ГЕЙНС А. К.

ОЧЕРК БОЕВОЙ ЖИЗНИ АХАЛТЕКИНСКОГО ОТРЯДА

1880–1881 гг.

(Из №№ 6,7,8, 9, 10 и 11 «Военного Сборника» за 1882 год)

I.

Краткий очерк ахалтекинского оазиса. – Сбор наших войск в Самурском укреплении. – Жизнь в отряд. – Приготовление текинцев к упорной борьбе и выбор четырех ханов главными предводителями. – Сила нашего отряда. – Сборы перед выступлением. – Рекогносцировка 18-го декабря. Диспозиция штурма Янги-калы – Позиция текинцев. – План дли овладения ею.

Ахалтекинский оазис начинается от казанджикских колодцев, богатых вкусною водою, или, еще вернее, от речонки Узун-Су, и тянется вдоль горной гряды Копетдага, направляющейся от северо-запада к юго-востоку. Множество маленьких горных потоков, стекающих с северных склонов гряды, почти параллельно пересекают его и текут до тех пор, пока не исчезают в песках. Эти незначительные резервуары, разбираемые по полям и садам для поливов, исчезают скоро. Отсюда ясно, что плодородный, незнающий засухи ахалтекинский оазис представляет узкую полосу земли от тридцати до пятидесяти верст шириною, огражденную с одной стороны горами, а с другой песчанкою степью.

Равнины ахалтекинского оазиса до Асхабада. Во время жаров, поздней осени и зимы, при отсутствии зелени, как в местах лишенных растительности, так и покрытых степным, колючим кустарником (саксаулом), по виду безраздельно сливаются с соседними песками. Как исключение можно указать на те изредка встречавшиеся незначительные сады из фруктовых и тутовых деревьев, которые служили нам указателями мест, где поселение было гуще. Горы, благодаря общему свойству их менять свой вид в зависимости от изменения освещения и температуры, и здесь своею декоративностью значительно изменяют безотрадный вид песков: красив бывает Копетдаг, когда безлесные скаты его, изрезанны бесчисленным количеством промоин, яркими и темными змееобразными полосами, пестро разрисовываются по серо-бурому глинистому фону; еще красивее когда, при закате солнца, он одевается в [2] фиолетовую и голубую мглу, когда сквозь редкий туман и в лунную ночь красуются слабые силуэты его вершин, когда зимними снегами окаймляется только его хребет и гряда гор белой извилистой чертой ярко отделяется от темно-голубого неба иди, выглядывает из густых спустившихся облаков. Не маловажна и реальная польза от близкого соседства этих гор: в ущельях их встречаются леса и травы, которые можно косить до июля месяца, а ветер с юго-запада и юга освежает воздух даже в самые жаркие дни.

Есть и характерная особенность оазиса, которые заключается в постройках, встречающихся от Казанджика, или, иначе, от начала палатных полей и покрывающих далее все его пространство: один род этих построек представляет укрепления, называемые калами, а другой — глиняные столбики, местами густо пестрящие поля, — межевые знаки.

За малым исключением все калы устроены одинаково: укрепления эти род редутов, огороженных тонкими стенами, доходящими до трех, а иногда и более аршин высоты и слепленных из глины, о которую в этом виде плющатся свинцовые пули, а для флангового обстреливания фасов пристроены круглые башни к углам либо диагонально противоположным либо ко всем четырем. Внутри каждой калы находится редюит. Рвы вокруг укреплений встречались не всегда; зубцы же на стенах, которыми в нашей иллюстрации постоянно украшаются фантастические укрепления текинцев, не существуют ни на одном укреплении кран.

Глиняные же столбики в два и три аршина высотою служили, как сказано, межевыми знаками; но большие из них, в виде башенок с пустотою внутри и амбразурами во все стороны, исполняли должность сторожек. Многие из них, стоя вдали от движения наших войск, вероятно, служили неприятелю и для скрытного надзора за нами.

На пути по обезлюженному краю встречались нам пространства с очевидным признаком ушедшего многолюдного населения: центром таких мест бывали обыкновенно калы; вокруг теснилось много конусообразных, кубических и другой формы глиняных слепков в виде жилишь, но тесное внутри их помещение и расположение их без дворов указывали на полное отсутствие прочной оседлости; за этими жилищами следовали садики, тщательно разработанные огороды, поля, разгороженные на [3] участки глиняными стенками и омываемым водяными проточными канавами.

Такого характера местность провожала войска наши во все время похода; но когда, по взятии Денгли-тепе, часть отряда двинулась в Асхабад, то там мы в первый раз встретили обширные сады и виноградники. Смотри на эту густоту деревьев, стоявших еще без зелени, как-то не верилось, что в близком соседстве находится безграничное море передвижных песков.

Вот эти то родные, плодородные поля текинцы решились оборонять до последней крайности и, оставивши свои дома, сосредоточились в Денгли-тепе еще в ноябре месяце.

30-го ноября 1880 года генерал Скобелев, заняв Батыр-калу, названную впоследствии Самурским укреплением. Стал лицом к лицу с многочисленными скопищами текинцев. Рекогносцировки 4-го, 11-го и 12-го декабря были последними; во время их исправлены прежде набросанные планы окрестностей Денгли-тепе и Янги-калы. окончательно изучена местность и в принципе решено приступить к овладению неприятельской позиции. Начали стягивать войска. Зловещая для противника туча росла с каждым днем.

В ахалтекинском походе обыкновенно бывало, что при более или менее продолжительной остановке, отряд обставлялся разного рода казенными складами, армянскими лавочками и, таким образом среди безлюдья, в непродолжительном времени позиция его сравнительно с другими тыльными постами, обращалась в столицу; так случилось и в настоящее время: продолжительное главенство Бами стало похищаться Самурским укреплением. Сосредоточение большого количества войск приманило армян-торговцев, вызвало из Бами все склады, а затем казначейство, интендантство, почту, госпиталь, Красный Крест и другие учреждения. Народу от ежедневно прибывавших частей становилось все больше и больше. Жизнь, насколько возможно, разнообразилась и проводилась не скучно: музыка гремела по целым дням; песни в разных концах лагеря, заздравные возгласы в громких и веселых товарищеских пирушках разносились по всей позиции.

В это же время, только в двенадцати верстах восточнее Батыр-калы, там, за видневшейся вдали темной, длинной полосой стен Денгли-тепе, из-за которых возвышался высокий курган, кипела другая жизнь: масса народа, черневшего на стенах, и партии конных, скакавшие в разные стороны и постоянно [4] покрывавшие курган, показывали, что нас стерегут, нас ждут и надеются отравить; там, как видно, все готовилось к отважной встрече. Потом мы узнали, что у них к этому времени было все приведено в посильный порядок: жители каждого аула, составляя как бы административную единицу, находились под начальством своего аульного старшины и, не перемешиваясь с жителями других селений, занимали по стене свой определенный участок. Для руководства общим ходом обороны, народом были избраны четыре хана: Махтум-Кули-хан принял начальство над поставленными защищать северо-восточный угол и прилегавшую часть восточной стены; при нем помощником состоял Текма-Сардар. Расположенными за этою частью стены, которая впоследствии была взорвана, заведовал Азрат-Кули-хан. Назначенными для обороны южной и юго-западной стены предводительствовал Ораз-Махмет-хан и наконец Махмет-Кули-хан со своим помощником Софи-ханом стояли во главе занимавших стены перед курганом.

Очевидное для всех их численное над нами превосходство с одной стороны, а с другой – воодушевлявшие их призывы к отчаянной обороне набожного старца Керим-Верды-Ишама, который впоследствии с Кораном в руках был убит на стене артилллерийским снарядом, внушали им полную уверенность в успехе предпринятого решения биться с русскими.

Близость нашего расположения к неприятельской позиции давала возможность более любопытным следить за всем, что происходило в лагере противника; каждый из наблюдавших старался отгадать причину малейшего движения, делал свое замечание и многими из них задавались вопросы: «примут ли они наш вызов на бой или нет ?» Отсюда понятно, какую тревогу они поднимали, когда замечали большие партии, уходившие в пески.

Между тем колонна за колонной продолжали прибывать в Самурское укрепление. Кроме кавказских войск, к составу отряда, 15-го декабря, примкнул еще небольшой туркестанский, который, под начальством полковника Куропаткина, только что сделал переход через соседние пески напрямик.

16-го декабря, вторник. Долго утешавшая нас прекрасная погода с утра изменилась на дождливую.

В этот день, не откладывая долее, генерал Скобелев решил начать подготовительные занятия и действия в виду предстоящих серьезных столкновений с противником. В руках у него было уже 29 рот, 65 орудий, 6 эскадронов и сотен, всего [5] 3,520 штыков и 650 сабель. Остальные должны были прибыть дня через два.

17-го декабря, среда. Серое, дождливое и холодное утро не имело силы остановить торопливую деятельность, возбужденную известием, что движение вперед решено дня через два или через три: офицеры бегали в штаб справляться о назначени частей войск, в канцелярских усиленно заскрипели перьями по разным требованиям, артилллерийский и интендантский склады работали без устали над отпусками, фургоны двигались по всем направлениям – и вообще кипела жизнь, поголовно захватывавшая всех. В такой хлопотне прошел целый день и только с последними звуками вечерней зари притихло все.

18-го декабря, четверг. После долгой, темной ночи, в продолжение которой текинцы, по обыкновению, подкрадывались и стреляли по лагерю, опять четыре хора музыки в разных концах лагеря, в разброд, среди целого хаоса звуков труб, рожков и барабанов, зарею встретили неприветливое утро.

Холодно; только три градуса тепла; сквозь туман продолжает моросить самый надоедливый дождик; кругом слышится шлепанье по грязи... Казалось, кому охота выходить из юломейки, а выглянешь – все та же жизнь: как вчера, любознательные наблюдатели, один сменяя другого, пристально глядят на Денгли-тепе в подзорную батарейную трубу; как вчера, раздаются везде шум, крик и отдаваемые приказания и вечно движущиеся, расторопные фельдфебеля, бойко шлепая по грязи, шмыгают во все стороны. Но к полудню штиль, родивший дождь, заменился порывистым восточным ветром и тучи стали раздвигаться.

Среди всеобщего настроения о скором выступлении, естественно, вызывалось общее внимание ко всему, что намекало на движение вперед: так, не без любопытства публика стала наблюдать за сбором казаков, сходившихся на поляну восточнее лагеря. Вскоре, полученное от генерала Скобелева приглашение всем начальникам принять участие в рекогносцировке разъяснило все.

Около двух часов пополудни, вдоль фронта пяти сотен казаков, проехал командующий войсками, окруженный всеми начальниками частей, составлявших отряд. Как только после ответа на приветствие казаки успели зайти плечом, сформировать колонный строй для резерва и выслать конную цепь влево, как раздался сигнал рысью. Плавно понеслись сотня за сотней, затем [6] слегка наклонился вперед широкий значок генерала Скобелева, и офицеры тронулись за ходким аргамаком своего предводителя. Быстро уходил от нас лагерь, а стены Денгли-тепе становились все яснее и выше. Недоумевавши текинцы высыпали все наверх. После четверть часового хода шагом, труба опять сыграла рысь и вскоре впереди себя мы увидали редко рассыпавшихся всадников, готовых открыть огонь. Текинское орудие с кургана дало уже четвертый выстрел, выражавший у них тревогу и призыв людей с песков. С визгом первых пуль колонна перешла на шаг и продолжала подвигаться, направляясь на Янги-калу.

