ТЕВКЕЛЕВ И. В.

1748 года

Июля четвертаго на десять числа отправлены к Абулгаир-хану с письмом сакмарскаго старшины Кубека сын Кудайгул да киргизец Айбаш, а в письме писано: «Высокостепенной и высокопочтенной Киргис-кайсацкой орды Абулгаир-хан, а мой древней друг и сущей благодетель. Вашего высокостепенства мне многоприятнейшее письмо чрез Кубекова сына Кудайгула и киргисца Айбаша я с немалым удовольствием получил сего июля 13 дня, за которое, особливо же за оказанное к Е. и. в. вышего высокостепенства искреннее усердие, премного и благодарствую, и желаю, дабы и впредь також бы ваши вернейшие поступки продолжаемы были, за что и высочайщей Е. и. в. милости оставлены не будите. А что ваше высокостепенство изволите объявлять, якобы бывшие для торгу в Оренбурге киргисцы Средней орды каракисяк-аргинского роду Кутырь-батыря товарищи увезли руских трех человек, и ежели б так подлинно учинилось, то бы господин тайной советник и ковалер Неплюев немедленно о том ко мне мог сообщить для того, что касающияся до того киргис-кайсацкие дела положены на меня, однако ж я для лутчаго о том осведомления того ж дня писал к нему, тайному советнику, с нарочным, и какое от него известие получю, о том имею представить при свидании со мною вашему высокостепенству». Подлинное подписано рукою брегадира Тевкелева.

Июля четвертаго на десять числа брегадир Тевкелев приказал Абулгаир-хана собственному ево человеку Аралбаю, которой привез от сына ево ханского Айчювак-салтана к брегадиру Тевкелеву вместо письма собственную ево, Айчювак-салтанскую, печать, во знак того, что он, Айчювак, в оманаты на смену брата своего Ходже-Ахметь-салтана неотменно идет и в том тою печатью уверяет, а письма-де не прислал за отлучением писаря, и для того во удовольствие ево ж, Айчювака, дать оному Аралбаю одну кожу, да с ним же прибывшим и ево ханским людем для свидания с пребывающими при Ходже-Ахметь-салтане в оманатах с родственники киргисцем Бекберде да Асану ко удовольствию помянутого ж хана обоим одну кожу.

Июля седьмаго на десять числа получено брегадиром Тевкелевым Киргис-кайсацкой Средней орды от знатного старшины [205] Джанебек-тархана письмо, в коем написано: «Высокоблагородному высокодостойному и благоразумному, премногомилосердому и превосходительному, дражайшему и особливо моему благодетелю господину брегадиру мурзе желаю от всемогущаго творца при всяком благополучии и щасливом пребывании премного лет здравствовать. При том доношу вам, что мы ко услуге к вам уже выступили, о чем изволите быть известны, и для того с сим к вам посылаю Сююндюка с Байкарою и з доброжелательством к вам прибуду, Джанебек-тархан». На обороте того письма ево, Джанебек-тархана, чернильная печать приложена.

Июля седьмаго на десять числа брегадир Тевкелев приказал посыланному за покупками в Оренбург от Абулгаир-хана для ево и сына его Ходже-Ахметь-салтана собственных надобностей собственному человеку киргисцу Кудайбердею, которой оттоль благополучно возвратился во удовольствие ево, хана, дать ему, Кудайбердею, одну красную кожу.

Июля осьмаго на десять числа приехали из Средней орды от знатного старшины Джанебек-тархана и от других старшин два человека киргисцов чакчак-аргинского роду Джанебек-тархана родной племянник брата ево родного Тордогула сын Сююндюк, да другой того же роду дальной ево родственник Байкара, привезли к брегадиру Тевкелеву письмо с тем известием, что Джанебек-тархан из Средней орды с знатными старшинами и батырями сто человек выехали и едут к Орской крепости для свидания к брегадиру Тевкелеву; и оные посланцы объявили словесно, что по выезде своем Джанебек-тархан отправил ко Абулгаир-хану двух человек, объявляя, что он поехал к брегадиру Тевкелеву.

А сего июля 19 числа оные Джанебек-тархана племянник с товарищем паки от него, брегадира Тевкелева, к нему, Джанебек-тархану, отправлены навстречю, и при отпуске им дано: племяннику ево зеленого сукна четыре аршина по семидесят по три копейки аршин да одна красная кожа; другому – синего сукна четыре же аршина по той же цене и одна красная кожа.

И сего июля 20 числа поутру оной Джанебек-тархана племянник Сююндюк к брегадиру Тевкелеву паки возвратился и объявил, что Джанебек-тархан со многими Средней орды старшинами к речке Ташкечю (то есть Каменной брод) от Орской крепости в семи верстах приехал, и приказали Джанебек-тархан и все старшины ему, брегадиру Тевкелеву, объявить их [206] нижайший поклон и о здаровье его спросить и при том приказал просить Джанебек-тархан позволения, что он желает тут стать и ожидать Абулгаир-хана, да между ими три человека посланцов от Абулмаметь-салтана присланы к брегадиру Тевкелеву с письмом.

Того же числа пополуночи в 8-м часу брегадир Тевкелев послал от себя толмача Усмана Арасланова к нему, Джанебек-тархану, и ко всем старшинам поздравить приездом их к Орской крепости, и что он желает тамо ожидать приезд Абулгаир-хана, и он, брегадир, оное ево, Джанебек-тархана, намерение разсуждает зело изрядно. И посланной от брегадира Тевкелева толмачь Усман того же числа пополуночи в 1-м часу возвратился, которой объявил, что Джанебек-тархан и все Средней орды старшина крайне обрадовалися, что брегадир Тевкелев прислал к ним с приездом их поздравить, и оное они за великое себе щастие почитают, и все усердно нижайше ево, брегадира, благодарят. При том Джанебек-тархан приказывал толмачю Арасланову донести брегадиру Тевкелеву, что он, Джанебек-тархан, многие годы с ним, брегадиром, свидания не имел и сердечно того и нетерпеливо всегда ево сюды ожидал, а как он, брегадир, милосердием Е. и. в. по указу к ним приехал, и он, Джанебек-тархан, по окончании их ординские советы тому ныне назад десять дней с немалою и неизреченною жадностию ехал к Орской крепости ево, брегадира, видить. Уже приехав к Орской крепости, ево терпения не достает и не может того снести, чтоб с ним, брегадиром, не иметь свидания и усердно просит, чтоб он и до приезду хана к нему, брегадиру, был допущен вначале для принесения Е. и. в. всемилостивейшей государыне ево всеподданнического благодарения и ему, брегадиру Тевкелеву, отдать ево должной поклон, для того он, брегадир, по высочайшему Е. и. в. указу, прислан к ним для поправления их ординских дел с полною мочию. И с великою радостию с себя скиня ташкенской чапан (то есть бумажной кафтан), подарил толмачю Арасланову, оговариваясь, что они иного ничего другова не имеют подарить, и оной Арасланов много отговаривался, однако он усилил то взять; притом оной толмач и то говорил, что он не смеет взять брегадира Тевкелева, понеже-де он и сам не берет, однако он, Джанебек-тархан, от усердия и от радости, что ево, брегадира, видит в Орской крепости, дарует ево, чем богат, тем и рад.

Потом брегадир Тевкелев к нему, Джанебек-тархану, и всем Средней орды старшинам послал с тем же толмачем Араслановым [207] на первой приезд всем им стам человекам одного быка да одного барана, ведро простого вина да ведро меду, да полатку для него, Джанебек-тархана, да две полатки салдацкие для других старшин, и он, Джанебек-тархан, и протчие старшина за высочайшую Е. и. в. милость всеподданнейше приносили поклонение и ево, брегадира, с радостию и с крайним усердием благодарили.

Сего же июля 20 числа Средней орды аргин-каракисяцкого роду Кутырь-батырь приехал к брегадиру Тевкелеву, которой был в Оренбурге для провожания ташкенских и кашкарских купцов, и просил брегадира Тевкелева, чтоб он дал от себя подорожную им ехать внутренною стороною реки Яика, чтоб Меньшей орды киргисцы им какой обиды не учинили, которому подорожная и дана. Притом брегадир Тевкелев с ним, Кутырь-батырем, имел наодине разговоры. Между протчих брегадир Тевкелев спросил у него, чего для Средняя орда от здешних мест, вдаль отдаляется? На то Кутырь-батырь отвечал, что Средняя орда отдаляется от здешних мест, никакой другой притчины нет, едино то, что пресекся в Орской крепости торг, а до Оренбурга кочевьем итти место не дает, а ежели только с торгом, то за дальностию никто не едит, разве тот поедет, кому уже обойтися неможно. На то брегадир Тевкелев вопросил, когда Средняя орда за дальностию в Оренбург с торгом не ездит, где же они себе надобные вещи покупают? Кутырь-батырь паки отвечал: ездят поблизости к границам зюнгорских калмык, там корсоков, лисиц меняют на разные товары, ежели что там достать неможно, в таком случае ездят в Бухары чрез город Нурата, а товару никакого туда не возят, кроме лошадей, а лошадей гоняют самых добрых выбором зело многое число. Брегадир Тевкелев еще вопросил: лисиц и корсаков калмыки на что покупают и куды девают, понеже у них и у самих многа, а ежели в Орской крепости будет торг, Средняя орда вся будет ли торговать? На то Кутырь-батырь сказал, что зюнгорцы лисиц и корсаков куды девают, о том он не знает, а ежели в Орской крепости будет торг, то Средняя орда вся блиско к Орской крепости прикочюют и тут станут торговать, к зюнгорцам и в Бухары отнюдь торговать не поедут.

А сего июля 20 же числа у брегадира Тевкелева Средней орды от Абулмамет-салтана посланцы два человека были и от него, салтана, письмо подали, а имянно: роду атагай Байназар Бекбулатов, роду саръетем-чакчак Шамаметь и словесно [208] объявили, что Абулмамет-салтан к нему, брегадиру, ныне не приехал за дальностию пути, и как от него, Абулмамет-салтана, отъехали, ево кочевье было по ту сторону реки Ишим на вершинах реки Иртыша подле горы Куктав, и ево владения о киргиских делах прислал поверенную к Джанебек-тархану. И как брегадир Тевкелев прочел оное письмо, увидел одно ненадлежащее слово, то есть сам себя назвал царем, говорил тому Абулмаметь-салтана посланцу, что, он, брегадир Тевкелев, как ему Абулмаметь-салтану друг, ево острегает, чтоб впредь незнащему писарю писать не велел, что тут одно слово есть ненадлежащее, однако он, брегадир, ведает, что Абулмаметь-салтан человек умной, того сам не зделает, изо всего видно, и он, брегадир, и сам узнал, что оное письмо писано самым незнающим худым учеником, а он, Абулмаметь-салтан, читать и писать не умеет и знать ему было не почем, того ради он, брегадир Тевкелев, показуя к нему, Абулмаметь-салтану, свою дружбу, и оное письмо он, брегадир Тевкелев, никому не покажет, а ежели б он, брегадир, оное письмо от него, Байназара, не принел и отослал бы к нему, Абулмаметь-салтану, назад, то б киргис-кайсацкой народ пришли, незнаючи ту материю, в немалое размышление, якобы он какую большую продерзость зделал, что письмо у него не принято. И оной посланец ево, Абулмаметь-салтана, Байназар брегадиру Тевкелеву поклонился до земли и просил прощения, и он те же резоны представлял, как выше сего упоминал брегадир Тевкелев, и хотел Абулмаметь-салтану объявить и засвидетельствовать ево, брегадира Тевкелева, крайнюю милость и сущую дружбу.

О том же письме брегадир Тевкелев собственно разсуждал и усмотрил, что оно писано самым худым и ученическим почерком, которого к переводу и разобрать и истолковать весьма трудно, того ради то письмо и в журнал не внесено.

