ГЛАВА XVI.

В основе плана общей аттаки Геок-Тэпе лежало первоначальное занятие кишлака Янги-калы, долженствовавшего служить исходным и опорным пунктом осады, для постепенной аттаки неприятельской крепости.

20-го декабря, войска действующего отряда, в 7 часов утра, построились перед фронтом Самурского укрепления, разделившись на 3 части.

Торжественная минута освящалась скромным молебном.... Ряды вскоре заволновались.... Командующий войсками, медленно объезжая части войск, поздравлял их с наступающим боем.

Объехав войска и сказав последнее слово начальникам частей, генерал Скобелев отдал приказание “выступать”.

Первою двинулась вдоль гор, к ручью Секиз-Яб, штурмовая колонна полковника Куропаткина, в составе: [117] 8 1/2 рот, 2-х сотен, 10-ти орудий и 2-х ракетных станков. При колонне — перевязочный пункт Красного Креста, заведуемый мною. Задача Куропаткина заключалась в аттаке юго-восточной окраины Янги-калы.

Спустя полчаса, должна была выступить колонна полковника Козелкова, в составе: 8 1/2 рот, 3-х команд ⁴⁸ и 10-ти орудий. Они вели аттаку на северную окраину Янги-калы. С этою-же колонной, под личным наблюдением командующего войсками, выступали и главные силы, в составе: 18 1/2 рот, 7-ми эскадронов и сотен и 32-х орудий. Направление главных сил было на крайний пункт левого фаса скверной окраины кишлака, где находилась неприятельская кала, названная “Опорное”. Как при колонне Козелкова, так и при главных силах, находились перевязочные пункты Красного Креста и военно-медицинского ведомства.

За войсками следовали: инженерный парк, лазарет Самурского батальона на 20 мест, передовой лазарет Красного Креста на 150 мест и при нем одноколки, фургоны и склады Красного Креста.

В Самурском укреплении оставались: 2 роты, 2 сотни и 19-ти орудий. Комендантом его назначен был войсковой старшина Верещагин.

Колонна Куропаткина, в своем движении до ручья Секиз-Яб, сначала ограничивалась незначительной перестрелкой в цепи, усилившейся во время переправы через ручей, обрывистые берега которого быстро соединили небольшим мостиком из взятых с собою фашин, лестниц и пустых зарядных ящиков. Артиллерия, переправившись из первых, немедленно заняла позицию и [118] открыла усиленный огонь шрапнелью по неприятелю, наполнявшему изгороди и башни аттакованного кишлака. Под прикрытием артилерийского огня, зайдя правым плечом вперед, колонна перешла в наступление...

Густой огонь неприятеля стал ослабевать... Он дрогнул и массы его быстро задвигались обратно в Геок-Тэпе.

На северо-западной окраине Янги-калы забелели густые клубы дыма, из которых доносился резкий гул орудийных залпов: это была аттака северной окраины кишлака и калы “Опорное”—лево-фланговой колонной Козелкова.

Часть тэкинской кавалерии и часть пехоты оставались еще в кишлаке и укрывались в арыках, продолжая отстреливаться... Но, вот и оне бросились в рассыпную в крепость. На перерез им неслись две сотни Таманского полка, под предводительством войскового старшины графа Орлова-Денисова... Столкнулись... до 40 человек изрубили, остальные спаслись в крепость.

Обе колонны быстро занимали уже кишлак, заходя с юга и с севера, и скоро соединились между собой. Минут через 20 к ним присоединились и главные силы.

Кишлак Янги-калы был взят одним из тех красивых штурмов, которые удается видеть только на маневрах.

Предположение генерала Скобелева, относительно незначительных потерь, оказалось верным. На правом фланге—12 раненых; на левом — 5 раненых и один убитый.

По занятии кишлака, обе колонны, с артиллерией и кавалерией, расположились на северной окраине его, в [119] 950 саженях от стен неприятельской крепости, против исходящего угла ее, кавалерия при этом стала на крайнем правом фланге; левее ее—колонна полковника Куропаткина; на левом фланге — колонна Козелкова, между обеими колоннами стала артиллерия. Главные силы расположились позади, заняв часть изгородей и две калы внутри кишлака.

В обеспечение левого фланга, калу “Опорное” привели в оборонительное положение и поместили в ней одну роту и два орудия.

Впереди фронта расположения стали немедленно рыть ложементы для секретов и постов и, вообще, занялись укреплением позиции. Ставка генерала Скобелева устроена была впереди, недалеко от ложементов.

Внутри бивуачной стоянки шла также деятельная работа над установкой лазарета, склада и обоза Красного Креста, возле которых хлопотал кн. Шаховской со своим персоналом.

Ночь прошла в перестрелке с неприятелем, наседавшим особенно сильно на левый фланг и калу “Опорное”.

На другой день, 21-го декабря, установили гелиографное сообщение с Самурским укреплением, куда отправили фургонный транспорт и артиллерийских лошадей, за различными войсковыми тяжестями и оставшимися орудиями. В прикрытие транспорта даны были: один баталион Ширванского полка, 2 сотни и 2 орудия. Одновременно с фургонным транспортом, но в другую сторону, для рекогносцировки северного и восточного фронтов крепости, отправлена была кавалерийская колонна из 6-ти сотен и 2-х орудий, под начальством генерала Петрусевича, с которым поехал также и начальник [120] инженерного парка, подполковник Рутковский, с 3-мя офицерами корпуса топографов; последние для съемки окрестностей.

Движением этим, кроме рекогносцировки, имелось также в виду отвлечь внимание неприятеля от посланного транспорта.

Спустя несколько часов после отъезда Петрусевича, с северо-восточной стороны неприятельской крепости стала доноситься усиленная ружейная перестрелка. Повидимому, между кавалерийской колонной и неприятелем завязался горячий бой. Тотчас-же, на поддержку Петрусевича, двинулись: один баталион, сотня и 4 орудия, во главе с генералом Скобелевым, вдоль западного фронта крепости. Оба отряда соединились близ текинского кладбища, против северо-западного угла. Потеря наша состояла из пяти раненых и одного убитого.

Результаты рекогносцировок, как настоящей, так и, кроме того, произведенной в этот-же день инженерами рекогносцировки южного фронта — дали возможность генералу Скобелеву избрать, для аттаки крепости, юго-восточный угол ее.

Однако, прежде чем начать осадные работы, необходимо было обеспечить правый фланг аттаки опорными пунктами, точно так-же, как это было сделано на левом (кала “Опорное”).

С этою целью полковник Куропаткин получил приказание: овладеть двумя неприятельскими калами ⁴⁹, находившимися на крайнем правом фланге.

Ранним утром, 22-го декабря, небольшой отряд, в составе: 1-го баталиона Ширванского полка, 2-х орудий, [121] 2-х морских картечниц и 1/2 сотни казаков, с гелиографным станком и перевязочным пунктом, заведуемым мною, быстро двинулся к вышеназванным неприятельским укреплениям.

Первое из них, “Ольгинская кала”, было не занято тэкинцами. В нем оставили часть казаков.

Со второго — Правофланговой калы — неприятель открыл перестрелку, но, скоро очистив ее, отступил в сады, за изгороди и в небольшую калу, находившуюся против северо-восточного угла крепости.

Овладев калой и поставив орудия и картечницы впереди ее, полковник Куропаткин стал обстреливать неприятеля на занятой им позиции (около 600 шегов), из которой тэкинцы, в свою очередь, открыли беглый ружейный огонь.

Для защиты от пуль—людей, лошадей и перевязочный пункт поместили за стеной и на одной из башен калы сейчас-же установили гелиографное сообщение с Янги-калы.

Желая подробнее ознакомиться с характером местности впереди занятой калы, по направлению к крепости, а также и с позицией неприятеля, Куропаткин для этой рекогносцировки потребовал гелиограммой немедленной присылки 2-х сотен: Оренбургской и Уральской, входивших в состав его Туркестанского отряда.

С прибытием вызванных частей и после достаточного обстреливания артиллерийским огнем неприятельской позиции, приказано было Оренбургской сотне занять место севернее Правофланговой калы, а двум ротам ширванцев, под начальством подполковника Гогоберидзе, двинуться с фронта на сады и калу.

Лишь только роты прошли половину расстояния до [122] места, занимаемого неприятелем, как Оренбургская сотня, поскакав вперед, огибала уже неприятельскую позицию с севера,— место ее заняла Уральская сотня; в этот момент, ширванцы, с криком: ура! — бросились в штыки... Оренбургцы уже были в садах и залезли в калу. Неприятель бежал. Одного тэкинца все-таки удалось поймать живым.

В кале и садах найдены были значительные запасы пшеницы, клеверу и саману, что составляло весьма приятную находку для кавалерии, терпевшей недостаток в фураже. Казакам приказано было забрать всего столько, сколько можно нагрузить на лошадь. Затем отряд вернулся обратно в Право-фланговую калу, но не успел еще дойти до нее, как был ранен в ногу подполковник Гогоберидзе.

Потеря наша, кроме Гогоберидзе и раненого в ногу сотника Кременцова, состояла еще: в трех раненых нижних чинах и в двух, неизвестно куда пропавших, казаках. Предполагали, что бедняки попались в плен.

Назначив комендантом Право-фланговой калы командира пехоты Туркестанского отряда, майора Богаевского, и оставив в его распоряжении баталион ширванцев, орудия и картечницы, полковник Куропаткин, вместе с двумя сотнями казаков, возвратился обратно в Янги-калы.

ГЛАВА XVII.

Овладев опорными пунктами для аттаки правого фланга, генерал Скобелев отдал приказание на 23 декабря— приступить к открытию 1-й параллели, в 500 [123] саженях от крепости, против юго-восточного угла ее. Правый фланг траншейных работ подчинен был полковнику Куропаткину, а левый — полковнику Козелкову. Для производства этих работ назначалось 1,250 человек из разных баталионов. Вместе с этим, имея в виду большой запас фуража, найденного Куропаткиным в неприятельских садах и крепости, генерал Скобелев хотел занять их и перевести туда кавалерию. Исполнение этого дела поручено было генералу Петрусевичу, как уже знакомому с тою местностью, после рекогносцировки 21-го числа. С этою целью, кавалерийский отряд в составе: 1-го и 2-го эскадронов 16-го Тверского драгунского полка, 1-й сотни Таманского, 2-й сотни Полтавского и 5-й сотни Лабинского полков и конно-горного взвода, под начальством генерала Петрусевича, должен быть на рассвете, 23-го декабря, двинуться из Янги-калы и, соблюдая все предосторожности, для сохранения возможной тишины, быстро овладеть названными местами. Занятие их в то-же время служило-бы демонстрацией могущей отвлечь внимание неприятеля от наших траншейных работ.

Ночь с 22-го на 23-е прошла тревожно.

Из неприятельской крепости, освещенной багровым зарево горящих внутри ее костров, неслись дикие крики и протяжный гул тысячей голосов... Ожидали вылазки... Однако, кроме редкой перестрелки с секретами, ничего пока не происходило.

