СНОШЕНИЯ РОССИИ С БУХАРОЙ И ХИВОЙ ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ТРЕХСОТЛЕТИЕ

[1794] В Хиве Бланкеннагель пробыл до 12 марта 1794 года, когда он мог отправиться в Россию, причем обратный путь был совершен им на Мангышлак. О своей поездке в Хиву Бланкеннагель оставил путевые заметки, которые изданы В. Григорьевым ¹⁸⁶.

С Бланкеннагелем отправлен был хивинский посол Эйвас Мухаммед Бий, которому поручено было «исходатайствовать глазного [94] оператора, уменьшение пошлин в Астрахани, возвращение конфискованных в Астрахани около 1.000 червонных и дозволение вывезти несколько тысяч пудов железа; а напротив того обещать все, что Ее Императорское Величество соизволит» ¹⁸⁷.

Принимая во внимание, что царствование Императора Павла I прошло совершенно незамеченным в истории сношений России с средне-азиятскими ханствами и что сношения эти возобновились лишь при Императоре Александре I, в XIX столетии, приходится посольством Бланкеннагеля и прибывшим с ним хивинским посольством Эйвас Мухаммед Бия закончить обзор сношений России с Бухарою и Хивою в XVIII веке и подвести итог, что было сделано русским правительством за этот период.

Открытие торгового пути в Индию и освобождение русских пленников, томившихся в средне-азиятских ханствах — вот два вопроса, лежавших в основе сношений России с Бухарою и Хивою еще до начала XVIII столетия. Не добившись однако в этом отношении в течение XVII века никаких особенно реальных результатов, русское правительство отложило до начала XVIII столетия разрешение этих вопросов и в этих видах воспользовалось ослаблением, вследствие внутренних неурядиц, средне-азиятских ханств для скорейшего проведения намеченных им целей, и возможного подчинения ханства русской власти. Но ни номинальное русское подданство хивинского Хана, ни экспедиции Бековича и Бухгольца [95] не дали Петру Великому возможности найти ключ и врата ко всем азиятским странам через киргизские и туркменские степи и утвердить русское господство в Средней Азии. Видя, что экспедиция Бековича лишь обострила отношения между Россией и Хивой, которая стала более к нам враждебной в ожидании возмездия с нашей стороны за избиение русского отряда, и не надеясь таким образом на дальнейший успех в непосредственных сношениях с средне-азиятскими ханствами, русское правительство выработало новый план утверждения русской власти чрез посредство киргиз-кайсацких орд, из которых две даже были приняты в русское подданство. Но и здесь Россия ошиблась в своих расчетах. Вместо того, чтобы извлечь из своих новых подданных известную пользу для проведения намеченных начал в Средней Азии, русское правительство принуждено было вести постоянную борьбу с киргизами и для охраны восточных границ от своих же подданных возводить целый ряд укреплений и устраивать так называемые линии, которых к XVIII столетию насчитывалось четыре — яицкая или уральская, оренбургская, ишимская и иртышская, причем всего было возведено на линиях 46 крепостей и 96 редутов. Ясно, что при создавшихся условиях, когда все внимание России было сосредоточено на умиротворении киргизской степи, непосредственные сношения русского правительства с Бухарою и Хивою как бы отодвинулись на второй план и что сношения и за XVIII столетие не могли дать желаемых результатов, и разрешение вопросов о торговом пути в Индию и русских невольниках перешло само собою на следующий XIX век. [96]

Начало XIX столетия не внесло никаких существенных перемен в отношения России к Средней Азии. Беспорядки в киргизской степи продолжались по прежнему и в них вполне безнаказанно принимали деятельное участие хивинцы, пользуясь каждым случаем для увода наших пленных. Постоянное же разграбление русских караванов хивинцами и киргизами в значительной мере отражалось на нашей торговле с Бухарой и Хивой. Между тем торговля с средне-азиятскими ханствами считалась в то время в России весьма важною и для поддержания ее решено было отправлять караваны под вооруженным прикрытием, откуда и получили начало так называемые вооруженные караваны.

[1802] Первый такой караван был снаряжен в царствование Императора Александра I, когда в 1802 году, по докладу министра коммерции графа Румянцева. 12 августа последовало Высочайшее повеление отправить посольство в более дружественную нам Бухару ¹⁹¹ и немногочисленного конвоя выступил из Орска с караваном в путь 29 июля 1803 года. Но получив сведения, что Майлибашский перевоз на Сыр Дарье оказался занятым хивинцами и киргизами, Гавердовский, не доходя 80 верст до перевоза, предпочел не подвергать каравана опасности и вернуться обратно в Орск. Таким образом первый опыт русского правительства с вооруженным караваном оказался неудачным.

[1809] В 1809 году в Бухару был командирован офицер башкирского войска Абдул Насыр Субханкулов ¹⁹², до Бухары не доехавший. Ханыков предполагал, что Субханкулов оставил в рукописи заметки и маршруты своей поездки, но местонахождение и содержание таковых осталось неизвестным, как ему, так и последующим исследователям истории Бухарского и Хивинского ханств.

[1818] В 1818 году тот же Субханкулов ¹⁹⁴ по поводу жалобы русских купцов Лазарева и Енушева на ограбление их каравана хивинскими разбойниками. Поручик был принят в Хиве крайне враждебно и избавился от казни только тем что, обрив голову, доказал яко бы [98] принадлежность свою к магометанской вере. Недружелюбие хивинцев дошло до того, что хивинское правительство послало с Субханкуловым Эссену предупреждение, что всякий русский посланец будет впредь либо казнен, либо обращен в рабство.

[1819] В 1819 году состоялось посольство в Хиву генерального штаба штабс-капитана Николая Муравьева (впоследствии Муравьев-Карсский), который был послан туда нашим знаменитым главнокомандующим на Кавказе Алексеем Петровичем Ермоловым ¹⁹⁵. Отправляя посольство в Среднюю Азию, Ермолов имел в виду возможность направления кратчайшим путем всей нашей хивинской и средне-азиатской торговли, почему и поручил Муравьеву отправиться с восточного берега Каспия в Хиву для убеждения Хана направить торговлю на тот пункт, который будет выбран для нашего заселения, а равно чтобы утвердить дружественные сношения с Туркменией.

Выступив в июле 1819 года в путь, Муравьев с 29 июля по 19 сентября пробыл в Туркмении, где занимался съемкой берегов Каспийского моря и определением расположения различных мест, а равно старался склонить туркменских старшин принять предложения русского правительства — завести сношения с Россиею и согласиться на постройку крепости [99] на восточном берегу Каспийского моря. Добившись довольно хороших результатов при своих сношениях с туркменами, решившими отправить посольство к русскому правительству, для утверждения взаимных договоров, Муравьев отправился 19 сентября безо всякого конвоя, лишь в сопровождении переводчика, армянина Петровича, деньщика и проводника, туркмена Саида, в Хиву. С караваном из 17 верблюдов прибыл он 5 октября к Ильгельды, небольшой крепостце под Хивой, куда, по приказанию Хана, Муравьев был затем провезен высланными к нему навстречу ханскими чиновниками, и где он «ни за что — ни про что», по выражению одного из повествователей того времени, был продержан в самом строгом заключении 48 дней. Ермолов же в письме к Хану, посланном с Муравьевым, писал между прочим: «податель сего письма, имеющий от меня словесные к вам поручения — будет иметь честь лично удостоверить ваше высокостепенство в желании моем из цветов сада дружбы сплести приятный узел соединения нашего неразрывною приязнью» ¹⁹⁷ [100] Хан ответил согласием и обещал даже отправить вместе с ним к главнокомандующему доверенных людей. Что же касается предложения направить путь караванов не на Мангышлак, как это делалось раньше, а на Красноводскую пристань, что представлялось вообще значительно удобнее и выгоднее, то Хан решительно отклонил его, ссылаясь на неприязнь к нему прикаспийских туркмен. 27 ноября Муравьев выехал из Ильгельды с назначенными Ханом послами Юз Баши, Иш-Назаром и Якуб Баем при небольшом караване обратно в Россию, куда и прибыл 13 декабря 1819 года.

Посольство Муравьева не принесло никаких очевидных выгод кроме взаимных уверений в дружбе. Но зато оно обогатило нас как новыми сведениями о самом ханстве, его политической жизни, его администрации, военном состоянии, нравах, вероисповедании, так и описанием пути, который до него не был еще описан ни одним русским путешественником ¹⁹⁸. Кроме того для русских путешествие Муравьева имело громадное значение в том отношении, что способствовало выяснению в будущем действительного положения наших пленных в Хиве.

Не имея определенных данных о количестве пленных в ханстве, а быть может и не питая надежды на благоприятный исход требования об их освобождении, русское правительство в этом направлении никаких указаний [101] Муравьеву не дало, почему он и не счел для себя возможным возбудить этот вопрос в Хиве. Но после Муравьева вопрос о наших пленных в Хивинском ханстве стал играть первую роль в дальнейших сношениях России с Хивою и, как увидим ниже, все позднейшие русские посольства в сказанное ханство имели главною целью добиться освобождения этих пленных.

[1819] В том же 1819 г., почти непосредственно за Муравьевым, был послан в Хиву караванбаши Атанияз Ниязмухаметов ²⁰¹.

Профессор Бартольд в своей «Истории изучения востока» ²⁰³.

Скромность Германа заставила его умолчать, что он именно и был тот личный адъютант генерала Эссена, который был намечен для посольства в Хиву ²⁰⁴.

[1820] В сношениях с Бухарою того времени можно отметить лишь 1820 год, когда снаряжена была Императорская миссия в Бухару для заключения торгового договора. Миссия эта состояла из статского советника Негри, секретаря посольства — офицера генерального штаба барона Мейендорфа, офицеров Вальховского и Тимофеева, доктора Пандера, переводчика Яковлева и доктора и натуралиста Эверсмана, с конвоем в 530 человек, при двух орудиях, которым командовал гвардии капитан Циолковский ²⁰⁶.

Командированному в 1819 году в Хиву [103] капитану Муравьеву было поручено главнокомандующим отдельным кавказским корпусом Ермоловым приискать место для устройства пристани на восточном берегу Каспийского моря и выбор Муравьева остановился на двух пунктах: на Серебряном Бугре близ устья реки Гюргени и на Балханском заливе у Красноводска. Вследствие этого в 1821 году была отправлена экспедиция под начальством того же Муравьева для обозрения Балханского залива, причем выбранное ранее на Красноводской косе место было признано экспедицией для постройки крепости неудобным ²⁰⁷.

[1824] Выше было указано ²⁰⁹. Выступив из Оренбурга 2 ноября, караван переправился 15 декабря через Сыр-Дарью и дойдя к 11 января 1825 года до возвышенности Беш-тюбя в Кызыл-Кумах, подвергся [104] нападению со стороны многочисленных хивинцев. Небольшой отряд наш защищался две недели, наконец должен был отступить, покинув все товары, за исключением самых ценных. Таким образом полная неудача постигла и вторую попытку провести русский вооруженный караван в Среднюю Азию.

[1825] Вскоре после возвращения вооруженного каравана Циолковского, в том же 1825 г. русским правительством была снаряжена новая экспедиция под начальством свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части полковника ²¹¹. В состав экспедиции входили офицер генерального штаба Вальховский, флота капитан лейтенант Анжу, чиновник военно-топографического депо Лемм и доктор Эверсман. Сопровождавший экспедицию военный отряд приблизительно в 2.300 человек при шести орудиях показался населению Хивы настолько многочисленным, что оно сочло экспедицию военным походом против Хивинского ханства. Испытывая известный страх перед русским оружием в ожидании возмездия за свое отношение к России в прошлом, хивинское правительство решило встретить русских с хлебом-солью, вручить им ключи от города и отпустить всех русских пленных, находившихся в Хиве. Очевидно, желая несколько задобрить начальника экспедиции, [105] хивинцы отправили к нему в Сарайчиковскую крепость послом Ваис Нияза, который привел в подарок Государю слона и просил позволения представиться ко двору. Но в Петербург его не пропустили и заявили, что до тех пор, пока Хан не вознаградит убытки, причиненные разграблением вооруженного каравана 1824 года, не освободит русских пленных и не обяжется впредь не покупать у кочевников русских людей, никакие переговоры не могут иметь места. Хан не согласился исполнить эти требования, страх хивинцев миновал и отношения их к России вновь стали более враждебными. Тем временем экспедиция Берга выступила 16 декабря из Сарайчиковской крепости и, обогнув северо-восточный берег Каспийского моря, направилась к Аральскому морю, где, дойдя до изгиба западного берега Арала на северо-восток, спустилась по Усть-Урту через овраг Карасай и в марте 1826 года прибыла обратно в Сарайчиковскую крепость. Таким образом опасения хивинцев были совершенно напрасны, но все же поход этот хивинцы сочли неудавшеюся попыткою России овладеть Хивою, а присмиревшие морские разбойники опять принялись за свои набеги.

