ПРЕДИСЛОВИЕ

Не ограничиваясь этими принципиальными доводами, министерство иностранных дел сочло нужным поставить вопрос на практическую почву, и, в этих видах, препроводило к сэру Э. Торнтону составленный генерал-майором Зеленым проект зоны. Изъявляя готовность рассмотреть замечания, которые лондонский кабинет сочтет нужным сделать на означенный проект, Императорское правительство, за неимением средств непосредственного воздействия на афганские власти, выразило надежду, что означенный кабинет не откажется дать ему гарантию в том, что русский коммисар будет иметь возможность приступить к работам с уверенностию, что он не встретит препятствий к исследованию зоны в пределах, обозначенных в общих чертах в проекте (См. документ № 41 и приложение к нему).

Ответ великобританского правительства на вышеизложенные представления был передан лордом Гранвиллем послу нашему в Лондоне в ноте от 23-го декабря н. с. 1884 г. (См. документ № 45 приложение). Ответ этот столь же мало удовлетворял нас, как и предыдущий, заключавшийся в меморандуме сэра Э. Торнтона от 5 ноября. Не входя в рассмотрение наших доводов, главный статс-секретарь по иностранным делам сообщал, что его правительство согласно на то, чтобы коммисарам было предписано не простирать своих исследований за черту, которую мы предложили принять за северную границу зоны, но что, в то же время, оно признает нежелательными попытки заранее определить южную границу той же зоны.

Одним словом, выражая готовность воспользоваться предложенными нами гарантиями, лондонский кабинет находил по прежнему излишним предоставить нам равносильные гарантии, которые мы считали себя в праве и надеялись получить от него.

На представления наши по поводу неправильного занятия афганцами Пендждэ лорд Гранвилль отвечал, что, по мнению великобританского правительства, как эта местность, так и Пули-Хатун, недавно занятый русским кавалерийским отрядом, принадлежат Афганистану. [48]

Результат этот доказывал совершенную безцельность наших дальнейших настояний и вынуждал нас избрать иной путь.

Вопрос этот передан был на обсуждение особого совещания, которое в заседании 24 декабря 1884 года пришло к заключению, что, в виду неудачи прежних наших усилий, следовало бы предложить Англии черту, которая разграничивала бы сферы действия обеих держав, причем, в случае принятия черты этой лондонским кабинетом, обязанности коммисаров ограничились бы проведением границы на месте.

Свидетельство полковника Английской службы Мак-Грегора, посетивщего Герат в 1875 году, давало нам право считать нормальною границею Афганистана горную цепь, окаймляющую с севера Гератскую долину, но, в виду предубеждений, которые должно было внушить англичанам слишком близкое соседство владений наших с Гератом, особое совещание признавало возможным отодвинуть границу несколько на север. Согласно предположениям совещания, граничная черта должна была начаться на Герируде, приблизительно в 10 верстах южнее Зульфагара, направиться чрез Кехризи-Илиас и Кехризи-Суме к речке Егры-Гек, далее возвышенностями правого берега этой речки до Чемени-Бида и затем вдоль цепи холмов, окаймляющих правый берег Кушка, до Хаузи-Хана, откуда граница следовала бы к пункту на севере от Меручага, оставляя эту местность за Афганистаном. От Меручага демаркационная черта должна была направиться по гребню высот, окаймляющих с севера долину Кайсора и с запада долину Сангалака, и, оставляя Андхой на востоке, примкнуть к Ходжа-Салеху, на Аму-Дарье.

При таком очертании, оазис Пендждэ должен был остаться за Россиею, но, с другой стороны, расстояние между Гератом и ближайшими к нему пунктами границы равнялось приблизительно 120-ти верстам.

Заключения особого совещания сообщены были статс-секретарем Гирсом послу нашему в Лондоне в депеше от 16-го января 1885г. (См. документ № 46), копию с которой тайному советнику Стаалю предоставлено было передать лорду Гранвиллю.

Ознакомившись с нашими новыми предложениями, лондонский кабинет счел нужным войти предварительно в сношения с находившимся на границе Афганистана коммисаром своим, генералом Лемсденом, и ответ английского статс-секретаря по иностранным делам был сообщен послу нашему лишь 1/13 марта.

Ответ этот (См. документ № 58, приложение А и В) заключался в ноте и следовавшем при ней меморандума, начинавшемся обзором текущих переговоров. Затем следовало обсуждение как предложений наших, так и мотивировавших их соображений, на основании которого лондонский кабинет высказывал следующия заключения. Принцип, согласно которому положение афганских владений при Эмире Шир-Али-Хане должно [50] послужить основаниям предстоящему разграничению, не может быть применяем к северо-западной части границы Афганистана так как русское правительство, как доказывает будто бы депеша князя Горчакова к графу Бруннову от 7 декабря 1872 года, само отказалось от применения оного к означенной части границы. Великобританское правительство не может согласиться на начертание афганской границы сообразно географическим и этнографическим условиям с устранением вопроса о территориальном праве и других соображений. Приводимое Императорским кабинетом свидетельство полковника Мак-Грегора не может иметь значения при определении границы Афганистана, так как оно есть не более, как мнение частного лица, и притом основано на неверном понимании дела. Оазис Пендждэ составляет часть афганской провинции Бадгиса. Населяющия его племена в течение последней четверти столетия признавали себя живущими на афганской территории, уплачивали гератским властям подати и подчинялись назначаемым из Герата наибам, а потому принятые Эмиром Абдуррахман-Ханом к упрочению власти своей в Пендждэ меры нисколько не нарушили пределов законно принадлежащего ему права. Средняя азиа представляет не мало примеров тому, что племена разделяются территориальными границами, почему нет основания допустить, чтобы такое разделение было неприменимо при разграничении Афганистана, или же чтобы оно повлекло за собою серьезные затруднения.

