ШУБИНСКИЙ П.

ОЧЕРКИ БУХАРЫ

(Продолжение. См. «Исторический Вестник», т. XLIX, стр. 363).

III.

Географическое положение города Бухары. — Предместья, крепостная стена, ворота. — Главнейшие пункты бухарской столицы. — Народонаселение, общественные здания, каналы, мосты и хаузы. — Канал Шахри-Руд и Ляби-Хауз-Диван-Беги. — Значение воды для городского населения. — Регистанский замок. — Кладбища и их археологическое значение. — Мечеть-и-Калян, медрессе Мир-Араб и башня Манари-Калян. — Несколько слов по поводу прохождения курса мусульманского права. — Общий вид на Бухару и ее окрестности с высоты большого минарета. — Как средне-азиатцы относятся к историческим памятникам. — Главный городской базар. — Еще о бухарской торговле. — Медрессе Гаукшон, Кукольташ и Ир-Назар. — Гузари-писян, или квартал прокаженных. — Что такое махао и песь. — Кош-медрессе и Мадари-хан.

Город Бухара расположен в юго-западной, равнинной, части ханства, в восьми верстах шоссейного пути от станции Закаспийской железной дороги «Бухара», удержавшей за собой это древнее монголо-буддийское название.

Проведение Закаспийской железной дороги положило конец эпохе, делавшей эти страны и, в частности, их столичный город почти недоступными для туриста. Теперь всякий путешественник имеющий возможность прожить два-три дня в образовавшемся около железно-дорожной станции русском поселке, наняв верховую лошадь и взяв проводника, может осмотреть, с внешней стороны, все достопримечательности недоступной, когда-то, для европейца бухарской столицы. Если, при этом, он заручится содействием русского политического агентства, — на сколько нам [621] известно, — охотно оказываемым всем тем, кто посещает город и страну действительно с серьезными целями, то бухарская администрация назначит еще, с своей стороны, провожатого, который покажет любознательному туристу и внутреннее содержимое интересных памятников старины, древних мечетей, общественных и других зданий.

Без этого последнего условия, подробный осмотр достопримечательностей Бухары является до сих пор не вполне безопасным, ибо фанатические и подозрительные бухарцы крайне недоверчиво относятся ко всем научным изысканиям и каким бы то ни было расследованиям. Палка караул-бега (Бухарский полицейский чиновник средней категории) является, однако, совершенно достаточной защитой для всякого туриста от возможных и вероятных случайностей.

Город Бухара расположен на обширной равнине, орошаемой водами древнего Согда, или Заравшана, под 39°46' сев. шир., следовательно, на одной широте с местами, климат которых считается в Европе жарким, а в Америке через которые проходит экватор — средним.

Средняя температура летних месяцев 32°,5, зимних 9°,4, весенних 12°.

Ветры почти постоянно северные; с наибольшей силой N-O.

Издали город представляется каким-то гигантским парком, так как широкая лента садов охватывает его со всех сторон своим зеленым поясом. Только огромные купола мечетей да возвышающиеся кое-где высокие башни и минареты показывают, что за этим лиственным морем скрыт знаменитый мусульманский город.

С какой бы стороны вы ни подъехали к Бухаре, вам придется пересечь линию городских предместий, буквально утопающую в зелени тутовых, абрикосовых, гранатовых и других деревьев. Предместья эти ничем не отличаются от обычного типа предместий больших средне-азиатских городов. Они состоят из длинных и довольно широких улиц, обнесенных по сторонам глинобитными, разной высоты, стенами, за которыми скрыты сады и жилища, составляющие, по большей части, летния помещения столичного населения. Вдоль улиц проведены арыки и рассажены тутовые или таловые деревья. Изредка, на этих однообразных улицах, встречаются небольшие базары, торгующие преимущественно съестными продуктами, с несколькими неизбежными чай-хана, мелочными лавочками и т. д. Проехав предместьями две-три версты, вы достигаете городской стены, за которой начинается уже настоящий город.

Эта историческая стена, по преданию, была сооружена еще [622] калифом Магди в 830 году для защиты города от постоянных набегов турок. При Измаиле Саманиде она была значительно расширена и укреплена, а в 1220 г. совершенно разрушена Чингисом. В 1234 г. Чагатай восстановил ее почти в настоящем ее виде.

Стена эта имеет в вышину до 4 и в толщину до 2 сажен, окружая площадь в 1.564,875 кв. саж., на протяжении 11 верст 400 саж. (Ханыков, «Описание Бухарского ханства», стр. 80-81).

На всем протяжении стена снабжена 11 воротами и 130 полукруглыми башнями (бурджами), предназначаемыми для фланговой обороны заключающихся между ними участков мертвого пространства.

Стена эта, разумеется, не может оказать почти никакого сопротивления современному разрушительному действию артилерийской техники и имеет значение лишь как образец крепостного строительного искусства времен давно минувших, но сами бухарцы придают ей большое оборонительное значение.

Центр города составляет городская соборная площадь, на которой расположена главная соборная мечеть Калян, медресе Мир-Араб и знаменитая круглая башня Манари-Калян, с которой, еще в царствование Мозафар-Эддина, свергали на каменный помост площади преступников, приговоренных к смертной казни.

К этой площади от всех одиннадцати ворот сходятся неправильными радиусами узкие и кривые улицы священной Бухары (Город Бухара, со времен калифов-завоевателей, усвоил за собой название «Бухара-и-Шариф», что в переводе означает священная Бухара. Это название начинает появляться на монетах после 893 г. (Борнс: «Путешествие в Бухару», пер. с английск., Москва, 1848 г., ч. II, стр. 429)), образуя, вместе с безчисленными переулками, целый лабиринт, свободно ориентироваться в котором не всегда может даже природный бухарец.

Единственную магистральную линию города составляет канал Шахри-Руд, снабжающий водой посредством целой сети малых и больших арыков все население бухарской столицы.

Северо-восточный угол города занят кварталом прокаженных, садами и кладбищами. Цитадель и главный городской дворец эмира находятся в северо-западной части. Караван-сараи и большой базар расположены в центре городской черты, по близости от соборной площади. Южная и юго-западная части заняты почти исключительно жилыми постройками, в которых ютится менее зажиточный класс городского населения; что касается богатых, то они имеют дома попреимуществу в центральных [624] кварталах города, вокруг главного караван-сарая, соборной площади и Регистанского дворца эмира.

Постоянное население столицы не превышает 100,000 душ обоего пола, но если бросить взгляд на город с высоты большой круглой башни, откуда он представляется весь как на ладони, то вследствие растянутости, обусловливаемой огромным количеством садов, кладбищ, мечетей, медрессе и других нежилых построек, он производит впечатление такого рода центра, в котором помещается не менее 200-300 тысяч населения.

