сами они, Шубай и Мансур, остались в городе с помянутыми Тюлебиевыми детьми, чтоб от него, Кусека, совершенной отпуск получить. И при себе оставили токмо такого товару, которой дороже и уютнее, рублев на двести. И как на другой день поутру пришли они к оному Кусеку-беку, якобы только проститься, в той надежде, что не может ли он впоследние Шубаевой девки отдать, но объявили, что они пришли к нему только проститься, ибо уже товары свои все отпустили; то он весьма с жестоким сердцем закричал, для чего без ведома его, да и не заплатя пошлины, товары свои отпустили; разве отбывая, чтоб тех пошлин не заплатить. И хотя они ему ответствовали, что прежде об отъезде своем довольно объявляли и в пошлинах не спорили, но он своим аксакалам закричал, чтоб тотчас человек десять поехали и тот их товар, нагнав, возвратили. Только те аксакалы сказали, что когда оные товары в степь вывезены, а у них проводники киргис-кайсаки, то-де уже их на степи от тех проводников возвратить нельзя; то он, [94] Кусек-бек, сказал, что мы-де их, Шубая и Мансура, удержим, и так их от себя отпустил на квартиру. Когда же они лише только пришли домой, то он, Кусек-бек, також и определенной от зенгорского владельца Хосым-хузя обще за ними тотчас прислали братьев его родных да трех батырей, чтоб у них все, что при них ни найдется, брать, по которому они все и обрали, а именно рублей на двести; да сверх того еще у онаго Кусека-бека вышеписанная калмыцкая девка осталась и с показанием присланных от тех беков братьев их с тем отобранным от них ушли, а батыри остались с ними. Которые после тех ушедших им, Шубаю и Мансуру, стали советовать, чтоб они тоже и сами из городу убрались, ибо-де видите вы сами, какие везде в Ташкенте справедливые обхождении, чего б ради и своих голов берегли. По которому они, Шубай и Мансур, седчи на лошадей своих, и поехали; и как из города в степь выехали, то оной Кусек-бек за ними, Шубаем и Мансуром, одного из своих старшин племянника своего бия прислал, чтоб возвратились, токмо проводники, Тюлебиевы дети, их уже не дали, в чем и крику было с ним немало. И едва те проводники из луков стрелять не стали, и из оных Тюлебиевых детей один с тем резоном, что когда они, Шубай и Мансур, оному Кусеку-беку надобны к возвращению, то-де я поеду, пущай-де, что надобно делает, и поехал; котораго до самого отъезду их от Теле-бия уже не было.

5-е. Из Ташкента выехав, приехали к Тюле-бию в орду и жили у него дни с три, кой их также принял хорошо и во всем довольствовал с тем рассуждением, что их торг всем к общей пользе и потому-де не токмо как другие обижать не надлежит, но и приласкивать надобно. В которое время и другой Тюлебиев сын ис Ташкента возвратился и сказал, что он по прибытии в Ташкент Кусек-беку только поклон отдал, а больше ничего у них не было и с тем возвратился. И потом они, Шубай и Мансур, из дому Тюлебиева вовсе поехали до Туркестанта и с ними отправились для здешнего торгу его, Тюлебиевых, братьев семь человек; в проважании же за ними, Шубаем и Мансуром, был сам Тюле-бий дни с три, а до самого Туркестанта — его, Тюлебиев, сын.

Будучи ж они, Шубай и Мансур, в Ташкенте, всегда всячески старались, чтоб ташкентских сартов к приезду в Оренбург для торгу сколько возможно более уговорить, и хотя они до того имели всю опасность за тем, что прежде бывшей у них российской караван неблагополучно вышел, однако они на то привели их [95] множество, по которому как пред выездом, так и после выезду их из Ташкента и с ними тех сартов к оренбургскому торгу многое число и отправилось.

От Ташкента дней в десять прибыли в Туркестант благополучно, куда и ташкентских сартов по их склонению кроме киргис-кайсаков с товарами собралось сот с семь человек, которые к выезду в путь совсем и готовились. Чего ради и они, Шубай и Мансур, ночевав токмо одну ночь и взяв оставшие тут товары свои, с теми попутчиками и старыми своими проводниками выехали, а Тюлебиева сына с надлежащим удовольствием отпустили возвратно и до Орска доехали благополучно.