“Гражданские чины” вибрирующим голосом, тихо переговаривались между собою. Один “чин”, бывший семинарист, низенького роста, очень юркий и большой хвастун, служивший в Красном Кресте, для безопасности зарылся между вещами, в фургоне. Его обрел [124] случайно кучер, залезший туда спать и навалившийся, с размаха, всею тяжестью на бурсака, который с пронзительным криком: “О Господи Иисусе, помилуй мя”, выскочил из фургона, с легкостью резинового мячика. Испуганного “чина” долго не могли успокоить.

Джигиты, посланные для разведок поближе к стенам, прибыв через несколько времени обратно в лагерь, рассказывали, что тэкинцы в эту ночь приносят торжественную клятву — “бороться до последней капли крови и не сдаваться”, а в освящение своей клятвы — казнят пленных.

Кто были жертвами этой казни?.. Пленные персы!.. А может быть, те двое бедных казаков, которые пропали безследно утром из отряда Куропаткина, во время занятия Право-фланговой калы и садов!..

Ночная мгла еще не успела пройти, как генерал Петрусевич, с кавалерийским отрядом, выступил из Янги-калы по направлению к Право-фланговой. Заехав в нее и предупредив майора Богаевского выслать на подмогу пехоту только в случае усиленной перестрелки, генерал Петрусевич двинул отряд к садам и крепости, причем полсотни 2-й сотни Полтавского полка направилась севернее Право-фланговой калы, к разрушенному неприятельскому укреплению, где она и остановилась, выслав цепь кругом себя; вторая полусотня того-же полка, под командою флигель-адъютанта, подполковника князя Голицына, отправилась несколько южнее, — в обход садов и крепости; остальная кавалерия, с генералом Петрусевичем и при нем полковник кн. Эристов, майор Булыгин, эсаул Иванов и др., имея впереди 1-ю сотню Таманского полка; позади ее оба эскадрона с конногорным взводом, а в резерве 5-я сотня [125] Лабинского полка, наступали прямо. По случаю тумана, перед головной сотней рассыпана была цепь джигитов.

Местность, по которой двигалась кавалерия, была сильно пересечена множеством рытвин и канав, затруднявших движение. Отряд приблизился уже к садам и крепостце, менее нежели на 300 шегов. В это время, со стороны неприятеля, не дано было ни одного выстрела. Кругом тишина... Джигиты, ехавшие впереди всех, тоже ничего не замечали. Тогда генерал Петрусевич приказывает ускорить шаг... Но в этот момент со стен и башни крепостцы прогремел убийственный залп, свернувший с лошадей до 15 человек раненых и убитых...

Приказав спешить людей, генерал Петрусевич, вместе с Эристовым, Гельмгроссом и несколькими драгунами, крикнув—“за нами”! — подскакал к стенам крепостцы и выехал через узкий проход во внутренний двор ее, где очутился против толпы тэкинцев, стоявшей шагах в 30-ти у противоположной стены...

В момент появления Петрусевича, с сопровождавшими его во двор, тэкинцы дают залп, сваливший Гельмгросса и нескольких драгун...

Не теряя хладнокровия, Петрусевич и Эристов, обернувшись к проходу и крикнув: “Драгуны, вперед!.. Ура!..” — бросаются на тэкинцев с обнаженными шашками... В упор им раздается несколько выстрелов...

Смертельно раненый, Петрусевич, медленно сваливаясь с лошади, тихо проговорил: “Не робейте. . спасите”... и упал на землю... Несколько человек тэкинцев, кинувшись вперед, успели схватить тело умирающего и оттащить его к себе, но, в ту-же минуту, князь Эристов, с прибывшим к нему сотником Исаковым и несколькими драгунами, врубаются в толпу и отнимают [126] телo обратно... В проход и через заднюю стену быстро лезли казаки и драгуны... все спешились... рубятся на шашках...

В тот момент, когда генерал Петрусевич, с Эристовым и другими, бросился ко входу в калу, спешившиеся казаки кинулись вслед за ними также, но узкий проход в нее, дававший возможность пролезть только двум человекам, задержал их на несколько времени. Текинцы, стрелявшие из-за гребней стен, отгоняли казаков, стоявших под ними, шашками, но те, в свою очередь, старались схватить дула их длинных ружей...

Услышав сильную перестрелку, князь Голицын, находившийся с полусотней в другой стороне, поспешил на помощь через сад; но едва только он дал шпоры лошади, перескочил через ограду, как на него кинулось несколько текинцев. Не успев обнажить шашки, Голицын пустил в дело плеть и вытянул несколько раз по лицу опешивших врагов, которых прихлопнули подоспевшие казаки...

Дело приближалось к развязке.

Казаки занимали большую часть садов, выбив оттуда неприятеля. Толпа тэкинцев, находившаяся внутри двора крепостцы, была вся изрублена. Неприятель, в небольшом числе, занимал только один из садов и башню крепостцы. В последней, из дыры, тэкинцы клали наших на выбор. Одного из драгун, желавшего оттащить лежавших близ башни убитых товарищей, повалили тремя пулями; тогда несколько казаков, наведя ружья на отверстия башни, начали стрелять, не останавливаясь, нарушая тем меткость выстрелов противника, пока тела убитых не были отнесены в другое место... Выбить неприятеля из башни можно было только орудием, за которым [127] и послали. Между тем, из Геок-Тэпе показалась неприятельская конница, двигавшаяся на сады, которая, однако, скоро остановилась... Из Право-фланговой калы быстро приближалась стрелковая рота 13-го линейного баталиона, с майором Богаевским во главе...

В это время раздается сигнал: “отступать!”

— Что это?!.. Быть не может!.. спрашивали друг у друга некоторые удивленные офицеры.

Сигнал уже повторяли все части.

Неприятельскую позицию, стоившую так много дорогой крови, должно было оставить.

Отступать приказал командир Таманского полка, полковник Арцишевский, заступивши вместо убитого Петрусевича.

Скоро подъехали одноколки и фургоны Красного Креста. Положили в них убитых и раненых и повезли в Янги-калу.

Потеряли много для маленького отряда, и много незаменимого. Убиты: генерал - майор Петрусевич, майор Булыгин, эсаул Иванов и 19-ть нижних чинов. Ранены: сотник Алейников и 19-ть нижних чинов. Всего потери: 72 человека и, кроме того, 28 лошадей.

Убитых поместили в пустую палатку, где; над ними отслужена была панихида.

Среди павших, резко бросались в глаза те два казака, которые, 22-го числа, куда-то пропали. Их нашли в кале, где был убит Петрусевич. Руки и ноги у нечастных были отрублены, губы и уши вырваны, глаза выколоты. Из спины вырезаны ремни...

Смерть Петрусевича глубоко поразила Скобелева.

“Я потерял в нем правую руку”, говорил он. [128] “Такие люди, как Петрусевич, незаменимы - это фанатики дела им не нужны подмостки”.

Унылые звуки похоронного марша сопровождают траурную процессию к могильным насыпям — близ лагеря... В могилу Петрусевича положили драгуна и одного казака, убитого рядом с ним. Это вызвало шопот одобрения между солдатами. — Чей-то тихий голос произнес: “Перед Богом все равны”... Еще несколько слов последней напутственной молитвы и множество рук с горстями земли потянулись к могилам...

Общий залп изо всех орудий по неприятельской крепости и ответный ему перекатный грохот разрывавшихся в ней снарядов был последний салют павшему генералу и его сподвижникам.

В стороне от могильных насыпей, в толпе собравшихся офицеров, раздавался уже звучный голос Скобелева, объяснявшего окружавшим план ведения осады крепости и штурма юго-восточного угла ее.

К ночи этого дня, на обоих флангах были заложены участки 1-ой параллели, а на правом фланге—построена анфиладная батарея № 1 и два редута.

ГЛАВА XVIII.

Несмотря на конец декабря, погода стоит теплая. Близок полдень. В лагере тихо. Солдат что-то не видно. Кое-где, между палатками и юломейками, небольшие дымки из-под ротных котлов, у которых толкутся кашевары. Позади лагеря, среди изгородей, заметно больше движения. Там расположились торговцы, прибывшие из Бужднура и других мест Персии, пограничных с [129] Геок-Тепе — за Копепетдагским хребтом. Торгуют орехами, сыром, изюмом, мучными лепешками, сваренными в бараньем сале, сушеной рыбой и еще чем-то. “Персюки”, как прозвали их солдаты и казаки, все-же доступнее маркитантов - армян, устроившихся тут-же, и поудобнее своих собратов по искусству, расположившихся прямо под открытым небом. Маркитанты-же имеют нечто в роде палаток или брезентов, внутри которых, на ящиках, разложены всякие товары. Здесь найдете вино, водку, пиво, консервы и т. д., только цены колоссальные: например, бутылка пива — 5 р.; коробка сардинок — 2 р. 60 к., и т. п. О коньяке, хересе, шампанском и говорить нечего: бутылка шампанского 30 р. и т. д.

В средине лагеря, в группе лазаретных наметов и кибиток Красного Креста — еще более тишины. Раненых там несколько человек, за которыми ухаживает графиня Милютина, прибывшая в осадный лагерь из Самурского госпиталя, куда отправлена кн. Шаховским большая часть раненых из передового лазарета, чтобы освободить места новым.

Очутилась графиня в осадном лагере, в который, в виду опасности, не допускались сестры милосердия,— совершенно случайно. В этом помог ей, быть может, даже и против желания, — начальник военных сообщений, просивший у генерала Скобелева 2 роты для усиления слабой защиты Самурского поста. Просьбу свою начальник военных сообщений мотивировал, между прочим, пребыванием в названном укреплении дочери военного министра.

Генерал Скобелев дороживший каждым солдатом, которых у него было весьма ограниченно, не мог [130] исполнить подобной просьбы и ответил лишь “разрешением графине Милютиной прибыть в осадный лагерь, если она пожелает”. Графини, мечтавшая об этом со дня прибытия в Самурский госпиталь, сейчас-же воспользовалась данным позволением, скрепленным также и разрешением главно-уполномоченного Красного Креста. Вскоре к ней присоединили сестру милосердия Стрякову.

У ставки генерала Скобелева, в юломейках и на открытом воздухе, чуть не целая канцелярия: пишут, чертят, литографируют, и т. д. Генерала самого нет здесь,—он в траншеях, который открываются впереди лагеря, в виде длинной черной насыпи, тянущейся параллельно стенам неприятельской крепости,—с правого фланга на левый. Там виднеется множество солдат и оттуда раздается сухой треск одиночных выстрелов.

От черной насыпи отделилось несколько человек и медленно двигаются через поле к лагерю. Несут кого-то на носилках.

— Какого баталиона?

— Апшеронского, ваше благородие!

— Куда ранен?

— В плечо, ваше благородие! отвечает глухо раненый, из носилок.

Понесли дальше — в лазарет.

Через несколько времени несут другого, потом третьего и так до 5. Более потерь в траншеях, средним числом за день, не бывает.