Бухара вмещает в себе около 365 мечетей (Бухарцы особенно гордятся этой цифрой, отвечающей числу дней года), 103 медрессе, от 20-150 комнат каждое, 13 кладбищ, около пятидесяти базаров, до 150 караван-сараев, 9 тимов (пассажей), 16 главных публичных бань, 2 городских тюрьмы, около 85 хаузов (резервуаров для проточной воды), 12 каменных мостов, перекинутых через Шахри-Руд и его главные рукава, и множество разного рода второстепенных публичных зданий: торговых сараев, монастырей дервишей (ханка) и проч.

Улиц и переулков считается всего 360. Длина и направление их различны, ширина 1-2 сажени.

Мы приглашаем читателя предпринять вместе с нами небольшую прогулку для осмотра достопримечательностей столицы и ее окрестностей.

Начнем с главной достопримечательности и жизненной артерии Бухары, с канала Шахри-Руд, снабжающего водой как самый город, так и его предместья и окрестные поля на большое расстояние. Канал этот берет начало в 8 верстах от города, из реки Заравшан. Ширина его до городских предместий составляет 10-12 саж.; при входе в город ширина русла суживается и не превышает 5-7 саж.; общая глубина достигает 6-7 футов. Наполняемые им водоемы выложены по большей части камнем и имеют вид набережных. Самым большим считается Ляби-Хауз-Диван-Беги, находящийся в центральной части города.

Ляби-Хауз-Диван-Беги представляет собой правильный четырехугольник, в 100 фут. длины и 80 фут. ширины. Глубина хауза 20 фут. К поверхности его ведут восемь широких каменных ступеней. Хауз обнесен широким тротуаром, выложенным квадратными каменными плитами и обсажен в несколько рядов старинными вязами. В тени этих деревьев, с южной и восточной стороны, размещается множество балаганов, чай и аш-хана и фруктовых лавочек. С северной стороны его окаймляет улица, а с западной — возвышается величественная [625] мечеть Незр-Диван-Беги, сооруженная этим сановником в 1629 г., в эпоху правления страной патриархального и набожного философа-эмира Имамкули-хана. Вход в эту мечеть осенен огромными тенистыми деревьями, совершенно прикрывающими ее великолепные резные двери.

Набережная хауза Диван-Беги служит любимым местом прогулок бухарских жителей. Тут постоянно кипит самая разнообразная толпа средне-азиатцев всевозможных типов, а чайные лавки и харчевни буквально набиты публикой, наслаждающейся кейфом и чаепитием в прохладной тени, даваемой близостью воды и развесистыми вязами. Вода в хаузе бывает, впрочем, по большей части, довольно грязная, в особенности же в летние месяцы.

Мы упомянули уже в предыдущей главе о том огромном значении, которое имеет Заравшан для населения западной части Бухарского ханства. Воды этой реки втечение летних месяцев буквально разбираются до последней капли, служа источником жизни человеку, царству животному и растительному. Первые воды Заравшана попадают на почву Самаркандской области. Затем оне переходят в Катта-Курган, Зиауддин, Кермине, и, уже насытив эти два последния бекства, появляются в Бухаре. Вследствие этого, в последней часто чувствуется существенный недостаток в воде, пагубно отражающийся на населении и земледельческой производительности. В особенности это ощущается при понижении температуры, когда таяние снегов в горах уменьшается, в зависимости от чего уменьшается и количество воды, приносимой Заравшаном на оплодотворяемую им почву. Но даже и при нормальных условиях водоснабжения на долю бухарской столицы и ее округа остается весьма скудный запас живительной влаги. Втечение лета вода освежается в ее резервуарах не более 1—2 раз в месяц, что, разумеется, оказывается далеко недостаточным, в виду крайней скученности населения и тропической температуры, под влиянием которой она быстро разлагается и становится вредной при употреблении. Понятно поэтому, с каким восторгом встречается в Бухаре появление заравшанской воды, всегда сначала очень грязной. Все жители, от мала до велика, спешат к каналам и резервуарам, совершают омовение, потом купают лошадей, коров, ослов и, наконец, собак, после чего вход в воду запрещается. Ей дают пройти и затем отстояться до прозрачности.

Казалось, что все сказанное должно было бы вызвать особенную заботливость по отношению к сохранению постоянной чистоты воды со стороны жителей столицы и вообще бухарского народа. На самом деле мы этого не видим. Напротив, чистоплотные только в отношении своего тела и одежды и крайне неряшливые [626] во всем остальном, средне-азиатцы сплошь и рядом сваливают в воду разные нечистоты, моются в арыках сами и купают животных. Вследствие этого арычная вода является крайне нездоровой и служит источником распространения всевозможных внутренних и наружных болезней, как-то: эпидемической малярной лихорадки, болезней желудка, ришты, сартовской болезни и даже проказы (махао), распространение которой большинство врачей склонны приписывать заражению во время купанья и омовения.

Вообще, отсутствие каких бы то ни было гигиенических и санитарных условий в бухарской столице полное, и только привычная натура таджика может выносить, без особого вреда для здоровья, весь этот смрад, пыль, грязь, нечистоту и отвратительную, гнилую воду.

Вторую достопримечательность Бухары составляет ее древний Регистанский замок, построенный, по преданию, Афросиабом. То же предание гласит, что после этого легендарного царя замок долго оставался в развалинах и был возобновлен лишь князем Бендоном, в VII веке по Р. X. В эпоху владычества арабов, он неоднократно был разоряем и сожигаем почти дотла. В начале X столетия Измаил Саманид украшает и расширяет замок, обращая его, вместе с тем, в главный дворец. После нескольких лет запустения, он снова был отстроен Альп-Арсланом и получил прежний свой вид. В 1117 году, по завоевании Бухары шахом Харезмом, замок был разорен, но в 1119 году опять восстановлен. Нашествие монголов, страшным степным ураганом пронесшееся над всей Трансоксанией, оставило свой разрушительный след и на тысячелетнем здании. Свирепый Чингис, при общем разрушении Бухары, в 1220 году пощадил, однако же, седые стены Регистанского замка, и он был опустошен его войсками лишь с внутренней стороны. Подобная судьба нередко и после того постигала замок, но его главные части оставались неприкосновенными, вследствие чего архитектура этого здания представляется нам приблизительно такой, какой она была во времена великого Саманида.

