Служебные и исследовательские материалы российского дипломата А. И. Тевкелева по истории и этнографии Казахской степи (1731-1759 гг.)

В XVI-XVII вв. взаимоотношения Российского государства с казахскими ханствами занимали второстепенное место во внешнеполитической стратегии царского правительства и имели в целом нерегулярный характер. В России основными источниками информации о географии и социально-политической жизни азиатских стран, лежащих к югу за Уралом, являлись эпизодические «отписки» сибирских воевод о важнейших событиях, происходивших в сопредельных восточных государствах; «статейные списки» немногочисленных русских посольств, изредка совершавших поездки в Казахскую степь, Джунгарию и среднеазиатские ханства; «распроссные маршруты» и «сказки» (показания) так называемых «бывалых людей» и среднеазиатских купцов, прибывавших в Сибирь из Центральной Азии через Степь и посещавших российские приграничные центры. Ввиду крайней скудости всей совокупности этих документальных материалов, их жанрово-видового однообразия и тематической ограниченности географические и историко-этнографические знания россиян о Казахстане и казахском народе были до конца первой трети XVIII в. очень дискретными, локальными и поверхностными.

Качественно новый этап в накоплении разносторонних знаний о Казахстане в России начинается с 30-х гг. XVIII в., когда в результате принятия в 1731-1732 гг. российского подданства частью ханов, султанов и влиятельных родоправителей Младшего [6] и Среднего жузов территория региона стала более доступной для изучения русской и европейской наукой. Расширение дипломатических и культурных связей Российского государства с европейскими при Петре I и его преемниках, активизация его восточной политики и модернизация социально-политических институтов внутри самой империи также явились важными факторами, способствовавшими более основательному изучению казахских земель в России и во всем европейском мире.

Становление процесса систематического изучения Казахстана и казахского народа в России непосредственно связано с личностью крупного российского дипломата и администратора первой половины XVIII в., одного из наиболее ярких и талантливых «птенцов гнезда Петрова», первого в истории страны генерала-мусульманина генерал-майора мурзы Кутлу-Мухаммеда Мамешевича (рус. – Алексея Ивановича) Тевкелева (1674/75-1766). Значительная часть его жизни, не считая небольших перерывов, прошла в Оренбургском крае на северо-западной границе Казахской степи, где он успешно проявил себя не только в качестве талантливого и самостоятельного дипломата, но и оригинального исследователя истории, современного ему общественно-политического положения, быта и культуры казахов.

Кутлу-Мухаммед-мурза Тевкелев был почти ровесником Петра I и прожил долгую, насыщенную драматическими событиями жизнь, пережив своего главного венценосного патрона и идейного вдохновителя на целые сорок один год. Он принадлежал к одному из наиболее видных мусульманских дворянских родов Российской империи, возводившему свои династийные корни к XVI веку.

Происхождение рода Кутлу-Мухаммед-мурзы Тевкелева до сих пор в исторической науке окончательно не выяснено. Судя по лаконичным данным родословной дворян Тевкелевых, представленной в 1789 г. в Дворянское собрание Уфимского наместничества женой единственного сына генерал-майора Юсуфа (ум. в 1771 г.) Дарьей Алексеевной Тевкелевой и крепостным актам нескольких поколений его предков, основоположником этого дворянского рода считается некий знатный выходец из татарских мурз Среднего Поволжья Уразлей Тевкелев, принявший в XVI в. российское подданство. В эпоху завоевания Московским государством соседних тюркомонгольских государств Уразлей, как и многие другие его тюркоязычные соплеменники, добровольно или [7] принудительно (?) сменил прежних наследственных патронов своего рода из династии чингизидов на православного «белого царя», но при этом несмотря на типичное для того времени неприязненное отношение московских властей к «бусурманству» и российским подданным-«бусурманам», остался убежденным мусульманином ¹. В последующем почти все мужские потомки этого полулегендарного «ордынского» пращура, включая самого генерал-майора К.-М. Тевкелева, сохранили преданность вере своих предков. Поэтому широко бытующий в исторической литературе тезис о якобы имевшем место отказе Тевкелева от ислама и обращении в православие, как убедительно показано в специальных исследованиях последних лет, не имеет ничего общего с реальной действительностью. Кутлу-Мухаммед Тевкелев никогда не принимал крещения и до конца своих дней оставался последовательным мусульманином ². При этом его русское имя – Алексей Иванович, как, впрочем, и русские собственные имена его ближайших потомков, являются всего лишь данью российской официальной эпонимической традиции, побуждавшей царских чиновников-иноверцев (мусульман, католиков, протестантов, буддистов и т.д.) иметь двойные имена: русские – на государственной службе, а тюркские, монгольские или немецкие – в повседневном обиходе и личных контактах с родственными им по культуре сослуживцами и знакомыми.

Сыном Уразлея был мурза Ураз-Мухаммед (Ураз-Мамет), а сыном последнего – мурза Давлет-Мухаммед (Давлет-Мамет), прадед будущего генерал-майора К.-М. Тевкелева, получивший в свое время статус кормового поместного иноземца в будущей Ярославской губернии ³.

Отец Кутлу-Мухаммеда Тевкелева – мурза г. Касимова Мамеш Тевкелев – был старшим сыном Давлет-Мухаммеда, имевшего четырех сыновей: Мамеша, Булуша, Сафера и Мамета. В отличие от своих ближайших предков и прочих сородичей Мамеш Тевкелев являлся уже полноправным российским помещиком, владея земельными угодьями с крепостными крестьянами в Касимовском уезде будущей Нижегородской губернии, Владимирском уезде Московской губернии и Керинском уезде Казанской губернии, которые унаследовал от своего деда с отцовской либо материнской стороны ⁴.

Генеалогические сведения, имеющиеся в крепостных актах потомков генерал-майора К.-М. Тевкелева о других старших [8] представителях его рода, крайне малочисленны и фрагментарны. В то же время все они в целом вполне определенно свидетельствуют о том, что поместные дворяне Тевкелевы уже в XVII – начале XVIII в. сумели приобрести устойчивое доверие к себе со стороны царского правительства и в большинстве своем почти постоянно находились на дипломатической службе России в качестве профессиональных переводчиков. В частности, переводчиком Посольского Приказа был двоюродный дядя генерал-майора Тевкелева Рамазан Абдрахманович Тевкелев, а позднее переводчиком Коллегии иностранных дел – сын последнего Муртаза Рамазанович, получивший в 1754 г. чин коллежского асессора ⁵. С должности переводчика «ориентальных языков» Коллегии иностранных дел началась блестящая служебная карьера и самого выдающегося представителя дворянского семейства Тевкелевых генерал-майора Кутлу-Мухаммеда Мамешевича Тевкелева.

Кутлу-Мухаммед-мурза Тевкелев, называвшийся в источниках еще Кутлумаметом, Кутлумбет-мурзой, Мамет-мурзой или официально по-русски Алексеем Ивановичем, родился в 1085 г. хиджры, а по европейскому летосчислению – в 1674-1675 году ⁶. Его карьера с самого начала службы была тесно связана с дипломатическим ведомством России – Коллегией иностранных дел. Свою профессиональную деятельность в сфере российской дипломатии К.-М. Тевкелев начал в качестве переводчика с тюркских и персидских языков еще в ранней молодости до начала правления Петра I и закончил уже будучи глубоко пожилым человеком в екатерининскую эпоху. Это был, безусловно, широко образованный для своего времени человек, в совершенстве владевший несколькими восточными языками: татарским, башкирским, казахским, узбекским, персидским, позднее – калмыцким; и свободно изъяснявшийся в письменной форме на литературном среднеазиатском (чагатайском) тюрки. Помимо восточных он знал также и некоторые европейские языки, которые успешно освоил, видимо, в процессе своей повседневной практической деятельности на дипломатическом поприще ⁷. По свидетельствам большинства современников, К.-М. Тевкелев отличался гибким умом, находчивостью и красноречием. В самой России и среди правящей элиты соседних азиатских государств он имел устойчивую репутацию тонкого знатока образа жизни, культуры, быта и особенностей менталитета восточных народов Российской империи. [9]

Впервые о службе Тевкелева упоминается в источниках в связи с его участием в драматическом Прутском походе 1711 г., где молодой энергичный чиновник-мусульманин, выполняя обязанности «переводчика ориентальных языков», обратил на себя особое внимание русского царя. Петру I он показался «человеком надежным», способным вполне самостоятельно и твердо отстаивать интересы России в критических ситуациях ⁸. Не исключено, что именно эта во многом случайная встреча оказалась в определенном смысле судьбоносной для служебной карьеры потомственного татарского мурзы, который несколько лет спустя стал довольно часто привлекаться царем к выполнению сложных дипломатических поручений в различных азиатских странах.

Так, в 1716 г. по личному указанию Петра I К.-М. Тевкелев был включен в состав экспедиции А. Бековича-Черкасского в Хиву и по дороге получил от него приказ отправиться в Иран и Индию с поручением собрать разнообразные сведения о посещенных странах, в первую очередь, о месторождениях «песошного золота», а затем вернуться в отряд через Китай и Бухару. Однако на полпути к Индии, оказавшись в Астрабаде, он попал в плен к иранскому наместнику и был освобожден только благодаря усилиям русского посланника при сефевидском дворе А. П. Волынского. Узнав о гибели А. Бековича, К.-М. Тевкелев возвратился в Россию ⁹, где продолжал выполнять различные поручения царя и Коллегии иностранных дел. В 1719 г. он был направлен последней в астраханские степи к волжским калмыкам для обучения калмыцкому языку, а затем послан к хану Аюке (1646-1724) ¹⁰.

В 1722-1723 гг. К.-М. Тевкелев участвовал в роли «старшего переводчика по секретным делам» в Персидском походе Петра I и стоял у самых истоков зарождения знаменитой петровской идеи о «Казацкой орде» как «ключе и вратах ко всем азиатским странам и землям» ¹¹. Позднее именно К.-М. Тевкелев оказался тем единственным из оставшихся в живых идейных прародителей казахстанского вектора восточной политики России (другими консультантами царя по этому вопросу были астраханский губернатор А. П. Волынский, сибирский губернатор А. Д. Черкасский и, возможно, калмыцкий хан Аюка) ¹², кто письменно засвидетельствовал крылатое высказывание российского самодержца о транзитном геополитическом значении Казахстана для российской внешней экспансии в Центральной Азии. [10]

В середине 1720-х гг. он совместно с И. И. Неплюевым, Т. П. Шафировым и А. П. Волынским участвовал в переговорах с турецкими посланниками на Немировском конгрессе, заменив там отсутствовавшего австрийского переводчика ¹³. Однако в полной мере незаурядные дипломатические таланты и большой исследовательский потенциал К.-М. Тевкелева раскрылись в период его пребывания на территории будущего Оренбургского края и Казахской степи. Со временем он приобрел в этих регионах настолько большую популярность, что казахи «поставляли его за такого умного, который больше человеческого разум имеет» ¹⁴.

Преждевременная смерть Петра I отодвинула на несколько лет исполнение честолюбивых надежд А. И. Тевкелева на предначертанную ему самой судьбой и высочайшей волей приоритетную роль в предстоящем деле практического воплощения в жизнь грандиозного восточного проекта Петра I, намеревавшегося посредством привлечения казахов в российское подданство проложить через Казахскую степь надежный сухопутный путь к овладению сказочными богатствами Индии и соседних стран «Полуденной Азии». Свою собственную историческую миссию как главного исполнителя идейных заветов Петра ему удалось реализовать только в начале царствования императрицы Анны Иоанновны, когда весной 1731 г. по высочайшему повелению он был впервые направлен в Казахскую степь для приведения местных ханов, султанов и старшин к присяге на верность Российской империи.

Непосредственным поводом для снаряжения этой дипломатической миссии явился официальный визит 28 августа 1730 г. в Москву и в начале сентября – в Петербург посольства старшего хана казахов Абулхаира (1710-1748) в количестве 11 человек во главе с бием племени керей Среднего жуза Сеиткулом Койдагуловым и батыром поколения алимулы Младшего жуза Котлумбетом Коштаевым с письменным прошением казахского правителя о принятии его вместе с подвластным народом в российское подданство ¹⁵. При императорском дворе желание хана Младшего жуза получить «протекцию» русской императрицы было воспринято как очень приятное, хотя и неожиданное, событие, поэтому казахское посольство встретило в Петербурге самый благожелательный прием. Прошение Абулхаира было передано на рассмотрение Кабинета министров, который 14 марта 1731 г. вынес по нему свой одобрительный вердикт ¹⁶. [11]

Для приведения казахов к присяге на верность российскому престолу императрица распорядилась направить в кочевья Младшего жуза специальное посольство во главе с опытным дипломатом, свободно владевшим казахским разговорным языком. Переводчик Коллегии иностранных дел К.-М. Тевкелев, безусловно, был наиболее подходящей фигурой для этой ответственной миссии. Поэтому вполне закономерно, что Анна Иоанновна остановила свой выбор именно на нем.

В специальной «Инструкции», подготовленной в феврале 1731 г. для А. И. Тевкелева Коллегией иностранных дел, посланнику императрицы были четко предписаны политические условия, на которых казахский хан и подвластное ему население должны быть приведены к присяге на подданство. Царское правительство возлагало на Абулхаира обязанность охранять русские торговые караваны в степи, платить ежегодно ясак шкурами животных, давать заложников (аманатов), жить в мире с российскими подданными и подчиняться основным законам Российской империи. В том случае, если казахский хан по тем или иным причинам «к платежу ясака и даче на Уфу аманатов будет весьма несклонен», то российский посланник должен был его согласия «не домогаться, а только стараться, чтоб он, Абулхаир-хан, с протчими начальные пункты подписали и жили в верности» ¹⁷.