Работы подвигаются весьма успешно. Численность работающих несколько увеличилась прибытием из Бами еще небольшой части войск. В распоряжении начальников обоих флангов находятся уже по 15-ти рот. Для охраны лагеря остается 7 рот. [131]

К 26-му декабря, 1-ая параллель была сомкнута и выведены подступы ко второй; установили также гелиографное сообщение редута N° 1-й с лагерем и Правофланговой калой. На последней, в этот день, был ранен, в мягкие части бедра, комендант ее — капитан-лейтенант Зубов ⁵⁰. На место его был назначен командир морской батареи, лейтенант Шеман. В этот-же день в лагерь возвратился небольшой отряд из кавалерии и пехоты, отправленный, еще накануне, по дороге к Асхабаду— к югу от Геок-Тепе, для розыскивания фуража. Поиски увенчались успехом и отряд, не встречая особенного сопротивления со стороны неприятеля, привез с собой большой запас саману и немного пшеницы, найденных им в тэкинских селах, оставляемых неприятелем по мере приближения отряда. Поплатились только три перса - торговцев заехавшие слишком вперед. Они были зарезаны тэкинцами.

К 28-му числу открыта была 2-ая параллель и закончены в ней все ходы сообщения. В самой параллели устроили батареи: демонтирную, мортирную и батарею с горными орудиями. В центральном ходе сообщения 1-ой параллели со второй, был расположен перевязочный пункт Красного Креста.

Солдаты работают без устали. Постоянное пребывание в среде их генерала Скобелева действует на работающих экзальтирующим образом, усиливая их энергию. Боевая школа выработала в молодом генерале старого солдата. Опыт прошлой военной жизни, ясный взгляд [132] на дело и уменье найтись в критическую минуту —подкладка его боевого воспитания. “Серая шинель” видит, понимает и глубоко чтит военные доблести, а потому слова генерала действуют на них магическим образом. В ночь, 28-го числа, приказано было закладывать подступы к третьей параллели и участок ее.

Был 9-ый час. На небе ни одной звездочки. Все задернуто тучами и утонуло в ночном мраке. В лагере тлеют костры. Где - то слышится говор, но он скоро смолкает. Скобелев только-что возвратился из траншей и завернул в Красный Крест выпить стакан чаю. Везде тихо... не на долго...

На черном фоне ночи, впереди лагеря, блеснуло множество огоньков и пронесся прерывистый ружейный залп... Огоньки сливаются в длинную искрящуюся полосу. Перекатный ружейный треск, с грохотом орудий, покрывается гулом тысячей голосов... Алла! Ла-ла! Алла!.. В тылу лагеря раздаются одиночные ружейные выстрелы, которые быстро учащаются... Пули свистят по разным направлениям. Все на ногах. Огонь уже открыли с орудий перед лагерем, через головы своих, в неприятельскую крепость...

Чей-то запыхавшийся голос из темноты спрашивает генерала Скобелева.

Ему отвечают, что генерал поскакал к траншеям. Требуют одноколки или фургоны!!.. Шаховской уже послал их с ротмистром Максимовым...

Гул ослабевал. Ружейные залпы становятся все рже и pеже...

Траншеи полны солдат. Прижавшись к насыпи, судорожно сжимая ружья, всё напряженно вглядываются в черную мглу. Другие быстро двигаются на площади, [133] между параллелями... На перевязочном пункте Красного Креста, освещенном несколькими фонарями, лежат, покрытые серыми шинелями, не то убитые, не то раненые. Тут суетня...

Приближаясь к батарее и редуту, спотыкаешься о трупы. Чем ближе, тем больше. Ноги шлепаются в лужах крови.

Узкая траншея местами запружена телами. Пахнет пороховым дымом. На банкете две сцепленные фигуры,— у одной в груди штык, у другой разрублена голова: шашка и штык в тесном союзе с омертвелыми пальцами...

Слабый свет фонаря едва освещает молчаливую батарею; тут тихо. — Изрубленные тела, сдвинутые орудия и несколько санитаров, с ротмистром Максимовым и доктором, убирают их в фургоны и одноколки, стоявшие по близости... Где-то, во мраке, несутся звуки веселого марша и раздается громкий голос генерала Скобелева, отдающего приказание— “продолжать работы!”...

Тэкинцы, в огромном числе, сделав вылазку из крепости, произвели неожиданное нападение, главным образом, на правый фланг осадных работ и в обхват его; частью, — на Право-фланговую калу и тыл лагеря.

Дело произошло следующим образом:

С наступлением ночи, инженеры: Сандецкий и Черняк, с частью рабочих, вышли из второй параллели, по направлению к крепости, для трассировки новых работ. Не успели они сделать и 50-ти шегов, как один из солдат, шедший впереди, крикнул:

“Ваше благородие, тэкинцы!”...

Сандецкий и Черняк, увидя вблизи двигающуюся [134] черную массу и не имея на себе оружие ⁵¹, кинулись к траншеям. Добежав до насыпи, Сандецкий едва успел закричать: “Рота, пли”, как был изрублен настигнувшими его тэкинцами. Та-же участь предстояла и Черняку, если бы не подвернувшийся его преследователям солдат, расправа над которым отняла у них несколько секунд, давших возможность Черняку вскочить в траншеи, где, в это время, наступала очередная смена частей.

Командир 4-го Апшеронского батальона, князь Магалов, со своими офицерами и частью солдат, находясь во второй параллели, спокойно поджидал очередной смены, как вдруг, неожиданно для всех, на траншею бросается масса полуобнаженных, с шашками в руках, тэкинцев... Натиск был так стремителен, так неждан, что солдаты едва успели сделать несколько выстрелов, как на головы их с насыпи посыпались шашечные удары...

Узкие траншеи затрудняли штыковую работу. В короткое время траншея заваливается телами убитых и раненых. Тэкинцы, не занимая ее, несутся к первой параллели, куда отступают уцелевшие ашперонцы. Резервы неприятеля, следуя по пятам за авангардом, забирают своих убитых и раненых, стаскивая что можно с наших, предпочитая всему — ружья и патроны.

Другая часть неприятельского авангарда врывается на батареи. Артиллеристы, не успевшие зарядить орудия, защищают их саблями и револьверами, но их искрошивают до половины; при этом неприятель успевает [135] захватить одно горное орудие. Мортиру, забранную им, отбивают. Неприятель с батарей мчится дальше...

Аттака тэкинцев на Право-фланговую калу встречается лейтенантом Шеманом непрерывными залпами из морских картечниц—это удерживает натиск.

Массы неприятеля не успевают еще достигнуть следующей траншеи, как в нее делаются несколько дружных залпов, а потом бросаются в штыки. Это Красноводский местный баталион. Тэкинцы смешиваются и быстро отступают. Красноводский баталион занимает вторую параллель и преследует отступающего неприятеля учащенными залпами... В темноте раздается удалая песня охотников. Воропанов с командой спешит в подмогу. Еще несколько залпов...

Аттака неприятеля отбита на всех пунктах.

Лопаты и кирки снова врезываются в землю; работы, временно прерванные, продолжаются с лихорадочной энергией.

Наша потеря: убиты: подполковник Мамацев ⁵², князь Магалов; подпоручики: Сандецкий, Чикарев, Готте, врач Апшеронского баталиона Троцкий и 90 нижних чинов.

Ранены: штабс-капитан Прогульбицкий и до 40 нижних чинов. Кроме того, мы потеряли: одно горное орудие и знамя Апшеронского баталиона, но, в то-же время убиты: командир баталиона, субалтерные офицеры, знаменщик и почти все солдаты, находившиеся при нем. За честь,—более жизни,— отдавать было нечего...

Уже за полночь. В лазаретных наметах Красного [136] Креста лежат живые люди с изрубленными головами, челюстями, плечами, суставами и т. д. Все это покрыто слоем крови с землей и глухо стонет. Опытные руки докторов Слижневского и Трейберга быстро накладывают швы и перевязывают. Возле них, белая как статуя, автоматически помогает графиня Милютина. Раны нанесены исключительно холодным оружием — по четыре и по пяти на каждом.

Забрежжился восток... Ночная мгла сменяется бледноватым светом. Из лазарета доносятся тихие стоны,— кропотливая перевязка еще не окончена...

На кладбище пошли рыть новые могилы...

ГЛАВА XIX.

Утром, 29-го декабря, тэкинцы приветствовали наш лагерь выстрелами из двух орудий — из своего единственного, которое они перетаскивали на всевозможные места; другой же выстрел—из горного орудия, забранного от нас ночью; да притом, нашей же гранатой. Артиллеристов разбирала злость. К “деду” лучше не подходи — совсем освирепел: “Орудие-то, пожалуй и не вернуть! может, стащут в Мерв, или, чорт их знает, куда!”...

В лагере толкотня. Приказано перетащиться на 200 сажен вперед,— ближе к 1-й параллели, чтоб теснее связать войска лагеря с войсками в траншеях. Ночное нападение показало неудобство первого расположения.

— Тьфу! Скверное дело!—проговорил кто-то из чинов гражданского управления, кажется, “чиновник со штуцером”, узнав приказание. [137]

— Ну, батюшка! Ведь вам в Болгарии-то и не такие ужасы приходилось видывать, так что для вас это не в диковинку,—рекли с усмешкой золотые очки.

— Ну, да!., положим... Но понимаете ли, что это игра ва-банк!! Вот, если бы я, на его мес...

— А коньяк зачем вы требовали сегодня ночью?— вмешался “почтовый чин”.

— Какой коньяк!?

— Обыкновенный. Помните? Сегодня ночью! Когда тэкинцы нападали.

— Ну!

— Так вот я спрашиваю, зачем вы умоляли дать вам коньяку?

— Да что вы пристали ко мне с коньяком! А сам, ведь, как оглашенный метался в кибитке... не на шутку уже озлился “чиновник со штуцером”.

— Полноте, господа, ссориться! Не сегодня, так завтра тэкинцы нас всех перережут. Кто рискнул ехать со Скобелевым, тот должен быть готовым ко всему,— успокоивал расходившихся некто, по должности статский советник, по чину, кажется, титулярный.

В 2 часа пополудни, полковник Куропаткин, согласно диспозиции командующего войсками, должен был начать наступление и овладеть сильно-укрепленной неприятельской позицией, названной Велико-княжеской, находившейся в саженях 80-ти от стен крепости, на правом фланге осадных работ. Позиция эта заключала в себе три калы, на некотором расстоянии друг от друга, и между ними невысокие изгороди.

Занятие этого укрепления имело существенное значение для энергического продолжения осады на правом фланге давая возможность перенести туда центр ее, так как, [138] на левом фланге движение подступами было необходимо приостановить и заняться лишь укреплением фланга — все это по причине малочисленности действующего отряда, ослабленного предшествовавшими потерями, от которого потребовалась бы значительная затрата и в силах, и во времени.

В распоряжение полковника Куропаткина, кроме его колонны, назначены были: 1/2 роты сапер и команда моряков, с динамитными и пироксилиновыми патронами. Для поддержания Куропаткина у Ольгинской калы, поставили резерв в составе: 11-ти рот, 3 эскадронов и сотен и 20-ти орудий. Четвертой батарей 20-й артиллерийской бригады приказано было стать на правом фланге лагеря и оттуда поддерживать огонь по восточному фасу крепости.