Мы уже говорили выше, что Регистанский замок расположен в северо-западной части Бухары. Он построен на насыпном холме, имеющем в высоту до 4 сажен, и обнесен зубчатыми кирпичными стенами, около 3 сажен вышины и до 2 сажен толщины у основания. Стены снабжены несколькими башнями и величественными воротами, выходящими с западной стороны на Регистанскую площадь, обстроенную со всех сторон медрессе, мечетями, караван-сараями и представляющую, в обычное время, нечто вроде толкучего рынка, с безчисленным множеством раскинутых на нем балаганов и мелочных лавочек. [628]

С площади к воротам замка ведет довольно крутая дорога-насыпь, вымощенная камнем и окруженная, по сторонам, не высокой глинобитной баллюстрадой. Над воротами помещаются огромные круглые часы, с курантами, бой которых служит регулятором для проверки часов жителей столицы. Перед входом в ворота, на небольших площадках парапетов, сложены трофеи прежних войн, заключающиеся в чугунных и бронзовых пушках и старинных мортирах. Пройдя в ворота, вы входите в длинную, широкую и высокую сводчатую тоннель, составляющую их толщу. Стены этой тоннели увешаны разного рода средневековым оружием, в числе которого первое место занимает огромная, саженной величины, плеть, или нагайка, принадлежавшая, по преданию, богатырю Рустему (Крестовский, «В гостях у эмира бухарского», Спб., 1887 г., стр. 290-291). Рядом помещается колоссальная деревянная булава, эмблема власти какого-то из доисторических бухарских владык, и змеевидный посох одного из безчисленных средне-азиатских святых. Тут же виднеются небольшие, оправленные бирюзой, металлические топорики, малых размеров булавы и другия эмблемы власти азиатских властителей, их наместников и ближайших сотрудников. Противоположная стена занята старинным оружием и разными военными доспехами, между которыми виден огромный бубен, имеющий, вероятно, также какое нибудь историческое значение. На той же стене укреплен корень с частью ствола святого дерева, привезенного в дар предкам эмира из Мекки.

Внутристенная площадь Регистанского замка представляет правильный четырехугольник, имеющий в длину около 200 и в ширину около 150 сажен. Она сплошь застроена каменными зданиями разной величины и архитектуры, отделенными одно от другого небольшими вымощенными двориками. Тут помещается дворец эмиров, огромное и сложное здание, весьма напоминающее, по своему типу, наши до-Петровские дворцы и палаты бояр. Повсюду видны крытые галлереи, пузатые колонки у входов, крутые лесенки, затейливые и пестрые скульптурные украшения на толстых стенах, глубокие ниши в окнах и входных дверях. Внутренность этого дворца представляет ряд почти совершенно пустых комнат, все богатство которых заключается в великолепных туркменских и баширских коврах, покрывающих полы, и превосходной скульптурной работе потолков, раскрашенных, как и стены, альфресковой живописью, изображающей цветы, арабески и другие затейливые рисунки в азиатском вкусе.

Огромный дворец этот, по большей части, остающийся пустынным, так как эмиры проводят большую часть времени [630] в загородном Шир-Баданском замке, не представляет собой ничего особенно замечательного в архитектурном отношении и интересен разве в смысле своих исторических преданий.

В Регистанском замке, кроме дворца эмира и принадлежащих к нему служб, находятся три мечети, дома куш-беги и топчи-баши, обширные дворцовые кладовые, представляющие собой, вместе с тем, бухарский эрмитаж и государственное казначейство, так как в них хранятся все капиталы и сокровища эмира; знаменитая тюрьма сиах-чах, верхний ярус которой занят обычными помещениями для содержания преступников, а нижний — подвальными тюрьмами-клоповниками, теперь уже засыпанными и замурованными, по приказанию Сеид-Абдул-Ахат-хана. По близости этой тюрьмы находится Аб-хана, или водохранилище, для сбережения запаса воды во время летних жаров. Темные каменные резервуары этого здания действительно отлично сохраняют воду, быть может, единственную чистую и не опасную для питья во всей столице Бухарского ханства. Все эти здания построены из тесанного камня и лишены каких бы то ни было наружных украшений. Только мечети снабжены обычной скульптурой, арабесками и надписями, а ближайшая из них к входным воротам украшена вделанными в ее портал большими круглыми часами.

В нескольких шагах от подошвы холма, на котором расположен Регистанский замок, помещается арсенал, главный артиллерийский двор, с 80 орудиями, по большой части старой конструкции и совершенно негодными к делу, и дом главного зякетчия, представляющий собой одно из самых богатых и наиболее удобных для жизни казенных зданий во всей столице.

В общем, бухарский кремль производит впечатление чего-то мрачного, гнетущего, давящего.

Прежде чем расстаться с этим несимпатичным местом, скажем несколько слов о его холме, или насыпи, на которой собственно помещается замок.

Без сомнения, насыпь эта лишь отчасти имеет искусственное происхождение, и значительная доля ее образовалась под влиянием естественных наслоений. Как бы то ни было, этот небольшой кусок земли служит убежищем самой богатой и образованной части населения столицы втечение уже трех тысяч лет. Тут жили властители страны, высшие сановники и их семьи. Сюда свозились огромные богатства и массы произведений искусств, оружия, принадлежностей обыденной жизни, символов религии и т. д. Без сомнения, все это оставило свой след в наслоениях исторического холма, в почве которого должна быть скрыта масса интересных данных для истории страны и населявших ее народов. Конечно, правильные раскопки холма [631] совершенно невозможны в настоящее время, в виду его значения, как подножия и фундамента целого маленького городка, но бухарские эмиры всеже могли бы оказать огромную услугу археологии и истории своей страны, если бы даже хотя отчасти приказали исследовать те площади земли, которые остаются незастроенными внутри Регистанского замка. Не подлежит сомнению, что исследования эти вывели бы на свет огромные и чрезвычайно ценные археологические материалы.

Не меньший интерес для исторических изысканий представляют собой бухарские кладбища, приютившие в своих недрах столько поколений всевозможных народностей, начиная от древних персов, греков, римлян, скифов, арабов, монголов и разнообразных тюркских племен, до аборигенов страны — таджиков.

Кладбища эти, между которыми в особенности замечательны Хазрет-Имля, или царское и загородное, при могиле Ходжа-Богаеддина, усеяны замечательными по своему стилю, резной работе и надписями нагробными памятниками, разновременно сооруженными над прахом бухарских владык, их приближенных, полководцев и других замечательных личностей. К сожалению, полное отсутствие в бухарском народе интереса к поддержанию остатков старины служит причиной беспощадного истребления этих замечательных памятников прошлого, которые, сплошь и рядом, лежат в развалинах и постепенно засыпаются наносным грунтом, навсегда унося с собой в землю ключи к разгадке многих интересных исторических данных.

В недалеком расстоянии от Регистанского дворца находится соборная площадь, на которой расположены три замечательные памятника древне-строительного церковного мусульманского зодчества — Мечеть-и-Калян, медрессе Мир-Араб и минарет, или башня, Манари-Калян. Оба первые здания расположены одно напротив другого, имея посредине значительную площадь, западная сторона которой занята высоко поднимающимся к небу величественным минаретом.

