СНОШЕНИЯ РОССИИ С БУХАРОЙ И ХИВОЙ ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ТРЕХСОТЛЕТИЕ

Вступление

Изучение истории Бухарского и Хивинского ханств приводит всякого исследователя к убеждению, что Средняя Азия, в которой расположены названные ханства, пребывая в течение длинного ряда веков местом борьбы арийских, семитических и тюркских народов, служила вместе с тем ареною и для мировых международных сношений, носивших вначале исключительно торговый характер. Невольно возникает вопрос, когда же и в какой форме начались сношения Средней Азии с Россией, из всех государств Европы по своему географическому положению наиболее близко соприкасавшейся с этой страной, которая, привлекая своими богатствами внимание европейских народов, издавна представлялась им обетованной землею.

Я. В. Ханыков в своей «Пояснительной записке» ⁵, присутствие же в этом городе большого количества бухарских и хивинских торговцев подтверждается показанием летописцев под 1364 годом. По свержении татарского ига в 1480 году, народы Западной Европы начали при посредстве России делать попытки завязать прерванные монголами сношения Западной Европы с азиятскими народами и восстановить шедший через Среднюю Азию торговый путь в Индию, оставленный после погромов Тамерлана.

[1552-1554] (В квадратных скобках указаны года, напечатанные на полях книги. — OCR) Позднее, с падением Золотой Орды и с завоеванием рускими в 1552 году Казани, а в 1554 году и Астрахани, хивинские и бухарские владетели стали часто отправлять посланцев ко двору московскому для покровительства своим промышленникам, причем московские государи ласково [3] принимали этих посланных и всячески старались поощрять начатые торговые сношения.

[1557-1559] К этому времени, т. е. к половине XVI столетия и относится начало сношений России со средне-азиятскими ханствами. Почин в этом деле принадлежал, по мнению профессора Бартольда ¹⁰.

Сношения эти вначале имели чисто торговый характер и активная роль в них принадлежала не России. По крайней мере мы не находим в это время следов поездок русских купцов в Среднюю Азию, что объясняется отчасти, конечно, опасностью таких поездок. Точно также и инициатива правительственных сношений принадлежала, повидимому, азиятским владельцам, причем, однако, единственным предметом этих сношений являлись, кроме торговли, просьбы о каких либо редкостных предметах для ханского двора ¹¹.

Как мы увидим ниже, сношения России с Средней Азией производились довольно долго посредством посольств, формы сношений с иностранными государствами, принятой еще в домосковской Руси, а потому прежде, чем [5] приступить к обзору сношений России с Бухарой и Хивой, будет не лишне сказать несколько слов о посольствах, как «орудии или средстве дипломатии». Профессор Пешков в своей речи «О древней русской дипломатии», произнесенной им в торжественном собрании Императорского Московского Университета в 1847 году, указал, основываясь, главным образом, на летописях и разных исторических актах, что зарождение посольств, как средства дипломатии, можно отнести еще ко времени Олега, Игоря и Святослава, когда они в войне с греками, поговорив с дружиною, сначала сами предложили мир, а затем назначили своих послов для подробного и формального установления мирных условий ¹³, перемена эта была не столь существенна, чтобы общий характер прежнего посольского устава можно было признать поколебленным.

Что касается состава посольства, то, по обычаям древнейшего времени, в него обыкновенно входило несколько человек, причем каждый член посольства имел свою определенную роль и в переговорах с иностранным государем должен был коснуться своего, специально ему порученного вопроса. Кроме того до XVII столетия существовал еще обычай окружать послов гостями — купцами, быть может, в знак мирных намерений, в обеспечение мира, в качестве переводчиков или для пышности поезда.

Первоначально посол не был [7] представителем государства, а являлся лишь поверенным великого князя, но уже в удельный период посол заменял своего князя, почему его можно считать представителем княжества, в московский же период послы сделались лицами правительственными, право посылки коих в ту или иную страну было предоставлено исключительно самому государю.

Первоначально послы принимались и признавались в их значении, на основании имевшихся у них золотых печатей, но из слов договора Игоря, в котором сказано «ныне увидел князь ваш посылати грамоту», можно заключить, что и в те отдаленные времена послам выдавались уже «верющие» грамоты ¹⁶ и в праве требовать себе содержания.

Остается сказать, из кого составлялись эти посольства, кого избирали в свое время послами для сношений с иностранными государями. При [8] Олеге послами были исключительно варяги, члены дружины, вообще воины, назначенные от имени князя и «сущих под рукою бояр», из других же случаев видно, что послами избирались высшие, лучшие люди. «Царь шлет к Игорю лутчие боляре; Святослав отправляет к Императору лепших мужей; древляне к Ольге — лутчие мужи — мужи нарочитые; и т д.» ¹⁹.

Возвращаясь теперь к обзору сношений России с Бухарою и Хивою, необходимо указать на то, что вследствие ли путешествия Дженкинсона, или по какой либо другой причине, но начиная с половины XVI столетия зачастили к нам посланцы из Средней Азии.

[1563, 1564] Вслед за упомянутыми выше посольствами, прибывшими в Россию из Бухары, Балха и Хивы вместе с Дженкинсоном в 1559 году, бухарский Хан Искендер ²¹.

[1566] Прибывшие в 1566 году в Москву послы ургенчского владетеля Азима ²³.

[1583] В 1583 году Царь Иоанн IV, по завоевании Сибири, угощал в Москве послов бухарских и хивинских. О бухарском посольстве этого года упоминается и в средне-азиятских источниках. Так, биограф знаменитого бухарского Хана Абдуллы ²⁵.

[1589] В 1589 году от бухарского Хана Абдуллы прибыл в Россию к Царю Федору Иоанновичу вместе с ургенчским послом Хозя-Магметом (Ходжа Мухаммед), степью через Казань, посол Мехмед (Мухаммед) Али ²⁶ с грамотой, по осмотре каковой оказалось, что [11] в ней не было выставлено полного царского титула и вовсе не упоминалось имя Бориса Годунова, почему она и была признана написанною не с подобающею вежливостью. Боярин и конюший Борис Федорович Годунов написал, по указу Царя, по этому поводу грамоту к Хану, в которой указал, что «ко Государю нашему к Великому Государю и Царю и Великому Князю Федору Ивановичу всея Русии пишут братья его Государя нашего Великие Государи Цесарь Римский и Салтан Турской и Король Ишпанский и иные Великие Государи в своих Грамотах имя его Царское сполна, по его Царскому достоинству с Царским именованьем, и о делах пишут с великим прошеньем и с великою любовью; а ты к такому к Великому Государю нашему Царю и Великому Князю Федору Ивановичу всея Русии пишешь в грамотах без Царского именованья; а ты отведай и про меня Государского холопа, с какою ласкою и любовью пишут ко мне Великие Государи Цесарь Римской и Король Ишпанский и иные Великие Государи». Вместе с тем Годунов известил Хана, что Царь по ходатайству его и других бояр «не положил опалы» на посла Мехмеда Али, который, получив требованных им кречетов и не заплатив с товаров своих обыкновенных пошлин, отпущен в Бухару с гонцом служилым татарином Байбирею Таишевым. Грамота эта при краткой грамоте Царя Федора Иоанновича к Хану Абдулле и была отправлена со сказанным гонцом. К сожалению не сохранилось грамот Хана и Царя, а равно и церемониала аудиенций, данных послу Мехмеду Али. Из грамот царских к воеводам разных городов о невзимании с посла [12] пошлин за купленные им товары, видно, что целью этого посольства, равно как и ему последующих были торговые дела, а именно просьбы о разрешении свободной торговли средне-азиятских купцов в пределах России. Но это было невыгодно для русских, которые со своей стороны весьма неудачно торговали в Азии, так как товары их очень часто отнимались силою. Посольства, прибывавшие от владетелей Бухары и Хивы, большею частью сопровождались просьбами у русского правительства кречетов и соколов для охоты, ружей, свинцу, пороху и даже водки, так как вывоз всего этого из России был запрещен.

Архивные документы, относящиеся к посольству Мехмеда Али служат достаточно ясным показателем того, что для посольств как практикой, так и чисто государственными соображениями были выработаны весьма строгие правила и приемы и что для того, «чтобы не порушить честь царскую и неразрывно связанную с ней честь государства», обращалось нередко слишком большое внимание на отдельные выражения в грамотах. Привезенная Мехмедом Али грамота, в которой не было выставлено полного царского титула и вовсе не упоминалось имени Бориса Годунова и ответная грамота Бориса подтверждают лишний раз мнение некоторых ученых исследователей той эпохи, что в посольствах формальной стороне дела придавалось столь сильное значение, что за нею нередко стушевывалась сущность ²⁷. [13]

[1596] Следующим посольством в Россию от того же бухарского Хана Абдуллы, было, очевидно, посольство гонца Султана Назара, который объяснялся в посольском приказе о причине задержания в России посла Кутлу Дашна. Приходится сделать такую оговорку потому, что никто ²⁸ об этом посольстве не говорил в печати, а имеется лишь весьма краткая заметка о приезде Султана Назара в Россию в 1596 году «в ветхом столбце и без конца» среди документов, хранящихся в московском архиве Государственной Коллегии Иностранных Дел и относящихся к делам бухарским.

Смутные времена самозванцев и междуцарствия прекратили все сношения России с другими государствами до воцарения дома Романовых, когда сношения России с Средней Азией возобновляются и начинают приобретать более постоянный характер.

[1616] В 1616 г. в Москву приезжал юргенский (т. е. ургенчский — хивинский) посол Ходжа Юсуф с грамотою к Царю от юргенского владетеля Арап-хана ³⁰.

[1619] Вслед за хивинским посольством в 1619 году, 11-го августа, явился от бухарского Хана Имам Кули ³². К сожалению мы об этом посольстве не имеем достаточно полных данных. Не сохранилось посольской речи, произнесенной на приемной аудиенции у Царя, а равно и самой грамоты Хана, и в делах бухарских в архиве Министерства Иностранных Дел за 1620-1623 г.г. говорится лишь, что Имам Кули «в грамоте своей ко государю писал, чтобы великому государю Царю и Великому Князю Михаилу Федоровичу всеа Русии, памятуя предков своих великих государей российских с прежними бухарскими цари дружбу и любовь и ссылку, ныне с ним потому ж быти в дружбе и в ссылке и в любви, и торговым бы людем и на обе стороны торги были повольные. Да он же великому государю объявил, что крымские и нагайские люди многой русской полон поимали и привели в их государство в Бухары, и только великий государь царь и великий князь Михайло [15] Федорович всеа Русии с послом его пришлет к нему своего посла или посланника верного человека, и он тот русский полон отпустит ко государю к Москве. Да бухарской же Имам Кулий Царь просил у государя, чтобы государь прислал к нему добрых кречетов; а что у него в его государстве доброе и ему государю годится, и он ему великому государю за то не стоит».

[1619] В том же 1619 году был в Москве послом от хивинского Хана Араб Мухаммеда Регым Кул (Рахим Кули) ³³. При отпуске этих двух посольств на родину решено было отправить ответное посольство в Бухару и выбор московского правительства пал на дворянина Ивана Даниловича Хохлова.

[1620] Хохлов — один из немногих русских послов XVII и XVIII столетий в Среднюю Азию, о котором в делах московского главного архива Министерства Иностранных Дел сохранились некоторые биографические данные. Случалось же, что лиц, поставленных во главе посольств, мы видели только на самом посольстве и никаких сведений о прежней их служебной деятельности не имели. Данные о Хохлове говорят, что на восток с дипломатическими поручениями ездил он дважды и еще в 1600 году сопровождал на родину из Казани персидского посла, а в 1613 году отправился в Персию из Астрахани в качестве посла атамана Заруцкого, захватившего в то время город. При отправлении Хохлова в [16] 1620 году к бухарскому Хану Имам Кули ему была дана грамота от 26 мая 1620 года, в которой Царь благодарил Хана за посла Эдема, изъявлял желание быть с ним в согласии и дружбе, уведомлял его, что в знак своей приязни посылает ему четырех добрых кречетов во всем наряде и, извещая о сделанном, согласно его просьбы, предписании казанскому, астраханскому и других городов воеводам о дозволении бухарцам торговать разными товарами и о защите их от притеснений и обид, требовал того же и для русских купцов, приезжающих в Бухару. Вместе с тем Царь просил об освобождении русских пленных и о скором отпуске посланника Хохлова.