Из всего изложенного становится очевидным, что отношения между Россией и Хивой становились в то время все более и более натянутыми. Обладая незначительными укреплениями на Сыр-Дарье и подчинив себе до известной степени кочевавших там киргизов, хивинское правительство воспользовалось занятым им положением и сочло вполне справедливым не только брать значительные пошлины с русских караванов, шедших [106] непосредственно в Хиву, но и подвергать разным притеснениям, и часто даже грабежу те караваны, которые шли в Бухару, или возвращались оттуда. Не ограничиваясь этим, хивинцы подвергали, четверной против своих торговцев, десятипроцентной пошлине товары наших купцов в самой Хиве. Не говоря уже о тех личных оскорблениях, которые наносились русским купцам или их приказчикам, как христианам, правительство наше много терпело от такого отношения хивинцев к русским торговым людям и от влияния Хивы на соседних нам киргизов, но добиться каких нибудь благоприятных для России результатов мирным путем не представлялось никакой возможности.

Вместе с тем все более и более обострялся вопрос о захвате наших пленных и содержании их в Хиве в тяжком рабстве, который еще более должен был вызвать нас на самые крутые меры. Действительно в то время, когда во всех европейских державах принимались самые энергические меры к прекращению торга невольниками, русские подданные, при посредстве киргизов, и в особенности туркмен, захватывались в значительном количестве на Каспийском море и даже на самой оренбургской линии и доставлялись в Хиву для публичной продажи, в которой нередко принимал участие и сам Хан. Таким образом Хива становилась рынком, где продавались русские невольники, которых хивинцы ненавидели за их веру, но, отдавая полную справедливость их мужеству и верности ²¹², ценили особенно дорого как рабочую силу. [107]

[1825] Чтобы обеспечить себя с этой стороны Россия сделала в 1822 году попытку мирного разрешения вопроса о положении наших пленных, но попытка эта не привела ни к чему. Ни Хива, ни Бухара не отозвались на нее и не прислали своих уполномоченных для совместного разрешения поднятых вопросов ²¹³.

Путем мирных переговоров получить пленных нам не удавалось, привести в исполнение другую меру — ассигновать постоянную сумму на их выкуп, как это в то время предполагали, не могло допустить достоинство Империи, к тому же эта мера, при алчности хивинцев, развила бы в них еще более страсть к захвату людей. И хотя сумма на то и была ассигнована в размере 3.000 оублей в год и к 1826 году в комиссии таких денег находилось уже более двадцати тысяч, все же выкуп наших пленных на практике проведен не был ²¹⁴.

[1830] Нельзя было не обратить внимания и на существовавшие между бухарским и хивинским правительствами несогласия, которые в то время готовы были разразиться военными действиями. Об этом сообщил прибывший в 1830 году в Оренбург бухарский посланец Балта Кулы Бек, которому, между прочим, поручено было даже просить русского Императора положить предел дерзости хивинцев, обещая содействие тогдашнего Эмира бухарского Насруллы ²¹⁵.

[1834] Принимая в соображение совокупность всех обстоятельств, не дававших возможности русскому правительству добиться мирным путем [108] разрешения хивинских дел и главным образом вопроса о русских пленных, Россия приступила было в 1834 году к постройке на восточном берегу Каспийского моря при заливе Мертвом Кутлуке Ново-Александровского укрепления. Вскоре однако обнаружилось, что место для него было выбрано крайне неудобное и что укрепление это не оказало бы никакого влияния на туркмен ²¹⁶.

Предчувствуя, что в скором времени придется принять против Хивы более энергическую систему действий, русское правительство старалось сблизиться с Бухарою ²¹⁹.

[1835] Осенью 1835 года из Орска был командирован в Бухару с бухарским караваном переодетый в азиятское платье прапорщик Виткевич, который по прибытии в Бухару стал ездить по городу в офицерском мундире. Пробыв в Бухаре лишь около месяца и собрав довольно обстоятельные сведения о современном [109] положении дел в Бухарском ханстве, Виткевич 18 апреля 1836 года прибыл обратно в Орск ²²⁰.

После Виткевича остались довольно интересные записки о его пребывании в Бухаре, которые до настоящего времени, повидимому, неизданы. Рукописная копия их имеется в библиотеке бывшего Первого Департамента ныне Политических Отделов Министерства Иностранных Дел.

[1836] В июле того же 1836 г. в Орскую крепость явился бухарский посланец караулбеги Курбан-Бек Ашурбеков со свитою в 15 человек и четырьмя аргамаками, назначенными в дар Высочайшему Двору ²²¹. Цель посольства, кроме дружеских изъявлений и желаний Эмира упрочить политические и торговые связи с Россией, состояла еще в сообщении русскому правительству следующих обстоятельств: 1) что англичане присылали незадолго перед тем из Индии к бухарцам своих агентов, убеждая заключить условия, по коим англичане стали бы доставлять в Бухару все нужные товары самым выгодным для бухарцев образом; 2) что владетель Кабула присылал к бухарскому Эмиру нарочного с предложением заключить род оборонительного союза, чтобы совокупно действовать против их общих врагов. Возвратившись в марте 1837 года с ответной грамотой Государя к 1837 г. Эмиру и письмом Вице-Канцлера к кушбеги в Оренбург, посол выехал в дальнейший, путь в Бухару в августе того же года. [110]

Однако русскому правительству приходилось так или иначе разрешить вопрос о своих подданных в Хиве и оно прибегло к весьма 1836 г. крутой мере. В 1836 году воспоследовало Высочайшее повеление о внезапном арестовании всех хивинских подданных в юго-восточных пределах Империи и секвестровании их товаров и имущества ²²³:

«Дела ваши дурны, а от дурных семян дурной плод. Если хотите еще во время опомниться, то вышлите немедленно всех русских пленников и дайте слово вести себя впредь мирно и дружелюбно, не поощряйте грабежей и разбоев, не мешайтесь в управление кайсацкого народа, дайте подданным Императора Всероссийского те же права у вас, какие он дает у себя вашим, и старое будет забыто» ²²⁴.

Кроме этого в письме было также указано, что до исполнения всех наших справедливых требований никакое хивинское посольство принято не будет и никакие переговоры не могут иметь места.

[1837] Однако несмотря на такие заявления и действия русского правительства, хивинцы по прежнему отвечали весьма уклончиво и прошло довольно много времени прежде, чем они почувствовали действие мер, принятых против них [111] русским правительством. Наконец когда обнаружилось, что собственные хивинские произведения потеряли сбыт, что главную свою потребность в чугуне, железе, меди и т. д. хивинцы ни откуда кроме России или из третьих рук через Бухару удовлетворить не могут, хивинское правительство решилось, в 1837 году, прислать 25 пленников и значительные подарки.

Но подарки были отвергнуты, арест купцов не отменен, а все наши требования повторены с большею настойчивостью, прибывший же хивинский посол Кабылбай отправлен обратно Хивинский посол в Хиву с пятью отпущенными на волю хивинцами ²²⁵.

[1838] Хан хивинский, поняв, что отношения с Россией становятся все более и более натянутыми, и опасаясь столкновения с нею, решил прежде всего поискать помощи в Бухаре, которую он и старался склонить к союзу против России. Но Эмир бухарский не только отказал ему в союзе, но отправил даже в Россию своего посланца Балта Кули Бека Рахметбекова, бывшего уже в России в качестве представителя Бухары в 1830 году, который появился перед кордоном Орской крепости в августе 1838 года ²²⁶. Цель этого посольства усматривается лишь из ответной грамоты Государя к Эмиру и писем графа Нессельроде к первому сановнику Бухары, Ишан-Раису, и самому послу. Та же благодарность за изъявленную дружбу, то же обещание покровительствовать торговле обеих стран, о чем спрашивали и прежние послы и то же препровождение знаков приязни — [112] разных подарков; нового же находим только то, что Эмир обратился с просьбою о присылке в ханство горных инженеров для разработки естественных богатств страны, каковое ходатайство, как мы увидим ниже, и было удовлетворено.

[1839] Между тем хивинское правительство продолжало придерживаться своей прежней системы и, прислав в течение двух лет четырех посланцев с несколькими письмами, полными раскаяния, и еще около ста пленных, в то же время через туркмен усилило грабежи на Каспийском море и около 200 вновь захваченных рыбопромышленников наполнили невольничьи рынки Хивы ²²⁷. Все это в конце концов должно было привести нас к сознанию, что с хивинским правительством одними переговорами нельзя достигнуть благоприятных результатов и что хивинцев необходимо наказать силою. В 1839 году был решен поход на Хиву и исполнение этого решения было поручено оренбургскому военному губернатору генерал-адъютанту Перовскому.

Прежде чем остановиться на походе Перовского, необходимо указать еще, что вследствие просьбы Эмира бухарского, переданной русскому правительству последним посольством о присылке в ханство горных инженеров для разработки естественных богатств страны, в Бухару были отправлены 30 октября 1839 года из Оренбурга с бухарским караваном два горных офицера — маиор Ковалевский и [113] капитан Гернгросс. От Министерства Иностранных Дел Ковалевскому была дана особая инструкция, в которой, между прочим, предлагалось исхлопотать уменьшение пошлин, взимаемых с русских торговцев; узнать мнение бухарского правительства относительно учреждения в Бухаре постоянного русского консульства; собрать сведения о количестве, качестве и ценности английских товаров и о той конкурренции, которую представляют они нашим произведениям; исхлопотать свободу русским пленным; сообразить на месте возможность распространения торговых наших сношений через Бухару с Афганистаном и другими владениями на левом берегу Аму; наконец собрать сведения статистические и топографические о Бухаре и сопредельных к ней с юга землях и пр. ²²⁹.

Возвратимся однако к походу Перовского ²³¹.

Каким образом экспедиция должна была восстановить и утвердить влияние России в Средней Азии и что должен был делать отряд в случае если бы хивинское правительство, увидев решительность наших действий, исполнило немедленно все наши требования и выслало, например, всех русских пленных до прибытия туда экспедиции, — вот два вопроса, которых весьма подробно коснулся Перовский при первоначальной разработке своего проекта хивинского похода, который был им представлен в комитет, составленный из военного министра графа Чернышева, министра иностранных дел вице-канцлера Нессельроде и самого Перовского — оренбургского военного губернатора.

Имея в виду главную цель похода, а равно принимая во внимание постоянное стремление англичан распространить свое влияние в Средней Азии во вред нашей промышленности и торговли, комитет, при рассмотрении проекта Перовского 11 марта 1839 года, признал необходимым отправить военную экспедицию в Хиву. Но наличие в то время экспедиции англичан против Дост-Мухаммеда афганского и пребывание английских войск в Афганистане принудили комитет признать более целесообразным отложить поход Перовского до окончания [115] экспедиции англичан и, обратного выступления английских войск из Афганистана. Таким образом решено было приступить тогда же ко всем приготовлениям и распоряжениям по экспедиции с таким расчетом, чтобы временные складочные пункты были готовы к осени 1838 года. Что касается вопроса о том, в каком виде и с какими последствиями Хива должна была быть занята русскими войсками, то комитет признал, что одно наказание хивинцев и освобождение русских пленных не обеспечило бы нас от неприязненных действий со стороны Хивы и не послужило бы к упрочению нашего влияния в Средней Азии, а потому сама необходимость заставляла русское правительство сделать какое нибудь распоряжение, которое могло бы существенным образом изменить наше положение на месте. Далее комитет признал, что, если бы хивинцы, устрашенные приготовлениями России, решились исполнить наши требования прежде, чем отряд достигнет Хивы, то другие цели экспедиции настолько важны, что это обстоятельство не должно было служить поводом к ее отмене и, приняв наших пленных, следовало потребовать от Хивы уплаты всех издержек по снаряжению экспедиции и назначить для взноса денег самый короткий срок ²³².

Рассмотрев еще целый ряд вопросов, связанных с отправлением экспедиции, комитет представил свои соображения Государю Императору и на следующий же день, 12 марта, журнал комитета удостоился Высочайшего утверждения.

Пока шли спешные приготовления к походу был окончательно рассмотрен политический [116] вопрос относительно Хивы. Русское правительство признало необходимым низвергнуть бывшего в то время Ханом Алла-Кула и заменить его кем либо из преданных нам киргизских султанов, причем выбор России первоначально пал на султана западной части орды Бай Мухаммед Айчувакова, который однако от этого отказался. Тогда Перовскому было предоставлено право принимать все меры, какие он найдет на месте необходимыми для пользы России и для достижения цели экспедиции, которая состояла в том, чтобы установить порядок вещей, могущий служить обеспечением на будущее время от враждебных для нас и невыгодных для нашей торговли действий со стороны Хивы.

В случае удаления Алла-Кула и вместе с ним его братьев и приближенных, Перовскому было разрешено остаться в Хиве для устройства дел долее назначенного времени, но сделать это он мог лишь по крайней необходимости и по внимательном соображении всех обстоятельств, которые могли бы быть последствием этой меры.

