УМАНЕЦ С.

ПАМИРСКИЙ ВОПРОС И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ

Точно в силу какого-то особого рока, являющегося, впрочем, в то же время отчасти неизбежным последствием всей предшествовавшей исторической жизни, неудержимое стремление России на Восток всегда было одной из характерных особенностей нашей национальной политики, неизменно находящей себе поддержку и сочувствие в нашем общественном мнении.

Неразрешимый восточный вопрос, зародившийся еще в почти легендарную эпоху Святослава, двигавшегося походом на Царьград, проходит красной нитью по всей русской истории, то временно сходя с исторической сцены, то снова на ней появляясь. Будучи исстари соседями Азии и сами нося в себе, в силу векового татарского гнета, немалую дозу восточной крови, мы всегда чувствовали к Востоку какое-то особое органическое тяготение, охотно и умело дружа с ним и в то же время, никогда не покидая завлекательных на него видов.

Восточный вопрос в тесном смысле слова, — мы не говорим здесь о славянском вопросе, неразрывно с ним связанном, — породил с шестидесятых годов вопрос среднеазиатский. Завоевание Хивы, Ташкента и Туркестана двинуло нас далеко в глубину Средней Азии и поставило лицом к лицу с Англией, явившейся там нашей сильной и ловкой соперницей. [197]

В настоящее время, для многих, не посвященных в наши азиатские дела, как будто неожиданно выдвинулся еще новый, так называемый, памирский вопрос, о котором так много говорят теперь и у нас, и за границей.

Мы считаем поэтому своевременным и полезным выяснить, по возможности, нашим читателям, большинству которых мало известны наши среднеазиатские дела, сущность памирского вопроса, каким он представляется с русской точки зрения, с возможным беспристрастием и краткостью.

Для того, однако, чтобы читатели могли ясно представить себе все значение недавнего события на Памирах, с умыслом раздутого Англией, мы должны сказать предварительно несколько слов о пограничном афганском вопросе, без чего памирский инцидент останется совершенно непонятным.

Русские владения в Центральной Азии в 1863 году состояли лишь из теперешней Оренбургской губернии, отделяемой от Сибири огромной пустыней, так что между двумя военными линиями не было другого сообщения, как по большому сибирскому тракту, в объезд. Русское правительство должно было поэтому озаботиться о более коротких, верных и непосредственных сношениях между своими разъединенными владениями. Далеко раскинувшуюся плоскость между Оренбургом и Сибирью занимали степи, которые принадлежали частью Кокану, Бухаре и Китаю, благодаря чему России часто приходилось снаряжать экспедиции для отражения кочевников и их усмирения. Россия была поэтому в непрерывной борьбе с названными ханствами, и результатом этого было взятие генералом М. Г. Черняевым в 1866 году Ташкента, а в 1868 г. — генералом Кауфманом Самарканда, некогда резиденции страшного Тамерлана. Эти блестящие успехи русского оружия вызвали целую бурю в Англии, страдавшей тогда с особенной силой так называемой «азиатской лихорадкой», от которой она вряд ли когда, впрочем, излечится. В это именно время Дизраэли (впоследствии лорд Биконофильд), Баккер и др. выработали пресловутую программу «научной границы», которую Россия не могла бы нарушить в своем традиционном и вечно смущающем Англию стремлении в глубину Азии. В начале 1869 года, лорд Кларендон выразил бывшему тогда русским послом в Лондоне барону Бруннову желание успокоить так или иначе общественное мнение, сильно возбужденное в Англии русскими завоеваниями в Азии, и, чтобы избежать недоразумений, могущих возникнуть на азиатской территории между двумя великими державами, предложил установить нейтральную почву, ненарушимую для них обеих. Князь Горчаков согласился на это и предложил, со своей стороны, считать за такую именно нейтральную зону Афганистан, от [198] посягательств на независимость которого должны строго воздерживаться обе стороны («Aucune intervention on ingerence quelconque contraire a l'independance de xet Etat n'entre dans ses intentions».). Дальнейшие дипломатические переговоры между обоими кабинетами велись в этом именно направлении.

В том же 1869 году, летом, наш канцлер встретился с. лордом Кларендоном в Гейдельберге, и между обоими дипломатами естественно возобновился обмен мыслей по вышеозначенному предмету. Оба кабинета настолько успели прийти к взаимному соглашению в этом вопросе, что тогдашний вице-король Индии, лорд Майо, прислал в Петербург своего уполномоченного, сэра Дугласа Форзита, чтобы войти в переговоры с русским правительством для установления точных границ Афганистана, которые, к сожалению, не могли считаться вполне определенными.