Русских невольников, об освобождении которых зашла речь при посылке первого посольства в Бухару, насчитывалось в городах Средней Азии уже в то время довольно значительное количество; по большей части это были рыбаки и торговцы, захваченные на Каспийском море туркменами. Первый факт захвата русских пленных представил нам Дженкинсон, который еще в 1559 году вывез из Бухары 25 человек русских невольников. Большое участие, которое в то время русское правительство принимало в выкупе своих пленных и постоянное желание придти на помощь пленным во всех тех случаях, когда они сами не имели на то средств, побудили русское правительство одною из главных целей посольств, отправляемых из России в Среднюю Азию, ставить освобождение томившихся там русских невольников. Поэтому при отправлении Хохлова ему было поручено разведывать о находившихся в Бухаре русских пленных и в особенности об именитых дворянах. [17]

Кроме того ему были даны приблизительно следующие инструкции: — Если для допущения к Хану будут требовать с него пошлины, не платить таковых и возвратиться в Россию; когда бухарский Хан пригласит его к себе за стол, — требовать, чтобы в то время послов других держав за ним не было, а если они будут, то чтобы он сидел выше их, в противном же случае не обедать; было предписано, что ему отвечать на вопросы о сношениях России с другими государствами, о перемирии с польским королем и о других политических делах, самому же ни о чем подобном речи не заводить.

На пути в Бухарское ханство Хохлов подвергся нападению туркмен и притеснениям хивинского Хана, желавшего отнять у него кречетов, которых посол вез по обычаю бухарскому Хану, и требовавшего для себя подарков; пребывание же посла в самом Бухарском ханстве тоже было полно всяких неприятностей. Все путешествие Хохлова подробно изложено в превосходном и интересном его статейном списке, целиком изданном в Сборнике Князя Хилкова ³⁴.

Не останавливаясь на подробностях поездки Хохлова в Среднюю Азию, укажем лишь, что главная цель почти всех наших посольств того времени — освобождение русских невольников — была достигнута Хохловым в большей степени, чем другими послами. Бухарский Хан отпустил с Хохловым 27 человек пленных, из которых хивинский Абеш-Султан (сын Хана Араб Мухаммеда) отнял 23. Однако [18] несмотря на это Хохлову удалось в конце концов вывезти с собою 31 пленного. Затем сын хивинского Хана Араб Мухаммеда Ильбарс отпустил с хивинским посланником Махтамбаем, отправленным вместе с Хохловым, еще 13 человек, так что в общем Хохлову удалось освободить 44 полонянника. Кроме того сам Хохлов выкупил из неволи двух пленных за 78 рублей ³⁵.

Памятуя предписание своего Царя поступать в чужой стране так, чтобы было «государеву имени к чести и к повышенью» и полагая, что честь государя возвысится, когда к нему придут служить иностранные хотя бы и мусульманские владельцы или их дети, Хохлов, находясь проездом в Хиве, уговорил приехать на службу к Царю Михаилу Федоровичу хивинского царевича Авгана ³⁶.

[1622] В самом конце 1622 года, а именно 31 декабря «приехал к государю Царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Русии служить Юргенской (хивинский) царевич Авган ³⁸. «В 1622 году послы юргенчского царевича Авгана объявили Царю Михаилу Федоровичу, что двоюродные братья Авгана церевичи Абиш и Ильбар (упомянутые выше Абеш и Ильбарс), составив [19] заговор с некоторыми изменниками, пришли на отца Авганова войной и ослепили его; посему царевич Авган просил Михаила Федоровича дать ему ратных людей, дабы он, наказав братьев своих за лютость, мог навсегда остаться со всем владением или ханством, в подданстве российском. Что сим послам ответствовано неизвестно». В данном случае мы имели однако дело с обращением хивинского царевича к русскому Царю с просьбой посадить его на ханство в Хиве с обязательством быть верным подданным России, т. е. другими словами зашла речь о подданстве Хивы русскому Царю, осуществиться чему, хотя только и номинально, суждено было уже в начале XVIII столетия, в царствование Петра Великого.

О поездке Авгана в Россию, где он умер в Касимове в 1648 году, имеются указания и у его старшего брата, хивинского историка Абуль-Гази. Что касается самого Хохлова, то из его слов можно было бы заключить, что это был первый случай поступления хивинского царевича на московскую службу; между тем еще в конце XVI столетия, а именно в 1598 году, в Москве был хивинский царевич Махмет Кул (Мухаммед Кули, дядя Авган Султана), который принимал даже участие в походе Бориса Годунова против татар ³⁹.

Заканчивая этим данные о посольстве Хохлова, нельзя обойти молчанием заключающиеся впервые в его статейном списке сведения о набеге на Хивинское ханство фактически независимых от Москвы яицких казаков, которые являлись в то время передовым военным [20] постом России на границе с Средней Азией. Этими казаками предпринимались грабительские набеги на Каспийском море, не носившие однако завоевательного характера. Только один раз (в 1603 году) яицкие казаки, под начальством атамана Нечая, предприняли набег на Хивинское ханство сухим путем; они застигли врасплох и разграбили Ургенч, столицу ханства, но затем были истреблены Араб Мухаммед Ханом. Об этих событиях имеются сведения у хивинского историка Абуль-Гази, подтверждение же их находим в статейном списке Хохлова, который говорит, что вместе с отрядом Нечая погиб купец Леонтий Юдин, который перед этим «был для торгу в Бухарех и в Индее семь лет» ⁴⁰.

[1622] Прием, оказанный Хохлову средне-азиятскими владетелями, произвел в Москве неприятное впечатление, на что указывает целый ряд документов по дальнейшим сношениям России с ханствами. Кроме бухарского посла Адам Бея, прибывшего вместе с Хохловым в Россию в 1622 году, 30-го октября того же года пришел через Тюмень из Больших Бухар в Тобольск посол от Имам Кули Хана — Чобак Балыков.

Он предъявил тобольскому воеводе и боярам грамоту к Государю от Хана, бил Царю челом бархатом червчатым и камочкою цветною «плохими», спрашивал о здоровье государевом, и просил от имени Хана о даче трех кречетов для ханской потехи «а оприч того от Хана де ему ничего не наказано». Воеводы и бояре Матвей Годунов, Иван Волконский и Иван Шевырев, не решившись без царского указа [21] дать ему кречетов и отпустить его, просили указа из Москвы, и в ответ на это донесение было приказано, «вызвав посла в съезжую избу», возвратить ему те дары, которыми он бил челом, и отпустить его обратно, но кречетов не давать, потому что «они потеха царского величества, и посылает государь кречетов от своей царской потехи к братьям своим великим государям христианским и мусульманским, которые с ним в братстве и в дружбе и любви и ссылке без урыву, а в прошлом году к хану по его присылке посылан был посланник Хохлов, и с ним из царской потехи кречеты для любви были посланы, а хан посланника держал у себя много времени и отпустил его ни с чем, и посла своего к нам не прислал, да нашему посланнику в Бухарии приказные люди чинили многие насилства и убытки; а ныне мимо нашего царского величества для кречетов присылает хан посла в Сибир». Не довольствуясь отказом в казенных кречетах, Царь приказал кроме того не допускать, чтобы посол купил кречетов у татар ⁴².

[1623] В 1623 году были задержаны в Ярославле три средне-азиятские посланца: хивинского Абеш Хана — Юсуф Ази. царевича Ильбарса — [22] Махтамтамбай и бухарский бай ⁴⁴.

[1633] После этих неудач сношения московского правительства с Хивинским и Бухарским ханствами приостановились и лишь в 1633 году в Москву приехал хивинский посол Хозя-Магомет Багадырь (Ходжа Мухаммед Бехадур) от Хана Исфендиара ⁴⁶. [23]

[1636] Приблизительно с теми же поручениями прибыл 7 марта 1636 года в Москву новый посол от Ильбарса Нарбун Авез Богадырь, отпущенный после высочайшей аудиенции с богатыми дарами обратно в Хиву ⁴⁷.

[1639] Исфендиар присылал еще посольство в 1639 году с извещением о своем решении женить сына и с просьбою о доставлении для свадьбы серебряных денег; посланник привез также Царю Алексею Михаиловичу грамоту от Исфендиарова сына, в которой последний просил Царя о присылке ему соболей, лисиц черных и девки черкасской доброй ⁴⁸.

[1639] В том же 1639 году приезжал в Астрахань степью из за Яика от бухарского Хана Надир Мухаммеда ⁵⁰.

[1640] В Июле 1640 года в Тобольск приезжал из Бухары посол по имени Казиян со свитою из 200 человек и с сотней верблюдов с товарами. Это посольство обращает на себя [24] внимание по своей пышности и богатству, «а на посольство даров государю несли 37 человек И такого славного посла прежде в Тобольске не бывало» ⁵¹.

Подробностей об этом посольстве, к сожалению, в литературе не имеется.

[1642] В 1642 году в Россию приезжало два посла от хивинского Хана Исфендиара, Авязь Бек и Кошут, привезшие весьма интересную грамоту, в которой Хан просил московского Царя ссылаться с ним «поминками» и изъявлял желание, чтобы торговые люди «на обе стороны ходили без зацепок»; в заключение же в выписке о грамоте, было сказано: «да он же Исфендияр царь хочет женить сына своего и просит у царского величества, чтобы царское величество его пожаловал, велел прислати к нему для свадебного подъему денег несколько» ⁵².

[1642] В грамоте Царя Алексея Михаиловича, отправленной к бухарскому Хану Надир Мухаммеду с купцом Онисимом Грибовым в 1646 году мы имеем прямое указание на то, что приблизительно около 1642 года Царь Михаил Федорович отправил в Бухару к Хану Имам Кули посланниками астраханцев Савина Горохова и Онисима Грибова, которым было поручено просить Хана отпустить с ними всех русских пленных, находившихся в Бухаре. Посланник Савин Горохов скончался по пути в Бухару, Онисим же Грибов достиг своего места назначения и ему удалось на словах заручиться согласием вступившего тогда в [25] управление ханством Надир Мухаммеда отпустить с ним русских пленных. Когда же Грибов уезжал обратно на родину, ему было объявлено Ханом, что вместе с Грибовым поедут в Россию посол к Царю Козей Нагай и гонец Шихбаб, полонянников же Грибову выдано не было ⁵³.

[1644] Подтверждение посольства Грибова около 1642 года в Бухару мы имеем в том, что в 1644 году в Москву прибыл к Царю Михаилу Федоровичу бухарский посол Козей (Казек-бей) Нагай ⁵⁴ с грамотою от Хана Надир Мухаммеда, который, извещая о своем вступлении в управление Бухарским и Хивинским ханствами, уведомлял о доставлении ему грамоты царским купчиной Грибовым и изъявлял желание продолжать дружбу и торговые сношения, соглашаясь отпустить русских пленных, если Царь Михаил Федорович таким же образом поступит с пленными ногайцами и другими мусульманами, находившимися в пределах России.

[1644, 1645] Почти одновременно с Козей Нагаем прибыл в Москву бухарский гонец Шихбаб с грамотой от того же Хана Надир Мухаммеда, в которой Хан повторял о своем вступлении в управление Хивинским ханством и просил о возвращении пошлинных денег, взятых в Астрахани с хивинского купца Шихбаба и об отпуске в Бухару посла Мехмед Эмина, отправленного несколько ранее в Россию бывшим хивинским «Царем Исфендиаром» ⁵⁶.