Не считая, вследствие всего этого, возможным принять предложенную нами граничную черту, лондонский кабинет полагал, что действительною границею Афганистана должна считаться черта, идущая от Шир-Тепе, на Герируде, несколько севернее Пули-Хатуна до Сары-язы, на Мургабе, и отсюда вдоль окраин обрабатываемых земель Меймене и Андхоя до Ходжа-Салеха. Продолжая при всем том держаться мнения, что граничная черта должна быть определена коммисарами обоих правительств на месте и что коммисарам следует предоставить возможно полную свободу действий, великобританское правительство предпочитало не настаивать на принятии нами описанной выше границы и предлагало нам войти в соглашение относительно установления зоны разграничения. Северным пределом зоны этой следовало, по мнению правительства Королевы, признать предложенную им границу, а южным — ту, проект которой был изложен в депеше статс-секретаря Гирса к г. Стаалю от 16-го января 1885 года.

Предложенная лондонским кабинетом зона разграничения далеко не соответствовала условиям полного беспристрастия. Выделяя из области исследований коммисаров все территории, заключавшиеся между чертою, предложенною Императорским кабинетом, и действительною границею Афганистана, описанною полковником Мак-Грегором, она распространяла компетенцию комиссии на местности, уже занятые русскими властями и где не встречалось ни малейщего следа афганского владычества.

Притом и перемены, которым страна, лежащая между Герирудом и Мургабом, подверглась с того времени, как сделано было нами лондонскому [52] кабинету первое предложение относительно зоны, уже далеко не благоприятствовали этому способу разграничения и побуждали опасаться, что такой путь повлек бы за собою значительную потерю времени, не обеспечивая притом окончательного соглашения между коммисарами. Не отказываясь, при всем том, вернуться к первоначально предложенному им самим способу, но под условием, чтобы в основания оного принята была зона разграничения, согласная с проектом генерал-майора Зеленого, Императорский кабинет, в виду вышеизложенных соображений, решился вновь предложить великобританскому правительству описанную в депеше статс-секретаря Гирса от 16-го января 1885 г. граничную черту, но с тем, чтобы коммисарам предоставлено было производить исследования в пределах территорий, пересекаемых этою чертою. Предложение это отличалось от предыдущего, заключавшегося в упомянутой выше депеше, в том отношении, что на основании оного могли быть допускаемы частные изменения в направлении границы, согласно заключениям коммисаров.

Поставив посла нашего в Лондоне в известность о вышеизложенном предложении депешею от 15-го марта 1885 г. (См. документ № 63), копию с которой г. Стаалю поручено было передать лорду Гранвиллю, Императорский кабинет не мог конечно оставить без возражений и Английского меморандума, следовавщего при ноте главного статс-секретаря по иностранным делам от 3/15 марта. Сделанные Императорским кабинетом по поводу этого меморандума замечания имели главным образом целью:

1) выяснить истинный смысл депеши князя Горчакова к графу Бруннову от 7-го декабря 1872 г., так как в депеше этой было изъявлено согласие на предложенное лондонским кабинетом очертание части афганской границы, а вовсе не отменялся, как полагал граф Гранвилль, принцип, в силу которого пределы афганских владений при Шир-Али-Хане должны были послужить основанием разграничения,

и 2) заявить, что русское правительство по-прежнему считает неудобным разделение племени сарыков между Россиею и Афганистаном и не может согласиться на разграничение, следствием которого было бы такое разделение.

По предъявлении ему г. Стаалем депеши статс-секретаря Гирса от 15-го марта, лорд Гранвилль нашел, что новое предложение наше составляло в сущности лишь повторение прежнего и что им нарушалось равенство между двумя державами, так как одна из них считала за собою право решать спор, не принимая в рассуждение возражений другой. Выразив послу нашему надежду, что Императорский кабинет не откажется предъявить великобританскому правительству новые основания разграничения, которые дозволили бы последнему возобновить переговоры, главный статс-секретарь по иностранным делам не нашел с своей стороны возможным сделать какое-либо предложение (См. документы № 70 и 79). [54]

Дабы не оставить неисчерпанными все средства к устранению разногласий, Императорский кабинет решился сделать еще одну попытку добиться соглашения, и в этих видах г. Стаалю поручено было предложить лондонскому кабинету новую зону разграничения, но в более тесных пределах сравнительно с тою, которая была ранее сего нами предлагаема, вследствие чего должны были как упроститься обязанности коммисаров по исследованию местности, так и уменьшиться поводы к разногласиям. Пределами этой зоны должны были служить: с севера — черта, исходящая из пункта на Герируде, находящаяся выше нашего поста в Пули-Хатуне, и направляющаяся к Аймак-Джары, на Мургабе, а с юга — черта, проведенная от пункта, где Герируд пересекает горную цепь Каргала-Бархут, чрез Гульран к Чильдухтеру, откуда черта следовала бы вниз по течению Кушка до Чемени-Бида и далее до Меручага, который оставался бы вне зоны (См. документ № 71).

