Донесение командира отряда военных судов в Астрабадском заливе Л. А. Вендриха российскому посланнику в Иране М. А. Долгорукову о подстрекательских действиях принца Мехти-Кули-мирзы против России и их последствиях

11 апреля 1851 г.

Предположения мои касательно вмешательства персидских местных властей в дела отряда с туркменами и опасное положение коммерческих судов наших согласно донесению (Документ не публикуется) моему от 28 марта № 359 совершенно оправдались. По полученным мной сведениям от преданных нам туркмен и персиян, равно и судя по ходу дел, теперь очевидно, что принц Мехти Кули, имея в виду совершенно отклонить влияние отряда на туркмен и найдя между старшинами многих недовольных и озлобленных против отряда за сожжение и отнятые кулазы и лодки, воспользовался настоящим положением туркмен, которые к нему обратились, и оказывает он покровительство тем из них, которые преимущественно вооружены против отряда и, надо полагать, что Мехти-Кули-мирза поощряет туркмен разными обещаниями наносить сколь возможно вред русским.

С тех пор как старшины туркменские обратились к Мехти Кули-мирзе (между которыми и главный — Черкес-хан), туркмены начали разбойничать большими партиями и преимущественно бросились на коммерческие суда наши, которые проходили мимо туркменского берега; но доселе нападения их были удачно отражены судами отряда, конвоировавшими купцов наших.

В продолжение нескольких дней туркмены, усиленно разбойничая большими партиями, захватили более 25 человек персиян и 7 человек русских с Ферахабадского промысла, где ограбили небольшое коммерческое судно.

2-го числа сего месяца командир брига “Мангышлак”, который конвоировал купеческие суда наши около туркменского берега, донес мне, что шлюпка с шестью человеками матросов [была] послана осмотреть туркменскую лодку, на которой видны были только два человека, но когда шлюпка подошла ближе к лодке, то выскочило более 20 человек и бросились на шлюпку, несмотря на то, что матросы отлично защищались, но число туркмен было слишком велико, и после непродолжительной перестрелки и боя холодным оружием, в котором убит один матрос [408] и двое ранены, туркмены овладели шлюпкой и матросами и скрылись в ближайшую речку. (Об этом случае см. донесение агента Секачева в Главную контору Московского торгового дома с Азией от 23 марта 1851 г. (ЦГИА ГрузССР, ф. 11, д. 2196, лл. 23—24))

После сделанных туркменами захватов был прислан ко мне от Мехти-Кули-мирзы один из доверенных лиц его Ханкми-бек (Имя неразборчиво) с письмом о захватах на мазандеранском берегу для секретного объяснения со мной, которое состояло в следующем: Мехти-Кули-мирза поручил сказать мне, что дела отряда ныне очень дурны и едва ли крейсерство может усмирить туркмен. Мехти-Кули-мирза готов взять на себя удовлетворить русских за сожженное судно комерческое и совершенно усмирить туркмен с тем, чтобы отряд не вмешивался в дела туркмен, и что это предложение считает весьма основательным, потому что туркмены суть персидские подданные и дела их подлежат исключительно разбирательству персидских властей. Мне высказали в виде совета, что принц Мехти-Кули считает нужным предупредить меня, что если дела туркмен на море не перейдут к персидским властям (единственное средство усмирить туркмен), то крейсерству скоро будет очень худо. Я счел нужным передать принцу Мехти-Кули, что никакого посредничества между отрядом и туркменами я принять не могу и просил его поспешить прислать ко мне туркмен, которые бунтовали против отряда и ныне находятся у принца, и в особенности Черкес-хана как главного зачинщика общего восстания туркмен. (“Общим восстанием туркмен” назвал этот случай и российский консул в Астрабаде. Сообщая подробно об этом выступлении туркмен против действий отряда, он писал, что русские власти ставили этим самым туркмен в тесную “связь с антирусскими происками Мехти-Кули-мирзы (см. Донесение российского консула в Астрабаде посланнику в Иране от 28 марта 1851 г. (ЦГИА ГрузССР, ф. 11, д. 1978. лл. 160—161))

Через несколько дней после отъезда человека Мехти-Кули-мирзы, именно 6-го числа сего месяца, меня известили персияне, которые в сношении с туркменами; также получены были сведения на постовом судне на Гязском берегу от г-на консула в Астрабаде, что туркмены 7 или 8-го числа ночью намерены напасть на остров Ашур-Аде в числе 300 человек на 20 лодках и что туркмены готовы пожертвовать собой, но непременно овладевают островом, сожгут все здания на нем и убьют всех русских. Хотя неоднократно были получены мной подобного рода сведения, которые всегда оставались не приведенными в исполнение, но на этот раз я вспомнил секретное объяснение с человеком Мехти-Кули-мирзы и счел нужным, сколько средства отряда позволили, распределить суда крейсерства на три пункта, ожидая нападения туркмен на ватагу Ферахабадскую и там стоящие суда, на факторию и на остров Ашур-Аде.

На пароходе “Волга” 7-го числа сего месяца я отправился к туркменскому берегу повидаться с туркменскими лазутчиками и условиться с ними, чтобы в случае выхода туркмен на разбои на многих лотках меня бы уведомили условным знаком. Простоявши у туркменского берега до 11 часов вечера, меня уведомили, что туркмены оставили свое намерение выйти на разбои по случаю дурной погоды.