Инициатива действий предоставлена полковнику Куропаткину.

Около 2 часов пополудни, все осадные батареи, а также и батареи резерва у Ольгинской калы, открыли бомбардировку.

После сильного артиллерийского огня, не дававшего возможность неприятелю двинуться из крепости в подмогу на аттакованную нами позицию, штурмующая колонна, выйдя из траншей, бросилась вперед, под градом пуль, через небольшую площадку, отделявшую 2-ую параллель от Велико-княжеской позиции и, в короткое время, была уже у стен главной калы. Пробив кирками и лопатами вход, ширванцы и саперы вошли в калу, выбивая неприятеля штыками. Перед самым входом в нее, ранен был в локтевой сустав флигель-адъютант, подполковник князь Голицын, командовавши Ширванским баталионом, вместо раненого подполковника [139] Гогоберидзе. Охотничья команда с Воропановым, находясь впереди всех, быстро перелезла изгороди, выбив оттуда неприятеля, и заняла передовую калу, ближайшую к крепости, названную “Охотничьей”. Третья кала, занимавшая фланговое положение, была также сейчас-же занята. Ее назвали “Туркестанской”. Попыткам неприятеля двинуться из крепости на аттакующих препятствовал меткий артиллерийский огонь.

Велико - княжеская позиция была занята. Громадную услугу при этом оказала артиллерия.

Обаяние неприятеля, вызванное удачной ночной вылазкой, значительно понижалось.

Наша потеря: убито нижних чинов 16 чел.

Ранено: офицеров—5, нижних чинов 46 чел.

До наступления вечера, часть раненых, находившихся в калах, не могла быть доставлена в лазарет, так как пришлось бы переносить в траншеи, через площадку, сильно обстреливаемую со стены крепости, и раненые могли быть переранены или убиты.

Большую услугу оказал как раненым, так и штурмующим, ротмистр Максимов, служивший в Красном Кресте уполномоченным. Несмотря на град свинца, осыпавший со стен крепости площадку, Максимов несколько раз проносил по ней воду и вино в занятую калу—для изнемогавших от жажды раненых и здоровых. Поплатился за это он только пробитым боченком и несколькими бутылками вина, разбитыми пулями в его руках. На обязанности Максимова лежало заведывание санитарной командой, с которою он, во время аттаки позиции, следуя за штурмующей колонной, подбирал раненых. Последние относились, смотря по близости, или в траншею, или к стенам калы. [140]

Заняв Велико-княжескую позицию, Куропаткин стал немедленно приводить ее в оборонительное положение. Работать приходилось под сильным ружейным огнем, но, с наступлением вечера, огонь неприятеля ослаб и работы пошли живее.

Главная кала, с высокими глиняными стенами, пробитыми во многих местах нашими гранатами, заключала в себе 4 отделения, разделенные друг от друга невысокими перегородками, кроме продольной, — в уровень с наружной стеной. Три передних отделении заняты были: Куропаткиным со штабом, моим перевязочным пунктом и частью Ширванского баталиона, с майором Сивинусом. В заднем отделении, более похожем на двор, расположились резервы. У правой стены его, с большими дырами от наших снарядов, поставили морские картечницы и 2 горных орудия.

Впереди Главной калы, шегов на 50 ближе к стенам неприятельской крепости, находилась Охотничья кала, с башней на левом углу ее. По величине она значительно меньше первой и без отделений. Такой-же величины и почти на таком-же расстоянии Туркестанская кала, с башней на углу. Она находилась с правой стороны Главной и занимала фланговое положение. Обе эти калы сейчас-же стали соединять траншеями с Главной, впереди которой устраивали стрелковую позицию. Кроме всех этих работ, начальник левого фланга, полковник Козелков, должен был соединить, в эту-же ночь, ходом сообщения, свои работы с Велико-княжеской позицией. В то-же время предполагалось соединить ходом сообщения и траншеи правого фланга.

Работа кипела всю ночь напролет и к утру, 30-го декабря, все три калы Велико-княжеской позиции были [141] соединены между собой траншеями и ходом сообщения с левым флангом осадных работ. С правого фланга ход сообщения не был еще докончен, хотя оставалось еще доделать немного.

ГЛАВА XX.

День 30-го числа прошел спокойно. Небольшой ружейный огонь поддерживался только с Велико-княжеской позиции, отстоявшей шегов на 250 от крепости. На других пунктах перестрелка была значительно реже.

С наступлением вечера, посты наблюдательных станций, в башнях Охотничьей и Туркестанской калы, заметили движение неприятеля, спускавшегося со стен крепости в ров: тэкинцы имели, повидимому, намерение напасть на правый фланг наш и на Велико-княжескую позицию. Вследствие этого, последовало тотчас-же приказание: кавалерийскому отряду, под начальством полковника князя Эристова, в составе: дивизиона драгун, 2-й Полтавской сотни и 2-х орудий, стать у право-флангового редута № 1, для охраны правого фланга и поддержки Право-фланговой калы. Из этого-же резерва, пост в 20 человек, должен был занять Ольгинскую калу.

Прошло несколько томительных часов в ожидании нападения. Со стороны неприятеля происходили лишь одиночные выстрелы, но и те утихали. Приближалась полночь.

Непроницаемая темень скрывала от глаз самые ближайшие предметы...

Измученные работами солдаты, смененные очередной частью, отдыхали в повалку на заднем отделении Велико- [142] княжеской калы. Немногие возились у котелков с чаем. В отделении полковника Куропаткина виднелся еще свет из кибитки, служившей как жилищем, так и столовой его штаба. Там шел разговор о будущих минных работах. Скоро утомившаяся публика стала расходиться на ночлег. В этот момент, со стороны левого фланга, раздались учащенные выстрелы, перешедшие в стрельбу залпами...

Солдаты быстро повскакали... Офицеры бросились к своим частям...

По всему левому флангу заблестело множество огоньков... Через головы в крепость завизжали гранаты... Пронзительно зашипели боевые ракеты, освещая на нисколько секунд, огненными следами, прилегавшую местность, которая, затем, как будто-бы, погружалась еще в больший мрак... Зловещие крики, гул, треск... и знакомая картина нападения 28-го числа снова воскресла перед глазами.

С Велико-княжеской позиции дано было немного залпов. Неприятель ограничился произведением на нее демонстрации, аттаковав главными своими силами левый фланг осадных работ, обхват его и частью тыл лагеря, с того-же фланга.

Самое ожесточенное нападение было произведено на лево-фланговый редут № 3, где находилась 3-я рота Закаспийского местного баталиона и 2 горных орудия. 2-я рота того-же баталиона занимала в это время ближайшую к редуту батарею и смежные ложементы.

Встретив нападающих залпами, 3-я рота бросилась в штыки и отбивалась до последней крайности от бешено врывавшегося неприятеля, превышавшего ее своею громадною численностью. Потеряв более половины людей, в том числе убитым ротного командира, поручика [143] Яновского, 3-я рота вынуждена была отступить; при этом наводчики успели вытащить замки из орудий, но одного из них тэкинцы изрубили, другой, хотя и был ранен, но спас замок. В этот критический момент, командир другой роты того-же баталиона, находившиеся по близости, вместо того, чтобы оказать помощь, — отступил ⁵³. На выручку явился резерв в составе двух рот ⁵⁴ (1-й Самурс. б. и 16-й Дагест. б.), который, быстро выбив тэкинцев из редута и заняв его, стал преследовать отступающего неприятеля дружными залпами. В промежуток между отступлением 3-й роты и приходом резерва, тэкинцы утащили одно горное орудие, а также и замок, взятый ими от убитого наводчика. Замок этот оказался для них бесполезным, так как был от другого орудия.

Нападение скоро было отбито на всех пунктах и, вслед за этим, по неприятельской крепости открыт артиллерийский огонь с осадных батарей.

Тэкинцы, сделав неудачную попытку ко вторичному нападению, ограничились усиленным ружейным огнем по Велико-княжеской позиции, который поддерживали до рассвета.

Потеря наша: убитых нижних чинов до 70 человек и один офицер; ранено — нижних чинов около 50 человек.

Между неприятельскими телами, во множестве [144] наполнявшими редут и траншею, находилась старая женщина, державшая в омертвелых руках пику, остриe которой состояло из половинки ножниц. рассказывают, что громкую клятву этой женщины, доносившуюся из крепости— отмстить за убитых сыновей, слышали еще накануне, в башне Охотничьей калы.

Во время разгара нападения, один из рядовых 11-й роты Ширванского полка, добежав до стены крепости, ухитрился взлезть на нее, чтобы осмотреть внутреннее расположение, но, будучи замечен сейчас-же бросившимися на него тэкинцами, смельчак благополучно ретировался обратно в Охотничью калу. По словам этого рядового, главная масса неприятеля держится в северной части крепости, но не в юго-восточном углу ее, как это предполагалось некоторыми.

На следующий день, 31-то числа, последовало распоряжение, — перенести лагерь вплотную к первой параллели. Сделано это было в виду необходимости еще более сблизить резервы с осадными работами, чтобы, на случай нечаянных нападений, иметь их всегда под руками, и, с другой стороны,—оградить себя от отдельных нападений на лагерь и на траншеи. В последнем случае, резервы могли бы быть парализованы. Как на левом фланге, так, частью, и на правом, приказано не оставлять солдат на ночь в траншеях, а выводить их на площадь, позади траншей. Предшествовавшие ночные вылазки и нападения тэкинцев указали крайнее неудобство рукопашного сопротивления в такой тесной канаве, какою, по необходимости, являлись траншеи, при неожиданном нападении неприятеля, рубившего сверху вниз, и приближение которого значительно скрывалось передней насыпью. Кроме этого, назначены были усиленные [145] кавалерийские разъезды между редутами и опорными пунктами правого и левого флангов, также и в тылу лагеря, которые должны были совершать свои ночные объезды через каждые l 1/2 часа. Таким образом, были предприняты все меры предосторожности на случай будущих нападений.

В 12 часов ночи, дан был залп из 8 мортир, и вслед за ним все хоры музыки торжественно проиграли народный гимн.

Это была встреча нового года.

Тэкинцы на залп ответили несколькими выстрелами из орудий и громко кричали, что будут бороться до последнего человека. Остаток ночи прошел спокойно.

Утром, 1-го января, генерал Скобелев отдал приказ, несколько изменивший существовавший порядок в распределении частей войск и в заведывании осадными работами.

Согласно новому приказу, полковник Куропаткин заведывал всеми осадными работами центра ⁵⁵. Для производства их и обороны, в распоряжение его назначались: 11 рот, 1 команда и 100 спешенных казаков.

Начальство над правым флангом ⁵⁶ вверено состоящему при командующем войсками, полковнику Навроцкому и при нем 4 бат. 84 Ашперонского полка. Заведывание осадными работами левого фланга оставлено, по-прежнему, за командиром Ставропольского полка, полковником Козелковым. В распоряжение его—8 рот.

Прибывшие накануне, 31-го декабря, саперная и [146] железно-дорожная роты — отданы в распоряжение начальника инженеров, подполковника Рутковского.