[1646] Таковы были сношения России с Бухарою и Хивою за время царствования Царя Михаила Федоровича. После его смерти Царь Алексей Михаилович отправил 14 июня 1646 года в Бухару с разными товарами купца Онисима Грибова ⁵⁷ и послал с ним к Хану Надир Мухаммеду грамоту с извещением о вступлении своем на престол и с обычной просьбой освободить находившихся в Бухарском и Хивинском ханствах русских пленных. Но помимо главной цели — освобождения невольников — правительство Алексея Михаиловича при отправлении Грибова в средне-азиятские ханства, если и интересовалось сношениями с ними, то вовсе не ради их самих и даже не ради торговых сношений с ними, в продолжении коих оно [27] могло быть уверено, а в виду других, более существенных расчетов. Основанием и оправданием такого предположения служит наказ, данный Грибову, где, кроме главного дела — выкупа и освобождения невольников, отведено было видное место лишь разведкам об Индии. Это обстоятельство и одновременное с Грибовым отправление гонцами к Индийскому Шаху купца Никиты Сыроежина и Василия Тушканова дают полную возможность предположить, что московское правительство было озабочено в то время открытием сношений с Индиею.

Вторично ⁶⁰.

[1657] В 1657-1658 г.г. в Москву приезжал хивинский посланец Давлет Мамбет Батырь Шукуров. Весьма интересны причины, побудившие хивинского Хана отправить это посольство в Россию. Отняв у русских купцов довольно значительную сумму денег, Хан сам поспешил донести о том русскому правительству через своего посла, но старался замаскировать это дело тем, будто взял он у них эти деньги на сбережение из опасения, чтобы их не отняли туркмены во время обратного пути торговцев. Вместе с тем Хан просил [28] возобновить торговые сношения и отпустить посла Эмина Богатыря, которого он послал к Государю, и который был задержан в России. С тем же послом Хану было отвечено, что прежде всего Абуль Гази должен освободить задержанных русских людей и тогда только хивинские послы будут освобождены и можно будет повести речь о торговых сношениях. Но чем кончилось это дело, сведений не имеется ⁶¹.

[1666] В 1666 году из Хивы был прислан к Алексею Михаиловичу посол Поланда (Пулад) Мамбет (Мухаммед) Разумов с новой просьбой возобновить прерванные в 1646 г. с Хивинским ханством сношения ⁶².

[1669] Пожелав наконец возобновить прерванные сношения России с Бухарою и Хивою, Царь Алексей Михаилович отправил в 1669 г. послов в оба эти ханства. В Хиву отправлен был астраханский боярский сын Иван Федотов и с ним посадский человек Матвей Муромцев ⁶⁴. Посольства эти везли к Ханам грамоты, в которых изъявлялось согласие на торговлю, дружбу и любовь, если только Ханы вернут в Россию русских пленных. [29]

Федотов, выехавший 15 февраля 1669 года из Астрахани вместе с посланцем хивинского Хана Навис Шаха ⁶⁵, Поландою Мухаммед Бек Разумовым, был в высшей степени радушно принят в Хиве; ему было разрешено осмотреть все ханские владения, чего никому впоследствии не позволялось. Относительно возврата пленных посольство Федотова успеха не имело и посланнику удалось лишь деньгами выкупить 12 человек полонянников. Пробыв в самой Хиве около четырех месяцев, Федотов вернулся в Астрахань 6 ноября того же 1669 года.

При отправлении в Хиву Федотов был снабжен особым наказом, в котором ему были преподаны русским правительством обстоятельные инструкции, причем ему было поручено собрать на месте весьма подробные сведения о ханстве вообще и о хивинских военных силах и вооружении, а равно об отношении Хана хивинского к владетелям соседних стран в частности.

Статейный список Ивана Федотова по своему содержанию должен был представлять весьма ценный материал для изучения внутреннего состояния Хивинского ханства того времени. Но к сожалению, повидимому, списка Федотова в подлиннике и в целом виде у нас не имеется, а существуют лишь выписки из него. По крайней мере в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел находятся два дела с выписками из статейного списка, 1) отписки к государю от астраханских воевод с приложением выписки из статейного списка, посыпанного в Юргенч к Хану Анавше [30] Мамбетю астраханца сына боярского Ивана Федотова и перевод с перевезенной им к Царю Алексею Михаиловичу ханской грамоты, 1670-1673 г. ⁶⁶. 2) Отпуск из Астрахани в Хиву в посланниках боярского сына Ивана Федотьева и посадского человека Муромцева для разведывания о продаваемых тамо товарах и имеющихся российских пленных, из коих несколько было им Федотьевым выкуплено, 1668-1670 г.

[1670] Отправленное в июне 1669 года посольство Пазухиных выехало из Астрахани только в марте 1670 года. Вместо обычного пути морем до Мангышлакского полуострова оно проехало сухим путем на Яик и оттуда в Хиву, из Хивы же в Бухару, где и пробыло 16 месяцев. Обратный путь следования посольства из Бухары пролегал через Чарджуй, Мерв и Мешхед к Каспийскому морю, а затем через Баку и Шемаху в Астрахань, куда посольство прибыло в 1672 году ⁶⁷.

По прибытии в Бухарское ханство 28 июня 1670 года братьям Пазухиным не сразу удалось быть приглашенными на аудиенцию к Хану, так как последний находился в походе против [31] хивинцев и лишь после шестимесячного пребывания их в Бухаре, а именно 30 декабря 1670 года, Пазухины были приняты в бухарской столице Самарканде Абдуль Азиз Ханом. Следующие приемы Ханом послов состоялись 7 января и 2 февраля 1671 года, отпускная же аудиенция была 20 октября того же года. Из весьма интересного и обширного статейного списка Пазухиных, изданного Труворовым в Библиотеке Археографической Комиссии ⁶⁸, можно почерпнуть очень много сведений о современном им положении ханства, о нравах и обычаях в стране и этикете при дворе Хана. При отъезде Пазухиных в Россию Абдуль Азиз передал им ответную грамоту к Царю, в которой Хан благодарил Алексея Михаиловича за присланное посольство, говорил, что и от него были посланы в Москву, еще до приезда Пазухиных, послами его люди Назар Бек и Ходжа Мухаммед, но что посольство это, ограбленное по дороге калмыками, должно было вернуться обратно. Вместе с тем Хан прислал к посланникам девять русских пленных с заявлением, что полонянники эти куплены Ханом у хивинцев, приезжавших в Бухару, и что Хан отправляет их к Царю Алексею Михаиловичу для утверждения взаимного согласия и дружбы и не посылает более, ожидая возвращения из Москвы своего посла Моллофора (Мулла Фарик) и приезда новых послов русских, но что Хан не будет удерживать русских выходцев из других земель, которые [32] пожелали бы возвратиться в отечество. Несмотря на все усилия посланников освободить большее число пленных, они в том не успели и им удалось лишь выкупить на оставшиеся у них от издержек и на полученные ими за проданные товары деньги в размере 585 рублей еще 22 пленников, среди которых не нашлось, однако, ни дворян, ни детей боярских.

За время своего пребывания в Бухаре Пазухиным удалось собрать сведения о числе русских невольников, находившихся у средне-азиятских Ханов. По этим данным, русских пленных насчитывалось в то время около 300 человек, причем на долю Бухары приходилось около 150 человек, 50 было в Хиве и 100 в Балхе. Осталось невыясненным лишь число людей, находившихся во владении частных лиц.

Во исполнение данного наказа Пазухины отправили из Бухары своих толмачей Никиту Медведева и Семена Измаила в Балх для сбора там сведений о путях в Индию. Из двух толмачей вернулся только один Медведев, который сообщил, что «индийская дорога из Балху жилыми месты и никакого дурна и грабительства и налога не бывает», и представил несколько путей в Дели, столицу Индии.

[1671] Несколько выше было упомянуто о бухарском посланце Моллофоре, который действительно был отправлен из Бухары в Россию еще в 1669 году, т. е. до приезда туда русских посланников братьев Пазухиных ⁷⁰. Вместе с ним была отправлена к бухарскому Хану ответная грамота, в которой Царь Алексей Михаилович изъявил свое согласие на то, чтобы бухарские купцы продавали свои товары на деньги или меняли на русские товары в порубежных городах по городским торговым уставам и требовал, чтобы русские купцы пользовались в Бухаре в свою очередь правом свободной торговли. Дело не обошлось, конечно, без пожелания, чтобы русские пленные, пребывающие в Бухаре, получили позволение возвратиться в Россию. 4-го сентября того же 1671 года посол Моллофор умер на возвратном пути в Тобольске, а сын его дожидался там для возвращения в Бухару первого оттуда каравана.

[1673] Следующее посольство к русскому двору из Средней Азии было хивинское. В 1673 году в Москву приезжал посланец от Ануши Хана Полван Кулы Бек ⁷².

[1675] 1-го марта 1675 года в Москву посланником от бухарского Хана прибыл в сопровождении некоего Мулла Назара Магмета и 28 человек свиты русский пленный астраханец, сын ссыльного дорогобужанина Аджифарик ⁷³, с целью ликвидировать имущественные дела умершего в России посланника Моллофора, на что Царь в грамоте своей от 20-го апреля 1675 года, данной Аджифарику на отпускной аудиенции, отвечал, что посланник умер уже на обратном пути в Тобольске, откуда его сын со всеми людьми, имуществом и подарками отправился в Бухару.

[1675] В том же 1675 году вместе с Аджифариком Царем Алексеем Михаиловичем были отправлены к бухарскому Абдуль Азиз Хану [35] Василий Александров Даудов, астраханский татарин ⁷⁵.

Посольство это имело весьма разнообразные задачи. Ему вменялось в обязанность, как всем русским посольствам в Среднюю Азию того времени, прежде всего выкуп полонянников, а затем, что касалось дел торговых и политических, — «доведаться в Бухарех шолку сколько водится и что какому шолку цена», и собрать сведения, имеются ли «иные какие товары, которые были бы годны на московскую руку». Вместе с тем послам было поручено узнать об отношениях Бухары и Хивы к другим государствам и даже собирать сведения по географии: о дороге в Индию и о товарах, идущих из Индии, и каким они следуют путем: «из Бухары и из Юргенча, на которые города и места. И сухим ли путем, или водяным, или горами в Индею путь» и т. д. В конце наказа Даудову и Касимову между прочим было предложено обратить особенное внимание на водные пути, которые, для расширения русской торговли и русских владений, всегда имели наибольшее значение. «Им же проведать о реке Дарье, откуль та река Дарья вышла и в которых пределах путь свой имеет, и какие по [36] той реке поселены народы, и какие промыслы и ходы и которых государств люди по той реке имеют». Поручение Даудова оканчивалось в Бухаре, откуда он должен был ехать обратно в Москву, а Касимов и подьячий Иван Шапкин получили приказание ехать из бухарской земли к «Индийскому Шаху», о котором в России в то время, да и гораздо позднее, имели не совсем точное представление. В наказе, между прочим, было сказано: «да им же будучи в Бухарех, проведать о Индейском восточном Шахе, как ему имя и титла, и как к нему писать и с которыми государствами царство его смежно».

Решению русского правительства послать Касимова в Индию быть может в значительной степени способствовали сведения об этой стране, доставленные посольством братьев Пазухиных в 1672 году.

К сожалению статейные списки Даудова и Касимова приходится до настоящего времени считать утраченными, так как в каталогах Московского Архива Министерства Иностранных Дел против заглавий обоих списков стоит помета, что «при ревизии 1806 года на месте не оказался». К счастью сохранилась все же повидимому лишь незначительная, часть статейного списка Касимова, которая помещена в труде Минаева «о странах в верховьях Аму-Дарьи» ⁷⁶.