Ввиду отсутствия к тому времени в Коллегии иностранных дел сколько-нибудь точных и обширных знаний о географии Казахстана, общественном устройстве, быте, внутриполитической и социально-культурной жизни казахов, Тевкелеву особо предписывалось в 9-м пункте Инструкции по всем этим вопросам «о киргисцах усматривать и разведать, а особливо о начальном их киргис-кайсацком Абулхаир-хане, какова состояния он есть». Было признано также целесообразным использовать поездку в казахские кочевья для более основательного изучения пограничных с ними башкирских земель, которые долгое время оставались почти недосягаемыми для чиновников Уфимского воеводства Казанской губернии. В этой связи вышеупомянутый 9-й пункт Инструкции включал в себя достаточно подробный перечень географических и историко-этнографических вопросов о Башкирии, интересовавших российское правительство ¹⁸. Кроме того, с целью своевременной письменной фиксации всего увиденного и услышанного в казахских аулах Коллегия иностранных дел вменяла в [12] обязанность Тевкелеву регулярно вести полевой журнал своего пребывания в Степи, а для составления подробного топографического описания и карты пройденных мест определила ему в помощь геодезистов Алексея Писарева и Михаила Зиновьева, отправленных из Уфы ¹⁹.

30 апреля 1731 г. российское посольство вместе с посланниками Абулхаира выехало из массивных ворот восточной окраины Петербурга и двинулось в направлении Уфы. Конкретные исторические обстоятельства его путешествия по башкирским и казахским кочевьям и двухлетнего пребывания в Степи подробно отражены в пяти донесениях ²⁰, специальном «Журнале» Тевкелева ²¹ и топографическом описании маршрута движения его отряда, составленном геодезистами А. Писаревым и М. Зиновьевым ²², которые в совокупности позволяют в деталях воссоздать историю этой важнейшей дипломатической миссии.

Согласно указанным историческим документам, путешествие Тевкелева от Петербурга до Уфы продлилось два месяца и три дня. С 4 июля по 26 августа 1731 г. посольство находилось в Уфе, где совершались последние приготовления к трудной поездке по неизведанным местам в северо-западные кочевья казахов и собирались предварительные сведения о политической ситуации в приграничных с Юго-Восточной Башкирией степных районах казахского края. Через три дня после прибытия К.-М. Тевкелева с сопровождавшими его людьми в Уфу к нему явился знатный башкирский тархан Ногайской дороги Алдар Исянгельдин (ум. в 1740 г.) с приближенным Абулхаира влиятельным в Степи представителем суфийского мусульманского духовенства Мухаммадом-кожа, приходившимся родным племянником некоему общепризнанному пиру казахского народа из Туркестана. Они сообщили российскому посланнику точное местонахождение степной ставки хана Младшего жуза. При этом Алдар предложил Тевкелеву в целях обеспечения безопасности его проезда по приуральским кочевьям казахов оповестить хана Абулхаира о скором прибытии к нему из Башкирии российского посольства. Для извещения Абулхаира башкирский тархан направил в Младший жуз своего сына Мансура, башкира Кидряса Муллакаева и казаха Рысбая. 22 августа Кидряс Муллакаев возвратился из казахских кочевий в Уфу и привез с собой четырех представителей от хана Абулхаира и его зятя султана Батыра (ум. в 1771 г.) во главе с батыром Среднего [13] жуза Суюндуком ²³. Последний передал Тевкелеву письмо своего патрона, подтверждавшее его прежние намерения в отношении России и уверявшее главу посольской миссии в том, что монархи Бухары и Хивы, градоправители Ташкента, Туркестана и другие казахские ханы признают Абулхаира своим повелителем и желают, так же как и он, стать российскими подданными. Все эти заверения были преднамеренной мистификацией с целью повышения интереса А. И. Тевкелева к начатому делу ²⁴.

После получения указанных сведений К.-М. Тевкелев начал усиленно готовиться к скорейшему отправлению в Казахскую степь. В Уфе его свита была укреплена группой опытных служилых людей в количестве 70 человек. Для того, чтобы еще больше повысить безопасность посланника «белой императрицы» и придать ему соответствующий внешний имидж в глазах степняков, уфимский воевода П. И. Бутурлин выделил в распоряжение Тевкелева вооруженный конвой из 10 драгунских солдат и почетный эскорт в составе 10 уфимских дворян, 10 яицких казаков и 30 знатных башкир во главе с тарханом Алдаром Исянгельдиным ²⁵. 26 августа 1731 г. К.-М. Тевкелев со своей вооруженной свитой и вооруженным конвоем покинул Уфу и отправился через кочевья башкир в казахские степи.

Путешествие российского посольства от Уфы до кочевий хана Абулхаира длилось полтора месяца. За это время оно проделало долгий, почти тысячеверстный путь. Больше месяца посольский отряд с остановками передвигался по Башкирии в направлении на юго-восток, а 23 сентября, переправившись выше Яицкого городка через реку Яик в ее среднем течении, вступил в приграничные кочевья Младшего жуза. В последующие 13 дней маршрут Тевкелева пролегал, как и прежде, в юго-восточном направлении: сначала по левым притокам Яика к степной речке Ерыкли и ее притоку Сары, оттуда – к речке Терекли, а от последней – до речки Камышлы, стекающей с тех же гор, что и крупные реки Иргиз и Тобол, и впадающей в Орь. Затем посольство направилось к Нетле – правому притоку Камышлы, от него – к речке Акташ, впадающей в правый приток Иргиза Бакшаиш; затем – по Акташу «степными местами» вниз к Бакшаишу, а от него – через степь к Иргизу и далее вниз по течению этой реки ²⁶.

2 октября в низовьях Иргиза российского посланника встретил сын Абулхаира султан Нуралы (1710/11-1790) в [14] сопровождении знатных казахских батыров и старшин. В этом месте Тевкелев сделал двухдневную остановку на отдых, чтобы должным образом поприветствовать старшего отпрыска ханского семейства и специально подготовиться к скорой официальной встрече с его отцом ²⁷.

Простояв лагерем почти двое суток в низовьях Иргиза, посольство Тевкелева вместе с сопровождавшими его казахами 4 октября вновь двинулось в путь. За полтора суток оно прошло лесостепными участками и песчаной степью по правому берегу Иргиза расстояние в 42 версты и 5 октября достигло ниже устья р. Шет-Иргиз каменистых гор Манитюбе, простиравшихся в эту прибрежную степь от верховьев Ори. Здесь, в живописном урочище с таким же названием, располагалась одна из летних ставок хана Абулхаира [28]. В «Журнале» А. И. Тевкелева за 1731 г. по этому поводу отмечается: «Октября 5 числа прибыли в урочище Манитюбе, стали при реке Иргиз, а 6-го дня того ж октября… Абулхаир-хан приказал встретить ево, Тевкелева, в 2-х верстах» ²⁹.

В ханской ставке К.-М. Тевкелев был сразу же взят под стражу «тайным караулом» приставленным к нему старшинами Младшего жуза, и вынужден с 6 по 10 октября только тайно общаться с ханом, являясь в юрту Абулхаира переодетым в «худое платье кайсацкое» по ночам. Во время этих ночных встреч между российским посланником и Абулхаиром состоялся обстоятельный разговор, касавшийся в основном побудительных мотивов обращения хана к царскому правительству с просьбой о подданстве.

Абулхаир признался К.-М. Тевкелеву, что написал русской императрице один, без совета с другими казахскими ханами и старшинами. Он объявил, что сознательно пошел на эту ложь, так как опасался, что императрица, узнав всю правду, оставит его прошение без ответа. Он пояснил свое желание получить российское подданство тем, что рассчитывал с помощью России урегулировать взаимоотношения казахов Младшего и Среднего жузов с башкирами и калмыками и обеспечить себе безопасный тыл для дальнейшей борьбы с джунгарами с целью возвращения под свой контроль ранее утраченных в ойрато-казахской войне 1723-1730 гг. Туркестана, Сайрама и прочих присырдарьинских городов ³⁰.

В то же время, отвечая на вопрос А. И. Тевкелева о причине его самовольного обращения за подданством без одобрительной санкции подвластных султанов и старшин, Абулхаир был на [15] первых порах менее откровенным со своим собеседником. Поскольку хан тогда еще не имел достаточных оснований доверять российскому посланнику и не знал, как тот поведет себя в совершенно неожиданной для него экстремальной ситуации, он предпочел до конца не раскрывать ему свои политические замыслы и лишь косвенно намекнул на то, что не мог рассчитывать при проведении в Степи жизненно важных для его страны, но непопулярных среди кочевой знати преобразований на широкую поддержку со стороны жестко соперничавших с ним за власть степных султанов и своих «подлых знатных биев». «Киргиз-кайсацкая орда, – говорил он Тевкелеву, – люди дикия; вдруг их в путь наставить невозможно, так надобно с ними поступать, как уменьем ловят диких зверей» ³¹. До курултая народных представителей Младшего жуза Абулхаир ни словом не обмолвился при общении с ним о своем намерении установить в Степи автократический тип ханского правления при опоре на военно-административные ресурсы самодержавной России, и лишь две недели спустя, когда посланник императрицы выдержал первое испытание на прочность, он полностью раскрыл ему свои далеко идущие планы относительно преобразования традиционного института ханской власти у казахов ³². В ходе тайного общения с Тевкелевым Абулхаир, хорошо знавший социальную психологию казахов-кочевников, посоветовал посланнику проявить терпимость и осторожность при объяснении цели своей миссии разгневанным старшинам. Он рекомендовал Тевкелеву не скупиться на подарки и щедро одаривать разными вещами наиболее влиятельных старшин.

7 октября Тевкелев поставил в известность старшин о предстоящем принятии им присяги на верность русской императрице, раздал подарки и назначил день проведения собрания с присутствием Абулхаира. Однако к вечеру стало известно, что враждебность большинства родоправителей по отношению к нему и хану резко возросла, что последние подозревают его в шпионаже в целях подготовки военного наступления России на казахские жузы и намерены убить всех членов посольства, а их имущество разграбить.

Тогда Тевкелев призвал к себе в юрту знатных башкир Алдара Исянгельдина, Таймаса Шаимова, Косемиша Бекходжина, Орадая Обозинова, Кидряса Муллакаева, Шиму Кадырчикова, Козяша Рахманкулова и Ака-муллу и обратился к ним за [16] советом, как следует ему поступить в создавшейся тревожной обстановке. Башкирские батыры предложили главе русской миссии начать с приобретения расположения наиболее авторитетных и влиятельных старшин, таких, как батыры Младшего жуза Букенбай, Есет и Кудайназар-мурза, на поддержку которых Абулхаир опирался многие годы. Хан помог посланнику при содействии батыра Таймаса отыскать Букенбая и организовал его свидание с Тевкелевым ³³.

В ходе взаимного обмена мнениями по вопросу о подданстве Букенбай пообещал Абулхаиру и Тевкелеву помочь им одержать верх над остальными старшинами. Действительно, знаменитый батыр остался верен своему слову и в течение всего времени пребывания российского посольства в Степи постоянно поддерживал Тевкелева в самые трудные для него моменты общения с казахами.

10 октября 1731 г. российский посланник был вызван на представительный курултай казахской аристократической элиты и старшин Младшего жуза. Там его допросили «с великой яростью и гневом» о цели прибытия в Казахскую степь. К.-М. Тевкелев объяснил старшинам, что прислан к ним русской императрицей по просьбе хана Абулхаира для принятия его с подвластным народом в российское подданство. После этих слов старшины перенесли свой гнев на Абулхаира. Они стали возмущенно спрашивать хана: «Для какой причины просил он «подданства российского один без согласия их, киргизских [прав. – казахских. – И. Е.] старшин» и при этом обвиняли своего патрона в самовольном «приведении» их в «неволю», а также в превышении им своих полномочий, узаконенных традициями степного права. Характерно, что Абулхаир в ответной речи обвинителям не стал ссылаться в свое оправдание на враждебные отношения казахов с иноплеменными соседями и военное превосходство окружавших их «со всех сторон» внешних врагов, о чем он незадолго до собрания говорил с глазу на глаз с Тевкелевым. Сознавая исключительную сложность и опасность того положения, в которое он сам себя поставил проявленной инициативой, Абулхаир, тем не менее, предпочел прямо и откровенно заявить, что просил российского подданства, чтобы обладать реальной политической властью, а не просто почетным титулом, когда «он, хан, только имя носит ханское, а воли над подданными ни жадной не имеет и живет как между скотом». Сравнив свою жизнь среди казахов с [17] положением дикой бесхозной лошади, «которую люди бьют и звери ловят», Абулхаир убежденно говорил, что «подобно тем зверям, он, хан, не имеет себя оборонителя и изобрел, яко лучшее есть, иметь подданство великого монарха, и желает видеть свету; и лучше от них убиен будет, нежели страмно живот терпеть». Жестко возражая оппонировавшим ему «противным старшинам», Абулхаир не сделал ни малейшей попытки завуалировать свои истинные политические замыслы, так как был уверен, что они уже в той или иной степени стали известны его оппонентам и настало время бросить открытый вызов судьбе. Казахские старшины, в свою очередь, продолжали настаивать на том, что «советовали» хану отправить посланцев к русской императрице «токмо затем, чтоб с Россиею быть в миру, а в подданстве быть не желают» ³⁴. Подобные возражения сопровождались недвусмысленными угрозами в адрес российского посольства, что побудило К.-М. Тевкелева вмешаться в разгоревшийся спор.