А потом оной Абулмаметь-салтана посланец Байназар Бекбулатов, у которого отец Бекбулат в прошлых давных годех был ис Киргис-кайсацкой орды посылан посланцом в город Тобольск, где оной ево отец Бекбулат был одержим под караулом десеть лет, а когда приезжал в Казачью орду брегадир Тевкелев для принятия в российское подданство Абулгаир-хана и всю Киргис-кайсацкую орду, тогда при отъезде ево, брегадира Тевкелева, в Россию как Абулгаир-хан, так и вся киргис-кайсацкие старшина просили об освобождении об отце ево Бекбулате и по [209] представлению ево, брегадира, отец ево Бекбулат в 733 году освобожден и отпущен в Казачью орду, где и ныне обретается. И за такое Е. и. в. милосердие всеподданнейше принести поклонение и ево, брегадира Тевкелева, за благодеяние отец ево Бекбулат за старостию, а паче за дальностию, сам приехать не мог, послал ево, Байназара, к нему, брегадиру, всеусердно благодарить.

И по многим разговорам брегадир Тевкелев спрашивал, чего для оная Средняя орда так от здешних мест очень далеко отдаляется? На то он, Байназар, сказал, для того что здесь блиско нет торгу, затем вдаль и отъезжают, и брегадир Тевкелев спросил, откудова они получают товаров. И часто упоминаемой посланец Байназар сказал, самые нужные вещи бещего им пробыть не можно, покупают от зюнгорцов, а протчие в приданы для дочерей – бархату, кавров и парчей персидских – покупают в Бухарии. Он же, Байназар, в конфеденции объявил, что их больше ныне ласкают и обманывают зюнгорские калмыки, и всеми мерами к себе привлекают, и ныне Абулмаметь-салтан больше за тем не поехал, ожидал к себе от зюнгорскаго владельца посланцов, а с чем они едут, того он, Байназар, не ведает, для того при нем оные посланцы не бывали, а он, Байназар, от серца своего желает, чтоб они к российской стороне прилеглись; ежели-де в Орской крепости торг будет, то Средняя орда все от той стороны отстанут, и сюды прилепятся.

Июля 21 числа Средней орды знатная старшина Джанебек-тархан с знатными же старшинами и брат ево Букенбай-батырь были у брегадира Тевкелева на квартире, в крепости. И после комплементу Джанебек-тархан засвидетельствовал ево и всей Средней орды киргис-кайсацкого народа к Е. и. в. их всеподданическую верность, и он, Джанебек-тархан, объявил о себе, что он приехал к нему, брегадиру, ото всей Средней орды поверенным и во всех делах; и всею ордою поверили ему, Джанебек-тархану, и как он, Джанебек-тархан, и другие с ним приехавшие старшина приносили Е. и. в. всерабское поклонение и всеподданническое благодарение, что по указу Е. и. в. для поправления их Киргис-кайсацкой орды, яко диких зверских дел, прислан он, брегадир Тевкелев, понеже он, брегадир, их степные обычие, и все их поведение досконально знающь и может вылечить от болезни больнаго, яко доктор.

И на то брегадир Тевкелев в ответ говорил, что он, Джанебек-тархан, и весь Средней орды киргис-кайсацкой народ, чрез [210] него засвидетельствуют к Е. и. в. свои подданнические верности, и тем они себя щисляют с верными и добрыми Е. и. в. подданными, и оное им всегда чинить неотменно надлежит, и должны, и он, брегадир, за то ево, Джанебек-тархана, яко знатного старшину, и всего киргис-кайсацкого народа, похваляет, и о том Е. и. в. всемилостивейшей государыне всерабски донести не оставит, ежели и впредь они будут верны и будут жить с покоем, он, брегадир, их обнадеживает, всегда они Е. и. в. в высочайшей милости содержаны быть имеют (а что же он, Джанебек-тархан, радуется о приезде ево, брегадира Тевкелева, к ним, и желает чрез ево искуство их ординские дела поправлены и в лутчей порядок приведены быть, ибо оное он говорил самую истинную), понеже об нем, Джанебек-тархане, к Е. и. в. о верности и о ординских их делах порядочных и умных поступках, он, брегадир Тевкелев, нимало не сумневается, токмо ежели их Средней орды, ярко необузданной самовольной киргис-кайсацкой народ ево добрые наставлении будет принимать и потом поступать, то всемерно их все благополучие от того ево, брегадира Тевкелева, наставления всегда им воспоследовать может.

На то Джанебек-тархан в ответ сказал, что когда брегадир Тевкелев по указу в их орду приезжал для принятия их в подданство Российской империи, тогда Киргис-кайсацкая орда была еще дичея и глупея нынешнего, и в таком случае киргисцы, и в то время ево, брегадира, добрые наставлении несколько принимали, а по отъезде ево, брегадира, ис Казачьей орды весьма узнали, что он, брегадир, их на доброе наставлял, понеже от того времени и до сего числа жили во всяком благополучии, и для того вся Киргис-кайсацкая орда, ево, брегадира, к себе как глаза и ожидали, и им ево, брегадира, не слушать, и по ево добрым наставлениям не поступать невозможно, а ежели Киргис-кайсацкая орда, ево, брегадира Тевкелева, наставление не послушает, то они могут пропасть, и при том присудствующие старшина все тоже подтвердили.

Потом Джанебек же тархан говорил, что Барак и Аблай салтанов кочевье состоит весьма в дальном разстоянии, за тем они приехать не могли и поручили ординские дела ему, Джанебек-тархану. На оное брегадир Тевкелев говорил, чего для они толь далеко отселева отъезжают, им способнее было кочевать по трем рекам Тергае и около Табольских вершин и по речке Улкаяке, да по речке Мамотли-Джигде, где и прежде кочевали. [211]

На то Джанебек-тархан ответствовал, правда прежде сего Средняя орда кочевали в вышепомянутых местах; когда они приняты в подданство Российской империи, они разбогатели, и скота чрез силу стало быть много, а имянно: в Меньшей орде больше овец, а в Средней орде – лошадей, и по указу Е. и. в учрежден был торг в Орской крепости, и до того времяни они держалися в летнее кочевье около вышепомянутых мест, пока в Орской крепости торг был не токмо мужеской, но Средней орды и женской пол торговали, а ныне учрежден торг в Оренбурге, и им стало очень далеко и неспособно, того ради отдалились, и торг получают поблизости тех мест от тамошних народов, и как он о торгу объявил, и брегадир публично с ним при всех старшинах о торгу речь не стал распространять, прекратил с тем и разъехались.

Июля 21 числа из Меньшей орды приехали семиродных родов (то есть джитру), табинского роду старшина Тюлебай-бий, и с ним три человека старшин, которой к российской стороне доброжелателен, и человек весма умной – когда в бытность брегадира Тевкелева в Казачей орде в 731 году немалые услуги и добродетели, он, Тюлебай, оказал, и знатного старшины того же роду Букенбай-батырь (и он, Букенбай-батырь, в 742 году убит трухменцами), которой в бытность брегадира Тевкелева в Казачей орде весьма многия добродетели делал ему, двоюродной брат и он, Тюлебай, того же числа у брегадира Тевкелева был, и многие добрые и полезные слова говорил, и объявлял, что как уже брегадир Тевкелев приехал в Оренбург, и все киргис-кайсацкие дела поправиться могут, плуты пропадут, шалости делать дерзать не осмелются, и им, старшинам, будет он, брегадир Тевкелев, к удерживанию дураков от шалостей великая подпора, и по знаемости их киргис-кайсацкого обычая от него, брегадира, бездельники киргисцы великой страх имеют, и он, Тюлебай-бий, крепко надеется, что необузданные киргисцы уже делать впредь не будут.

И на то брегадир Тевкелев сказал, как они по высочайшему Е. и. в. указу приняты в подданство Российской империи, получили спокойное житие, и ни от кого себе нападения и раззорения не видали, и тем крайне скотом обагателись, а ежели оную Е. и. в. высочайшую милость не будут чювствовать, станут всегда делать продерзости, то они могут себе паки прежнее состояние получить, и бегаючи, от скота своего лишатся и придут в крайнее [212] убожество, а егда будут жить с покоем и продерзости делать не будут, еще и наивяще скота у них умножится, и разбогатеют.

На то Тюлебай-бий отвечал, уже-де ево, брегадира, чрез посланных ево наставлении Киргис-кайсацкая орда вся знает, и довольно слышали и выразумели, и он обнадеживает, уже ныне затем продерзости из них делать никто не отважится. И брегадир Тевкелев говорил, что они, киргисцы, станут делать худо или добро, оное им самим обратится за худые поступки, и за плутовство такое им и воздояние будет, а ежели будут жить порядочно и продерзостей делать не будут, и он, брегадир, их обнадеживает всегда Е. и. в. высочайшею милостию и тем речь окончил.

Июля 21 ж числа приехали от сына Абулхаир-хана Айчювак-салтана (которой в аманаты отдается) посланец Дост-салтан и Байбек-батырь, да ево ясаул роду чюмекей Кангилди, да двое знатных старшин дети, один из них роду чюмекей Мосурман Гедей-биев сын, а другой того же роду Айтембеть Аллаяр-биев сын, и оные посланцы брегадиру Тевкелеву от него, Айчювак-салтана, подали письмо, а по отправлении комплементу объявили, что Байбек имеет от него, Айчювак-салтана, к нему, брегадиру Тевкелеву, некоторые наодине словесные объявлении, с тем и отъехали в квартиру.

Того же числа оной Байбек наодине у брегадира Тевкелева был и говорил следующее: «Айчювак-салтан ему, Байбеку, приказал брегадиру Тевкелеву объявить, что он, Айчювак-салтан, ево, брегадира, имеет себе за родного дядю, или еще и паче, чтоб он, брегадир Тевкелев, на него не подасадовал, что он, Айчювак, к нему, брегадиру, так долгое время не ехал, той ради притчины, как ему, брегадиру, самому известно, что прежде сего когда по прошению отца ево Абулгаир-хана в 731 году по указу Е. и. в. они со всею Киргис-кайсацкою ордою принеты в подданство Российской империи и в верности быть присягали, и потом во знак своей подданнической верности отец ево Абулгаир-хан отдал сына своего, а ево родного брата, Ирали-салтана в оманаты, и оной ево брат в России был шесть лет, а потом в 738 году оной брат ево Ирали-салтан переменен братом же ево родным Ходжа-Ахметь-салтаном, которой и до днесь тамо обретается, а понеже тогда братьи ево, когда в оманаты отдаваны были, они в молодых летах о киргис-кайсацких обрядах за малолетством не знали и не разсуждали, а Киргис-кайсацкая орда издревля [213] самовольной и безстрашной народ, чинили всякие продерзости, а может быть ево братием от российских командиров были за то надлежащие и выговоры, хотя тем братьем ево и несущие оправдательные отговорки были, однако, что было им иное представлять кроме малолетством и незнанием отговариваться, к тому же при них из знатных родов киргис-кайсацкого народа знатных старшин дети не отдаваны были, и потому самовольных людей от продерзостей удерживать отцу ево никто не помогал, за тем брат ево Ходжа-Ахметь-салтан переменою и продлился, а он, Айчювак-салтан, уже в совершенных своих летах, и в смыслу и, киргис-кайсацкое самовольное обычие знает, и когда он будет в аманатах, киргисцы по своевольству также будут делать по-прежнему всякие продерзости, и ему оное будет несносной стыд и отговариваться ему за малоледством уже не можно, того ради он, Айчювак-салтан, объявил отцу своему, что он по воли ево брата своего сменить должен, токмо объявляя вышепомянутые резоны, просил у отца своего позволения, чтоб ему при собрании киргис-кайсацким старшинам несколько от себя предложении объявить, ежели киргис-кайсацкие старшина ево оные предложении примут за благо и в том обяжутся, то он, Айчювак-салтан, на смену брата своего Ходжа-Ахметь-салтана иттить с охотою готов, на что от отца ево дано и позволение.