6. Чрез показанную езду в Ташкент они, Шубай и Мансур, в торгу своем по вышеписанным обращениям весьма великий убыток получили от того наипаче, что они туда ездили внове и малым числом людей, чего ради куда не приезжали, то все принуждены были для безопасности дарить. Другое, что товаров имели не во всем на ташкентскую руку, но от бывшаго у них в Орске торгу последней. Третие, что в Ташкенте от тутошнего управителя Кусек-бека весьма обижены. Четвертое, что краску, которая в их товаре главною была по записке у оренбургских градских и акцизных сборов, с ними взята была по семидесят рублев, а они в Ташкенте по заказу онаго Кусека продавали не выше сорока Рублев пуд, однако ж ежели бы от российского торгу с товарами немалым собранием и с такими надежными проводниками, каких они, Шубай и Мансур, имели, также в исправном ружье туда ездить, то по тамошней торговле прибыли быть надеждно, только не большей же, ибо хотя тамошние жители всяк торгует, но весьма малым числом, а таких людей, чтоб кто торгу своего до тысячи или больше имел, нет. Главные товары имеют больше бумажные и несколько шелковых, которые сами делают, только бывают тут купцы приезжие, чрез которых той прибыли больше и чаятельно, а имянно, по большей части из зюнгорских калмык и ведомства их кочующие с ними татара, называемые кашкары, кои из ташкентского покупают больше ягоды, кишмеш, а при том несколько лисиц, корсаков и из бумажного, а из российского — выдры, кожи красные, а чаятельно и другие товары, ибо у них, Шубая и Мансура, оных российских было недовольно. А они, калмыки, привозят баранов, быков, коров и лошадей и меняют сходно, бухарцы — с мерлушками небольшим числом, с бархатом красным и чорным, [96] с кушаками и парчами шелковыми, а меняют ташкентской и российской товар всякой, да и из-за Ташкенту из имеющагося от онаго днях в шести города Хузяна, кой состоит своим ведомством и числятся богатея Ташкента, приезжают немало с лучшими бумажными товарами, також с разнымя годами, в том числе кишмеш привозят, а в Ташкенте оной не родится. Сами ж покупают больше российской товар, из российскаго ж товару к тамошнему торгу способен: сукна добрые карамзинные красные, бобры немецкие черные и выдры немецкие ж, кожи, корольки, семя канцелярское, также и краска брусковая, токмо не весьма много; еще отчасти голи ⁶⁵ добрые и вышеписанные. Купцы все покупают малым числом, а стаями не берут.