Для того же, чтобы получить фактическое доказательство в доброжелательстве к России Хивы на будущее время решено было заключить условие, в котором следовало домогаться:

1) чтобы впредь прекращены были как явные, так и тайные враждебные действия Хивы против России, а в особенности, чтобы Хива отказалась от разбоев и не держала в неволе ни одного русского;

2) чтобы Хива не простирала своей власти на подчиненных нам киргизов и туркмен и не облагала бы их зекат’ом и другими поборами; [117]

3) чтобы она вообще не распространяла своего влияния на племена, на которые не имеет никакого права, а ограничивалась бы своими владениями, пределы которых не бесполезно было бы твердо установить;

4) чтобы Хива не покровительствовала беглому султану Каиб-Гали и ему подобным и посредством их не волновала бы киргизов;

5) чтобы караваны ни под каким предлогом не были принуждаемы проходить через Хиву, и чтобы те, которые добровольно и по своим расчетам не пойдут на хивинские владения, не были облагаемы пошлиною;

6) чтобы укрепления на реке Сыре, как лежащие вовсе вне хивинских владений и служащие только для притеснения кочевых народов и проходящих караванов, были срыты и уничтожены;

7) чтобы на товары, принадлежащие русским, не было налагаемо, как до тех пор, двойной и даже четверной пошлины, и чтобы русские и хивинские купцы были уравнены между собою правами во всех отношениях;

8) чтобы было предоставлено как России, так и Хиве, иметь своих консулов — первой в Хиве, а второй в Оренбурге; притом, чтобы русский консул имел право без всяких стеснений содержать суда на реке Аму-Дарье ²³³.

Таковы были указания, данные инициатору похода, который при первоначальной разработке плана было решено начать весной. Но затем боязнь остаться без перевозочных средств вследствие откочевания, по наущению хивинцев, киргизов к хивинским пределам, опасение [118] остаться в степи без воды и предположение заменить ее снегом, привели к изменению плана. Вместо весны 1840 года решено было начать поход зимою 1839-40 года и выступить с таким расчетом, чтобы пройти Усть-Урт раньше, чем степь покроется глубоким снегом.

После загототовления необходимых запасов и сбора потребных перевозочных средств, отряд, в составе около 4.000 человек при 12 орудиях, выступил из Оренбурга четырьмя колоннами, по одной колонне в день с 14 по 17 ноября, причем войска двинулись по северному, наиболее знакомому нам пути от Оренбурга через Эмбу и Усть-Урт к Кунграду. Около 20 декабря отряд достиг Эмбенского укрепления, потеряв по дороге до 2.000 верблюдов. Дав отдых оставшимся вьючным животным, дополнив недостающих и забрав с собою двухмесячный запас продовольствия и фуража, отряд двинулся дальше к Чушка- Кулю или Ак-Булаку, куда и прибыл около 1840 г. 1 февраля 1840 года. Исключительно суровая зима, с морозами и вьюгами, губительно повлияла на состояние перевозочных средств отряда, а выпавшие глубокие снега сильно затруднили движение и лишили верблюдов подножного корма Уже по приходе к Чушка-Кулю оказалось, что отряд потерял около 5.000 вьючных животных, впереди же еще был трудно проходимый Усть-Урт, занесенный глубокими снегами. При таких обстоятельствах и вследствие развившихся в отряде болезней генерал-адъютант Перовский признал невозможным продолжать дальнейшее движение, не [119] рискуя потерять весь отряд в снегах Усть-Урта раньше достижения намеченной цели и «рассудив, что как в военком, так и в политическом отношениях, лучше быть побежденным стихиями, чем потерять отряд, не нанеся даже никакого вреда неприятелю, что жертвуя отрядом, пользы ожидать от этого не должно никакой», Перовский, «с горестным и сокрушенным сердцем вынужден был решиться к отступлению» ²³⁴. В половине февраля отряд снова сосредоточился у Эмбенского укрепления, а с наступлением более теплых дней пополнил павших верблюдов и двинулся дальше к Оренбургу, куда и прибыл в июне месяце того же года.

Неудача этого похода не заставила однако русское правительство отказаться от новой попытки освободить пленных, страдавших в Хиве.

Сам Император Николай, собственноручно начертав на докладе о возвращении экспедиции Перовского «жаль, очень жаль, но покориться воле Божией должно, и безропотно», изложил далее свои соображения относительно восстановления экспедиции при первой возможности, но указал при этом, что «кажется, опыт доказал, что зимой сие невозможно или гадательно; первая неудача неприятна, но она извиниться может неизвестностию, повторение сего же было бы непростительно, можно стало идти летом или осенью, или, наконец, морем» ²³⁵.

[1840] Тем временем хивинский Хан Алла-Кул, устрашенный возможностью вторичного похода [120] русских на Хиву, решился выслать в Россию всех наших пленных, находившихся в Хиве. Летом 1840 года прибыл в Оренбург из Хивы посланец Ата-Нияз Ходжа, а с ним 418 человек пленных и содержавшийся там офицер Айтов ²³⁶. а вслед за тем при особом караване присланы были с новым посланцем еще 5 человек русских и 2 калмыка, пожелавших вернуться на родину.

Вместе с тем хивинский Хан издал 19-го июля фирман следующего содержания.

«Слово отца побед, победителей и побежденных хорезмского шаха.

Повелеваем подданным нашего хорезмского повелительного двора, пребывающего в райских веселых садах, управляющим отдельными странами, начальствующим над яумудским и чудурским туркменскими народами, всем храбрым воинам, биям и старшинам народов киргизского и каракалпакского и вообще всем блистающим в нашем царствовании доблестными подвигами, что по дознании о сей нашей высокой грамоте, которая издана в лето от эры благословенного пророка нашего 1256 (мышиное) в месяце джумади-аввель о том, что мы вступили с великим российским Императором в дела миролюбия, с твердым намерением искать его высокой дружбы и приязни; отныне никто не должен делать набеги на русское владение и покупать русских пленных. Если же кто в противность сего высокого повеления нашего учинит на русскую землю [121] нападение или купит русского пленного, то не избегнет нашего ханского гнева и должного наказания, о чем и обнародывается сим всемилостивейшим нашим повелением в лето 1256 (1840)».

На подлинном приложена печать хивинского Хана ²³⁷.

Обнародование такого фирмана и исполнение главнейшего нашего требования по освобождению пленных были причинами, что Государь, не желая прибегать к силе оружия, повелел допустить хивинского посланца в Петербург, освободить арестованных еще в 1836 году хивинских купцов и, возвратив им товары, отпустить на родину. Вместе с тем повелено было возобновить с Хивою торговые сношения, а для окончательного заключения мирных условий и для открытия правильных сношений с хивинским правительством Россия потребовала принятия в Хиву русского посольства, на что Хан изъявил свое полное согласие.

Так прекратились на этот раз несогласия, возникшие между Россией и Хивою, и оставалось только, пользуясь благоприятной минутой, войти в непосредственные сношения с самим Ханом.

[1840] Положение, занятое Хивой, сильно беспокоило Бухару, от правителя которой в августе 1840 г. в Оренбург явился новый посланец Мулла Мукимбек Кули Бий Мухаммед Сеидов со свитою из 39 человек и с неизменными аргамаками для Высочайшего двора ²³⁹. При словесных переговорах с оренбургскими властями бухарский посланец говорил только, что ему поручено просить Государя Императора об оказании Высочайшего покровительства Эмиру бухарскому.

Между тем русское правительство изыскивало средства, чтобы войти в непосредственные сношения с Ханом хивинским. Предлог был хороший: надо было изъявить Алла Кулу удовольствие Государя за отпуск пленных, отплатить за многократные приезды в Россию хивинских посланцев и окончательным актом установить наши отношения к Хиве. Поэтому, вскоре по высылке последних пленных, генералом Перовским было представлено соображение об отправлении раннею весною 1841 года наших агентов в Бухару, Хиву и Коканд. причем агент в последнее ханство должен был сначала направиться в Бухару. [123]

По рассмотрении этих предположений в Петербурге зимою 1841 года последовало Высочайшее повеление о посылке в Бухару горного инженер-маиора Бутенева, а в Хиву — генерального штаба капитана Никифорова.

Отправляя своего агента в полуварварскую страну без надежды иметь с ним частое и верное сообщение, противопоставляя его лицом к лицу с изобретательным в то время на обманы азиятским правительством, Министерство Иностранных Дел, кроме Высочайшей грамоты и письма Вице-Канцлера к Хану, вручило еще Никифорову подробную общую инструкцию и несколько частных, не только относительно цели и способа ведения возлагаемых на него переговоров, но и относительно обращения с Ханом и главнейшими его сановниками ²⁴⁰.

Верящая грамота ничего кроме обычных выражений в себе не заключала; между прочим было указано лишь на то, чтобы впоследствии, в случае необходимости каких либо объяснений с русским правительством, Хан обращался к оренбургскому военному губернатору, как ближайшему к Хиве пограничному начальству. Затем на Никифорова было возложено: принять меры к предупреждению на будущее время возобновления несогласия Хивы с Россией и к обеспечению безопасности русских купцов. Эта общая мысль заключала в себе следующие частности: 1) уничтожение рабства и пленения [124] русских и обеспечение неприкосновенности их личности и имуществ в Хивинском ханстве; 2) ограничение незаконного влияния Хивы на кочевые племена, издревле вступившие в подданство России и 3) обеспечение русской торговли с Хивою и с соседними владениями. Затем Никифорову предписывалось в разговоре с хивинским Ханом уклоняться от определенного объяснения, до каких именно мест должны простираться владения России, ограничиваясь одним общим подтверждением о присяге, принесенной кочевыми народами на подданство России, но ему предоставлено было согласиться, чтобы, впредь до усмотрения, те племена, которые кочевали к югу от Сыр-Дарьи, Девлет-Гирея и Ново-Александровского укрепления, оставались в управлении хивинского Хана, с правом собирать с них зекат, но с тем, чтобы он отвечал за все их грабежи и разбои и по нашему требованию выдавал скрывающимся у них беглецов и мятежников. Кроме того Никифоров должен быль исходатайствовать: разрешение русским купцам свободно приезжать в Хиву и торговать во всех селениях и городах ханства, с ответственностью Хана за неприкосновенность лиц и имущества купцов; установление на привозимые русскими купцами и их приказчиками товары необременительных пошлин, которые бы взимались только один раз; допущение при оценке товаров, для взимания пошлин, участия русского чиновника; прекращение производившихся хивинцами в степи насильственных остановок караванов и уничтожение устроенных для того близ Сыр-Дарьи укреплений и, наконец, прекращение всех затруднений не только русским [125] караванам, но и азиятским вообще, если они идут в Россию или обратно.

Доводы, которые Никифоров должен был привести, чтобы убедить Хана в справедливости наших требований, заключались в указании тех преимуществ, которыми пользовались в России азиятцы перед прочими иностранными купцами и в ссылке на торговлю России с другими мусульманскими державами — Персией и Турцией, в которых взималось постоянно по три и по пяти процентов с ценности русских товаров, чего хотела добиться Россия и в Хиве, взамен прежних десяти процентов.

Затем Никифоров должен был обеспечить еще пребывание в Хиве постоянного русского агента, на что уже было выражено согласие самого Алла-Кула через посланца Атанияза. При благоприятном исходе переговоров предписывалось склонить Хана к составлению акта или трактата и только в крайнем случае удовольствоваться тем, чтобы все постановленные условия были помещены в письме. Хана на имя Государя.

В случае же дурного приема предложений, Никифоров должен был отстаивать их до последней крайности, а при несообразности действий хивинцев с достоинством его звания не приступать ни к чему до благоприятной перемены, при безнадежности же на последнюю, возвратиться безо всяких переговоров в Россию.

В заключение инструкции Никифорову было сказано, что главная цель его посылки была не столько приобретение вещественных выгод для России, сколько упрочение доверия к ней Хивы, и что во всей своей деятельности на месте [126] Никифоров должен был руководствоваться этою целью, как важнейшим условием для будущего политического влияния России на соседние с нею ханства Средней Азии ²⁴¹. В то же время Перовский возлагал на посла поручение собрать топографические и стратегические сведения о ханстве, и добиться признания восточного берега Каспийского моря до устья реки Гюргени принадлежащим России, а равно настаивал на составлении письменного акта.

3 мая 1841 года ²⁴³.

Передавая декларацию, Никифоров произнес грозную речь о том, что все кочующие племена, принявшие подданство России, — признаются подданными Государя Императора, а земли их кочевок достоянием Империи, что, будет ли Хива состоять в дружественных сношениях с Россией, или нет, но изложенные в декларации меры всегда будут приводимы в исполнение и что условия России предлагаются агентом его высокостепенству в последний раз. Затем Никифоров представил Хану проект мирного договора и потребовал, в случае несогласия на этот акт, дозволения ехать в Россию ²⁴⁴. Речь произвела неожиданное действие и Хан, пообещав исполнить [128] требования Никифорова, просил только пробыть в ханстве еще 25 дней, когда он вернется с охоты, на которую намеревался отправиться и приглашал даже и посла с собою. Но Никифоров по болезни воспользоваться этим не мог и остался дожидаться возвращения Хана. Между тем впечатление, произведенное речью Никифорова, уже рассеялось и Хан, вернувшись 9 октября с охоты, отказался исполнить требование посла. Тогда Никифоров решил возвратиться в Россию. Хан согласился исполнить только одну просьбу: оставить в Хиве русского агента, каковым и был признан Айтов, но изъявил при этом желание иметь и своих поверенных в Астрахани и Оренбурге, для защиты купцов по делам с таможнями, на притеснение которых он нередко жаловался. Однако как только Никифоров удалился 27 октября из Хивы, агенту было объявлено, что Хан не согласен на его пребывание в ханстве и его попросили отправиться обратно в Россию.