Мечеть-и-Калян принадлежит к числу древнейших зданий этого рода во всей Средней Азии. Основание ее было положено Измаилом Саманидом, еще в первых веках появления ислама в Трансоксании. Уже в начале XIII столетия она считалась главным городским храмом. Отсюда в 1220 г. Чингис подал своим войскам знак для всеобщего разрушения Бухары (Вамбери, «История Бухары», т. I, стр. 142). Тогда же она сильно пострадала от пожара, истребившего почти всю столицу.

Тимур восстановил это величественное здание в его [632] первоначальном виде (Борнс, ч. II, стр. 427), и с тех пор оно остается достойным памятником великого прошлого Трансоксании.

Мечеть-и-Калян занимает четырехугольную площадь в 3.000 квадр. фут.; купол ее возвышается над поверхностью земли почти на 100 футов. Несколько хорошо сохранившихся каменных ступеней ведут к высокому порталу этого здания, сплошь облицованному великолепными эмалированными изразцами, с неподражаемым искусством сложенными в форму одного общего громадного рисунка, заключающего в себе многоцветные арабески, изречения из алкорана, сделанные куфическими письменами, переплетенные гирляндами цветов и другими составными частями причудливого азиатского рисунка. Изящная и легкая стрельчатая арка ведет к массивным резным дверям, снабженным бронзовой оковкой, пройдя которые вы входите на квадратный двор мечети, обнесенный с трех сторон крытой каменной галлереей, образующей ряд сквозных стрельчатых арок, имеющих назначение служить убежищем для молящихся в дождливую или слишком жаркую погоду. Мечеть расположена в восточной стороне здания. Посреди двора возвышается круглая белая мраморная кафедра, с которой произносятся проповеди после богослужения.

Мечеть представляет собой совершенную копию наружного портала здания. Огромная стрельчатая входная арка делает ее внутренность открытой взору молящихся со стороны двора, а такие же две боковые арки — тем, кто помещается в галлереях. Потолок и внутренния стены расписаны великолепной альфресковой живописью мертвых цветов. Здание венчает огромный, бирюзового цвета, полусферический купол. Наружные, со стороны двора, части так же, как и арки галлерей, украшены эмалированными изразцами, образующими тот же рисунок, что и на портале здания.

Внутренность мечети, как и вообще всего здания, совершенно пуста. Тут вы не увидите ни малейшего предмета, который мог бы развлечь впечатление величественной простоты, производимой общим видом здания и его деталями. Только во время совершения службы пол мечети устилается коврами, да перед главной молитвенной нишей раскладываются на небольших столиках алкораны и другия священные книги, которые после службы тотчас убираются.

В общем, все это массивное здание, с его безчисленными резными нишами, арками, пилястрами, колоннами, украшенными дивными рисунками и арабесками, представляет целую поэму древнего средне-азиатского архитектурного творчества, умевшего сочетать поражающее великолепие с простотой и изяществом, [634] грандиозность и массивность с необыкновенною соразмерностью и легкостью общих очертаний.

Без сомнения, мало одних денег и доброй воли, чтобы соорудить здание, подобное Мечеть-и-Калян. Для этого нужно еще то оригинальное творчество, которое выработывалось под влиянием неизвращенного религиозного культа первых веков ислама и угасшей уже теперь в таджикской народности, некогда в такой сильной степени присущей ей, наклонности к искусствам, поэзии и вообще ко всему эстетическому.

Мы позволим себе выразить уверенность, что Мечеть-и-Калян является прототипом всех остальных зданий этого рода в Средней Азии. Сооруженное рукой гениального зодчего, имя которого осталось, к сожалению, неизвестным для потомства, здание это послужило моделью для последующих поколений, из которых каждое заимствовало от него общие черты и отдельные детали его огромного художественного целого. Из дальнейшего осмотра архитектурных памятников Бухары мы увидим, что многим удавалось превзойти в той или другой подробности этот древний образец архитектурного искусства, но ни один из зодчих не возвышался до того секрета общей гармонии, цельности, законченности, которые были вложены в Мечеть-и-Калян душой ее первого основателя.

Соборная мечеть вмещает в своем дворе и галлереях от 10 до 15 тысяч молящихся. Бухарские эмиры, во время пребывания своего в столице, каждую пятницу посещают ее, совершая здесь полуденную молитву.

Противоположная сторона соборной площади занята другим, не менее замечательным, древним зданием — медрессе Мир-Араб, одним из тех зданий, которые, по выражению доктора Яворского, прославили Бухару и заслужили мировую известность своими изразцовыми украшениями (Яворский, «Путешествие русского посольства по Авганистану и Бухарскому ханству», Спб., 1883 г., т. II, стр. 343).

Медрессе Мир-Араб было возведено бухарским сановником этого имени в царствование эмира Абдуллах-хана, в период времени между 1575-1597 годами.

Огромное здание это построено из жженого кирпича, облицованного эмалированными кафелями, преимущественно белого и синего цветов. Главный фасад его украшен величественным порталом, поднимающимся на несколько саженей выше его боковых крыльев. По обеим сторонам портала находятся двухэтажные боковые корпуса с тремя стрельчатыми нишами в каждом ярусе, над которыми высоко поднимаются к небу два огромные лазоревые купола с тамбуром, украшенным мелкой, как [635] кружево, резной работой и гирляндами куфических надписей. Большая ниша главного портала и малые — боковых корпусов представляют собой как бы вогнутые внутрь амфитеатры, снабженные дивного рисунка резными дверями, решетчатыми окнами, баллюстрадами и другими украшениями, делающими чертеж наружного фасада медрессе чрезвычайно сложным, но, вместе с тем, неподражаемо прекрасным.

Перед входом в медрессе находится возвышенная площадка, выложенная камнем, на которую ведет широкая каменная лестница.

Внутренний двор представляет четырехугольник, со всех сторон ограниченный стенами здания, в которых устроены жилые комнаты для обучающихся здесь семинаристов. Комнаты расположены в два этажа. В нижнем обыкновенно помещаются профессора, в верхнем — студенты. Стены здания достигают высоты 10 сажен; портал и молитвенные ниши с арками, устроенные по всем четырем сторонам здания, — до 15 сажен. Арки над нишами и своды их также облицованы великолепными разноцветными изразцами, сохранившими до сей поры изумительную свежесть красок; цветы, образованные сложной и очень тонкой мозаикой, смотрят живыми. Не менее искусно выложены на стенах и арках арабские надписи из алкорана.

К сожалению, наружная отделка Мир-Араб пострадала более чем какого нибудь другого здания этого рода. Эмалированная облицовка во многих местах выпала, образовав зияющие раны, и, вероятно, недалеко то время, когда она совершенно исчезнет, оставив о себе воспоминания лишь в народной памяти и в тех немногих русских музеях, куда случайно были занесены кое-какие обломки, подобранные руками туристов и путешественников (Подобную коллекцию нам удалось видеть в Московском политехническом музее. Без сомнения, она не единственная в своем роде в России).