Предложение это, как казалось, встречено было в Лондоне с меньшими предубеждениями нежели предыдущия, но переговоры были прерваны вследствие неожиданно возникших в спорной территории осложнений.

Не теряя надежды, не смотря на встречаемые им затруднения, добиться путем дружественных переговоров с великобританским правительством разрешения пограничного вопроса, Императорское правительство не могло, однако, в виду наступательного движения афганцев, слухов о военных приготовлениях в Афганистане и приближения многочисленного английского конвоя, откладывать долее принятия непосредственных мер к обеспечению, как спокойствия в туркменских степях, так и тех прав, которые оно приобрело ценою продолжительных усилий и весьма чувствительных пожертвований. Продолжая оставаться в выжидательном положении, оно рисковало бы поколебать свое собственное обаяние в глазах только что признавших над собою власть России населений, а потому в первых числах октября 1884 г. начальнику Закаспийской области было предписано занять небольшим кавалерийским отрядом Пули-Хатун, на правом берегу Герируда, в 60-ти, приблизительно, верстах на юг от Серахса, в чем, между прочим, встречалась необходимость и для прикрытия зимних пастбищ салоров. Мера эта имела лишь временной характер. Даже и после того мы не отказывались от включения Пули-Хатуна в область исследований коммисаров по разграничению, но, при всем том, генерал-лейтенанту Комарову было предоставлено, в случае новых наступательных движений афганцев, выдвинуть передовые посты наши к Зульфагару и Даш-Кёпри, вменив, однако, начальникам отрядов наших в обязанность тщательно избегать вооруженных столкновений с афганскими силами и не выбивать их из ранее занятых ими позиций. Опасения наши не преминули оправдаться, и уже в последних числах [56] октября афганские разъезды появились на севере от Сары-язы, а вместе с тем стали доходить слухи о том, что афганцы приготовляются занять Зульфагар и другие пункты на севере от отделяющих южную Туркмению от гератской области гор, куда в прежнее время войска их никогда не проникали.

При объяснениях своих с статс-секретарем Гирсом, великобританский посол не преминул выставить новые наступательные движения афганцев как естественное последствие занятия нами Пули-Хатуна, при чем он энергически настаивал на очищении этой местности, обещая, что, в таком случае, правительство королевы употребит зависящия усилия с тем, чтобы склонить афганцев не переходить за пределы Пендждэ.

На предложение это не представлялось возможности согласиться.

Занятие нами Пули-Хатуна, далеко отстоящего от фактической границы Афганистана, не могло ни в каком случае нарушать интересов страны этой. Будучи весьма естественным последствием занятия Пендждэ афганцами, оно входило при том в общую систему мер, принятых нами в видах обеспечения порядка и спокойствия на всем пространстве степей и результаты которых уже успели благотворно отразиться на положении окраин всех смежных с степями средне-азиатских владений, а в том числе и афганской области — Герата. В совершенно ином свете представлялись наступательные действия афганцев. Вечно озабоченное внутренними раздорами и смутами, кабульское правительство никогда не было в силах оградить даже свою собственную территорию от набегов туркмен. Как явствовало из помещенного Английским полковником Мак-Грегором в его книге отзыва, оно оставляло свою северную границу без всякой защиты, и, следовательно, движение афганских отрядов за эту границу, грозя только что установленному нами в степях порядку, служило лишь удовлетворению честолюбивых, ничем не оправдываемых замыслов афганцев.

Неуспех представлений наших по поводу появления афганских разъездов за Сары-язы требовал безотлагательного принятия более действительных мер к предупреждению неблагоприятных последствий этих движений. Вопрос этот передан был на обсуждение особого совещания одновременно с проектом пограничной черты, которую полагалось предложить лондонскому кабинету. Высказавшись в пользу этого проекта, совещание пришло, вместе с тем, к заключению о необходимости прочно занять русскими постами линию от исходного пункта означенной границы, на Герируде, до Даш-Кёпри (Пул-и-Хишти), на Мургабе, и сообразно с этим усилить состав войск Закаспийской области. Войскам нашим, по мнению особого совещания, следовало по прежнему избегать вооруженных столкновений с афганцами.

Во исполнение вышеизложенных предположений, для занятия Зульфагара был отправлен отряд туркменской милиции под начальством поручика Лопатинского. Придя 26-го января в означенный пункт, офицер этот нашел уже там предупредивший его афганский пост и расположился в 60-ти шагах от него. [58]

Между обоими постами не замедлили установиться вполне дружественные отношения. Когда же поручик Лопатинский, во исполнение данных ему приказаний, выступил в Кехриз-Илиас для занятия постов по направлению к Ак-Рабату, то командовавший афганским постом Хусейн - Кули-Хан настойчиво просил его не идти далее, утверждая, что, впредь до окончания разграничения, земли эти должны считаться спорными. Убедившись в тщетности своих настояний, Хусейн-Кули-Хан ограничился отправлением в след за русским отрядом 2-х всадников в качестве проводников. Пройдя чрез Кехриз-Илиас, Кехриз-Суме и Ислим-Чашме, где он нашел афганский пост из 5-ти человек, поручик Лопатинский достиг 2-го февраля колодцев Ак-Рабат, где и остановился с 12-ю милиционерами в ожидании дальнейших приказаний. После выступления его из Зульфагара, мимо оставленного им в этом пункте поста прошли 150 афганских всадников, которые и расположились в 7-ми верстах ниже по течению Герируда.