Таким образом посольство Никифорова не достигло никаких благоприятных результатов; доставлены были только некоторые новые и более подробные сведения о пути в Хиву и о самом ханстве.

Наши переговоры с Бухарою в то время тоже не отличались особенной успешностью.

[1841] Русское правительство домогалось освобождения русских пленных, понижения таможенных пошлин с русского купечества и кроме того освобождения захваченного бухарцами английского агента полковника Стоддарта, и добиться всего [129] этого было поручено миссии Бутенева ²⁴⁷. Коснувшись посылки Ковалевского, порядка отправления миссии Бутенева и того, что агент посылается в Бухару в исполнение ходатайства Эмира о присылке к нему чиновника для исследований по горной части, инструкция предписывала Бутеневу собрать положительные и достоверные сведения о ханстве Бухарском и о прилегающих к нему землях, и заключить с бухарским владельцем некоторые условия взаимных отношений его с Россиею. Чтобы придать более силы переговорам Бутенева с Насруллою признано было наиболее удобным дать агенту значение посланца, снабженного надлежащим полномочием от русского правительства; что касается горных разведок, то таковые возлагались на младшего офицера, сам же Бутенев должен был только распоряжаться ими, делая для этого разные поездки внутри Бухарского ханства. Инструкция начертывала между прочим самую обширную программу для сбора сведений о торговле с Бухарой, как непосредственной, так и [130] транзитной, и указывала на желательность представления соображений о возможном упрочении политического влияния России в Бухарском ханстве и развитии там русской торговли. Переходя затем к переговорам, инструкция предлагала Бутеневу склонить Эмира к принятию некоторых условий, сводившихся в общих чертах к прекращению вражды Бухары с Россией, отмене рабства русских, ответственности бухарского правительства за личную безопасность и сохранность имущества русских подданных, пребывающих в пределах Бухарского ханства, уменьшению пошлины с русских товаров и развитию русской торговли в пределах ханства.

Относительно лиц и собственности русских подданных в Бухарском ханстве министерство не ожидало, чтобы Бутенев встретил сопротивление; что же касается до уменьшения пошлин, то в возможности соглашения по этому предмету и само русское правительство уверено не было, хотя и указало агенту для убеждения Эмира сослаться на пример Персии и Турции, где с наших товаров взималась определенная договорами пошлина. Вообще же инструкцией было предложено «вести переговоры с достоинством, с приличной твердостью и с благоразумием». При согласии Эмира на предложенные условия предписывалось Бутеневу убедить его выдать акт по особо составленной форме, за собственной печатью или за печатями главнейших духовных и светских лиц Бухары с тем, чтобы агент оставил с этого акта точную копию Эмиру, сделав на ней надпись тех условий, на которые ему разрешено было согласиться от имени правительства. При [131] отказе Эмира в выдаче такого документа разрешалось удовольствоваться помещением постановленных условий в письме его к Государю при обратном отправлении агента в Россию. Наконец Бутенев обязывался еще исхлопотать у Эмира разрешение сначала хотя бы на временный приезд в Бухару русского чиновника с тем, чтобы впоследствии, при благоприятных обстоятельствах, заменить такового постоянным агентом и употребить старания на выручку могущих находиться в неволе у бухарцев русских подданных. При выгодных условиях Миссии назначалось пробыть в Бухаре около года и вернуться с караваном будущей весной, в случае же дурного приема агент должен был до крайности превозмочь затруднения и при безнадежности на более благоприятную перемену возвратиться безо всяких переговоров в Россию.

Кроме писем и приведенных инструкций Бутенев был снабжен еще особым предписанием от оренбургского военного губернатора, в котором Перовский определял состав, содержание, снаряжение и путь миссии, а равно дополнял и разъяснял некоторые из условий переговоров, изложенных в инструкции Министерства Иностранных Дел. Обращаясь затем к политическим поручениям миссии и повторяя вкратце вопросы, указанные инструкцией Министерства Иностранных Дел, Перовский предлагал настаивать до крайности на взимании не более двух с половиной процентов пошлины с действительной цены товаров, ввозимых русскими купцами; при переговорах о ежегодном приезде в Бухару нашего чиновника советовал действовать на гордость [132] и тщеславие Эмира, указав ему, что при всех независимых владельцах находятся такие лица. Относительно Стоддарта, на основании полученных известий об умерщвлении английского агента в Бухаре, Перовский предлагал Бутеневу, в случае если бы слух этот подтвердился, внушить Эмиру, чтобы он немедленно известил об этом происшествии особым письмом самого Государя или через Кушбеги — нашего Вице-Канцлера.

Миссия Бутенева, выступив вместе с миссией Никифорова из Оренбурга 3 мая 1841 года, дошла до Сыр-Дарьи ²⁵¹.

Таким образом ни одно наше требование не было исполнено и убедившись, что Эмир не желает входить с Россиею ни в какие соглашения, Бутенев выехал из Бухары 8 апреля 1842 года в Россию.

[1842] Однако Эмир отправил вслед за Бутеневым свое посольство с караул-беги Худояр Клычбаевым во главе, со свитою из 17 человек, которое прибыло в Оренбург четыре дня спустя после нашей миссии. Но посланец Эмира не был допущен в Петербург; ему было объявлено неудовольствие Государя за невнимание к требованиям [134] Бутенева и в заключение передано, «что одни уверения в преданности, не подтвержденные сообразными с оною действиями, недостаточны для внушения доверия к бухарскому правительству и что для снискания себе благорасположения Его Величества, Хан бухарский должен без промедления отпустить в Россию находящихся в Бухаре российских пленных и содержащихся там двух англичан: Стоддарта и Конноли ²⁵². Но последнее требование было уже неисполнимо, так как 17 июня 1842 года оба англичанина были всенародно казнены в Бухаре. Таким образом и миссию Бутенева постигла неудача. Результатами трудов этой миссии были геогностические и климатические заметки Бутенева, дневник Лемана, статистическое описание Бухарского ханства Ханыкова, и что всего важнее, обширные глазомерные съемки, давшие нам совершенно новые сведения о таких местностях, о которых мы имели довольно сбивчивые понятия. В общем же, по словам Ханыкова, «успех нашей миссии в Бухаре был решительно тот же, как и всех предыдущих, посланных туда со времен Бориса Годунова, т. е. мы привезли дружеские уверения со стороны бухарского Эмира и положительный отказ исполнить хотя одно из умеренных требований Государя Императора».

[1841-1842] Переговоры, начатые Никифоровым в Хиве, однако не могли быть оставлены уже по одному тому, что сам хивинский Хан повидимому желал их продолжения. Опасаясь, очевидно, явного разрыва с Россией, Алла-Кул отправил [135] вслед за Никифоровым своих посланцев Ваиз-Нияза и Ишбай-Бабаева с 16 человеками свиты ²⁵⁶.

[1842] В состав миссии вошли натуралист Базинер, чиновник пограничной комиссии Григорьев и два топографа офицера, с конвоем из 20 казаков под командой хорунжего Кипиченкова. Кроме грамоты от Высочайшего имени и письма Вице-Канцлера Данилевский был снабжен инструкциями Министерства Иностранных Дел, согласно коим он должен был стараться внушить Хану доверие к бескорыстным видам России и утвердить в Хиве наше нравственное влияние. Поэтому агенту предписывалось не затрагивать щекотливого вопроса о границах и настаивать только на понижении пошлин русских товаров до нормы в пять процентов с объявленной цены и лишь в крайнем случае, если бы к тому представился особо удобный случай, определить нашу границу с Хивою по реке Сыр-Дарье. северному берегу Аральского моря и северному Чинку до Каспийского моря. Кроме того Данилевский должен был добиться согласия Хана на принятие в Хиву нашего консула и на освобождение 1500 персидских невольников, о чем персидский Шах просил наше правительство.

1 августа 1842 года Данилевский выступил из Оренбурга и, направившись через Змбу и Усть-Урт западным берегом Аральского моря, [137] 91 (так в тесте. — OCR) октября прибыл в Хиву. Начатые переговоры с Ханом Алла Кулом были затем на время прекращены и вследствие смерти Хана окончены лишь при его преемнике Рахим Кули ²⁵⁸, утверждая, что возвращение его одного будет стоить в глазах персиян более, чем освобождение 5000 человек. Что же касается дел, имевших прямое отношение к России, то 27 декабря ханскою печатью был скреплен обязательный акт в редакции, предложенной Данилевским хивинскому правительству в самом начале переговоров.

Содержание этого акта было нижеследующее:

«Во имя всемогущего и милосердого Бога. От владетельного хорезмского шаха, высокостепенного Рахим Кули Хана, дан настоящий акт в том, что имея искреннее желание пребывать в постоянном мире и тесной дружбе с пресветлою и могущественною российской Империею, упрочивать приязненные с нею связи и соблюдать во всей строгости правила миролюбивых и добрых соседей, мы обязуемся за себя самих, за наших преемников и потомков и за все подвластные нам племена:

1) отныне впредь не предпринимать никаких явных, ни тайных враждебных действий против России;

2) не производить и не потворствовать грабежам, разбоям и захватам ни в степи, ни на Каспийском море, и в случае, если бы таковые грабежи произведены были подвластными Хиве племенами, то [138] предавать виновных немедленному наказанию, а ограбленное имущество возвращать по принадлежности;

3) не держать в неволе русских пленных и ответствовать за всякую безопасность и за сохранность имущества всякого российского подданного, могущего быть в хивинском владении;

4) в случае смерти в хивинских владениях российского подданного, отпускать в целости оставшееся после него имущество российскому пограничному начальству, для передачи его наследникам;

5) не допускать беглецам и мятежникам из российских подданных укрываться в хивинских владениях, но выдавать их российскому пограничному начальству;

6) с товаров, привозимых российскими купцами в хивинские владения, взимать пошлину единожды в год и не свыше пяти процентов с действительной цены оных;

7) с товаров, принадлежащих российским купцам и отправленных в Бухару или в другие азиатские владения через реку Сыр, или с привозимых сим путем обратно, никаких пошлин не брать;

8) не делать никаких препятствий караванной торговле азиятских владений с Российской Империей, взимая с них однако по закону зякет;

9) поступать вообще во всех случаях как подобает добрым соседям и искренним приятелям, дабы более и более упрочить дружественные связи с могущественной Российскою Империею.

В удостоверение чего мы утвердили сей акт нашею золотою печатью и вручили оный уполномоченному со стороны могущественной Российской Империи, высокородному подполковнику Данилевскому. Лан в 1258 г. гиджры, в месяце Мухарреме» ²⁵⁹.

На копии с акта, переданной Хану, была сделана Данилевским следующая надпись;

«Получив для доставления Его Императорскому Величеству великому Императору и Самодержцу [139] Всероссийскому вышезначащийся акт от высокостепенного владетеля хивинского Рахим Кули Хана, я на основании данного мне уполномочие, удостоверяю сим, что во взаимно постановленных в том акте условий, могущественная Российская держава:

1) предает совершенному забвению прежние неприязненные против нее действия хивинских владетелей;

2) отказывается от требования уплаты за разграбленные до сего времени караваны;

3) обещает совершенную безопасность и законное покровительство приезжающим в Россию хивинским подданным;

4) предоставляет в своих владениях хивинским торговцам все преимущества, коими пользуются купцы других азиятских владений.

Таковое делаемое мною удостоверение подтверждено будет письменно доблестным и высокомощным российским вице-канцлером от Высочайшего имени Его Императорского Величества Государя Императора и Самодержца Всероссийского. Точное же соблюдение со стороны высокостепенных хивинских владетелей поставленных в вышепрописанном акте условий будет обеспечено личностью и собственностью хивинских подданых, могущих находиться в Российской Империи. Дан в Хиве, декабря 29 дня, 1842 года» ²⁶⁰.

[1843] После обмена дипломатических документов в присутствии всех членов ханского совета и после прощальной аудиенции, которая состоялась 30 декабря, выступил Данилевский 31 декабря из Хивы и, следуя через Кунград и Ак-Булак, 11 февраля прибыл в Илецкую крепость, а оттуда отправился в Петербург. Здесь привезенный Данилевским обязательный акт удостоился Высочайшего одобрения, что и было подтверждено надписью Вице-Канцлера на [140] акте от 30 июня 1843 года. Подтвердительный акт этот был вручен нашим правительством сопровождавшему из Хивы миссию Данилевского хивинскому посланцу Мин Баши Мухаммед Эмину, который, будучи щедро одарен и снабжен богатыми подарками своему Хану и министрам, отбыл обратно в Хиву.