7-е. В помянутом городе Ташкенте ханы производятся таким образом, что кто усилится и хана убить может, тот себе ханство тем и получит; и народ уже тому, когда убьет, не препятствует. А напротив того, ежели еще кто выищется, и того уже убийца убьет, то оной потому и ханство принять удостоится. И прежде сего оным городом владели Киргис-кайсацкой орды Юлбарс, кой от той орды учинен был тут ханом. Да с ним же почти обще владел вышеписанной Тюле-бий, у которого и поныне в том Ташкенте есть дом и ис тутошних обывательских — жена и два сына, ибо напредь сего оным Ташкентом владела та Большая орда, с котораго и дань оной Тюле-бий с своими кайсацкими старшинами брал по сорок тысяч тенек на всякой год. И назад тому несколько времяни помянутого Юлбарса в том Ташкенте не стало, незнаемо — убит, незнаемо — выгнат вон от тутошних сартов, а все оное по происку вышереченного Кусека-бека. И когда оной Юлбарс потерян, то вместо ханства доступил в этом городе оной Кусек-бек, токмо ханом от народа и поныне еще не учинен. А Тюле-бия по его ж, Кусекову, усильству хотя из города выжили, токмо от совершенного владения отрешить не могли, но с таким договором, чтоб ему, Тюле-бию, Большой орды с старшинами вышеозначенную дань со всего города по сороку тысяч тенек на год платить; кою по прошлой год они и платили, понеже они, ташкентцы, от тех киргис-кайсаков кочевьем их весьма утеснены, так что около самых их пашен и дровосеков; и когда их, кайсаков, не удовольствуют, то из города не токмо куда за каким особливым промыслом, яко для торгу и протчаго, но и за дровами, а всего наипаче на пашни выехать не дадут; и как только появятся, то всякаго в [97] полон забирают. Оной же Кусек-бек, будучи в том правительстве, хотя еще действительного ханства не получил, но так усилился, что паче настоящаго хана, тем, что род свой имеет весьма велик: сыновей у него трое, к тому ж, кроме сродников, всех знатных тутошних батырей, кои еще при прежних ханах были, к себе в ближние старшины подобрал и весьма их награждает. А народ ташкентской от большой части в великом от него недовольствии, ибо за самые малые дела со всеми домами раззоряет, и оные ташкентские жители сами дивятся, что у них никогда ханы более трех лет не сиживали, а он-де, Кусек, четвертой год уже сидит. И хотя в бытность их, Шубая и Мансура, из тутошних сартов человек с сорок, в том числе главным был Сали-хузя, кой тут напредь сего несколько и ханствовал, собрались было его, Кусек-бека, убить, а по нем Ташкентское ханство доступить желал оной Сали-хузя. Чево ради ночью к его, Кусекову, двору и пришли было и уже дворовые ворота отворили, а потом дошли до его покою, в котором он спал поотдаль от настоящих ханских покоев с невестою, к коей по их обычаю ходил еще в пазуху, а при нем людей было токмо один человек, и тот покой был заперт. Но из тех же согласников один сарт, испужався, товарищам своим изменул и, отбежавши от них, сказал тотчас о том собрании и намерении тех товарищев своих детям его, Кусека; да хозяину их, Шубая и Мансура, Шукур-батыру. По которому они, немедленно собрався, на то собрание напали и из них поймали человек с пять, а протчие все разбежались и пропали безвестно, и оных пойманных, также их и бежавших отцов и братьев человек с двадцать пять он, Кусек-бек, казнил, иных повесили, иным головы отрубили, иных же кололи, а жен и детей их в холопство к себе и старшины его разобрали, и домы вконец разорили. Когда оной Кусек-бек Тюлебия из Ташкента выжил, то он, Тюле-бий, с самого того времени на него, Кусека, злобу имеет, за что многократно на тот город и войною наступал и чрез то у него, Кусека, несколько сродников побито и всячески чрез тамошних сартов, кои ему дружны, ищет, чтоб его убить. Которые же от нападков его, Кусека, из Ташкента случаются в побегах, тех всех за ту злобу принимает он, Тюле-бий, к себе, как и ныне бежавших от него сартов, кои собрались было его, Кусека, убить, принял; только сам в Ташкент выезжать не смеет, ибо и на него он, Кусек, грозится, чтоб лишь попался, в заточение посадить. Он же, Тюле-бий, от Ташкента разстоянием [98] с небольшим в полудня сделал себе городок, на том месте, где из реки Цырцют в Ташкент канал проведен, и населил тут разных жителей, а больше - выходящих из Ташкента, кои по нападкам от оного Кусека-бека за него, Тюле-бия, бегают; сартов и к тем, отчего из оного городка ни убежал, также и из протчих городовых беглых и полоненных людей, которые, живучи в том городе, на него, Тюле-бия, пашут и сеют хлеб, оной городок он, Тюле-бий, с таким утеснением Ташкенту учинил, что ежели захочет, тот текущий туда канал тотчас запрудить и в другую сторону пустить может, отчего ташкенцы принуждены могут быть за удержанием на пашни воды помереть. И хотя он, Тюле-бий, еще желал с ташкенцами войну иметь, но понеже ныне оный Ташкент и Большая орда под властию стали у зюнгорскаго владельца Галдан-Чирина, чего ради онаго учинить не смеет. Ныне же он, Тюлебий, после отъезду их, Шубая и Мансура, намерен был к зюнгорскому владельцу сам ехать и объявя помянутого Кусека-бека все непорядки, в том числе и о причиненной им, Шубаю и Мансуру, от него обиде, о ханстве себе в том Ташкенте просить хотел.

8. Помянутой город Ташкент укрепление свое имеет мазанковое, около его вал мазанковой; небольшей величиною тот город близ Казани, в нем двенатцать ворот, домовое строение все мазанковое, токмо весьма непорядочно, а до коликаго числа домов, не знает. В нем же множество садов, мечетей одних больших, в коих молятся по праздникам, також как в России соборов восемьдесят три; у ворот вместо караулу имеются особливые мазанки, в которых обретаются приставы. Пушек у них нет, токмо некоторые вместо того имеют у себя в домах долгие стволы наподобие ружей и сказывают, что оные выстрелом берут далеко, которые в Ташкенте и делают. Деньги у них имеются старинные, кои по их называются теньки, подобны российским денижкам, токмо весьма тонки и неуравнительны, также и неудельны; оные ходят одним числом без всякого сложения, которых по тамошним покупкам в российской рубль придет до двадцати, а вновь их не делают; однако ж в том много происходит воровских. Оной же город осторожностию и силою весьма плох, и так что когда киргисцов человек десять, набежав, в которые ворота у нескольких обывателей скот отгонят, то во всем городе не только вскорости, но разве чрез несколько дней едва уведать могут; а когда уведают, то и десять и пятнадцать человек за великое войско почтут и разгласят; они же, ташкенцы, и к отпору очень робки. [99]

О торгу оренбургском у них, ташкенцов, хотя довольно и известно было, но разсуждение затем было пресеклось, что чрез тутошних же сартов, бывших для торгу в киргис-кайсаки, такое известие явилось было; которым киргис-кайсаки сказывали, якобы Оренбург, Москву и Казань взяли кубанцы, а кроме того, об оном торгу разсуждают, что хорош. И как то известие они, Шубай и Мансур, сколько можно тамо уничтожали и ташкенцев к езде для торгу в Оренбург склоняли, то их человек семьсот сюда и приезжало.