Сообразив по ходу жаркой дискуссии, что проблема миротворческого участия России в разрешении военных конфликтов казахов с их северными соседями – башкирами, калмыками, яицкими и сибирскими казаками – была одинаково актуальной как для сторонников Абулхаира, так и для «противной партии» казахских старшин, он решил воспользоваться этим важным козырем в интересах порученного ему дела и добиться нужного для цели миссии соотношения сил. Используя свои неординарные артистические способности и большой ораторский талант, опытный российский дипломат заявил собравшимся с театрально выдержанным высокомерным пафосом, что «присоветованный» ими год назад своему хану договор о мире с царским правительством никак не совместим с военным могуществом и высоким международным престижем такой великой державы, как Россия, и просто «неприличен» для достоинства «славной в мире» русской императрицы, «ибо Российская империя от киргиз-кайсаков никакого опасения не имеет, и в них нужды нимало нет, а им, киргиз-кайсакам, от подданных Российской империи великая опасность есть…»

Обрисовав собравшимся сложное внешнеполитическое положение казахских жузов и бессилие казахов против внешних врагов, российский посланник завершил свой хорошо продуманный живописный монолог жестким бескомпромиссным заявлением, [18] что в случае отказа казахских старшин поддержать прошение Абулхаира о российском подданстве, он принуждать их к этому не будет, но и «чинить» мирный договор с ними также не согласится, ибо «такого бесславия Российской империи он, Тевкелев, не принесет» ³⁵.

После этой впечатляющей ораторской тирады с краткой речью к своим соплеменникам обратился знатный старшина Букенбай. «При всем собрании, выступая из всех», батыр говорил, что «он … с Абулхаир-ханом в подданстве российском быть желает и в том будет присягать». Его поддержали хан Абулхаир и батыр Есет. Вслед за этими речами присягу в верности российской императрице принесли на Коране хан Абулхаир, батыры Букенбай, Есет, Кудайназар-мурза, а «потом и из знатных старшин присягали 27 человек» ³⁶.

В течение декабря 1731 г. и весь следующий год К.-М. Тевкелев вместе с семейством хана Абулхаира неоднократно совершал перекочевки по западной части Казахской степи в направлении с северо-запада на юго-восток и обратно на север, в течение которых постоянно общался со многими авторитетными представителями правящей элиты казахов: султанами, биями, батырами и старшинами, а также с рядовыми кочевниками. В ходе этих интенсивных контактов ему удалось склонить к принятию российского подданства хана Среднего жуза Семеке (ок. 1724-1737/38), влиятельного султана Младшего жуза Батыра (ум. в 1771 г.) и некоторых других казахских правителей и старшин обоих жузов. Однако к осени 1732 г. борьба двух партий казахских старшин вокруг идеи принятия российского подданства еще больше обострилась, и поэтому ближайшие сторонники хана Младшего жуза и сам Абулхаир предложили Тевкелеву покинуть Степь и уехать в Петербург.

За время пребывания российского посольства в казахских кочевьях между Абулхаиром и Тевкелевым установились теплые доверительные отношения, чему в немалой степени способствовало глубокое знание последним нормативно-бытовой культуры степных номадов и свободное владение казахским языком. Хорошее взаимопонимание и доброжелательное отношение друг к другу казахский хан и российский дипломат сохранили на всю оставшуюся жизнь. Более того, история распорядилась так, что с 1731 г. дружеские связи татарского мурзы и его потомков с [19] династией казахского чингизида Абулхаира уже не только никогда надолго не прерывались, но и со временем переросли в кровное междинастическое родство двух этих генеалогических линий.

24 ноября 1732 г. российское посольство в сопровождении представителей хана Абулхаира отправилось в обратный путь из урочища Найзакескен. Вместе с К.-М. Тевкелевым находились второй сын Абулхаира султан Ералы (ок. 1721-1794), двоюродный брат хана султан Нияз (род. ок. 1682), старшины: Кудайназар-мурза, Садык-бий, Мурзагельды-батыр, Тугельбай-батыр и некоторые другие лица. 2 января 1733 г. посольство прибыло в Уфу, а некоторое время спустя отправилось оттуда в Петербург ³⁷. В столицу России оно прибыло 4 января 1734 г. ³⁸, продлившись, таким образом, более двух с половиной лет.

10 февраля 1734 г. султан Ералы был принят в торжественной обстановке при императорском дворе Анной Иоанновной. В Петербурге он и другие представители казахского посольства принесли вторичную присягу на верность России ³⁹. В ходе русско-казахских переговоров были окончательно закреплены условия российского протектората по отношению к казахам Младшего и Среднего жузов. В связи с этим важным историческим событием мурза К.-М. Тевкелев за удачно выполненную им дипломатическую миссию в казахских кочевьях с 1731 по 1733 гг. 8 мая 1734 г. был пожалован императрицей в «полковники с армейским полным жалованьем» ⁴⁰.

Как правило, все историки, осмысливая историческое значение миссии К.-М. Тевкелева для развития русско-казахских отношений и кочевого общества казахов вообще, предпочитают говорить главным образом об ее определяющей роли в становлении процесса утверждения российского присутствия в регионе. При этом мнения специалистов о последствиях присоединения Казахстана к России для казахского народа с давних пор существенно расходятся друг с другом ⁴¹, хотя в последнее время стала явно доминировать более взвешенная точка зрения о большой внутренней противоречивости этого исторического процесса и неоднозначном характере его влияния на социально-экономическое, политическое и культурное развитие казахов ⁴².

В отличие от главного политического результата посольства Тевкелева, допускающего диаметрально противоположные по смыслу авторские оценки и суждения, отношение [20] профессиональных историков к доставленным им в Россию исследовательским материалам о казахском народе всегда было и до сих пор остается однозначно положительным по его основополагающим критериям. По общему мнению всех дореволюционных, советских и современных исследователей истории Казахстана, четко выраженному как в специальных историографических трудах и разделах диссертаций, так и косвенным образом – в форме многократного использования извлеченных из работ Тевкелева исторических знаний, созданные им документальные источники имеют непреходящую познавательно-практическую ценность для исторической науки, так как являются плодом тщательного эмпирического обследования большой части территории и населения Казахстана и содержат в себе уникальную конкретно-историческую информацию по широкому кругу самых различных аспектов социально-политической и культурной жизни казахов первой половины XVIII столетия.

Собранные российским посольством в 1731-1732 гг. полевые данные о недавнем прошлом и современном ему положении казахского народа были изложены членами миссии в нескольких официальных документах, специально подготовленных для Коллегии иностранных дел. К ним относятся: пять донесений Тевкелева из Степи высшим сановникам империи, его особый посольский дневник или «Журнал», охватывающий весь период пребывания дипломатической миссии на территории Западного Казахстана; подробное текстовое описание путевого маршрута русского отряда и географическая карта пройденных мест, которые составили геодезисты А. Писарев и М. Зиновьев. В этой группе источников наибольший интерес для современных историков представляет написанный скорописью XVIII века «Журнал бытности в Киргиз-касацкой орде переводчика Маметя Тевкелева» за 1731 – начало 1733 г. объемом около 140 листов рукописного текста, где содержится множество оригинальных фактических сведений по истории Казахстана первой половины XVIII века. При этом следует иметь в виду, что данный «Журнал» является фактически единственным аутентичным источником информации о конкретных исторических обстоятельствах принятия ханом Абулхаиром и другими политическими лидерами казахов-кочевников российского подданства в 1731 году. Его особая ценность заключается также в том, что здесь впервые приведены четкие и однозначные [21] свидетельства о давнем существовании на территории региона трех казахских жузов: Старшего, Среднего и Младшего – и конкретно обозначены исторические названия каждого из них («Большая», «Средняя» и «Малая» или «Меньшая» «орды»), которые отсутствуют во всех более ранних (как русских, так и восточных) источниках по истории казахов.

Основное внимание автором «Журнала» по понятным причинам было уделено освещению внутренней социально-политической обстановки в Степи в начале 30-х гг. XVIII в. и драматическим коллизиям междоусобной борьбы различных группировок казахской знати «черной кости» («кара суйек») вокруг идеи принятия российского подданства. Столкнувшись в казахских кочевьях лицом к лицу с острой конфронтацией пророссийской и так называемой «противной партией» местных старшин, Тевкелев проявил себя в этой экстремальной ситуации не только как талантливый самостоятельный дипломат, но и как тонкий наблюдатель. Все сложнейшие перипетии увиденной им и испытанной на себе жесткой внутриполитической борьбы отражены в его дневнике очень подробно и детально ⁴³, что позволяет современным историкам точно установить конкретные даты и последовательность чередования многих исторических событий, составить относительно объективное представление о сложившейся к тому времени в кочевом обществе расстановке политических сил и на данной основе более или менее полно реконструировать действительную историческую картину начала вступления казахов Младшего и Среднего жузов под российский протекторат.

Вместе с тем в трудах советских ученых, посвященных истории русско-казахских отношений, нередко можно встретить критическое утверждение о том, что К.-М. Тевкелев при неоднократных упоминаниях в «Журнале» о грозившей ему большой опасности со стороны «противной партии» казахских старшин будто бы сильно преувеличивал и драматизировал накал политических страстей в Степи вокруг проблемы российского подданства, рассчитывая тем самым подчеркнуть свои особые заслуги в порученном ему деле перед российским престолом и получить за свои труды достойную награду от русской императрицы ⁴⁴. Этот априорный тезис мне представляется достаточно уязвимым с научной точки зрения, так как кроме двухлетнего дневника главы российской дипломатической миссии других аутентичных источников [22] информации о посольстве Тевкелева к хану Абулхаиру нет. Поскольку же при отсутствии иных, чем его собственная, авторских версий развития указанных событий мы не только не можем достоверно установить конкретные факты проявления у Тевкелева подобных гипотетических «искажений» и «преувеличений», но даже сколько-нибудь убедительно доказать тот факт, что они действительно у автора есть, то, следовательно, «должны брать свидетельства его «Журнала» именно такими, каковы они есть на самом деле» ⁴⁵ и не пытаться сглаживать по конъюнктурно-идеологическим мотивам описанную в нем довольно сложную и противоречивую историческую ситуацию в Степи.

В общем контексте описания внутриполитической обстановки в регионе в начале 30-х гг. XVIII в. в «Журнале» Тевкелева приведены обширные разнообразные сведения о традиционных правящих элитах казахского общества и их наиболее видных представителях того периода (ханах Абулхаире и Семеке, султанах Нуралы, Батыре, Ниязе и др.; батырах Младшего жуза Букенбае, Есете, Кудайназар-мурзе и т.д.), что в комплексе дает возможность более или менее точно выявить основные статусные характеристики социальных групп султанов, биев, батыров и старшин; функциональную роль в системе управления номадным обществом каждой из них и характер взаимоотношений всех этих привилегированных сословно-корпоративных группировок между собой и с рядовыми общинниками-казахами. Важность этих фактических сведений состоит также в том, что все они емко и колоритно характеризуют цивилизационные особенности института ханской власти у степных номадов региона и свидетельствуют о традиционной ограниченности властных полномочий казахских ханов в условиях перманентно-подвижного образа жизни скотоводческого населения и обширности ареала его кочевания.

Помимо сведений о внутренней социально-политической обстановке на территории Казахстана в первой половине XVIII в. в «Журнале» имеется большая оригинальная информация о внешних связях казахских ханств с соседними государствами и народами, главным образом – с Джунгарией, Хивой, Аральским владением, приуральскими башкирами и волжскими калмыками. Эти данные во многом дополняют и уточняют свидетельства других российских и восточных нарративных источников того периода о международных отношениях в Центральной Азии в эпоху наивысшей [23] военно-политической активности Джунгарского ханства в регионе и позволяют более детально установить формы участия наследственной аристократической элиты казахов во внутриполитической жизни Хивинского ханства, приаральских узбеков, каракалпаков и некоторых других азиатских народов и государств.

Кроме того, в «Журнале» приводятся краткие биографические сведения об отдельных казахских ханах, султанах и наиболее авторитетных батырах того времени, полученные Тевкелевым непосредственно от этих исторических лиц. В этой связи необходимо отметить, что К.-М. Тевкелев, как великолепный знаток тюркских языков и степной традиционной системы родственных отношений, очень хорошо ориентировался в многообразии традиционных тюркоязычных терминов, обозначавших различные категории родства (отец – сын или дочь; дядя – племянник или племянница; родной брат – двоюродный брат – троюродный брат; зять – тесть, сват, деверь, шурин, свояк и т.д.), и, как убедительно подтверждают многие другие репрезентативные группы источников первой половины XVIII столетия (оттиски именных печатей, персональные подписи на присяжных листах и автобиографические данные личных писем тех же ханов, султанов и батыров российским властям), фактически не допускал ошибок при указании степени родственной близости между принадлежавшими к одной семье или к одному клану историческими персоналиями. В этом отношении его специальные «Журналы» и дополняющие их постоянные донесения в Коллегию иностранных дел выгодно отличаются от подавляющего большинства других российских официальных документов XVIII в., изобилующих такого рода фактографическими неточностями и противоречиями.

Наряду с разнообразной информацией о современном автору состоянии казахского общества «Журнал» содержит немало интересных и новых для того времени сведений по истории и культуре казахского народа. К ним следует отнести краткие известия Тевкелева, записанные со слов батыра Букенбая (ум. в 1741/42 г.), о разделении казахов на три жуза, истории правления казахских ханов в каждом из этих жузов, социальных функциях ежегодно созываемых народных курултаев наследственной кочевой аристократии и знатных старшин; рассказ Абулхаир-хана об исторической роли присырдарьинских городов в общественно-политической и культурной жизни казахских ханств; показания каракалпакского [24] старшины Оразак-батыра о пребывании первых степных чингизидов на престоле Хивинского ханства, образные авторские зарисовки и упоминания об обычаях приема и угощения гостей, традициях сватовства и междинастических браков в семействах казахских ханов, развитии в Степи охоты с ловчими птицами на диких зверей; емкие характеристики образа жизни, культурных традиций и социальных институтов у башкир и каракалпаков и многие другие аналогичные им историко-этнографические данные. Все эти сведения и детали бытового характера, а также колоритный живописно-образный стиль повествования автора не только существенно дополняют свидетельства других, более ранних и современных Тевкелеву документальных материалов по истории Казахстана первой половины XVIII в., но и делают рассматриваемый «Журнал» ярким и живым произведением своей эпохи. Одиннадцать лет спустя после его появления на свет первый российский губернатор Оренбургского края (1744-1758) И. И. Неплюев, обстоятельно ознакомившись в Самаре с дневником Тевкелева, так отзывался в своем донесении Коллегии иностранных дел об обширных познаниях автора этого ценнейшего документа в области исторической этнографии казахов: «Он, Тевкелев, с ними единоверной и о нравах их совершенно сведомой, и поныне у всех киргис-кайсацких владельцов имя ево, а особливо у Абулхаир-хана, в немалом почтении содержится» ⁴⁶.