По сформировании сотни временной милиции из мервских туркмен и сарыков под командою прапорщика милиции Баба-Хана, начальник мервского округа, подполковник Алиханов, выступил в Имам-Баба, куда еще ранее была отправлена казачья сотня, и 6-го февраля занял Аймак-Джары. Находившийся в этом пункте афганский пост удалился, при чем начальник поста оставил в Аймак-Джары письмо, которым извещал начальника нашего отряда, что, в виду напора русских, он, по неполноте полученных им от командующего афганскими войсками приказаний, вынужден отступить, но что, в случае наступления на Ак-Тепе, русские будут остановлены силою сабли, пушки и ружья. Узнав 8-го февраля, что афганцы заняли Уруш-Душан, подполковник Алиханов взял сотню милиции, вытеснил оттуда афганцев и, следуя за ними, прибыл в Даш-Кёпри, где и поставил пост из 30-ти милиционеров.

Согласно полученным начальником нашего отряда сведениям, в Пендждэ, Меручаге и Баля-Мургабе находилось до тысячи человек афганского войска под начальством джернейля (генерала) Гоус-эд-дин-хана и в непродолжительном времени ожидались подкрепления из Герата. Бывший афганский правитель Пендждэ, Эминулла-Хан, был не задолго пред тем сменен и отправлен в Герат, а на его место назначен брат его — Ялантуш-Хан, начальник джемшидийских племен. Афганцы, со времени посещения Пендждэ английскими офицерами, стали весьма ласково обходиться с пендждинскими сарыками и всячески старались привлечь их на свою сторону, но, при всем том, сарыки относились к ним с явным недоверием и, не смотря на бдительный надзор, потихоньку переходили на нашу сторону.

Наступление нашего отряда вызвало со стороны находившегося в Пендждэ Английского подполковника Риджуэ обращение к властям нашим. Из присланного им из Аймак-Джары на имя командующего русскими войсками в Иолотане или Мерве письма от 2-го февраля (См. документ №61 приложение А), оказалось, что, по приказанию [60] генерала Лёмсдена, осведомившегося о происшедшем между русскими и афганскими пикетами 28-го января столкновении, он прибыл на место с тем, чтобы предложить обеим сторонам свое посредство к установлению временных границ, которые не были бы нарушаемы ни одною из них впредь до разрешения пограничного вопроса смешанною коммиссиею.

Вследствие этого подполковник Риджуэ выражал желание, чтобы прислан был к нему русский офицер для переговоров.

Письмом, на местном туркском наречии, подполковник Алиханов ответил, что ему приказано занять постами Аймак-Джары и не допускать туда афганцев (См. документ № 61, приложение В).

Сообщение это вызвало ответ непосредственно со стороны генерала Лёмсдена, который, письмом, от 7/19 февраля (См. документ № 62, приложение А), из Калаи-Моур, уведомил подполковника Алиханова, что, вследствие долгих настояний, ему удалось склонить афганских начальников отодвинуть свои передовые посты в Уруш-Душан; что, за сим, он лишен возможности требовать от афганцев новых уступок и что по этому, в случае движения русских за Аймак-Джары, неминуемо последует столкновение. Предупредив подполковника Алиханова, что обо всем происшедшем им донесено в Лондон, великобританский коммисар выразил надежду, что начальник русского отряда воздержится от действий, которые могут иметь последствием не только столкновение между Россиею и Афганистаном, но и разрыв между Англией и Россиею.

Коротким письмом, подполковник Алиханов уведомил генерала Лёмсдена, что он не ищет столкновений, но, что, получив приказание занять Даш-Кёпри, он считает себя обязанным в точности его выполнить (См. тот же документ, приложение В).

С своей стороны и лондонский кабинет не замедлил обратить внимание на положение дел на Мургабе и Герируде и поручить послу своему обратиться с представлениями по этому предмету к Императорскому кабинету.

В переданной 8-го февраля министерству иностранных дел записке (См. документ № 49) сэр Э. Торнтон высказал, что наступательное движение русских отрядов, в случае если оно не будет немедленно приостановлено, не преминет повлечь за собою столкновения и весьма серьезные последствия; что великобританское правительство не может предложить афганским войскам очистить территорию, которую они считают своею, но что, если бы начальникам русских сил предписано было отступить от Сары-язы и не двигаться более вперед, то означенное правительство не преминуло бы, с своей стороны, пригласить афганские власти не допускать перехода их войск за пределы занятых ими территорий.

Что же касается наших заявлений по поводу движения афганцев к Сары-язы и Зульфагару, то Английский посол ограничился сообщением, что [62] относительно основательности полученных нами сведений сделан запрос генералу Лемсдену, ответ которого еще не получен.