Прежде приезду их, Шубая и Мансура, в Ташкент неоднократно присланы были от зюнгорского владельца, также и из города Хузяна послы, чрез которых зюнгорский владелец к себе, а хузянской Абдулкарим-бек к себе склоняли оной Ташкент под власть свою и аманатов требовали со угрожением войною. И хотя они, ташкенцы, немало тем продолжали, однако ж склонились к Галдан-Чирину. По которому упомянутой Кусек-бек и в аманаты сына своего с двенадцатью человеки людей своих к нему, Галдан-Чирину, при них, Шубае и Мансуре, отправил и для того собираемую прежде на Тюле-бия дань по сороку тысяч в год от него, Тюле-бия, отрешили и положили оную дань Галдан-Чирину и властию его, Галдан-Чирина, довольны.

9. Пред отъездом же их, Шубая и Мансура, от зюнгорского владельца Галдан-Чирина прошло войска сорок тысяч человек на Хузянт-город, о коем выше упомянуто, для войны с тем городом, также и на кочующей около онаго народ курому ⁶⁶, да санчкилу ⁶⁷, которой от киргис-кайсаков же щисляется; из которых о санчкиле в тамошних местах слух имеется, что люди военные, а за что та война у них делается, не знают; токмо знатно, что помянутой зюнгорской владелец и тот город с кочующими народами прибирает под власть свою.

10. Между Ташкентом и Туркестаном есть еще городков с четыре или пять, небольшие, стоят немного в стороне, по их называются курганы. Которые во владении киргис-кайсаков Большой же орды и населены также, как и Толе-бия, сартами беглыми и полоненными из тамошних мест; между которыми и киргис-кайсаки убогие живут, и в оных городках жители пашут и сеют хлеб на показанных владетелей киргис-кайсаков.

11. Туркестант состоит на том же основании, как и Ташкент, токмо гораздо меньше его. В нем, сказывают, тысяча петь дворов, ворот — четыре, жители тутошние — сарты же. Владеет в нем [100] из тутошних жителей определенной от Галдан-Чирина Сеит-хан. Оной город во власти его ж, Галдан-Чирина, у котораго и аманаты есть тутошняго главного жителя Нахиба-хузи, кой тем Туркестантом почти обще владеет сын его назад тому года с три. Еще же от онаго Туркестанта и киргис-кайсакам Большой орды дань дается.

12. Показанные владеющие как в Ташкенте, так и в Туркестанте с живущих в них жителей берут себе подать, а почему, не знают.

13. В бытность их, Шубая и Мансура, тамо слышали, что к китайской стороне есть народ природы калмыцкой же, принадлежащей к Китаю, токмо особливым владением. О котором сказывают, что зюнгорскими калмыками назад тому лет с двадцать уже война заведена, которая и поныне неокончана, и оной народ все изготовлялся и строился к той войне, и ныне во всем исправился и стал-де очень силен, чего ради оную войну стал с Галдан-Чирином с жестокостию возобновлять и уже от него, Галдан Чирина, просит места, где быть бою, нимало не отлагая.

К подлинной скаске помянутой татарин Шубай подписался по-татарски.

Секретарь Петр Рычков.

*** (в наличествующем у нас экземпляре текст размыт) Л. 185-196 об. Копия

Комментарии

65. Голь — китайская шелковая ткань.

66. Курама (курома) — особая этнокультурная общность, включающая в себя выходцев из казахских, узбекских и других тюркоязычных групп Средней Азии. Вела комплексное скотоводческо-земледельческое хозяйство и полуоседлый образ жизни. Отличалась собственным самосознанием и наличием ряда специфических черт хозяйственного уклада, домашнего быта, материальной и духовной культуры. Представляла собой одну из маргинальных этнокультурных групп, которые возникали на границе оседло-земледельческого и кочевнического культурных миров и в своем эволюционном развитии имели тенденцию к растворению в структуре соседних оседло-земледельческих этносов. В первые годы советской власти была инкорпирована административно-волевым путем в состав титульного узбекского этноса (Бартольд В. В. Курама. Соч. Т. 5. М., 1963. С. 325; Андреев И. Г. Описание Средней орды киргиз-кайсаков. С. 242-243, коммент. 42).

67. Санчкила — искаженное название племени чанышклы (катаган) Старшего жуза.

Текст воспроизведен по изданию: Путевые дневники и служебные записки о поездках по южным степям. XVIII-XIX века // История Казахстана в русских источниках XVI-XX веков. Том VI. Алматы. Дайк-пресс. 2007