И он, Айчювак-салтан, при собрании всем старшинам представлял следующее: как им, киргис-кайсацким старшинам, известно, что по прощению отца ево Абулгаир-хана принет он со всею ордою в подданство Е. и. в., и отец ево Абулгаир-хан для воздержания их продерзостей отдал своего сына в оманаты, а Киргис-кайсацкая орда с того времени не токмо во всяком благополучии жили, но и чрезмерно скотом и протчими пожитками обагателися, и за оные отца ево, к ним оказанные милости и добродетели не токмо приносили благодарение и услуги, но всякими непотребными продерзостьми, отца ево Е. и. в. и российским генералом приводили в стыд и во огорчение, и о братьях своих, и о себе представляя выше объявленные резоны, говорил: 1-е, ежели киргис-кайсацкие старшина примут на себя самовольных киргисцов от продерзостей удерживать, и до того их не допущать, и в том обяжутся; 2-е, и для подкрепления того их обязательства из сильных родов знатных старшинским дадут в оманаты детей; 3-е, чтоб ево предбудущею весною переменить, а далее предбудущей [214] весны в оманатах не держать; 4-е, когда отец ево брата Адиль-салтана предбудущею весною на смену ему будет отдавать, тогда таким же образом сильных родов знатных старшин детей со оным ево братом без всякого прекословия прислать; 5-е, ежели паче чаяния, самовольные киргисцы, не послуша их, вознамерятся чинить продерзости, в таком случае соединяясь с отцом ево Абулгаир-ханом и с ево братьями, на то удержание все свои силы употребить, а егда и тем будет удерживать их неможно, тогда немедленно, и не упуская времени, где по способности российским городам об них дать знать. Ежели на сии предложении ево, Айчювак-салтана, киргис-кайсацкие старшина обяжутся и ево в том уверют, то он на смену брата своего на тех кондициях в оманаты иттить готов.

И выслушав от него, Айчювак-салтана, вышеобъявленные предложении, киргис-кайсацкие старшина (в собрании было больше пятисот человек) за умные и полезные ево представлении все благодарили и похвалили, и яко своему владельцу, кланялися, и потом оные старшина еще говорили, что оные ево представлении не только ево, Айчювак-салтана, но и всего киргис-кайсацкого народа польза, и сии ево, Айчювак-салтана, представлении всему киргис-кайсацкому народу публично объявлено быть имеет, и самовольным людям будет от того страх и от продерзостей удержутся, а как самовольные люди от подерзостей удержутся, то они и под гневом Е. и. в. не будут и будут жить с покоем; и на все вышепомянутые ево, Айчювак-салтана, представлении киргис-кайсацкие старшина во исполнении обязюется и на себя принимают, и Айчювак-салтан тех всех обязал.

Ныне он, Айчювак-салтан, к брегадиру Тевкелеву с тем прислал Байбека, что он, Айчювак-салтан, идет на смену брату своему Ходжа-Ахметь-салтану в аманаты с надлежащим основанием их киргис-кайсацкого народа, токмо недостает одно от с стороны дяди ево брегадира Тевкелева, ежели он обещает ево держать в Оренбурге, а вдаль не вести, то он из обеих сторон удовольствован будет, а далее он в Казане и в протчих местах жить не желает, а хотя б и в Казани ему жить, только одно будет в переездах затруднение, того для и просит покорно и прилежно, чтоб ему жить до предбудущей весны дозволено было в Оренбурге, и ожидать будет он, Айчювак-салтан, от него, брегадира, яко от родного своего дяди, на то ответу, и на то позволения, и [215] просит завтрешней день от него ответ получить, того же часу он, Байбек, и поедит к нему, Айчювак-салтану.

На что ему, Байбеку, он, брегадир Тевкелев, в ответ велел ему, Айчюваку, сказать, что он Киргис-кайсацкой орды добрым порядком обязал и основал, и детей знатных старшин с собою в оманаты берет, и оной ево ум всякой хвалы достойно, с ево и киргис-кайсацкого народа пользою сходно, а что же он, Айчювак-салтан, жить просит в Оренбурге, хотя он, брегадир Тевкелев, на то точнаго указу не имеет, однако для него ту всю тягость сымет на себя, и будет он жить в Оренбурге, чтоб, не мешкав, он, Айчювак-салтан, к нему, брегадиру, приезжал для смены брата своего Ходжа-Ахметь-салтана, тем он, Байбек, того ж числа и отправлен.

И брегадир Тевкелев крайне и усильно домогался, чтоб на смену Ходжа-Ахметь-салтану в аманаты взять Айчювак-салтана для ниже следующих резонов: понеже как брегадир Тевкелев сведом о киргис-кайсацком состоянии, и все их обычаи знающь, и живучи в их Киргис-кайсацкой орде два года, довольно насмотрелся, что киргис-кайсацкой народ издревля самовольные и необузданные люди, и делают то и так поступают, что им по их лехкомыслию в мысль придет, а озадок не разсуждают, что оные их поступки к лутчему или ко вреду; ханов и салтанов и знатных старшин, когда вознамерятся на худые дела, мало слушают: токмо (только) тогда те лехкомысленные киргисцы имеют великое опасение, когда согласятся с ханом и с салтанами, знатная старшина при генеральном их ординском собрании за непослушание их за худые поступки к наказанию, на чем положат в то время миром и раззорить их они в состоянии до основания.

И для тех резонов брегадир Тевкелев для высочайшей пользы Е. и. в. интереса впредь для удержания их киргис-кайсацкого народа от продерзостей, мало помалу в лутчей их порядок привести и от прежних их зверских самовольных обычей отдалять и отвращать разсудил с сим способом, понеже Абулгаир-хана сын Айчювак-салтан (которой ныне в оманаты отдается), хотя когда в бытность брегадира Тевкелева в Казачей орде он, Айчювак-салтан, был в малых летах, однако можно было и тогда приметить, что у него натуральной ум имелся, а как он, брегадир, в Орскую крепость приехал, чрез многих слышал о ево умных поступках и порядках и стал крайне домогаться, чтоб ево наперед в оманаты [216] взять, для того он без основания и без укрепления озадок, и не утвердя старшин, и без обезательства их в оманаты не пойдет, и как он с лутчим основанием в аманаты взят будет, то и вперед тот порядок исполнять и делать будут принужды к тому вперед, и еще смотря по конъюктором, к лутчим порядком и другие полезные способы употреблять будет нетрудно, ибо есть у них такое обычие, как они к одному лутчему порядку сперва склонятся, а после другие полезные дела исполнять и за трудно себе причитать не будут.

И как уже брегадир Тевкелев Абулгаир-хана и ево, Айчювак-салтана, представляя к их пользе приличные резоны, на то склонил, и он, Айчювак-салтан, уже лутчие порядки основав, и на то всех старшин обязав, в оманаты и приехал, а понеже Абулгаир-хан не токмо побочного сына Чингиза ⁴⁵ и меньшаго своего сына от настоящей жены Адиль-салтана без всякого затруднения отдавал, токмо на то брегадир Тевкелев нимало для вышеобъявленных резонов не склонился, для того, что Адиль-салтан еще не весьма летами совершен; и так как зделал Айчювак-салтан ныне основание, он, Адиль-салтан, за малолетством зделать не может, также бы ево отдал отец Абулгаир-хан без всякого порядку, как и прежних малолетных детей своих, а ныне, как з довольным основанием Айчювак-салтан в аманаты пришол сам, то уже впредь и Адиля-салтана отдавать в оманаты доброй путь и надлежащей порядок показан. Того ради брегадир Тевкелев в разсуждении своем о Чингизе и грамоту Е. и. в. удержал, а ежели б ту грамоту Абулгаир-хану вручить, то б он из других детей для Чингиза не отдал, да и знатная старшина детей для Чингиза не отдал, да и знатная старшина детей бы своих для него, Чингиза, не дали ж, и тако б настоящее дело могло остаться без доброго основания. И для того брегадир Тевкелев на представление ево, Айчювака, чтоб ему жить в Оренбурге, к ево удовольствию и склонился, понеже в том разсуждении, хотя ево и в Оренбурге содержать никакого сумнительства и опасения от ево побегу ныне нет. Для того, первое, что он в оманаты пошол своею охотою, а не неволею, второе – з достаточным основаним, третие – уже они учредили аманатов погодно переменять, четвертое – да и уйти ему по многим обстоятельствам самому Айчюваку-салтану не захочется, для того как он умной и рассудной человек; ежели уйдет, то он всю свою честь, и ум, и отца своего, и братиев, и всей Киргис-кайсацкой орды пользу потеряет, и в Киргис-кайсацкую орду приехав, благополучия себе не сыщет, [217] но как отца своего, так и братиев, и всю Киргис-кайсацкую орду, он себе во озлобление приведет, для того он, как человек умной, к тому ж и немалой амбициоз, разсудит, и ныне так разсуждает, что он не в плен взят, но отдан из воли для пользы отца ево и братиев, и всей Киргис-кайсацкой орды, к тому ж погодно будут переменять, и не долго ему в аманатах жить; и от отца своего, и от матери, живучи в Оренбурге, частые извести получать станет, и о том уже ныне ему и думать не о чем и неприлично, а еще же к тому способ, что он взял с собою в аманаты знатных из сильных родов старшинских детей, а всем им вдруг уйти никоим образом невозможно, а ежели он один хотя б и ушел, те знатные старшина за детей своих ево жива не пустят, и кроме тех по многим резонам и обстоятельствам ему и в Оренбурге жить, будет уйти невозможно и сам того не захочет, понеже как из Сорочинской крепости Ходжа-Ахметь-салтан был намерен уйти, в то время он был молод и ни о чем разсуждать не знал, и не с таким основанием он тамо и жил, и при нем из старшин, кто б добрые и порядочные наставлении ему давал, таких не было. К тому ж он, Ходжа-Ахметь-салтан, от природы грубого обычия, а Айчювак сам молодец умной и чистолюбивой, к тому же при нем три человека добрые наставники приставлены, а именно: Юлумбеть, Исергепь, Байбек и с ним же в оманатах знатных старшин дети; сверх же того приставлен от тайного советника и ковалера Неплюева для присмотру Ходжа-Ахметь-салтана порутчик Яковлев, которой потребен при всех аманатах для присмотру всегда быть, понеже как ныне он при брегадире Тевкелеве при смотрении аманатов был, весьма человек постоянной, и умной, и порядочной, и не пьяница, к тому же и их языка и письма знающ, только надлежит ему, Яковлеву, в том для лутчего ево рачения и усердия кураж дать. И для вышепоказанных резонов, и для удовольствия ево, Айчювак-салтана, також-де и отцу ево Абулгаир-хану и знатным старшинам, у которых дети с ним оманаты отданы будет, им приятно для того в Оренбурге им жить, дать и обещал; и как Байбек, приехав, ему и Айчювак-салтану, и всем старшинам объявил, он, Айчувак, того же дни с охотою и поехал и сильных родов знатная старшина с радостию детей своих с ним, Айчювак-салтаном, отправили. И на оное не токмо Абулгаир-хан и ханша ево Попай, и вся Киргис-кайсацкая орда крайне обрадовалися, как хан, так и все старшина с крайнею радостию к брегадиру, как наискоряя, ехать спешили. [218]