Количество действовавших против нас сначала немногим превышало численность казаков, а выстрелы, разбросанные по всей цепи фронта и левого фланга, казались не особенно частыми.

Дойдя до валика, с которого можно было видеть всю переднюю линию позиции, выбранную для первого удара в предстоящем наступлении, генерал Скобелев слез с лошади; за ним слезли и мы. Развернув план Янги-калы, он пригласил к себе всех начальников; указывая пункты на местности и соответствовавшие им изображения на карте, совершенно отчетливо выяснил диспозицию предполагаемого штурма 20-го декабря; ясность, осторожность и простота излагаемых действий были до того доступны понятиям всех, что не только предлагаемый план был усвоен с первого раза, но и внушил всем веру в удачный исход дела.

Не изменяя смысла диспозиции, ее можно передать без подробного распределения войск. Весь отряд делился на три части: большая треть и вся кавалерия составляли главные силы, начальство над которыми принял на себя генерал Скобелев; другие две поручались полковникам Куропаткину и Козелкову. Для овладения позицию Янги-калы, штурмовая колонна полковника Куропаткина выступает раньше и, заходя со стороны гор, обхватывает ее слева, а полковника Козелкова, выступив с данными силами, идет вместе с ними, направляясь на Денгли-тепе, потом быстро отделяется к Опорной кале, штурмует одновременно с полковником Куропаткиным позицию с фронта и затем, за калами, все колонны соединяются, выбрав позицию для лагеря.

Некоторый второстепенные заметки диспозиции тоже не лишены интереса: строга воспрещалось ею вступать в рукопашный бой; если оборона будет упорная, то приказывалось закладывать позицию постепенно, по кварталам, переходя от одной стенки к [7] другой и очищая следующее пространство залпами из ружей и пальбой из картечниц и горных орудий; с этою целью орудия эти придавались пехоте, которая обязывалась таскать их с собою.

– Хорошо ли вами поняты, господа, мои желания и распределения? – сказал, генерал Скобелев, окончив разъяснение диспозиции, – заявите теперь, всякое сомнение легко разъяснить здесь, на месте, помните, что мы последний раз осматриваем эту позицию, двадцатого числа надо будет уже действовать.

Последовало несколько вопросов; затем, несмотря на общее уверение в ясности диспозиции для каждого, составитель ее хотел еще лучше ознакомить нас с местностью и рысью двинулся вперед еще шагов на двести: когда бугры, скрывавшее задний план позиции, уже больше не препятствовали, он сделал еще несколько замечаний относительно обходной колонны и потом велел отступать.

Между тем пальба без перерыва кипела по всей линии; в некоторых местах текинцы пробовали даже напирать, но запрещение генерала Скобелева ввязываться в бой делало наших казаков только стойкой оградой.

На приказание отступать, граф Орлов Денисов, командовавшей кавалерией, только показывал вид, что приступает к исполнению: казаки как-то странно ворочались, делая круги на одном месте... «Да прикажите отступать!» вскрикивал несколько раз Скобелев: после этого казаки шевелились больше, а отступления все не было заметно. Все сочувственно отнеслись к этому непослушанию, как к нежеланию открыть командующего войсками метким пулям текинцев; наконец, словно догадавшись, генерал Скобелев повернул коня назад и все тронулось с места.

В этой рекогносцировке принял участие и генерал-лейтенант Анненков.

При нашем возвращении, сначала текинцы наседали не сильно, но когда наша цепь отошла от валика шагов на пятьсот, они бросились занимать его, быстро перебегая и подвозя по два стрелка на одной лошади. Несколько минуть после этого пули завизжали чаще.

– Ваше превосходительство, вы ранены! – заметил кто-то из офицеров генералу Анненкову, увидев, как пуля пробила правый его рукав. Генерал уехал на перевязку. Вероятно, быстрота, с которою пуля пролетела близкое расстояние, на первый раз не дала почувствовать ему боль. [8]

Когда возвратились в лагерь, было уже поздно, играли вечернюю зарю.

Вслед за не дождливым днем, наступила такая же, но только темная, облачная ночь. Текинцы опять стреляли по лагерю и опять, спокойно выспавшись, отряд с рассветом принялся за окончание укладки и сборов к выступлению.

19-го декабря, пятница. Утро и день проведены были, как проводит, обыкновенно собирающийся в дорогу.

Часа в четыре пополудни, начальники были снова приглашены к ставке командующего войсками. Там вторично была прочитана диспозиция с серьезным подтверждением, чтобы, в случае близких схваток с неприятелем, не допускали солдат биться штыками, до чего они большие охотники: «не надо давать неприятелю того, чего он желает», прибавил генерал Скобелев, оканчивая беседу о завтрашнем штурме.

Войск, продолжавших прибывать ежедневно, к вечеру этого дня собралось почти все то количество, которое, за необходимым расходом, должно было составить нашу действующую силу, а именно: 35 рот, 7 эскадронов и сотен, 67 орудий и 2 ракетных станка; всего 4.020 штыков и 750 сабель. Все верили в достаточность этой силы, и приступ к настоящим военным действиям делался с полною надеждою на успех.

Не входя в рассуждение всей нелепости плана текинцев – запереться в большую коробку Денгли-тепе и, сидя в ней, дать нам генеральное сражение, рискуя, в случае, если победа останется на стороне осаждающего, нанести смертельный удар всему населению, нельзя не сказать несколько слов о выбранной текинцами позиции, под прикрытием которой они решились остановить ваше наступление.

Вдоль всего оазиса не встречается такой массы сгруппированных в одном месте укреплений, мельничных плотин, полевых стенок, оврагов и промоин, сколько увидели мы в двенадцати верстах восточнее Батыр-калы. Вот это-то место, изобилующее описанными местными преградами, и выбрали текинцы своею стратегическою перегородкою. Как видно, не мало времени и трудов потратили они для достижения цели сделать его непроницаемою. Войска экспедиции 1880 — 1881 годов застали эту позиции текинцев в следующем виде: укреплением Денгли-тепе (оно же Геок-тепе) усиливался центр этой позиции как крепким ключом, так как, при толстых и высоких стенах, оно занимало более [9] версты в длину и более полуверсты в ширину. Между этою текинскою крепостью и горами все пространство, изрезанное преградами, составляя левый фланг позиции противника, было застроено крепкими обширными калами; по имени большей из них, Янги-калы, было названо нами и все пространство до подошвы гор, а правсе, верстах в двенадцати, у самых песков, находилась старая их кала – Геок-тепе.

Будь текинцы более знакомы с приемами и действиями регулярной армии, хоть ради того, чтобы лучше понимать цель каждого движения, то, при своей многочисленности, может быть и достигли того, что линия этих преград оказалась бы предельной границей нашего наступления.

В руках генерала Скобелева был выбор пункта для нападения на эту растянутую позицию неприятеля, и он принял систему – не торопясь, прочно, бесповоротно отнимать ее у противника по частям: сначала решил овладеть укреплениями левого фланга Янги-калы и затем уж, повернувшись фронтом к крепости, начать осаду, обхватив южный выдающейся угол. Лучшее решение трудно было придумать: обложение самого узкого фронта крепости только и было возможно нашему малочисленному отряду. Став против южного угла, а тылом к горам. мы оберегали сообщите с Персией через Гермауское ущелье и, таким образом, могли свободно подвозить скупленные в Персии ячмень и муку; при таком расположении войск, охранялись источники рек, отрезалась текинцам прямая дорога в Асхабад, а в военном отношение только с южной стороны крепости и была ровная местность с твердым грунтом; с трех же остальных сторон были песчаные курганы, не удобные для рытья траншей и могущее давать возможность скрытно подходить к нашему расположена для производства нападений с тыла и флангов.

Итак завтра должно начаться разрешение спорного вопроса: или многочисленность противника не допустить нас идти дальше, или горсть наших молодцов с хорошим вооружением, значительным числом орудий, за прежний должок подведут такой расчет, после которого некому будет продолжать оборону оголенного оазиса

Вечером все было готово к выступлению. Крайне незначительная часть войск, оставляемая в Самурском укреплении, не могла бы, в случае нападения, защищать всю занимаемую нами позицию, [10] вследствие чего приказом по отряду велено было все остающееся перенести в укрепление.

Кибитки и юломейки были сняты и на месте лагеря раскрылись широкие поляны, на которых, прикрывшись полостями, улеглись наши молодцы на ночлег под открытым небом.

II.

Выступление отряда и занятое Янги-калы 20-го декабря. – Специальная рекогносцировка текинской крепости на другой день. – Занятия 22-го декабря. – Изменение манера действий текинцев. – Передвижение войск ночью с 22-го на 23-е декабря. – Выступление колонны генерала Петрусевича. – Неожиданный по ней залп. – Начало боя. – Первая попытка ворваться в калу. – Смерть генерала Петрусевича. – Занятие части калы. – Закладка первой параллели.

20 декабря, суббота. Было около четырех часов. До рассвета еще далеко, но сонных уже не было, и говор кругом, сливаясь в какой то сплошной ропот живого моря, то в одном, то в другом месте стал через несколько времени перерываться громкими возгласами: «Здравия желаем, ваше благородье!» Впотьмах строилась пехота и запрягались орудия. Вскоре силуэты без шума двигавшихся рот по разным направлениям и тихий грохот колес, раздававшийся то ближе, то дальше, показывал, что сбор войск уже начался. Всё сходилось к одному месту. В это время розовые каемки облаков и едва проясняющаяся части неба между облаками, на столько обрисовывали ближайшее предметы, что давали возможность сбирающимся не находить и не наезжать на своих. Рассвет обещал хорошую погоду; солнце, которого давно не видали, весело настроило войска. Собравшиеся в одно место пехота и артилллерия сами кое-как разместились в несколько линий. Раздававшиеся крики рабочих, вытаскивавших в разных местах застрявшие фургоны, давали знать, что не скоро подтянем свой хвост.

Часов в десять перед строем подавался генерал Скобелев; войска точно повеселели, здороваясь с тем, кому охотно доверялись перед боем. Быстро обскакав колонны, он вызвал знамена перед середину и приказал начать молебен.

Едва после отбоя знамена разошлись по батальонам, как с левого фланга выдвинулись вперед восемь рот пехоты, две сотни казаков и десять орудий, составлявших колонну полковника Куропаткина, и безостановочно пошли они по указанию диспозиции, придерживаясь подошвы гор. Прочие части остались на месте. [11]

Хорошо освещенные войска наши, без сомнения, были отчетливо видны текинцам, собравшимся на стенах своей крепости: видели они, как с обнаженными головами, всем отрядом преклоняли колена; видели, как часть войск, отделившись от общей массы, двинулась в их сторону, что заставило выстрелами из пушки поднять тревогу. Через час дождались движения и остальных войск.

Действительно, колонна полковника Козелкова, примкнув к главным силам, вместе составила довольно внушительную силу; артилллерия, двигаясь по две и по три батареи в одной четырех-орудийной колонне, своими хвостами упиралась в арьергард, а уступом слева шла вся кавалерия с конно-горным взводом. Два хора музыки, играя без перерыва по очереди марши, заставляли всех идти в ногу, и трехтысячная масса стройнее, чем войска на любых парадных маневрах, двигалась прямо по направлению к кургану.