[1675] Отправленный в Бухару Василий Даудов ⁷⁷ проездом посетил в 1675 году Хиву. Выехав [37] из Астрахани морем, посольство высадилось у Караганской пристани, где у туркмен были наняты верблюды до самой Хивы. В Хиве Даудов должен был около десяти недель ждать возвращения Хана, находившегося в то время в походе против Бухары. По прибытии же Хана Даудов представил ему царские подарки и просил освободить русских пленных, каковую просьбу Хан обещал исполнить лишь в том случае, если бухарский Хан со своей стороны сделает то же самое. Когда в январе 1676 года 1676 г. Даудов прибыл в Бухару, Абдуль Азиз Хан сначала отказал посланнику в освобождении пленных, но потом, вследствие настоятельных просьб Даудова, согласился отпустить с ним лишь пять человек, откупившихся от него работою, и удержал остальных говоря, что нуждается в людях вследствие войны с хивинским Ханом. Вместе с тем Хан обещал отправить вскоре к Царю Федору Алексеевичу своих послов и с ним отпустить 20 пленников без платы, что и повторил в своей грамоте к Царю, отправленной с Даудовым в 1677 году. При отъезде своем из Средней Азии Даудову удалось выкупить в Бухаре и Хиве 33 русских невольников, которые с доставлением их в Россию обошлись в 1114 рублей.

[1677] Вместе с Даудовым в Россию прибыл посол Алей Мурат Чагарасы (Чехре Агасы) от балхинского Хана, с грамотою, в которой он [38] благодарил Царя за присланную к нему грамоту, уведомлял об оказанном «уважении и благоприятстве к привезшим ее», изъявлял желание к соблюдению дружества и взаимных пересылок, и в заключение просил о доставлении ему кречетов из государевой потехи ⁷⁸.

[1678] В январе 1678 году вернулся в Москву Касимов, который, доехав только до Кабула, получил из России приказание не ездить в Индию, а вернуться обратно, так как «Шах в дружбе и любительных ссылках с великим государем быть не захочет, ибо с давнего времени послов к нему от российского государства не было». Касимову, как мусульманину, предлагали оставить русскую службу и перейти на службу к мусульманскому государю Индии, но астраханский татарин решительно отказался изменить своему государю. Потеряв надежду быть принятым при дворе индийского императора Ауренгзиба ⁸⁰.

Здесь на Касимове пришлось остановиться как на одном из тех деятелей татарского происхождения, которые в XVII и XVIII веках оказали России большие услуги при сношениях с азиятскими государствами и представляли собою готовый кадр переводчиков для сношений русского правительства с правительствами мусульманских стран ⁸¹. [39]

Даудов и Касимов не застали в живых Царя Алексея Михаиловича. Сын же его Царь Федор Алексеевич отправил с Алей Муратом к балхинскому Хану ответную грамоту, в которой благодарил его «за оказанное блогоприятство и вспоможение Касимову при проезде его в Индию», объявлял ему о кончине своего отца Алексея Михаиловича и о вступлении своем на всероссийский престол, изъявлял желание сохранить взаимную дружбу и оставаться в переписке, сообщал о посылке к нему двух кречетов и об исследовании грабежа, якобы учиненного на Яике послу Чагарасу, по которому оказалось, что «воровские люди у посла никаких животов не грабили, а ограбили некоторых купцов», и в заключение просил «ради дружбы же освободить задержанных в балхинской земле русских пленных, зашедших туда, спасаясь из турецкой неволи и из других мест» ⁸².

На этом, собственно говоря, закончились сношения России с Средней Азией при царе Федоре Алексеевиче. Что касается правления Царевны Софии то оно протекло без непосредственных сношений с средне-азиятскими ханствами.

[1691] В самом начале царствования Петра, вернее даже во время двоевластия Иоанна и Петра, в 1691 году Россию посетило хивинское посольство ⁸⁴, и оставлено было без внимания, но оно послужило, быть может, поводом к описи берегов Каспийского моря, продолжавшейся пять лет, на основании которой будто бы уже в 1704 году была составлена карта, никогда впрочем не изданная. Говоря об этом на основании труда немецкого исследователя Шторха, сам Бэр мало верит в возможность такого предприятия, которое, в виду неимения никаких данных в русских источниках, повидимому приходится признать действительно не состоявшимся.

Надо думать, что во главе только что названного хивинского посольства находился тот самый посол Абреим (Ибрагим) Ажизов, который между прочим заявил, что в 1686 году в хивинские юрты приходили войной яицкие казаки, числом около 1500 человек и просил объявить ему, по приказанию ли Государя приходили те казаки войной на Хиву или нет ⁸⁵.

[1695] Затем в 1695 году был отправлен в Индию купец Семен Маленький или, по архивным документам, «Семен Малинков и Сергей Аникеев с товарищи для торгу» ⁸⁷, Хивы и Балха. Выехав из Астрахани в Персию, посольство это по каким то причинам из Исфагана, тогдашней столицы Персии, поехало на юг к Персидскому Заливу и затем прямо в Индию, минуя таким образом совершенно Среднюю Азию. На обратном пути Маленький придерживался того же направления, достигнув же Шемахи, глава посольства умер, равно как и Аникеев и в Астрахань возвратился только их слуга, который был позднее распрошен по приказанию Петра, но подробных сведений сообщить не мог.

Заканчивая на этом обзор сношений России с Бухарой и Хивой в XVII столетии, к сожалению приходится засвидетельствовать, что, несмотря на все усилия московского правительства, сношения эти не привели ни к полному освобождению нами пленных, ни к открытию торгового пути в Индию.

Переходя теперь к единодержавному царствованию Петра Великого мы увидим, что при нем русское правительство уже не сносилось с Бухарой и Хивой как равный с равным, а хивинский народ был даже признан русским подданным. Такое изменение отношений России к ханствам объясняется прежде всего тем, что как в Бухарском ханстве после Абдуль Азиза, так и в Хивинском после Ануши началось время внутренних смут и частой смены Ханов. Эти беспорядки повлекли за собою распадение Бухарского ханства и ослабление [42] Хивинского, чем и решил воспользоваться Петр для действительного подчинения ханств русской власти.

[1700] Прибывший в 1700 году в Россию хивинский посланец Достак Багадырь ⁹⁰.

[1703] По этому поводу в Московских Ведомостях за апрель 1703 года было помещено следующее объявление: «Хивинский хан прислал к Великому Государю посла своего, чтобы Великий Государь поволил его, Хана, со всеми сущими под его владением, принять под свою царскую высокодержавную руку в вечное подданство, о чем державнейший наш Государь [43] милостиво соизволил и посылает к нему, хивинскому Хану, посла своего» ⁹¹.

Несколько выше ⁹² мы видели, что еще Царю Михаилу Федоровичу хивинский царевич Авган обещал подданство Хивы, если Царь посадит его, Авгана, на ханство в Хиве. При Петре, как мы видим, вновь говорится о подданстве Хивы России. По этому поводу будет не лишним сказать, что никакого действительного подданства, как мы его представляем себе ныне, в то время быть не могло, так как взгляд на подданство в Азии совсем иной, чем в Европе. Там принимают подданство добровольно большею частью из за личных, главным образом материальных выгод, чтобы получать подарки от правительства, подданными которого они становятся лишь номинально. Из этого можно усмотреть, что каких либо выгод от подданства Хивинского ханства для России не было. В просьбе же 1703 года о подданстве Ханы хивинские искали собственно говоря лишь защиты против Бухары, в известной зависимости от которой Хива находилась в то время. Однако Петр, занятый тогда войнами со шведами и турками, не мог предпринять ничего в пользу хивинских Ханов и принужден был даже на некоторое время совсем отвлечься от востока. Хотя и номинальное, но все же подданство Хивы России не помешало, однако, продолжению торговых сношений Царя с Бухарою, от которой, как только что было сказано, Хива была в зависимости. [44]

[1705] 30 января 1705 года бухарский Хан Убейдулла Бехадур Хан ⁹⁴. В грамоте, врученной послом Царю на торжественной аудиенции 17 февраля, Убейдулла Хан извещал Петра о вступлении своем в управление Бухарою и просил о продолжении прежних дружеских сношений между обоими государствами. В грамоте же, поданной прибывшим с послом купцом Миргодаевым ближнему царскому боярину и новгородскому наместнику князю Борису Алексеевичу Голицину, говорилось об отправлении купца с разными товарами для продажи их в России и была изложена просьба не взимать пошлин как с этих товаров, так и с тех вещей, которые будут приобретены купцом в России для ханского двора. В ответной грамоте, отправленной к Хану с его послом и купцом, отпущенными из Москвы 4 июля 1705 года, Петр благодарил Убейдуллу за посольство, изъявил свое согласие на торговлю русских купцов в Бухаре, а бухарских в России и извещал Хана об отправленных к нему с Алимбеком за его дары червонных.

В вопросе о посылке к Петру купца Миргодаева имеется некоторая неточность, выяснить которую представляется затруднительным. В обозрении сношений Бухары с Россией, [45] составленном на основании подлинных документов, хранящихся в Московском Архиве Государственной Коллегии Иностранных Дел, купец этот назван Миркубаном Миргодаевым ⁹⁷.

Вскоре затем до Петра стали доходить новые сведения о Средней Азии, которые заставили его серьезно обратить свои взоры на восток.

[1713] В 1713 году прибыл в Астрахань туркмен Ходжа Нефес, который, подружившись с проживавшим там в то время князем Михаилом Самановым ¹⁰², подтвердил показания князя Гагарина и предлагал Петру, близ того места, где прежде впадала Аму-Дарья в Каспийское море, построить крепость и снабдить ее гарнизоном.

Петр, как известно, намерен был найти через киргизские и туркменские степи ключ и врата ко всем азиятским странам ¹⁰⁴.

Вследствие этого Петр пожелал войти в более близкие сношения с востоком и утвердить русское господство в Средней Азии. В этих видах Царь составил гениальный план, который не был выполнен не столько вследствие его трудности, сколько потому, что люди, призванные к этому делу, не оказались на высоте возложенной на них задачи. Петр знал, что Ханы Средней Азии находятся в очень печальном положении под влиянием местных партий и честолюбцев и задумал упрочить власть и независимое положение Ханов при помощи русских отрядов, которые Ханы [48] содержали бы при своих дворах на свой счет, следствием чего было бы то, что Ханы явились послушным орудием воли русского Царя. Для выполнения этого плана Петр решил отправить две экспедиции, одну — с верховьев Иртыша, под начальством Бухгольца, с поручением возвести крепость у Ямышева озера (Балхаш) и идти к городу Яркенду овладеть им и разведать о местах добывания золота; вторую же под начальством лейб-гвардии Преображенского полка, капитана-поручика князя Бековича-Черкасского ¹⁰⁶.

[1714] 29 мая 1714 года был издан именной указ Государя об отправлении князя Александра Бековича-Черкасского «в Хиву с поздравлением» Хана по случаю вступления его в управление ханством ¹⁰⁸.

Экспедиция началась в конце 1714 года. Прибыв в Астрахань, князь Бекович, после необходимых приготовлений, сел со своим отрядом, доходившим почти до 2000 человек, 28 октября на суда, а 7 ноября отправился к Гурьеву-городку, находившемуся при впадении Урала в Каспийское море. Но наступившая зима и льды, затиравшие суда, принудили князя вернуться обратно ¹⁰⁹. 25 апреля 1715 года флотилия Бековича вновь выступила из Астрахани и достигла Тюп — Караганского полуострова (на Мангышлаке). Собирая здесь от туркмен сведения о возможности направить Аму-Дарью по прежнему ее руслу, Бекович отправил астраханских дворян Федорова и Званского с туркменом Ходжа Нефесом для обозрения местности, а сам направился к «Красным водам», т. е. к Балханской бухте, на месте нынешнего города Красноводска, где предполагалось прежнее устье Аму и куда должны были прибыть командированные князем на разведку дворяне. Вместе с тем бывшие в распоряжении Бековича морские офицеры произвели съемку и нанесли на карту часть восточного берега Каспийского моря. Эту карту со сведениями, собранными [50] Федоровым, Званским и еще некоторыми другими, убедившими князя в существовании старого русла Аму-Дарьи, Бекович отправил к Петру Великому. Сам же, ограничившись на этот раз исследованием восточного берега Каспийского моря от Тюп-Карагана до старого русла Аму-Дарьи, возвратился со всею флотилией 9 октября 1715 года в Астрахань.