Июля двадесят втораго числа получено брегадиром Тевкелевым от Абулгаир-ханского сына Айчювак-салтана письмо, в котором написано: «Высокоблагородны, превосходителны, истинны и искренны, яко душей моей подобны и премного милостливы, дядюшка господин брегадир мурза. Слышав ваши приятнейшие ко мне писания, я, Айчювак-салтан, вседушевно радовался и с крайним моим усердием получить удостоился, и вы, содержав меня в памяти своей, милостивым и любезным писанием своим оставить не могли. Я же за оные ваши оказанные ко мне высокие милости премного благодарствую, токмо я, напротив того, вашего писания прежде сего ответствовать не мог, понеже я от народа нашего несколько был недоволен, за что прошу на меня не зазрить, и аще бог благоволит, то уже ныне я, не взирая ни на что, совершенно подпоясался вначале для удовольствия родителя моего, потом и ко услугам к вам прибыть имею в такой надежде, ибо вы и впредь обо всех моих нуждах и прозьбах за благо принять не оставите, понеже у нас неприятелей больше, а нежели приятелей, и все мои дела вначале как на бога, також-де и на вас полагаю, и сам отдаюсь в вашу волю, как вы соизволите, ибо я, признавая вас за истинного себе дядю, столько много и дерзать смелость возимел и с присланного же от вас к родителю моему письма я видел и слышел, что вы изволили писать, чтоб он прежде себя к вам никого не посылал, однако мы не могли, чтоб сим вас не уведомить, для того, что мы имелись в разных родах, а имянно: Нурали-салтан в байулынском, а я – в тюртькарынском, а Адиль – в чюмякайском, и съезжаясь в одно место за тем, что хотя от большаго хана, то есть от родителя нашего, к вам письма и не имеется, токмо мы для обрадования вас посылаем к вам своих людей с Дост-салтаном, Байбека, Айтимбетя и для уверения впредь будущаго при мне Кидай-биева сына Бусурмана, да Большой орды Чемира с одним кощеем, с которыми уже встретиться в пути желаю. А я, уже оставя дом свой, ко услугам к вам отдался, того для, что мы знатных нашего народа уже чрез ваши добрые порядки и глупых людей покорить уповаем. Байбек же все ваши словесные наставлении хотя мне со изъяснением и доносил, однако я еще для подлинного уверения послал к вам Кангилдея-ясаула, чрез которого и слышеть желаю. 1748 году». На подлинном татарском письме ево, Абулгаир-ханского сына Айчювак-салтана, чернильная печать приложена. [219]

Июля двадесят третияго числа отправлены от брегадира Тевкелева с письмом ко Абулгаир-ханскому сыну Айчюваку-салтану присыланные от него Дост-салтан и Байбек-батыр с товарищи, а в письме написано: «Высокопочтенной и высокодостойной Киргис-кайсацкой орды Айчювак-салтан, а мой любезной племянник. Ваше моего любезнейшаго племянника мне многоприятнейшее письмо сего июля 22 числа я чрез Байбека и протчих с радостию получил, что же вы отдаетесь в мою волю, оное не от иного чего, но суще от природного вашего ума, понеже вы сами знаете, как я вас прежде любил, когда вы были еще в молоденчестве, так как своего сына и ныне люблю, и егда я вам буду наставлении давать, и оное всемерно с немалою вашею пользою быть имеет. Что же вам по моему приказу Байбек доносил, и то правда, ис того сами извольте разсудить, что я во всем доброжелателен, что же вы совершенно и неотменно сюда на смену брату вашему Ходжа-Ахметь-салтану, учиня настоящее вашим ординским делам основание, и оной ваш умной порядок всякой хвалы достойно и с вашею и всего вашего киргис-кайсацкого народа несумненно с благополучною пользою сходно; и ныне и что вам Байбек скажет, извольте тому верить, и прошу вас поскоряя сюда ехать, чтоб доброе дело окончать з благополучием. Уже прежде сего никого ко мне не извольте присылать, и буду вашего высокодостоинства в непродолжительном времени здесь ожидать…» Подлинное подписано рукою брегадира Тевкелева.

Июля двадесят третьяго ж числа получено брегадиром Тевкелевым от Абулгаир-хана письмо, в котором написано: «Высокоблагородны, превосходительны, истинны и искренны, яко душе моей подобны, благодетель господин брегадир мурза, желаю вам благополучного здоровья. Я уже ныне в непременном своем слове устоял и совсем в готовности выступил, и не только я, но и всякие нашей орды люди для всякого благополучия обще со мною едут, и еще бог дарует добры час, то уже я посланных ныне от меня к вам людей и сам достигнуть имею ныне же. Я к вам на почте послал Чюмана да Ванбая, Ходжагула, Тугая, Кунашая, Кошкулака, Утяша, Исеня, Джияша, Утарбая, Сермия, Токыбая, Чанчару, Ислямяса, а словесно вам от меня донести имеет Кутлумбеть-ясаул. 1748 году…» На подлинном татарском письме ево, Абулгаир-хана, чернильная печать приложена.

Июля двадесят третияго ж числа получено брегадиром Тевкелевым от Нуралы-салтана письмо, в коем написано: [220] «Высокоблагородному, превосходительному, истинному и искреннему и премногомилостивому дядюшке, господину брегадиру мурзе, желаю вам на неисчисленные лета добраго здоровья, з глубочайшим и усердным моим старанием до услуг к вам прибыть и персонально с вами видиться намерение имею. Я ныне к родителю моему Абулгаир-хану прибыл, и неосновательные их здешние дела между ими я, быв посредником, и в доброй порядок привел, причем были из двенатцети родов, в том числе байулинского, и все Меньшей орды знатные люди к тому ж склонились, дабы и впредь в нашей орде не было какого беспокойства, более для того и замедлил. А ныне уже по совершении тех наших дел вскоре и к вам прибыть имеем, ныне ж для довольствия вашего нарочно с тем известием до услуг ваших послал своих людей Муртазая, Юлбая, Акмурзу да Вулавакася з двумя кощеями, чрез которых вас обрадываю по моей к вам любезной и усердной верности». На подлинном татарском письме ево, Нуралы-салтана, чернильная печать приложена.

Июля двадесят третияго ж числа Абулгаир-хана шурин, а ханши ево Попай родной брат адайского роду Муртазай Сатыралды-биев сын брегадиру Тевкелеву от большаго Абулгаир ханова сына Нурали-салтана подал письмо и отправил от него, салтана, надлежащей комплемент; и от него, брегадира Тевкелева, равным же образом ответствовано, и потом по знаемости ево к брегадиру Тевкелеву наодине многие полезные слова продолжали.

И между протчим он, Муртазай, ему, брегадиру Тевкелеву, яко в дружбе и яко смеючись, говорил, что он, брегадир, Нуралы салтану давношной друг, и Нуралы-салтан ево причитает себе дядею и во всем на него имеет надежду. Он, Муртазай, по многим разговорам слышать мог, что он, брегадир, ево, Нуралы-хана, называет салтаном, а он, Нуралы-хан, учинен ханом в городе Хиве с надлежащим обыкновением, как в ханы ставятся ⁴⁶.

И на оное брегадир Тевкелев в ответ говорил, что он, брегадир, ево, Нуралы-салтана, как сердечно прежде любил, так и ныне неотменно таким же образом любит, и что он во всем на него, брегадира, надежду имеет, и оное суще правда, понеже брегадир Тевкелев ему, Нуралы-салтану, надежной друг; что же до звания ево касается, оное непартикулярное дело и не от него, брегадира Тевкелева, то зависит, понеже он, брегадир, как племяннику ево Нуралы-салтану, так и ему, Муртазаю, истинной [221] друг, только он сущую правду ему может наедине открыть, что в России регула и должность всем верноподданным поступать и исполнять по указу Е. и. в., а что не согласно Е. и. в. указом, ни один российской подданной того учинить и делать дерзать не будет и не может.

А он, Нуралы-салтан, подданной Е. и. в. и в верности быть присягал, и для того ему, Нуралы-салтану, из другова места ханство принимать было не должно, и егда он Е. и. в. указом ханом не учинен, ни один из российских подданных ево ханом именовать и в письмах писать не может и не смеет, ибо он, брегадир, ему, Муртазаю, тому пример может объявить, которое он сам самовидец и знает. Когда брегадир Тевкелев был в Казачей орде для принятия Е. и. в. в подданство Абулгаир-хана и всю Киргис-кайсацкую орду, тогда Батырь-салтан в присяге хотел себя написать ханом, что он также был учинен ханом в Хиве ⁴⁷, однако он, брегадир Тевкелев, ево тогда ханом писаться не допустил, объявя ему, ежели он будет претендовать ханства, он, брегадир Тевкелев, ево в подданство Е. и. в. не примет и к присяге не допустит, понеже тогда не киргисцами был он учинен ханом, но хивинцами. На то он, Муртазай, сказал: «правда, он то знает, оного Батырь-салтана также претензия была, однако не киргисцами ж и Абулгаир-хан ханом зделан, для чего ево ханом признавают» ⁴⁸.

На то брегадир Тевкелев ему в ответ говорил: то правда, Абулгаир-хан хотя был зделан ханом не киргис-кайсацким народом, но токмо, во-первых, просил он, Абулгаир-хан, Е. и. в., чтоб он со всею ево ордою был принят в подданство Российской империи, то тогда указом Е. и. в. он, Абулгаир-хан, в ханство признан и в высочайшей Е. и. в. грамоте он, Абулгаир-хан, написан ханом; уже он и стал действительной хан, и все российские подданные ево, Абулгаир-хана, ханом признавать и в письмах писать должны. А уже ныне, как вся Киргис-кайсацкая орда принята Е. и. в. в подданство, и оная орда от себя без указу Е. и. в. из салтанов в ханы ставить и именовать не должна, а хотя они по прежней их самовольности кого из салтанов в ханы от себя ставить и именовать будут, но того салтана ханом из российских подданных не токмо из знатных персон, и подлой народ ханом именовать и в письмах писать не может и не имеет, только того будут ханом признавать и именовать, и писать, кого Е. и. в. соизволит высочайшим указом пожаловать. [222]

Еще же брегадир Тевкелев пример представил, что при Аюке-хане были знатные калмыцкие владельцы, а имянно: сильные Доржа Назаров, Четерь; киргисцы больше боялися от Доржи Назарова нежели от Аюки-хана, однако Аюка-хан был ханом пожалован от Е. и. в., а они были ханом не пожалованы, и из них никто не смел ханом называться. А после Аюки-хана также Даржа Назаров и Четерь осталися, и Е. и. в. пожаловала сына Аюки-хана Черен-Дундука, а после смерти Черен-Дундука пожалован ханом Дундук-Омбо, а после Дундук-Омбы Е. и. в. высочайшим указом определен наместником ханства Дундук-Даиши и доныне ханом не пожалован, и ханом ево никто не именует и не пишет, и сам о себе ханом не пишет же и не называется ⁴⁹. И на оное он, Муртазай, говорил: уже-де киргис-кайсаки потому никого из салтанов ханом зделать не могут.

Брегадир Тевкелев на то сказал, что отнюдь не могут, хотя по степному их обычию и назовут кого из салтанов ханом, только будут о том сами слышать, а никто ево ханом называть и признавать не будет, для того когда они не были в подданстве Е. и. в. как хотели, так и делали, а когда они уже по указу Е. и. в. приняты в подданство, без указу в ханы постановить им невозможно, и тому только самому себя называть ханом, стыдно самозванцом быть. На то Муртазай сказал, потому-де киргисцам из салтанов ханом именовать пора перестать. Брегадир Тевкелев отвечал: суще так; тем и окончалося.

Июля двадесят четвертаго числа к Орской крепости приехал Абулгаир-хан с тремя своими сыновьями и стал на реке Орь от крепости верстах в трех лагирем, и прислал к нему, брегадиру, с поздравлением Байбека и других киргисцов пять человек, напротив того от брегадира Тевкелева посланы с поздравлением же толмачь Усман Арасланов и сакмарских казаков старшина Кубек, и с ними на первой приезд послано на пищу два быка и четыре барана, вина простаго три ведра, и меду пять ведр да и с казенных три полатки, в том числе один большой намет да две маленькие салдацкие, да взятые на время из собственных у порутчика Николая Максютова зеленая полатка ценою в восемь рублев, да у орскаго из татар казака Абдуллы Кулмаметева, два котла чугунных в четыре рубли.

