Записка статского советника Могилевского о туркменской депутации, прибывшей в Астрахань с просьбой о принятии туркмен юго-восточного Прикаспия в подданство России

Не ранее 10 марта 1820 г.

(Датируется по док. № 147)

Во исполнение воли вашего превосходительства приглашал я в свой дом туркменского посланца Кият-бека под предлогом угощения его как старинного своего знакомца. Господин майор Пономарев и гвардии капитан Муравьев при сем находились. По предварительному между нами совещанию, нечувствительно заведен был разговор о том, известны ли Кият-беку почётные туркменцы Сеид-Аби, Сеид-Абдулла и Хан-Сеид Мамед, живущие на реке Гургене. Ответ его по некотором размышлении был тот, что из почетных людей в трех главных [219] коленах туркменского народа, именующихся йомут, гоклен и теке, кои все ему известны, он не знает ни одного под вышеозначенными именами, а полагает, что может быть они принадлежат к мангышлакским туркменам, с которыми живущие на реке Гургене почти вовсе не имеют связей. Затем, продолжая разговор, в виде любопытства с моей стороны о главнейших туркменских старшинах, я неприметно довел речь до имен, помещенных в просьбе, присланной к господину астраханскому губернатору якобы от всего туркменского народа, на реке Гургене живущего. Кият-бек на вопросы мои о каждом из них отвечал, что все они, исключая двух или трех, о коих отозвался неизвестностью, точно принадлежат к их обществу и, как людей совершенно знакомых, описывая каждого по их семействам. После сего разговор был склонен на то, частые ли туркменцы имеют сношения с Астраханью, много ли в прошедшее лето приходило к их берегам судов, с каким грузом, и при обратном отплытии оных не отправились ли в Астрахань какие туркменцы. На сие Кият-бек сказал, что, сколько ему известно, то во все лето приезжали к ним не более двух или трех купеческих судов, и что на одном из таковых отправился из Астрабада в Астрахань, как полагает он, в августе месяце один только простой туркменец, коего имени не упомнит, для всегдашнего там пребывания, потому что он женат в Астрахани на одной ногайке и имеет там семейство. Более же никто из туркменцев известных ему поколений в Астрахань не ездил. По сведениям господина майора Пономарева и гвардии капитана Муравьева оказалось, что во время пребывания их у берегов туркменских действительно не имелось там других российских купеческих судов, кроме упомянутого Кият-беком отплывшего из Астрабада. Следовательно, посланцы, явившиеся в Астрахань от туркменского народа, не могли отправиться туда морем без того, чтобы отъезд их не был им известен. Если ж бы предположить, что уже после торжественного объявления в 30-й день августа туркменскими старшинами, съехавшимися в Гасан-Кулийский аул, о согласии их на все предложения российского правительства с тем, что они предают себя со всем туркменским народом в прокровительство государя императора, и также после отплытия майора Пономарева в Красноводскую пристань, куда он прибыл 10 сентября, составилось посольство в Астрахань по проискам некоторых честолюбивых лиц, домогающихся власти посредством российского могущества, то по расчислению времени никоим образом невозможно им было сухим путем через Хиву и Мангышлак прибыть в Астрахань в ноябре месяце. Итак, по своим соображениям заключая, что посольство сие или вовсе не имеет связи с препоручением от туркменского народа, возложенным на Кият-бека, и он об нем не имеет никакого сведения или же в сем деле кроется какой-либо обман, мы почли за лучшее с откровенностью объявить ему о прибывших в Астрахань вышеупомянутых туркменских посланцах, стараясь между тем замечать, какое сие произведет на него впечатление. Открытие таковое крайне его изумило. Он, подумав, однако же, несколько, тотчас сказал, что тут скрывается какое-либо бездельничество. Ибо общество туркменских старшин, избрав его поверенным от всего народа и отправив к самому главнокомандующему здешним краем его высокопревосходительству Алексею Петровичу Ермолову, не имело никакой надобности мимо свидания его посылать, ещё другое посольство к астраханскому губернатору, который, как известно им, подчинен главнокомандующему. Когда же мы объявили ему и самое содержание просьбы, на высочайшее имя представленной посланцами Сеид-Аби, Сеид-Абдуллой и Хан-Сеидом Мамедом, то он в то же время и обрадовался сему открытию, и изъявил свое негодование на плутовство, которому объявил нам следующую несомненную, по его заключениям, причину. [220]