[1716] Известия и карта князя Бековича сильно заинтересовали Петра который немедленно же отправил к восточным берегам Каспийского моря флотского поручика Кожина, снабдив его нижеследующей инструкцией от 27 января 1716 года.

«1) ехать в Астрахань и там взяв две скампавеи или иные суда, кои потребны ему будут и на оных все берега того моря описать, также реки, гавани и острова, близ берегов лежащие и сделать карту.

2) Где станет приставать и будут спрашивать от тамошних людей и ему сказать указ данный и к тому словами говорить: что он послан для описания того моря, дабы лучше торговым людям ход был известен, а не для чего иного, дабы сомненья в них не было.

3) Посмотреть описи и карты Бековичевы и если прямо сделаны, то туда не ездить; ежели ж не прямо, то самому то учинить.

4) Когда берега опишет, то взяв судно поболее морское и все море крюйсовать и положить на карту» ¹¹⁰.

Таким образом Кожину поручалось с одной стороны проверить сведения, сообщенные Бековичем, с другой же дополнить их составлением [51] полной карты Каспийского моря. Но личные переговоры Петра Великого с возвратившимся из Астрахани князем Бековичем в значительной мере изменили все дело с командировкой Кожина.

Вызванный из Москвы 31 января 1716 года в Петербург Бекович поехал вслед за Государем в Ригу, где, при личном докладе о результате первой экспедиции получил за понесенные им уже труды чин капитана гвардии.

Этим докладом о первой экспедиции князь сумел внушить Государю надежды на успех вторичной экспедиции, которая была тогда же объявлена Петром и во главе коей становился опять тот же Бекович, получивший инструкцию ¹¹², должен был отправиться водным путем в Индию.

Экспедиции Бековича самим Петром был придан особенно спешный характер, что было закреплено рукою Царя в конце инструкции князю нижеследующим образом: «По сим пунктам Господам Сенату с лучшею ревностию сие дело как можно наискоряе отправить, понеже зело нужно». Во исполнение Высочайшей воли было тогда же приступлено к спешной организации экспедиции.

Окончив все приготовления к походу, князь Бекович 20 сентября 1716 года отплыл из Астрахани, направляясь в Тюп-Караганский залив, куда он прибыл 9 октября. Князь, желая задобрить и расположить к себе Хана хивинского ¹¹⁴ собирает войско и уже выступает против русских. О том же свидетельствовал и бухарский посол, проезжавший в то время в Россию. Но Бековича эти слухи не страшили. В [54] декабре князь тронулся сухим путем обратно в Астрахань и здесь начал приготовления к сухопутному походу в Хиву через Гурьев городок, откуда выслал позднее небольшие части для усиления гарнизонов вновь построенных крепостей, и где тщетно пытался привлечь на свою сторону туркмен; последние сохраняли нейтралитет, имея в виду впоследствии пристать к той стороне, которая возьмет верх.

[1717] Прибывший вместе с Бековичем в Астрахань Кожин, несогласный с действиями князя, отказался следовать далее за экспедицией, представив астраханскому губернатору Бековича чуть ли не государственным преступником. Надо думать, что отказ Кожина ехать вместе с Бековичем дошел до сведения Государя еще до отъезда Бековича из Астрахани, так как двинувшийся в начале июня 1717 года из Гурьева городка в степь князь на пятый день своего пути от Эмбы получил собственноручный указ Петра. Этим указом Бековичу было повелено «отправить надежного и тамошние языки знающего человека чрез Турцию в Индию, и оному приказать, чтобы о всех обстоятельствах тех стран, чрез которые он поедет, особливо о песочном золоте, прилежно наведался, и возвратился бы чрез Китай и Бухарию» ¹¹⁵. Выбор Бековича остановился на состоявшем в его конвое Мурзе Тевкелеве. Последний должен был ехать водой к юго-восточному берегу Каспийского моря для дальнейшего следования в Шемаху, а оттуда сухим путем в Исфаган, но бурей его прибило к Астрабаду, где он был взят в плен [55] персидским наместником Сафа Кули Ханом и оставался в плену до тех пор, пока его не освободил услыхавший об этом пленении русский посланник при персидском дворе Волынский. Узнав позднее о печальном конце экспедиции Бековича, Тевкелев возвратился в Россию.

После отправления Тевкелева Бекович, не доходя до Усть-Урта, послал к хивинскому Хану астраханского дворянина Керейтова, с целью вторично предупредить его о том, что он идет с мирными намерениями. Но в Хиве ходили самые неблагоприятные для экспедиции слухи и на предприятие Бековича смотрели подозрительно. Послы князя были заарестованы Ханом, который вслед затем направил против русских свои полчища. Произошло двухдневное сражение, в котором хивинцы были разбиты. Видя невозможность совладать с русскими в открытом поле, Хан прибегнул к хитрости. Он велел объявить Бековичу, что нападение на наш отряд произошло без его, Хана, ведома и что он искренне желает мира с русскими. Мирные переговоры действительно начались и даже были заключены предварительные условия в лагере Бековича, после чего Хан хивинский пригласил князя к себе в лагерь. Бекович со свитою и конвоем в 700 человек отправился в ханский лагерь и вручил свою верительную грамоту. Здесь же произошел по восточному обычаю, обмен подарков и следовали угощения. Хан клялся в ненарушимости мирных условий целованием корана. Затем Хан со своим войском двинулся в Хиву, приглашая с собою и Бековича. На реке Порсунгун Хан имел новое свидание с Бековичем и здесь предложил ему следующий [56] план. В виду невозможности разместить в одном городе Хиве все русское войско, Хан советовал ему разделить его на несколько частей и разместить в соседних с столицею городах. Бекович согласился и отдал приказ разделить отряд на пять частей, а сам, оставив при себе человек 200, распустил остальных на квартиры к узбекам. Это разделение войска на мелкие отряды послужило сигналом к поголовному избиению русских, причем нападению подвергся прежде всего конвой самого Бековича. Сам Бекович и находившийся при нем постоянно Саманов были из первых жертв. Отрубленная голова Бековича была немедленно отослана к бухарскому Хану Абуль-Фейзу ¹¹⁷.

О походе Бековича, носившего мусульманское имя «Девлет Гирея» имеются сведения и в хивинской официальной истории, причем хивинский рассказ вполне подтверждает известия русских источников, что отряд удалось истребить «хитростью» без открытой битвы ¹¹⁸.

Находившийся за границей Петр Великий по получении в сентябре 1717 года сведений о [57] печальном исходе экспедиции Бековича прислал приказание казанскому губернатору усилить гарнизоны на Тюп-Карагане и Красных водах, но привести в исполнение его предписание не пришлось, так как коменданты крепостей, видя чрезмерную смертность, тревожимые нападениями туркмен и не получая никаких приказаний из России, решили возвратиться в Астрахань, чтобы спасти хоть остатки своих отрядов. Поход Бековича имел для нас одно важное последствие. Избиение хивинцами русского отряда заставило их опасаться возмездия с нашей стороны, а это обстоятельство естественно не могло не отразиться, и действительно отразилось на ближайших последующих сношениях наших с Хивою ¹¹⁹.

[1715] Говоря о походе Бековича, нельзя не сказать несколько слов о другой одновременной попытке Петра проникнуть к Эркети с другой стороны, т. е. со стороны Сибири. В то время к западной Сибири на юге примыкало калмыцкое или чжунгарское государство, которое к своим владениям причисляло и берега Иртыша до Оми. К этим местам, под влиянием слухов об Эркети, и была отправлена Петром, почти одновременно с походом Бековича, экспедиция, во главе которой был поставлен подполковник Иван Бухгольц ¹²¹. В 1715 году Бухгольц двинулся в путь и к октябрю прибыл к Ямышеву озеру, где и заложил крепость. Но калмыки утверждали, что крепость построена на их земле и осадили ее. После долгого сопротивления и больших потерь Бухгольц вынужден был очистить крепость и отойти к устью Оми, где с разрешения сибирского губернатора князя Гагарина построил крепость Омск. Таким образом и экспедиция Бухгольца не увенчалась успехом.

[1715] Остается упомянуть еще о хивинском после Ашур Беке, о коем речь была уже выше ¹²³. Ашур Бек был вначале принят Петром Великим весьма милостиво и даже, судя по письмам Ашур Бека к астраханскому обер-коменданту Чирикову от 5 марта 1715 г., получил от Государя поручение ехать в Индию для покупки попугаев и барсов и для поднесения хивинскому «владельцу» 6 пушек с лафетами, восьми с половиной пудов пороха и 270 ядер. Но позднее, по приказанию Государя, [59] вещи эти были отобраны от Ашур Бека, а сам посол задержан в Астрахани. Какая участь постигла затем Ашур Бека — неизвестно.

[1716, 1718] Как сказано выше во враждебных действиях хивинцев по отношению к России бухарский властитель Абуль-Фейз не принимал никакого участия и еще в 1716 году отправил послом к Царю Петру Кули Бек Топчи Баша, который 22 февраля 1716 года с купчиною Асан Баба и со свитою из 61 человека ¹²⁶. В приложенной к этой грамоте «цыдуле» Петр I извещал Абуль-Фейз Хана, что по его просьбе освобождены содержавшиеся в Петербурге астраханские бухарцы, а двое из них, явные изменники, избавлены, по его ходатайству, от казни, но для предотвращения их вредной деятельности сосланы на поселение в «некоторый» город.

[1718-1725] Воспользовавшись просьбой Хана прислать к нему посла, человека разумного, Петр Великий назначил послом в Бухару весьма образованного итальянца, служившего «секретарем ориентальной экспедиции посольского приказа», по имени Флорио Беневени ¹²⁸, подписанной Петром 13 июля 1718 года в Кроншлоте, было сказано о его немедленном выезде, чтобы застать бухарского посла в Астрахани, вместе с которым и ехать далее или в качестве посла, или смотря по обстоятельствам, под каким нибудь иным [61] именем. Затем Беневени было поручено замечать все места, пристани, города и укрепления, которые будут встречаться на пути и в особенности в Бухарском ханстве, а равно собрать сведения, какие реки впадают в Каспийское море, причем надо было «все то присматривать прилежно и проведывать искусно, так чтоб того не признали бухаряне». По прибытии в Бухару надлежало настаивать на том, чтобы ему были оказаны такие же почести, какие оказывались до того времени персидским посланникам, уверять Хана в дружбе и приязни России и, если можно, заключить с ним «оборонительный алианц» для взаимной помощи против всех врагов и в особенности против хивинцев. Но прежде всего необходимо было «разведать прилежно», в каких отношениях находится бухарский Хан с Турцией, Персиею и Хивою, не опасается ли от кого нибудь из них нападений, «самовладетелен ли он и не склонны ли его подданные к бунту», какое у бухарцев правление, с кем граничат, сколько у них крепостей, войска, где оно расположено и в каком порядке и имеется ли артиллерия. Затем поручалось Беневени предложить Хану особую гвардию из русских, которую мог бы ему дать Государь в случае надобности.