Июля двадесят пятого числа Абулгаир-хан приехал к брегадиру Тевкелеву в лагерь пополудни в 4-м часу, и приказал [223] брегадир Тевкелев для чести ево, Абулгаир-хана, а наивяще в таком разсуждении, дабы он знал, что в Орской крепости пушек довольность выпалилить ис крепости, ис тринацети, а в лагаре – ис пяти пушек, в лагаре же как регулярные, так и нерегулярные были в параде, и з барабанным боем, и с музыкою отдана честь, где имели наодине разговоры. И брегадир Тевкелев ему объявил, что он имеет Е. и. в. грамоту, чтоб он, хан, заутра собрал всех знатных старшин для принятия оной Е. и. в. всемилостивейшей грамоты и по силе той всемилостивейшей граммоты он, брегадир, от него, хана, и от всей Киргис-кайсацкой орды требует исполнения; а потом, что надлежит, брегадир Тевкелев, по силе данной ему инструкции и к тому еще к пользе Е. и. в. высочайшего интереса многие приличные резоны представляя ему, Абулгаир-хану, наодине говорил о всех непорядочных киргис-кайсацких поступках, со всякими пристойными документами представлял и изъяснял, притом стал прямо говорить, что он, брегадир, ему, хану, друг и будет он ему, хану, о ево поступках говорить прямо, а не обяняками. Он, брегадир, ведает, что хан на воровство киргисцов не посылает и им не потакает, делают оные плуты сами, однако он, хан, и сам непорядочно поступает, и кто к нему откудова б не приехал, что у него есть, волию и неволию и обманом у тех пожитки обирает, и то стало грабеж, а тому раззорению ему же, хану, крайнее безсловие и с честию ево зело несходно, для того те отъезжающие от него обиженные везде ево худым словом обносят; ежели б оное до вышних дошло, то б очень ему, хану, оное имя было б неприлично, однако он, брегадир, по своей к нему дружбе весьма оные худые ево, хана, поступки закрывал, ныне уже и мочи ево закрывать не достает, чтоб он, хан, те поступки свои отставил, а ежели оные поступки не отставит, во-первых, ево самого станут вором называть и до вышних оное дойдет, и поправить будет после трудно.

И Абулгаир-хан ево, брегадира, за то благодарил и приносил прежним поступкам покояние, и впредь так поступать не будет, чтоб он, брегадир, не оставил ево прежния поступки закрывать.

На то брегадир ему, хану, говорил, ежели он, хан, прежния свои поступки постоянно и добрым порядком будет содержать, он ему всегда будет помощник, притом брегадир и то ему, хану, говорил, что сын ево, Абулгаир-хана, во знак ево верности в России содержится, а паче по природному и всему свету [224] известному Е. и. в. великодушию и милосердию, чтоб невинные тому киргис-кайсаки не пострадали и кровь их не пролилась; чего ради на таких российским казакам и калмыкам и позволения не дано, а вместо всего того с милостивейшим Е. и. в. увещеванием прислан к нему, хану, он, брегадир, в той надежде, что он, хан, такие киргис-кайсацкие их же народу разорительные поступки добрым порядком поправить может. Брегадир Тевкелев ему, хану, еще свою дружбу засвидетельствует, что он ныне, приехавши в Оренбург, принужден нашолся слышать, что и сего года лехкомысленные киргис-кайсаки и еще к Волге ходили, и хотя некоторой малой грабеж и отгон скота учинили, но от яицких казаков розбиты и больше потеряли, нежели добычь получили, а имянно: до пятидесят человек побито до смерти, да один живой пойман; и тако когда и сей их дерзновенной поступок ко двору Е. и. в. в слухи дойдет, а к тому ежели и еще то же от них повторено будет, то уже может статься, что и Е. и. в., сколько она не милосерда, но притом и справедлива, на гнев привести могут. И когда Е. и. в. единожды прогневается, и посланы будут на них с волской стороны многочисленные войска с приобщением к ним яицких и калмыцких войск, а от оренбургской стороны регулярные войска (то есть драгуны и салдаты), також-де башкирцы и мещеряки ⁵⁰, а от сибирской стороны – сибирские войска, в таком случае, что они будут делать, бедные киргис-кайсаки, разве только принуждены будут в Аральском море топиться, ибо тогда их от гнева Е. и. в. никто не защитит; а ныне Е. и. в. умилостивить еще многие средства и способы есть, и что сие все он, брегадир Тевкелев, ему, хану, говорит не по указу, но сам собою по искреннейшей своей с ним, Абулгаир-ханом, дружбе; и хотя он, брегадир, ведая ево ханской доброй ум и понятие о должной его к Е. и. в. верности, нималого сумнения не имеет, и в бытность свою в резыденции при случае министрам российским всегда ево, хана, выхвалял и называл постоянным, и почти за него ручался; и протчее все изъяснено довольно.

На что Абулгаир-хан, во-первых, встав с места, учинил Е. и. в. всемилостивейшей государыне нижайший поклон, а потом объявил он, Абулгаир-хан, что от брегадира Тевкелева выговоры довольно слышал, и оные выговоры порядочны и дельны, и просит, чтоб он, брегадир, и ныне ево не оставлял по-прежнему, чтоб также пожаловал, рекомендовал, а что киргиские непотребные люди по своему [225] лехкомыслию многие зделали продерзости, и о том никакого оправдания принести не может, однако уже впредь оные продерзости делать сильных родов старшина их не допустят, для того он, хан, сына своего Айчювак-салтана отдаст на смену сыну своему Ходжа-Ахметь-салтану, которой не ребенок, но в самом совершенном смыслу. И он, Айчювак-салтан, идет в аманаты з достаточным основанием: первое – сильных родов знатных старшин утвердил, чтоб они лехкомысленных киргисцов до продерзостей не допустили, и старшина оное на себя сняли; второе – чтоб из сильных родов знатная старшина с ним отдали своих детей, когда они лехкомысленных народов от продерзостей удерживать будут принуждены, понеже дети их будут при нем, и на том основании вся старшина утвердилися, и сын ево Айчювак-салтан в том их обязал. И как он, хан, заутра приедит к нему, брегадиру, со всеми старшинами для принятия Е. и. в. всемилостивейшей граммоты, а по принятии о исполнении старание иметь будет.

Да потом зачел Абулгаир-хан продолжать слова о тайном советнике господине Неплюеве, якобы он Е. и. в. о ево делах не все доносил; и за что он, тайной советник, на него сердит, он, Абулгаир-хан, знать не может. На то ему, Абулгаир-хану, брегадир Тевкелев в ответ говорил: как, он, Абулгаир-хан, и сам знает, что брегадир Тевкелев ему друг и никогда ничего ему фальшиво или, лаская ево, неправду говорить не будет, и что будет ему, Абулгаир-хану, говорить, и то самую истинную и ево, хана, с пользою сходно, понеже тайной советник и ковалер Неплюев пред ним, ханом, нимало не виноват, и он, хан, на него сердится, якобы о ево делах Е. и. в. он, тайной советник, не все доносил, и ему, Абулгаир-хану, за то ево, тайного советника, весьма надлежит благодарить, а не сердиться. Ежели б о всех ево, Абулгаир-хана, поступках тайной советник доносил, очень бы было нехорошо; о многих ево худых поступках, он, тайной советник, умалчивал, а что к пользе ево, хана, получить, все доносил, в чем и самому ему, брегадиру, случилося, будучи в Санкт-Петербурге, о том засвидетельствовать. И он, брегадир, ему, хану, яко сущей друг, без обяняков говорит, ево, хана, поступок, и он, брегадир, не хвалит для того, что он, хан, сам хотя малинкую худобу зделает, а видя то, киргис-кайсацкие дураки уже и многие продерзости делали, и, стало быть, главным разбойником он сам, хан; ежели б он, хан, ото всего был чист, то б и киргисцы многие [226] продерзости делать не отважились. И брегадир Тевкелев ево, хана, о многих непорядочных поступках толковал довольно, а при том и о Ганюшкине; и брегадир Тевкелев ему, хану, яко друг, советает, чтоб он ненадлежащие поступки, отчего ему великой стыд и в безглавие притти может, отставил, и потом от него киргисцы будут иметь страх и продерзости делать не будет.

На то Абулгаир-хан говорил, что он брегадира подлинно себе имеет истинного друга и ему во всем верит, токмо ему, хану, сказывали, что тайной советник с ним не так поступает, как надлежит; к тому же по письмам ево не одержал киргисцов, которые делали продерзости. На то брегадир говорил, что ему, хану, не надлежит от плутов принимать ненадлежащие слова, понеже плуты нарочно то делают, чтоб он с тайным советником был в ссоре, чтоб им между тем было вольно плутовать; и он, брегадир, засвидетельствует, что тайной советник – ево приятель и всегда и о пользе ево, хана, и всего киргис-кайсацкого народа старается, и тайной советник человек умной и знатной и никогда, чтоб ево, Абулгаир-хана, с честию не сходно, делать отнюдь не станет; и для того ему, хану, все прежнее надобно оставить, только брегадир ему, хану, яко ево друг, советает, чтоб он сам оставил худые поступки делать, и чего для он, тайной советник, по письму ево киргисцов не одержал, довольно же истолковано. И Абулгаир-хан за те добрые ево, брегадира Тевкелева, настувлении благодарил и просил ево не оставить и впредь, а в том он, хан, клятвенно обещает уже худых поступок делать впредь не будет, и тайного советника будет иметь себе другом, и станут жить впредь согласно, и будут по указам Е. и. в. служить обще. И брегадир Тевкелев говорил, ежели Абулгаир-хан по обещанию своему худых поступок оставит и жить будет порядочно, и за то наивяще в милости Е. и. в. всегда быть имеет.

Потом брегадир Тевкелев зделал богатой ужен и трактовал изрядно разными виноградными винами. Вначале Абулгаир-хан пил пакал за здравие Е. и. в., и выпалено ис пяти пушек; второй пакал пил за здравие Ево императорского высочества, также выпалено ис пяти пушек; третей пакал пил за здравие Ея императорского высочества, и выпалено ис пяти пушек. И поехал он, Абулгаир-хан, от него, брегадира Тевкелева, в каляске с крайним удовольствием и при отъезде объявил, что и он, Абулгаир-хан, уже стал привыкать ездить в каляске. На то брегадир ему, хану, [227] отвечал, когда Абулгаир-хан стал привыкать в каляске ездить, то знак доброй, и киргис-кайсацкой народ, яко необузданные люди, все имеют жить добропорядочно; и Абулгаир-хан на то сказал: к тому боже помогай, с тем и разъехались.

Июля 26 числа Абулгаир-хан и знатная киргис-кайсацкого народа старшина у брегадира Тевкелева были, Средней и Меньшей орды всех сорок человек, пополудни в 3-м часу, и брегадир Тевкелев Е. и. в. всемилостивейшую граммоту Абулгаир-хану вручил; и Абулгаир-хан, приняв, положил на темя свое, а потом отдал старшинам, и каждой подымали на главы свои и потом, распечатав, читали, в то время ответу брегадиру ничего не говорили и просили позволения, чтоб им дать на несколько времени сроку, по тех мест станут меж собой советовать, а потом о исполнении принесут ему, брегадиру, ответ.

На то брегадир Тевкелев хану и им, старшинам, по силе ему данной инструкции и к тому еще усмотря обстоятельствы, приличными резонами довольно говорил. И как хан, оные слова услыша, старшинам зело сердито кричал и говорил: он, хан, принимает тот стыд себе от них, старшин, для того те старшины каждой своего роду дураков не унимает, и от того делаются всякие продерзости и дуракам повод. И на оныя ево, брегадира Тевкелева, слова оные старшина нимало оправдания принести не могли, токмо просили, чтоб им от него, брегадира, дан был срок для совету на два дни; с тем и разъехались.