Как желательное основание соглашения, со стороны петербургского кабинета было предложено условие, что оба правительства будут сообщать друг другу, когда какой либо из выработанных пунктов условия подаст повод к недоразумениям, что легко могло бы случиться при политической организации Афганистана и свободного Туркестана. Решено было, что, если отныне России или Англии придется снаряжать военные экспедиции в Центральную Азию и присоединять там новые территории к своим владениям, то такой образ действий не должен быть стремлением к новым завоеваниям, но лишь результатом тех или иных обстоятельств, при невозможности поступать иначе. Так как русские и английские владения в Азии не могут считаться неподвижными, то на петербургском совещании признано было возможным способом обоюдного modus vivendi — установление общих положений политического равновесия для тех земель, которые разделяют русские и английские владения в Азии.

Затем обеими сторонами были проектированы следующие главнейшие пункты соглашения:

Считать границы находящейся во владении Шир-Али-хана территории действительными границами Афганистана.

Эмир афганский не должен распространять своего влияния за пределы принадлежащих ему владений; английское правительство употребит все меры, чтобы удерживать его от каких бы то ни было агрессивных попыток.

Со своей стороны русское правительство приложит старания, чтобы удержать бухарского эмира от нападения на афганскую территорию.

Лондонский кабинет вполне согласился с этими положениями. Также и русское правительство присоединилось к мнению лорда [199] Майо, что посылка в Афганистан русских или английских офицеров не должна быть допускаема; этим оба правительства признали de facto Афганистан нейтральным государством, во внутренние дела которого они не должны вмешиваться.

Заметим здесь кстати, мимоходом, что Сент-Джемский кабинет постарался, однако же, найти поскорее мотив для того, чтобы не считать этого условия для себя обязательным, и воспользовался с этой целью postscriptum'ом в одной из депеш тогдашнего английского посла в Петербурге сэра А. Буканана, в котором сообщалось, что, будто бы, князь Горчаков не считает «недопустимым» посещения английскими офицерами Кабула. Что касается до установления фактических границ владений Шир-Али-хана, то с этой целью туркестанский генерал-губернатор генерал Кауфман был отправлен нашим правительством на границу Афганистана. Дело определения афганских границ обещало, однако, затянуться надолго, что вызвало совершенно неосновательное неудовольствие Англии, которая в этом важном вопросе выказывала необыкновенную поспешность. Граф Грэнвиль поторопился предложить петербургскому кабинету считать владения Шир-Али состоящими из Бадахшана с зависимым от него ханством Вахан, от самого Памира и озера Сар-и-куль на восток, а отсюда по реке Окоусу (Аму-Дарья) по направлению к западу до устья реки Кокши (носящей далее название Пэндж) и далее вдоль по этой реке, которая и составляет на всем своем протяжении северную пограничную линию названной области; дальнейшую границу должен образовать афганский Туркестан, захватывающий ханства Кундуз, Хулм и Балх, от реки Кокши до области Ходжа-Салех на левом берегу Аму.

Вскоре затем князь Горчаков получил и от генерала Кауфмана данные об афганской границе, но не вполне согласовавшиеся с воззрением на этот предмет английского кабинета. По объяснению генерала Кауфмана, Бадахшан и Вахан должно считать независимыми областями, а не афганскими провинциями, так как эмир никогда и ничем не выражал своего фактического господства над ними. Далее, от Ходжа-Салеха на Оксусе северная граница по направлению к западу захватывает земли Акша, Сар-и-куль, Маймене, Шиберган и Андхой и отделяет эти последние от независимых тогда закаспийских туркмен. Западная же граница, отделяющая Герат от персидского Хорасана, предполагается всем известной.

Князь Горчаков сообщил лондонскому кабинету об этих разногласиях в определении афганских границ русскими и английскими уполномоченными, но в то же время обнаружил, к сожалению, крайнюю уступчивость в признании границ [200] Афганистана в том виде, как они были определены графом Грэнвилем. Князь потребовал только, чтобы английское правительство употребило все свое влияние на Шир-Али, дабы удержать его от всяких завоевательных попыток в отношении соседей.