В первый день пасхи я вторично был у туркменского берега, ожидая условленного знака о выходе туркмен на разбой. В 9 ¹/₂ часов вечера мне дали знак, что туркмены вышли, но куда — неизвестно. Полагая, что туркмены обратятся на Гязский берег, я тотчас отправился в [409] залив, имея в виду следовать на гязский рейд; но подходя к заливу, я услышал перестрелку на острове Ашур-Аде, куда я тотчас и отправился.

По прибытии моем на ашур-адейский рейд командир бота “Муравей” лейтенант Дронин, которому поручено было охранять остров, донес мне, что туркмены в половине 11 часов в числе от 250 до 300 человек, оставя лодки на взморье, бросились на первые здания с западной стороны. Караул из 16 человек, защищая эту часть острова, мужественно держался более ¹\₂ часа, но должны были несколько уступить в ожидании подкреплений с судов отряда. В это время туркмены бросились в шалаши и здания, где помещались нижних чинов жены и дети, которые, услышав тревогу, бросились бежать, и большая часть женщин и детей были немедленно захвачены туркменами. Тут успел лейтенант Дронин прибыть с десантом с судов человек до 30, и, услышав крик женщин и детей, приказал матросам кинуться на туркмен в штыки; туркмены недолго стояли и бросились бежать, преследуя их, удалось отбить у туркмен четырех женщин и шестерых детей.

Урон со стороны отряда следующий; убиты два матроса, тяжело ранены двое и легко — трое; опасно ранена дочь матроса четырех лет; пропали без вести два матроса, три женщины и четыре мальчика, которые, вероятно, уведены в плен. Из зданий на острове — только первые с западной стороны несколько пострадали вышиблены двери, разбиты окна и унесены некоторые вещи.

Туркмены потеряли трех главных предводителей этого набега, и трупы их остались на острове, и еще восемь убитых, а раненых, должно полагать, очень много, потому что следы бежавших были значительно окровавлены. Тотчас, как туркмены бежали с острова, пароход “Волга” отправлен преследовать их к туркменскому берегу, где хотя [он] не мог нанести положительный вред их лодкам, потому что туркмены успели пробраться в малую глубину, так что пароход не мог к ним приблизиться достаточно, но несколькими удачными выстрелами, без сомнения, убиты и ранены многие.

Шхуна “Тарантул”, отряженная мной в Ферхабад для защиты коммерческих судов наших, не допустила туркмен нападать на суда и ватагу; преследуя лодки, шхуна разбила ядрами одну, остальные скрылись. На обратном пути шхуна встретила в 25 милях от острова Ашур-Аде коммерческое судно без команды и парусов, равно и персидский киржим в таком же положении, вероятно ограбленные туркменами. Мной ныне же отправлена шхуна к ограждению ограбленных судов и поручено командиру употреблять все средства, чтобы привести упомянутые суда в залив.

На гязском рейде при общем нападении туркмен все было благополучно. Изложив вашему сиятельству положение дела отряда с туркменами, я считаю долгом донести, что хотя и можно быть уверенным, что туркмены после поражения 8-го числа сего месяца не решатся более напасть на остров Ашур-Аде, но между тем положение судов наших коммерческих весьма опасное. При всех усилиях и стараниях отряда нет возможности охранять все суда наши, которые занимаются погрузкой и выгрузкой товаров в разных местах на персидском берегу, а в особенности могут подвергнуться разграблению те суда, которые, идя из Персии в Астрабадский залив, должны проходить близко мимо туркменского берега.

Усмирить же туркмен теперь, при общем восстании, и поддерживаемых, без всякого сомнения, персидскими властями, отряду не скоро возможно. [410]

Несмотря на то, что мной доселе уничтожено до 50 лодок и более 35 кулазов, туркмены владели еще более чем 250 лодками и столькими же кулазами, которые, скрываясь днем в мелких речках и камышах, доставляют им возможность по ночам делать нападения большими партиями.

Смею надеяться, что Ваше сиятельство одобрите ходатайство мое о принятии самых положительных мер наказать туркмен за их неслыханную дерзость против нашего правительства и ограничить число лодок, какое дозволяется иметь туркменам; полагаю, — не более 50, и хозяева лодок должны иметь дозволение на владение ими от отряда.

Чтобы исполнить это предположение, необходимо высадить десант не менее батальона с несколькими орудиями и уничтожить все лодки и кулазы в речках и камышах.

Я совершенно уверен, что всякая другая мера усмирить туркмен будет непрочная и туркмены при первом случае, будучи недовольны и видя, что всякая дерзость с их стороны остается без наказания, без всякого сомнения вторично восстанут против отряда.

В настоящее время, дабы показать туркменам, что персидские власти не должны вмешиваться в дела Черной речки, я имею честь покорнейше просить Ваше сиятельство истребовать от Мехти-Кули-мирзы выдачу старшин Черкес-хана и других туркмен, виновных против отряда, и вместе с тем отозвать принца Мехти-Кули на некоторое время в Тегеран; тогда можно надеяться, что туркмены хоть на время успокоятся. (Эти же данные и соображения о мерах, проведенных против нападения туркмен, изложены Вендрихом в рапорте командиру Астраханского порта от 14 февраля 1838 г.)

Капитан-лейтенант Л. А. Вендрих