Июля 27 числа в 3-м часу пополудни Абулгаир-хана большой сын Нуралы-салтан и з двумя своими братьями Адиль-салтаном и Чингизом у брегадира Тевкелева в лагаре были, токмо как ис крепости, так и в лагаре к приезду ево ис пушок не палили, токмо отдана честь с барабанным боем и с музыкою. И со оным Нуралы-салтаном у брегадира Тевкелева разговоры продолжалися зело изрядные и полезные, и он, Нуралы-салтан, человек хотя и молод, однако видно весьма добраго и твердого состояния, и все разговоры говорил так, как надлежит честному и доброму человеку; а потом он, Нуралы-салтан, таким же образом, как и отец ево от него, брегадира, богатым же уженом и разными виноградными винами трактован, и вначале первой пакал пили за здравие Е. и. в. и ис пяти пушек палили, второй пакал – за здравие Его императорскаго высочества, третей пакал – за здравие Ея императорскаго высочества с пушечною пальбою. [228] При том он, Нуралы-салтан, брегадиру Тевкелеву говорил, что брат ево Айчювак-салтан в аманаты идет в совершенных летах и в смыслу, и основание доброе зделал и киргис-кайсацких старшин обязал, чтоб им лехкомысленных киргисцов ото всех шалостей удержать и до того не допускать, и тем еще утвердил сильных родов знатных старшин детей с собою взял в аманаты, а прежния ево братья в оманаты отданы в малых летах без всякого основания, той ради притчины киргисцы всякие шалости и продерзости делали и отцу ево помогать из сильных родов старшина, яко степной народ, притчину не имели, а ныне уже, как они утверждены и детей своих отдали в аманаты, принуждены до продерзостей дураков не допускать. Той ради притчины он, Нуралы-салтан, просит прилежно ево, брегадира, яко уже в совершенных летах брат ево Айчювак-салтан, для вышепомянутых ево добрых порядков ему пред теми братьями зделать некоторую отмену, також-де и старшинским детям перед прежними, чтоб ему, Айчювак-салтану, было несколько отраднее. И чтоб он и вперед Е. и. в. верные свои услуги оказывать имел ревность.

И на то брегадир Тевкелев ему, Нуралы-салтану, в ответ говорил, что брата ево Айчювак-салтана поступки и им зделанные порядки всякой хвалы достойны, и оное ничто другое, токмо их самих собственная и всей их орды народная польза, однако он, брегадир, для ево, Нуралы-салтана, прозьбы, також-де за умные Айчювак-салтана поступки и за добрые порядки, и что ему, брегадиру, будет возможно, зделать не приминет. И Нуралы-салтан ему, брегадиру, говорил, что они Е. и. в. как он, так и все ево братья свои верности нимало не отменят, но наивяще усердные услуги оказывать всегда будут тчиться; и брегадир Тевкелев за такие ево добрые намерении обнадеживает Е. и. в. всемилостивейшей государыни милостию всегда, и за то он, Нуралы-салтан, ево, брегадира Тевкелева, усердно благодарил; с тем и разьехались.

Июля 29 числа от Абулгаир-хана и ото всего киргис-кайсацкого народа присланы к брегадиру Тевкелеву Средней и Меньшей орды знатные старшина, ото всего мира поверенные депутатами, о делах разговоры иметь, а имянно:

Меньшей орды алчин-каракисяцкого роду Ходжанай-бий, чектинского роду Мойнак-бий, роду чюмекей Гедей-бий, роду чаббасс Утетлев, роду алача Бабатай-бий, из семиродной [229] табинского роду Тюлебай-бий; Средней орды саръетим-чакчак Букенбай-батыр, кипчацкого роду Чиндевлеть, найман роду баганалы Утеген-батыр. И они объявили, что присланы к нему, брегадиру, от хана и от всего киргис-кайсацкого войска, во-первых, объявить, что Абулгаир-хан сына своего Ходжа-Ахметь-салтана сменит другим своим, от настоящей своей жены, сыном Айчювак-салтаном, а они, старшина из сильных родов, знатных старшин детей уже изготовили и нарядили. Первой из них алчин-каракисяцкого роду Ходжанай-бий сказал – нарежен сын ево; второй сказал, роду чюмекей Гедей-бий, – сын ево нарежен же; Средней орды сарчетим-чакчак знатной старшина Букенбай-батырь сказал, – родной племянник ево нарежен. А потом донесли еще они: присланы с прошением, что как они Е. и. в. всемилостивейшую граммоту чрез него, брегадира, всеподданнейше получили, исщего выразумели, что Е. и. в. на все киргис-кайсацкое войско имеет гнев, что из них некоторые киргисцы были обижены и раззорены от набегов волских калмык, яко самовольной и необузданной народ; без ведома Абулгаир-хана и знатных старшин для сатифакции поехали на калмык, а уже яко неразсудной народ, по своему лехкомыслию и руским вред зделали и о том никакого оправдания принести не могут, токмо всеподданнейше рабски припадая, просят Е. и. в. всемилостивейшего упущения, понеже тех дураков бездельников не токмо намерение, но и куды они поехали, как хан, так и старшина, суще не знали. Оные же старшина в то же время говорили, что им от него, брегадира Тевкелева, многократные довольные выговоры и наставлении были, и оные выговоры и наставлении вся Киргис-кайсацкая орда принимает на себя и признавает за правильно и за истинно, токмо просят ево, чтоб он им помог просить от Е. и. в. всемилостивейшаго прощения.

На оное им, старшинам, в ответ брегадир Тевкелев говорил, что он, брегадир, и так уже для них немалой стыд принимал, закрывая многия их пакостные продерзости, ныне коим образом он, брегадир, за них может заступить, он и сам может от непостоянства их пострадать, понеже, он, брегадир, им по их непостоянным поступкам сколько крат крепкие выговоры, к тому ж и полезные им наставлении чинил, а уже он тому лекарства не знает для исцеления, кроме одного способу.

И оные старшина, не дожидаясь уже от него, брегадира Тевкелева, больше продолжения о том речей, говорили: вся [230] Киргис-кайсацкая орда признавает себя в том винным, и сколько в их орде есть русских пленников и скота, всех отыщут и привезут в Оренбург, а впредь оные старшина лехкомысленных их народов самовольничеть отнюдь не допустят до продерзостей, токмо просят они ево, брегадира, униженно, что у них имеется ссора с калмыками, как калмыки подали о своих обидах и раззорениях от киргис-кайсацкого народа, и они також-де принели от калмык многия раззорении, а до сего времени от них на калмык никакая жалоба не произошла для того, они, люди степные, прежде таких порятков ничего не знали и не разумели.

На то брегадир Тевкелев им, старшинам, в ответ говорил, что киргис-кайсацкие бездельники, которые ни хана, ни старшин не слуша, делали многие продерзости, оные их поступки ни с чем не сходны, токмо весьма худы и опасны, отчего б не впасть им под гнев Е. и. в., о которых им от брегадира Тевкелева зело многократко толковано, что на то только сие лекарство может быть их пользовать будет, что приносят они Е. и. в. свои всеподданнические извинения и просят всерабское прощение, а впредь они, старшина, обещают до таких продерзостей киргис-кайсацких худых людей не допускать, а пленников и скота, всех отыскав, отдать в Оренбург, тогда, может быть, Е. и. в. милосердие соизволит над ними показать. И оные часто упоминаемые старшина ему, брегадиру Тевкелеву, представляли, что они в совете положили всех руских пленников и скот отдать; а о калмыцких пленниках и скотах и они имеют на них претензию, и крайне просили, чтоб он, брегадир Тевкелев, и у них принел на письме, какая от калмык им была обида и раззорение, понеже и они такие же подданные Е. и. в., как и калмыки. На то брегадир Тевкелев им объявил, что он от них требует руских и калмык пленников и скота их, и потом оные старшина с тем от него, брегадира, поехали в их собрание.

Того же числа оные старшина от собрания к брегадиру Тевкелеву паки приехали и объявили, что как хан, так и старшина, просили брегадира Тевкелева, чтоб они заутро, то есть сего июля 30 числа допущены были к нему, имеют некоторыя свои нужды ему представить. И брегадир Тевкелев им объявил, что он с охотою своею желает их у себя в лагере видеть, с тем и поехали.

Сего июля 30 числа Абулгаир-хан, при нем и Джанебек-тархан, и Букенбай-батыр, Средней и Меньшей орды старшина и ис простых киргисцов из обеих орд было больше ста человек, к [231] брегадиру Тевкелеву в лагерь пополуночи в 1-м часу приехали. Из обеих орд в намет велел хан пустить только первых старшин сорок, ис каждой орды по дватцети человек, а протчие сидели за наметом на земле, и какие в намете были разговоры, по их обычию которым слышать было неможно, им объявляли их ясаулы. Во-первых, брегадир Тевкелев Абулгаир-хану и Джанебек-тархану и протчим старшинам говорил, что вчерашняго числа приезжали к нему, брегадиру, от них поверенные депутаты – знатные старшина из Средней орды аргин-сарчетим-чакчацкого роду Букенбай-батырь, Меньшей орды знатные старшина алчин-каракисяцкого роду Ходжанай-бий да алчин-чюмекеева роду Гедей-бий с товарищи семь человек; объявляли о вышеписанных материях, на что и от него, брегадира, надлежащие ответы даваны; однако и затем он, Абулгаир-хан, и старшина чрез вышеписанных же депутатов просили ево, брегадира, нынешний день с ним свидание иметь, яко имеют некоторые предложении, и какие их есть предложении, чтоб при сем объявили.

Потом Абулгаир-хан дал позволение, после того Джанебек-тархан и протчие старшина по переменам говорили следующе: что как Абулгаир-хан, так и обеих орд вся киргис-кайсацкая старшина с общего согласия вышеписанных депутатов знатных старшин к нему, брегадиру, они посылали, и что им, депутатам, предлагать и доносить они приказывали, и им несколько было тягостно, что их прошения брегадир Тевкелев не принимает, понеже они такие же Е. и. в. подданными, как и калмыки, и оные калмыки Е. и. в. на них, киргисцов, жалобу принесли, а они еще на калмык претензию имеют, и больше затем для баранты ехали на калмык, дураки их киргисцы погрешили, руским непорядочно зделали обиды, и ту вину они на себя принимают и руских пленников и скот безо всякого прекословия отдадут. Токмо они, как Абулгаир-хан, так и вся киргис-кайсацкие старшина, ево, брегадира, униженно просят, чтоб он им дал сроку, они також-де о своих обидах и раззорениях им от калмык будут всеподданнейше плакаться и просить Е. и. в., чтоб высочайшим Е. и. в. указом повелено было о их делах с калмыками милостивейшее разсмотрение учинить, а ему, брегадиру Тевкелеву, они дадут на письме, какие им от калмык были раззорении.

Брегадир Тевкелев, от Абулгаир-хана и от знатных старшин выслушав их представлении, в ответ говорил: понеже, как им [232] самим довольно известно, что Абулгаир-хана и всю Киргис-кайсацкую орду по прошению их Е. и. в. всемилостивейше указала принять в подданство Российской империи, и в верности быть несколькократно присягали, а по принятии их в подданство Российской империи оная Киргис-кайсацкая орда уже не так стали жить, как прежде жили, понеже как ему, брегадиру, известно; живучи у них в орде два года, о их состояниях довольно насмотрелся и знает. И тогда такое их было беспокойство, что хотя откудова ни есть лживые ведомости получали от наружных своих соседов, то есть от волских калмык и от башкирцов, от яицких казаков и от сибирских войск, якобы на них идут, хотя не сущею войною, но набеги чинить, и тут они толь безразсудно бегивали многажды, ломали свои кибитки, покидали и бросали овец и протчего скота, а после являлися оные ведомости лживы, потом спустя несколько дней, возвращаяся назад, брали свой скот, а что изломают и потеряют, то пропадало, чему он, брегадир, тому сам самовидиц.