В ответе своем, от 12-го февраля (См. документ № 52), министерство иностранных дел не могло скрыть от сэра Э. Торнтона своего удивления по поводу настойчивости, с которою он поддерживал афганские притязания, тогда как все представления русского правительства, имевшие целью предупредить и затем остановить захваты афганцев, и все усилия его придти к соглашению с великобританским правительством по предмету пограничного вопроса остались тщетными. Обнаруживаемые афганскими властями враждебные намерения, присовокупило министерство, лишают Императорский кабинет возможности удовлетворить заявленной великобританским послом просьбе; но, так как начальникам русских постов предложено тщательно избегать столкновений с афганцами, то осложнения могут возникнуть лишь в том случае, если афганские войска дозволят себе неприязненные действия против русских постов.

20-го и 21-го февраля поступили от сэра Э. Торнтона новые представления (См. документы №№ 54 и 55).

В первом из них он сообщал, что его правительство уже пригласило афганцев не нападать на русские войска с целью вытеснения их из занимаемых ими позиций, ограничиться противодействием новым попыткам русских к дальнейшему наступлению и соблюдать status quo пока длятся переговоры. К этому присовокуплено было, что великобританское правительство лишено возможности советовать афганцам продолжать делать русским уступки в территории, которою последние никогда не владели, почему и надеется, что и русским офицерам будет строго предписано прекратить наступательные движения. Предложение это существенно разнилось от прежнего, изложенного в записке от 8-го февраля, в которой английский посол настаивал на необходимости удаления русских постов на север от Сары-язы.

Второе из упомянутых выше сообщений английского посла касалось дошедших до генерала Лёмсдена слухов о предстоявшем движении нового русского отряда из Иолотана в Пул-и-Хишти (Даш-Кёпри), где находился русский передовой пост, с целью обхода афганской позиции в Ак-Тепе, каковое обстоятельство, по словам великобританского коммисара, вынудило афганцев двинуть также войска для подкрепления их передового поста, расположенного в Пендждэ.

В последовавшем за сим разговоре по поводу этих сообщений, статс-секретарь Гирс ответил сэру Э. Торнтону в смысле вышеупомянутой записки 12-го февраля, причем вновь напомнил ему, что афганцы, вопреки смыслу соглашения 1872 — 1873 гг., заняли страну, никогда им не принадлежавшую, тогда как русские войска не переходили за пределы туркменских степей (См. документ № 56).

[64] Между тем в С.-Петербурге получено было известию о том, что вся линия от Зульфагара до Даш-Кёпри уже занята нашими постами. Так как, в виду этого, выработанная на особом совещании 24-го декабря 1884 г. программа действий должна была считаться выполненною, то, вследствие нового представления английского посла, касавшегося необходимости сохранить status quo в спорных местностях впредь до окончания переговоров о разграничении, кабинетом нашим признано было возможным вступить с великобританским правительством в соглашение по этому предмету. Передав сэру Э. Торнтону о том, что начальникам русских отрядов будет предложено не переходить за пределы занятой постами нашими линии, наш министр иностранных дел счел, однако, долгом предупредить посла, что мы поставлены будем в невозможность соблюдать это правило, если только афганцы, с свой стороны, не будут воздерживаться от наступательных движений, или если в Пендждэ возникнут беспорядки, которые потребуют вмешательства в видах предупреждения кровопролития. Последняя оговорка обусловливалась постоянно доходившими до нас слухами о крайне натянутых отношениях, существовавших между туркменским населением Пендждэ и занимавшими оазис афганскими властями.

Сообразно состоявшемуся соглашению, военным министром отправлена была 3-го марта к генерал-лейтенанту Комарову следующая телеграмма: “Предлагаю вам держаться линии Кехриз-Илиас, Кехриз-Суме, Хаузи-Хан и Даш-Кёпри. В виду же поступивщего от князя Дондукова запроса, сообщаю вам, что лишь в том случае, если бы пендинские сарыки сами изгнали афганцев и звали нас в Пендэ, Вам следует занять эту местность для предупреждения кровопролития при всем том Государю Императору угодно, чтобы никто из наших не принимал никакого участия в изгнании афганцев и чтоб обстоятельства эти ничем не вызывались с нашей стороны”.

Несмотря на доказанную нами готовность способствовать, на сколько от нас зависело, сохранение status quo в районе, занятом нашими войсками, великобританское правительство, руководствуясь поступавшими к нему чрез его коммисара по разграничению сведениями, не переставало, однако, и затем обнаруживать опасения по поводу мер, которые принимались военным начальством нашим. Между тем, вопреки мнению названного коммисара, меры эти имели целью лишь поддержание порядка и предупреждение осложнений, и они вполне оправдывались тем малым доверием, которое можно было иметь к дисциплине афганских войск.