Незаметно и легко прошли так около шести верст; в это время донесшийся справа орудийный выстрел показал, что колонна Куропаткина открыла действие; за ним, на темном фоне гор заклубилось второе облако ярко-белого дыма и началась редкая орудийная пальба, а колонна, при которой находился генерал Скобелев, продолжала по прежнему идти стройно и быстро, точно пред решительным ударом.

Текинцы в недоумении глядели на наши действия: не отделяя сколько-нибудь значительных сил для противодействия колонне Куропаткина, они ясно выказали, что придают ей значение не более как демонстрирующей части войск, и что всю опасность видели в колонне, двигавшейся на их укрепление, вспоминая, вероятно, при этом, что в 1879 году уже был произведен штурм с налета, а потому они, облепивши верхи стен, чернели, как мухи на бортах блюдечка с чаем. Но каково было их изумление, когда, не доходя верст трех до стены, колонна Козелкова быстро двинулась направо и, став против Опорной калы, начала немедленно обстреливать ее; когда затем вся остальная часть пехоты с артилллериею, составлявшая главные силы, передвинулась еще правсе, расположившись резервом для обеих колонн и оставив на месте всю кавалерию!

Поняли и текинцы в чем дело: бегом двинулись было толпы к угрожаемые калам; вдали виднелись скачущие; имевшие по другому всаднику на крупе лошади, но все это было поздно [12] шрапнель горных орудий, находившихся в первой линии, и залпы пехоты были уже хорошей преградой. Таким образом, благодаря простому демонстративному движению на крепость, мы встретили незначительное сопротивление со стороны укреплений штурмуемой позиции: только вышедшие из крепости толпы, вооруженные ружьями, открыли по нам довольно частую стрельбу, посылал по временам и ядра из своей единственной пушки.

Колонна Козелкова, выжидая появления фланговой, медленно подвигалась вперед, обстреливая все калы; но как только, около трех часов, генерал Скобелев подал сигнал: «все» и «наступление», обе колонны с музыкой двинулись вперед, оставляя резерв на месте, а головные части кавалерии, которые были на это время поручены графу Орлову-Денисову, по слову Скобелева кинулись в промежуток между наступающими колоннами и Денгли-тепе; не встретив кавалерии, они наскочили на, засевшую в глубокой промоине, пехоту и часть ее осталась на месте.

Дело это кончилось взятием Янги-калы и затем выбором позиции для лагеря фронтом к крепости; но пока штурмовые колонны устанавливались на ней, из резерва 3-й и 4-й батареям 19-й артилллерийской бригады и нескольким ротам было приказано развернуть фронт налево и действовать по крепости и по вышедшим вперед толпам. Пушка текинцев продолжала стрелять к по развернувшимся вновь батареям, но как спрятанная за траверзом, она не встречала ответов из наших орудий; тяжелее было для густонаселенной крепости терпеть от разрыва наших гранат, и артилллерия кидала их во внутрь, за стены. Сзади этой боевой позиции прошли все войска резерва и весь обоз отряда; когда же окончили постройку мостиков и обделку спусков через речонки и овраги, тогда сняли с позиции и последние части войск.

Уже вечерело, и быстро кипела работа над окопкой лагеря; к сумеркам траншейная насыпь уже окружала всю нашу позицию.

Первый раз отряд наш, расположившись прочным лагерем под Денгли-тепе, начал знакомить текинцев с обычаями нашей боевой жизни. Чуть начало темнеть, как, по обыкновению, поднялся знакомый гам: рожки, трубы и барабаны заиграли повестку. Затем все притихло; прошло минут пять, и за мелькнувшим ярко сигнальным выстрелом грохнул залп из сорока орудий и вслед за ним раздался отдаленный треск рвавшихся в крепости гранат. Запомнили текинцы с первого раза, что у нас обычай стрелять перед вечерней зарей, и сильно боялись они этой минуты. [13]

Простой, обдуманный маневр был причиною незначительной потери: один убитый и десять раненых были нашей платой за победу.

Этот маневр остался у всех в памяти не только ясностью цели каждого шага, каждого поворота, но и своим красивым видом при исполнении, стройностью, порядком, отсутствием крика начальников и спокойствием движения в районе полета пуль.

Холодная, ясная ночь покрыла нас на новосёлье. Закутавшись полостями, артилллерийская прислуга точно исчезла в своих ровиках; только одни орудия, наведенные в середину укрепления, торчали поднятыми жерлами из-за свежей насыпи.

21 декабря, воскресенье. Еще более холодный рассвет рано поднял отряд на ноги. За неимением дров и углей, все глазами измеряли положение солнца, ярко выкатившегося над горизонтом, и с нетерпением ожидали, скороли подымится оно на такую высоту, с которой могло бы отогреть окоченелые члены. Около восьми часов температура стала мягче; все вышли из палаток и юломеек погреться на воздухе. В это время восточнее лагеря начал собираться отряд из 6 сотен и двух орудий: к девяти часам два эскадрона драгун, две сотни Таманского, одна Полтавского и одна Лабинского полков, с конно-горным взводом уже были выстроены, встретили генерала Петрусевича и направились с ним прямо, параллельно восточного фаса.

Окончательный осмотр расположения крепостных стен, траверзов, выходов, разных пристроек и нанесение всего этого на карту составляли главную задачу этой рекогносцировки. С этою целью при генерале Петрусевиче находились начальник инженерной части, подполковники Рутковский, и топограф.

Медленно подвигался к северу наш летучий отряд, давая время делать заметки; а текинцы, имевшие винтовки, спешили на вал и, усиливал стрелявших, все сильнее и сильнее осыпали пулями обходящую крепость колонну; когда же она скрылась за противоположную, северную стену частая, отдаленная трескотня ружейной пальбы, изредка прерываемая глухими раскатами орудийных выстрелов, дошла до скорости барабанной дроби.

В лагерях все внимательно прислушивались к этой музыке генерал Скобелев, чтобы предупредить такое положение рекогносцирующих, взяв 3-ю батарею 19-й артилллерийской бригады, 1-й батальон Самурского полка и сотню оренбургских казаков, пошел на встречу Петрусевичу, направившись параллельно западной стены. Дойдя [14] до песчаных курганов, колонна остановилась, батарея снялась с передков в шагах восьмистах от стен и открыла огонь в тыл стреляющим по нашему отряду. Этим заметно ослабили порыв текинцев, предполагавших себя обеспеченными внутри крепости. Около двух часов показалась наконец ожидаемая кавалерийская колонна из за северо-западного угла крепости; генерал Скобелев пошел к ней на встречу, соединился и вместе возвратился в лагерь. Потеря, понесенная нами во время этого движения, представляла непонятно счастливый для нас случай: она состояла только из одного убитого и пяти раненых. Положим, что наши при обходе крепости держались от нее не ближе тысячи шагов, но, с другой стороны, немалое значение имело то огромное количество пуль, которое выпущено было текинцами, безусловно хорошими стрелками.

Результаты, добытые этою рекогносцировкою, окончательно укрепили прежнее решение вести атаку на южный угол и ускорили распоряжения о начале закладки траншей.

Чтобы в параллель с военными операциями, не тратя людей для занятия многих наблюдательных постов, охватывать надзором всю окрестность осаждаемого укрепления, начали размещать гелеографные станции и в этот день был установлен один станок на стене Опорной калы для переговоров с Самурским укреплением. 21-го декабря тоже кончилось вечернею зарею с залпом по Денгли-тепе. После этого быстро исчез последний проблеск дня, и наступила ночь темная, хотя безоблачная и звездная. Текинцы пробовали подползать в разных местах, но, повсюду натыкаясь на наши пикеты, ограничивались только стрельбою по лагерю, не нарушая, конечно, общего спокойствия.

22-го декабря понедельник. Еще не, проглядывал свет, когда под покровом ночи небольшая колонна была выведена полковником Куропаткиным, по направлению к калам, лежащим против правого фланга лагеря. Без препятствий заняла она Ольгинскую и, в полуверсте севернее ее, Правофланговую. Как обыкновенно бывало, вновь прибывшие гарнизоны принялись немедленно за лопаты и быстро начали подыматься насыпи и углубляться ходы: едва темнота уступила раннему мутному свету, как уже занятые калы были приведены в оборонительное положение.

В лагерях проиграли повестку и натянулись шнуры от запалов орудий; прошло несколько минут обыкновенного промежутка между повесткой и зарей, и сорок снарядов, сопровождаемых [15] громом артилллерийского залпа, влетали в крепость, разнося осколками снарядов смерть по всем направлениям, а в нашем лагери, не встречавшем таких утренних сюрпризов, все весело проснулись. Кругом, было как-то особенно мертво; текинцы почти не показывались, только вдали, к садам, виднелась наша кавалерия, отправившаяся с полковником Куропаткиным для рекогносцировки пространства на северо-восток от Денгли-тепе, да раздавались выстрелы из орудий поручика Берга, который из Правофланговой калы огнем покровительствовал движению кавалерии и пристреливался ко всем окрестным пунктам.

Производимая рекогносцировка местности, более версты отстоящей к северу от Правофланговой, показала, что калы не были заняты противников и богаты запасом фуража; вскоре полковник Куропаткин возвратился, потеряв только без вести пропавшими двух оренбургских казаков.

Целый день текинцы веди до крайности редкую стрельбу; по Правофланговой кале они пристрелялись до того хорошо, что стало опасно в ней показываться открыто. Подполковник Гогоберидзе, раненый в ногу, быль одною из первых жертв хорошей пристрелки противника. Впрочем потеря этого дня была не велика: убит был один нижний чин, а раненых шесть, из которых было два офицера: сотник Кременец и подполковник Гогоберидзе.

Перед вечером, часа в четыре, войска наши были как будто немного изумлены, увидев быстрое и неожиданное появление больших грунн кавалерии, выезжавших из за песчаных курганов и направлявшихся к Самурскому укреплению; но когда узнали, что оттуда идет наша колонна, залпы пехоты и шрапнель посыпались на них за такое покушение. Сначала, под влиянием рыцарской гордости, они выдерживали наш огонь, но через несколько времени, как видно, стало очень жутко: сначала раненые, а потом и остальные начали быстро исчезать в песках.

Нельзя не заметить. что в течение первых двух дней текинцы слегка относились к положению осажденного: группы конных и пеших виднелись кругом крепости; то придавало окрестности оживленный вид и давало пищу охотникам подползать поближе и скрытно из канав озадачивать беспечного противника, а иногда, меткими выстрелами, разгонять работавших на валу или во рву. Но с утра этого дня, безлюдье вокруг крепости и усиленная деятельность над улучшением своего укрепления обратили общее внимание, работы впереди южной стены перед [16] траверзом и перед самым южным углом, оканчивавшийся впоследствии двумя подковообразными укреплениями и соединяющими их с крепостью траншеями, показывали, что у них состоялось вроде какого то поголовного решения, даром не бравировать под нашими пулями, бесполезно не увеличивать кладбища и заняться усилением обороны; с этого же времени началось у них устройство блиндированных ям для укрытия семейств от наших снарядов.

Еще с вечера отданным приказанием более трети рабочих рук – двенадцать рот (1-й батальон Самурского, 3-й батальон Ширванского, две роты 3-го батальона Аншеронского и две роты 4-го батальона Дегестанского полков; всего 1,250 человек) должны были приготовиться, чтобы с зарей приступить к закладке и работе первой параллели.