По всему можно было судить, что наши несогласия с Хивою закончились вполне благополучно и что России удалось добиться от Хивы весьма больших результатов. Но позднее выяснилось, что важнейшие выгоды от наших последних сношений с Хивинским ханством заключались во первых в расширении наших сведений по географии Средней Азии, благодаря трудам Данилевского и Базинера ²⁶¹, составленным ими по личным наблюдениям и по расспросным сведениям и во вторых во временном уничтожении торговли русскими невольниками, согласно обязательного акта.

Что же касается остальных пунктов этого акта, то они остались мертвою буквою. В 1843-1844 г.г. Хива уже покровительствовала известному степному мятежнику Кенисары Касимову; в 1845 году послала своих эмиссаров на реку Сыр-Дарью и сносилась с разбойником Исетом; в 1848 году шайки хивинцев грабили под самыми стенами вновь возведенного нами Раимского укрепления, а в 1858 году, когда наш агент полковник Игнатьев сослался на акт Данилевского, то получил ответ, что, несмотря на тщательные розыски, такого акта нигде не нашли и [141] содержания его не помнят. Таково было отношение в те времена хивинского правительства к договору с соседней великой державой.

После 1842 года Россия неоднократно пробовала войти с Хивою в дипломатические сношения, но результаты новых попыток ее в этом отношении были не особенно блестящи.

При преемнике Рахим-Кула-Мухаммед Эмине ²⁶⁵.

Кроме хивинцев наших киргизов начинали в то время забирать в руки и кокандцы и русское правительство сознало тогда всю необходимость принять меры к обеспечению киргизов от нового влияния. Когда в 1851 году Обручев представил правительству по этому поводу записку, то он вместе с занятием Ак-Мечети предлагал занять и Хиву, но эта мысль не была одобрена ни высшим правительством, ни Перовским, вновь сменившим Обручева ²⁶⁶.

[1852] Между тем и в 1849-1850 и в 1852 годах приезжали к нам посольства из Хивы. Из них сравнительно большее значение имело последнее. Целью его было удостовериться «с ведома ли Государя Императора производилась рекогносцировка и съемка местности за Сыр-Дарьею» ²⁶⁷. Но это, очевидно, был только предлог; главная же цель, вероятно, заключалась в желании разведать на месте о видах и [143] намерениях наших, вследствие вторжения в наши пределы грабительских кокандских шаек.

К тому же с последовавшим перед тем вторичным назначением оренбургским генерал-губернатором Перовского, Хан, как было известно, сильно беспокоился за свои владения, опасаясь нового похода, и Хива на этот раз присмирела. Когда, после занятия в 1853 году Перовским кокандского укрепления на Сыр-Дарье Ак-Мечети ²⁷⁰.

Все это не помешало однако обмену самых изысканных учтивостей между Россией и средне-азиятскими ханствами.

[1857] Так 20 июля 1857 года прибыл в Россию послом от хивинского Хана Сейид Мухаммеда Фазиль Ходжа Ислям Ходжин шейх-уль-ислам, а 10 августа в Орске появился бухарский посланец мирахур Мулладжан Ашурбаев, с 40 человеками свиты ²⁷².

Но еще прежде чем эти два посла успели прибыть в Петербург, высшим русским правительством было признано необходимым отправить посольство в Среднюю Азию. Сведения доставленные о ханствах русскими миссиями до 1842 года уже не могли удовлетворить современным потребностям России и притом в топографическом отношении они касались только ближайших к городам Хиве и Бухаре местностей, не говоря почти ничего об Аму-Дарье, весьма важной в торговом и политическом отношениях. Наконец, с 1853 года примкнув к реке Сыру линией своих фортов, Россия вошла в непосредственное соприкосновение с хивинским владением, а между тем у нас было слишком мало сведений о положении государств Средней Азии, об их взаимных отношениях, о территории Бухарского ханства и других владений, прилегающих к верховьям Аму. Кроми, того и стеснение [146] азиятцами торговли наших купцов непомерными пошлинами, решение вопроса о возможности доставлять товары наши по Аму-Дарье, задержка пленных и пр., невольно вынуждали Россию еще раз попытаться склонить владетелей средне-азиятских ханств к более умеренному и более полезному для них самих образу действий в отношении России.

Придя к такой мысли правительство наше тем скорее решилось привести ее в исполнение, что получило словесные заявления хивинского посла и просьбу Эмира о желании видеть у себя нашего агента.

[1858] Таким образом как бы в ответ на хивинское и бухарское посольства 1857 года летом следующего 1858 года отправлена была в Хиву с поручением проехать оттуда в Бухару миссия под начальством флигель-адъютанта полковника Игнатьева ²⁷³. Отправляя Игнатьева в ханства, русское правительство поручило ему собрать по возможности более топографических сведений, не только о Хиве и Бухаре, но и о киргизской степи, съемку которой приказано было проверить. Вместе с тем ему было предписано вести во время похода топографический журнал, составлять географическое и статистическое описание пройденных стран, собрать сведения о старом русле Аму в Каспийское море, о туркменах, их военных силах и отношениях к соседям, о дорогах, [147] пролетающих из ханств в соседние с ними азиятские страны, о военных силах ханств и соседних с ними владений, в особенности же изучить во всех отношениях реку Аму-Дарью. Для большей безопасности послу предоставлены были сухопутные и морские силы: многочисленный конвой казаков и два парохода, под начальством капитана I-го ранга Бутакова, который получил приказание пройти из Аральского моря в Аму-Дарью и в случае надобности оказать поддержку посольству. Кроме того при посольстве находился командированный Академией Наук ориенталист Лерх, которому за время пребывания в Средней Азии удалось собрать некоторое число восточных рукописей и монет.

Миссия выступила из Оренбурга 15 мая и прибыла в Хиву 16 июля. Находясь еще в пути в Среднюю Азию, сам Игнатьев уже не рассчитывал на особую успешность своих будущих переговоров с хивинским и бухарским правительствами и высказывал между прочим сомнение, «чтобы бухарский и хивинский Ханы согласились на присутствие в Бухаре и в Хиве наших торговых агентов; но может быть, писал Игнатьев Директору Азиятского Департамента Министерства Иностранных Дел 24 мая 1858 года, что, соглашаясь на наши требования, они положат условия, чтобы во время ярмарки находились такие же агенты из их ханств. Я полагаю, что, первое было бы для нас небезвыгодно, и что не только следовало бы включить в обязательные акты дозволение на пребывание в Оренбурге бухарских и хивинских агентов, но даже намерен во время переговоров об учреждении наших [148] агенств в ханствах намекнуть Ханам, что в случае принятия наших требований будет соблюдена взаимность и с нашей стороны, а также постараюсь выставить им ту пользу, которую им могут принести постоянные представители в Оренбурге» ²⁷⁵.

Предчувствие не обмануло Игнатьева. Количество военных сил, с которыми прибыло посольство в Хиву, не могло не показаться хивинским властям подозрительным и оно то и было главною причиною той неудачи, которую испытал посол при ведении дипломатических переговоров. Вначале Хан позволил было пройти двум судам в Аму-Дарью, но потом стал требовать удаления их. Несмотря на то пароходы все таки проникли до Кунграда, но благодаря лишь энергичной настойчивости Бутакова; идти же далее он не мог, потому что правитель Кунграда не допустил дальнейшего движения вверх по реке. Действовать же силою было опасно, так как миссия находилась в то время уже в Хиве и всякий неосторожный поступок мог ей сильно повредить, и флотилия спустя некоторое время удалилась на Сыр-Дарью. [149]

Недоверие, выказанное Ханом при вступлении миссии Игнатьева в его владения, имело полное оправдание с его стороны. Сейид Мухаммед только что вступил в управление ханством и не успел еще усмирить враждебные ему партии, среди которых одна (партия туркмен, с своим ханом во главе) вела с Сейид Мухаммедом открытую борьбу. Опасался же Сейид Мухаммед того, как бы русские не соединились с туркменами и не овладели бы ханством. Вместе с тем промеры реки, производимые Бутаковым, сильно беспокоили Хана, так как он понимал, что, исследовав реку, русские приобретали новый удобный путь в Хиву в случае, если бы вздумали предпринять новый поход на нее. Все это, вместе взятое, отозвалось самым неблагоприятным образом на попытке Игнатьева заключить с Ханом письменный договор и добиться определенного ответа на требования, предъявленные им по поручению русского правительства Хану 2 августа 1858 года.

Обязательный акт, который Игнатьев предложил Хану на подписание был следующего содержания:

«Во имя всемогущего и милосердого Бога.

От владетельного хорезмского шаха, высокостепенного Сеид Магомед Богадур Хана, дан настоящий акт в том, что имея искреннее желание пребывать в постоянном мире и тесной дружбе с пресветлою и могущественной Российской Империей, упрочивать приязненные с нею связи и соблюдать во всей строгости правила миролюбивых и добрых соседей, мы обязуемся за себя самих, за наших преемников и потомков и за все подвластные нам племена: [150]

1) отныне впредь не предпринимать никаких явных, ни тайных враждебных действий против России и не возбуждать ближайшие к хивинским владениям туркменские, киргизские и каракалпакские рода к неприязни с Россией и взаимной вражде друг с другом;

2) не потворствовать никаким грабежам, захватам, содержанию в плену русских подданных, и, в случае если бы подвластные Хиве племена произвели таковые действия, предавать виновных немедленному наказанию, а ограбленное имущество передавать русским властям для возвращения законному владельцу;

3) ответствовать за личную безопасность и за сохранность имущества всякого российского подданного, находящегося в хивинских владениях; не делать русским подданным никаких насилий и притеснений, а также и караванам, идущим в Россию и из России, в случае же смерти русского подданного во время бытности в хивинском ханстве отпускать в целости оставшееся после смерти имущество для передачи законным его наследникам;

4) дозволить российским судам свободное плавание по реке Аму-Дарье;

5) для наблюдения за ходом торговли и заведывания делами русских подданных дозволить постоянное пребывание в Хиве русского торгового агента (караван-баши);

6) с товаров, привозимых российскими купцами в хивинские владения, установить постоянную пошлину, не свыше двух с половиной процентов с действительной ценности товара, т. е. сообразно с продажными ценами, и взимать эту пошлину единожды, при ввозе товаров, производя оценку оных безобидно для русских торговцев.

В удостоверение вышеизложенного утвердили мы сей акт нашею золотою печатью и вручили оный уполномоченному со стороны могущественной Российской Империи, высокородному полковнику Игнатьеву, флигель-адъютанту Его Императорского Величества. Дан в городе Хиве 12.. году эгиры, месяца.. дня».

На копии этого обязательного акта Игнатьев должен был сделать надпись: [151]

«Получив для доставления Его Императорскому Величеству, Великому Государю и Самодержцу Всероссийскому вышеозначенный акт от высокостепенного владетеля хивинского Сеид Магомед Богадур Хана, я, на основании данного мне уполномочие, удостоверяю сим, что во взаимство постановленных в том акте условий, могущественная Российская держава:

1) предает совершенному забвению прежние нарушения данных хивинским правительством торжественных обещаний и отступления от заключенных до сего между хивинскими владетелями и Российскою Империей дружественных актов;

2) предает забвению неприязненные подстрекательства туркменских и киргизских племен подданных России к междоусобной вражде, и в знак особенного благорасположения к Хану и желания утверждения тесной с ним дружбы, соглашается не требовать на этот раз удовлетворения за незаконное отправление фирманов к подданным России киргизским племенам, за делаемые киргизам враждебные видам русского правительства наущения и за покровительство, оказанное в хивинских владениях преступникам нашим;

3) отказывается, в случае исполнения принятых ныне Хивой обязательств, от требования удовлетворения русских купцов за разграбленные до сего времени караваны и нанесенный ущерб нашей торговле;

4) предоставляет в своих владениях хивинским торговцам все преимущества, коими пользуются купцы других азиятских народов;

5) в доказательство милостивого расположения Государя Императора к хивинскому Хану, разрешает подданным хивинским, женившимся в России на мусульманках и прижившим от них детей, вывезти на родину жен и детей своих, буде сии жены и дети, ежели взрослые, на то согласятся;

6) соглашается дозволить пребывание в Оренбурге для наблюдения за ходом торговли постоянного хивинского торгового агента (караван-баши);

7) соглашается допустить сбор пошлины с товаров, которые будут провозиться на русских судах по реке Аму мимо хивинских владений, по два [152] с половиной процента с действительной ценности оных, с тем, чтобы пошлина эта взимаема была на одном только назначенном пункте при возвращении судов из Бухарии в Аральское море и чтобы при этом судам не было делаемо никакой задержки; с товаров же, разгружаемых в хивинских владениях с судов, предоставляет взимать по пяти процентов.

Таковое делаемое мною удостоверение подтверждено будет письменно доблестным и высокомощным Российским министром иностранных дел от Высочайшего имени Его Императорского Величества Государя Императора Самодержца Всероссийского» ²⁷⁶.