Таковы были политические поручения, возложенные на Беневени русским правительством. Но, кроме того посольство имело еще и цель торговую, которая быть может была даже главнейшею целью всего посольства и для которой цель политическая служила лишь средством. Мы уже раньше видели, что зародившаяся еще у московских Царей мысль о торговле с Индией сильно занимала Петра, и что в этих [62] видах им была уже снаряжена экспедиция Бековича, окончившаяся так плачевно для России. При отправлении Беневени ему было поручено разведать, какие товары «имеют у себя бухаряне», откуда ими торгуют, можно ли расширить там русскую торговлю, каким образом и куда из Бухары может простираться далее торговля. Наконец Беневени приказано было еще собрать сведения о золотоносных реках в Хивинском ханстве, возможно ли там, т. е. в Хиве, построить укрепление и разузнать, с одной стороны, какое количество золота можно было бы приобрести и выгодно ли это было бы для России, с другой же — не противоречило ли бы это видам бухарского Хана.

С такими поручениями выехал в сентябре 1718 года Беневени из Москвы и, присоединившись к задержанному в Астрахани посольству Кули Бека, условился с последним относительно дальнейшего направления пути. Решено было ехать на Шемаху, через Персию (Шемаха в то время принадлежала Персии). В июле следующего 1719 года оба посла прибыли в Шемаху, но вследствие враждебных отношений Персии к Бухаре, посланники были задержаны здесь более чем на год, так что добраться до Бухары им удалось лишь к началу ноября 1721 года.

Положение дел в Бухаре было тогда весьма плачевно. Постоянные войны с Хивою и возмущения узбеков все более и более ослабляли власть Хана и быть может в этом то и надо искать причину того, что Беневени, в продолжение трехлетнего пребывания своего в Бухаре, не мог заключить никаких договоров с ее правителем, весьма желавшим соглашения, но [63] боявшимся узбеков. Посол должен был сноситься с Ханом, то через евнуха, то через его сестру и няньку. Вообще бухарское правительство произвело на Беневени неприятное впечатление, так что в письмах в Россию посол постоянно жаловался на его коварство и варварство. Вследствие полученного от Петра приказа Беневени с большими затруднениями выбрался из Бухары и для возвращения в Россию направился было в Персию, чтобы присоединиться затем к русским отрядам, занимавшим тогда ее северные пределы. Но достигнув Аму-Дарьи при Керки, он был встречен туркменами, намеревавшимися его ограбить, каковое обстоятельство побудило Беневени бежать назад в Бухару, где он получил из России указ, дозволявший ему избрать для возвращения путь по своему усмотрению.

Еще во время пребывания Беневени в Бухаре хивинцы часто присылали к нему гонцов с приглашением приехать к ним. Повидимому хивинцы боялись мщения России за Бековича и потому искали случая примирения с нею. Вот почему Беневени, опасаясь оставаться долее в Бухаре, где, по имевшимся у него сведениям, уже намеревались покончить с посольством, решился в ночь на 8 апреля 1725 года тайком бежать из Бухары, по направлению к Хиве, куда и прибыл через 11 дней. Сам Хан принял его очень ласково, что быть может объясняется страхом Ширгази Хана перед новым движением русских в Хиву, в связи со слухами о наших военных приготовлениях в Саратове и Астрахани для похода в Персию, приближенные же Хана обирали Беневени и всеми мерами задерживали его. Это породило [64] известный подозрения у нашего посла, который вынужден был и из Хивы бежать тайком, выпросив у Хана секретную прощальную аудиенцию. В начале августа 1725 года Беневени оставил Хиву и в 25 дней достиг Гурьева городка, откуда прибыл в Астрахань к 17 сентября.

Беневени, не успевший приобрести для России ни политических, ни торговых выгод, весьма внимательно разведывал о минеральных богатствах края. На пути в Бухару, при переправе через Аму-Дарью, он нашел в песчаных ее берегах искры золота, почему несколько горстей этого песку отправил из Бухары к Петру Великому при шифрованном письме, написанном на полях письма обыкновенного. В этом письме он сообщал, что «хотя река Аму из золотых руд начало свое не имеет, но в нее впадает река Гиокча, берущая начало близко Бадахшану, заподлинно из самых богатых руд. При том начале крупное в горах золото сыскивают тамошние жители, а наипаче во время овец стригут, шерсти их в воду кладут и засыпают грязью и песком, а потом на берег вытаскивают и как шерсть высохнет вытряхивают золото самое чистое. А в горах золото и серебро искать заказано и непрестанно в таких местах караул держат» ¹²⁹.

В том же шифрованном письме Беневени писал Государю: «Со всякою покорностью Вашему Величеству последнее мое слово предлагаю, что ежели вы желаете себе авантаж [65] добрый и довольную казну прибрать, лучшего способа я не сыскал, что ко описанным местам собираться (сила все резоны уничтожит), посторонних велико опасение не будет, а наипаче при нынешних случах; ибо все дженерально между собою драку имеют» ¹³⁰. Тут же посол прибавлял и другую приятную для Государя весть о прежнем течении Аму в Каспийское море, донося, что Аму Дарья в прежнее время действительно впадала в Каспийское море, но только не вся, а одним лишь рукавом, другим же всегда вливалась в Аральское море. Вследствие же каких причин произошло запружение рукава, впадавшего в Каспий, ему в Бухаре положительно ничего не говорили. По догадкам одних, река высыхала по мере того, как поселения в ней пустели; по другим — на берегах ее жил когда то воинственный народ, грабивший Хиву и Бухару, вследствие чего и та и другая страна совместно решили, что для того, чтобы победить этот народ, единственное средство — лишить его воды. Построили плотину и берега реки тотчас опустели, когда ее русло иссякло.

К сожалению собранные Беневени сведения в то время ни к чему не привели, ибо совершенно неожиданно прервался персидский поход, а вскоре затем последовала и кончина Великого Императора и вопрос об Аму-Дарье заглох.

[1720] Необходимо, однако, вернуться несколько назад. После неудачи экспедиции Бековича всякие сношения России с Хивою на некоторое [66] время прерываются. И хотя в 1720 году к Высочайшему двору прислано от хивинского Хана Ширгази посольство Эйваз Мухаммеда ¹³².

Здесь надо указать на представляющий известный интерес рукописный сборник, хранящийся в библиотеке Первого Департамента Министерства Иностранных Дел и носящий название «Выписки и примечания о народах, обитающих в Средней Азии». В этом сборнике в небольшой, на неполных четырех страницах, «выписке о хивинских посланниках» имеется указание и на хивинское посольство 1720 года, причем посол, как и у проф. Веселовского в его статье о приеме послов ¹³³, у профессора Бартольда и у Ханыкова именуется Вейс Мамбетом.

[1726] После смерти Петра Великого — в царствование Екатерины I-ой — прибыло в 1726 году новое хивинское посольство в лице Субхан Кули Бека, с просьбою о возобновлении прерванных [67] вследствие убийства Бековича торговых сношений ¹³⁵.

[1730] Царствование Императрицы Екатерины I-ой не ознаменовалось ничем в смысле сношений России с средне-азиятскими ханствами и лишь при Петре II, в начале 1728 года, был отправлен из Астрахани в Хиву и Бухару во главе каравана купец Ядигер Махлер Муглы Алимов сын. По возвращении своем в 1729 году из Средней Азии в Астрахань Ядигер заявил, что он отправлен от бухарского и хивинского Ханов послом к российскому двору ¹³⁷, на возвратном пути каравана через его владения, который в свою очередь обратился к русскому правительству о возобновлении торговых сношений с Хивой.

От бухарского Хана Ядигер привез две грамоты, одну доверительную, данную ему в качестве посла, в которой Хан просил о свободном пропуске мусульман, желающих ехать в Мекку на поклонение, и об утверждении взаимных торговых сношений, а другую с просьбой об освобождении двух знатнейших в его земле мусульман которые находились в заточении в России в течение целых пятнадцати лет. Грамоты Хана были написаны на имя Императора Петра II, но прибыл посол к Высочайшему двору уже в царствование Императрицы Анны Иоанновны. 22 июня 1731 года посол получил отпускную аудиенцию, на которой ему были вручены ответные грамоты к Ханам бухарскому и хивинскому.

[1732] Вместе с Ядигером из Москвы был отправлен в Хиву и Бухару для охраны русского [69] купеческого каравана и для заключения торговых договоров с местными владетелями артиллерии полковник Гарбер ¹³⁸, которому было дано даже разрешение заключать трактаты с Ханами без Высочайшей на то конфирмации, для наблюдения же за торговыми делами с ним был отпущен московский купец Лев Семенников.

В феврале 1732 года Гарбер отправился 1732 г. из Астрахани с посланником Ядигером и купцом и находившейся при них свитой, но по дороге недалеко за Уралом на их караван напали киргиз-кайсаки и разбили его, почему они принуждены были возвратиться опять в Астрахань. По прибытии Гарбера в Петербург отправленные с ним грамоты были возвращены им в Коллегию Иностранных Дел. Ядигер оставался в Астрахани при караване в ожидании дальнейших приказаний от русского правительства об отпуске его в Бухару, но не получая никаких инструкций, отправил в 1734 году в Петербург своего двоюродного брата Бармаметова с донесением в Коллегию Иностранных Дел, в котором указывал на то, что по разбитии каравана возвратился в Астрахань, где и проживает праздно с врученными ему грамотами, не получая от губернатора никакого содержания и даже не пользуясь пожалованною ему в городе землею, вследствие чего пришел в раззорение, а потому и просил указа о скорейшем отпуске его в Бухару и Хиву ¹³⁹. [70]

[1733] В 1733 году приезжал в Астрахань хивинский посол Хаджи Батырь, о котором астраханский губернатор доносил в Коллегию Иностранных Дел, что «тот хивинский посол Аджи Батырь в Астрахани от безмерного пьянства 8 числа апреля умре». Это посольство является ярким примером того, что в то время мусульмане Средней Азии потребляли спиртные напитки. Бывали случаи, что средне-азиятские посланцы не только не отказывались у нас от запретных для них спиртных напитков, но еще просили прибавки для себя и отпуска для ханов ¹⁴⁰.

[1732] Отвлечение русского правительства от Бухары и Хивы после неудачного похода Бековича при Петре Великом продолжалось недолго, так как состоявшееся в 1732 году по просьбе Абуль Хайр Хана принятие в русское подданство малой киргизской орды снова вовлекает Россию в дела Средней Азии.

Но прежде чем говорить о самом принятии киргизов в русское подданство и о тех последствиях, какие имело это событие, надо сказать несколько слов о том, что представляли собою эти киргизы и что заставило их пойти в подданство России.

[Киргизы] Название «киргиз» принадлежит народу, известному теперь у русских под названием «кара-киргизов», «дикокаменных киргизов» или «бурутов», который в средние века проживал по верхнему течению Енисея, а затем переселился на юго-запад, в нынешнюю Семиреченскую область и [71] прилегающие к ней земли, где он живет до настоящего времени. В XVI столетии мы наблюдаем тесное сближение этих киргизов с тою частью узбеков, которая отделилась от своих ханов и осталась в степи, предоставив ханам с остальными узбеками идти на завоевание областей, лежавших в бассейне Аральского моря. Оставшиеся в степи узбеки получили название «казаков», что в переводе с турецкого языка означает «подобный гусю», а в переносном смысле «человек, вольный, как птица». Эти узбецкие казаки уже в начале XVI столетия были могущественным народом, имевшим своих ханов и нередко одерживавшим победы над своими соплеменниками, владевшими Самаркандом и Бухарой. Затем, по неизвестным для нас причинам, произошло распадение этого народа на три орды: большую или старшую, среднюю и малую или младшую, причем названия эти орды получили не по числу принадлежавших к ним кочевников, так как например малая орда была самая многочисленная, а по старшинству входивших в их состав родов. Казакам этих трех орд русскими было присвоено не принадлежавшее им название киргизов и в отличие от настоящих киргизов они стали именоваться «киргиз-кайсаками», причем слово «кайсак» явилось лишь искажением слова «казак». В начале XVIII века казаки всех трех орд стали подвергаться столь сильным нападениям калмыков, что по временам бывали даже вынуждены признавать над собою власть калмыцких владетелей. Эти то притеснения со стороны калмыков и заставили киргиз-кайсаков искать помощи у русских. Еще в 1717 году Тявка, Каип и [72] Абуль-Хайр-ханы всех трех орд признали себя подданными Петра Великого, но подданство это оставалось номинальным, как и подданство хивинского Хана, о чем уже шла речь выше ¹⁴¹.