Все предполагаемые траншейные работы, для удобства наблюдения за ними и управления войсками при отражении вылазок, получили следующую административную и боевую груннировку: все траншеи, которыми предполагалось охватить южный угол крепости с восточной стороны, назвались правым флангом и были подчинены полковнику Куропаткину; остальные, т. е. против угла крепости и долженствующие загнуть на юго-запад были названы левым флангом и начальником их назначался полковник Козелков. Заведовать артилллериею правого фланга поручалось подполковнику Мамацеву, левого фланга – подполковнику Бобрикову. Заведовать всеми саперными работами назначался полковник Рутковский

23-го декабря, вторник. Среди глубокой темноты, дивизион тверцов, полусотня лабинцев, полусотня таманцев и конно-горный взвод, ночевавшие в Правофланговой кале, начали собираться к выступлению, и вскоре прибывший генерал Петрусевич перед самым рассветом двинулся с ними но направлению к северу.

Решение произвести закладку первой параллели днем было причиною усложнения самого дела: колонна генерала Петрусевича назначалась для отвлечения внимания неприятеля.

Едва старый, неопределенный свет начал прорезать ночную мглу, как колонна, выступившая из Правофланговой, уже подошла к ближайшей кале, находившейся от нее в полуверсте; не останавливаясь около пел, как совершенно брошенной неприятелем, колонна повернула на северо-запад и обход роковой калы с садами.

Еще густой сумрак скрывал, предметы, находившиеся шагах [17] в двухстах от колонны, когда кавалерия наша, с раскинутой цепью наездников с левой стороны, шла ощупью; но когда голова взводной колонны начала огибать северо-восточный угол калы, в которой еще накануне не было текинцев, как вдруг с плотины, со стен и из-за полевых оград грянул дружный залп, и многими жертвами, упавшими с лошадей, начался кровавый, славный бой 23-го декабря...

«К пешему строю слезай!» крикнуло несколько голосов, и среди громко раздававшихся различных команд, среди грома убийственного огня на расстояние трехсот шагов, закипело быстрое перестроение: наездники неслись к колонне, коноводы отъезжали назад, соскакивавшее с лошадей кавалеристы скучивались посотенно и поэскадронно, санитары бегом относили раненных, и вот минуты через полторы залпы спешенной кавалерии стали отвечать на сильный огонь противника. В это время конно-горный взвод занял ближайший бугорок, открыл огонь по текинцам, бегущим на помощь из соседних укреплений.

Не рассеялся еще дым первого залпа правее бугра, занятого артилллериею, как раздался второй; но эту вторую команду пли уже не мог, произнести любимый и лихой командир первого эскадрона, майор Булыгин, упавший с прострелянным горлом. Пальба частая враздробь кипела и левее кургана, где второй эскадрон, заняв обрыв и ямы, горячо осыпал пулями плотину. После трех, четырех залпов все тронулось на калу: первый эскадрон, приняв немного вправо, направился к мельнице против входа; второй эскадрон, под начальством прапорщика Фадеева, завладев глубокими оврагом, загибавшимся концом к плотине, придвинулся по нем как можно ближе и, внезапно появившись перед стеной, окружавшей калу, захватил ее, вбежал на высокую плотину и воспользовался возможностью хорошо обстреливать отсюда часть калы и длинный, узкий дворик, который уже анфилировался продольным огнем драгун 1-го эскадрона, подбежавших ко входу в калу.

Перекрестный огонь поставил текинцев в опасное положение, и они кинулись в ворота, провожаемые нашими выстрелами с самого близкого расстояния. Соблазнились драгуны и кинулись было за хвостом бегущих, но когда, встреченные в узком входе толпою текинцев, переделе погибли, опять бросились на плотину и огнем стали снова поражать засевших во внутреннем дворе, а правый эскадрон, спустившись в овраг [18] огибающей калу вместе с казаками, поспешно двинулся в обход.

Вслед, за этими первыми минутами боя, подъехал к входу генерал Петрусевич:

– Как у вас идут дела? – спросил он.

– Ворвались было в калу, отвечал прапорщик Фадеев, но текинцев там так много, что наши не выдержали и теперь обстреливаем внутренность калы.

– За мной! крикнул генерал и, в сопровождена князя Эристова, командира сводно-казачьего полка, ординарцев: вольноопределяющего Гернгроса и драгунского унтер-офицера, на конях, окруженный спешенными драгунами с прапорщиком Исаевым, протискался сквозь узкий проход в калу. Пули роем встретили незваных гостей, а из постройки, находившейся левее входа, раздались выстрелы в упор, и, раненый в живот, генерал Петрусевич начал падать, но, поддерживаемый окружавшими его и обороняемый нашими драгунами, он, со всеми остальными конными и раненым Гернгросом, был, можно сказать, вытеснен из выхода лошадью назад за невозможностью повернуть коней; таким образом, и вторая попытка занять внутренность калы была неудачна.

Когда раненый генерал Петрусевич был отнесен к коноводам, драгуны были не в очень выгодном положении: продолжать бой перестрелкой почти не было возможности, патроны значительно уменьшились. Атака была необходима. Собрались молодцы-драгуны 2-го эскадрона, перекрестились и в третий раз ухнули сквозь ворота… Началась резня… Ни столпившиеся около ворот текинцы, ни пальба со всех сторон и из-за запертых дверей внутренней стены, за которой скрывалось много защитников, – ничего не помогло. Драгуны работали без устали в первом узеньком дворике, заливая его кровью текинцев. Недолго продолжалась эта свалка: отважный противник дрогнул и кинулся в противоположную сторону, за уголь высокой стенки Внутренней калы, но было поздно: известный в нашем отряде своею храбростью князь Голицын с казаками, а поручик Нахичеванский с 1-м эскадроном драгун, уже вышли из оврага и загородили им дорогу. Видя безвыходность своего положения. Текинцы, с ятаганами в руках, пригнувшись, чтобы уменьшить цель и хоть сколько-нибудь прикрыться за низкой стеной. кинулись на встречу загородившим выход, но залп за залпом из-за стен, едва не в упор, убавлял число их с [19] необыкновенною быстротою и заваливали трупами все пространство между стеною калы и глиняною оградою. После этого князь Голицын двинулся в сады. Не смотря на то, что поручик Берг, отлично пристрелявшийся по садам из Правофланговой калы, отбивал текинцев, спешивших на помощь из крепости, все-таки остававшиеся были подкреплены и, заняв места за деревьями, ожидали нашего нападения… Вскоре гикнули казаки в шашки, и все не успевшие убежать так и остались за деревьями, словно спать легли, прикрывшись красными платками.

С занятием садов дело еще не кончилось: в то время, как казаки поглядывали во все стороны и, держась кучами, постоянно подмечали скрывавшихся текинцев, в первом дворике калы шла по-прежнему редкая, но безостановочная пальба. Там не были истреблены еще все стрелявшие из закрытых мест; выстрелы из саманных куч, из-за гребня обрыва, заставляли драгун разыскивать их везде; там дверь, ведущая в главную часть калы, еще была заперта и выстрелами из-за нее уже свалено не мало драгун, а за нею скрывалось значительное количество текинцев. Это последнее обстоятельство особенно возмущало князя Голицына: он, не обращая внимания на пули, вылетавшие отовсюду, верхом объехал кругом калы, отыскивая другого входа, влезал на стену, затем поскакал к конно-горному взводу, чтобы предложить пробить стену, но и тут неудача: все заряды были расстреляны. Неизвестно, что предпринял бы он еще, если бы со стороны коноводов не раздался сигнал отбой повторенный несколько раз. Через некоторое время с той же стороны послышался голос полковника Арцишевского: «Отступать!» Подъехав к кале он несколько раз повторил то же приказание; после этого драгуны и казаки принялись за окончательный розыск своих раненых и убитых, а затем стали примыкать а своим коноводам, оставляя в кале кровью залитые дворики и текинцев, засевших за запертою дверью.

По известию о необходимости значительных средств для подъема раненых и убитых, одноколки от Красного Креста и от всех частей были быстро запряжены и отравлены из лагеря к месту боя: на помощь же отряду была послана колонна из роты ставропольцев, роты апшеронцев и четырех орудий 4-й легкое батареи 19-й бригады, под начальством полковника Есипова. Последнему было приказано, заняв Петрусевича сады, [20] укрепиться и оставаться там для наблюдения за песками в тылу Денгли-тепе. Почти бегом шли роты на выручку товарищей.

В начале своего пути роты прошли сзади 1-й параллели, где солдаты, начав работу с рассветом, к этому времени, то есть к девяти часам, успели укрыться только немного выше, пояса. Углубиться скорее было трудно, так как начали они работу, стоя в двух шагах друг от друга, чтобы представить текинцам меньше цели.

Пройдя около 150 сажен за Правофланговую калу, посланные для подкрепления встретили возвращавшуюся кавалерию, вереницу одноколок и небольшую часть пехоты из колонны полковника Куропаткина. При этой встрече он сообщил полковнику Есипову, что сады очищены совершенно и что он об этом сообщил уже генералу Скобелеву. Кавалерия продолжала двигаться к лагерю, а так как перестрелка с задними частями кавалерии еще продолжалась, а толпы текинцев виднелись около крепости в значительных массах, то, для обстреливания их, орудия открыли пальбу.

Четверть часа спустя, все сосредоточились в Правофланговой кале, куда прибыл и генерал Скобелев. Не смотря на всю его сдержанность, видно было, что его сильно беспокоила потеря храброго генерала Петрусевича.

__________________________

Если бой в садах и стянул большие силы текинцев на северную сторону и тем отвлек от закладывавших 1-ю параллель значительное количество стрелков, все-таки для большинства, если не сказать для всех, осталась непонятою причина, почему для начала траншейных работ был избран день, а не ночь; казалось бы, что начать работу под прикрытием ее было бы выгоднее: мы могли бы 1-ю параллель заложить ближе четырех сот шагов, а это, со своей стороны, имело бы огромное значение при малочисленности нашего отряда: сокращением работ на треть, лучше бы сохранились силы отряда и ускорилось бы время штурма. [21]

III.

Похороны убитых в Петрусевича садах. – Открытое закапывание траншей. – Работы, произведенные в ночь с 23-го на 24-е декабря. – Прибытие четырех батарейных орудий 1-й батареи 21-1 бригады. – Ночь на Рождество – Парад. – Новое распределение войск. – Успех работ в ночь с 26-го на 27-е декабря. – Оказавшаяся малочисленность войск для предпринятых работ. Загадочная бездеятельность противника и вредное влияние этого на отряд. – Работы с 27-го на 28-е декабря. – Рекогносцировка артилллеристов.

Около полудня 23-го декабря, длинная вереница одноколок, медленно подвигаясь с ранеными, стала втягиваться в район лагеря. Офицеры и солдаты спешили к ним на встречу, чтобы узнать об участи своих знакомых и приятелей.

К похоронам убитых было решено приступить немедленно, и вскоре ряд носилок с окровавленными покойниками стоял перед аналоем (в православных церквах высокая подставка, на которую при богослужении кладут для чтения церковные книги, ставят иконы и крест. прим. OCR). В числе их находилось два обезглавленных и истерзанных трупа оренбургских казаков, без вести исчезнувших во время вчерашней рекогносцировки и найденных в таком виде во время утреннего боя в кале; их прорезанные груди и спины, местами подожженная кожа и разожженные руки, заложенные в прорези живота как в карманы, заставляли присутствующих содрогаться.