С одной стороны хивинское правительство непринятием русских предложений боялось навлечь на себя гнев России, с другой же за согласие на них, в особенности на плавание по реке Аму, опасалось ответственности перед Эмиром бухарским, который через своих посланцев не раз уже указывал Хану на всю нежелательность допуска русских судов на эту реку. Поэтому, соглашаясь на все пункты предложенного Игнатьевым акта, хивинцы и слышать не хотели о принятии параграфа четвертого и утверждение его, во всяком случае, обусловливали предварительным согласием Эмира бухарского. Принятию требования относительно свободного плавания по Аму-Дарье противодействовали и хивинские торговцы, так как они были убеждены, что при перевозке товаров на судах, вся торговля непременно перейдет в руки русских купцов. Этого они очень боялись и разубедить их в этом не могли самые положительные доводы Игнатьева. Переговоры с хивинцами тянулись, результатов каких либо добиться не удавалось, а [153] потому, убедившись в бесплодности дальнейшего своего пребывания в ханстве, Игнатьев решил выступить 28-го августа из Хивы и отправиться в дальнейший путь — в Бухару.

Донося об этом в Петербург и сообщая вместе с тем, что хивинцы собирались назначить в Россию посла, с объяснением своих требований, Игнатьев просил Министерство Иностранных Дел не допускать посла далее Оренбурга и объявить ему, что ни одно хивинское посольство не будет принято Государем пока хивинский Хан письменно не согласится на все предъявленные ему русским правительством условия.

Затруднения, которые пришлось испытать Игнатьеву в Хиве, произвели весьма тяжелое впечатление в русских правительственных сферах и не остались без последствия. Так, на основании первых же донесений из Хивы о тягостном положении миссии Игнатьева, нами было сделано распоряжение о задержании, впредь до выхода из ханства миссии, хивинских караванов в Оренбурге, затем были приняты еще некоторые меры, вскоре впрочем, в виду выезда Игнатьева из Хивы, отмененные.

Выступив 31 августа из Хивы, Игнатьев 22 сентября прибыл в Бухару. В виду отсутствия Эмира, находившегося на театре войны с кокандцами, русские требования были предъявлены Игнатьевым главному визирю для донесения их Эмиру. Требования эти заключались в уменьшении пошлины, правильной оценке товаров, свободном плавании русских судов по Аму-Дарье, в отводе особого караван-сарая для русских купцов, допуске временного торгового агента в Бухаре и освобождении [154] русских пленных. 11 октября Эмир возвратился из своего похода и в тот же день, приняв Игнатьева и чинов миссии, изъявил свое полное согласие на все русские предложения и тогда же приказал начать сдачу в миссию русских пленных с их семействами, даже принявших ислам. Таковых пленных миссией было вывезено 11 человек.

Добившись таким образом полного удовлетворения бухарцами всех русских требований и проведя затем еще некоторое время в ханстве, Игнатьев выступил 31 октября из Бухары, сопровождаемый вновь назначенным в Россию бухарским послом Токсабой Наджм-эд- Дин Ходжей ²⁷⁷ и 6 декабря прибыл в Оренбург.

Что же дало России семимесячное путешествие Игнатьева в Среднюю Азию? Не говоря о том, что миссия эта в научном отношении обогатила наши сведения исследованиями устьев Аму-Дарьи и юго-восточного берега Аральского моря, она удостоверилась в возможности летнего движения на Хиву, по направлению, избранному Перовским, произвела обширную съемку и собрала топографические и политические сведения в крае, освободила русских пленных и настояла в Бухарском ханстве на своих требованиях, не дав со своей стороны никакого обещания, ни обязательства, и предоставив Императорскому правительству полную свободу дальнейших решений и действий. Главнейший же результат посылки Игнатьева в Среднюю Азию заключался в том, что русское правительство узнало наконец настоящую цену [155] наших дипломатических сношений с средне-азиятскими ханствами, где договоры, заключенные одним Ханом, не только не считались для другого Хана обязательными, но даже и не сохранялись. Такой опыт должен был, наконец, произвести в России совершенный переворот в способе сношений с средне-азиятскими ханствами, которых соблюдать законные русские требования можно было, как казалось, заставить только силою оружия, а не приложением лишь печати к договору, который в глазах средне-азиятцев в то время, очевидно, не имел ни малейшего значения.

[Кокандское ханство.] Прежде чем коснуться дальнейших сношений России с Бухарским и Хивинским ханствами необходимо остановиться несколько на ханстве Кокандском, которое сыграло не маловажную роль в последующей судьбе Бухары и Хивы. Как известно, ханство это образовалось в Ферганской долине в самом начале девятнадцатого столетия.

Первому же кокандскому беку, принявшему титул Хана, Алим-Хану, удалось подчинить своей власти, кроме Ферганской долины, Ташкент и почти все течение Сыр-Дарьи до Аральского моря. Сношения ханства, как самостоятельной единицы, с Россией относятся к самому началу существования Кокандского ханства, т. е. к первым годам XIX века.

[1812] Известно, что в 1812 году возвращались из России кокандские посланники, которые по дороге в Коканд остановились в Петропавловском укреплении. При этом один из посланников скончался от болезни в [156] сказанной крепости, другой же пал жертвою ревности от руки сосланного на поселение русского солдата. Эти обстоятельства побудили местное военное начальство поднять вопрос об отправлении в Коканд посольства, которое изложило бы на месте все подробности печального происшествия с кокандскими посланниками. Мая 1813 года к кокандскому владетелю был отправлен с Высочайшею Государя Императора грамотою и подарками отдельного сибирского корпуса переводчик Филипп Назаров, который должен был следовать под особым прикрытием отряда казаков с нарочно посланным в Коканд для открытия торгового тракта купеческим караваном, состоявшим из 100 верблюдов. Из оставленных Назаровым «Записок о некоторых народах и землях средней части Азии» мы узнаем некоторые подробности о его пребывании в Кокандском ханстве вплоть до его возвращения в Петропавловское укрепление ²⁷⁸, которое состоялось 15 Октября 1814 года.

До Назарова кокандские владения и в частности Ташкент был дважды посещаемы русскими — в 1739 году Миллером и Кушелевым, и в 1800 году горными чиновниками Бурнашевым и Поспеловым, которые были посланы русским правительством по просьбе еще самостоятельного в то время ташкентского владетеля с поручением «удовлетворить настояние тамошнего владетеля в рассуждении открытых близ Ташкента рудных приисков». [157]

Сведения, сообщенные Миллером о его путешествии вошли в примечания к «Оренбургской истории» Рычкова, заметка же о поездке Поспелова и Бурнашева в Ташкент издана с примечаниями Ханыковым в Вестнике Императорского Русского Географического Общества ²⁷⁹.

[1830] Значительно позднее Назарова, а именно в 1830 году, Коканд посетил хорунжий Потанин, который сопровождал кокандское посольство, возвращавшееся из России на родину и который в свою очередь составил описание ханства ²⁸⁰.

Следя за историческим развитием Кокандского ханства по имеющимся в нашем распоряжении источникам, мы наблюдаем, что кокандцами в довольно короткий срок был возведен ряд укреплений вдоль северного склона Александровского хребта, между реками Талас и Чу, причем начальниками этих крепостей взимались подати и с кочевого населения соседних степей, т. е. кара-киргизов и киргиз-кайсаков. Это привело к тому, что русские при дальнейшем движении как на Сыр-Дарье, так и в Семиречье, должны были придти в столкновение с кокандцами. Примирить русские и кокандские притязания на киргизские степи представлялось невозможным, а потому русскому правительству оставалось либо совершенно отказаться от власти над степями, либо вытеснить оттуда кокандцев. Внутренние раздоры [158] в ханстве, вызванные борьбой между престолом и узбекской аристократией, и нашествия на Кокандское ханство войск Эмира бухарского, пользовавшегося этими междоусобиями для своих целей, убедили местные военные русские власти в необходимости присоединения ханства. В 1853 году, как мы видели выше ²⁸².

Таким образом начался расцвет русской завоевательной политики в Средней Азии, которой, по разным соображениям, придется коснуться здесь лишь в самых общих чертах.

[1865] Во время русских военных действий против Коканда Черняев захотел воспользоваться враждебными отношениями между кокандским [159] Ханом и бухарским Эмиром Музаффар-Эд-Дином ²⁸³ и предложил Эмиру занять южную часть ханства, тогда как русские должны были занять северную. Давно пользовавшийся неурядицами в Коканде для своих целей Эмир, которому незадолго перед тем удалось на короткое время овладеть Кокандом, считал все ханство своею собственностью, а потому он отнесся к предложениям Черняева крайне скептически. Вместе с тем, видя успех русских войск и опасаясь захвата Россией большинства кокандских земель, бухарский Эмир решил в 1865 году укрепиться в кокандском городе Ташкенте. Но мысль эту привести в исполнение ему не удалось, так как русские войска предупредили его и взяли 15 июня город с боя штурмом. После взятия Ташкента русские владения пришли в непосредственное соприкосновение с владениями Эмира. В виду того, что ни Эмиру, ни Черняеву не было достаточно ясно, какие города должны были относиться к Бухарскому и какие к Кокандскому ханству, и вследствие того, что Эмир отказался мирно разрешить вопрос о границе и о торговых сношениях между Россией и Бухарой, произошел разрыв с Эмиром, повлекший за собою в 1866 году вооруженную борьбу. Вместе с тем бухарцы не только начали тревожить пограничную линию России, но их шайки стали даже, переправляясь через Сыр-Дарью, подходить к стенам Ташкента, на который Эмир бухарский в свою очередь предъявил притязания, считая его входившим в прежнее время в состав Бухарского ханства. Желая [160] прекратить эти набеги и придти к какому либо соглашению с бухарским Эмиром, генерал Черняев, с целью выяснения взаимных отношений, отправил в Бухару особое посольство, в которое вошли надворный советник Струве, гвардии штаб-ротмистр Глуховской, корпуса топографов прапорщик Колесников и горный инженер подполковник Татаринов. Но Эмир Музаффар-Эд-Дин слишком верил в свои силы и непобедимость бухарских войск, а потому, вопреки международных правил, задержал русское посольство. Необходимость поддержать престиж России и понудить Эмира освободить посольство вынудила генерала Черняева письменно требовать его освобождения, а когда это исполнено не было, то предпринята была зимняя экспедиция в бухарские владения.

[1866] Переправившись через Сыр-Дарью в январе 1866 года, отряд двинулся по направлению к бухарской крепости Джизаку, почти одновременно построив на реке Сыр-Дарье русскую крепость Чиназ. Вскоре вместо генерала Черняева, отозванного из Туркестана, в должность командующего войсками области вступил генерал Романовский, продолжавший движение отряда, которое имело результатом взятие русскими недавно занятой бухарцами крепости Ходжент, принадлежавшей кокандскому Хану, с которым незадолго перед тем были восстановлены мирные отношения, хотя окончательное заключение мирного договора последовало лишь в 1868 году. Затем Романовскому удалось разбить бухарские войска и взять принадлежащие Эмиру города Ура-Тюпе и Джизак. Утверждением русских войск в этих трех важных стратегических пунктах и [161] закончились военные действия на бухарской территории в этом году. В 1867 году открылись вновь наши военные действия против Бухары и после занятия отрядом полковника Абрамова бухарского укрепления Яни-Курган были начаты переговоры с бухарским Эмиром, опять не приведшие ни к каким результатам.

В том же году из завоеванных средне-азиятских областей было образовано особое туркестанское генерал-губернаторство, одинаково независимое от Оренбурга и от Сибири, с главным городом Ташкентом.

[1868] Тем временем, хотя со стороны Эмира постоянно получались письма с заверениями о желании жить с русскими в мире, упорно стали ходить слухи о том, что Эмир собирает войска в Самарканде с целью сделать неожиданное нападение на русские отряды. Вступивший в управление краем генерал фон-Кауфман, желая предупредить это нападение, сформировал весною 1868 года новый отряд и двинулся с ним к Самарканду, где 1 мая произошел бой с бухарскими войсками, в котором бухарцы потерпели полное поражение, а 2 мая Самарканд отворил ворота и был занят русским отрядом, продолжавшим свое движение за отступившей бухарской армией, причем 18 мая была взята бухарская крепость Катта-Курган.

Между тем бухарский Эмир усиленно собирал новые войска, но, несмотря на проявленную большую стойкость, бухарская армия вновь потерпела поражение под Зерабулаком. Испуганный потерею армии и начавшимся мятежом в пользу наследника бухарского престола Абдул-Мелик Хана, бухарский Эмир поспешно [162] заключил с Россиею мир, подтвержденный особым мирным договором, по которому вся завоеванная русскими войсками часть бухарского ханства до Зерабулака с городами Ходжентом, Ура-Тюбе, Джизаком, Самаркандом и Катта-Курганом были присоединены к России и образовали новый Зарафшанский округ (ныне Самаркандская область).

Этим мирным договором с Россией Бухара обязывалась: 1) уплатить контрибуцию в 500.000 рублей; 2) предоставить русским подданным свободную торговлю в ханстве, принимая на себя их защиту; 3) разрешить русским торговым людям учреждение торговых агентств во всех пунктах ханства; 4) взимать пошлину с ввозимых русских товаров в размере одной сороковой их стоимости, что составит два с половиной процента; и 5) предоставить русским купцам свободный проезд через земли ханства в соседние государства ²⁸⁴.