А уже как они принеты в подданство Российской империи, Е. и. в. всемилостивейшая государыня матереннею своею высочайшею милостию сожелея, яко своих подданных, соизволила всемилостивейше указать для их пользы построить город Оренбург, который ныне называется Орская крепость, соизволила указать тут учредить торг, чтоб они от того торгу получали без дальних своих трудов нужды, от чего они получали немалое богатство, и ни откудова им беспокойства не было, и оттого умножили свой скот. А прежде были они весьма скудны, и то пренебрегая, они, киргис-кайсаки, приезжающих и отъезжающих купцов с товарами грабили, а иных убивали до смерти, а потом многажды нападения чинили на крепости и на редуты, отгоняли всякого скота и брали в полон людей, которых и назад отдавали, а скот и купеческие товары и доныне у них остались, и кроме тех многие продерзости чинили. Однако Е. и. в. всемилостивейшая государыня, яко бог, милостива и многотерпелива, сожелея между ими невинных и сущих младенцов, и чтоб между теми плутами у невинных кровь не пролилась, соизволила милостивое терпение иметь с тем милостивейшим разсуждением, что может быть между ими умные старшина очювствуются, тех неразсудных лехкомысленных киргис-кайсацкого народа дураков унимать и от продерзостей удерживать будут.

И сверх того, несмотря на их многие неразсудные продерзости, еще Е. и. в. соизволила над ними милость показать, [233] высочайшим указом повелела башкирцам и калмыкам, и сибирским войскам запретить, чтоб они без указу Е. и. в. на них, киргисцов, не токмо формальною войною ходить, но и набегами никакой обиды и беспокойства им не чинить, которое уже суще оказалося явно, и им самим довольно известно:

1-е – башкирцам без указу чрез реку Яик ни для какой нужды переезжать (для того, чтоб тем протекстом какой шалости не делали) отнюдь не велено и не ездят;

2-е – сибирскому войску також-де указом запрещено на них набеги чинить;

3-е – хотя калмыкам указом Е. и. в. на них, киргисцов, формальною войною ходить и набеги чинить и запрещено, однако и они, такие ж степные люди, чтоб воровские калмыки воровски не чинили набеги, всемилостивейше указать соизволила учредить по реке Яику фарпосты для удержания воровских калмык от набегов, уже и опыт тому им ясно учинен. Третьяго году воровскими калмыками отгонные их, киргис-кайсаков, лошади со стоящими в тех фарпостах яицками казаками отбиты, и несколько человек воровских калмык побито до смерти, ис которых по разбитии тех воровских калмык яицкими казаками восемьсот шесть лошадей по приказу тайного советника и ковалера Неплюева хозяевам, киргис-кайсакам, возвращены; також-де во отыскании достальных обнадежены были, вследствие того и воры-калмыки наместником ханства Дондук-Дайшею жестко наказаны, и достальные лошади ко отдаче собираемы были, но до окончания того их киргис-кайсацкой приход не допустил; и тако за недоплаченных лошадей киргис-кайсакам такого неприятельского с невинными тому калмыками, а паче с красноярскими жительми, яко с российскими верноподданными, так поступать не для чего. Сверх того в 746 году калмыки от них уже ни одной овцы не похищали, а они, киргисцы, в прошлом 747 году и еще на калмык ходить и их грабить отважились, причем от Царицына несколько и крещеных калмык и скота захватили, кроме того, по Волге многие продерзости делали, и оные их поступки с высочайшею Е. и. в. им милостию и присяжною их должностию весьма несходно.

На оные брегадира Тевкелева слова киргис-кайсацкие старшина в ответ говорили, что они по принятии их в российское подданство учиненные Е. и. в. многие милости они знают и чювствуют, только то одно, что им от учиненных от калмык [234] многократных набегов их дураки, вольные люди, для отомщения ходили на калмык. На то брегадир Тевкелев говорил, что оные старшина объявляют, якобы их киргисцы во отомщение их дураки киргисцы ходили на калмык, и то не резон, понеже в 745 году прежде ими киргис-кайсаками задор учинен взятием у Гурьева-городка калмык дватцати четырех человек, и одного убили до смерти.

На оное киргис-кайсацкие старшина в ответ говорили, что они годы разобрать не знают, для того у них письменных обрядов нет, а они представляют, как он, брегадир Тевкелев, по указу Е. и. в. к ним приезжал в Киргис-кайсацкую орду и принел их в российское подданство, после того калмыками многократно им учиненные раззорении приносят.

Брегадир Тевкелев им на то говорил, когда уже они приняты в подданство Е. и. в., уже им надлежало поступать и исполнять, что повелено по указу Е. и. в., понеже хотя с немалым коштом казенным содержится по реке Яику яицкими казаками и протчим войском фарпосты, и то для их пользы, того ради для убежания и удержания их киргис-кайсацких дураков, також-де и глупых калмык, от таких беспокойств, они о том уже довольно знали, и многократно им от тайного советника и ковалера и оренбургского губернатора господина Неплюева о том объявлено, чтоб за реку Яик без указу как калмыкам на одну сторону, а киргисцам на другую сторону отнюдь не ездить, а ежели кто сам собою из них за реку Яик переедит, тот причтен будет за вора и за разбойника. Ежели б им правильное учиненное было от калмык какое раззорение, и в таком случае им надлежало приехать в Оренбург, и приносить жалобу тайному советнику и ковалеру Неплюеву, и просить управу. И он, тайный советник, яко их командир, должен бы нашелся их обиды отыскивать и о том бы нарочного послал от себя к наместнику ханства Калмыцкого Дундук Дайше, и тем бы можно их ссоры разорвать, и обидимого удовольствовать без дальных хлопот и раззорения, а им самим собою управляться, ветерных дураков киргисцов до того допускать отнюдь не надлежало, понеже Е. и. в. всемилостивейшая государыня отнюдь не желает, чтоб Ея величества подданные между собою имели ссоры и друг от друга получали раззорении; и Е. и. в. соизволит желать, чтоб все подданные жили с покоем и в благополучии. А ежели кто ис подданных Е. и. в. станет самовольничать и беспокойство чинить и тем приведет Е. и. в. во гнев, и те могут [235] получить себе до основания раззорение, а хотя они, киргис-кайсацкие старшина, и неправильные резоны представляют, чего им и делать не надлежало, что во отомщении многочисленным войском на калмык ходили, а руские люди им ни малейшей обиды не чинили как под Красным яром, так и в других во многих местах, руских людей раззорили и людей же взяли в полон, а многих побили до смерти, скот отогнали и пожитки пограбили, чего для без всякой притчины, такие их киргис-кайсацкие дураки такие продерзости делали, и они, старшина, тех плутов до того не допустили.

На то киргис-кайсацкие старшина отвечали, что их киргис-кайсацкие дураки издревля были, яко звери вольные, не слуша их, руским людям чинили раззорении; в том они Е. и. в. никакого оправдания принести не могут, токмо припадая к высочайшим Е. и. в. стопам, просят в том всеподданнейшее рабское прощение, а впредь отнюдь таких продерзостей делать не будут они сами подданным Е. и. в. и других киргис-кайсацких дураков до того не допустят, а взятых руских пленников и их скота всех соберут и отдадут в Оренбурге без всякого прекословия, и просили ево, брегадира Тевкелева, чтоб он им в том вспомоществовал о упущении, что дураки их весьма худо учинили руским людем, чинили раззорении, как он, брегадир Тевкелев и прежде их худые дела, яко степных людей, неразсудные дела поправлял, чтоб и ныне их худые дела поправил, а они по наставлениям ево, брегадира Тевкелева, будут поступать и ничего худого, что Е. и. в. указам противно, делать не будут, в том ево, брегадира, уверяют.

А что же касается до калмыцкой претензии, чтоб он, брегадир, над ними милость показал, чтоб у них принес на письме, какие им от калмык от 740 году учинены обиды, понеже и они такие же подданные Е. и. в., как и калмыки, а что от калмык Е. и. в. доходили на них, киргисцов, жалобы, и они, давношные подданные, знают российския порядки и обычие, а Киргис-кайсацкая орда жили издревля в вольности, таких порядков не знали, и простотою так просто оставляли, и о учиненных от калмык им, киргисцам, разорениях Е. и. в. затем и неизвестна. Той ради притчины они, старшина, ево, брегадира, прилежно и усердно просят, чтоб он дал им сроку о калмыцких ясырях и скотах, до указу они пошлют к Е. и. в. всеподданнейшее прошение, принося на оных калмык о своих раззорениях, а ежели ж указом Е. и. в. [236] повелено будет им, не принемая их оправдания о раззорениях их, отбирать калмыцких ясырей и скота, то они повинны будут бес прекословия по указу Е. и. в. оное исполнять, а какие были им раззорении от калмык, объявляли на словах и просили ево, брегадира, чтоб он от них принел и на письме.

На то брегадир Тевкелев говорил, что они, киргис-кайсацкие старшина, просят ево, брегадира, что их неразсудные многие киргисцы чинили русским людям раззорении, приносят свои повинные и обещают всех руских пленников и скот возвратить, а впредь продерзости делать они киргис-кайсацких дураков не допустят и с ханским сыном в оманаты отдают сильных родов знатных старшин детей, и за то их брегадир Тевкелев зело похваляет, и хотя ему, брегадиру, и не надлежало, что им о калмыцких ясырах и скотах сроку давать, понеже они и сами представляют, что якобы калмыками от 740 году им многие раззорении учинены, а в котором году, и в коих местах, и кем, они и сами не умеют показать, и оное правда или нет, о том еще и знать не по чем; однако брегадир Тевкелев, хотя ему оное весьма тяжело, для них оную тягость сымет на себя и до указу им сроку даст, токмо он, брегадир, имеет сумнение, что и прежде он, брегадир, им многократно помогал и при высочайшей российской резыденции господам министрам как хана, так и знатных старшин, весьма выхволял, а напротив того их киргис-кайсацкие дураки многие делали беспутные продерзости, едва он и сам от них, киргисцов, во лживцах не остался и для того о вышеписанных их, киргис-кайсацких старшин, обещаниях, какое обязательство дадут, чтоб он, брегадир, в их делах по-прежнему мог помогать.

И на оное Абулгаир-хан стал говорить своим старшинам с немалым серцом и криком, что он, Абулгаир-хан, отдает детей своих в оманаты не для себя, но для беспутных киргис-кайсацких бездельников, а ему, хану, дети ево милы, как и им, старшинам, свои дети любимы, понеже он, хан, от их беспутных поступок и так принел немалой стыд и огорчал всем генералом, и для них нес на себе худое имя, а ныне он, хан, отдает сына своего в оманаты на смену другому сыну, чтоб для удержания киргис-кайсацких плутов из сильных родов знатная старшина с сыном ево отдали своих детей в оманаты, и еще, они, знатна старшина, присягали в том, чтоб каждой своего роду плутов впредь до продерзостей не допускать. [237]

На оные ево, Абулгаир-хана, слова старшина в ответ говорили, что они, старшина, ево, Абулгаир-хана, к себе милости, что они спокойное житие чрез него получили, знают и чювствуют, и, яко своего владельца, повеление исполнять должны. А при Абулгаир-хане был их один знатной из духовных, ему приказал Абулгаир-хан взять алкуран, оной духовной алкуран и взял, и которой пункт до присяги надлежит, прочел; и все старшина, на ногах стоя, слушали, а потом оной духовной вопросил всех старшин, что они впредь сами подданным Е. и. в. продерзости чинить не будут ли и каждой своего роду до того не допустят ли, из сильных родов знатная старшина детей своих с ханским сыном в аманаты отдадут ли?

И оные старшина оному духовному отвечали, что они детей своих с ханским сыном в аманаты дадут, и впредь сами худые дела делать не будут, и каждой своих родов дураков до шалости не допустят, и то все сымают на себя и обязуются. А оной духовны алкуран положил на стол и по их обычию поднел руки, так и все старшина руки поднели же, зделали пата (то есть обещание). И на оное брегадир Тевкелев еще говорил, что он на присягу их не сумнителен, однако им надлежит напротив Е. и. в. всемилостивейшей граммоты о получении и потому по их подданнической верности о исполнении послать всеподданнейшее их доношение, и в том доношении, чтоб имянно написали, что они руских пленников и взятой ими скот они отдадут всех и впредь никаких продерзостей делать не станут, то он, брегадир, о калмыцких пленниках и скотах им до указу может дать и сроку, також и о упущении вин их ему, брегадиру, где надлежит старание иметь, будет способнее.