Панихида кончилась; но едва начали подымать носилки, как тихое пение «вечная память» было внезапно заглушено громовым залпом из всех орудий переднего фаса; таким образом, справивши кровавую тризну над братской могилой товарищей, выстрелами этими пригласили текинцев одновременно с нами заняться похоронами и своих.

День этот, исключая кровавого боя в садах Петрусевича, не представлял более ничего особенного: прелестная погода, установившаяся с 20 го декабря, продолжалась; после полудня наши успели укрыться с головою, вследствие чего и пальба с крепости стала заметно притихать; остальные проводили время обыденным порядком, но конец дня нельзя было назвать благополучным.

Около шести часов, внезапно усилившаяся пальба с крепости [22] вызвала всех из юломеек, и мы увидели, как на левой оконечности первой параллели кипела своеобразная спешная работа: параллель оказалась длиннее предположенной: нужно было ее укоротить; вследствие этого состоялось приказание, крайнюю левую часть засыпать и отступить; жребий пал на работавшую в этом, месте 10-ю роту Ставропольского полка и артиллеристов 6-й горной батареи. Для избежание большой потери, ротный командир, поручик Мерхелев, приказал производить отступление повзводно. Едва первый из них начал открываться, как текинцы, заметив нашу ошибку, подняли учащенную стрельбу; с повторением того же каждым последующим взводом пальба со стен становилась чаще и метче; энергичное обстреливание артиллерией не унимало неприятельских стрелков и, точно в отместку, они более всего зацепляли артиллеристов, переносивших ящики. Через пол часа отступила вся рота, перевезены два горных орудия и перенесены патронные ящики.

Не дешево обошелся нами день 23-го декабря; убиты были: один генерал, один майор, один есаул и 19 нижних чинов; ранены: сотник Алеников и 49 солдат, из которых большинство умерло.

Траншейные работники, еще не утомленные, с большою энергиею рылись целую ночь.

С ранним рассветом 24-го декабря жителям Денгли-тепе представилась совершенно новая картина: теперь не людей осветило перед ними солнце, а на значительном пространстве тянулись ломаные линии насыпей, из-за которых по всей длине, как перебрасываемые вершины волн, точно брызгами вылетала пыльная земля. Левее этих насыпей, если смотреть от крепости виднелся возвышенный редут № 2-го, с двумя горными орудиями; далее, еще выше, ясно обозначались два десятифунтовых орудия, смотрящих в амбразуры редута № 1-го, а правее его длинной полоской темнела четырехглазая батарея № 1-го. Вот сколько сил было употреблено в одну ночь, чтобы придать первым траншейным линиям самостоятельную оборону! Работы наши в траншеях не прекращались и днем; противник же, не видя цели, почтя перестал стрелять, продолжая нести потерю от артиллерийского огня.

В этот день прибыло четыре орудия батарейной № 1-го батареи 21-й бригады; вступив в состав боевой части войск [23] только с четырьмя зарядными ящиками, точно также как и две легкие дальнобойные батареи, прибывшие раньше, артиллеристы были очень недовольны ожидаемой обстановкой: сознавать свою бесполезность за неимением боевых зарядов и иметь в перспективе постоянное движение с обозом и неучастие в делах, не представляло нм большого почета.

Текинцы тоже не оставались без дела: они что-то копали в разных частях вала и особенно усердно работали над выдвигаемым вперед подковообразным укреплением перед Мельничной калой. Их работы интересовали и нас: вера азиатских племен, что неприступность крепости возможна только при высоте и толщине вавилонских стен, как то плохо вязалась с решением текинцев выдвигаться вперед небольшими укреплениями со слабейшими профилями: нам казалось, что это с их стороны более чем смелость.

Молча, почти без перестрелки, обе стороны трудились над окутыванием своих сил землею, чтобы лучше сберечь их для последнего боя лицом к лицу.

Вечером зоря не сопровождалась орудийным залпом, но, перед ожидавшими его текинцами, мы только отложили свой долг. Приказывалось быть готовым дать залп по крепости в полночь.

Сочельник кончался. Прохладная лунная ночь ничем не напоминала нам торжественно встречаемого в России вечера кануна Рождества. В окружавшей нас природе было так тихо и так мирно, что как-то резко негармонично отзывались в воздухе прерывающий ее отдаленный лай собаки, крик верблюда или внезапный выстрел. В pendant к этой могильной тишине, спали войска в лагерях, слали в траншеях, где работы были прекращены и, как изготовленные к погребению, спали артиллеристы в своих ровиках, прикрытые кошмами; только заряженный и наведенные внутрь крепости орудия переднего фаса служили единственным намеком на угощение.

Близкая полночь. Появились какие-то отдельные тени и вслед за этим, из под войлоков, словно из под земли, вышла орудийная прислуга; молча, безучастно разобрала принадлежность и во мраке казалась недвижимою, окаменелою до ожидаемой команды... Впрочем и хлопотать было не о чем… все готово…

«Двенадцать часов!» раздался чей-то голос; в ответ на [24] это ярко блеснула линия огней, оглушительный гул раскатился в горах, отозвался в степи и эхо его слилось с тихими, гармоничными аккордами гимна «Коль славен наш Господь в Сионе», как будто выливавшегося из облаков порохового дыма.

Только что посылавшие смерть теперь, вместе со всеми, с непокрытыми головами слушали эту молитву, прося, может быть, возможно лучшего исхода в предстоящих боях. с финальным звуком оркестра опять все стихло, все скрылось, только там, впереди, где рвались снаряды, какой то отдаленный гам – не то крик, не то вопль – нарушал еще общую тишину.

Так отпраздновали мы Рождество. Из работ велено было исполнить только необходимую:

Вышка на редуте № 1-го к утру была окончена и помещенный на нем гелиографный станок вступил в связь с другими станками на стенах Правофланговой и Янги-калы.

Празднично, весело взошло рождественское солнце; теплый воздух выманивал всех из юломеек и палаток.

К десяти часам утра 25-го декабря, войска небольшими командами, по двенадцати человек от части, сошлись на парад и сомкнулись в одну линию покоем. По окончании церемониального марша, генерал Скобелев, вызвав офицеров, сообщил о состоянии силы отряда, о количестве и месте складов разных припасов; поделившись сведениями, что отряд может легко довольствоваться в течение трех месяцев из ближайших складов и имеет купленные в Персии запасы еще месяца на два или на три, он произвел на всех самое хорошее впечатление; относясь иначе к тому, что служило постоянно канцелярской тайной, он уничтожал этим неправильные толкования о положении дел и давал основательные данные каждому желавшему обсудить тот размах действий, который может принять на себя отряд. Интересен также были вид парада, пестревшего разнообразием, офицерских костюмов, начиная от серого косматого пальто до мундира со всеми орденами.

День этот можно было назвать днем отдыха: 16° тепла приятно влияли на состояние духа; текинцы почти не показывались вне крепости и производили какие-то работы внутри ее; наши праздновали и беспрепятственно отсыпались перед работами предстоящими ночью; только к вечеру начало заметно свежеть.

Повременное бомбардирование, которое придерживалось больше [25] утренней и вечерней зори, в последнее время стало производиться по приказаниям; так, с вечера было отдано приказание, что завтра, ранним утром, будет произведено обстреливание крепости артиллерией.

Другое важное приказание касалось административная распределения войск; им предписывалось, чтобы каждому из начальников флангов была подчинена на всё время осады определенная, постоянная часть войск, из которой и делались бы наряды по их усмотрению. С этою целью в распоряжение полковников Куропаткина и Козелкова было назначено по пятнадцати рот и по одной охотничьей команде, а семь рот, в виде постоянного резерва, должны были занимать лагерь; из них же делались все наряды для прикрытия колонн и еще две роты были назначены занимать Правофланговую и Ольгинскую калы.

Ночь тихая, ничем вдали от траншей не указывавшая на существование враждебных сил, стоявших друг против друга, прошла как штиль перед грозою. Но, на самом деле, работа подступов шла успешно.

Зоря застала уже артиллеристов при орудиях, но туман не повсеместный, а только над Денгли-тепе, скрывал это укрепление; не было цели, не начиналась и пальба. Около десяти часов 26-го декабря, бинокли начали сквозь туман отличать слабые абрисы (очертание предмета. прим. OCR) стен, которые с этого времени становились яснее и в скором времени цель открылась совершенно. Линия любопытствующих, наставив бинокли на текинцев, работавших на стенах, боялась пропустить тот драматический эффект, какой должен произойти от внезапной пальбы. Как бывало обыкновенно, вслед за сигнальным выстрелом начались залпы, только на этот раз сначала из одной половины орудия, потом из другой. Вновь раздавшиеся крики и быстрое исчезновение рабочих со стен вызвали какой-то злорадостный хохот в отряде, еще ясно сохранявшем в воображении истерзанные трупы оренбургских казаков.

Наступившая лунная ночь опять приняла в свой полумрак части войск, вышедшие из лагеря по направляю к траншеям после дневного отдыха; опять лагерь на ночь опустел и свежие силы новой смены бодрее застучали лопатами во второй параллели, которая приходила к концу; на правом фланге в эту ночь был окончен ход, соединявший редут № 2-го со второю параллелью, [26] а построенная в этой последней батарея № 3-го начала вооружаться; на левом фланге окончено сообщение между второю параллельно и батареею № 4-го, устроенною на две картечницы. Подступы наши находились уже около двухсот шагов от стен крепости. Близость эта, говорят, подзадорила послать охотников для осмотра и промера рва. Текинцы, неожиданно наехавшие на них, кинулось назад, в крепость, и произвели страшный переполох криком: «русские идут!»

Гам тысячи голосов придал рабочим, стоявшим на новых местах, энергию, едва ли не превышавшую их силы: земля сплошною массою стала взлетать наверх и в самое непродолжительное время успели прикрыться за насыпью с головою. Но пальба все-таки не открывалась, а в лагерях, среди полной тишины, был только слышен глухой стук колес пяти медных орудий 9-ти-фунтового калибра, передвигаемых в траншейную № 3-го батарею. В этот день, кроме убитого солдата, был еще ранен капитан-лейтенант Зубов, впоследствии умерший от той раны.

27-го декабря не все еще проснулись, когда штабс-капитан Балуев из вновь установленных на батарее орудий открыл пристрелку.

Еще вчера известие, что барометр падает, стало беспокоить всех в отряде. Бодрый дух, быстрые земляные работы, ничтожное количество заболеваемых – все это, главным образом, находилось в тесной зависимости от прекрасной погоды. Утро же 27-го декабря показало, что барометр прав. Опасения расстаться с ясными теплыми днями начали сбываться: после облачного утра, холодный ветер стал усиливаться и облака все гуще заволакивать небо.