Каково же было отношение Хивы ко всему происходившему в Бухарском и Кокандском ханствах? Повидимому, Хива совершенно равнодушно относилась к русским успехам на Сыр-Дарье и оставалась с Россией в наружной дружбе, причину чему нужно искать в тех выгодах, которые она имела оттого, что вся русская торговля с Бухарою по случаю военных действий на Сыр-Дарье шла через хивинские владения. Когда же в 1866 году, с падением Джизака, прямой торговый путь с Бухарою был снова восстановлен и ханская казна лишилась получаемых ею выгод, [163] хивинский Хан сразу изменил свои отношения и открыто заявил себя врагом России. Снова начались со стороны Хивы набеги на русские границы, разграбление русских караванов и захват русских пленных для обращения их в рабство.

Подобное отношение Хивы было для русского правительства весьма нежелательно, так как с приобретением значительных земель по Сыр-Дарье, с падением Ташкента и Самарканда и с образованием из вновь покоренных земель нового туркестанского округа, приводилось заботиться о безопасности его сообщений с внутреннею Россией, а следовательно и об обеспечении границ от беспокойного соседа.

Вслед за образованием туркестанского генерал-губернаторства, началось упорядочение наших дел в оренбургской степи. Для киргизов было выработано новое положение по их управлению, которое и вводилось в степи настойчивыми распоряжениями русской власти, причем правильное и спокойное решение этого вопроса встретило затруднения благодаря соседству Хивы. Все недовольные новым положением киргизы находили там деятельную поддержку. Хан охотно принимал русских беглецов киргизов и вообще способствовал волнениям в степи. Таким образом и с этой стороны Хива являлась помехою мирным культурным начинаниям России и поэтому вопрос об упорядочении отношений к ней со стороны русского правительства приобрел первенствующее значение.

[1869] С занятием в 1869 году Красноводского залива русские владения окружили Хиву с трех сторон. Ханство теперь соприкасалось с тремя [164] округами, — кавказским с запада, оренбургским с севера и туркестанским с востока. Казалось бы, хивинцы могли понять, что их безнаказанности скоро должен быть положен конец; но в Хиве, повидимому, этого не сознавали и по прежнему не прекращали своих неприязненных действий.

[1872] Выше было указано, что постоянные набеги на русские пределы, сопровождаемые захватом русских пленных, сделали из Хивы главный рынок для торговли последними. Неоднократные требования туркестанского генерал-губернатора Кауфмана о прекращении в Хиве торга русскими людьми не достигали цели, так как на все требования освободить наших пленных, воспретить набеги в наши пределы и не вмешиваться в дела наших киргизов Хан или не отвечал ничего, или отвечал генералу Кауфману дерзкими письмами. Когда в Хиву был отправлен киргиз Заир Турлубеков для переговоров об освобождении русских пленных, Хан отпустил с ним несколько человек и отправил своего посла. Но посол этот, аталык Ир Назар, прибыв в Оренбург 23 апреля 1872 года, получил извещение от русских властей, что он не будет пропущен в Петербург, пока Хан не исполнит наших требований, заключавшихся, во первых, в освобождении всех русских, находившихся в неволе в Хиве, и, во вторых, в даче удовлетворительных объяснений туркестанскому генерал-губернатору по полученным от него Ханом письмам. Условия эти были однако Сейид Мухаммед Рахимом ²⁸⁵ отклонены, [165] после чего у России явилась необходимость силою принудить Хана выполнить все законные требования, для чего в 1872 году решено было предпринять военный поход в Хиву, и на бывшем в Петербурге, под председательством наместника Кавказа Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича, совещании генерал-губернаторов оренбургского и туркестанского был выработан план этого похода. Решено было весною 1873 года двинуть в Хиву войска с трех сторон: со стороны кавказского, оренбургского и туркестанского округов, причем общее руководство всеми этими войсками было возложено по Высочайшему повелению на генерал-адъютанта фон-Кауфмана.

[1873] После надлежащих приготовлений отряды трех округов двинулись весною 1873 года к Хиве и, соединившись под Хивою 29 мая того же года, заняли ее. Хивинский Хан Сейид Мухаммед Рахим Бехадур, по договору, заключенному 12 августа 1873 года ²⁸⁶, признал себя «покорным слугою» Императора Всероссийского и ханство с этих пор совершенно потеряло свою полную независимость. С занятием Хивы оно однако не было присоединено окончательно к России, как одна из ее составных частей. По договору за Ханом осталась по прежнему верховная власть в ханстве, к России же отошло все правое побережье Аму-Дарьи, составившее нынешний Аму-Дарьинский отдел.

[1873] Лишенный, по договору, права вести, помимо русской власти, какие бы то ни было внешние сношения, Хан был отчасти стеснен и в [166] делах своего внутреннего управления, так как должен был при разрешении некоторых вопросов сообразоваться с пожеланиями русской власти в Средней Азии, исполнение распоряжений которой для Хана сделалось обязательным. Ближайший надзор за порядком и спокойствием в ханстве был возложен на начальника вновь образованного Аму-Дарьинского отдела, через которого Хан сносится и в настоящее время с туркестанским генерал-губернатором и получает все распоряжения свыше.

[1873] Воспользовавшись окончанием военных действий с Хивою, во время которых Эмир бухарский Музаффер-Эд-Дин оказывал России деятельную поддержку, в смысле доставки фуража и провианта, русское правительство заключило новый договор с Бухарою, в котором собственно новых статей в сравнении с договором 1868 года было немного: о присоединении к Бухаре пустыни от Хал-ата до Мешекли с правым берегом Аму, о свободном плавании русских судов, с правом устраивать пристани на бухарском берегу, о постоянных дипломатических агентах в Бухаре и Ташкенте взаимно, о выдаче преступников и об уничтожении торга невольниками ²⁸⁷.

Таким образом в 1873 году разрешился наконец вопрос с Бухарским и Хивинским ханствами ²⁸⁸.

Необходимо, однако, сказать несколько слов и о судьбе Кокандского ханства. [167]

[1875] Во время вооруженных столкновений с Бухарою русскими был предпринят в шестидесятых годах ряд военных действий и против Кокандского ханства, Хан которого, Худояр, после падения Ташкента и занятия нами в 1866 году Ходжента оказался вынужденным принять предложенный ему в 1868 году генералом фон-Кауфманом торговый договор. В силу этого договора русские в Кокандском ханстве и кокандцы в русских владениях приобретали право свободного пребывания и проезда, устройства караван-сараев, содержания торговых агентов (караван-баши), пошлины же с товаров могли быть взимаемы в размере не более двух с половиной процентов стоимости товаров. В 1875 году в ханстве, в связи с внутренними неурядицами, была объявлена священная война и многочисленные шайки кокандцев, вторгнувшись в русские пределы, заняли верховья Заравшана и окрестности Ходжента. Это вызвало новые военные действия русских против кокандцев, закончившиеся договором с кокандским Ханом 22 сентября того же года. В силу этого договора новый Хан Наср-эд-Дин признавал себя слугою русского Царя, обязывался уплачивать ежегодную дань в 500 тысяч рублей и уступал все земли к северу от Нарына, из коих был образован Наманганский отдел. Но едва удалились русские, как в ханстве вновь вспыхнуло восстание, отразившееся в Наманганском отделе. Начальник его, знаменитый впоследствии М. Д. Скобелев, подавил восстание, но затем, в виду новых атак кокандцев на наши гарнизоны, Скобелев вынужден был открыть военные действия против Кокандского ханства и окончательно разгромил его. [168]

[1876] 19 февраля 1876 года состоялось Высочайшее повеление о присоединении всей территории Кокандского ханства и образовании из нее Ферганской области.

***

[Заключение.] Историческому обзору сношений России с Бухарою и Хивою специально за последний сорокалетний период и ознакомлению с современным положением этих ханств совершенно недостаточно уделить лишь несколько страниц. Вопрос этот в высшей степени интересен и серьезен и по этому поводу имеется такое количество материала, что разработке его пришлось бы посвятить быть может даже не один том. Поэтому настоящую работу приходится закончить описанием событий шестидесятых и семидесятых годов XIX века и договорами 1868 и 1873 годов, т. е. периодом, в который произошел наиболее крутой поворот в истории политики России в Средней Азии, а равно и во внешней и внутренней жизни средне-азиятских ханств.

Мы только что видели, что Кокандское ханство целиком вошло в состав Российской Империи, а Хивинское и Бухарское ханства уступили России большую или меньшую часть своих владений. Но не останавливаясь на территориальных приобретениях, которые Россия получила благодаря походам в Средне-азиятские ханства, здесь было бы уместным указать лишь на то, какие выгоды вообще дала Императорскому Правительству слава русского оружия в Туркестанском крае.

Оставляя в стороне Кокандское ханство, которого мы коснулись в своем изложении лишь [169] поверхностно и которое с половины семидесятых годов окончательно прекратило свое существование, можно остановиться на ханствах Бухарском и Хивинском. Когда то сильные, порою грозные, вполне самостоятельные, настойчивые в своих требованиях и дерзкие в своих отношениях к России ханства эти, почувствовав колоссальную силу Российской Империи, стали сразу крайне приниженными, ощущающими боязнь за самое свое существование и испытывающими страх перед вмешательством России в их внутренние дела, что и явилось главным сдерживающим началом в их дальнейших сношениях с Империей.

Отошли в вечность те времена, когда Бухара и Хива питали к нам вражду, когда они притесняли всякими способами наших подданных, захватывали их в полон и противились их выкупу, могли требовать с наших посланцев пошлины за допущение их к Хану на аудиенцию, отказывались признавать присланных нами лиц агентами русского правительства; мало того, — они позволяли себе держать наших посланцев на месте и в течение долгого срока не допускать их на аудиенцию к правителям, решались оффициально угрожать нашим посланцам казнью и обращением в рабство, наконец действительно дико расправлялись, по восточному, с русскими людьми, являвшимися в Среднюю Азию защищать русские интересы.

Славные времена доблестного Генерала Кауфмана, которому благодарное потомство в мае 1913 г. торжественно открыло памятник в Ташкенте, дали себя сильно почувствовать и заставили средне-азиятских властителей раз [170] навсегда измениться по отношению к благожелательной им мощной России.

Создавшаяся таким образом совершенно новая картина общего положения России в Средней Азии естественно должна была изменить в корне и характер сношений России с средне-азиятскими ханствами. Волею судьбы перестали ханства быть вполне самостоятельными — прекратились и чисто дипломатические сношения России с ними как с иностранными государствами. Вступили ханства в новый фазис известной подчиненности России-сношения Империи с ними стали носить характер сношений скорее внутренних, чем внешних.

Этим обстоятельством не замедлило воспользоваться русское правительство, поставившее себе задачею, путем широкого проведения в Бухаре и Хиве культурных начал русской гражданственности, по возможности укрепить и развить эти ханства, стоявшие значительно ниже России по своему культурному развитию. Достигнуть желанного можно было почти исключительно дружескими советами и влиянием на правителей ханств со стороны представителей русской власти в Средней Азии, что и составило задачу как учрежденного в 1885 году Политического Агентства в Бухаре, так и высшей власти Туркестанского края. Тяжелая по существу работа проведения где либо и каких бы то ни было реформ в данном случае в значительной степени осложнялась еще тем обстоятельством, что действовать все время надо было с большой осторожностью, так как приходилось поневоле считаться с религиозными и бытовыми особенностями ханств и всемерно избегать той крутой ломки векового строя жизни, которая [171] могла бы повлечь за собою совершенно нежелательные потрясения. Тем не менее усилиями лиц, коим была поручена защита русских интересов в Средней Азии, в сравнительно короткий срок достигнуто весьма многое. Вновь проведенные железные дороги на месте теснее связали ханства с Империей. Включение Бухары в русскую железно-дорожную сеть и таможенную черту, устройство поселений по линии железной дороги, урегулирование вопросов о чеканке теньги и продаже спиртных напитков, устройство почты, телеграфов, особых судов, банков, школ, больниц и проч. и проч., все это, потребовавшее целый ряд особых соглашений с Бухарой и Хивой, часть коих приводится полностью ниже в приложениях ²⁸⁹, в значительной мере изменила за последние двадцать пять лет облик средне-азиятских ханств и особенно Бухары.

Было бы большой погрешностью не коснуться здесь того положения, которое занимают в настоящее время правители Бухарского и Хивинского ханств. Для этого, казалось бы достаточно указать лишь на отношение русского правительства и Самого Верховного Вождя всей России к нынешним правителям Их Высочествам Сейид Алиму, Эмиру Бухарскому, и Сейид Асфендиар Бехадур Хану Хивинскому. Оба они состоят Свиты Его Императорского Величества Генерал-Маиорами, оба носят Высочайше дарованный им титул Высочества, оба весьма часто и очень щедро осыпаются Государем Императором Царскими милостями, в смысле получения ими наивысших русских знаков отличия и проч., оба они становятся теперь довольно [172] частыми желанными гостями Государя Императора. Все это сильно поднимает авторитет обоих правителей в глазах их подданных вообще и среди подчас неспокойных кочевых племен в частности. В свою очередь и Хан и, главным образом, Эмир стараются быть, по мере сил, полезными покровительствующей им России.