Через полгода после возвращения в Петербург К.-М. Тевкелев был причислен к новообразованной на границе башкирских и казахских кочевий Оренбургской экспедиции и 15 июня 1734 г. отправился вместе с ее первым начальником известным российским государственным деятелем и ученым И. К. Кириловым (1689-1737) в приуральские степи. 10 ноября 1734 г. он прибыл в Уфу, а немного позже – в штаб-квартиру экспедиции г. Самару, где стал правой рукой И. К. Кирилова в деле военно-административного и хозяйственного обустройства новых территорий ⁴⁷. В качестве основного помощника начальника Оренбургской экспедиции Тевкелев осуществлял «главную команду над башкирским и нерегулярным войском», постоянный контроль за положением дел в Казахской степи и строительство новых административных пунктов в Южном Приуралье. В частности, 2 сентября 1736 г. он основал в урочище Челяби на реке Миасс один из крупнейших современных городов России – Челябинск ⁴⁸. [25]

С самого начала практического утверждения политического влияния России в Оренбургском крае колонизационная политика царского правительства встретилась с серьезным сопротивлением башкир, которое вылилось в восстание 1735-1740 гг. под предводительством Кильмяка Нурушева. Полковник К.-М. Тевкелев наряду с другими местными российскими администраторами принял активное участие в подавлении этого народного движения. По свидетельству многих источников того времени включая «Историю Оренбургскую» будущего сподвижника и единомышленника Тевкелева П. И. Рычкова, главный помощник Кирилова проявил особую жестокость в вооруженной борьбе против повстанцев. В частности, в 1736 г. Тевкелев беспощадно расправился с башкирами аула Сеянтус Балыкчинской волости Сибирской дороги. Все 1000 жителей его, в том числе женщины и дети, были убиты, а 105 человек из них заперты в амбаре и сожжены заживо. Сверх того он полностью разорил в тех местах около 50 других башкирских аулов. За проявленную чрезмерную жестокость при подавлении народного восстания башкиры прозвали К.-М. Тевкелева «дьяволом» и со временем заклеймили его имя в исторической народной песне «Тафтиляу» («Тевкелев») ⁴⁹.

Однако, отмечая крутой нрав и присущую Тевкелеву склонность к применению беспредельно жестоких карательных мер против непокорных групп населения юго-восточных окраин России, сопротивлявшихся царской власти и колониальным порядкам империи, было бы большим упрощением искать объяснение его беспощадным действиям против башкирских повстанцев в одной только «суровой выучке петровской государственной школы», или в свирепой решимости «татарина-ренегата» любой ценой защищать интересы самодержавия, либо же в «типичной» для азиатов жестокости по отношению к своим соперникам в непримиримой борьбе, как это часто утверждается в различных исследованиях по истории бывшего Оренбургского края. Безусловно, все перечисленные обстоятельства оказали определенное влияние на формирование личности будущего видного оренбургского администратора, но наиболее важную, если не определяющую, роль сыграл здесь, на мой взгляд, такой специфический фактор, как подчеркнуто негативное отношение царского правительства и высших сановников империи к исламу в доекатерининскую эпоху и проистекавшая из него жизненная необходимость [26] для немногочисленных чиновников-мусульман особо «ревностно» доказывать словом и делом свою бесконечную преданность православному императорскому престолу. С этой точки зрения наиболее адекватная интерпретация жестокого поведения Тевкелева в истории с подавлением башкирского восстания выглядит по существу как метафорический парафраз расхожей исторической аллегории о некоем «новообращенном католике», пытавшемся непременно превзойти своей религиозной неистовостью самого Папу Римского. По аналогии с ней можно заключить, что правоверный мусульманин Тевкелев, оказавшись по долгу службы в отдаленном новоприобретенном крае империи, должен был в своих карательных действиях против единоверных ему соотечественников не просто соответствовать общепринятым в то время стандартам административного поведения, но и намного превзойти их своим служебным рвением, расторопностью в делах и беспощадностью к конфессиональным «собратьям-мятежникам». Исходя из вышеуказанной конкретной ситуации, а также из анализа всего многообразия поступков Тевкелева в разные периоды его административно-управленческой деятельности, мне представляется более правомерным говорить относительно проявленной им в карательных действиях против башкир особой жестокости не столько как об отличительной черте его характера, а главным образом как о сознательно выбранной полковником-мусульманином для самого себя тактике поведения в определенных «пограничных» для доверия к служилому «инородцу» политических ситуациях. В частности, многие архивные документы о службе Тевкелева в Оренбургской губернии в конце 40-50-х гг. XVIII в. убедительно свидетельствуют о том, что он тогда не только никак не превосходил радикализмом своих убеждений и поступков других оренбургских чиновников, но, напротив, резко полемизировал с сослуживцами и со своими прямыми начальниками И. И. Неплюевым и А. Р. Давыдовым по поводу применяемых ими жестких ограничительно-запретительных мер по отношению к жизненно важным интересам и потребностям местного кочевого населения ⁵⁰.

Важное место в административной деятельности К.-М. Тевкелева в Оренбургском крае занимали его отношения с казахской знатью трех жузов. С самого начала основания Оренбургской экспедиции он имел постоянные тесные контакты с ханом [27] Абулхаиром, его супругой Бопай-ханым, султанами Батыром, Ниязом, Бараком; батырами – Букенбаем из рода табын поколения жетыру Младшего жуза, Букенбаем и Жанибеком из рода шакшак племени аргын Среднего жуза, а также Есетом, Кудайназар-мурзой, Кутыром, отдельными влиятельными старшинами Старшего жуза и многими другими авторитетными лицами Казахской степи. В ходе этого общения у разных представителей правящей элиты казахов, особенно у Абулхаира, сложилось устойчивое представление о Кутлу-Мухаммед-мурзе как о политике, который «киргис-кайсацкой обычай, …поведение» и [киргис-кайсацкого] народа обряды» «довольно знает» и обо всех событиях, происходивших в Степи, «довольно известен» ⁵¹. Благодаря свободному владению казахским разговорным языком, знанию социальной психологии, быта и культуры кочевников Тевкелев сумел приобрести большое доверие и уважительное отношение к себе со стороны как наследственной степной аристократии, так и большинства влиятельных в народе старшин. И те и другие видели в нем не только официального посредника «белой императрицы» в ее разнообразных взаимоотношениях с ними, но и своего более мудрого и опытного собрата по культурным традициям и вере, которому можно было намного больше доверять, чем другим российским пограничным командирам. Более того, в глазах казахов Тевкелев являлся олицетворением высшей мудрости и справедливости. Так, уже два месяца спустя после его неожиданного отъезда в 1739 г. в Петербург хан Абулхаир прочувствованно просил императрицу вернуть Кутлу-Мухаммед-мурзу на юго-восточную границу России. «Мурза Тевкелев, – писал он Анне Иоанновне 24 января 1740 г., – открыл было наши дороги… и наставил на путь, а что он ныне отселе отлучился, в том у нас сердце нимало не на месте; за неприездом же его, Мурзы, многим делам остановка чинится» ⁵².

В 1737 г. в связи со смертью И. К. Кирилова руководителем Оренбургской экспедиции, переименованной в том же году в Оренбургскую комиссию, был назначен будущий выдающийся российский историк В. Н. Татищев (1686-1750). Как и его именитый предшественник, он не имел более или менее четкой программы действий в новоприобретенном крае и в основном придерживался прежней созерцательно-выжидательной позиции в отношениях с кочевыми юго-восточными соседями Российской [28] империи. Данное обстоятельство наряду с личной неприязнью Тевкелева к своему новому начальнику послужило одной из главных причин крупного открытого конфликта между ними. Скандальное «оренбургское дело» завершилось для мурзы Тевкелева 30 ноября 1739 г. отзывом его Коллегией иностранных дел с места назначения в Петербург, а для В. Н. Татищева – отстранением от занимаемой должности, долгим судебным разбирательством и домашним арестом ⁵³. По верному определению современного российского историка Ю. Н. Смирнова, детально изучившего этот конфликт, его основной движущей силой явилась острая несовместимость достаточно осторожных взглядов В. Н. Татищева на цели и задачи российской политики в регионе с жесткой позицией К.-М. Тевкелева в данном вопросе, который «претендовал, и здесь уже с ним никто не спорил, на роль хранителя заветов Петра Великого, полученных из уст самого императора, относительно необходимости разработки казахстанско-среднеазиатского движения России на Восток» ⁵⁴. Однако в Коллегии иностранных дел и при императорском дворе такая точка зрения, хотя, в сущности, и не вызывала возражений, но считалась по многим причинам несвоевременной. Поэтому было решено отозвать Тевкелева из Оренбургской экспедиции под благовидным предлогом приема иранского посольства в Петербурге и оставить там на неопределенное время.

В столице России Кутлу-Мухаммед-мурза, как и прежде, выполнял обязанности переводчика восточных языков и другие ответственные поручения императрицы в Коллегии иностранных дел, в том числе в 1739 г. был «приставом» при приеме императорским двором «знатного» иранского посольства ⁵⁵. За различные заслуги перед российским престолом в 1742 г. он был произведен из полковников в бригадиры ⁵⁶, но по-прежнему оставался в Петербурге при Коллегии иностранных дел.

Шло время. Холодный разум былого сподвижника Петра I вел строгий отсчет прожитых лет и с каждым новым годом пребывания на службе в престижном, но малоперспективном ведомстве Северной Пальмиры у стареющего бригадира Тевкелева все меньше шансов оставалось для того, чтобы достойно продолжить завещанное ему дело и достичь наибольшего успеха в своей служебной карьере. Но в 1747 г., когда почтенный возраст российского дипломата перешагнул уже за 70 лет, фортуна вновь [29] улыбнулась неутомимому мурзе и привела его в очередной раз в далекие оренбургские степи.

К этому времени русско-казахские отношения и общая международная ситуация в Оренбургском крае существенно осложнились. В 1742 г. начальником Оренбургской комиссии был назначен один из бывших соратников Петра I тайный советник И. И. Неплюев (1693-1773), позднее символично названный его биографами «Петром Великим Оренбургского края». Два года спустя Оренбургская комиссия была преобразована в Оренбургскую губернию, и И. И. Неплюев стал ее первым губернатором. В отличие от своих предшественников по управлению краем, не имевших сколько-нибудь определенной и реалистичной программы действий в сопредельных с Россией азиатских странах и занимавших преимущественно выжидательную позицию по отношению к внутриполитическим событиям в Казахской степи, новый оренбургский начальник быстро разобрался в обстановке и, «не стесняясь в принятии мер к устранению препятствий», с самого начала стал жестко и последовательно проводить политический курс на полное подчинение правящей элиты кочевников государственно-административному аппарату Российской империи.

Бегло ознакомившись с новым местом своей административной деятельности, И. И. Неплюев сразу же пришел к твердому убеждению, что в казахском обществе «между прочими особливо главному хану быть не только не полезно, но и вредительно быть может» ⁵⁷, и признал необходимым для интересов России стимулировать дальнейшее усиление центробежных тенденций среди казахских родов и племен. Политическая концепция И. И. Неплюева по отношению к казахским аристократическим лидерам была сформулирована им в 1743 г. в самой общей и лаконичной форме: «По здешнему усмотрению и слабейшему разумению весьма сходнее и полезнее …чтобы их между собою в согласие не допускать» ⁵⁸, но еще за полтора года до того дня, как этот проект вылился в процитированную формулу, он начал предпринимать конкретные практические шаги по созданию условий для политической изоляции хана Абулхаира и понижения его общественного престижа среди разных социальных группировок казахов-кочевников.

Эта политическая линия проводилась оренбургским губернатором и его помощниками в жизнь несколькими путями: [30] посредством возведения новых укрепленных пограничных линий на северо-западе и севере региона, препятствовавших развитию контактов казахов с соседними кочевыми народами; созданием политических условий для социальной изоляции и моральной дискредитации фигуры Абулхаира в общественном сознании казахского населения; путем целенаправленного усиления с помощью различных методов и средств взаимной конфронтации между наиболее влиятельными султанскими (чингизидскими) кланами.

Чтобы понизить авторитет Абулхаира среди наследственной кочевой аристократии и подвластных ему старшин, И. И. Неплюев использовал такое эффективное средство, как целенаправленный отказ удовлетворить просьбу хана Младшего жуза о смене аманата. Предоставление степным правителем своего сына в аманаты иностранному государю не являлось простым частным делом этого лица, а представляло важный международно-правовой акт, означающий признание дающим монархом определенных политических обязательств перед принимающей стороной и установление отношений зависимости между ними. Бесплодность многократных попыток Абулхаира добиться от оренбургского губернатора с 1742 по 1748 гг. замены его среднего сына Кожахмета (ум. в 1749 г.) другим сыном в качестве аманата выступала в общественном сознании казахов как показатель невысокого международного престижа хана, подрывала его прежний солидный имидж внутри и за пределами Степи ⁵⁹. Исходя из данного социально-политического контекста проблемы смены аманатов, Абулхаир с исключительной последовательностью и упорством требовал от И. И. Неплюева в течение семи лет возвращения султана Кожахмета из России в свои кочевья.