Известно, сказал он нам, что туркменцы были всегда народ вольный и не имели у себя государей или владельцев. Только назад тому несколько лет, будучи крайне притесняемы персиянами и желая им противостать, соединили вместе три главные свои племена — иомутцев, гокленов и теке — и по общему согласию избрали начальником своим некоего пришельца из города Чина по имени Ходжа, который при возвращении своем из Мекки был чрезвычайно оскорблен нынешним Фатх-Али-шахом и потому питал к нему сильную злобу, будучи впрочем, человеком предприимчивым, умным и храбрым. Сей Ходжа, по званию военоначальник туркменский, жестоким образом разбил на реке Гургене корпус персидских войск, выступивших для наказания туркменцев. Но как он имел слабую власть, то туркменские войска по одержанию столь важной победы и полученной весьма знатной добычи в оружии и пленных, разбрелись в Хиву и другие места для продажи пленных. Между тем персияне вторично послали свои войска на туркменцев, кои, находясь в рассеянии, не могли соединиться, а Ходжа с малым числом, наскоро при нем собравшимся, принужденный вступить в сражение, был совершенно разбит персиянами и сам лишился жизни. После сего несчастия товарищ его и одноземец Султан-хан, всегда неотлучно при нем бывший, принял по смерти его начальство над туркменцами, которые по общему согласию представили и ему над собой такую же власть, какую имел его предшественник. Сей то Султан-хан присылал к генералу Ртищеву посланцев в Гюлистан и искал покровительства России туркменскому народу. Но когда о том было ему отказано по случаю заключения мира с Персией, то поколение гоклен, страшась силы персиян, отложилось от Султан-хана и сделалось некоторым образом зависимым от персиян, а он, видя власть свою поколебавшейся, удалился под покровительство хивинского хана, где и ныне находится. Поколение теке впоследствии оружием покорено хивинским ханом. Таким образом, одно только иомутское племя остается теперь ни от кого не зависимым и ищет покровительства и подданства России, уполномочив от себя его (Кият-бека) на всякое постановление, какое государю императору благоугодно будет дать туркменскому народу.

Вышеупомянутый Ходжа имел у себя брата, который, по смерти его, действительно из города Чина прибыл к туркменцам и от Султан-хана, принявшего тогда власть, требовал оружие брата своего, почитающегося весьма редким, также лошадей и прочее имущество, но Султан-хан принял его с презрением и ничего ему не возвратил. Тогда он обратился к туркменским старшинам с просьбами своими, но и сии, не желая оскорбить Султан-хана, бывшего тогда их начальником, не приняли в нем, как в пришельце вовсе для них бесполезном, никакого участия. Сие так его озлобило, что он, отъезжая от них, поклялся возвратиться к ним когда-нибудь, если только будет жив, и произвести между ними смятение, которое будет для них чувствительно. После между туркменцами было известно то только, что он по отъезде от них отправился в Астрахань, а оттуда поехал в Мекку и впоследствии прибыл в Мессир. (Египет) Дальнейших же о нем сведений никаких не было.

Переводчик Муратов (известный Петрович) при сем случае объявил нам, что он в 1814 г. действительно видел в Астрахани брата вышесказанного Ходжа, что он склонял его отправиться в Санкт-Петербург с просьбой от него на высочайшее имя его императорского величества как от туркменского владельца о принятии его со всем народом в подданство России, также что когда он, Муратов, отказался от сего предложения и когда все домогательства сего претендента на власть [221] своего брата никем в Астрахани не были уважены, то он отправился оттуда в Мекку.

Наконец Кият-бек присовокупил, что просьба на высочайшее имя государя императора и посольство, в Астрахань прибывшее, есть не что иное, как новые плутовские происки сего самозванца, домогающегося в туркменском народе [с] помощью России той же власти, какую и временно имел брат его Ходжа, также бывший пришельцем. Причем прибавил, что он, зная имена почтеннейших туркменских старшин, мог в просьбе, на высочайшее имя представленной, написать кого он хотел, и приложить фальшивые печати. Посланцы же, от него в Астрахань прибывшие, должны быть или мангышлакские туркменцы или другие какие-либо бродяги, к видам его приставшие. Он убедительно просил при сем случае позволения или ему самому отправиться в Астрахань, или их выслать в Тифлис для личного изобличения их в обмане, употребленном ими против российского правительства. Но, когда таковое требование было отклонено уверением, что в сем случае достаточно одного свидетельства его о ничтожности такового посольства, которое вышлется из пределов российских без всякого к нему внимания, то Кият-бек вызвался сам дать слепки своей печати, так как и его имя помещено в просьбе на высочайшее имя теми посланцами представленной, дабы отослать оные к господину главнокомандующему в Грузию для сличения с приложенной ими печатью на подлинной бумаге, представленной к его превосходительству Алексею Петровичу от всего общества туркменских старшин. Особливо же прибавил он печать первенствующего их эфендия Мамет Таган-казия, по власти своей весьма в народе почитаемого, по искусству вырезки очень редкая. Почему необходимо нужно и ее также поверить в точность и между той, которая приложена им на подлинной доверенности от всего туркменского общества старшин и на сей, по уверению его, фальшивой просьбе, представленной теми посланцами на высочайшее имя его императорского величества, тогда обман тотчас обнаружится. Обстоятельство сие, соображенное нами с примечанием, означенным на переводе сей просьбы, присланной от господина главнокомандующего, где сказано, что в приложенных на оном печатях нельзя разобрать настоящих имен, а равно и непритворное негодование Кият-бека на таковое мошенничество, учиненное именем туркменских старшин иомутского поколения, ещё более убедило нас в искренности его слов. (В документе ошибочно “следов”)

Правитель канцелярии статский советник Могилевский