Резерв в главном лагере назначен был состоять: из 16-ти рот, 1-й команды, 7-ми эскадронов и сотен и 30-ти орудий.

Коменданту лагеря, подполковнику Гайдарову, приказано вести кавалерии наряд ⁵⁷, кроме полусотни казаков, остававшихся на ночь в его распоряжении. Затем, начальнику инженеров предписывалось озаботиться изготовлением возможно-большего количества туров ⁵⁸ и фашин и отправлять их в Велико-княжескую калу, как в главное складочное место. Туда-же приказано было посылать, из интендантского склада, пустые мишки и ящики, для будущих шанцевых работ.

Начались подготовительные действия к приступу и, вместе с тем, утомительные кротовые работы сапер. Как сказано было выше, для штурма крепости выбран юго-восточный угол ее. Желая возможно более обеспечить успех дела, генерал Скобелев решился овладеть этим углом при посредстве двух брешей: одной—артиллерийской, в юго-западной стене,—пробить ее возлагалось на левый фланг. Другой, — обвал, при помощи мины, в юго-восточной стене. Выполнение этого дела должно было произойти со стороны правого фланга и требовало от работавших большой стойкости, энергии и не малой траты во времени.

Минный спуск, начатый 2-го января, у стены [147] Охотничьей калы, приходилось бросить, так как в галлерее делались постоянные обвалы, вследствие влажного и рыхлого грунта земли, от близкого присутствия плотины и протекавшего ручья. Последний хотя и был отведен в сторону, но дело от этого мало выигрывало. Да к тому-же, и расстояние до крепостной стены было слишком значительное. Выбор другого места был поручен инженеру, капитану А. Маслову ⁵⁹, назначенному, в это время, заведующим осадными работами на Велико-княжеской позиции, вместо Яблочкина, тяжело раненого при траншейных работах.

Произведя рекогносцировку местности впереди Охотничьей калы, Маслов остановился на выбора небольшого загона, в шагах около 100 от рва, как важного опорного пункта для ведения дальнейших подступов к стенам крепости и для защиты минного спуска. Последний предполагалось заложить несколько левее и немного впереди загона.

Занятие этого загона и устройство на нем редута— генерал Скобелев поручил капитану Маслову, назначив для этого ночь с 3-го на 4-е января. С этою целью, в распоряжение последнего дано было 110 человек рабочих Апшеронского баталиона и 20 сапер; в прикрытие их—часть охотничьей команды, а в резерв— рота ширванцев.

Ночь 3-го января была светлая и лунная. Рабочие, выйдя из траншей, впереди Охотничьей калы, быстро заняли загон в разных пунктах и принялись рыть ложементы под руководством капитана Маслова. Работы в начали шли весьма оживленно. Тэкинцы со стены [148] пока ничего не замечали. Полковник Куропаткин, находившийся в Охотничьей кале, следил за работами из амбразуры. При нем находился ординарец генерала Скобелева, прапорщик Абадзиев. Генерал Скобелев пользовался им в случаях серьёзных, требовавших точного, пунктуального исполнения. В данном случае, генерал послал Абадзиева с двумя осетинами к полковнику Куропаткину еще накануне, 2-го числа, поручив Абадзиеву измерить глубину и ширину неприятельского рва. Благодаря светлой ночи, Куропаткин не решился отпустить Абадзиева на такое опасное предприятие и оставил его при себе, до более удобного момента.

Между тем, работавшие в загоне, несмотря на старание сохранить тишину, все-таки возбудили внимание неприятеля, который, заметил их со стены и из рва, открыл густой ружейный огонь. Посыпался град пуль. Между рабочими, ничем не прикрытыми, произошло некоторое замешательство. Порядок скоро был возстановлен. Абадзиев в эту ночь поплатился тяжелою раною в грудь и плечо, с раздроблением плечевой кости.

Услышав перестрелку, генерал Скобелев тотчас-же появился на загоне. Присутствие его вызвало сильную экзальтацию в солдатах, дружное “ура!” служило ему приветствием. Работы закипели еще с большим оживлением, несмотря на град свинца.

Благодаря энергии капитана Маслова, редут был устроен к рассвету. Скобелев назвал его Ширванским.

Кроме редута, в эту ночь была окончательно укреплена плотина; ручей отведен в ров и сделаны еще некоторые другия работы. [149]

Потеря наша состояла: из 2-х убитых и 7-ми раненых. В числе последних был и Абадзиев.

На следующий день, 4-го января, к вечеру, под наблюдением капитана Маслова, приступлено к устройству овальной траншеи, которая должна была соединить Ширванский редут с плотиной. В то-же время, с наблюдательных станций предупредили, что неприятель спускается со стен крепости в ров.

Ожидалось нападение.

Воспользовавшись темнотой, между закатом солнца и восходом луны, огромная масса тэкинцев ринулась на Велико -княжескую позицию и левый фланг осадных работ.

В этот раз вылазка неприятеля обошлась ему слишком дорого.

Тэкинцы не успели добежать до траншей, как были встречены дружными залпами наших солдат, приготовившихся к нападению. Сильнейший натиск выдержала мортирная батарея, командир которой, Ростовцев, несмотря на сабельный удар в голову, геройски отбил нападающих, положив на месте, шашкой и из револьвера, пятерых тэкинцев. Особенно отличались стойкостью и хладнокровием: Туркестанский отряд, 10-я рота 3-го баталиона Ставропольского полка и горсть храбрецов в Ширванском редуте, дававшие по команде залп за залпом.

Неприятель не выдержал и побежал к крепости, преследуемый убийственным огнем и картечью с Ставропольского редута.

Во время общей свалки, саперы, не оставляя лопат, с замечательным мужеством продолжали работы, побуждаемые примером руководителя своего, капитана Маслова и подчиненных ему офицеров. [150]

Потеря наша состояла: из 37-ми раненых нижних чинов и одного офицера; убитых — 8 нижних чинов.

Утром, 5-го числа, глазам открылась мрачная картина ночного нападения... Груды неприятельских тел и множество оружия усеевали пространство от траншей до крепостного рва. Трупов насчитали до 400.

Овальная траншея окончена в прошлую ночь. В этот-же день вышли из нее перекидной сапой двумя ходами сообщения; а 6-го января, утром, в глубокой соединительной траншее обеих сап, шегов на 75 от крепостной стены, был начат минный колодец.

ГЛАВА XXI.

Томительно-долго текут последние дни осады.

Отбыв свой караул в траншеях, офицеры стараются как-нибудь убить время, — играют в шахматы, читают старые газеты; по рукам ходят даже романы, в роде: “Старость Лекока”, “Дело под № 113”, “Нана” и т. п. Все это перечитывалось по-многу раз.

В Велико-княжеской кале, как более удобной, чем траншеи, задумали даже “винтить”, но это не клеилось, из опасения попасть на глаза к вездесущему генералу, который не любит карт и жестоко разнесет, увидя их в офицерских руках.

Солдаты балагурят, вспоминая разные случаи из недавних аттак неприятеля.

— Рубнул это он меня по голове, а я его штыком в морду. Тут он шашку выпустил, да уцепился за [151] штык руками — так и кончился, — рассказывал казак-уралец, с перевязанной головой, не желавший идти в лазарет и снова вступивший в строй.

— Народ, братцы мои, отборный. Ничего не пужается. Идет голышем, чтобы ловче было. Шашкой-же с ним, поди, и не управишься,—говорил другой.

— Бог даст, заберем, да поминки по Новаку справим!

— Хороший был казак!...

Из переднего входа в Велико-княжескую калу показывается высокая фигура офицера. Сюртук и брюки его покрыты пылью, с прилипшими комками глины. На бледном, но приятном лице сквозит досада:

— Ну что, капитан Маслов, как дела?—раздаются вопросы.

— Ничего, подвигаемся,—туров только мало!...

— А мина?

— Сажень на 7 ушли.

— Господи! скорее бы только!—проговорил кто-то с тяжелым вздохом.

Саперам не до скуки. На плечах их теперь лежит все дело. Труженики забывают усталость. Все роют и роют. Дорылись многие уже и до могил.

День сменяется вечером. Сменяется и душевное настроение.

Солнце давно опустилось за горизонт. Темнота густеет и скоро все погружается в бездонный мрак.

— В котором часу сегодня луна?

— Кажется, в 10-ть! — Циферблат карманных часов освещается горящей папиросой. — Еще два часа до восхода ее!...

Напряжение нервов ростет... [152]

Сухие отрывистые выстрелы становятся какими-то вопросительными!... Так, вот, и кажется, что это только прелюдия к общей свалке, которая, вот-вот, и начнется... Вдруг выстрелы зачастили и слились в перекатный грохот.—Ну! Нападение!!

Нет — снова тишина, прерываемая одиночным ружейным треском...

Темень—хоть глаз выколи. Траншейный караул напряженно пронизывает ее, стараясь не попасть в расплох. — Нападение 28-го декабря еще свежо в памяти. Кому-то показалось, что впереди траншеи кто-то двигается...

— Глядь! ползет!...—шепчет один солдатик другому—и стреляет; за ним другие, и пошла трескотня.

— Да что, у тебя, — глаза во лбу?... сердито напускается караульный офицер.

— Виноват, ваше благородие, померещилось! Лагерь будто провалился в землю; одни только верхи юломеек торчат на поверхности. Насыпь 1-й параллели не защищает его, так что, в первый-же день новой стоянки, выбыло оттуда до 15-ти человек ранеными. Охваченные ужасом, гражданские обыватели стали зарываться с каким-то остервенением. Кто-то вопил страдальческим голосом, что не пожалеет 25 р. тому благодетелю, который вроет поглубже его юломейку. Поделали нечто в роде нишей или маленьких пещерок, где, несмотря на спертый воздух, с терпением высиживают до наступления темноты. Лица у многих бледные, вытянутые, в глазах—безнадежность и отчаяние. Говорят тихо, чуть не шепотом, будто опасаются пробудить внимание неприятеля, который не жалеет ни простых пуль, [153] ни больших фальконетных ⁶⁰, ни, даже, ядер,—осыпая ими бедных лагерных жителей.

— Не хотите ли повинтить?... У нас есть уже трое,— спрашивает офицер, пришедший с Велико-княжеской позиции, наклонившись в юломейку, точно в колодец.

Но голос из подземелья бормочет что-то отрицательное.

Офицер не унывает и, продолжая шествие к другим юломеечным колодцам, предлагает уже партию в шахматы.

В ответ ему слышатся только сдавленные голоса: “Будет ли ночное нападение?...”

Большие палатки передового лазарета Красного Креста служат удобною мишенью для неприятеля. Пули пробивают их и переранивают вторично или даже третично несчастных раненых. Там порядок и тишина, прерываемая изредка тихими стонами.

Заваленные по горло перевязками и операциями, военные доктора, Слижневский и Трейберг, мало обращают внимания на опасность и своим хладнокровием действуют благотворно как на раненых, так и на больничную прислугу. Им помогает сестра милосердия Стрякова. Она легко контужена пулею в грудь. Врачи частей войск из траншей также являются на подмогу.

Население кладбища с каждым днем увеличивается. Траурная риза отца Афанасия постоянно виднеется на нем.