В 1730 году Абуль-Хайр, Хан ближайшей к России Малой Орды вторично предложил свое подданство и прислал по этому поводу в Уфу посольство с письмом, будто бы от всего народа ¹⁴². Предложение Абуль-Хайра показалось русскому правительству весьма заманчивым и для принятия присяги от новых подданных с послами был отправлен в степь татарин Мурза Тевкелев. На первых же порах ему пришлось убедиться, что никто из киргизов и слышать не хотел о русском подданстве и что предложение подданства было только уловкой со стороны самого Абуль-Хайра, который, считая подданство лишь выгодной сделкой, благодаря коей слабейший становился под покровительство сильнейшего и в то же время не принимал на себя никаких обязательств, в данном случае преследовал исключительно свои личные цели. Абуль-Хайр очевидно надеялся с помощью русских укрепить и упрочить свою власть, а быть может даже и стать во главе всего киргизского народа. Вследствие такого положения дел Тевкелеву пришлось вести переговоры о подданстве не только с Ханом, но и с народом и лишь большие дипломатические способности, которыми обладал Тевкелев, дали ему возможность достигнуть благих результатов. [73]

Не только младшая орда, во главе которой находился Абуль-Хайр, но и часть средней, с Ханом Шемякою, согласилась принять присягу.

Присягая на подданство, Абуль-Хайр, со своей стороны, предложил обязательство охранять смежные с землями его орды русские границы и наши купеческие караваны в киргизской степи, выставлять, в случае нужды, вспомогательное войско из своих ордынцев и платить ясак пушным товаром. За это он просил, чтобы русское правительство утвердило за ним и его родом ханское достоинство и построило, при впадении Ори в Урал, крепость, куда он мог бы укрыться в случае опасности, каковые условия, кроме ясака, и были приняты Россией.

Чтобы получить какие нибудь практические результаты от принятия киргизов в подданство нужно было перенести русскую военную границу далеко на юг, т. е. от Шешмы и Уфы, где она проходила до того времени, к берегам Яика и это трудное дело было возложено на обер-секретаря Кирилова, подавшего в 1734 году правительству два проекта об устройстве управления киргизами. Будучи назначенным начальником «Известной», впоследствии Оренбургской, экспедиции Кирилов предполагал проложить торговый путь в Среднюю Азию, учредить судоходство по Аральскому морю и затем развить торговые и политические сношения с ханствами.

Из проектов Кирилова было осуществлено лишь устройство линии укреплений вдоль северо-западной границы «киргиз-кайсацких степей». В 1735 году был построен при устье реки Ори город Оренбург, но в 1739 году его перенесли на новое место, где теперь [74] Красногорская станица, старый же город назвали Орском. В 1742 году Оренбург перенесли на третье — его теперешнее место. В этот третий Оренбург были переведены из Уфы правительственные учреждения, а в 1744 году была образована оренбургская губерния, в состав которой входила и нынешняя уфимская. Город Оренбург до завоевания Туркестана и учреждений Туркестанского генерал-губернаторства оставался центром управления киргизскими степями и всех торговых и дипломатических сношений со Средней Азией, и к нему таким образом перешла роль, которая до тех пор принадлежала Астрахани. Кроме Оренбурга и Орска с 1736 года приступлено было к возведению ряда укреплений по Уралу и по пути сообщения Оренбурга с Самарою и возникшие Табынское, Губерлинское и Озерное укрепления и несколько форпостов составили впоследствии оренбургскую и уральскую линии.

Принимая в подданство киргиз-кайсаков Императрица Анна Иоанновна предполагала, что этим русское правительство достигнет некоторого успокоения на восточных границах государства, подвергавшихся набегам киргиз. Но несмотря на присягу 1734 года киргизы уже через два года начали разорять русские поселения на новой, только что устраивавшейся яицкой линии и этим доказали, что Россия, принятием в подданство киргиз желаемых результатов не достигла. Не имея надлежащей подготовки, не зная ни обычаев, ни взаимных отношений новых русских подданных, русское правительство не могло и не умело упрочить свое влияние в степи. Наоборот, целым рядом самых неудачных мероприятий оно [75] вызывало неудовольствия своих новых подданных, что приводило к постоянным волнениям в степи; приняв же систему умиротворять одну народность при содействии другой, Россия только разжигала страсти. В результате всего этого получилось то, что вместо охранения границы наши же киргизы делали постоянные набеги на киргиз не русско-подданных и настолько разоряли пограничное население, что для охраны восточных границ от своих же новых подданных русскому правительству приходилось возводить целый ряд укреплений и устраивать так называемые линии.

С первого взгляда может показаться, что вопрос о подданстве киргизов не имеет прямого касательства к сношениям России с Бухарою и Хивою, но на нем приходится останавливаться потому, что киргиз-кайсацкие орды оказали известное влияние на утверждение русской власти в Средней Азии. Кроме того принятие в подданство киргизских орд дало возможность вмешиваться в наши дела в киргизской степи Хивинскому ханству, так как происходящие из киргизских родов Ханы принимали живое участие во всех родовых распрях. Пользуясь нашей слабостью в степи, хивинцы часто натравливали киргиз на наши границы, добывали себе этим путем русских невольников и безнаказанно грабили русские караваны.

Возвращаясь теперь к непосредственным сношениям России с средне-азиятскими ханствами необходимо указать, что в царствование Императрицы Анны Иоанновны, кроме упомянутых выше ¹⁴³ посольств к русскому двору было [76] еще два посольства от Хана бухарского Абуль-Фейза.

[1734] В августе 1734 года прибыл в Петербург бухарский посол Магомет Богадырь Хан Везирь Алибек Перваначи с купцом Нагбет Яс Караул-Беком, есаулом Перму-Ахаметом и свитой, состоявшей из 41 человека, для принесения поздравлений Императрице Анне Иоанновне по случаю вступления ее на российский престол и для утверждения торговых сношений между обеими странами, а равно разрешения ряда мелких вопросов ¹⁴⁴. Удостоившись дважды Высочайшей аудиенции и получив как грамоту Императрицы к Хану, так и удовлетворение по всем поднятым послом вопросам, Алибек выехал 5 мая 1735 года из Петербурга в Астрахань, откуда 30 августа отправился в Бухару.

[1737] Не дождавшись возвращения Алибека в Бухару Абуль Фейз отправил в Россию второе посольство, которое прибыло в Астрахань 30 апреля 1737 года. Посольство состояло из Хаджи Мугамед Чегге Аразы, (Чехре Агасы или Чурагасы) со свитою из его отца муллы Мугамед Аминя, приехавшего вместо купчины, 10 посольских людей и 2 женщин ¹⁴⁵. Грамота, привезенная этим послом, оказалась написанной на имя Императора Петра I и после некоторых объяснений с Чегге Аразы выяснилось, что титул царствовавшей тогда Императрицы Анны Иоанновны не написан по неведению, так как в книгах, хранящихся при ханском дворе [77] российским Императором значился Петр I Алексеевич, тем более, что после Беневени, отправленного в Бухару при Петре, русских послов у бухарцев не было, отпущенный же из России в 1735 году бухарский посол везирь Алибек до отъезда Чегге Аразы из Бухары не возвращался и последний встретился с ним уже на пути в Россию в Хиве. Правительство отказалось признать Чегге Аразы бухарским послом, тем более, что приезжавший до него послом Алибек привез поздравительную грамоту с восшествием на всероссийский престол Императрицы Анны Иоанновны и Чегге Аразы принужден был отправить в Бухару немедленно же находившегося при нем своего отца для исходатайствования новой грамоты. Последний возвратился в Астрахань 18 января 1739 года с новой грамотой на имя Императрицы Анны Иоанновны и с письмами от разных сановников, подтверждавшими что Хаджи Чегге Аразы действительно послан к российскому двору от бухарского Хана с грамотою в качестве посла. Неприличное поведение этого посла на пути из Астрахани в Москву было причиною того, что его не только не признали в этом звании, но даже не допустили на аудиенцию, а привезенная им грамота была принята у него в Государственной Коллегии Иностранных Дел. Ответная грамота к бухарскому Хану не достигла своего назначения, так как отправившись в обратный путь Чегге Аразы должен был, в виду похода Шаха персидского на Бухару и Хиву, остаться в Астрахани, где он и прожил до 1743 года, когда 1743 г. в России воцарилась Императрица Елизавета Петровна, грамота же, врученная ему, была написана от имени Императора Иоанна, царствовавшего лишь в течение одного года. [78]

[1739] 15 сентября 1739 года приезжал в Астрахань посланец хивинского Хана Ильбарса, Артык Разумбаев Батырь, который был затем со свитою допущен в Москву. Цель этого посольства была испросить у русского правительства разрешение на вывоз из России в Хиву ружей, панцырей и стали, что было строго запрещено, и дозволение хивинским купцам увозить с собою на родину тех калмычек и татарок, на которых они поженились в России. Но на оба эти ходатайства ответ последовал отрицательный. Затем Артык Батырем было заявлено, что до него дошел слух о погроме Хивы Шахом Надиром и о казни Хана Ильбарса, а потому посол просил позволения остаться временно в Астрахани. Остаться в России Артыку было разрешено, но только не в Астрахани, как он этого хотел, а в Самаре ¹⁴⁶.

[1739] Приблизительно в это же время, в 1739 году, по приказанию оренбургского губернатора Татищева был отправлен в Ташкент и «другие бухарские города» караван под начальством поручика Миллера, которому было поручено выхлопотать русским купцам беспошлинную торговлю в Средней Азии, но попытка эта не увенчалась успехом, так как караван неподалеку от Ташкента был разграблен киргиз-кайсаками большой орды, не состоявшей в подданстве России ¹⁴⁷.

[1740] Еще в 1739 году Абуль-Хайр, Хан малой на киргизской орды, принявшей русское подданство, [79] просил русское правительство прислать ему сведующих людей для постройки города близ устья Сыр-Дарьи, около нынешнего Казалинска. Для предварительного осмотра местности, где предполагалось построить город, отправлены были нашим правительством в сентябре 1740 года поручик оренбургского драгунского полка Дмитрий Гладышев, знавший татарский язык, геодезист Муравин, инженерный надзиратель Назимов, переводчик Усман Арасланов и с ними несколько казаков ¹⁵¹. Надир, питавший постоянное уважение к России, одарил посла, согласись с его представлениями и только пожелал, чтобы сам [80] Абуль-Хайр прибыл к нему на свидание. Но Абуль-Хайр, не доверяя Шаху, бежал из Хивы, оставив ее на произвол Надира. Последний в доказательство честности своих намерений, по занятии города, одарил всех русских пленных, каких мог собрать, и отпустил в Россию, удаляясь же из Хивы, Надир поставил на ханство своего чиновника, которого хивинцы вскоре убили и провозгласили Ханом сына Абуль Хайра — Нурали Хана.

Смутное время в Хиве лишили нашу миссию возможности достигнуть своей прямой цели и заставили ее, быть может раньше времени, вернуться обратно в Россию ¹⁵³.

[1741] Через четыре месяца после возвращения из Хивы Гладышев, в августе 1741 года, был еще раз отправлен к Абуль Хайру, которого он нашел в низовьях Аму Дарьи в январе 1742 года ¹⁵⁴. В эту поездку Гладышеву поручено было отвезти находившемуся в Хиве Нурали [81] Хану, как русскому подданному, присяжный лист «для принесения присяги в верности российской Империи». Но он довез этот лист только до ставки Абуль Хайра, а к Нурали отправил документ с киргизом. Однако результат этого сношения русского правительства с Нурали Ханом неизвестен, и из показаний Гладышева можно лишь усмотреть, что ответа на этот лист со стороны Нурали Хана не воспоследовало.