Столкнувшись с откровенным нежеланием оренбургского начальника считаться с его социальным статусом и политическими интересами, и в первую очередь, с мотивированной просьбой возвратить Кожахмета в Младший жуз, Абулхаир вступил в середине 40-х гг. XVIII в. в открытый поединок с И. И. Неплюевым. В 1743 г. хан предпринял вооруженный набег на Сорочинскую крепость, где находился его сын, и попытался силой оттуда увезти Кожахмета, но эта попытка ему не удалась. Вслед за тем Абулхаир организовал ряд крупных набегов на российские пограничные укрепления по Яику и станицы яицких казаков, совершил несколько разорительных вторжений в кочевья волжских [31] калмыков, неоднократно подвергал грабежам торговые караваны русских и среднеазиатских купцов, транзитом следовавших в Оренбург через его кочевья, и захватывал в плен прилинейных жителей, которых затем отправлял в аулы подвластных ему старшин и батыров ⁶⁰. При этом из Степи в Оренбургскую губернию и Петербург неоднократно поступали вполне однозначные послания. Хан Абулхаир и казахские старшины Младшего и Среднего жузов настоятельно просили императрицу снова прислать к ним мурзу Тевкелева, видя в нем единственного политика, который глубоко разбирался в проблемах казахского народа и был в состоянии справедливо решать их в соответствии с народными интересами и потребностями.

Ситуация на границе с Казахской степью еще больше осложнилась в 1746-1747 гг. в связи со смертью в урге давнего неприятеля казахов джунгарского хана Галдан-Цэрена (1727-1745) и началом острых междинастических распрей ойратских князей за ханский престол, в результате чего Джунгария перестала быть опасным соседом для казахских жузов. Именно в это время Абулхаир совершил ряд наиболее дерзких набегов на укрепленные пограничные пункты Оренбургской линии, улусы волжских калмыков и прилинейные поселения русских крестьян и яицких казаков, а также беспрестанно производил в Степи грабежи транзитных торговых караванов, что почти полностью парализовало русско-казахскую и русско-среднеазиатскую торговлю в Оренбурге ⁶¹. Вспоминая двадцать лет спустя негативные последствия политического противостояния казахского хана и оренбургского губернатора, К.-М. Тевкелев писал, что «Абулхаир-хан по ссоре с Неплюевым восемь лет … в Оренбург не приезжал с ним для свидания, и от того многие затруднения, беспокойства и опасности тогда происходили» ⁶².

При таких угрожающих обстоятельствах «выведенный из терпения» постоянными набегами казахов оренбургский губернатор И. И. Неплюев был вынужден искать пути нормализации политической обстановки в Оренбургском крае, что побудило его в 1746 г. поставить перед Сенатом и Коллегией иностранных дел вопрос о необходимости административного отстранения Абулхаира от власти и инициировании среди казахских старшин идеи выбора нового хана, а несколько месяцев спустя просить у царского правительства позволения применить ему жесткие меры против [32] казахов – «одними яицкими казаками один или два улуса вырубить до самого младенца, и тем их в страх привести» ⁶³.

Однако в Коллегии иностранных дел возобладало гораздо более трезвое и прагматичное мнение о том, что дальнейшее продолжение жесткой конфронтации наместника края с казахским ханом и поддерживавшими его кочевниками будет иметь самые печальные последствия для экономических и политических интересов России в казахстанском регионе. Поэтому императрица Елизавета Петровна своим указом от 7 июля 1747 г. распорядилась направить из столицы в Оренбург бригадира К.-М. Тевкелева с широкими полномочиями и, в первую очередь, «Абулхаира с тайным советником в дружбу привесть» ⁶⁴. В этом примирении были заинтересованы обе конфликтовавшие стороны: И. И. Неплюев – потому, что оказался в политическом тупике, а для Абулхаира продолжение вражды с оренбургским губернатором могло обернуться скорым ослаблением его влияния на подвластных казахов, недовольных разрывом торговых связей с Россией, и усилением в Степи его давнего политического соперника в борьбе за власть султана Среднего жуза Барака (ум. в 1750 г.), расчетливо пользовавшегося расположением Неплюева и его ближайших помощников ⁶⁵. В интересах умиротворения хана официальный Петербург был готов пойти даже на некоторые уступки в его пользу. В частности, в инструкции Коллегии иностранных дел, которой был снабжен Тевкелев, предусматривалось в случае упорного нежелания Абулхаира отдать в аманаты вместо Кожахмета другого сына от ханши Бопай (ум. в 1780 г.), согласиться принять его побочного сына Чингиза (ум. в сер. 1760-х гг.), рожденного от бывшей «невольницы» калмычки Баяны ⁶⁶. С целью скорейшего ослабления конфликтного состояния русско-казахских отношений на границе России со Степью Коллегия иностранных дел своевременно оповестила об отправлении К.-М. Тевкелева с миротворческой миссией в Оренбургский край губернатора И. И. Неплюева, а тот в свою очередь оперативно довел через своих людей эту важную информацию до хана Младшего жуза.

22 октября 1747 г. бригадир К.-М. Тевкелев вместе с сопровождавшей его свитой благополучно прибыл в Оренбург и встретился с губернатором И. И. Неплюевым ⁶⁷. После непродолжительного обсуждения общей ситуации в Оренбургском крае оба чиновника определили местом своей будущей официальной [33] встречи с ханом Абулхаиром Орскую крепость, расположенную на границе казахских кочевий. В качестве наиболее подходящей даты ее проведения был выбран июль 1748 г., когда казахские аулы обычно прикочевывали из отдаленных мест на свои джайляу в северные и северо-западные районы степи и приближались для торговли к Оренбургской пограничной линии.

Известие о приезде бригадира Тевкелева в Оренбург всколыхнуло все самые светлые мысли и чувства Абулхаира. В написанном им 8 декабря 1747 г. письме к своему долгожданному тамыру мы читаем преисполненные большими надеждами и радостным волнением слова: «Превосходительный, истинный, старинный, яко душе моей подобный, усердный друг Мурза! Приношу мое благодарение и хвалу своему творцу за то, что вы по указу Е. и. в. прибыли благополучно, и, услыша того, вседушевно и весь народ наш радовались. …Превосходительный мурза, мы вас имеем ныне за великую вещь и диковину, которая нам весьма чувствительна… Приезд ваш почитаю за высочайшую Е. и. в. милость, …благодарение приношу в том, что как сначала удостоен, так и ныне вспомянут отправлением вашим, яко начинщика наших дел, бывшим у нас, и знающим нашего народа обряды, не оставлен…» Такое же приподнятое настроение позднее появилось и у казахских старшин Младшего и Среднего жузов, когда до них дошли сведения о скором приезде мурзы Тевкелева в Орск. В связи с этой долгожданной новостью в ставке хана Абулхаира в июне 1748 г. состоялся курултай 500 знатных представителей наследственной аристократии и старшинской группировки двух жузов, на котором старшины приняли единодушное решение «во всем отдаться на волю Абулхаир-хана и просить его, хана, к лучшему сысканию доброго способа дабы старался». Несколько дней спустя на новом, еще более расширенном, народном курултае старшины постановили поступить так, как и на прежнем совете было положено». Здесь же было принято важное решение – поручить «исправление дел Средней орды» непосредственно ближайшему сподвижнику Абулхаира батыру Жанибеку (ум. в 1750 г.), пользовавшемуся огромным влиянием среди кочевников Среднего жуза ⁶⁸.

К.-М. Тевкелев со своей стороны активно использовал семимесячный период пребывания в Оренбурге для тщательного изучения политической ситуации в крае и соседних казахских [34] землях. Здесь он обстоятельно обследовал документы оренбургской пограничной канцелярии последних лет о состоянии русско-казахских отношений, часто обсуждал с И. И. Неплюевым различные аспекты проводимой им политики в регионе и вел оживленную переписку с казахскими султанами и старшинами по широкому кругу самых разных вопросов, интересовавших как местную российскую администрацию, так и кочевников-казахов. К концу весны 1748 г. общая подготовка к проведению миротворческой миссии была закончена, и 20 мая того же года бригадир Тевкелев и губернатор Неплюев отправились из Оренбурга в Орскую крепость для свидания с ханом Абулхаиром ⁶⁹.

25 июля 1748 г. состоялась официальная встреча К.-М. Тевкелева и И. И. Неплюева с Абулхаиром в Орской крепости, куда хан прибыл в сопровождении своих близких родственников и прочей свиты, а Кутлу-Мухаммед-мурза привез с собой ханского сына Кожахмета, чтобы произвести замену аманатов. В ходе переговоров состоялось формальное примирение хана с оренбургским губернатором, которому он пообещал отдать русских пленных, прекратить набеги на пограничную линию и улусы волжских калмыков, содействовать развитию русско-казахской и транзитной торговли России со среднеазиатскими странами, предоставить взамен Кожахмета своего четвертого по счету сына от ханши Бопай Айчувака (ок. 1723-1810) и четырех аманатов от знатных старшин.

После этой встречи в течение целой недели с 26 июля по 1 августа 1748 г. Абулхаир ежедневно приезжал в Орскую крепость и подолгу общался с Кутлу-Мухаммед-мурзой наедине. Во время этих встреч, как, впрочем, и в предшествующей переписке с Тевкелевым, хан упорно настаивал на том, чтобы оренбургская администрация содействовала ему в политическом объединении казахского общества под его властью и усилении института старшего хана в Младшем, Среднем и Старшем жузах. В данном контексте Абулхаир вновь поднял в личных беседах с Тевкелевым вопрос (который раньше часто ставился им в письмах к Неплюеву) о необходимости применения оренбургской администрацией в отношениях с казахской знатью «черной кости» политической формы «барымты», т.е. метода задержания в прилинейных крепостях по указанию старшего хана представителей различных родоплеменных подразделений казахов в целях усиления [35] центральной власти в трех жузах. Кроме того, хан проявил настойчивость и в вопросе предоставления ему режима «наибольшего благоприятствования» в торговле с Россией и требовал, чтобы «азиатские купцы как сюда, так и отсюда, прямо в ево улусы ездили» ⁷⁰. После возвращения из Орской крепости в Младший жуз Абулхаир воздержался от немедленного выполнения своего обещания И. И. Неплюеву о возврате всех захваченных им русских пленных из казахских кочевий в Оренбург и, как видно, был намерен выполнить требование губернатора лишь в том случае, если тот удовлетворит его основные нужды и потребности.

Отправляясь с пограничной линии в Степь, Абулхаир оставался, по верному замечанию оренбургского историка П. Е. Матвиевского, «непримиримым до конца и склонен был к компромиссу разве только при условии полного содействия Неплюева в объединении казахов под его властью» ⁷¹.

В ожидании окончательного разрешения своего вопроса в Петербурге хан откочевал после встречи с Тевкелевым в район верхнего течения р. Тургай. В первой половине августа 1748 г. он кочевал в долине Олкейяка, притока Тургая, и здесь 15 или 17 августа произошло его столкновение с султаном Бараком, вступившим в спор с ханом из-за «пришедших в киргиз-кайсацкие улусы каракалпаков». В неравной схватке Абулхаир был убит ⁷².

Трагическая весть об убийстве Абулхаира султаном Бараком застала Тевкелева в тот самый момент, когда он делал последние приготовления к отъезду из Орска в административный центр Оренбургского края. После того, как Кутлу-Мухаммед-мурза получил первые достоверные сведения о конкретных обстоятельствах гибели хана, он отправился 19 сентября 1748 г. в Оренбург. Находясь уже в Оренбурге, Тевкелев писал 24 сентября 1748 г. И. И. Неплюеву по поводу смерти Абулхаира, что лучше было бы «домогаться» не раздробления ханской власти в казахских жузах, а «главного хана указом сделать», так как «отнюдь без главного хана [порядка] быть не может». Вслед за этим посланием он направил в Коллегию иностранных дел свои личные соображения об основных принципах политики России в казахских жузах с «рассуждениями и определениями тайного советника во многом несходственные». В частности, К.-М. Тевкелев предлагал содействовать концентрации власти в Младшем и Среднем жузах в руках одного хана, которого, по его мнению, следовало [36] назначать указом царского правительства и выплачивать ему ежегодное жалованье; представителям оренбургской администрации непременно участвовать в ежегодных курултаях казахской знати и старшин обоих жузов и совместно с ними обсуждать наиболее важные вопросы их внутриполитической жизни, губернатору проводить один раз в год встречи с казахскими ханами, султанами и старшинами и т.д. ⁷³ Нетрудно заметить по этим предложениям, что в вопросе о целесообразности централизации структур ханской власти у казахов Кутлу-Мухаммед-мурза встал, по существу, на сторону Абулхаира.

Поездка в приграничный Орск, многодневное пребывание в этой крепости и обратный путь в Оренбург заняли у Тевкелева в общей сложности 3,5 месяца. В течение всего этого времени он регулярно вел служебный «Журнал», в котором почти ежедневно фиксировал содержание своих встреч и бесед с ханом Абулхаиром, султанами, батырами и старшинами Младшего и Среднего жузов, а также поступавшие к нему от кочевников разнообразные сведения о политических событиях в Казахской степи.