Чтобы сколько нибудь оградить лазарет от неприятельских пуль, уполномоченный Красного Креста, И. П. Балашев, недавно прибывший в осадный лагерь с новым обозом и складом вещей, энергически принялся [154] обносить его провиантскими бунтами и, при помощи кучеров, скоро вывел порядочную стену. Пули стали залетать реже.

В избежание переполнения лазарета, раненых постоянно эвакуируют в Самурский госпиталь. Вся забота об этом лежит на князе Шаховском. Военно-медицинского принципала мало видно. Он постоянно исчезает в недра земли, особенно с того момента, когда, рядом с ним сидевшего на совещании, военного врача Малиновского, ранило пулею в бок. Тогда отрядный врач заболел страшным флюсом и, повязав щеку широкой косынкой, скрылся надолго с поверхности земли.

С наступлением вечера тэкинцы прекращали стрельбу по лагерю и подземные жители быстро выныряли из своих ям, спеша расправить онемевшие члены. Появлялись на земную поверхность и маркитанты. Гражданский лагерь будто воскресал — но не надолго. Ночной мрак снова загонял обывателей в норы и снова трепетное ожидание, с минуты на минуту, ночного нападения.

ГЛАВА XXII.

По отбитии неприятельской аттаки 4-го января, наши земляные работы подвигались безостановочно. Много способствовала этому хорошая погода, стоявшая во все предшествовавшие дни осады. 6-го числа, вечером, хотя и разыгралась сильная буря, но она не причинила ущерба, заставив только всех пробыть ночь напролет в напряженном ожидании нападения, которое, однако, не последовало, несмотря на весьма благоприятные условия к тому. Порывы ветра наносили тучи песку во фронт [155] нашего расположения, засыпая глаза траншейному караулу, и тем лишали его возможности видеть что-либо спереди. Как оказалось впоследствии тэкинцы в эту ночь сами ждали аттаки с нашей стороны и простояли до рассвета на стенах крепости с пиками и обнаженными шашками, готовясь встретить штурмующих. Неприятель, повидимому, отказался от дальнейших вылазок, под впечатлением неудачной своей аттаки 4-го января и ограничивался только усиленной перестрелкой и бросаньем каменьев, с валов крепости, в сапер, работавших перекидной сапой недалеко от рва, причем награждал их разными эпитетами—в роде: свиней, роющихся в земле, полевых мышей и т. и. Саперы, в свою очередь, не оставаясь в долгу, отвечали соседям за стеной динамитными патронами.

Утром, 7-го числа, по приказанию генерала Скобелева, на всех позициях дан был сигнал “отбой”, и с Ширванского редута, как ближайшего к крепости, закричали тэкинцам, — не желают ли они убрать тела своих, которые были разбросаны в громадном количестве впереди наших траншей до рва и начали разлагаться, распространяя страшное зловоние. Неприятель, изъявив на это свое согласие, в свою очередь приостановил стрельбу. Через несколько минут, все пространство осадных работ, вместе с неприятельской крепостью, походило на гигантский муравейник, с высыпавшим на поверхность земли и валов крепости множеством солдат и тэкинцев. Траншейная и крепостная публика с любопытством оглядывали друг друга. Из-за насыпи 1-й параллели слегка высунулись бледные лица и подземных обывателей лагеря.

Некоторые из солдат, знакомые с языком туркмен, пустились в разговоры, любопытствуя знать, [156] хорошо ли тэкинцам живется от наших гранат и бомб. Последние уверяли, что снаряды приносят им ничтожный вред и т. д.

Для переговоров с неприятелем, отправился майор Иомудский, знавший хорошо их язык, так как был сам родом туркмен. Кроме его, отправилось несколько других офицеров с переводчиками.

На предложение “сдаться”, — тэкинцы отвечали отказом, ссылаясь на то, что будто они подчинены Хивинскому хану и переговоры нужно вести с ним. На советы-же, с нашей стороны, отправить жен и детей своих в более безопасное место, нежели крепость, во избежание излишних жертв, тэкинцы отвечали с насмешкой: “Наши жены и дети так прекрасно укрыты, что ни один ваш снаряд не приносит им теперь вреда и вы можете добраться до них, лишь перейдя через наши трупы”.

Наблюдательные посты в траншеях не дремали. Воспользовавшись кратковременным перемирием, майор Богаевскй быстро составил набросок внутренности крепости, с расположением в ней кибиток, которых насчитали до 9,300. Приблизительная численность в них населения предполагалась от 36,000 до 45,000. Кибитки стояли близ и вдоль крепости—группами. Возле них виднелись какие-то ямы,— нужно полагать, входы в землянки. Кроме земляных работ у холма, с которого неприятель давал сигнальные пушечные выстрелы, никаких других укреплений внутри крепости не было замечено. Верблюдов и лошадей было немного. Неприятель, по всей вероятности, угонял их постоянно в пески.

Между тем, уборка тел подходила уже к концу. Тэкпнцы, должно быть, недовольные слишком [157] назойливым осмотром стен и рва несколькими офицерами и солдатами, не дождались окончания уборки трупов и объявили, что они сейчас-же дадут сигнал тремя холостыми выстрелами о конце перемирия. Выстрелы не замедлили последовать и все поспешили убраться восвояси. Замешкались только двое солдат. Тогда один из тэкинцев, стоя на валу крепости, замахал им папахой, крича, чтобы они скорее убрались в траншеи, и лишь только солдаты скрылись, как со стен крепости прогремел дружный залп по траншеям; оттуда ответила тем-же, и обычная перестрелка вступила снова в свою прежнюю колею.

8-го января, с брешь - батареи, построенной во 2-й параллели, на левом фланге осадных работ, открыт был сильный артиллерийский огонь по стене неприятельской крепости. Огонь был настолько меток и действителен, что, в короткое время, в стене крепости, на протяжении приблизительно 7-ми сажень, образовался пролом. Тэкинцы, при этом, выказали замечательную стойкость и энергию, стараясь заделать обвал, под градом разрывавшихся снарядов.

На рассвете, 9-го числа, несмотря на сильный огонь ружейный и шрапнелью в продолжение всей ночи по месту бреши, последняя оказалась заделанною и стена крепости выведена до прежней высоты. С брешь-батареи снова был открыт огонь, но генерал Скобелев, в виду сбережения снарядов, приказал отложить стрельбу до последней минуты. В этот день капитан Маслов, двумя перекидными сапами дошел почти до рва ⁶¹. Сапы были [158] выведены из редута, названного “Саперным” и построенного еще в ночь с 7-го на 8-е число, для непосредственной защиты минного спуска. К вечеру все подземные осадные работы были окончены, но мина не была еще готова, по причине повреждения вентилятора, без которого нельзя было работать под землею. Вследствие этого, штурм пришлось отложить с 10-го числа, как это предполагалось прежде, на 12-е число. По исправлении вентилятора, подземные работы закипели с усиленной энергией. Саперы торопились. Наконец, 11-го числа минная галлерея была закончена и приступили к заряжению камер 72-мя пудами пороха. В то-же время на различных пунктах траншей были намечены значками места, для прохода артиллерии и штурмовых колонн; также сделаны необходимые к этому приспособления.

Вздохнулось свободнее. Наконец-то финал утомительной военной драмы, поднявшей все чувства до высокой степени напряжения! В успех штурма верили почти все. Сомневались только в количестве времени, которое потребуется на занятие всей крепости. Беря во внимание храбрость и громадную энергию, не раз уже выказанную неприятелем, некоторые предполагали, что на это потребуется дней 5 пли 6, так как придется брать каждый шаг с боя. Другие, рассчитывая на впечатление взрыва, полагали значительно меньший срок, но не менее дней 2-х или, в случай очень большего успеха—и одного.

О таинственных подземных стуках, слышанных, несколько дней тому назад, в Велико-княжеской кале, совсем забыли, стуки эти в первое время вызвали предположение, что неприятель, проведав о наших минных работах, повел контр-мину. Кто-то даже с уверенностью высказал мнение, что тэкинцев в этих [159] работах руководит английский инженер. Воображение уже рисовало воздушный полет Велико-княжеской калы, со всеми обывателями, высоко к облакам. Донесли об этих стуках полковнику Куропаткину. Невозмутимый и симпатичный полковник, хотя и отнесся к этому скептически, но все-таки приказал, на всякий случай, вырыть слуховые колодцы: один—в Охотничьей кале, другой— в Велико-княжеской. Вырыли; спустили в них караульных матросов. Стали слушать — тихо. Стуки, как нарочно, исчезли. Кто-то из офицеров сострил, что это, должно быть, проделки тэкинских спиритов. Интересовались всем этим очень недолго и скоро перестали обращать внимание.

Накануне штурма, 11-го числа, решено было увеличить артиллерийскую брешь в крепостной стене, на левом фланге, двумя взрывами из пироксилина и динамита. Охотниками для производства этих взрывов вызвались: мичман Майер и поручик железно-дорожного баталиона Остолопов. В распоряжении первого находилось 14 человек. В распоряжение второго—10 человек. Для прикрытия их назначалась 13-я рота Апшеронского полка. Общее начальство над всем поручено флигель-адъютанту, графу Орлову-Денисову.

Часов в 10 вечера, маленький отряд, соблюдая все предосторожности, тихо двинулся из траншей ко рву неприятельской крепости. Темень стояла непроглядная, да вдобавок, шел проливной дождь. Отряд держался направления к маленькой овальной неприятельской траншее, сообщавшейся со рвом и носившей название “Подковы”. Тэкинцы давно бросили ее.

Скользя по вязкой грязи, спотыкаясь ежеминутно о гниющие неприятельские трупы, которые не успели убрать [160] 7-го числа,—маленький отряд добрался до “Подковы”. Чтобы убедиться, нет ли во рву неприятеля, мичман Майер, с одним из осетинов, поползли вперед и, спустившись в ров, тщательно осмотрели его, прислушиваясь ко всякому подозрительному шуму. Говор и кашель раздавались только за стеной крепости, но во рву никого не было.

Возвратившись к команде и сообщив графу Орлову о результатах своего изследования, Майер, вместе с Остолоповым и минёрами, забрав с собой три пуда пироксилина и столько-же динамита, поползли ко рву и, войдя в него, стали быстро и осторожно выдалбливать в стене ниши для закладки мин, шегов на 20 одна от другой.

Работали около часу. Мина Майера была уже готова. Отдав приказание зажечь шнур Бикфорда, Майер поспешил к выходу, но, ослепленный на мгновенье светом при зажигании фитиля, вспыхнувшим на несколько секунд и погрузившим затем все окружающее еще в больший мрак, и страдая, притом, близорукостью, Майер не нашел сразу выхода и стал блуждать... Фитиль быстро догорал... Выход, наконец, найден; но в этот момент раздался страшный взрыв. Отважный юноша сильным толчком был отброшен вверх и ударился со всего размаха головою об землю. Безчувственного Майера сейчас-же подхватили свои матросы.

Вслед за взрывом, масса тэкинцев бросилась к месту бреши, думая, вероятно, что их штурмуют. В это время, в другом месте, прогремел второй взрыв Остолопова. С траншей неслось дружное “ура!”