С своей стороны и мы не могли оставлять совершенно без внимания доходившие до нас сведения относительно шумных и имевших до некоторой степени воинственный характер демонстраций, коими сопровождалось свидание афганского Эмира с индийским вице-королем в Рауель-Пинди. Демонстрации эти не могли иметь другой цели, как поднятие значения союза Англии с Афганистаном. Но, как предшествовавший образ действий наш в деле разграничения явно свидетельствовал о твердом намерении нашем не нарушать ранее состоявшихся между [66] Императорским и великобританским правительствами соглашений относительно Афганистана, то мы и лишены были возможности вполне уяснить себе своевременность означенных демонстраций и не могли не опасаться, чтоб обстановка, при которой состоялось означенное свидание, не послужила новым поощрением обнаруженным уже афганцами неумеренным, честолюбивым замыслам. При всем том Императорский кабинет предпочел воздержаться от каких бы то ни было заявлений по этому предмету великобританскому правительству.

16-го марта получена была в нашем министерстве иностранных дел от Английского посла записка, в которой сэр Э. Торнтон излагал взгляд своего правительства на положение вопроса, служивщего предметом переговоров между обоими кабинетами (См. документ № 65).

В записке, этой высказывалось, что было бы желательно положить конец возбуждению, вызванному в обеих странах слухами о делаемых в каждой из них приготовлениях; что все, что походило бы на угрозу, было бы недостойно двух сильных наций и неразумно, и что, к счастью, нет никакой необходимости прибегать к заявлениям относительно последствий неудачи переговоров. Продолжая руководствоваться традиционною политикою Англии и смыслом заключенных между этою державою и Эмиром афганским обязательств, лондонский кабинет должен считать враждебным действием всякое посягательство на территорию Эмира, выдающимся пунктом которой служит Герат. Но, так как русское правительство добровольно заявило, что ему чужды какие бы то ни было замыслы против Герата, то, не принимая в рассчет независящих от их воли обстоятельств, оба правительства находятся в условиях, дозволяющих им рассчитывать на возможность удовлетворительного и почетного для России, Эмира и Англии соглашения.

Будучи, с своей стороны, одушевлен желанием положить конец возникшему, независимо от его воли, возбужденно, Императорский кабинет счел долгом заявить великобританскому послу, запискою от 18-го марта (См. документа № 61), что цель его стараний заключается исключительно в установлении мира и безопасности в Средней Азии; что, будучи намерен тщательно соблюдать права Англии и Эмира, он надеется, что и Англия будет с тем же уважением относиться к правам России, и что, при этих условиях, оба правительства успеют, конечно, устранить все то, что могло бы помешать удовлетворительному разрешению служащего предметом переговоров вопроса.

Как уже выше объяснено было, наступательные движения афганцев и сосредоточение войск их в Герате вынудили Императорское правительство позаботиться об усилении наших войск на южных окраинах Закаспийской области. Находившиеся в распоряжении начальника области средства оказывались для [68] этого недостаточными, и потому к осуществлению означенного предположения было приступлено лишь по прибытии назначенных в область 3-го туркестанского баталиона и 2-х сотен кавказского казачьего полка.

По сосредоточении войск в Имам-Баба, генерал-лейтенант Комаров принял 6-го марта над ними начальство и, подойдя 13-го к Даш-Кёпри, расположился биваком, не доходя 2-х верст до нашего передового поста на Кизиль тепе, и в 4 — 5 верстах от афганских постов; при выборе этого места, командующий войсками руководствовался желанием не возбуждать в афганцах ложной тревоги. Между тем, по прибытии отряда нашего, афганцы поспешили выслать на левый берег Кушка, где до тех пор находились только сторожевые посты из их нескольких всадников, сильный отряд кавалерии, к которому потом присоединили небольшую часть пехоты и два орудия, каковое обстоятельство вынудило генерала Комарова принять необходимые меры к охранению своего бивака. На действия эти было своевременно обращено внимание находившегося, по поручению генерала Лемсдена, в Пендждэ английского капитана Иэта, причем ему было замечено, что, во избежание столкновения, необходимо безотлагательно отодвинуть назад слишком выдвинувшиеся афганские посты. Но, не смотря на это предупреждение, афганцы продолжали укрепляться на левом берегу Кушка и, пользуясь многочисленностью своей кавалерии, стали протягивать свою цепь все дальше и дальше, так что к 16-му марта они охватили с обоих флангов не только линию передовых постов наших, но и самый бивак. Увеличивавшаяся со дня на день дерзость их побудила генерала Комарова обратиться 17-го марта к начальнику афганских войск, Наиби-Саляру Теймур-Шаху, с категорическим требованием в течение одного дня убрать все свои посты с левого берега Кушка и с правого берега Мургаба, ниже впадения в него Кушка. На заявление это получен был лишь к ночи от Наиби-Саляра весьма неопределенный ответ, в котором он ссылался, между прочим, на данное ему помощником правителя Герата приказание советоваться по всем делам с капитаном Иэтом, а дружественное письмо, с которым командующий войсками нашими счел долгом вновь обратиться вслед затем к Наиби-Саляру, осталось вовсе без ответа, почему, для поддержания своего требования, генерал Комаров поставлен был в необходимость на другой же день двинуть войска против афганских позиций. Будучи встречены артиллерийским и ружейным огнем, войска наши принуждены были принять бой, который окончился полным поражением и рассеянием афганских сил. Чрез несколько часов после боя, генерал Комаров перевел войска свои обратно на левый берег Кушка и там расположил их биваком.

Английские офицеры, как доносил генерал Комаров, руководившие действиями афганцев, но не принимавшие участия в бою, просили, после поражения последних, нашего покровительства, но посланный в распоряжение их конвой не мог догнать их.