Таков результат русско-английского соглашения 1872-1873 г. Мы должны были довольно подробно познакомить с ним читателей, так как о нем в нашей печати почти не имеется сведений, а в английской все дело представляется в неправильном виде, и так как в возникшем теперь вопросе о Памире он является на первом плане, ибо англичане силятся представить нас, как читатели увидят ниже, нарушителями вышеупомянутого соглашения 1872-1873 г. (Здесь будет кстати заметить, что те же границы, как они приведены выше, — от озера Сар-и-куль, по Малому Памиру (Памир-хурд), по Оксусу, до Ходжа-Салех, находятся обозначенными и на официальной английской карте, изданной Walker'ом, в 1874 г., в Калькутте, «Turkestan and the countries between the British and the Russian dominations in Asia». Основываясь на этой же официальной английской карте, Афганистану во время Шир-Али не принадлежало никакой земли по правую сторону Аму-Дарьи; ханства Шугнан и Рошан показаны на ней независимыми и, наконец, Аличур и Кальян-Памир (Большой Памир) считаются вне границы Афганистана.).

Разногласия во взглядах Англии и России на земли, входящие в состав Афганистана, так и остались невыясненными и не уничтоженными, не смотря на вызвавшее собою всем памятное сражение при р. Кушке, инцидент Пендж-Дэ и вторичное недавнее определение афганских границ в 1886 году, на месте, особой русско-английской разграничительной комиссией, назначение которой потребовала сама же Англия после присоединения к России Мерва, — присоединения, сделавшего ее, как тогда острили, чрезвычайно «нервозной». В вопросе об афганских границах комиссия эта пришла, наконец, к установлению их между Закаспийской областью и владениями Шир-Али от Герируда в Персии до Босакха на Оксусе, но в вопросе о независимых ханствах разноречия не прекратились. На Бадахшан и Вахан русское правительство, в силу предыдущей политической и этнографической жизни этих областей, о чем было бы слишком длинно распространяться в журнальной статье, совершенно основательно смотрело как на независимые от Афганистана владения (Меморандум князя Горчакова 7-го декабря 1872 года.), тогда как Сент-Джемский кабинет упорно продолжал и поныне продолжает предъявлять притязания на оба эти ханства в пользу Афганистана, если и не объявляя их категорически ему принадлежащими, то во всяком [201] случае продолжая смотреть на них, как на территорию весьма спорную.

Своеобразное отношение Англии к афганским границам, которые она старается расширить в пользу Афганистана, дружбой с которым дорожила и дорожит в видах своей индийской политики, повторилось и по отношению к самой сущности соглашения 1872-1873 г. Английское правительство не задумалось нарушить его, ничуть не стараясь, как требовал договор, удерживать афганского эмира от завоевательных замыслов, и взирало спокойно, если только не одобрительно, на его попытки установить свое владычество в Бадахшане, Вахане и Шугнане, как бы признавая этим права эмира на эти области. Отсюда представляется понятным, что, смотря на дело с такой именно точки зрения, Англия не могла не обнаруживать крайнего опасения за Вахан, после того, как отряду генерала Абрамова удалось из Фергана перевалить через Алайские горы, с намерением пересечь Памир по направлению к Читралю, в долину которого представляется возможность пройти через долину Вахана по Барогильскому перевалу. Читральской же долине англичане придают особенно важное значение с точки зрения обороны Индии.

Здесь кстати будет упомянуть, что территория Вахана расположена в долине Вахан-Дарьи и имеет приблизительно до 1,700 жителей обоего пола, весьма напоминающих собою по наружному виду таджиков. Они имеют свое особое наречие, но большинство из них хорошо понимает при этом по-персидски. Мужчины высокого роста, красиво сложены и, как все горцы вообще, хорошие стрелки и охотники. Они воинственны и проникнуты симпатией к русским, о которых отзываются с уважением. Женщины отличаются красотою и, вопреки обычаям ислама, ходят с открытыми лицами, не прикрывая их чадрою, как прочие мусульманки.

Командировка в минувшем июле английского агента Юнгусбенда имела несомненной целью, как ни стараются замаскировать это англичане, установить соглашение между китайцами, владеющими восточной окраиной Памира, и афганцами, западные владения которых примыкают к той же окраине, — в том смысле, чтобы сомкнуть таким образом границы китайских и афганских владений, захватить промежуточную часть Памира и тем самым заградить нам путь к Читраю.