Прежде чем оставить медрессе Мир-Араб, представляющее собой, в большей или меньшей степени, модель всех остальных зданий этого рода в Средней Азии, скажем несколько слов о преподавании в нем мусульманской премудрости, условиях поступления в него учащихся, прохождении курса, внутренней организации и проч.

Медрессе Мир-Араб имеет трех мударисов, или профессоров, преподающих каждый свой отдел мусульманских наук. Старшему из них принадлежит распорядительная власть и заведывание вакуфными доходами, идущими на содержание здания, жалованье профессорам, вспомоществование недостаточным семинаристам и проч. Число учащихся в медрессе достигает 140 человек и определяется количеством комнат, которых 110. [636] Тридцать сверхкомплектных студентов живут по двое в одной комнате с товарищами. При поступлении в медрессе каждый обязан сделать единовременный взнос от 25 до 450 рублей, смотря по достатку, но за то втечение всего курса он ежегодно получает из кассы медрессе по 40 рублей, а в случае нужды еще единовременные пособия. Весь курс проходится втечение 10-20 лет, вследствие чего среди семинаристов нередко встречаются уже весьма почтенные по своим летам личности. Лекции читаются каждый день с восхода до заката солнца с более или менее продолжительными перерывами, необходимыми для приготовления лекций, отдыха и молитвы, кроме пятниц и четвергов, а также месяца Рамазана и трех летних месяцев, составляющих каникулярное время.

Три главные рода наук: это ширгийе — теологические, apaбийе — арабские и хикмийе — светская мудрость. Весь курс обучения в медрессе направлен исключительно к развитию и поддержанию религиозно-философских идей, казуистики и весьма поверхностного остроумия. Положительная европейская наука остается здесь совершенно неизвестной.

Лекции проходятся по книгам, которых насчитывается до 137. Профессор, задав какой нибудь отдел, разъясняет его слушателям. Затем идет изложение, по выбору профессора, кем либо из присутствующих ранее заданного отдела. Прения семинаристов, опонирующих отвечающему, завершаются заключением профессора. При этом выработывается искусство говорить и спорить, что имеет весьма большую цену в глазах бухарцев.

Научная зрелость кончающего курс семинариста констатируется всеми профессорами, и тогда он выпускается из заведения с тем или другим из духовных мусульманских званий, дающих ему право занять место муллы, казия, профессора в медрессе или учителя в мактаб-хане (первоначальной народной школе).

Разумеется, во всем этом не обходится без кумовства и послаблений под влиянием всесильного на востоке презренного металла. Богатые кончают скорее и с меньшими усилиями, чем бедные. Что касается способностей, то высшим их критериумом считается память, дающая возможность вызубрить наизусть коран, шариат и другия священные книги.

Студенты живут вообще безбедно, ибо, по установившемуся издавна обычаю, эмиры бухарские и народ жертвуют ежегодно значительные суммы в пользу духовенства и учащихся. Кроме того, они пользуются летними месяцами, чтобы заработать что нибудь уроками, рассыпаясь по окрестным кишлакам и отправляясь к кочевникам, у которых такой посетитель бывает всегда желанным гостем. [638]

Что касается почтенных мударисов, то это народ вполне обеспеченный. Их материальному достатку может позавидовать любой из наших тружеников науки.

Северная сторона площади занята хорошо сохранившейся башней Манари-Калян. Минарет этот, по свидетельству Борнса, построен в 542 году гиджиры (Борнс, ч. II, стр. 427), следовательно в правление Арслан-хана, в 1125 году нашей ары (Вамбери, «Ист. Бух.», ч. I, стр. 112).

Манари-Калян представляет собой круглую каменную башню, имеющую в окружности при основании около 35, а в вышину около 88 аршин (Путешественники, разновременно описывавшие эту башню, придавали ей различные размеры. Так, Филипп Ефремов («Странствования в Киргизской степи и Бухарии», Казань, 1811 г., стр. 96) говорит, что башня эта имела в высоту 50 и в ширину 3 сажени, что, очевидно, невозможно. Доктор Яворский («Пут. по Авган. и Бух. ханству», т. II, стр. 345) определяет ее высоту в 25 саж. В. Крестовский («В гостях у эмира бухарского», стр. 359) говорит, что высота башни = 87 1/2  аршин, а окружность = 35 шагов. Эти последния цифры мы приводим, как более подходящие к нашему собственному глазомерному измерению), постепенно суживающуюся к верху, увенчанную изящным резным тамбуром, в виде высокой короны, с прорезанным в ней рядом полукруглых, глухих италианских окон. Подножие башни вымощено плитами тесанного камня, а сама она сплошь облицована разноцветными кафелями, образующими целый ряд сложных рисунков, отделенных один от другого несколькими широкими цветными эмалированными поясами. Тамбур снабжен сложными украшениями из резного камня.

Внутри башни устроена витая лестница, освещаемая небольшими, едва заметными снаружи, длинными и тонкими окнами, прорезанными в толще башни. С высоты этого минарета муезины сзывают по пятницам на молитву жителей столицы. Отсюда же, при прежних эмирах, сбрасывали на каменный помост преступников, приговоренных к смертной казни.

С высоты этой башни открывается роскошная панорама на город и его окрестности. Переместив взгляд с ближайших соседей великана-минарета, Медрессе-Мир-Араб и Мечеть-и-Калян, очертания которых кажутся отсюда еще изящнее, еще величественнее, вы видите под своими ногами целое море плоских земляных крыш, в разных местах которого высоко поднимаются к небу грандиозные памятники исторического прошлого Трансоксании. Великолепные мечети, величественные медрессе, как бы висящие в воздухе огромные лазоревые купола, темные массы Регистанского замка, кладбища, минареты и другие памятники, — все эти остатки седой старины ярко выделяются своими [639] изящными формами и блеском изразцовых украшений на общем глинобитном серо-пепельном фоне, стеснивших их со всех сторон, современных мизерных построек, безцветных и безжизненных. Дивно прекрасными, но вместе с тем жалкими, кажутся отсюда эти полуразвалившиеся остатки минувшего величия ислама и таджикской народности. Окруживший их со всех сторон измельчавший современный бухарский люд чужд их великому историческому прошлому. Он выродился, измельчал, в нем давно погасла искра стремления к возвышенному, прекрасному... Идея, которая была вложена в эти грандиозные памятники талантом знаменитых артистов, непонятна и чужда ему. Толпа не только не ценит и не стремится к поддержанию этих чудных зданий, но увеличивает их разрушение, равнодушно отрывая от них камень за камнем... (Торговля эмалированными изразцами, которые еще не так давно беспощадно выламывались целыми сотнями из наружной и внутренней облицовки древних самаркандских и бухарских зданий, вошла в профессию для некоторых туземцев. В настоящее время это возмутительное варварство строго воспрещено распоряжениями эмира Сеид-Абдул-Ахата и туркестанской администрацией).