«Журнал происходящим по коммиссии Тевкелева киргиз-кайсатским делам 1748 года» написан скорописью XVIII в. на 266 листах с оборотами и охватывает относительно короткий промежуток времени с 20 мая по 18 сентября 1748 года. В хронологическом отношении этот исторический документ заметно отличается от самого первого «Журнала» Тевкелева по «киргиз-кайсацким делам», освещающего более продолжительный период времени; но по общему объему заключенной в нем конкретно-исторической информации содержание данного «Журнала» не только не уступает дневнику 1731 – начала 1733 г., но отчасти даже превосходит уровень информативности последнего более детальным характером изложения некоторых важных социально-исторических событий и явлений. Другое ярко выраженное структурное отличие «Журнала» 1748 г. от предыдущего однотипного ему источника состоит в том, что Тевкелев не ограничился здесь одним лишь письменным пересказом устных сообщений своих степных информаторов по интересовавшему его широкому кругу вопросов и наряду со своими собственными авторскими записями включил в состав рукописи этого официального материала тексты 30 эпистолярных источников – материалы личной переписки за май-сентябрь 1748 г. с ханом Абулхаиром и ханшей Бопай, [37] султанами Нуралы, Ералы, Айчуваком, Бараком; старшинами Букенбаем и Жанибеком; переведенные им на русский язык с литературного среднеазиатского (чагатайского) тюрки. Присутствие в структуре «Журнала» 1748 г. целой группы казахских культурно-исторических памятников, непосредственно исходивших от главных участников описываемых событий, в определенной степени углубляет и уточняет содержащиеся здесь фактические данные по истории Казахстана середины XVIII в. и существенно усиливает информационно-познавательную значимость этого источника для современных историков.

Основное содержание рассматриваемого документа составило обстоятельное описание Тевкелевым его посреднической миссии по урегулированию конфликта губернатора И. И. Неплюева с Абулхаиром и поддерживавшими его султанами, старшинами и батырами. В тесной связи с общим характером и задачами миссии в «Журнале» освещаются взаимоотношения казахов с другими народами Центрально-Азиатского региона – волжскими калмыками, башкирами, яицкими казаками, ногайцами, аральскими узбеками и др., а также приводится богатый фактический материал о социально-политической обстановке в Степи в 40-х гг. XVIII в. и междоусобной борьбе местных влиятельных аристократических кланов, в том числе и об убийстве султаном Бараком хана Младшего жуза Абулхаира. Все перечисленные аспекты главной темы «Журнала» отражены в нем достаточно полно и подробно с изложением многих конкретных исторических дат и ряда чрезвычайно ценных этнографических деталей, что позволяет внести необходимые уточнения в данные других российских официальных документов того периода по вышеуказанным вопросам и составить более объемную и многомерную картину общественно-политической жизни Казахстана в середине XVIII века.

В данном контексте особый познавательный интерес представляют исключительно подробные, но почти неизвестные в науке сведения Тевкелева о драматических обстоятельствах бегства в 1745-1747 гг. из Астраханской губернии к казахам поколения байулы в прияицкие степи большой группы семей так называемых «кундровских ногайцев» и последующей истории их совместного проживания в общих аулах с хозяевами этих мест под властью Нуралы-султана, которые проливают новый свет на исторические истоки формирования будущего казахского рода ногай в [38] родоплеменной структуре Младшего жуза и не встречаются больше ни в одном из ныне известных исторических источников. Кроме того, в «Журнале» имеется большое количество ценных сведений биографического и культурно-бытового характера о многих видных представителях правящей элиты кочевников первой половины XVIII в., существенно дополняющих информацию тевкелевского дневника 1731 – начала 1733 г. о тех же исторических личностях и содержится самое раннее в историографии упоминание об истории существования у казахов оригинального обряда благопожеланий «бата с?з» при проведении ими каких-либо важных семейных или общественных мероприятий.

Наряду с отражением современной автору международной и внутриполитической ситуации в Казахстане в составленном им обширном документе о своей поездке на северо-западную границу Степи приводится целый комплекс оригинальных исторических сведений, записанных Тевкелевым непосредственно со слов знатных казахских батыров того времени (Букенбая, Жанибека и проч.), о печально памятном казахам периоде их героической борьбы с завоевателями-джунгарами (1723-1730 гг.) и трагических последствиях «Великого бедствия» («Актабан шубырынды») для казахского народа. В частности, здесь содержится важное свидетельство о том, что во время первого приезда Тевкелева в Казахскую степь многие роды Среднего жуза еще находились в вынужденной эмиграции на территории Бухары, откуда возвратились в свои кочевья только к концу 1732 года. Это утверждение казахских батыров во многом проясняет истинную причину отсутствия в «Журнале» российского посланника за 1731-1732 гг. каких-либо упоминаний имен султанов Абулмамбета, Барака, Аблая и прочих аристократических лидеров Среднего жуза, за исключением Семеке-хана, в числе участников бурных словесных баталий вокруг идеи российского подданства на народных курултаях и вместе с тем опровергает широко расхожее в исторической литературе представление о начале острого противоборства названных султанов с ханом Абулхаиром уже в вышеуказанные годы.

Почти одновременно с завершением составления «Журнала» К.-М. Тевкелев подготовил по указу Коллегии иностранных дел в сентябре 1748 г. три других важных документа: «Экстракт …о двух киргис-кайсацких Средней и Меньшей ордах по многим с [39] киргисцами разговорам», где четко изложил свои принципиальные соображения об основных направлениях политики России в казахских землях на ближайшую перспективу; генеалогическую схему казахской правящей династии первой половины XVIII в., состоявшую из двух частей, и описание родоплеменного состава трех казахских жузов. Из этих документальных материалов наибольшее информативно-познавательное значение для современной науки имеют две последние работы Кутлу-Мухаммед-мурзы, так как они представляют собой результат его специальных полевых исследований в области истории и этнографии казахского народа и являются самыми ранними письменными источниками из ныне известных исторических памятников по генеалогии пяти династийных ветвей казахских ханов XVIII в. (линии Абулхаира, Абулмамбета, Батыра, Барака и Аблая) и истории формирования родоплеменной структуры кочевого общества казахов.

Исключительная ценность данных источников заключается главным образом в том, что они составлены исследователем, пользовавшимся большим авторитетом и уважением у казахской знати Младшего и Среднего жузов, и базируются на данных опроса широкого круга степных информаторов из этой социальной среды, полностью доверявших Тевкелеву. Так, в первой части первой из этих двух работ под названием «Поколенная роспись Киргиз-кайсацкой Меньшей орды ханам и солтанам и всем фамилиям их» впервые приведены конкретные фактические данные о восходящей линии династии Абулхаира, включая основателя его рода султана Осека (нач. XVI в.), и о его родных братьях и племянниках, основанные на прямых показаниях Тевкелеву самого казахского хана. К тому же эта родословная является единственным достоверным источником генеалогических сведений о всех трех сыновьях и внуках отца Абулхаира султана Кажи (Хаджа, Ходжа) от его старшего сына Тохтамыш-султана, умершего или погибшего в начале XVIII века. Несколько десятилетий спустя генеалогическую информацию «Поколенной росписи» Тевкелева широко использовал в своем фундаментальном труде по истории и этнографии казахов известный российский историк А. И. Левшин (1797-1879) при составлении собственной графической схемы родословной Абулхаира, но при этом по непонятным причинам опустил в ней все сведения о братьях и племянниках этого казахского правителя, в том числе о его младшем брате султане [40] Булхаире, имя которого часто фигурирует в российских и отдельных китайских источниках первой половины XVIII в., причем в таких же искаженных ономастических формах, как и имя хана Абулхаира (Балхаир, Булгаир, Булхаир, Обалгаир и т.д.). В связи с тем, что с 30-х гг. XIX в. и до сих пор генеалогия первого хана Младшего жуза остается известной подавляющему большинству историков лишь по широко расхожей сокращенной версии А. И. Левшина, то во многих советских и современных исследованиях по дореволюционной истории Казахстана неоднократно встречается ошибочное отождествление личности хана Абулхаира с его родным младшим братом Булхаиром, который умер в Хиве в конце 20-х или начале 30-х гг. XVIII века ⁷⁴.

В отличие от «Поколенной росписи» династии Абулхаира составленные Тевкелевым графические схемы родословных других казахских правителей-чингизидов XVIII в. – Батыра, Барака, Абулмамбета и Аблая – основаны главным образом на устной информации казахских старшин Младшего и Среднего жузов и частично – самих этих султанов. Их данные во многом совпадают с более поздними по времени записями генеалогических сведений сына Батыра Карабай-султана, сына Барака Даир-султана и двоюродного брата Аблая Салтамамет-султана, а также с генеалогическими версиями относительно отдаленных потомков вышеназванных исторических лиц (Ч. Валиханова, А. Букейханова) и российских исследователей-генеологов (А. И. Левшина, Н. Я. Коншина, Н. Н. Пантусова и др.) второй половины XIX – начала XX вв., но при этом отличаются от них количеством учтенных межпоколенных звеньев. Мне представляется, что из всей вышеперечисленной группы генеалогических материалов тевкелевский вариант шежире султанов Батыра, Барака, Абулмамбета и Аблая наиболее адекватно отражает действительную историческую картину, так как зафиксированная в нем информация многократно подтверждается аналогичными сведениями средневековых мусульманских историков (для исторических фактов XVI-XVII вв.), казахских эпистолярных источников и российских делопроизводственных документов XVIII в. и к тому же отличается самым реалистичным (с точки знания естествознания) для источников XVIII – начала XX вв. показателем количества поколений (4-5 звеньев), приходившихся на одно столетие в каждом султанском роду ⁷⁵. [41]

С 1748 г. до конца 1750-х гг. К.-М. Тевкелев совместно с И. И. Неплюевым управлял Оренбургским краем. Несмотря на определенные различия между ними в подходах ко многим актуальным проблемам развития русско-казахских отношений, оба администратора смогли в течение десяти лет деловито взаимодействовать друг с другом в повседневной работе и, как правило, заверяли служебные донесения в Коллегию иностранных дел, исходившие из Оренбурга, двумя подписями. В это же время К.-М. Тевкелев активно сотрудничал «по степным делам» с другим видным оренбургским чиновником – будущим первым членом-корреспондентом Петербургской Академии наук известным историком П. И. Рычковым (1712-1777). Вместе с ним Кутлу-Мухаммед-мурза неоднократно разрабатывал глубокие по содержанию практические рекомендации для оренбургского губернатора и Коллегии иностранных дел по различным аспектам взаимоотношений российского правительства с правящей казахской элитой трех жузов. Поэтому многие объемные докладные записки и донесения Тевкелева и Рычкова о казахах, адресованные местному руководству либо петербургским сановникам, впоследствии подписывались ими совместно ⁷⁶. К числу наиболее крупных документальных материалов К.-М. Тевкелева первой половины 50-х гг. XVIII в. следует отнести его «Журнал держанной, какие после посланного от тайного советника и кавалера Неплюева и бригадира Тевкелева в Государственную Коллегию иностранных дел от 9 майя доношения с киргис-кайсацким Нурали-ханом о перемене бывших здесь аманатов переписки происходили, и как он, хан, наконец в июле месяце 1750 году сам с солтанами, старшинами и народом к Оренбургу приехал, и так аманатам смена в Оренбурге последовала, также и что в протчем чрез то время происходило» на 78 листах с оборотами, охватывающий период с 19 по 26 июля 1750 года ⁷⁷. В этом документе изложена очень интересная информация о первых годах правления хана Нуралы, проводимой им политике в казахских землях, политических отношениях кочевой знати Младшего жуза с оренбургской администрацией и о личной жизни членов семейства Абулхаир-хана, которая еще не исследовалась и до настоящего времени остается почти неизвестной казахстанским историкам.

В середине 50-х гг. XVIII в. в Приуралье развернулось новое крупное восстание башкир под предводительством Батырши Алеева. К.-М. Тевкелев принял участие в его подавлении, в процессе которого многие башкиры, спасаясь от карателей, бежали в [42] соседние казахские земли. Вслед за этими событиями Тевкелев по распоряжению царского правительства был дважды направлен – в 1755 и 1757 гг. – в Казахскую степь с ответственной «комиссией» для «выручения тех башкирцев» от казахов Младшего и Среднего жузов ⁷⁸. Его поездки завершились в целом успешно, хотя отдельные группы башкир были насильно удержаны в казахских аулах вплоть до середины 70-х гг. XVIII века. Одним из конкретных результатов обеих «комиссий» явились подготовленные К.-М. Тевкелевым в те же годы два объемных рукописных документа: «Журнал, держанной по порученной генерал-майору Тевкелеву киргис-кайсацкой коммисии 1755 года», охватывающий период с 25 сентября по 31 декабря 1755 г. ⁷⁹, и «Журнал генерал-майора Тевкелева по киргис-касацкой коммиссии 1757 года», в котором на 90 листах рукописного текста отражены политические события в казахских землях в период с 20 января по 23 ноября 1757 года.

Первый из этих журналов посвящен главным образом башкирским повстанцам и обстоятельствам их бегства из центральных и юго-восточных регионов Башкирии в соседние казахские степи. В отличие от него «Журнал» 1757 г. содержит наряду с многочисленными конкретно-историческими сведениями аналогичного характера обширную фактографическую информацию о двухлетнем проживании различных семей беглых башкир в казахских аулах и поэтому является в известном смысле уникальным источником по истории казахско-башкирских отношений середины XVIII века. Кроме того, в нем имеются оригинальные фактические сведения о социально-политическом положении казахов в 50-е гг. XVIII в., их участии в междоусобных распрях джунгарских князей и совместной борьбе с мятежными ойратскими нойонами против военно-политической экспансии Цинов, что еще больше расширяет информационно-познавательный потенциал этого исторического документа для исследователей истории Казахстана.