Тут то, на Памирах, и произошла крайне встревожившая англичан встреча их агента с русским полковником Ионовым, о насильственных будто бы действиях которого в отношении английского и китайского правительственных агентов на [202] Памире на все лады заговорила недавно британская пресса, наделав немало шуму на всю Европу и чуть ли не создав даже грозного призрака нового политического «события».

При ближайшем знакомстве, однако, с пресловутым происшествием на Памире все дело является несколько в ином виде.

Чтобы читатели имели понятие о самом месте инцидента, скажем сперва несколько слов о Памире.

Многочисленные путешественники последнего времени дают разные толкования названию «Памир». По словам одних, памирами вообще называются все летние пастбища, посещаемые киргизами. Вероятность этого объяснения подтверждается таджиками Ташкургана и Вахана на Памире. Они же разделяют Памир на Большой и Малый. Некоторые из кочевников приводят легенду о двух братьях Алинуре и Памире, раскинувших здесь свои кочевья и сообщивших нагорьям свои имена.

Другие дают всему плоскогорью название Бам-и-дамьях, т. е. крыша мира.

Границей Памира следует считать Заалайский хребет на севере, Сарыкульские горы на востоке, Гиндукуш на юге, а на западе р. Пэндж. Памир орошают Мургаб, Вахан-Дарья, Шах-Дэрэ и Гунт. Реки эти имеют многочисленные притоки, питающиеся водою от таянья обильных снегов, и осенью пересыхают. Средняя высота Памира 14,000 футов над уровнем моря. Долины занимают более низменные положения. Горные цепи подымаются иногда до 19,000 футов над уровнем моря. Отдельные же вершины достигают до 25,000 футов! На Памире существуют два резко отличающиеся одно от другого времени года: суровая зима и знойное лето, продолжающееся четыре месяца; остальное время царит холод, доходящий иногда до 20° R.

По отчету самого капитана Юнгусбенда о своей командировке, с упорно скрываемой целью, на Памир, напечатанному в официальной газете англо-индийского правительства «Times of India», его встреча там с русской экспедицией вовсе не имела того тревожного характера, как писалось об этом в сенсационных статьях английской официальной и официозной печати.

Английский капитан, — читаем в названном органе, — который уже в 1889 г. встретился на Памире с русским путешественником Громбчевским, узнал во время своей поездки в Кашгар, в городе Ярканде, о русской экспедиции, находящейся на китайской (?) территории Памира. Для разъяснения этого факта был отправлен его товарищ, английский лейтенант Дэвидсон, на Аличур-Памир, где он был схвачен русскими и отправлен в Маргелан, главный пункт Ферганской [204] области. Здесь он встретился с секретарем английского посольства в Петербурге, г. Эллиотом, путешествовавшим по Туркестану. Благодаря его вмешательству, он был освобожден и отправлен обратно в Кашмир через Кашгар. На Малом Памире сам капитан Юнгусбенд встретился с русской экспедицией, состоявшей из 50 казаков и 50 человек пехоты, в м. Гумбез-и-Бозай, под командой капитана (?) Янова (?). Русский капитан весьма вежливо попросил англичанина предъявить ему пропускной лист; убедившись же, что его у англичанина нет, он воспрепятствовал дальнейшему пути английского агента, угрожая ему, в противном случае, арестованием. Капитан Юнгусбенд обещал тотчас же оставить Памир, что и исполнил. В конце своего отчета английский капитан констатирует, что русская экспедиция отправилась на афганскую (?!) территорию и даже в Читраль, за Гиндукуш, в страны, находящиеся под протекторатом Англии в Кяфиристане (?). Далее говорится, что лейтенант Дэвидсон, возвращаясь из Маргелана, встретил на Аличур-Памире китайский отряд под начальством генерала (?) Чонга, который принужден был по настоятельному требованию капитана Янова также оставить эту страну, занятую русскими (?). По словам того же отчета, китайцы будто бы намерены будущей же весной явиться на Памир, чтобы отстаивать свою территорию (??).

Таков памирский инцидент по английскому официальному источнику.

Посмотрим теперь, как было на самом деле.