Часов в девять получился приказ, чтобы артиллерия опять обстреляла Денгли-тепе; для этого раза была придумана новая вариация, чтобы больше досадить противнику: постоянно употребляемую пальбу залпами велено было заменить пальбою орудиями; часов в десять заклубился дым перед лагерной позицией и перед траншеями; бледно замелькали прорезавшие его огни, а дальний и ближний гул выстрелов, точно громовые раскаты, в течение четверти часа разносились в окрестностях крепости. Затем пальба в лагерях умолкла, в траншеях она поддерживалась, а текинцы как будто спрятались. [27]

Необходимо сказать, что спешность траншейных работ, как очевидная необходимость, признавалась всеми, но в последние дни стало высказываться, что для таких работ у нас было мало войск: значительная часть солдат стала ослабевать от утомлениия, так как многим приходилось пользоваться тем сомнительным отдыхом, какой возможен при переходе от лопаты к ружью и обратно; на то же указывало и самое устройство траншей: вырываемые торопливо, за неимением рук для обделки их, они оставались без стуиенек для выхода, без хорошего приспособления для стрелки, в роде глубокой канавы с отвесными боками, с безобразною насыпью, упиравшеюся в край ее; задние траншеи, за неимением людей, по мере подвигания подступов вперед все более и боаее пустели; охраняться могли только передние. Но прекрасное состояние духа войск не допускало мысли жаловаться на усталость; напротив, все по прежнему напрягали силы, чтобы скорее подойти к стенам, а этим приблизиться ко дню штурма.

Что же касается молчания и бездеятельности текинцев, то, с одной стороны, оно сильно интересовало нас и для всех было чем-то таинственным; не появление со стороны противника лазутчиков и полная вследствие этого неизвестность об их предприятиях и намерениях усиливали общий интерес. Мы даже не знали внутреннее устройство той крепости, которую осаждали; заметив издали стены единственной калы, находившейся внутри крепости перед холмом, нам казалось, что стены эти есть часть внутренних перегородок, которыми они усиливают оборону. Не зная чем они занимаются, мы все тверже укреплялись в мысли, что все их внимание сосредоточено на устройстве преград за стенами крепости. Не мог же неприятель, в самом деле, хладнокровно смотреть, как целая сеть окопов, наполненных войсками, быстро подходила и обхватывала фасы, составлявшие южный участок их крепости. С другой стороны объяснялось превратным понятием о текинцах, как о военном бессилии; отсутствие серьезного отпора с их стороны при закладке траншей, крайне слабая их стрельба, беспрепятственность нашей работы в течение пяти дней как будто подтверждали нелепые о них рассказы, а такое настроение не могло нас подготовить к экстренным случайностям, и действительно мы были более покойны, чем следовало. Мы не были научены опытом с уважением [28] относиться к силе противника и легко уверовали к напутственной проповеди о ничтожности противника, не обращая внимания, что говорившие подобные речи были люди, знакомившиеся с войной с высоты птичьего полета.

Но наружный вид всего, что происходило, не мог навести генерала Скобелева на мысль, что мы совершенно забываем о противнике: работы шли отлично, порядок до возможной степени был хорош, только повременный отлучки офицеров в лагерь обедать и по делам служебным как будто немного нарушали его.

Среди загадочной тишины со стороны текинцев мы встретили ночь. С вечера наведенные в крепость орудия опять ожидали ночного сигнального выстрела. В одиннадцать часов ярко брызнула линия роковых огней и громкое эхо раскатилось над новыми жертвами противника и всполошило спящих. Совершенная тишина остальной ночи только изредка нарушалась орудийными выстрелами в траншеях.

Передвижение же рабочих и орудий шли своим чередом: три мортиры и две картечницы выступили из лагеря в приготовленные для них помещения. Из работ земляных были окончены: вся вторая параллель и полупараллель от батареи № 3-го вправо; в завороте ее поместили три перевезенные мортиры. Одно горное орудие из редута № 2-го было перевезено в батарею № 6-го, где уже находились два горных орудия, а в редут, взамен горного поставили медное четырехфунтовое. Сообщение с лагерем доведено до конца и в нем близ первой параллели устроено было помещен и для Красного Креста и перевязочного пункта.

Утро 28-го декабря застало нас крепко кутающимися в шубы: вода замерзла, Реомюр показывал 0°; все это как-то не ладилось с ярко восходящим солнцем, теплым в этом крае даже зимою. Безоблачное небо, во всяком случай, обещало нам прекрасный день и хорошее состояние духа.

Воздух еще не начинал нагреваться, как колонна, назначенная в Самурское укрепление, выступила для конвоирования оттуда казначейства и разных складов. Итак укрепление это недолго было нашей столицей; теперь центр складов и управления перемещались к войскам, к генералу Скобелеву, под пули.

День, действительно, был теплый и все занялись самым разнообразным препровождением времени: офицеры, оставшееся в [29] лагерях, ходили один к другому; за базаром столпившийся народ всех рангов, окружив вещи убитых генерала Петрусевича, есаула Иванова и других, продававшихся с аукциона, до того увлекался этой малой азартной игрой, что, кроме возбуждавших его криков: «кто больше!» не слышал ничего; даже орудийные выстрелы в траншеях не могли развлечь их настроение, а там, на батареях, наоборот, артиллерийские офицеры и наводчики, не подозревая о существовании аукциона, всецело были поглощены одним вопросом: «куда попало?»

Часов в одиннадцать, когда было уже 12° тепла, по приказанию генерала Скобелева, все артиллерийские офицеры, с заведовавшим артиллерией, верхами отправились через Ольгинскую калу разыскивать позицию, с которой удобнее всего можно было бы обстреливать подступ к Великокняжеской кале, так как ее предполагалось штурмовать 30-го декабря. При этом случае опять все заметили отсутствие деятельности оборонявшихся: несмотря на значительную грунну офицеров, разъезжавших на пристрелянной неприятелем линии у Правофланговой калы, больше четырех или пяти пуль не было пущено из крепости.

Залпы пехоты и редкие выстрелы из разных траншейных батарей безостановочно продолжались целый день.

Но к вечеру судьба как будто сжалилась над крепостью, и туман, скрывал стены ее до темноты, укрыл вместе с этим неприятеля и от наших выстрелов; через несколько времени перед восходом луны он расступился и открыл небо, залитое лунным светом и мириадами ярких звезд. [30]

IV.

Первое ночное нападение текинцев. – Ход боя. – Отступление неприятеля. – Появление генерала Скобелева. – Мнение офицеров о причинах неудачи. – Наши потери. – Перемещение лагеря. – Взятие великокняжеской позиции. – Распоряжение 30-го декабря при слухе о сборе текинцев. Нападение их на Ставропольский редут и левый фланг лагеря. – Действия 10-й роты Ставропольского полка. – Вторичное перенесение лагеря вперед –Встреча нового года.

28-го декабря в воскресенье, с восходом луны, опять все начало замолкать; по обыкновению впереди лагеря стали появляться команды солдат и затем, как толпы беззвучных теней, автоматично смыкаться в сплошной строй... Собрались. Перед этой молчаливой колонной чередных работников, назначенных в траншеи, слышится сдержанный гогот: «Помните: не курить; громко не говорить; ружьями не брякать: кашлять в кулак; рыть землю быстрее... На право... ряды вздвой... Не стучать штыками... Шагом марш»... Через минуту, когда все более и более бледневшие фигуры уходящих стали сливаться с фоном серебристой лунной мглы, опять воцарилась совершенная тишина.

Но, вдруг, все встрепенулось и кинулось к ружьям и орудиям: неистовый крик многих тысяч голосов, разлившейся по полю, внезапно открывшаяся пальба вдоль всех траншей слились в один адский концерт. Левый фланг горел от беспрерывных залпов, но правее было темно; судорожные, одиночные выстрелы, редкая орудийная пальба и крики неумолкаемые, крики зловещие больно щемили сердце за участь этого фланга.

Там происходило следующее: собравшись скрытно за калами, составлявшими впоследствии нашу великокняжескую позицию, текинцы незамеченными подкрались к самым траншеям, пользуясь громадным численным превосходством почти одновременно охватили и кинулись на все линии правофланговых траншейных работ. Но в тех пунктах, где сила противника была пореже и на которых нападение было менее внезапно, войска успели себя отстоять: охватившие редут № 1-го пытались было ворваться на [31] батарею, но картечь отважного юноши поручика Юренева заставила их отказаться от этого намерения, оставив два (из револьвера убитых) трупа в амбразуре. Энергическая стрельба четырех орудий № 1-го батареи капитана Макшеева помешала попытка текинцев атаковать ее; пальба туркестанского батальона окончательно отбросила их назад. Часть, кинувшаяся на Правофланговую калу, подпускаемая отважными поручиком Бергом и лейтенантом Шеманом на близкое расстояние без выстрела, несколько раз останавливалась и, колеблясь, отступала; но когда, наконец, текинцы решились отступить, то картечь, залпы пехоты с двух фасов и морские картечницы обратили их в бегство.

Удар же на полупараллель и правую оконечность второй параллели своею внезапностью и неизмеримо большею массою неприятеля произвел на нас тяжелое действие: там линия наша прорвана, наши бегут, наших рубят, врываются на мортирную батарею; часть изрубленных, часть израненных вместе со своим командиром поручиком Прогульбицким остаются на месте, остальные бегут. Ворвавшиеся в редут № 2-го мгновенно запружают его тысячами и гонятся за вытесненным гарнизоном; захваченное ими горное орудие взведено на вал, но, благодаря непонятным обстоятельствам, остается на том же месте до взятия редута обратно. Увлекаемые успехом, текинцы захватывают правую половину второй параллели, рубятся с апшеронцами 3-го батальона, отнимают знамя, убив знаменщика и защищавших его офицеров и солдат, преследуют по направлении к первой параллели, обогащаясь винтовками и патронами, которые выхватывают у убитых, добегают до батареи № 6-го, захватывают там орудие, предварительно окружив его трупами храбро оборонявшейся прислуги. Левый фланг наших параллелей уже обойден; усиленной пальбой из батареи № 3-го штабс-капитан Балуев отбивается от небольших партий, которая вследствие этого бегут в обход батареи, но вдруг нежданные залпы пришедших из резерва перегораживают дальнейшую дорогу противнику; текинцы остановились; оправившиеся части усиливают стрельбу; неприятель, обстреливаемый со всех сторон, кидается назад и с ловкостью диких кошек перескакивает через траншеи...

Наши войска опять ни своих местах но, только не около прежних товарищей стоят вернувшееся к своему посту; стройные залпы уже начали греметь и на правом фланге, сквозь которые [32] прорывались крики: «рады стараться, ваше превосходительство!». Затем редкая стрельба наша стала перемешиваться с стройными звуками маршей, грянувших в четырех местах наших траншейных улиц и переулков.

Генерал Скобелев, прибывший с резервами, тотчас же начал обходить траншеи, везде с ласковой улыбкой, составлявшей его характерную физиономическую черту в бою, благодарил солдат за молодецкое дело, за отбитие неприятеля; при этом мы имели случай видеть, какое поразительное влияние он имеет на войска: везде, где он проходил, солдаты веселели и даже местами пошучивали. Кровавые лужи на каждом шагу, трупы наших безоружных солдат и офицеров, кое-где перемешиваясь с белеющими рубашками убитых текинцев (Во время описанного боя и во всех, последующих вылазках текинцы, в виду жаркого дела, несмотря на холод, сбрасывали халаты, оставаясь только врубашках и полотняных штанах.), виднелись вокруг траншей и говорили о том, о чем не хотелось бы слышать. Впрочем, неудача наша была неполная: в конце концов все-таки прогнанный неприятель не докончил своего намерения – перерезать весь отряд и бежать; потеря его, хотя относительно нападавшей массы незначительная, все-таки, как рассказывают текинцы, была около двухсот человек.