На оное как хан, так и старшина единогласно согласились и того же время на имя Е. и. в., изображая все то вышеобъявленное, пункты написали и ему, брегадиру Тевкелеву, показали и с приложением Абулгаир-хана печати заутра, то есть 31 июля, прислать обещали.

И брегадир Тевкелев им объявил, что он им до указу о калмыцких ясырях и скотах сроку дает и от них показанное на калмык, яко об обидах, письмо примет, и куды надлежит, о том представит, и какая на оное воспоследует резолюция, о том им исходатайствует Е. и. в. указ. И за то киргис-кайсацкие старшина ево, брегадира, благодарили и просили, чтоб он их и впредь [238] не оставлял, понеже они, степные дикие люди, российских обычиев не знают, чтоб их к доброму, как и прежде, жаловал наставлял.

На то брегадир сказал, он, как прежде, им на добрые поступки давал наставлении и ныне от того не отречется, токмо чтоб они сами жили постоянно и киргис-кайсацких дураков до продерзостей не допускали, и по указам Е. и. в. всегда исполняли. И старшина отвечали, что они по указом Е. и. в. исполнят, и по наставлению ево, брегадира, поступать будут, и ханского сына Айчювак-салтана на смену брату ево Ходжа-Ахметь-салтану и с ним сильных родов знатных старшин детей в аманаты заутра Абулгаир-хана большой сын Нуралы-салтан к нему, брегадиру, приведет.

Брегадир Тевкелев Абулгаир-хану и старшинам говорил о гундровских ногайцах, чтоб их назад возвратить, а впредь запретить всему киргис-кайсацкому народу, чтоб таких беглых отнюдь не принимать, а что оные гундоровские ногайцы ушли за недолгое время до приезду в Оренбург ево, брегадира, и как он о том уведал, просил тайного советника и ковалера Неплюева, чтоб он до свидания ево, брегадира, с ханом и старшинами о тех беглецах никуды не писал, разсуждая то, дабы такие беглых приемщики, киргис-кайсаки, ево, хана, и знатную старшину не привели Е. и. в. во гнев, и в том намерении был, что как хан, так и знатная старшина, по свидании с ним, брегадиром, уже всемерно отдадут и в погрешность не впадут, показуя им благодение тайного советника и ковалера Неплюева, что о том до времени умолчать уговорил, они и сами могут разсудить, что оные киргис-кайсацкие поступки весьма нехороши, и чтоб они тех гундровских ногайцов необходимо отдали и ево, брегадира, не оставили в слове, понеже тайной советник и ковалер Неплюев в том поверил ему, брегадиру, и никуды об них не писал, почти за них он, брегадир, ручался.

На оное старшина Ходжанай-би говорил, что они их держать не будут и впредь таких беглецов принимать не допустят, понеже оные гундоровские ногайцы ныне живут во владении Нуралы-салтана в беряшском роду и просят ево, брегадира, чтоб он о том представлял Нуралы-салтану, и он за них стоять не будет, к тому же и они ему и о том об отдаче представлять станут.

И брегадир Тевкелев уже больше о том слова продолжать и оставил в том разсуждении, чтоб не вдруг с такими степными народами упорливо и круто поступить, и тем настоящее дело не [239] испортить, а как настоящее дело зделается, и оное исполнено несумненно быть имеет. Ежели с такими степными и необузданными людьми круто и сурово поступить, то б они могли без всякого основания, и не дав аманатов, разъехаться, а после поправлять весьма б было трудно; и брегадир Тевкелев, зная их обычие, больше о том с ними слов и не продолжал, ибо сей народ так, как дикие звери, в малом деле их погладить, то и настоящее дело зделать будет нетрудно. К тому же сего числа поутру Джанебек-тархан прислал к нему, брегадиру Тевкелеву, своего родного племянника, брата его родного Тордагула сына Сююндюка тайно с тем, чтоб он, брегадир, с ханом и старейшинами не весьма круто поступил, несколько, чтоб употребил снисхождение до того времяни, что он получит себе ханского сына Айчювак-салтана и в настоящем деле обязательное письмо, а как он, брегадир, ханского сына и обязательное письмо себе получит, то все дела исполнять будет нетрудно; того для он, брегадир, о гундровских ногайцах больше слов не продолжал, и тем резоном брегадир Тевкелев им объявил, когда заутра он, Нуралы-салтан, приедит к нему, брегадиру, с аманатами, тогда ему, Нуралы-салтану, о том он, брегадир, представлять будет, понеже он, брегадир, немало не сумневатся, что Нуралы-салтан, как человек умной, о том и сам, что оное надлежит, разсудить может ⁵¹.

Потом брегадир Тевкелев Е. и. в. милость им, старшинам, всем дал, чтоб они, кому надлежит, сами разделили, а имянно: Меньшей орде Абулгаир-хану ис присланного из Оренбурга покупки июля 27 дня голубого сукна, по семидесят копеек аршин, дватцать шесть аршин да прежняго приему красного сукна ж, по рублю аршин, шестнатцать аршин; зеленого – по семидесят по три копейки дватцать один аршин, синего – по семидесят же по три копейки четыре аршина, голей четыре, камок две, кож красных тритцеть; итого на сто на шезтьдесят рублев на сорок на пять копеек. Средней орде Джанебек-тархану ис покупного ж июля 27 числа красного сукна, по рублю аршин, четырнатцать аршин да по семидесят копеек голубого – двенатцать, темносиняго – осмнатцать, зеленого – пятнадцать аршин, прежняго приему два косяка камок, кож красных дватцать; итого дано Средней орде на восемьдесят на три рубли на пятдесят копеек.

По окончании того всего ево, хана, и знатных старшин трактовал разными виноградными винами и обедали весьма изрядно, [240] а протчим киргисцам убиты были ис казенных скотин один бык и два барана, и по их обычию крошеным мясом на площади кормили и казенным же простым вином и медом довольно поили, и за обедом играла музыка. Хан начел, во-первых, пить за здравие Е. и. в. – ис пяти пушек палили, а потом за здравие их императорских высочеств то же чинил – и ис пяти ж пушек палили, а затем – всех российских министров и генералов. Потом брегадир пил благословии боже российского оружия, а после того российского флота, ханское здоровье, чтоб ему всегда быть Е. и. в. всемилостивейшей государыне верным; потом хан пил за здравие брегадира Тевкелева, а после всех верноподданных Е. и. в. и брегадир Тевкелев киргис-кайсацким старшинам объявил, что и они тут же щисляются, и все старшина за то благодарили; всех здаровей было деветь, и за все здравии ис пяти пушек палили, и со всяким удовольствием он, хан, и вся старшина от него, брегадира, отъехали, а хан препровожден в городовой брегадира Тевкелева коляске и при выезде из лагиря он, Абулгаир-хан, увидел одну мартиру и одну гоубицу и спросил у него, брегадира, что за такие странные пушки, и он таких не видывал. Брегадир Тевкелев ему, хану, объявил, что оные – не пушки, мартиры имеют свое действо, особливое обстоятельно им растолковал, и таких арматур в сей крепости имеется довольно, и показал им одну песком чиненую бомбу. И Абулгаир-хан ево, брегадира, просил, чтоб он из них велел выстрелить, и выпалено из одной мартиры и из гоубицы, чему Абулгаир-хан, и вся киргис-кайсацкая старшина, и народ весьма дивилися и немало устрашилися.

Комментарии

45. Чингиз-султан (ум. в 1760-х гг.), султан Младшего жуза, сын хана Абулхаира от волжской калмычки Баян, некогда захваченной им в плен при нападении на волжских калмыков. В начале 1750-х гг. он женился на дочери Мурза-ходжи, сына Мухаммад-ходжи, которая была унаследована после его смерти Нуралы-ханом. См.: о нем: Ерофеева И. В. Родословные. С. 19.

46. Нуралы-султан находился на хивинском престоле приблизительно с середины 1741 по апрель/май 1742 г. после кратковременного правления убитого им ставленника иранского шаха Надира Тахир-султана (ум. в 1741 г.), происходившего по линии одной из побочных ветвей династии Шибанидов. Был вынужден бежать весной 1742 г. из Хивы в кочевья своего отца, опасаясь мести со стороны шаха Надира. Об этом см.: АВПРИ. Ф. 122/1.1742 г. Д. 4. Л. 79-91; КРО-1. Док. № 80. С. 187, № 83. С. 195, № 96. С. 239; МИКХ. С. 467-468.

47. Батыр-султан был приглашен узбекской знатью на хивинский престол в начале 1728 г. из Бухары сразу после гибели хивинского хана Сары-Айгыра — племянника Абулхаир-хана, сына его родного старшего брата султана Тохтамыса, разбившегося при падении со вздыбившегося аргамака (среди казахов этот хивинский хан был известен под именем Мамая). Он правил в Хиве, по одним сведениям, полгода, по другим — всего шесть недель, но затем, узнав о готовящемся против него заговоре узбекской знати, ночью тайно покинул Хиву и бежал в свои кочевья на Сырдарью. Об этом см.: КРО-1. Док. № 27. С. 38, № 33. С. 68, № 88. С. 213; МИКХ. С. 464.

48. Данное утверждение не совсем понятно. А. И. Тевкелев либо не знал об исторических обстоятельствах избрания Абулхаира на съезде в Каракумах, либо же, соглашаясь с тем, что Абулхаир был выбран ханом не казахами, а каким-то другим народом, имел в виду исторический факт приглашения его башкирами на ханский престол в 1709 г. (см. ком. № 1), что привело к значительному повышению престижа Абулхаира среди казахов и в определенной степени способствовало наряду с другими факторами избранию его ханом Младшего жуза в 1710 г. на казахском курултае в Каракумах.

49. Правителями волжских калмыков в первой половине — середине XVIII в. являлись ханы: Аюка (1672-1724), его сын Цэрен-Дондук (1731-1734), внук Дондук-Омбо (1735-1741), другой внук Дондук-Даши (1757-1761). Их последний правитель Убаши (1761-1771) остался только в ранге наместника Калмыцкого ханства.

50. Мещеряки (прав, мишари) — этнографическая группа тюркоя- зычных народов, преимущественно поволжских татар, выходцев из Симбирской и Казанской губерний, поселившихся в районе Нижней Волги. Они вели оседлый образ жизни и занимались земледелием. В 1798 г. образовали подобно башкирам пять кантонов.

51. Здесь и выше приведены важные сведения по малоизученному в науке вопросу об исторических обстоятельствах и этнических истоках формирования казахского рода ногай в структуре Младшего жуза. В середине 1740-х гг. царское правительство, заподозрив часть кундровских татар в нелояльности к российскому престолу, приняло решение о их переселении из Астраханской губернии на р. Сакмару в окрестности Озерной крепости. Не желая подчиняться этому решению и, соответственно, пойти на усиление своей зависимости от русских властей, 25 семей кундровских татар, а всего 138 человек, в том числе 50 взрослых мужчин, в 1745-1747 гг. бежали к казахам Младшего жуза за Урал. Оренбургские чиновники поручили поймать их сыну Абулхаир-хана султану Нуралы, но он это требование не выполнил, ссылаясь на разные трудности, возникавшие при попытках силой вызволить беглецов из казахских родов подвластного ему поколения байулы. Несмотря на все старания оренбургской администрации возвратить кундровских татар, они остались жить в Младшем жузе, вступили в брачные союзы с казахами, и со временем ассимилированные потомки этих мигрантов образовали в Младшем жузе самостоятельный род ногай, который стал в первой половине XIX в. самым многочисленным и сильным родом во Внутренней, или Букеевской орде. См.: Небольсин П. И. Очерки. С. 227.

Текст воспроизведен по изданию: Журналы и служебные записки дипломата А. И. Тевкелева по истории и этнографии Казахстана (1731-1759 гг.) // История Казахстана в русских источниках XVI-XX веков. Том III. Алматы. Дайк-пресс. 2005