Генерал Скобелев, выжидавший взрыва в 3-й [161] параллели, благодарил возвратившихся минеров, наградив каждого 100 руб. и георгиевским крестом.

В первом часу ночи была разослана начальникам частей диспозиция на 12-е января. — Содержание ее, в кратких чертах, следующее:

“Завтра, 12-го января, имеет быть взять штурмом главный вал неприятельской крепости у юго-восточного угла ее.

“Для штурма назначаются колонны:

1) “Полковника Куропаткина (в составе 11 1/2 рот, 1-ой команды, 6-ти орудий, 2-х ракетных станков и 1-го гелиографного станка); овладевает обвалом, произведенным взрывом Велико-княжеской мины; утверждается на нем прочно; укрепляется в юго-восточном углу крепости и входит в связь со второю колонной полковника Козелкова.

“Сборный пункт — Велико-Княжеская позиция, в 7 часов утра.

2) “Полковника Козелкова (в составе 8 1/2 рот, 2-х команд, 3-х орудий, 2-х ракетных станков и 1-го гелиографного станка). Овладевает артиллерийскою брешью; входит в связь с первой колонной; прочно утверждается и укрепляется на бреши, в общей обоюдной зависимости с колонною полковника Куропаткина.

“Сборный пункт — 3-я параллель, к 7-ми часам утра — в передовом плацдарме.

3) “Подполковника Гайдарова (в составе 4 1/2 рот, 2-х команд, 1 1/2 сотни, 5-ти орудий, 5-ти ракетных станков и 1-го гелиографного станка); овладевает Мельничной калой ⁶² и ближайшими к ней ретраншементами, [162] с целью подготовления и обеспечения успеха для второй колонны; затем, усиленным ружейным и артиллерийским огнем действует по внутренности крепости, обстреливая ее продольно и в тыл неприятелю, сосредоточенному против главной аттаки, и, наконец, только в зависимости от успеха главной аттаки, наступает на главный вал.

“Сборный пункт — Опорная кала, — в 3 часа утра.

“Общий резерв в распоряжении командующего войсками, у Ставропольского редута, в составе: 21-ой роты, 24-х орудий и гелиографного станка.

“Аттаку начинает подполковник Гайдаров, в 7 часов утра.

“Одновременно вся артиллерия действует по крепости.

“Штурму обвалов предшествует усиленная бомбардировка крепости в течении получаса.

“Аттака обоих обвалов начинается одновременно,— тотчас после взрыва мины у Велико-княжеской позиции.

“Приказание взорвать мину получает начальник инженеров, на Велико-княжеской кале, от временно-командующего войсками.

“Перевязочные пункты находятся: 1) на Велико-княжеской позиции; 2) на левом фланге 3-й параллели; 3) в Ставропольском редуте; 4) при колонне подполковника Гайдарова,—сначала в Опорном, а потом в Мельничной кале; 5) в ходе сообщения между 1-й и 2-й параллелями; 6) в лагере. Кроме того, два [163] перевязочных пункта Красного Креста обоих флангов располагаются на стенах неприятельской крепости, тотчас за занятием обвалов штурмовыми колоннами”.

ГЛАВА XXIII.

12-е января. Утро серенькое, пасмурное. В воздухе пахнет сыростью и слегка моросит. 6 часов. Солдаты повставали и как-то особенно тщательно прибираются, заботясь, главным образом, о чистых рубахах. — У немногих сохранились целые, запасные; другие надевают старенькие, порванные, но вымытые. Обращаются в Красный Крест, прося “одолжить”. Там не отказывают и дают сколько могут.

Лица у всех бодрые, оживленные, глаза смотрят серьёзно — в ожидании чего-то торжественного.

В Апшеронском баталионе сознание важности наступившей минуты как-то резче. Это тот баталион, который так несчастливо и такой дорогой ценой потерял свое знамя. Ему предоставлена честь умереть первым, находясь во главе штурмующей колонны левого фланга. Боевая традиция баталиона должна в этот день обогатиться новым славным подвигом, который, быть может, создаст ему знамя. Пусть оно развевается хоть над общей могилой, сделавшись достоянием страниц истории, но оно должно развеваться. Так говорят блестящие глаза этих солдат. Так слышится это в сдержанных, отрывистых фразах:

— Дай-то, Господи, победить, да там и умереть — по мертвому не спомянут лихом. [164]

— А что, братцы? ежели знамя найти, то по мне тогда хоть живым жги!

В среде охотничьей команды менее заметен этот возвышенный тон. Отважные смельчаки так сроднили жизнь со смертью, что для них перипетии боевой жизни вошли в привычную колею. — Балагурят и острят по старому. Начальник их, Воропанов, несколько озабочен. Ему первому с командой предстоит овладевать обвалом на правом фланге...

8-й час в начале. Издали, со стороны крайнего левого фланга, донеслись пушечные выстрелы и густой ружейный треск.

Началось!

Некоторые из солдат, сняв шапки, перекрестились...

Демонстрирующая колонна Гайдарова повела наступление на Мельничную калу.

Посте разбития артиллерией передней стенки калы и выбитая из нее неприятеля, последняя скоро была занята нами и быстро приведена в оборонительное положение. Неприятель массою устремился на часть стены крепости, против Мельничной калы, и открыл сильнейший огонь по занятому укреплению; в то-же время, неприятельская конница, появившаяся вдоль западного фронта, анфилировала позицию. Против них и стоявших на стене открыли огонь шрапнелью из 4-х орудий. Из других 4-х (4 бат. 19 ар. б.) фланкировали подступы к кале и действовали по южному фасу крепости...

Орудия загремели по всей линии. Началась канонада по бреши, подготовленной 8-го и 11-го числа. С брешь-батареи и других орудий грохот неумолкаемый. Тэкинцы отважно кидаются заделывать брешь, но их давят шрапнелью. — Адъютант Уткевич действует молодецки... [165] Все кругом застлано дымом... Осколки бомб и гранат залетают назад, в траншеи...

Генерал Скобелев сидит, в походном кресле, впереди Ставропольского редута, откуда наблюдает за аттакой. Его просят поберечься — пули то и дело ложатся возле него, но генерал ничего не слышит — он весь поглощен ходом боя...

11-й час в начале... Генерал Скобелев подзывает к себе начальника штаба Гродекова, которому отдает приказание относительно взрыва мины. Через несколько минут, Гродеков уже на Велико-княжеской позиции у полковника Куропаткина. — Потребовали начальника минных работ — капитана Маслова.

— По приказанию временно-командующего войсками, мину взорвать в 11 ч. 20 минут, — говорит ему Гродеков, показывая часы для проверки.

— Слушаю-с!

Проверив свои часы, Маслов спешит к минному спуску.

Во избежание несчастья от могущего быть падения стен в большой кале, вследствие сотрясения, произведенного взрывом мины, полковник Куропаткин приказал вывести войска из нее на плацдарм, заранее приготовленный позади калы.

Войска выводят.

Колонну свою Куропаткин разделил на три части:

Первая — майора Сивиниуса, с охотничьей командой Воропанова во главе, — овладевает обвалом и частью стен, распространяясь влево, до встречи с колонной Козелкова, и вправо, до первого неприятельского траверса.

Вторая — штабс-капитана Фока — служит резервом [166] первой и овладевает внутренностью крепости, после того, как первая овладевает обвалом.

Третья часть—подполковника Гуляева, — составляет общий резерв и занимает после взрыва Ширванский и Саперный редуты, Туркестанскую калу и передовые траншеи, обеспечивая, таким образом, тыл и правый фланг штурмовой колонны и служа ей главным резервом.

Проходит немного времени... Земля дрогнула... глухой подземный шум... и гигантский сноп земли, камней и глины высоко взвился к небу, унося с собой часть крепостной стены...

Образовался широкий удобо-восходимый обвал ..

Орудия, на минуту смолкнув, гремят снова... и масса чугуна несется на северный фас крепости... Бурные волны криков “ура”! повисших в воздухе, сливаются с общим гулом... В густых облаках дыма и пыли, застилавших прилегающую местность к обвалу, быстро мелькают черные фигуры — это охотники с Воропановым; — более половины их засыпано и задавлено землей; — с охотниками ширванцы и саперы; во главе последних капитан Маслов. — Все ринулись к обвалу, под град свинца тэкинцев, бросившихся защищать проход на месте взрыва... Столкнулись грудь с грудью... дерутся штыками, копьями, шашками...

Из первых убит на повал прапорщик Закаспийского местного баталиона, Мориц, посланный генералом вперед, загладить провинность по службе — белым крестом или деревянным. Бездыханный труп его падает на Воропанова. Последний сваливается с ног, чем случайно уклоняется от удара шашки, рассекшей только воздух, но, через несколько секунд, тэкинец, нанесший его, падает с разрубленной головой шашкой [167] Воропанова. Солдаты разъярились — бьют прикладами, как попало... В подмогу им примчались уральцы, стоявшие в резерве и кинувшиеся на обвал по собственной инициативе...

Защитники обвала перебиты, но на прилегающих к нему участках стен дерутся еще с остервенением... Наконец, и там тэкинцы сбиты и уничтожены.

Поручик Булыгин овладевает неприятельским траверсом... Солдаты распространяются по стенам далее— в обе стороны обвала, выбивая шаг за шегом разъяренного противника... Капитан Маслов с саперами быстро венчает обвал, с которого бросился уже вовнутрь крепости штабс-капитан Фок с частью своей колонны... Свалка кипит между кибитками... Тэкинцы дерутся, как львы,—солдаты им не уступают... все пространство вымащивается телами... Из кибиток в кибитки и в землянки мечутся, как безумные, женщины, волоча за собой детей. Вопли, слезы, крики, стоны, звон оружия, ружейные залпы — все это смешивается в дикий хаос, где люди уподобились хищным зверям...

Неприятель дрогнул — часть его бежит к воротам северного фронта, а оттуда — в пески. Другие продолжают еще отчаянно сопротивляться...

Колонна Куропаткина сходится с колонной Козелкова. Войска, с развернутыми знаменами, при барабанном бое и с музыкой, стройно наступают на холм....Еще свалка... и тактически ключ крепости, холм Денгиль-тэпе, занят нашими войсками...

В час по-полудни на нем развевалось знамя Ширванского баталиона, замененное вскоре Императорским штандартом.

Неприятель, охваченный паникой, бежит из [168] крепости в пески. Никто из тэкинцев более не сопротивляется—бегут массою все. Их преследует пехота, к которой скоро присоединяется кавалерия с князем Эристовым. Путь преследования, на протяжении 7-ми верст, усеян неприятельскими трупами.