Практические результаты административно-управленческой деятельности К.-М. Тевкелева и подготовленные им солидные документальные материалы были по достоинству оценены царским правительством. 4 сентября 1755 г. указом Правительствующего Сената он был произведен в возрасте 80 лет в генерал-майоры ⁸⁰ и стал, по уточненному определению российского историка Д. Ю. Арапова, первым в России генералом-мусульманином. [43]

Вероятно, в ознаменование именно этого события Тевкелев написал в конце 1755 г. свою знаменитую записку мемуарного характера под названием «Сначала какое высокое разсуждение было и с пользою признано киргис-кайсацкие орды в потданство Российской империи о принятии способы искать», где впервые поведал образованной российской общественности о завещанной ему Петром I особой исторической миссии относительно «приведения …в российское потданство» «издревле слышимых …обширных киргиз-кайсацких орд». На дату и предположительные обстоятельства появления на свет этого документа косвенно указывают венчающие его текст вдохновленные строки автора записки о получении им от самой «дщери Петра Великого» императрицы Елизаветы Петровны звания генерал-майора, которые особо подчеркивают историческую закономерность этого важного события в его жизни, а также заложенную здесь идею династической преемственности «высочайших» намерений и поступков.

Во второй половине 50-х гг. XVIII в. К.-М. Тевкелев, будучи уже в преклонном возрасте, предлагал двору и Коллегии иностранных дел свои рекомендации по развитию русско-казахских отношений и направлял в Петербург различные проекты и донесения относительно казахов, написанные в соавторстве с П. И. Рычковым или непосредственно им самим. В числе последних особого внимания заслуживают его такие оригинальные записки, как «Известие о киргиз-кайсацком народе» и «О происходящих непорятках киргизцам», сделанные в 1759 г., где имеются ценные фактические сведения по исторической географии и этнографии казахов и высказаны тонкие наблюдения об их традициях, быте и образе жизни.

В эти годы хан Младшего жуза Нуралы, султаны Аблай, Айчувак, Ералы, Салтамамет и многие другие аристократические лидеры Степи, как и прежде, относились к Тевкелеву с особым уважением и симпатией и доверяли ему значительно больше, чем всем остальным русским чиновникам Оренбургского края. Именно к Тевкелеву они чаще всего адресовали свои постоянные письма и донесения из Степи, в которых подробно сообщали о многих злободневных проблемах казахов и их разнообразных взаимоотношениях с соседями, своих собственных семейно-бытовых нуждах и потребностях и даже физических недугах.

В феврале 1758 г. в связи с отзывом И. И. Неплюева в Петербург все дела по административному управлению краем были [44] возложены царским правительством на К.-М. Тевкелева и П. И. Рычкова, а руководство местными войсками поручено бригадиру А. А. Путятину, стороннику жесткой дискриминационно-запретительной линии поведения в степной политике. Ввиду полной несовместимости прагматичной и достаточно толерантной позиции двух первых членов этого триумвирата с крайней нетерпимостью к нуждам кочевников и радикализмом действий его третьего представителя между Тевкелевым и Рычковым, с одной стороны, и Путятиным – с другой с самого начала возникли острые «споры», несогласия и представления друг на друга в чинимых по делам затруднительства». Вопреки силовой тактике последнего Тевкелев и Рычков, сознавая ошибочный и откровенно несправедливый характер многих распоряжений и указов центрального правительства, пытались по мере возможности смягчить их неблагоприятные последствия для казахского народа и поэтому, «снисходя … киргиз-кайсакам, чрез указ киргиз-кайсацкой скот на внутреннюю сторону реки Яика перепускали», с учетом смерти в Оренбурге двух сыновей Нуралы-хана, поочередно находившихся там в качестве аманатов, «знатно неосторожным внушением» убедили хана больше не отдавать своих детей в аманаты и возобновить свои требования к императрице о «дозволении перегонять скот их, [касаков], в зимния времена на здешнюю сторону»; группе яицких казаков, вступивших в схватку с казахами, «по требованию хана определили учинить наказание»; а одного яицкого казака, который убил казаха, напавшего на него в Степи, присудили «бить плетьми при самих киргиз-касаках» и т.д. ⁸¹

После специального рассмотрения этой конфликтной ситуации в Коллегии иностранных дел в начале 1759 г. губернатором Оренбурга был назначен тайный советник А. Р. Давыдов. Он являлся во многом единомышленником А. А. Путятина и, так же как и он, «не обладал умением вникать в сущность дела и понимать окружающие обстоятельства». Новый губернатор отличался большой самонадеянностью, крайней бестактностью в человеческих взаимоотношениях и совершенно не дорожил способными и компетентными людьми, знавшими условия региона ⁸². Его административная деятельность в Оренбургском крае с самого начала вызвала острое недовольство хана Нуралы, султана Аблая и других влиятельных казахских правителей, прекративших всякие непосредственные контакты с губернатором, что повлекло за собой резкое [45] ухудшение русско-казахских отношений. Именно поэтому в течение 1759 г. К.-М. Тевкелев дважды подавал правительству прошение о своей отставке со службы. Специальным рескриптом Коллегии иностранных дел от 10 января 1760 г. он был уволен «в разсуждение его глубокой старости» от «всех порученных ему дел» ⁸³. В 1761 г. по тем же причинам подал в отставку и «известный знаток Оренбургского края» П. И. Рычков.

После отъезда Тевкелева в Оренбург Нуралы-хан и влиятельные казахские султаны в течение четырех лет неоднократно обращались к императрице и в Коллегию иностранных дел с письменными прошениями о необходимости скорейшего возвращения Кутлу-Мухаммед-мурзы в Оренбургский край. По этому поводу 21 июля 1761 г. оренбургский губернатор А. Р. Давыдов доносил Коллегии иностранных дел, что «Нурали-хан и прочие их начальники им, тайным советником, недовольными являются, а напротив того неотменно желают, чтобы был по-прежнему там генерал-майор Тевкелев, и для того, что онаго Тевкелева там нет, незнаемо по какой притчине большие конфузии делают и впредь делать намеряются» ⁸⁴.

Неспособность А. Р. Давыдова наладить взаимоотношения с казахами послужила одной из основных причин его отзыва царским правительством в начале 1763 г. из Оренбургского края и утверждения на губернаторскую должность действительного статского советника Д. В. Волкова. В связи с предстоящим назначением последнего оренбургским губернатором императрица Екатерина II, покровительствовавшая Д. В. Волкову, поручила канцлеру А. М. Голицыну обратиться за советом по казахским делам к генерал-майору Тевкелеву, который, по ее словам, имел по этому вопросу «идеи изрядные». Во время состоявшейся встречи с А. М. Голицыным Тевкелев заявил своему собеседнику, что изложит собственное мнение о возможных путях обустройства казахов лишь в том случае, если «получит главную команду» в Оренбургском крае, а писать свои предложения для другого губернатора не станет. В свою очередь руководитель Коллегии иностранных дел посчитал, что назначение губернатором края глубокого старика, к тому же мусульманина по вероисповеданию, «было бы не весьма прилично» для Российской империи. Ознакомившись с докладом об этом канцлера, Екатерина II приказала: «Генерал-майора Тевкелева оставить в покое и с ним ничего [46] не рассуждать более по киргизским делам» ⁸⁵. После этого небольшого, но весьма показательного эпизода К.-М. Тевкелев прожил еще три года и скончался 13 апреля 1766 г. в столице России.

Со смертью генерал-майора Тевкелева тесные связи его прямых наследников с потомками хана Абулхаира и других казахских правителей не прекратились. Единственный сын Кутлу-Мухаммед-мурзы секунд-майор Юсуф Тевкелев, именовавшийся по-русски Осипом Алексеевичем, уже при жизни своего отца находился на службе в Оренбургском крае и продолжал служить там и после его смерти в течение более 13 лет. Ю. Тевкелев имел постоянные контакты с казахской знатью Младшего и Среднего жузов, пользовался ее доверием, и Нуралы-хан неоднократно просил императрицу и Коллегию иностранных дел, чтобы в случае смерти Кутлу-Мухаммед-мурзы «вместо его сын его Осип Тевкелев в Оренбурге находился и с ним, ханом, свидание имел» ⁸⁶. Но в 1773 г. во время движения Пугачева Ю. Тевкелев, отправленный с отрядом солдат для подавления выступлений мятежных яицких казаков, был убит повстанцами ⁸⁷.

У Ю. Тевкелева был сын Шагин-Гирей, который по-русски именовался Петром Осиповичем Тевкелевым. Он служил в конце 80-х гг. XVIII в. рейфрейт-капралом лейб-гвардии конного полка в Уфимском наместничестве и владел большими поместьями с крепостными крестьянами в Уфимском, Вятском и Рязанском наместничествах ⁸⁸. Шагин-Гирей Тевкелев имел двух сыновей: Салим-Гирея (1805-1885), служившего сначала штаб-ротмистром Павлоградского гусарского полка, а позднее – подполковником Крымского гвардейского эскадрона ⁸⁹, и Батыр-Гирея, имевшего чин майора в русской армии ⁹⁰.

В начале 1851 г. С.-Г. Тевкелев женился при содействии оренбургского военного губернатора В. А. Перовского (1795-1857) на праправнучке хана Абулхаира по линии его старшего сына Нуралы-хана (ок. 1710/1711-1790) старшей дочери хана Внутренней орды Джангира (1823-1845) Зулейхе (род. в 1829 г.), которая после замужества переехала из Ханской ставки в Уфу ⁹¹. В свою очередь сын Джангир-хана князь Ахмед-Гирей Джангер Букеев Чингиз (1837-1914), получивший в 1865 г. после смерти его старшего брата Ибрагима княжеское достоинство, взял в жены дочь второго правнука генерал-майора [47] Тевкелева – Батыр-Гирея – Зухру (Зюгре, Зюрге) (ум. в 1916 г.), которая по семейной традиции звалась русским именем – Зорей Павловной. От брака с З. Тевкелевой у потомка хана Абулхаира Ахмед-Гирея Чингиза был сын князь Измаил-Бек (ум. после 1914 г.) ⁹².

Другой отпрыск отставного майора Батыр-Гирея Тевкелева полковник лейб-гвардии казачьего полка, крупный землевладелец Кутлу-Мухаммед Батыргиреевич Тевкелев (1850 – после 1917) был тестем прямого потомка в шестом колене казахского хана Батыра (1748-1771) – Салим-Гирея Жантурина (1864-1926), к которому в начале XX в. перешло имение потомков К.-М. Тевкелева в с. Килимово современного Буздякского района Башкирии ⁹³. После выхода в отставку он стал крупным мусульманским общественным деятелем и депутатом от Уфимской губернии в Государственной думе России всех четырех созывов. Летом 1916 г. во время восстания казахов, киргизов и других среднеазиатских народов в Степном крае и Туркестане К.-М. Б. Тевкелев совместно с А. Ф. Керенским возглавил специальную комиссию Думы, направленную в этот регион для выяснения причин народных волнений. В марте 1917 г. он был избран в Петрограде членом Временного Центрального бюро мусульман России ⁹⁴.

Таким образом, непредсказуемая судьба навечно соединила первого российского генерала-мусульманина К.-М. Тевкелева с Казахской степью и полюбившимися ему лихими кочевниками-степняками, которые стали прямыми или косвенными участниками многих осуществленных им практических дел. Посредством своих бесценных трудов по изучению истории и культуры казахов и драматичных судеб продолжателей своего рода он оказался неразрывно связан с Казахстаном далеко не только глубоким следом своих посольских начинаний, но и более прочными нитями духовной связи поколений и кровных уз междинастического родства.

* * *

Содержание данного тома составили наиболее крупные и значительные по характеру исторической информации официальные материалы К.-М. (А. И.) Тевкелева «по киргиз-кайсацким делам», подготовленные им в период с 1731 по 1759 годы. Рукописные оригиналы всех этих исторических документов, написанные скорописью XVIII в., хранятся в Архиве Внешней политики [48] Российской империи (АВПРИ) Историко-документального департамента МИД России, а фотокопии с них – в Объединенном Ведомственном Архиве Министерства образования и науки Республики Казахстан (ОВА МОН РК). Подавляющее большинство из публикуемых в данном издании материалов никогда прежде в полном объеме не издавались в нашей стране и других странах бывшего СССР и впервые станут достоянием широкой научной общественности республики.

В дореволюционную эпоху из всего обширного документального наследия К.-М. Тевкелева была опубликована в 1850 г. в Москве российским исследователем-востоковедом Я. В. Ханыковым только одна небольшая записка под названием «Сначала какое высокое рассуждение было и с пользою признано киргиз-кайсацкие орды в потданство Российской империи о принятии способы искать», но она вышла в свет без указания даты ее написания и точных данных о месте хранения в системе архивных фондов Российской империи. Фактически все дореволюционные исследователи Центральной Азии и казахских степей обоснованно или априорно признавали исключительную ценность материалов Тевкелева как источников по истории этого региона, но ввиду их труднодоступности для практического использования в науке абсолютное большинство историков XIX – начала XX в. предпочитало заимствовать собранные Тевкелевым фактические сведения о казахах не из самих оригинальных рукописных текстов этого автора, а из классической работы А. И. Левшина «Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей» (СПб., 1832).

В советский период рукописи многих служебных документов Тевкелева стали более востребованными исторической наукой. Его отдельные материалы, в том числе публикуемые в данном томе «Донесение в Коллегию иностранных дел от 5 января 1732 г. о принятии российского подданства казахами Младшего и Среднего жузов» и подготовленное в 1748 г. «Описание родоплеменного состава трех жузов», были изданы в 1938 г. в журнале «Красный архив» вместе с несколькими другими историческими документами XVIII века. Однако ни одна из более или менее крупных работ этого видного дипломата и чиновника XVIII в. до начала 60-х гг. прошлого века не была опубликована.

Впервые наиболее ценные донесения, записки и самый ранний дневник Тевкелева о казахах увидели свет в 1961 г. при [49] издании в Алма-Ате фундаментального сборника документов и материалов «Казахско-русские отношения в XVI-XVIII вв.», подготовленного казахстанскими историками Ф. Н. Киреевым, А. К. Алейниковой, Г. И. Семенюком и Т. Ж. Шоинбаевым под редакцией В. Ф. Шахматова, Ф. Н. Киреева и Т. Ж. Шоинбаева. В состав сборника вошел и текст самого главного труда Тевкелева «Журнал бытности в Киргиз-кайсацкой орде» 1731 – начала 1733 гг. (док. № 38, с. 48-86), который был опубликован с большими купюрными изъятиями, составляющими в совокупности более одной четверти всего объема рукописного текста.