Вскоре, поуспокоившись немного, чередные части снова принялись за работу; обезлюженный 3-й апшеронский батальон выведен из траншей; санитары, быстро унося раненых и убитых, уничтожали непривлекательную декорацию, а войска залпами из орудий и винтовок отвечали на продолжавшиеся воинственные крики текинцев в крепости; оркестры полковой музыки гремели безостановочно и долго, пока не успокоилось все кругом, пока те, которые могли уснуть, забылись в тыльной траншей, и затем снова точно вымерло кругом.

Но, кроме рабочих и часовых, не спалось многим офицерам; одни, испытавшие на себе всю тяжесть удара и потерявшие все свое походное имущество и даже деньги, захваченные текинцами, хлопотали о средствах укрыться от холода и о посуде, из чего можно было бы выпить чаю, а другие, завернувшись в бурки, горячо разговаривали о только что преподанном тяжелом уроке... «Мы тут все виноваты», говорил, между прочем, генерал Скобелев, [33] «посмотрите теперь, как будут стоять... Всегда молодая армия начинает с этого...» В разговорах между собою большинство офицеров соглашалось с выражением командовавшего войсками, вспоминал общую небрежность к неприятелю, доходившую до отрицания в нем всякой энергии; говорили, что продолжительное пребывание за окопами дурно влияет на дух солдат и даже на бдительность сторожевых, и что не следует устраивать траншей без приспособлений выскочить из них в случае необходимости и примоститься стрелку к насыпи для удобной стрельбы. С этого вечера стала распространяться мысль, что лучше для обороны траншей выходить из них на ночь и выжидать нападения за ровиками, тем более что неприятель нападает без выстрелов. Мнение это стало общим, как имевшее за собой огромное большинство. В эту же ночь по отряду разнесся слух, что штурм неприятельских укреплений, которые прикрывали сбор текинцев перед нападением, назначен завтра, т. е. днем раньше прежнего предположения.

Кровавая схватка этой ночи наглядно показала, что рукопашный бой есть бой на смерть, стоит только привести сравнительно цифры убитых и раненых; первых дошло до 97 человек, в числе которых были подполковники Мамацев, князь Магалов и врач Троицкий, а вторых – до 30 нижних чинов и одного офицера, поручика Прогульбицкого.

Весь отряд, сильно раздосадованный потерею горного орудия, знамени 3-го батальона Апшеронского полка и многих винтовок с патронами, утешал себя верою, что трофеи эти, за исключением берданок, будут возвращены непременно.

В числе сделанных замещений должностей после убитых был, между прочим, назначен заведовать артиллериею Правофланговых траншей вместо погибшего Мамацева полковник Гейнс.

«Чтобы к завтрашнему дню все было приведено в порядок», сказал между прочим генерал Скобелев, обходя траншеи, и утро 29-го декабря застало войска за уничтожением следов недавней резни: места, пропитанные кровью, срезались лопатами и засыпались землею. Наши раненые и убитые были убраны еще ночью; только трупы текинцев, по местам белевшие своими рубахами между траншеями, а также вблизи и вдали перед Правофланговой калой и траншеями редута № 1-го, еще напоминали вчерашнее горячее дело. [34] -

Вечером предполагалось отнятием всех трех впереди стоявших укреплений, не смотря на то, что траншея не была до них доведена, лишить текинцев обширного плацдарма, на котором они всегда могли бы скрытно собирать большие массы народа. В восемь часов ожил весь лагерь: линия батарей, выдвинувшись с прикрытием на 250 сажен ближе к траншеям, определила новый передний фас лагеря, а за нею кибитки и юломейки стали вытягиваться вдоль фронта новой позиции. В то же время посередине полупараллели между батареями № 3-го и № 5-го, быстро очищалась площадка и перед вечерней зорей уже красовалась на ней кибитка командовавшего войсками.

Исправление того, что генерал Скобелев выразил словами «мы все виноваты», он для примера начал с самого себя, переместившись в первую линию траншей для лучшего надзора за ходом дела, а перемещением лагеря на 250 сажен вперед, кроме разрешения тактического вопроса, старался уничтожить и продолжительное отсутствие офицеров из траншей; он видел, как они ходили в лагерь обедать и по разным служебным делам, но, не имея средств предоставить им возможность есть в траншеях, генерал Скобелев не хотел отдать приказания, которое, обрекая офицеров на голод, должно было быть причиной разрыва недовольного отряда с его начальником; не запрещал он отлучку прежде, не запретил ее и с передвижением лагеря вперед. «Я знаю, что стремление каждого офицера к своему денщику так велико», – сказал опытный Скобелев – «что я счел необходимым, придвинуть лагерь».

Придавали ли текинцы значение перемещению лагеря или нет, – неизвестно, но пальба их в это утро по перемещающимся была крайне редкая.

Часов около двенадцати заведовавший артиллерию правого фланга получил от начальника этою фланга записку, извещавшую, что сегодня между третьим и четвертым часами будет произведен штурм великокняжеской позиции.

После личного совещания полковника Куропаткина с полковником Гейнсом о взаимном согласовании действий и предстоящем деле оказалось, что предварительно необходимо артиллерии сделать широкую пробоину. Дальнейшая кала, названная впоследствии Туркестанскою, была настолько прикрыта великокняжескою, что не имела ни одного пролома с тыльной стороны, а это должно [35] было во время штурма продержать пехоту открыто под выстрелами.

С этою целью с редутов № 1-го и № 2-го, а также с батареи № 1-го задний фас Туркестанской калы открывался на столько, что возможно было сделать желаемое отверстие, но скорое исполнение оказалось невозможным: легко пробиваемый на близком расстоянии тонкие стены калы без сильных сотрясений только решетились, но не ломались; когда же удачный залп капитана Макшеева из орудий № 1-го батареи вывалил целые ворота, пальба была прекращена, а полковник Куропаткин извещен, что артиллерия сделала свое дело.

Около трех часов впереди и левее Правофланговой калы темной длинной полосой стала разворачиваться двадцати-орудийная полевая батареи, состоявшая из двух дальнобойных легких батарей и полубатареи батарейной (1-я легкая батарея 19-й артиллерийской бригады, 4-я легкая батарея 20-й артиллерийской бригады и полубатарея 1-й батарейной батареи 21-й артиллерийской бригады.). Для фланкирования восточного фаса Денгли-тепе и пространства между крепостью и калами была выдвинута к Ставропольскому редуту 3-я легкая батарея 10-й бригады.

Через полчаса траншейные батареи начали обстреливание позиций, назначенной для овладения штурмом; немного позже из редута № 2-го зашипели ракеты по направлению к ближайшему траверзу, затем, в тылу раздалась канонада дальнобойных орудий. Беспрерывно взлетавшая земля, то со стен, составлявших калы, то внутри их и в проходах крепости показывала, что в калах, если они заняты противником, положение его очень затруднительно и что из выходов не удастся ему выскочить, для противодействуя штурмующей колонне. Четверти-часовое бомбардирование прервалось вдруг раздавшимися впереди криком «ура» и штурмовым маршем. Вместе с этим вынырнувшая из траншей колонна Куропаткина покрыла бегущими на штурм все пространство между траншеями и калами. Минут через десять она опять исчезла за стенами занятой позиции, оставленной неприятелем; артиллерийский огонь, сделав свое дело, стал умолкать.

Текинцы, как видно, ждали момента штурма и, стреляя до него со стен Денгли-тепе не особенно часто и только по батареям, с первым же криком «ура» открыли самую живую и самую меткую стрельбу по штурмующим, отыскивая по преимуществу [36] офицеров; шедший впереди штурмующих князь Голицын быль ранен один из первых. Сто пятьдесят и двести шагов давали текинцам возможность бить наверняка, и как ни быстро было пройдено нашими войсками расстояние до новой позиции, но все-таки упало убитыми 16 нижних чинов и поручик Нелепов, а ранеными – 46 нижних чинов, флигель-адъютант князь Голицын и пять обер-офицеров, штабс-капитан Бартош, поручик Гранников, подпоручик Войнов, прапорщик Вогабов и хорунжий Ассиер.

Отдаленность батарей у Правофланговой калы не давала хорошей цели и только один подполковник Вильд, командир 1-й батареи, поплатился раною в ногу; за то по 3-й батарее 19-й бригады текинцы упражнялись, как по мишени; правда, счастливо для людей обошлось это обстреливание, но лошадь за лошадью валились, пока не снялись с позиции.

Нельзя здесь кстати не упомянуть о замечательно молодецких действиях санитаров, которые в этот день наглядно показали, что те, которым приходится действовать не в окопах, теряют способность тщательно прятаться и кланяться. В то время, когда осыпаемые пулями солдаты, остававшиеся в крайних траншеях, прижимались поплотнее к скату насыпи, от времени до времени, кивая головами, санитары выглядывали через верх вала, как из окна, и только следили за падающими ранеными, не видя пуль, глухо вбивающихся в насыпь... «Братцы, офицер упал; бери носилки», раздается голос одного из наблюдавших – и четыре носильщика быстро исчезают за насыпью; через минуту приносят поднятого с поля, приводя раненым одного из своих, или оставив убитого товарища на поле до ночи.

Во время этого боя стоявшим у последнего заворота траншеи приходилось наблюдать утешительное явление или, вернее, счастливую пробу, насколько солдат наш, без понуканья начальства, которого там не было, способен относиться к своим служебным обязанностям и насколько может он в опасные минуты управлять своей волей по собственной инициативе. Кроме представленных примеров действий санитаров, то же настроение высказали и солдаты, наряженные для носки патронов. Останавливаясь в конце траншеи, в последнем закрытом пункте, они сбрасывали с плеч тяжелые ящики; при этом кратком отдыхе им отчетливо видны были поразительные результаты меткой стрельбы текинцев; в их распоряжении было одно – досидеть до темного вечера, но сознание, что в патронах нуждаются, для них было силою, [37] заставлявшей опять взваливать ящики на плечи и выходить в открытое поле, отдавая себя почти на верную жертву; нельзя было не любоваться этим не для реляции подготовляемым подвигом безвестных героев, которые, видя, как треть из отправлявшихся уже лежит на земле, повторяли тот же маневр и проходили, осыпаемые пулями, с тем же для нас грустным результатом.

Итак, предприятие текинцев 28-го декабря вызвало потерю ближайших к крепости укреплений раньше положенного срока. В ста шагах от стен крепости воздвиглась наша укрепленная позиция, названная великокняжескою. Охотничья кала с своею угловою башнею, выдвинутая вперед, прикрывала Великокняжескую калу, а с Туркестанскою, откинутою немного вправо и назад, она обстреливала весь промежуток перекрестным огнем.

Вслед за занятием позиции пехотою, в тот же вечер, в калы передвинулись на вооружение Великокняжеской два горных орудия под начальством поручика Тамкеева и две картечницы – мичмана Голикова; в Туркестанскую введено было два горных орудия – штабс-капитана Грека.

Рано в этот день затихли текинцы, а с сумерками прекратился даже признак их пребывания за стенами, несмотря на то, что они не, могли не видеть при луне темные линии людей, расставленных открыто для рытья траншей к Великокняжеской кале. В это время в занятых калах дружно работали лопаты новых квартирантов: заваливались лишние выходы и проломы, тонкие и осыпанные места стен исправлялись приводкой земли и закладкой мешков с землею, а также вновь проделывались бойницы и амбразуры.