На другой день явилась в наш лагерь депутация из всех почетных [70] пендждинских сарыков. Командующий войсками приказал им выбрать старшин и возложил временное управление оазисом на иолотанского сарыка Оваз-Бека, успевщего внушить русским властям к себе доверие и пользовавшегося значением среди своих родичей.

Первая и весьма краткая телеграмма генерала Комарова о деле 18-го марта (См. документ № 72) была получена в С.-Петербурге лишь 26-го того же месяца, и содержание ее было в тот же день сообщено министром иностранных дел английскому послу, причем статс-секретарем Гирсом высказана была надежда, что происшедшее в Пендждэ столкновение, вызванное исключительно дерзостью афганцев, не помешает дальнейшему ходу переговоров о разграничении. 28-го числа получен был министерством иностранных дел от сэра Эдуарда Торнтона меморандум, в котором, сообщив переданные капитаном Иэтом сведения о том же деле, посол присовокупил, что, по мнению его правительства, предъявленное командующим нашими войсками начальнику афганских войск требование об очищении левого берега Кушка находилось в противоречии с приказаниями, которыми был снабжен генерал Комаров, и просил о разъяснении этого обстоятельства (См. документ № 78). На следующий день сэр Эдуард Торнтон передал министерству сущность сообщения, накануне сделанного по тому же предмету г. Гладстоном в палате общин и из которого оказывалось, что главою Английского министерства были в точности переданы парламенту сведения о бое 18-го марта, почерпнутые из телеграммы генерала Комарова, а затем и данные, полученные от генерала Лемсдена (См. документ № 80).

На меморандум сэра Э. Торнтона от 28-го марта министерство иностранных дел отвечало, руководствуясь содержанием телеграммы командующего нашими войсками, причем оно высказало мнение, что самый факт сосредоточения в Пендждэ значительного отряда афганских войск, совершенно чуждых духу дисциплины и незнакомых с военными обычаями, должен был неизбежно повести к недоразумениям и осложнениям и что сосредоточение это было тем более излишним, что генерал Комаров вовсе не намеревался занимать Пендждэ, как он наглядно доказал это, переведя войска свои, тотчас же после боя, на левый берег Кушка (См. документ № 83).

Лондонский кабинет не счел возможным удовольствоваться объяснениями этими и настаивал на исследовании фактов, в которых усматривал нарушение состоявшегося между обоими правительствами соглашения относительно приостановления наступления, как с нашей стороны, так и со стороны афганцев. В переданной послу нашему в Лондоне, 3/15 апреля, заметке (См. документ № 90, приложение Б) лорд Гранвилль полагал, что соглашение это должно было получить обязательную силу для обоих [72] правительств со дня его заключения, а для находившихся на театре, действий начальников русских и афганских войск, со дня получения ими извещения об означенном соглашении, и что на этом основании должно быть приступлено к исследованию образа действии тех и других начальников (См. документ № 90, приложение В).

Получение в Лондоне телеграммы генерала Лемсдена от 1 апреля (См. документ № 98) в которой английский коммисар подвергал критической оценке доставленные генералом Комаровым о деле 18-го марта сведения и старался доказать, что дело это было следствием целого ряда вызывающих действий со стороны наших войск, тогда как афганцы употребляли будто бы всевозможные старания к предупреждению столкновения, придало в глазах английских министров еще более значения вопросу этому и побудило их безотлагательно внести в парламент предложение об открытии правительству чрезвычайного кредита в одиннадцать с половиною миллионов фунтов. Хотя во время объяснений высказанных предложением этим, и не было упомянуто о недоразумениях с Россиею, при всем том не подлежало ни малейшему сомнению, что значительная часть испрашиваемого кредита предназначалась на вооружения, в виду возможности неблагоприятного исхода переговоров между обоими правительствами.

При всем желании избежать новых затруднений, Императорский кабинет не мог изменить своего взгляда на дело и не видел достаточных оснований согласиться с мнением английского министерства о том, что будто бы действиями генерала Комарова было нарушено упомянутое выше соглашение.