[1743] В царствование Императрицы Елизаветы Петровны, а именно 9 декабря 1743 года, нашим канцлером Бестужевым-Рюминым было послано письмо к хивинскому Хану Абуль Гази. Письмо это было отправлено по поводу прибытия хивинского посла Алла Вердия, который приезжал в Россию просить усиления торговых сношений и требовал в то же время возвращения хивинского посла Артыка (Артука), отправленного к русскому правительству еще при отце Абуль-Гази, имя которого в письме не упомянуто ¹⁵⁵.

[1745] В 1745 году в Астрахань приезжал посланец хивинского Хана Абуль Гази сына Иль-барса, Хаджи Мухаммед Ахун Мулла Турсунов, который не был допущен ко двору по той причине, что наше правительство сомневалось в независимости Хивы, незадолго перед тем разгромленной персидским Шахом Надиром ¹⁵⁶.

[1747] Из «Оренбургской Истории» Рычкова мы узнаем, что в 1747 году был прислан из [82] Астрахани в Оренбург, по указу Коллегии Иностранных Дел, хивинский посол Мулла Хаджи Мухаммед ¹⁵⁸.

[1748] В том же 1748 году Абуль-Хайр был убит в стычке с Бараком, ханом средней орды ¹⁵⁹. С помощью русского правительства ему наследовал его старший сын Нурали, уже несколькими годами ранее изгнанный из Хивы. Но известная часть малой орды, считая выбор Нурали Хана не совсем законным, избрала себе другого хана, Султана Батыря, на что Нурали хан не обратил вначале серьезного внимания, так как полагал, что Батырь, избранный меньшинством, не мог явиться опасным для него соперником. Но Батырь имел сильную заручку со стороны своего сына Каипа, бывшего в то время Ханом в Хиве, вследствие чего возникли столкновения Хивы с киргизами, что, как мы увидим ниже, в свою очередь не замедлило отразиться и на отношениях Хивы к России. [83]

[1750] 25 апреля 1750 года в Оренбург прибыл посланец Каипа, Ширбек ¹⁶⁰. Посольство из Хивы явилось в Оренбург в первый раз и губернатор Неплюев не знал как поступить в этом случае. Неплюев снесся с Коллегией Иностранных Дел и донося в своем рапорте, что в Хиве на престоле стали объявляться султаны киргизские, присягавшие на подданство России, просил разъяснения, как поступать губернатору в таких случаях, каковые могли повторяться часто, в особенности с тех пор, как хивинцы сделались независимыми от персидского Шаха Надира. На это Коллегия, указом от 13 августа 1750 года, дозволила султанам киргизским вступать на ханство в Хиве, оренбургскому же губернатору вменено было в обязанность приветствовать новоизбранного султана, одарить его и требовать поощрения торговли и возможно большей посылки купцов в Оренбург.

Посланец Ширбек благодарил от имени Хана Государыню Императрицу за основание города Оренбурга, который повидимому обещал быстрое развитие торговли в средне-азиятских владениях вообще и в особенности в Хиве, ставшей независимой от персиян, «где разбойник Надир явился и исчез подобно водяному пузырю» ¹⁶³. Ширбеку было предложено или ждать ответа из Петербурга, или ехать в Хиву. Посол избрал последнее, причем с ним был снаряжен торговый караван (Хаялина), который посланец обязывался препроводить из Хивы в Бухару и даже до Индии. Желая исполнить просьбу Неплюева, Ширбек возвращался другою дорогою, а именно через улусы Нурали, который был крайне раздражен отправлением Каипом посольства в Петербург. Отношения между Нурали и Каипом становились все более и более натянутыми и вызвали наконец разрешение Нурали своим подданным грабить проходившие степью киргизские караваны.

[1753] Тогда оказалось необходимым вмешательство России, которая в августе 1753 года послала к Нурали для переговоров переводчика Гуляева, сумевшего воздействовать на Нурали, причем последний вызвался даже прекратить ссору с Каипом и для разбирательства дел [85] просил в качестве свидетелей двух или трех русских чиновников. Это предложение было принято Неплюевым и по этому случаю был снаряжен караван, к которому был назначен из Оренбурга чиновник Чучалов, Гуляев же находился при этом в качестве главного посланника ¹⁶⁵. Но посольство это было встречено в Хиве враждебно и слишком грубое поведение хивинского Хана по отношению к нашим посланцам и каравану заставило оренбургское начальство принять энергичные меры. Губернатор приказал задержать всех находившихся в Оренбурге хивинцев, каковая мера подействовала как нельзя лучше, так как после этого Каип в значительной мере изменился к русским посланцам и в декабре 1754 года русский караван, после десятимесячной задержки, был отпущен обратно в Россию, а вместе с ним были отправлены и русские чиновники, вывезшие при этом из Хивы четырех русских полонянников.

[1757] В июне 1757 года в Астрахань приезжал к губернатору посланец Алла-Шукур Бай с просительным от хивинского Хана листом о высылке из Астрахани посланца Артык-Батыря, отправленного в Россию еще в 1739 году и [86] оставшегося там по собственному желанию. Так как просьба Хана вполне соответствовала желанию самого Артыка, который просил о возвращении его на родину, то астраханский губернатор не замедлил выполнить просьбу Хана и Артык был отпущен в Хиву вместе с женою и детьми ¹⁶⁶.

[1761] В 1761 году приезжал из Хивы посланец Исхал мулла с поздравительным листом от Хана. «Лист» этот оказался без печатей, которые были приложены только на пакете, вследствие чего послу было отказано в пропуске ко двору ¹⁶⁷.

Таковы были сношения России с средне-азиятскими ханствами в царствование Императрицы Елизаветы Петровны.

[1762] Минуя ничем не ознаменовавшееся в смысле сношений с Средней Азией кратковременное царствование Императора Петра III, обратимся к царствованию Императрицы Екатерины Великой, которая вскоре после вступления своего на престол, обратила особенное внимание на развитие торговли Астрахани с Хивою и Бухарою ¹⁷⁰, о деятельности и дальнейшей судьбе каковой определенных данных к сожалению не имеется.

В это же время приезжал в Россию посланец Алла Шукур Бай от хивинского Хана, но подробностей об этом посольстве мы не имеем ¹⁷¹.

[1763] В следующем 1763 году к русскому двору приезжал новый посланец хивинского Хана ¹⁷² с просьбой о ежегодной присылке в апреле и августе на Мангышлак русских судов для хивинских товаров в Астрахань. Соглашаясь на эту меру, канцлер граф Воронцов потребовал письмом от Хана для русских безопасного проезда через хивинские владения и права свободной торговли в их пределах.

Точных сведений о последствиях этой новой попытки Хивы добиться чего нибудь от России путем мирных переговоров в свою очередь не имеется, но вероятно она не привела ни к каким результатам.

Вообще сведения о тогдашних сношениях России с средне-азиятскими ханствами весьма скудны и даже данные чисто исторического характера о положении дел в Хиве и Бухаре в XVIII столетии получались нами частью от приходивших в Оренбург средне-азиятских торговцев, частью от русских людей, [88] захваченных ранее в плен киргизами, проданных в рабство и освободившихся затем из неволи. Подобные случаи бывали и по оренбургской линии, причем захвату в плен подвергались не только русские поселенцы, но и русские солдаты.

[1774] Наиболее интересна судьба унтер-офицера Филипп Ефремов. Филиппа Ефремова ¹⁷³, захваченного в 1774 году около Оренбургской линии во время пугачевского бунта в плен сначала яицкими казаками, а потом киргизами, которые увезли его в Бухару, где он благодаря своим познаниям в военном деле приобрел некоторое значение при дворе местного правителя (аталыка) Данияр Бека. По поручению аталыка он ездил в Хиву и Мерв, потом, покинув бухарскую службу бежал в Коканд, из Коканда проехал через Кашгар, Яркенд и Тибет в Индию, откуда через Англию вернулся в Россию. Благодаря знанию восточных языков и своему официальному положению при бухарском дворе он мог собрать ценные сведения и, вернувшись на родину, Ефремов издал книгу о своем «странствовании в Бухарии, Хиве, Персии и Индии», выдержавшую вследствие особого для того времени интереса три издания.

[1774] В 1774 году через Астрахань приезжал в Москву бухарский посланник Мулла Ирназар Максютов с просьбой об удовлетворении бухарских купцов, ограбленных киргизами и сообщниками Пугачева. Наше правительство посла [89] обласкало, осыпало милостями и позволило ему беспошлинно торговать по Каспийскому морю на десять тысяч рублей в продолжение пяти лет, но просьбу об удовлетворении бухарцев, ограбленных в смутное время, оставило без исполнения.

При отправлении своем из России Максютов получил сверх богатых подарков еще четыре тысячи рублей серебром на постройку училища в Бухаре ¹⁷⁴.

[1776] У Могутова ¹⁷⁵ есть указание, что 19 декабря 1776 года по именному указу пожалован находившемуся в то время при дворе посланнику «Большой Бухарии», корабль для распространения торговли в пределах российской империи.

[1779] Бывший в 1774 году в России бухарский посол Ирназар Максютов в 1779 году опять приезжал в Петербург с теми же домогательствами об удовлетворении бухарских купцов, ограбленных киргизами, и с новою просьбою о дозволении ему проехать через Россию в Константинополь и о свободном пропуске бухарцев, едущих в Мекку. Русское правительство вторично отказалось от удовлетворения первой части просьбы бухарцев, но дозволило Максютову и отправлявшимся в Мекку бухарцам ехать через Россию ¹⁷⁶.

В упомянутой выше ¹⁷⁸. При переговорах Бекчурина с бухарскими сановниками поднимались вопросы как чисто торговые, причем бухарцы просили по прежнему о свободной по всей России торговле, так и общеполитические. Так, например, Бекчурин старался выведать у бухарского правительства о цели отправления бухарского посольства в Турцию и о причинах поездки его туда не через Персию, а через русские владения, и вообще собирал сведения о внутреннем состоянии ханства, его вооруженных силах и пр.

Надо полагать, что рукопись библиотеки Министерства Иностранных Дел впервые проливает свет на поездку Мендияра Бекчурина в Бухару в 1781 году, о чем в печати сведений [91] не имеется, а потому, в виду особого интереса, который она представляет собою, я считаю необходимым коснуться ее впоследствии несколько подробнее и опубликовать полностью находящийся в ней экстракт поездки Бекчурина в Бухару в 1781 году.

Документ этот важен еще и потому, что до известной степени подтверждает указание Могутова на пребывание в 1776 году бухарского посольства в России, которое могло быть одним из тех «двоекратных» посольств бухарского правительства, за которые Бекчурин благодарил Хана от имени русской Императрицы..

[1783] В период с 1783-85 года в Россию прибывало бухарское посольство, о котором подробностей не имеется. Известно лишь из «странствования надворного советника Ефремова», что последний, т. е. Ефремов, будучи в 1783 году определен «толмачем бухарского, персидского и других азиятских языков в Государственную Иностранных Дел Коллегию, был употреблен для препровождения бухарского посланника в Оренбург» ¹⁷⁹.

В 1783 году Россию посетило посольство, которое не было допущено ко двору за то, что на листе «печать ханская приложена в заглавии и в лице, а не в окончании и не на обороте» ¹⁸⁰.

[1793] В апреле 1793 года прибыли в Оренбург из Хивы при купеческом караване два хивинские посланца ¹⁸³.

Просьбой этой поспешило воспользоваться русское правительство и 14 июля 1793 года отправило в Хиву врача маиора Бланкеннагеля, «многими опытами доказавшего искусство свое во врачевании глаз ¹⁸⁵.