Вся северная сторона застенного города утопает в зелени садов, за которой сверкает на горизонте серебристая линия вод Заравшана. На востоке виднеется обширный загородный Шир-Баданский замок эмира, а далее монастырь и селение Богаеддин, эта вторая Мекка мусульман Средней Азии. Несколько дальше и правее, как живая эмблема зарождающейся в Бухаре новой жизни, видна раскинувшаяся, на значительном пространстве, железно-дорожная станция Бухара, а за ней русский поселок и рельсы Закаспийской дороги. Вы невольно поворачиваете ваш бинокль то на то, то на другое из этих местечек, стоящих так близко одно к другому и столь далеких друг другу по своему характеру и назначению. Как будто нарочно судьба сблизила опорную точку культурных стремлений современной жизни с многовековым оплотом религиозной косности, фанатизма и тысячалетнего застоя, представителем которого является монастырь Богаеддин и связанные с ним традиции.

К югу и западу видны за городской стеной обширные кишлаки, разбросанные среди садов и рощ на большое расстояние. Среди них безчисленными кривыми радиусами, сходящимися к одной общей точке — городским стенам, идут дороги из Пейкенда, Карки, Каракуля и других местностей.

Тут, по преданию, находились когда-то великолепные дворцы Молиан и Шемшабад, окруженные прекрасными садами, роскошными лугами, цветниками, клумбами, ручейками и фонтанами. Тут же находился огромный, в 4 мили в окружности, [640] зоологический сад, переполненный редкими зверями и птицами, находившимися в полуприрученном состоянии, а также ботанический сад, в котором росли ныне совершенно неизвестные в Бухаре породы деревьев, как-то кедр, вишневое, лавровое дерево и др. Нашествие монголов, как вихрь, снесло все это с поверхности земли, но летописи и народная память сберегли до наших дней воспоминание об этих загородных бухарских Эльдорадо.

В общем картина представляется поразительно-прекрасной и оригинальной. Долго, долго глаз не хочет оторваться от нее и перейти на мелкие предметы обыденной обстановки.

При всем том, это является положительно необходимым, ибо вход на вершину минарета, с которого открывается вид во внутренния части прилегающих к нему домов, разрешается лишь духовным лицом, и позволение взглянуть оттуда на общий вид города составляет исключительную любезность, которой не следует злоупотреблять.

Двигаясь от соборной площади к югу, по направлению главного городского базара, вы проезжаете расстояние около версты, сплошь застроенное караван-сараями, мечетями и медрессе, между которыми видны более или менее замечательные, по своей древности и архитектуре, здания, близко подходящие к типу только-что описанных построек, занимающих соборную площадь. Между ними, с левой стороны, видны медрессе Зергирян, Диван-беги и караван-сарай Пирхане; справа — мечеть и медрессе Гаукшон, караван-сарай Раджаб-бека и другия здания.

Миновав ряд кривых и тесных улиц, вымощенных кое-как огромным булыжником, заставляющим вас ежеминутно подпрыгивать на подушках рессорного экипажа, вы въезжаете наконец в центр городской жизни бухарской столицы, в ее главный базар, — и что за пестрое, шумное зрелище представляется вашим глазам!

Позволяем себе воспроизвести описание этой картины, мастерски сделанное г. Яворским, в его книге «Путешествие русского посольства по Авганистану и Бухарскому ханству».

«Типы всех народностей Средней Азии виднеются тут один возле другого. Природный бухарец, с тонкими чертами лица и деловой физиономией, торгует рядом с менялой индусом-огнепоклонником, который жадным взором посматривает даже на свои собственные деньги. Его продолговатая физиономия, с суровыми, жесткими чертами лица, с красным значком на лбу и высоким шлыком на конусообразной голове, выражает что-то дикое, над чем не пробудилось моральное сознание. Он сам существует для денег, а не деньги для него... Широкая, открытая физиономия самаркандца, приютившегося тут же рядом с [642] своим шкафчиком, наполненным туземными шелковыми тканями, представляет резкий контраст с физиономией тут же торгующего еврея, вытянутой бледной, точно из мрамора изваянной, оживленной быстрыми, лукавыми глазами и оттененной завитками длинных пейсов. Широкоскулый, плосконосый, с лицом, как тарелка, с узкими покосившимися внутрь глазами, обитатель киргизских степей, лениво расхаживающий от одной лавки к другой, наталкивается на хищника Туранских пустынь туркмена, клинообразная физиономия которого, мягко оттененная небольшой, но довольно густой бородой, не выражает ни особенной свирепости, ни также мякости. Его небольшие, серые, чаще карие глаза, зорко смотрящие из-под нахлобученной, огромной мерлушковой папахи, говорят о коварстве. Вот перед вами высокая, широкоплечая фигура авганца. Смуглый цвет лица, черные блестящие глаза, большая окладистая борода и длинные, нестриженные косматые волосы сразу выдают его национальность. Он непременно меняла, реже торговец индийскими чаями, иногда продавец бирюзы, ляпис-лазури и т. д. А вот длинная, поджарая, волосатая фигура персиянина. Высокая мерлушечья шапка, сдвинутая на затылок, длинный, слегка горбатый нос, далеко-далеко выдающийся вперед, украшающий его подвижную физиономию, красные ногти на пальцах, часто выкрашенная в огненный цвет борода... сразу рекомендуют вам его. Он непременно продавец фруктов или реже шелковых материй. Тут же, рядом с ним, вы видите довольно плотную фигуру среднего роста, обладающую подвижной и выразительной физиономией. Эта физиономия украшена большими карими, иногда черными, живыми глазами: широкий разрез век дополняет образ пешаверца. Здесь же вы видите и казанского татарина и астраханского калмыка, изредка желто-лимонного китайца и даже дикого сына Кавказских гор» (Яворский, «Путешествие русского посольства по Авганистану и Бухарскому ханству», 1883 г., стр. 341-342).

Вся эта огромная разношерстная, разноплеменная, разнохарактерная толпа сливается здесь в один общий поток, наводняющий своим течением безчисленные караван-сараи, лавки, чай-ханы, харчевни и узкие полутемные улицы огромного базара. Место это, бесспорно, является самой жизненной точкой, самым животрепещущим нервом не только бухарской столицы, но и всего ханства. Тут весь этот люд находит удовлетворение своему естественному природному влечению к торговле, к маклерству и гешефтмейстерству; здесь он покупает и продает, совершает всевозможные коммерческие сделки, молится, ест, пьет, политиканствует, наслаждается в одно и то же время [643] душеспасительными проповедями мулл и подвижным театром марионеток. Здесь определяется денежный курс и цены на товар, принимаемые впоследствии целым ханством; здесь же складываются моды и общественное мнение, — словом, здесь центр народной жизни торговой, религиозной и политической.