В момент взрыва мины, штурмовая колонна левого фланга, имея во главе у себя 4-й баталион Апшеронского полка с штурмовыми лестницами, быстро двинулась к бреши, осыпаемая дождем свинца со стен крепости. Но едва только 4-й баталион перешел мостик через Велико-княжеский ручей, как из строя был выбит командир баталиона, граф Орлов-Денисов, тяжело раненый в бедро, с раздроблением кости, и не покидавший до этого времени фронта, несмотря на первую рану в руку. Почти в то-же время, левее от Орлова, свалился тяжело раненый мичман Майер, которому пуля раздробила верхнюю челюсть, порвала язык и пробила подключичную часть легкого. Обоих раненых сейчас-же подхватили санитары, а командование баталионом принял майор хан Нахичеванский, стремительно бросившийся со своими солдатами на трудно-восходимую артиллерийскую брешь. Потребовались штурмовые лестницы. Неприятель стрелял в упор, бросая при этом громадными каменьями... Наступил момент, когда противников разделяла только толщина стены. Головы с обеих сторон скрылись. Из-за стены торчали копья и шашки... Но это длилось несколько секунд...

“Вперед, братцы! Надо умирать!” прозвучали хриплые голоса... Поручик Чукмасов, хан Нахичеванский и капитан Мельницкий, вместе с передним рядом солдат, очутились на вершине стены. С ними вскочил и подпоручик Попов, который бросился сначала помочь [169] своему раненому отцу, командиру 3-го баталиона Апшеронского полка, пришедшего в подмогу к 4-му баталиону, из которого порядком уже выбыло. Подполковник Попов успел дойти только до рва, где был тяжело ранен в голову. Увидев подбежавшего к нему сына, старик, обливаясь кровью, молча указал ему на брешь и упал без чувств. Молодой Попов моментально очутился на ней.

Цепляясь за стену и подсаживаемые задними рядами, апшеронцы скоро очутились на вершине ее. Саперы в это время, под начальством капитана Васильева, находившегося все время в голове штурмовой колонны, расширяли брешь, делая ее удобо-проходимой. Часть апшеронцев, выбивая неприятеля, распространилась по стенам, другие кинулись вниз — вовнутрь крепости, где смешались в общей свалке между кибитками. Скоро подошли и другия части колонны, вошедшей потом в связь с Куропаткиным.

Тотчас после взрыва, подполковник Гайдаров из Мельничной калы перешел в наступление, направив часть колонны к западному фасу крепости, для эскаладирования стены штурмовыми лестницами; другую часть,— против позиции неприятеля — между ручьем, Опорным и крепостью, а кавалерию—преследовать бегущих тэкинцев. Часть колонны, взобравшаяся на стену, вошла в общую связь с колоннами Куропаткина и Козелкова.

Геок-Тэпе пал!!...

Наша потеря: убито офицеров — 4; нижних чинов — 55. Ранено: офицеров—18; нижних чинов —236. Контужено: офицеров—10; нижних чинов — 75. Охотников, задавленных землею, отрыли. Почти все из них остались живы. [170]

Heприятель потерял: до 4,000 убитыми внутри крепости и до 2,000 убитых во время преследования.

Ураган бойни стихал. Раздавались только глухие выстрелы револьверов, а иногда и ружейные. Площадь крепости усеяна тэкинскими трупами. Всюду лужи крови. На обвале торчат головы и другия части туловища задавленных взрывом. Из землянок, которых тысячи — раздаются протяжные стоны. Там укрывались от снарядов семьи тэкинцев, но осколки гранат и бомб проникали всюду. Между кибитками, местами тлеющими, снуют казаки и солдаты, нагруженные коврами, шелковой материей, серебряной сбруей и т. и. В среде их также и “гражданские чины” разных ведомств, бывшие еще утром подземными жителями злополучного для них лагеря, а теперь веселые, занятые приобретением тэкинских изделий.— В этом отношении более всего озабочен “чиновник со штуцером”. Возле него лежит уже порядочный тюк всякого добра, но он деятельно прикупает все больше и в особенности накидывается на серебряную сбрую. Военно-медицинский представитель, так чудесно выздоровевший от флюса, в день штурма — также с ковриками. Впрочем, это произведение тэкинского рукоделия имело притягательную силу на очень многих.

На перевязочном пункте Красного Креста, во рву крепости, масса израненых тэкинских женщин и детей. Их не успевают перевязать, как снова набирается толпа. Ранения, почти исключительно, осколками снарядов. Пулевых ран мало.—Плачут, стонут и шлют проклятия на голову Тыкма-Сердаря, которого оне считают виновником всех бедствий. Среди пожилых женщин виднеются молодые, красивые; — большая часть [171] последних вымазались глиной, чтобы не привлекать внимание, но зоркий глаз персидского агента, все-таки, признает в некоторых пленных персиянок и оне отбираются в сторону.

Холм уже укреплен и вооружен орудиями. Комендантом укрепления назначен капитан Маслов.

Вечереет... Задымились костры. Группы солдат, расположившись на богатых коврах и одеялах, одетые, некоторые из них, в богатые шелковые халаты, усердно занимаются варкой мучных лепешек в бараньем сале, как делают это туркмены. Идут оживленные рассказы о драматических перипетиях дня. Вопрос о найденном знамени Апшеронского баталиона остается спорным. Одни говорят, что его нашли ширванцы, другие утверждают, что сами апшеронцы ⁶³. Кое-где раздаются песни.

— Ваше вско-б-иe.

— Что тебе?

— Привел вам...

— Что-о-о?...

— Стадо вам привел, ваше вско-б-иe.

Из палатки вылезает офицер. Перед ним вестовой казак, со сворою борзых и несколькими соколами. Позади казака, освещенные светом костра, красуются: верблюд, штуки три ослов и корова с теленком.

— Что ты, братец! куда я все это дену?!..

— Ну, пущай идут,—говорит, ухмыляясь, импровизированный пастух, отгоняя животных, но собак и птиц привязывая у палатки...

— А вот еще вам букварь! продолжает казак, [172] вынимая из сумки огромный фолиант в красном сафьяновом переплете.

— Ну, спасибо. Да ты бы этак ковер притащил— гораздо лучше.

На следующий день приказано зарывать трупы. Для семейств тэкинцев отвели особое место и разрешили им брать хлеб, утварь и другия вещи. Попечение над ними было возложено на князя Шаховского и обер-контролера.

Не давая опомниться неприятелю от нанесенного удара, генерал Скобелев быстро сформировал два отряда, которые послал в тот-же день: один с полковником Куропаткиным на Асхабад — конечный пункт оазиса; другой, с Гайдаровым,—в пески. Сам-же Скобелев остался еще на два дня в Геок-Тэпе. Накануне отъезда его в Асхабад, от главнокомандующего Кавказской армией была получена генералом депеша:

“...Ты поймешь мою радость”, телеграфировал покойный Император своему августейшему брату. “Поздравь мои храбрые войска. Произвожу Скобелева в полные генералы и даю ему Гергия 2-й ст...”

Начальники частей быстро выстраивали войска перед ставкой временно-командующего.

Скоро перед ними появился немного взволнованный генерал Скобелев... Горячия поздравления окружавших слились с дружным, сердечным “ура!” солдат. На генеральских погонах Скобелева уже не было трех звездочек. Камердинер его Петров, услышав о полном генерале, моментально спорол их.

Вечером того дня, генерал Скобелев уехал к Асхабаду. [173]

Посланные им отряды нигде не встречали сопротивления.

Население Ахала, потрясенное в основе, приходило отовсюду изъявлять покорность. Вместе с ними явился и главный вождь их, Тыкма-Сердарь.

Занятием Асхабада экспедиция окончилась...

Прошло несколько месяцев... Берег Волги в Царицыне покрыт сплошною массою десятков тысяч народа.— Тут купцы, бурлаки, мастеровые, фабричные — все больше рабочий люд.

Глаза толпы, в напряженном ожидании, обращены на Волгу. Ждут!... Вдруг бурный говор начинает стихать, — раздаются возгласы: — едет!... и наступает тишина...

Белые клубы дыма, показавшиеся в дали, все ближе и ближе... Резкий свисток, и маленький пароход, отплывший, несколько дней тому назад, из Красноводска, причаливает к берегу. Через несколько минут из него выходит генерал Скобелев с адъютантом и ординарцами. Генерал возвратился из Ахал-Тэке в Россию.

Лишь только Скобелев вступил на берег, как пронесся такой оглушительный крик “ура”!., что, казалось, будто он вылетает из одних исполинских уст. Дождь шапок, армяков, платков, как бы лесом выростал над головами...

Это был взрыв такого неподкупного народного энтузиазмa, который выпадает на долю тех немногих патриотов, славные имена коих никогда не умирают в памяти народа.

Медленно подвигался генерал Скобелев, с [174] обнаженной головой, среди восторженной массы приветствовавшего его народа, — направляясь к железно-дорожной станции. — Серьёзное лицо генерала и сосредоточенный взгляд обнаруживали по временам признаки сильно сдерживаемого душевного волнения...

Курьерский поезд стоял уже на-готове.

Еще раз генерал глубоко поклонился русскому народу.—В глазах у него блестели слезы и он, что-то тихо проговорив, взошел в вагон...

Поезд, окруженный сплошною стеной людей, с обнаженными головами, стал медленно подвигаться вперед...

Проходит год...

Со всех мест России несется заунывный погребальный звон... Русский народ с глубокою скорбью служит панихиды по скоропостижно скончавшемся доблестном патриоте своей родины...

КОНЕЦ.

Комментарии

48 Осинин, Моряков и охотничья эсаула Церенталова

49 На плане: Ольгинская и Правофланговая.

50 Капитан-лейтенант Зубов сменил майора Богаевского, который был назначен со своею частью в траншеи. Зубов, спустя месяц или несколько более после ранения, умер в Самурском госпитале, вследствие гнойного заражения крови.

51 Не предполагая, конечно, нападения, Сандецкий и Черняк оставили свои револьверы и шашки в траншеях.

52 Командир 4-й батареи 20-й артиллерийской бригады, подполковник Мамацев, был изрублен впереди батареи, из которой он вышел для осмотра новой позиции.

53 В свое oпpaвдaниe, командир этой роты приводил, между прочим, что его спутали слова команды с батареи, им охраняемой: “в лево раздайся!” а так как на лево был лагерь, то он и пошел себе в лагерь.

54 К нему вскоре присоединилась 2-я рот. 3-го бат. Ставропольского полка, взвод 1 бат. 19 арт. бриг, и полуэскадрон драгун.

55 Велико-княжеская позиция, плотина, 2-я параллель от мортирной бат., до редута № 2.

56 Редут № 1, Ольгинская кала и Право-фланговая.

57 По полусотне: в Право-фланговую калу, к редуту № 1 и к Ставропольскому редуту. Оставшиеся посылались в выше уже сказанные разъезды.

58 Для рубки хворосту приказано было: с фуражировочной колонной отправлять особую команду, с офицером во главе.

59 Сподвижник генерала Скобелева в туркестанских походах.

60 Длинные крепостные ружья.

61 Имелось в виду, на случай неудачи в проведении минной галлереи, венчать гласис рва и произвести взрыв открыто.

62 Опорный пункт на левом фланге осады, близ неприятельской крепости, соединенный со рвом последней,—траншеей. Названная кала не была занята нами прежде, во избежание значительной растянутости осадной линии, по причине малочисленности действующего отряда.

63 В действительности, знамя было отыскано апшеронцами.