Помимо «Журнала» на страницах «Казахско-русских отношений» были изданы факсимиле составленной Кутлу-Мухаммед-мурзой в 1748 г. графической схемы «Поколенной росписи» династий казахских ханов» (с. 404), тексты «Описания родоплеменного состава трех жузов» (док. № 155, с. 406-408) и небольшие извлечения из «Журнала» 1748 г. (док. № 150, с. 383-388). В настоящем издании материалов К-М. Тевкелева все перечисленные работы публикуются в полном объеме.

При археографической подготовке указанных в оглавлении тома культурно-исторических памятников к печати составители руководствовались положениями «Правил издания исторических документов в СССР» (М., 1990. 187 с.), переизданных в Российской Федерации в 1999 году. Все авторские тексты издаются в полном соответствии с рукописными оригиналами, в том числе с сохранением обозначенных самим Тевкелевым двух различных вариантов его собственного имени в разных трудах. В то же время при выборе инициалов этого автора (А. И.) для названия тома, вступительной статьи к нему и оглавления его донесений от 5.01.1732 г. и от 24.03.1748 г. составители исходили из официальной российской традиции дореволюционного периода, согласно которой все чиновники иностранного происхождения имели на государственной службе русские имена и, как правило, подписывали ими исходившие от них документы. Пунктуация в представленных источниках, приведена в соответствие с современными нормами русского языка. Основные ошибки, неточности в изложении фактов и устаревшие положения Тевкелева четко обозначены и пояснены в научных комментариях к текстам документов. Здесь же даны краткие биографические справки об упомянутых в этих источниках видных исторических персоналиях, которые [50] сопровождаются соответствующими ссылками на использованную научную литературу.

Составление тома, транскрипцию скорописи XVIII в. и специальное редактирование текстов документов осуществили ведущий научный сотрудник Института истории и этнологии им. Ч. Ч. Валиханова МОН РК к. и. н. И. В. Ерофеева и доцент Актюбинского Государственного педагогического университета д. и. н. Г. С. Султангалиева. Биографический и историографический очерк о К.-М. Тевкелеве и научные комментарии к текстам его работ подготовила И. В. Ерофеева. Указатели имен и географических названий составлены Г. С. Султангалиевой и Ш. А. Аманжоловой. Техническая работа по подготовке рукописи тома к печати выполнена А. Т. Ракишевой и Т. Н. Абуталиевым. Составители тома выражают глубокую благодарность заведующей Объединенным Ведомственным Архивом МОН РК Ш. Р. Жумабаевой за оперативное и доброжелательное содействие в получении и копировании публикуемых архивных материалов.

И. В. Ерофеева

Комментарии

1. Ханыков Я. В. Сведения о роде Тевкелевых и о службе генерал-майора Алексея Ивановича Тевкелева // Временник Московского общества истории и древностей российских. Кн. 13. М., 1852. Отд. 3. Смесь. С. 19.

2. Гилязов И. А. Помещики Тевкелевы в XVIII – начале XIX в. / Классы и сословия в период абсолютизма. Куйбышев, 1989. С. 80; Арапов Д. Ю. Первый русский генерал-мусульманин Кутлу-Мухаммед Тевкелев // Сб. Русского исторического общества. М., 2002. № 5(153). С. 32.

3. Ханыков Я. В. Сведения о роде Тевкелевых. С. 19.

4. Там же. С. 19.

5. Там же. С. 20.

6. Татарский энциклопедический словарь. Казань, 1999. С. 571; Арапов Д. Ю. Первый русский генерал-мусульманин Кутлу-Мухаммед Тевкелев. С. 32.

7. Матвиевский П. Е., Ефремов А. В. Петр Иванович Рычков. М., 1991. С. 30; Арапов Д. Ю. Первый русский генерал-мусульманин Кутлу-Мухаммед Тевкелев. С. 33.

8. Гилязов И. А. Помещики Тевкелевы. С. 78.

9. Безгин И. Г. Князя Бековича-Черкасского экспедиция и посольство флота поручика Кожина и мурзы Тевкелева в Индию к Великому Моголу (1714-1717 гг.). СПб., 1891; Витевский В. Н. И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. Казань, 1897. Т. 3. С. 669.

10. Аполлова Н. Г. Присоединение Казахстана к России в 30-х годах XVIII века. А.-А., 1948. С. 191.

11. Ханыков Я. В. Разные бумаги генерал-майора Тевкелева об Оренбургском крае и киргиз-кайсацких ордах // Временник Московского общества истории и древностей российских. Кн. 13. М., 1852. Отд. 3. Смесь. С. 15.

12. Рычков П. И. История Оренбургская по учреждении Оренбургской губернии. Изд. 3-е. Уфа, 2001. С. 5-6.

13. Соловьев С. М. История Российская с древнейших времен. М., 1965. Кн. 12. С. 1371.

14. Рычков П. И. История Оренбургская. С. 8.

15. АВПРИ. Ф. 122/1. 1730-1731 гг. Д. 1. Л. 11-11 об., 33-39 об., 68.

16. Красный архив. 1938. № 2(87). С. 134.

17. КРО-1. Док. № 30. С. 42-43.

18. Там же. С. 43-44.

19. АВПРИ. Ф. 122/1. 1730-1731 гг. Д. 1. Л. 15-38; 1734 г. Д. 3. Л. 13.

20. Красный архив. 1936. № 5(78). С. 196-205; КРО-1. Док. № 32. С. 45-48; № 35. С. 87; № 37. С. 88-90; № 43. С. 99-101.

21. КРО-1. Док. № 33. С. 48-86.

22. АВПРИ. Ф. 122/1. 1733 г. Д. 1.

23. КРО-1. Док. № 32. С. 46.

24. Там же. С. 45.

25. АВПРИ. Ф. 122/1. 1730-1731 гг. Д. 1. Л. 27; КРО-1. С. 48.

26. АВПРИ. Ф. 122/1. 1733 г. Д. 1.

27. См. текст «Журнала» Тевкелева за 1731 – начало 1733 г. в настоящем издании. С. 65.

28. АВПРИ. Ф. 122/1. 1733 г. Д. 1.

29. КРО-1. Док. № 33. С. 48.

30. Там же. С. 49.

31. Там же. С. 49-50.

32. Ерофеева И. В. Хан Абулхаир: полководец, правитель и политик. Алматы, 1999; 2-е изд. Алматы, 2002. С. 156-180, 197.

33. КРО-1. С. 51-52.

34. Там же. С. 53.

35. Там же. С. 53-54.

36. Там же. С. 54.

37. Там же. С. 85.

38. АВПРИ. Ф. 122/1. 1733-1734 гг. Д. 3. Л. 69.

39. Рычков П. И. История Оренбургская. С. 10-12.

40. Там же. С. 14; Ханыков Я. В. Сведения о роде Тевкелевых. С. 20.

41. Ерофеева И. В. Присоединение Казахстана к России как историографическая проблема / Историческая наука Советского Казахстана (1917-1960 гг.). Очерки становления и развития. А.-А., 1990. С. 154-172; Козыбаев М. К., Дулатова Д. И. Историография и источники по истории Казахстана XVIII – начала XX в. // История Казахстана с древнейших времен до наших дней. В 5 т. Т. 3. Алматы, 2000. С. 12-23.

42. История Казахстана с древнейших времен до наших дней. Гл. 3-11.

43. Аполлова Н. Г. Присоединение Казахстана к России. С. 23-27; Бижанов М. Дневник М. Тевкелева как источник по истории Казахстана // Известия АН КазССР. Сер. обществ. 1967. № 4. С. 83-87.

44. Там же. С. 25.

45. Bodger Alan. Abulkhair Khan of the Kazakh Little Horde, and his Oath of Allegiance to Russia of October 1731 // The Slavonic and East European Review. 1980. V. 58. P. 52.

46. МИКССР-2. Док. № 28. С. 109.

47. Рычков П. И. История Оренбургская. С. 29, 37.

48. Арапов Д. Ю. Первый русский генерал-мусульманин Кутлу-Мухаммед Тевкелев. С. 34.

49. Рычков П. И. История Оренбургская. С. 49-58; Попов Н. В. Н. Татищев и его время. М., 1861. С. 178-179; Акманов И. Г. Башкирские восстания XVII – начала XVIII в. Уфа, 1993; Башкортостан. Краткая энциклопедия. Уфа, 1996. С. 152, 564.

50. Матвиевский П. Е. Абулхаир, поборник единения казахского народа с русским // Ученые записки Чкаловского Гос. пед. ин-та. Сер. истории и педагогики. Чкалов, 1948. Вып. 1. С. 99 и др.; Ерофеева И. В. Хан Абулхаир. С. 282-285.

51. АВПРИ. Ф. 122/1. 1734 г. Д. 3. Л. 26-27; КРО-1. Док. № 147. С. 374.

52. Цит. по: Матвиевский П. Е., Ефремов А. В. Петр Иванович Рычков. С. 75.

53. Арапов Д. Ю. Первый русский генерал-мусульманин. С. 35.

54. Смирнов Ю. Н. Оренбургская экспедиция (комиссия) и присоединение Заволжья к России в 30-40-х гг. XVIII в. Самара, 1997. С. 97.

55. Рычков П. И. История Оренбургская. С. 104-105.

56. АВПРИ. Ф. 122/2. 1744-1763 гг. Д. 9. Л. 198-198 об.

57. КРО-1. Док. № 153. С. 401.

58. МИКССР-2. С. 68.

59. Вяткин М. П. К истории распада казахского союза // МИКССР-2. С. 15.

60. Ерофеева И. В. Хан Абулхаир. С. 274-276.

61. Там же. С. 277-278.

62. Ханыков Я. В. Разные бумаги генерал-майора Тевкелева. С. 17.

63. Красный архив. 1938. № 2(87). С. 149, 151.

64. АВПРИ. Ф. 122/1. 1747 г. Д. 3. Л. 253; Крафт И. И. Сборник узаконений о киргизах степных областей. Оренбург, 1898. С. 11; Ханыков Я. В. Разные бумаги генерал-майора Тевкелева. С. 17; МИКССР-2. С. 228.

65. Подробнее об этом см.: Ерофеева И. В. Хан Абулхаир. С. 271-274.

66. Красный архив. 1938. № 2(87). С. 152.

67. АВПРИ. Ф. 122/1. 1747 г. Д. 3. Л. 253.

68. КРО-1. док. № 147. С. 373-374; № 151. С. 389-391; МИКССР-2. Док. № 84. С. 221-224.

69. См. текст «Журнала» Тевкелева 1748 г. в этом издании. С. 143.

70. МИКССР-2. С. 225-226, 430 (прим.); КРО-1. С. 393; Витевский В. Н. И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. Казань, 1897. Т. 1. С. 795.

71. Матвиевский П. Е. Абулхаир, поборник единения. С. 99.

72. Ерофеева И. В. Хан Абулхаир. С. 297-300.

73. Рычков П. И. История Оренбургская. С. 212-213; МИКССР-2. С. 230-239; ГАОрО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 18. Л. 5-5 об.; КРО-1. С. 396.

74. Подробнее об этом документе и других генеалогических источниках родословной Абулхаира см.: Ерофеева И. В. Родословные казахских ханов и кожа (история, историография, источники). Алматы, 2003. С. 41-42, 76, 92-93, 115-116, 172.

75. См.: там же. С. 42-43, 56-58 и др.

76. КРО-1. Док. № 219, 221, 225, 226.

77. АВПРИ. Ф. 122/1. 1751 г. Д. 3. Л. 66-143.

78. Там же. Ф. 122/2. 1744-1769 гг. Д. 9. Л. 198-198 об.

79. Там же. Ф. 122/1. 1755 г. Д. 5. Л. 16-102.

80. Там же. Ф. 122/2. 1744-1769 гг. Д. 9. Л. 198-198 об.; Ханыков Я. В. Сведения о роде Тевкелевых. С. 20.

81. Там же. Л. 198 об. С. 202.

82. Губернаторы Оренбургского края. Оренбург, 1999. С. 61-70.

83. АВПРИ. Ф. 122/2. 1744-1769 гг. Д. 9. Л. 201-204.

84. Там же. Л. 202.

85. Губернаторы Оренбургского края. С. 76-77.

86. АВПРИ. Ф. 12/2. 1744-1769 гг. Д. 9. Л. 201-202.

87. Ханыков Я. В. Сведения о роде Тевкелевых. С. 20.

88. Там же. С. 20.

89. Татарский энциклопедический словарь. С. 571; Башкортостан. Краткая энциклопедия. С. 563.

90. Мукатаев Г. К., Ирхина М. В. Султан Губайдулла Чингисхан. Полный генерал от кавалерии. Документы и материалы. СПб., 2003. С. 144.

91. История Букеевского ханства. 1801-1852. Сборник документов и материалов. Алматы, 2001. Док. № 663. С. 798-799; № 667. С. 819.

92. Мукатаев Г. К., Ирхина М. В. Султан Губайдулла Чингисхан. С. 144, 148.

93. Башкортостан. Краткая энциклопедия. С. 564, 458.

94. Мусульманские депутаты Государственной думы России 1906-1917 гг. Уфа, 1998. С. 304-305.

Текст воспроизведен по изданию: Служебные и исследовательские материалы российского дипломата А. И. Тевкелева по истории и этнографии Казахской степи (1731-1759 гг.) // История Казахстана в русских источниках XVI-XX веков. Том III. Журналы и служебные записки дипломата А. И. Тевкелева по истории и этнографии Казахстана (1731-1759 гг.). Алматы. Дайк-пресс. 2005