Все это смешение самых разнообразных типов, самых ярких красок и необычайно резких звуков, порождаемых многотысячной толпой, говорящей на всевозможных наречиях, вместе с ревом верблюдов и ишаков, меланхолическим тренканьем дутары, крикливым, режущим слух, завыванием дервишей и тысячью других звуков, поражающих непривычное ухо европейца, образует такой гам и шум, такую пеструю, своеобразную картину, которая оглушает и ошеломляет вас в первую минуту. Только остановившись и дав улечься первому впечатлению, вы овладеваете объектом этой картины, не лишенной оригинальной прелести и, быть может, единственной в своем роде.

Весь вообще торговый рынок города Бухары подразделяется на караван-сараи, тимы, чар-су и собственно базары. Первые из них служат исключительно местом склада привозных заграничных товаров и имеют внутренние дворы, обстроенные зданиями, нижние этажи которых заняты лавками и кладовыми, а верхние отдаются в наймы для помещения приезжих купцов.

Тимы представляют собой четырехугольные деревянные или каменные сараи, где производится торговля местными мануфактурными и заграничными изделиями. Лучшим тимом считается тим Абдуллах-хана — превосходно построенный, прочный каменный пассаж, состоящий из целого ряда скрещивающихся между собой полукруглых сводчатых ротонд. Чар-су, это нечто в роде отдельного небольшого пассажа, в котором продаются всевозможные предметы, преимущественно же предметы домашнего обихода, как-то: готовые платья, ножевый товар, посуда, мыло, чай и т. д.

Базары представляют собой или крытые циновками торговые ряды или целый ряд балаганов на открытом воздухе, среди площадей, подобно нашим толкучим рынкам.

В Бухаре считается всего до полутораста караван-сараев, девять тимов (из них пять каменных), шесть чар-су, пять-десять внутренних базаров и около двадцати пяти в пригородных слободах.

Мы уже имели случай указать в предыдущей главе на главные предметы ввоза и вывоза из Бухары различных товаров. Поэтому не будем утомлять читателя описанием всего содержимого огромных и сложных помещений главного бухарского базара. Укажем лишь на то, что эта сама по себе значительная [644] внутренняя торговля занимает лишь второстепенное место в общем механизме торговых оборотов ханства, центр тяжести которых лежит главным образом в транзитной торговли. Географическое положение Бухары на точке пересечения путей из Индии, через северный Авганистан, восточные провинции Персии и юго-западные части Кашгара, с одной стороны, и Россией с другой — упрочивают за ней значение главного торгового центра между Нижегородским и Пешаверским рынками.

Осмотрев главный базар, необходимо взглянуть на медресе Гаукшон, замыкающее собой юго-западную его оконечность. Это самое богатое из всех медрессе в Бухаре, так как ректор его получает с его вакуфа до 7.000 рублей в год на наши деньги, а семинаристы от 60-100 рублей каждый.

В полуверсте отсюда, по направлению к северо-востоку, одно подле другого, находятся два замечательные медрессе: Кукольташ — построенное министром Абдуллах-хана Алейке-Кукольташем, в начале XVI столетия, самое большое по числу комнат и одно из самых величественных зданий этого рода в Бухаре, и Ир-Назар, сооруженное на деньги, пожертвованные императрицей Екатериной II, в царствование эмира Шах-Мурада, основателя династии Мангыт, в период времени около 1790-1793 г. (Правление эмира Шах-Мурада было ознаменовано оживленными дружественными сношениями России с Бухарским ханством. Шах-Мурад всячески стремился поддержать эти сношения, не без основания расчитывая найти в России естественную союзницу в борьбе с персидским шахом Магомет-Ага, заклятым личным врагом Шах-Мурада. Около 1790 г. он отправил в подарок императрице Екатерине II слона и восемь арабских лошадей. Во главе посольства был поставлен некто Ир-Назар. Результатом этого посольства явилось сооружение в Бухаре, по воле императрицы, медрессе, названного «Ир-Назар», или Назар-Ильчи. В непродолжительном времени, мы надеемся познакомить читателей с интересным историческим моментом сближения Бухары с Россией под влиянием политических комбинаций и нравственного негодования, вызванного личностью и действиями свирепого изверга Магомет-Ага, овладевшего престолом Персии после смерти Шах-Надира. Эпоха эта интересна еще и потому, что результатом ее явилось несколько памятников в Средней Азии, сохранившихся до наших дней, вместе с именем императрицы Екатерины Великой, которое живо в памяти средне-азиатских народов). Медрессе Ир-Назар построено из серого тесанного камня, облицованного по карнизам эмалированными изразцами, в обычном стиле построек этого рода в Средней Азии. Оно имеет более 60 комнат для помещения семинаристов и свой отдельный вакуф. Высокий портик, с стрельчатой нишей, выложенной внутри белым точеным мрамором, ведет во внутренний двор этого помещения, обстроенного кругом двух-этажными корпусами. В одном из них находится большая аудитория, [645] с плоским куполом, стены и потолок которой сплошь покрыты изящными узорами тонкой лепной работы из алебастра.

В полутора верстах от этих интересных зданий находится квартал прокаженных и песевых субъектов, или Гузари-песян. Этот квартал расположен в северо-восточной части города, не будучи отделен от последнего никакими естественными или искусственными преградами. Полнейшее равнодушие бухарцев ко всякого рода гигиеническим и санитарным условиям допускает до сих пор существование в городской черте этого лепрозного приюта, заразное влияние которого, путем пользования общей арычной водой, не подлежит сомнению. И это тем более удивительно, что нет в мире народа, который с таким отвращением относился бы к больным вообще и к прокаженным в особенности, как таджикский народ. Но такова уже сила привычки и действие фатализма! Считая проказу в высшей степени заразительной, бухарцы в то же время отнюдь не думают о том, чтобы, подобно многим другим городам Средней Азии, хоть сколько нибудь изолировать прокаженных путем выселения их за городскую черту. Они ограничиваются лишь тем, что воспрещают махаонам оставлять раион их квартала и появляться в центре города, для чего содержатся небольшие караулы, при входах и выходах из Гузари-писян. Разумеется, запрещение это остается совершенно фиктивным, так как мы сами неоднократно встречали на улицах субъектов со всеми признаками вполне развившейся проказы.

