Письмо туркменских старшин игдырского племени астраханскому губернатору о необходимости постройки крепости в районе Карагана

[1836 г.]

Беспредельному вместилищу дружбы, единственному образцу сердечной признательности, истинному благотворителю, знаменитому достоинствами мужу с душой редкой по своему благородству — стихии всего прекрасного.

Наше племя довольствуется, слава богу, благосостоянием; дай бог, чтобы вы были благополучны и счастливы и наслаждались под защитой и покровом всевышнего лучшими благами мира; чтоб на многие лета, на бессчетные дни тень счастья не переставала осенять вас. Не знаю, когда случай приведет нас увидеться друг с другом.

Мы обыкновенно пишем письма по свойствам и формам своего языка, ваши переводчики облекают мысли наши в слова и выражения, приличные языку русскому. Не прочитавши начала письма, нельзя знать и конца его: из толпы людей, принадлежащей нашему игдырскому племени, один человек взят хивинским ханом в нукеры, а я, не в силах будучи сопротивляться, должен был уступить поневоле.

На мангышлакской земле явились поселенцами киргизы. В 1816 г. отсюда было отправлено в Россию восемь старшин; трое из них, [318] прошедши через Персию, возвратились с наказом от императора собрать сведения об обитающих здесь племенах. Сведений тех нам самим царю передать невозможно было тогда, а от него посланных в то время для этой цели тоже никого не было. У нас с племенем иомутским возгорелась было ссора, но вскоре потухла; у него есть на Кара-Бугазе владения свои, но я живу на земле моего отца Бекдурды Ишана и молюсь богу о здоровии и спасении императора; 25 лет уже питаю к нему всю мою истинную преданность и доказываю её самыми делами: для удостоверения моей признательности к нему и усердия я выкупил в 1826 г. двух пленных, подданных русскому государю. Вдвоем они находились у меня только десять дней; один из них, не положась на мое расположение, бежал; другого же, оставшегося при мне, совершенно не с кем было отправить; семь лет он пробыл у меня. В прошедшее лето Федор Александрович Усаченко, прибывший на Караганскую пристань, взял было четыре наших лодки; но когда я дал ему знать о себе, он лодки те немедленно возвратил, да и вообще сделал для нас много хорошего. Рад бы здесь высказать вам все, что знаю и чувствую, но мысль, что раскрытием всего могу оборотить ход дел в худую сторону, заставляет меня умолчать о многом. В этом году множество захвачено в плен подданных русских. Узнавши, что один хищник с русским пленником набрел на наше кочевье, я тотчас осведомился о нем. Открылось, что пленный этот был из числа крепостных людей Алексея Петровича Сапожникова. А когда я объявил ему о себе, он неотступно и слезно стал просить, чтоб я сжалился над ним: выкупил бы его. Тронутый его убеждениями, я не мог для императора не выкупить его. На счёт сего мной были отправлены в Надкурт письма, но как начальник крепости этой затерял их, то и посланные мои возвратились назад. Наконец, представился было и здесь случай к тому: в Караганскую пристань приходило одно казенное русское судно. Я обрадовался этому чрезвычайно, надеясь находящихся у меня на руках пленных отправить на нем в их отечество. Приготовлено было и письмо уже от 13 июля, но меня на судно то не допустили. Обстоятельство это Семенов знает хорошо и много того, чего я здесь не могу открыть, он объяснит перед вами: я пересказал было намерения свои находившимся здесь довольно значащим двум человекам, но после раскаялся, что через эту оплошность много повредил своим делам. Не умолчу, однако, того, что несколько лет уже на водах (Думаю: моря Каспийского (примечание в документе)) похищаются хищниками и перепродаются беспрестанно в Хиву. По нашему мнению, для обезопасения Карагана нет другою средства, как только выстроить на нем крепость и с арали или беком назначить в ней несколько человек из здешнего народа и русских солдат. Тогда на море водворится тишина, тогда и Караган нашествием разбойников не будет возмущаем. Мы так думаем.

25 лет я дышу преданностью к великому императору со всем моим племенем от всей искренности сердечной. Но все-таки, думаю, этого недостаточно, чтоб отблагодарить за милости, им изливаемые на нас, и благоволение. Мы льстим себя надеждой, что император, распространяя свою власть на два народа, не отринет от себя и нас примет тогда в число своих подданных. Здесь должно присовокупить, что если хивинский хан узнает о моих предприятиях и если подступит к нам, чтобы увлечь нас в свои владения, то мне должно будет непременно для безопасности переселиться в места, подвластные России, и там укрыться [от] преследований. Из предосторожности скажу также: о письмах, кои будем получать от государя императора или господина губернатора, мы никому не объявим, а когда вам будет угодно отправлять к нам [319] какие-либо бумаги или письма, то просим покорнейше приказать тем лицам, с которыми посылать станете, на купеческом ли судне те лица будут или на казенном, чтоб они письма те по прибытии, нисколько не медля и никому не показывая, тотчас доставили бы кому следует по назначению. Если же я со стороны хивинцев обеспокоиваем нисколько не буду, то останусь жить так, как и прежде, на отеческой земле, молясь богу за императора великого и прославляя его благодеяния. Много ещё можно и надобно бы говорить, но заключу письмо мое надеждой на милосердие царское.

Нурмухаммед Махтум Бекдурды Ишанов руку приложил

Мухаммед Кули мулла хан Кулиев руку приложил

Муким Али-бек Ширдалиев руку приложил