Вот то положение, которое Бухарское и Хивинское ханства занимают в настоящее время благодаря дружеским советам и плодотворной деятельности русского правительства, являющегося исполнителем Высочайших предначертаний Государя Императора, и таковы результаты, коих достигла Россия в своих сношениях с Бухарою и Хивою за последнее трехсотлетие, т. е. за время царствования Дома Романовых.

Комментарии

186. Вестник Имп. Русск. Геогр. Общ. 1858 г., ч. 22, стр. 87-116.

187. Григорьев. Пут. заметки, 90.

188. В Бухаре в 1785 г. утвердилась новая династия мангытов. С 1785 г. по 1800 г. правил ханством Мир Масум Шах Мурад, а с 1800 по 1826 г.г. Хайдер Тюря. Лэн-Пуль, 233.

189. Ханыков, 327. Залесов. Поход в Хиву Кап. Никифорова, 43. Залесов. Очерк дипломатических сношений России с Бухарой с 1835-1843 г.г. Военный сборник 1862 г., т 27, стр. 4. Веселовский. Хив. ханство, 291. Бартольд, 211.

190. У Логофета (11,164) ошибочно назван Швердовским.

191. По всей вероятности тот самый Бекчурин. который в 1781 году был командирован русским правительством в Бухару.

192. Ханыков, 328. Залесов. Очерк дипл. снош., 4. Веселовский. Хив. ханство, 284, пр. Логофет, II, 164.

193. Герман, 153. Ханыков, 328. Веселовский. Хив. ханство, 284 пр. Терентьев, I, 41, 42.

194. После Абуль-Гази ханством управлял Ильтезер (1804-1806 г.г.), а его сменил Мухаммед Рахим. Лэн-Пуль, 236.

195. Руссов, 393-397. Xаныков, 328. Залесов. Поход в Хиву, 43. Иванин, 36, 37. Галкин, 155-157. Костенко. Ср. Азия, 117, 118. Наши соседи, 71. Веселовский. Хив. ханство, 282-289, 310 пр. Захарьин. Зимний поход в Хиву 1839 г., 519, 520. Терентьев, I, 42. Бартольд, 225.

196. Галкин, 156.

197. Правил ханством с 1806 по 1825 г.г. Лэн-Пуль, 236.

198. Муравьев оставил после себя «Путешествие в Туркмению и Хиву в 1818-1820 г.г.», изданное в Москве в 1822 году. Книга эта, составленная, как по личным наблюдениям автора, так и по расспросным сведениям от туркмен и в самой Хиве от русских пленных, служит главным источником для изучения событий начала XIX столетия в Хиве.

199. Захарьин. Зимний поход в Хиву в 1839 году. Русский архив 1891 г., № 4.

200. Очевидно все тот же Мендияр Бекчурин, который в 1781 году был командирован русским правительством в Бухару, а в 1803 году состоял переводчиком в вооруженном караване Гавердовского.

201. Герман, 153. Ханыков, 328. Веселовский. Хив. ханство, 284, пр. Захарьин, 519. Терентьев, I, 42.

202. Стр. 225.

203. Герман, 153.

204. Захарьин, 517.

205. Руссов, 400. Ханыков, 328. Завьялов, № 22. Залесов. Оч. дипл. снош. 4. Иванин, 39. Веселовский. Хив. ханство, 279. Терентьев, I, 77. Логофет, II. 164. Бартольд, 222.

206. Voyage d’Orenbourg a Boukhara fait en 1820 par M. le Baron de Meyendorff. Paris, 1826. «Naturwissenschaftliche Reise durch die Kirgisensteppe nach Chiwa» von Th. Basiner (Beitrage zur Kenntniss des Russischen Reiches, t. XV).

207. Веселовский. Хив. ханство, 310, пр.

208. Стр. 96-97.

209. Ханыков, 329. Залесов. Поход в Хиву Кап. Никифорова, 43. Оч. дипл. снош., 4. Иванин, 39. Наши соседи, 72, 73. Веселовский. Хив. ханство, 291, 292, Терентьев, I, 98, 99. Логофет, II, 164.

210. Впоследствии граф, фельдмаршал и наместник царства польского.

211. Ханыков, 329. Иванин, 40. Наши соседи, 74. Веселовский. Хив. ханство, 303, 304. Терентьев, I, 78, 99, 100. Бартольд, 211, 212.

212. Гельмерсен. Хива в нынешнем своем состоянии. «Отечественные записки». 1840 г.г. VIII. стр. 107.

213. Гиршфельд и Галкин, I. 17.

214. Веселовский. Хив. ханство, 309-311. Терентьев, I, 106.

215. Иванин, 44.

216. Веселовский. Хив. ханство, 310, 311.

217. Бухарою после Хайдер Тюри правили Хусейн (1826 г.), Омар (1826-1827) и Насрулла (1827-1860). Лэн-Пуль, 233.

218. Впоследствии драгоман в Азиятском Департаменте Министерства Иностранных Дел и Начальник Учебного Отделения Восточных языков. Завьялов, № 27.

219. Залесов. Оч. дипл. снош., 4. Терентьев, I, 107, 108. Логофет, II. 164.

220. Xаныков, 332. Завьялов, № 27. Залесов. Оч. дипл. снош., 4. Терентьев, I, 109. Логофет, II, 165. Бартольд. 243.

221. Залесов, Оч. дипл. снош., 7.

222. Руссов, 401. Костенко, Ср. Азия, 119. Наши соседи, 73. Веселовский. Хив. ханство, 311, 312. Гиршфельд и Галкин, ч. I, 17, 18. Терентьев, I, 110, 111.

223. Правил ханством с 1825 по 1842 г.г. Лэн-Пуль, 236.

224. Залесов, Пос. в Хиву Кап. Никифорова, 45.

225. Иванин, 57. Терентьев, I, 112.

226. Залесов. Оч. дипл. снош., 8. Иванин, 59.

227. Руссов, 401. Веселовский. Хив. ханство, 284, прим. 312. Терентьев, I, 113, 114.

228. Залесов, Оч. дипл. снош., 10.

229. Ханыков, 333. Бартольд, 223.

230. Руссов, 401. Иванин, кн. 3. стр. 3-71. Галкин, 157-161. Костенко, Ср. Азия, 123-125. Наши соседи, 74, 79-97. Веселовский. Хив. ханство, 313, 314. Захарьин, 520-598. Гиршфельд и Галкин, I, 18-20. Терентьев, I, 114-172. Бартольд, 225-226.

231. Наши соседи, 90.

232. Наши соседи, 83, 84.

233. Наши соседи, 87.

234. Терентьев, I, 161.

235. Терентьев, I, 161.

236. Залесов, Пох. в Хиву Кап. Никифорова, 46. Галкин, 171. Костенко. Ср. Азия, 125. Веселовский. Хив. ханство, 314, 315. Захарьин, 587. Терентьев, I, 174.

237. Залесов, Пох. в Хиву, 46. Терентьев, I, 174.

238. Залесов, Оч. дипл. снош. 11-13.

239. Содержание записок см. Залесов. Оч. дипл. снош. 39, 41.

240. Ханыков, 336, 337. Костенко. Ср. Азия, 126-128. Наши соседи, 97, 98. Веселовский. Хив. ханство. 316-320. Гиршфельд и Галкин, I, 20. Терентьев, I, 176-180. Бартольд, 226.

241. Залесов, Поход в Хиву, 52. Терентьев, I, 177, 178.

242. У Костенко (Средняя Азия, стр. 127) 30 Мая.

243. Залесов, Поход в Хиву, 73, 74. Веселовский. Хив. ханство, 318, пр. Терентьев, I 185.

244. Терентьев, I, 185.

245. Ханыков, 336, 337. Залесов. Оч. дипл. снош. 13-32. Наши соседи, 97. Веселовский, Хив. ханство, 316, 317. Терентьев, I, 196-198. Логофет, II, 165.

246. У Логофета (II, 165) миссия ошибочно отнесена к 1840 году.

247. Залесов. Оч. дипл. снош. стр. 13-15.

248. До Сыр-Дарьи сопровождал миссию съемочный отряд под начальством подполковника Бларенберга.

249. Правил ханством с 1827 по 1860 года. Лэн-Пуль, 233.

250. Во время пребывания миссии Бутенева в Бухаре туда явился еще и бежавший из Коканда капитан Конноли.

251. Терентьев, I, 196, 197.

252. Терентьев, I, 197, 198.

253. Залесов. Посольство в Хиву подп. Данилевского в 1842 году. (Военный Сборник 1866 г. № 5, стр. 41). В Россию приезжал якобы один почетный сановник Хивы Ваисвай Набиев.

254. Залесов. Посольство Данилевского, стр. 41-44. Наши соседи, 97. Терентьев, I, 189-190.

255. Наши соседи, 97. Веселовский. Хив. ханство, 320.

256. Данилевский. Описание хивинского ханства Зап. ИМП. Русск Геогр. Общ. Кн. V. 1851 г. стр. 62-159. Ханыков, 338. Зыков. Хивинские дела. Русское Слово 1862 г. Апрель стр. 1-23. Залесов. Посольство Данилевского. 41-45. Наши соседи, 98-101. Веселовский, Хив. ханство, 320, 323, 330, 331. Гиршфельд и Галкин, I, 20, 21, 25. Терентьев, I, 190-196. Бартольд, 226.

257. Правил ханством с 1842 по 1845 г. Лэн Пуль, 236.

258. Залесов. Посольство Данилевского.

259. Зыков, 14, 15. Наши соседи, 98, 99. Терентьев, I, 194, 195.

260. Зыков, 16. Наши соседи, 99, 100. Терентьев, I, 195.

261. Данилевский. Описание Хивинского ханства. Basiner. Naturwissenschaftliche Reise durch die Kirgisensteppe nach Chiwa.

262. Правил ханством с 1845 по 1855 г. Лэн-Пуль, 236.

263. Веселовский, Хив. ханство 334.

264. Веселовский, Хив. ханство, 334, 335. Терентьев, I, 193-211. Бартольд, 212.

265. Веселовский. Хив. ханство, 335. Бартольд, 212.

266. Веселовский. Хив ханство, 335. Терентьев, I, 211-213.

267. Галкин. Материалы, 162.

268. К Ак-Мечети, которая, по утверждению русских, была выстроена кокандцами на русской земле, русские войска, под начальством Бларамберга, безуспешно подступали еще в 1852 г. Бартольд, 214.

269. После Мухаммед Эмина Хивою правили Абдаллах (1855). Кутлуг Мурад (1855-1856) и затем Сейид Мухаммед (1856-1865). Лэн-Пуль, 236.

270. Галкин. Материалы, 162-163. Терентьев, I, 214-241.

271. Залесов. Посольство в Хиву и Бухару Полковника Игнатьева в 1858 году. Русский Вестник, т. 91. стр. 421. Килевейн. Отрывок из путешествия в Хиву и некоторые подробности о ханстве во время правления Сеид Мохаммед Хана 1856-1860 г.г. Этнографический Сборник, 1862 г. вып. 5. стр. 9. Галкин. Материалы, 163. Веселовский. Хив. ханство, 346. Прием послов, 21. Терентьев, I, 242.

272. Залесов. Посольство Игнатьева, 422.

273. Залесов. Посольство Игнатьева Русск. Вестник т. 91, стр. 421-461, т. 92, стр. 42-82. Килевейн, 1-8. Назаров. Воспоминания о степном походе в ханства Хиву и Бухару. Военный Сборник, 1864 г. кн. 4. стр. 375-390. Наши соседи, 100. Веселовский, Хив. ханство, 346-348. Терентьев, I, 242, 243. Бартольд, 224.

274. Залесов. Посольство Игнатьева, 457.

275. Залесов. Посольство Игнатьева, 459.

276. Залесов. Посольство Игнатьева, Русск. Вести, т. 92, 44-46.

277. Залесов. Посольство Игнатьева, 57. Веселовский, Прием послов, 21.

278. Назаров, Филипп. Записки о некоторых народах и землях средней части Азии. СПБ. 1821 г. Стр. 2, 3, 56-59 и 90. Бартольд, 227.

279. Ханыков. Поездка Поспелова и Бурнашева в Ташкент в 1800 году. Вестник ИМП. Русск. Геогр. Общ. 1851 г. ч. 1. кн. 1. стр. 44. Бартольд, 227.

280. Бартольд, 227.

281. Стр. 143.

282. Терентьев, I, 212-305. Бартольд, 213-215.

283. Правил ханством с 1860 по 1885 г. Лэн-Пуль, 233.

284. См. приложение 1.

285. Правил ханством с 1885 по 1910 г.

286. См. приложение 2.

287. См. приложение 3.

288. Веселовский, Хив. ханство, 359-362. Гиршфельд и Галкин, I, 21-26. Терентьев, I, 305-510. II, 1-289. Логофет, 1, 25-35. Бартольд, 213-217.

289. См. приложения 4-8.

Текст воспроизведен по изданию: Сношения России с Бухарой и Хивой за последнее трехсотлетие (Труды общества русских ориенталистов, № 2). Петроград. 1915