Ночью Великокняжескую калу успели соединить узкою длинною траншеей с правофланговыми, а на левом фланге устроена батарея на три мортиры.

Веселое, яркое солнце, и прелестное чистое небо опять начали день 30-го декабря. с рассветом открывшаяся орудийная пальба по крепости особенно отчетливо отдавалась в лагерях. Пальба, однако, не была горяча; меткость стрелков и близость расстояния вызвали выстрелы только по верной цели.

Часам к трем по отряду разнесся слух, что во внутренних рвах западной стены крепости замечен сбор текинцев в значительных массах. Ожидание возможности вторичного нападения было совершенно естественно: в один вечер 28-го декабря мы выучились [38] с осторожностью относиться к силе противника. Со стороны начальства принимались меры для прикрытия нашего расположения со всех сторон; но вследствие малочисленности отряда имелось много ахиллесовых пят: быстро двигая вперед земляные работы, тыльные траншеи оставались незанятыми, мортирная батарея № 5-го, недавно еще передовая, охранялась в это время только взводом и была одним из тыльных пунктов траншейного расположения; редуты же № 1-го и № 2-го изображали уже отдельные укрепления, как бы для прикрытия пространства между Правофланговою калою и лагерем; поэтому, если бы удар повторили на правые оконечности траншей, то для действия во фланг по вылазке и для противодействия прорыву между лагерем и траншейными работами в пустой редут были назначены дивизион тверцов с их командиром майором Матерно и взвод 4-й легкой батареи 19-й бригады с подпоручиком Воиновым. Когда же стемнело, полковник Эристов, которому поручался этот отряд, занял указанный № 2-го редут, тыл же левофланговых траншей обеспечивался Ставропольским редутом. Восемь ночей подряд проработавшая в траншеях рота Закаспийского местного батальона и два горных орудия составляли в это время их гарнизон: правее этого редута была батарея, вооруженная двумя 4-хфунтовыми медными орудиями подвижной № 3-го батареи, под прикрытием другой роты того же батальона: еще правее и позади начинался лагерь. Передний фас его представлял почти сплошную тридцати-орудийную батарею, прикрытую насыпью, а из пехоты, которой прикрывались и которою производились все траншейные работы, для прикрытия лагеря оставалось немного: 12-я рота Ставропольского полка стояла по линии фронта на левом фланге лагеря, 10-я левее ее, огибая фланг; к левому же флангу этой последней примыкал правый фланг 4-го батальона Апшеронского полка, который, продолжал огибав ее фланга, частью составлял продолжение линии западного фаса лагеря.

Странно, сознавая всю трудность нападения на наш правый фланг по отнятии укреплений, прикрывавших сбор текинцев, все-таки поглядывали на правый фланг. Понятно, с какою неутомимою бдительностью каждый солдат следил за впереди лежащею местностью, с какою уставною точностью начальники занимали свои места и с какою боязнью за репутацию чести придумывали они все, чтобы не дозволить текинцам прорвать линию вторично. Как исключение представлялся Ставропольский редут, который, по отдаленности от крепости и близости лагеря, считался почему-то [39] самым безопасным местом и в котором гарнизон, утомленный бессонными ночами за работою в траншеях, улегся спать.

В таком положении застала ночь. Давно светила яркая луна, как вдруг без предварительного признака какого бы то ни было нарушения общей тишины раздались знакомые оглушительные крики: «алла!... алла!...» Сливаясь в один вопль, могущий вылетать только из многих тысяч здоровых грудей, этот боевой призыв охватил весь левый фланг лагеря и Ставропольский редут... Несколько мгновений – и опять ловко подкравшиеся текинцы очутились внутри его. В одном месте было тонко и на нем порвалось. Опять всполошились артиллеристы, кинулись к орудиям но что делать, куда стрелять – не выяснялось. В течение первых минут частая пальба в разброд то прекращалась, то возобновлялась, а крик атакующих неумолкаемым ревом продолжал разноситься около самых лагерей, пули падали между орудиями, молча стоявшими в окопах флангом к нападающим. Впрочем, вскоре некоторый батареи открыли пальбу по крепости, а 4-я батарея 19-й бригады выкатила из траншей первую полубатарею и повернула ее фронтом налево.... «Требуют взвод от 4-й батареи», раздался голос адъютанта, заведовавшего артиллериею, – и быстро запряженные два орудия отправились к тыльному фасу лагеря, откуда тоже начались выстрелы неприятеля, обошедшего лагерь. Бой в Ставропольском редуте кончился очень скоро: около половины роты легло на месте, а остальные вместе с артиллеристами, уже потерявшими много товарищей, бегом кинулись из редута по направлению к батарее; другая рота местного батальона, открывшая огонь с места, не присоединяясь к оборонявшей редут, тоже не выдержала атаки и при отступлении оголила батарею; видя такое положение и не имея холодного оружия, еще не полученного от казны, артиллеристам 3-й подвижной батареи оставалось только увеличить толпу быстро отступавших, затем оставалось текинцам ворваться в лагерь, где, можно сказать, была одна только артиллерия. Что ожидало ее – было неизвестно, во всяком случае по малочисленности и способу отражения успех был вряд ли возможен.

Но, к счастью, тяжелые первые минуты миновали: 10-я рота Ставропольского полка при первых криках кинулась в ружье и, кинулась за своим испытанной храбрости командиром, поручиком Мерхелевым, на выстрелы, быстро появилась перед ручьем, протекавшим около батареи; таким образом, перегородив дорогу, [40] она застала его занятым массою перебегавших текинцев и наших; пропустив последних, залпами почти в упор остановила преследование противника; к этому же времени подоспела и 12-я рота: упершись правым флангом в траншею первой параллели, она справа и сзади залпы свои слила с залпами 10-й роты. Не зная, что происходить в Ставропольском редуте, поручик Мерхелев начал напирать на текинцев, чтобы скорее дойти до него... усилия удались – рота дошла, но гробовая тишина в маленьком укреплении показала, что здесь драма кончена.... Узнав об отнятом орудии, командир повел свою молодецкую роту далее быстро, почти бегом, в надежде нагнать захвативших его, но подскакавший к ним генерал Скобелев велел вернуться к редуту. Не доходя до него, рота стала фронтом перпендикулярно к направлению нападения, а 12-я рота правее ее. Апшеронцы хотя и пробовали помочь ставропольцам своими выстрелами, но опасность стрельбы ночью из за спины впереди стоящи остановила их; вскоре впрочем раздавшиеся выстрелы в тылу лагеря дали самостоятельное занятие и апшеронцам.

Минут через шесть около лагерей притихло все, но торжествующие крики, которыми встречались новые трофеи – горное орудие и, вероятно, не менее пятидесяти берданок с патронами – вызвали с нашей стороны озлобленную стрельбу и, кажется, очень кстати: говорили, что внутри крепости шло в это время навьючивание верблюдов. «Начинать бомбардирование!» слышалось везде в траншеях и непрерывными перекатами загремели орудийные выстрелы… Громкие вопли женщин с заклинаниями и причитываниями, крик верблюдов и раздирающей крик подшибленных собак составили концерт, который, стоя среди трупов своих товарищей, слушался нашими с удовольствием. Музыка в траншеях и бомбардирование продолжались часов до одиннадцати; только одни дальнобойные батареи, выпустив по нескольку боевых зарядов, должны были обратиться в зрителей.

Головы наших траншейных работ, не подвергнутые непосредственному нападению и не имевшие возможности принять участие в стрельбе по отдаленности цели, где бились текинцы и наши, почти безостановочно разрабатывали ходы в Великокняжескую калу с правого и с левого флангов. Наверху башни, заложенной по борту мешками с землею, поместили два, ракетных станка, мортирная батарея № 5-го уширена и усилена еще тремя мортирами, а на левом фланге оканчивалась полупараллель и вдоль [41] Великокняжеского ручья все левые оконечности траншей были соединены одною фланговою фронтом на запад, имея ручей впереди.

Еще дороже, чем 28-го декабря, обошелся нам этот, второй ночной бой с текинцами; потеря наша оказалась убитыми. 52 нижних чина и командир, можно сказать, вырезанной роты, поручик Яновский; ранеными: два обер-офицера и 96 солдат, да, кроме того, были отбиты неприятелем одно горное орудие и несколько десятков берданок.

Чуть рассвело 31-го декабря, как из траншей увидели оживленное движение в лагерях: фургоны и навьюченные верблюды, сбрасывали у первой параллели багаж, опять спешили назад; палатки, юломейки и кибитки, быстро исчезая в прежнем лагере, стройной линию вытягивались вдоль первой параллели. Еще раз переносился лагерь, и под самые выстрелы. Очевидная опасность выкупалась уничтожением большого интервала между лагерем и передовыми войсками; при таком положении войска более обеспечивались от отдельных нападений на передних и на резерв, так как лагерь, прикрытый с флангов и фронта траншеями, связывался еще с работавшею частью отряда несколькими подходами. Малочисленность наша не дозволяла даже расширить военную операцию на столько, чтобы отдельным отрядом противодействовать. Или по крайней мере безнаказанно наблюдать за песчаными курганами у Мельничной калы и за находившимся там подковообразным укреплением, т. е. за местностью, где совершенно спокойно собирались текинцы для производства вылазок. Все, что мог сделать генерал Скобелев, – сделал: в Опорной кале, как наблюдательный пост за пространством, лежащим западнее крепости, велел поставить одну сотню, а по ночам держать разъезды между Ольгинскою и Опорною калами и далее к Ставропольскому редуту для обеспечения тыла. Такими распоряжениями кончался последний день 1880 года.

Погода отличалась своим постоянством и уже дней около одиннадцати, с маленьким колебанием, ясные теплые дни сменялись лунными, прохладными ночами, какая раскинулась над нами и теперь при проводах старого года.

Новоселье нашего резерва приятно изменило вид окрестностей: прежняя безграничность пространства, утопавшая в сероватом лунном свете, и глубокая тишина скорее вызывали чувство сиротства, чувство заблудившегося в степи, чем какое ни будь другое напоминавшее об окружавших людях: при виде же ярко [42] освещенных линий юломеек исчезало впечатление человека оторванного от общества, жизнь кругом, стала очевиднее.

Приказание беспрерывно тревожить сон неприятеля, возлагаемое специально на мортиры, от времени до времени прерывало тишину в этой ночи внезапным взрывом орудийного выстрела и еще более громким разрывом гранаты. Изредка этот двойственный выстрел обращался в один удар, когда едва слышный гул разрыва указывала на тот страшный визит гранаты в одну из блиндированных ям, битком набитых семействами текинцев, после которого остаются только кровь и истерзанные тела.

Итак, мы накануне нового года.... Скоро полночь.... Для эффекта тишина не нарушалась около получаса.... Не хронометр, не колокол с церковной башни указали двенадцать часов, а командир батареи штабс-капитан Ростовцев. Взглянул на свои часики; послышалась команда: «орудие пли!» раздался залп из шести мортир, и высоко взлетевшие гранаты, посвистывая и мелькая горящими трубками, снопом спустились на спящих текинцев. Многие проснулись в траншеях и лагерях.... «А, Восемьдесят первый год!» бормотали они и снова засыпали для освежения сил перед ожидавшими их трудами на следующей день.