С присоединением к России Коканского ханства наши границы отодвинулись за Заалайский хребет, к Гиндукушу. На долю России достались негостеприимные, неподдающиеся земледелию и культуре местности сурового Памира. В виду трудности сообщения и отсутствия, в первое время, попыток наших соседей захватить наши владения, русское правительство не имело сначала опорных пунктов на Памирах. Со временем, однако, скудные пастбища в котловинах Памира стали привлекать овец киргизов, а китайцы и афганцы, пользуясь отсутствием русских пикетов, начали мало помалу расширять свои границы, перенося их на русскую территорию. В видах необходимого в данном случае заявления о правах на принадлежащие нам области, в июле минувшего лета из Ферганской области, по приказанию туркестанского генерал-губернатора генерал-лейтенанта барона Вревского, отправлен был на Памиры небольшой экспедиционный отряд с тем, чтобы, не задаваясь никакими завоевательными замыслами, пройти дозором по местности, принадлежащей России. [205]

Начальником этого отряда был назначен командир 2-го Туркестанского линейного батальона полковник Ионов.

К 8-му июля, как видим из официального русского местного органа «Туркестанских Ведомостей», из которых мы заимствуем дальнейший рассказ, весь отряд стянулся в местечке Бор-Даба и после дневки двинулся на Памиры.

Наша пехота передвинулась на р. Аличур, и здесь охотничьи команды занялись разведками ущелий и перевалов, ведущих к озеру Сар-и-куль, — нелегкий труд, сопряженный на каждом шагу с большими опасностями. Вряд ли какой другой охотничьей команде приходилось преодолевать подобные трудности. Выносливейший в свете русский солдат с удивительной стойкостью подымался на перевалы в 14-19 тысяч футов высоты, и ни удушья, ни кровотечения, сопряженные с горными местностями, не останавливали его движения. Только два человека свалились с ног и выбыли из строя, но потом оправились.

Начальник отряда, полковник Ионов, потянулся отсюда с казаками на юго-восток.

На пути он встречал довольно зажиточные кочевья киргизов и изрядные пастбища, которые являются, в свою очередь, приманкой для китайцев, перебирающихся сюда понемногу из своих пределов.

Обогнув юго-восточный угол наших владений, отряд достиг м. Гумбез-и-Бозай, у впадения Вахджира в Вахан-Дарью.

Отсюда полковнику Ионову хотелось осмотреть один перевал на восток от Даркотского, о котором упоминают многие путешественники, и, между прочим, Громбчевский, но через который до сих пор не удалось перебраться ни одному европейцу. Вполне понятное стремление новых открытий привлекло маленькую команду к неисследованному перевалу.

Счастье улыбнулось энергичному полковнику, бывалому и опытному туркестанцу, и он с офицерами и казаками успешно перебрался на ту сторону Гиндукуша, к северным истокам Инда. Дальнейшее движение на юг не входило в задачу экспедиции, и отряд повернул назад.

На обратном пути в Гумбез-и-Бозай и произошел пресловутый памирский инцидент: встреча с капитаном английской службы Юнгусбендом (F. Jounghusband, capitain Kings Dragon Guards), намеревавшимся из Кашгара через Вахан перебраться по русским владениям в Индию.

Встреча была вполне дружественная, а взаимное хлебосольство укрепило добрые отношения, установившиеся сначала, но это не могло помешать, однако, полковнику Ионову, как того и следовало ожидать, осведомиться у английского капитана в самом, [206] разумеется, вежливом и мирном тоне насчет пропускного листа для беспрепятственного прохода чрез наши владения. Такого листа не оказалось, и англичанин должен был подчиниться вполне законному требованию начальника русского отряда не продолжать дальнейшего пути. Капитан Юнгусбенд честным словом обязался исполнить это требование и, дружественно распростившись с полковником Ионовым и нашими офицерами, повернул в обратный путь.

Из Гумбез-и-Бозая отряд двинулся на север с намерением перевалить к озеру Сар-и-куль. По совету одного афганца, попробовали перебраться вверх по течению ручья Куль-Айрык. С большими трудностями удалось взобраться по обледенелым скалам на страшную высоту, но спуститься на северный склон по громадному леднику не представлялось возможности. Пришлось поэтому повернуть и пойти окружным путем через перевал Бендерского. Путь был очень утомителен. Сначала лил дождь, а затем загудел северный буран. Это было в начале августа, когда в России было лето и поспевали фрукты. Отряду пришлось более суток оставаться на коне и лишь к полудню 8-го августа стянуться к озеру Сар-и-куль.