Средне-азиатская проказа, или иначе «махао», есть не что иное, как один из наиболее тяжких видов болезни, известной в медицине под именем elephantiasis graegorum. История медицины относит появление этой болезни ко временам глубокой древности. Месторождением ее считаются Египет и Индия (Эйхгорст, «Руководство к частной патологии и терапии», пер. с нем., Спб., 1888 г., т. IV, ст. 711. Болезнь эта не чужда и европейскому полуострову. Перенесение ее из Малой Азии в Европу приписывается войскам Пампя, а затем крестоносцам. В настоящее время она еще изредка встречается в Швеции и Норвегии, в Прибалтийских провинциях, в Испании, Португалии, Греции, Турции и Испании, а также в южной и юго-восточной России, где она известна под названием черной немочи; у астраханских киргизов под именем чапли; у ногайцев — урус-катур; у донцов — крымской болезни. Предполагают, что на юг России она была занесена войсками Тамерлана, в конце XIV ст.).

Причины существования проказы в точности не известны. Зародыши ее, как предполагают, заключаются в лепрозных палочках, близко подходящих к бугорковым. Существует также предположение, что болезнь эта наследственна, но иногда она щадит отдельных субъектов и даже целые поколения и [646] потом снова появляется (Нейман, «Руководство к изучению болезней кожи», перев. с немецк. 1871 г., стр. 356-361). Степень заразительности проказы до сих пор в точности не определена. Большинство мнений сводится к тому, что проказа заразительна лишь при непосредственных сношениях с зараженным субъектом; песь же совсем не заразительна.

Огромное большинство случаев заболевания махао обнаруживается между 20-40 годами. Процент заболеваемости мужчин значительно больше женщин. Болезнь считается до сих пор неизлечимой как европейскими, так и туземными врачами (В настоящее время проказа находит себе специалиста исследователя в лице профессора. Киевского университета св. Владимира Г. Н. Минха, самоотверженно посвятившего себя на пользу науки и многих тысяч беспомощных страдальцев. Результатом научно-практических изысканий г. Минха являются изданные им книги: «Проказа на юге России», Киев, 1886 г., и «Проказа и песь», 1890 г. Тот, кто имел случай видеть эту ужасную болезнь, не может не выразить уважения трудам почтенного профессора и не пожелать ему дальнейшего преуспеяния на пути помощи страждущему человечеству).

Признаки появления и общего течения этой мучительной, затяжной болезни чрезвычайно сложны и разнообразны. Конечный результат их заключается в полном разложении организма снаружи и внутри, причем тело больного покрывается зияющими ранами, отдельные суставы и целые члены отпадают один за другим и человек, после адских страданий, погибает от бугорчатки легких, заражения крови или задушения.

Болезнь «песь» заключается в особого рода страданиях кожи, результатом которых являются сначала белые пятна, а затем систематическое побеление всего тела, от головы до конечностей. Болезнь эта нисколько не заразительна и вообще не имеет ничего общего с проказой. Тем не менее, бухарцы и вообще сарты считают ее еще более отвратительной, чем махао, будучи убеждены, что Бог посылает проказу лишь в наказание за грехи непосредственно пораженного ей субъекта, песь же является, по их мнению, результатом греховной жизни не только самого больного, но и всего его рода. Брезгливость туземцев к песевым субъектам доходит до того, что даже прокаженные махаоны гнушаются ими, стараясь выбирать для своего жительства такие убежища, где по возможности меньше больных песью (Г. Н. Минх, «Проказа на юге России», вып. 3, ст. 305; «Проказа и песь», т. II, вып. I, ст. 144—154).

Гузари-писян образует особый квартал в северо-восточном углу бухарской столицы (Непосредственно за ним следует ряд городских кладбищ, ограниченных крепостной стеной). Части города, отделяющие его от остальных кварталов, наименее населены. Мнительный [647] таджик не любит приближаться к этим местам, которые считает опасными и как бы отверженными Богом, лишь из нужды поселяясь в них.

Прокаженные живут благотворительностью и милостыней, которую собирают, выходя на большие дороги и отправляясь в соседние кишлаки. Кроме того, они имеют свои небольшие сады и участки земли, которые отдают в наймы, разделяя доходы с них между собой поровну.

У них есть несколько своих мечетей, свои бани, базар и училище для детей, свой казий, муллы и ак-сакалы, — все это выборные из прокаженных же. Вообще, они образуют нечто вроде маленькой республики, живущей своей внутренней, самобытной жизнию.

Заболевший махао субъект, по большей части, насильственно выселяемый в лепрозный приют, лишается, вместе с тем, всех своих гражданских и политических прав. Он как бы умирает для общества и ему больше ничего не остается, как начать новую жизнь среди своих прокаженных собратий. Вследствие этого многие из махаонов женятся в своих приютах и производят на свет таких же несчастных, как они сами. Замечательно, что дети у них рождаются почти всегда совершенно здоровыми, без всяких признаков болезни, которая развивается лишь по достижении зрелого возроста.

Квартал Гузари-писян, втечение большей части дня, остается пустынным, ибо все способные двигаться махаоны с раннего утра отправляются за сбором милостыни. Остальные лежат в своих саклях, будучи иногда втечение нескольких лет пригвождены страшной болезнью к своему страдальческому ложу.

Мы оставляем это место скорби и несчастия и предлагаем читателю сделать последний переезд внутри города, чтобы осмотреть два замечательные памятника старины: кош-медрессе Абдуллах-хан и находящееся против него медрессе Модари-хан (матери этого талантливого Шейбанида), на которых мы собственно и окончим описание внутристенной Бухары.

Оба эти здания, возвышающиеся одно против другого, не в далеке от Талипаньских ворот, пробитых в средине восточной части крепостной стены, являются достойными памятниками их знаменитого основателя эмира Абдуллах-хана, заслужившего справедливое название «благодетеля бухарского народа». Построенные в одну эпоху с медрессе Мир-Араб, они по архитектурным своим очертаниям представляют почти копии этого последнего здания, с той лишь разницей, что лишены его боковых лазоревых куполов. Но зато наружная облицовка и детали выполнены несравненно оригинальнее и богаче. Мелкий затейливый общий рисунок главных порталов, ниш и карнизов [648] обоих зданий, преимущественно голубой с желтым цветом, до того хорош, что от него решительно не хочется оторваться, а отдельные детали, в виде безчисленных продольных и поперечных бордюров, арабесок, розеток ниш и так далее, представляют такое разнообразие и дивное сочетание красок и рисунков, что нужно посвятить много часов, чтобы подробно рассмотреть каждый в отдельности оригинальный уголок этого превосходно выполненного общего гигантского эмалированного рисунка.

Внутренния части зданий украшены превосходной альфресковой живописью, резной работой по дереву и камню и весьма оригинальными, массивными бронзовыми решетками. Кош-медрессе и Модари-хан сохранились лучше, чем другия здания этого рода в бухарской столице.

П. Шубинский.

(Окончание в следующей книжке)

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Бухары // Исторический вестник, № 9. 1892