В Сомэ (кумирня на берегу реки Аличура) нашу команду ожидал новый сюрприз: она встретилась с английским лейтенантом Дэвидсоном, у которого также не оказалось пропускного билета, в виду чего со стороны начальника отряда повторилось предложение очистить русскую территорию. На Аличур-Памир приехал также к полковнику Ионову китайский мандарин, который, после оживленного завтрака, также выслушал дружественное, но категорическое, заявление о необходимости немедленно очистить русскую почву от китайских пикетов.

Китаец согласился с законностью этого распоряжения и беспрекословно выступил со своими командами с русской территории Памира.

Поход приближался к концу, но трудности путешествия усиливались. Двигаясь на север, пришлось три раза на складной парусиной лодке переправляться через многоводный и быстрый Мургаб. Тяжесть переходов отразилась особенно сильно на лошадях, обессиленных продолжительным форсированным маршем и недостатком в подножном корму.

30-го августа отряд полковника Ионова благополучно вступил в Маргелан, пройдя в два месяца 1800 верст по русской территории Памира.

Сравнивая два вышеприведенные отчета, английский и русский, о памирском инциденте, читатели ясно видят, конечно, сколь неверное освещение придала ему британская печать. [207] Поднятая ею по этому поводу тревога является, однако же, неизбежным и совершенно логическим следствием упорства Англии в неправильном понимании русско-английского соглашения 1872-1873 г., с которым мы подробно познакомили читателей в начале стать, без чего усмотренные английской печатью в нашей памирской экспедиции нарушения договора остались бы для них совершенно непонятными. Опасаясь за возможность движения русских на Вахан, который англичане считают владением Афганистана или, по крайней мере, спорной территорией, находящейся, однако же, будто бы под британским протекторатом, Англия увидела в экспедиции полковника Ионова нарушение договора 1872-1873 г. в смысле посягательства на неприкосновенность владений Абдуррах-ман-хана, теперешнего афганского эмира. Вахану же, как было упомянуто выше, англичане придают важное значение, как пути в Читраль, а оттуда в Индию.

Появление на Памире английских агентов, повторяем, имело несомненное соотношение с этим именно опасением, в смысле разведок и восстановления против нас китайцев и афганцев. Поэтому не было бы ничего удивительного, если бы экспедиция полковника Ионова, помимо значения «русского дозора», обходившего владения России на Памирах, имела, может быть, и значение ответа на английские происки.

Этим, как нам кажется, понятным для Англии значением нашей памирской экспедиции объясняется и то озлобление и тот резкий тон, которым заговорила английская печать по поводу нежелательных для Англии и, кажется, совершенно неожиданных встреч английских агентов с полковником Ионовым на высотах Памира.

Конечно, памирский инцидент, о котором орган самого вице-короля Индии, «Times of India», заговорил теперь, как видим, в мирном тоне, не может и не должен повести ни к каким политическим недоразумениям, но нельзя, однако, при этом не заметить, что, по-видимому, инциденты, подобные памирскому, могут и, вероятно, будут повторяться, если вопрос об афганских границах и владениях, входящих в состав Афганистана, останется в том неопределенном состоянии, в каком он издавна находится, при тех разногласиях во взглядах на этот предмет России и Англии, о которых мы не раз указывали в нашей статье.

Было бы весьма желательным и своевременным образование новой, третьей, русско-английской комиссии для всестороннего рассмотрения на месте пограничного афганского вопроса, на основании данных, представляемых предыдущей историей, трудами предшествовавших комиссий и статьями соглашения 1872-1873 г. [208]

Обращаясь затем к нашим владениям на Памирах (Для удобства читателей мы предлагаем к нашей статье карту Памира, составленную по карте Средней Азии Генерального Штаба, в издании Ильина.), нельзя не признать, по нашему мнению, крайне необходимым, чтобы, во избежание встреч с чужими экспедициями и командами, в этой неприступной стране ежегодно систематически повторялись дозорные разъезды, до тех пор, пока там не будут водворены незыблемые признаки русского владычества (При составлении нашей статьи мы пользовались, между прочим, интересной заметкой о возникновении памирского вопроса, помещенной в газете «Herold» (27-го октября и 3-го ноября минувшего года) и подписанной инициалами I. V., которая является в данном вопросе весьма ценной, ибо под вышеозначенными инициалами мы узнаем первые буквы имени и фамилии одного бывшего дипломатического чиновника на Востоке, серьезного знатока среднеазиатских дел.).

С. Уманец.

Текст воспроизведен по изданию: Памирский вопрос и его значение // Исторический вестник, № 1. 1892