Будучи вынужден, вследствие наступления афганцев, решиться на занятие русскими постами линии от Зульфагара до Даш-Кёпри, Императорский кабинет не скрывает, своих намерений от великобританского правительства и неоднократно, как через посла своего в Лондоне, так и чрез английского посла в С.-Петербурге, заявлял ему о том, что русские войска остановятся по занятии этой линии; с своей стороны и подполковник Алиханов, на сделанные ему генералом Лемсденом, в письме от 7/19 февраля, замечания по поводу его наступательного движения, отвечал английскому коммисару, что ему приказано занять Даш-Кёпри и что только по выполнении приказания этого он остановит отряд свой (См. документ № 62 приложения А и В). С другой стороны и поступившие от великобританского посла сообщения давали нам право заключить, что, по мнению самого английского правительства, с прекращением наступательного движения, как с нашей стороны, так и со стороны афганцев, левый берег Кушка должен был остаться за нами. Таким образом, уведомив министерство иностранных дел меморандумом от 20-го февраля (См. документ 51) о том, что от имени великобританского правительства уже сделано афганским властям предложение воздержаться от дальнейщего наступления и ограничиться соблюдением status quo, сэр Э. Торнтон, в последующем [74] меморандуме своем, от 21-го февраля (См. документ № 59), сообщил министерству, на основании полученных от генерала Лёмсдена сведений, что русский передовой пост находится в Даш-Кёпри, тогда как передовой афганский пост расположен в Пендждэ, т. е. направо от Кушка. Этими данными руководствовался Императорский кабинет, соглашаясь на сделанное ему великобританским послом предложение о приостановлении военных движений в спорной территории, а потому переданное военным министром 3-го марта генералу Комарову приказание держаться на линии от Зульфагара до Даш-Кёпри и воздерживаться лишь от занятия Пендждэ, если оно и не было буквальным воспроизведением выражений, в которых состоялось между обоими правительствами соглашение, то, во всяком случае, оно нисколько и не противоречило его смыслу. Мы не имели ни малейщего повода сомневаться в точности сообщенных нам 21-го февраля английским послом сведений относительно взаимного положения русских и афганских передовых постов, и, если сведения эти повели к недоразумению, то никак не на нас должна была пасть ответственность за такой исход. Во всем, что касалось получения сведений о положении дел в спорной территории, мы находились в условиях менее благоприятных, чем англичане, так как известия из этой территории нередко доходили в Лондон на четвертые сутки, тогда как наша телеграфная линия оканчивалась в то время в Асхабаде, и всадник, посланный оттуда в место расположения передового отряда нашего, мог, при самих благоприятных условиях, достигнуть назначения лишь на восьмые сутки.

Помимо всего этого, и самая оговорка, которой Императорский кабинет счел долгом подчинить соглашение свое с великобританским правительством, должна была устранить всякое сомнение относительно смысла, который мы придавали этому соглашению. Во время объяснений с сэром Э. Торнтоном, статс-секретарь Гирс не преминул поставить ему на вид, что, при известных случайностях, войска наши могут быть вынуждены занять Пендждэ , а заявление это ясно указывало на то, что за пределами Пендждинского оазиса мы намерены были сохранить полную свободу действий, соблюдая при всем том добровольно данное наше лондонскому кабинету обещание не переступать за линию постов наших от Зульфагара до Даш-Кёпри.

Вышеозначенные соображения заставляли нас заключить, что присутствие афганских передовых постов на левом берегу Кушка, которого мы не подозревали вступая с Англиею в соглашение, не отвечало условиям, при которых состоялось соглашение, и что, с своей стороны, генерал Комаров, убедившись в несовместности расположения афганских постов с преподанными ему военным министром указаниями, имел полное право потребовать удаления постов этих за Кушк и, следовательно, ни в каком случае не мог нести ответственности за последствия, которые повлекло за собою нежелание командующего афганскими войсками удовлетворить его требованию. В виду этого нам казалось, [76] что всякое исследование обстоятельств дела 18-го марта было бы совершенно безцельно и что, поэтому, самым естественным исходом из затруднений было бы возобновление между обоими правительствами переговоров по вопросу о разграничении (См. документы №№ 82, 89, 96 и 102).

Не смотря на эти доводы, лондонский кабинет не считал возможным отказаться от своего собственного взгляда на дело.

Исходя из той точки зрения, что данные генералу Комарову приказания не соответствовали буквальному смыслу соглашения, он полагал, что было полное основание допустить исследование фактов и что беспристрастная оценка, как имеющихся уже данных, так и тех, которые представлялось возможным собрать путем новых справок, должны были привести оба правительства к выяснению обстоятельств дела: “Если же”, присовокуплял лорд Гранвилль в письме своем к г. Стаалю, от 24-го (12-го) апреля: “русское правительство полагает, что естественная склонность обоих правительств — верить правдивости донесений своих собственных офицеров — служит непреодолимым препятствием к справедливому решению, то, в таком случае, английское правительство, будучи одушевлено живейшим желанием сохранить дружественные отношения между обеими странами, готово устранить означенное затруднение при помощи передачи на обсуждение главы какой-либо дружественной державы вопроса о том, последовало ли или нет со стороны русских или афганцев отступление от соглашения 16-го (4-го) марта, с предоставлением тому же главе и указания способа покончить дело это сообразно с честью Великобритании и России”.

В случае принятия Императорским правительством этого предложения, лорд Гранвилль выражал готовность немедленно войти с послом нашим в рассмотрение вопроса о границе, с тем, чтобы коммисарам предоставлено было определить на месте лишь подробности граничной черты (См. документ № 103, приложения А и В).

Сообщение английского статс-секретаря по иностранным делам, свидетельствовавшее об искренности желания лондонского кабинета придти к скорейшему разрешению главного вопроса, заставляло полагать, что чувство самолюбия не дозволяло означенному кабинету оставить инцидента 18-го марта без внимания, и потому, в видах поддержания добрых отношений с Англиею, Императорским кабинетом решено было удовлетворить высказанному лордом Гранвиллем желанию, на сколько дозволяло это достоинство России. Послу нашему в Лондоне поручено было вследствие этого заявить английскому правительству, что Государь Император, признавая себя единственным судьею в вопросе о том, на сколько действия генерала Комарова сообразны с данным ему приказанием, не может допустить даже подобия исследования над этими действиями; что, в виду этого, вопрос должен быть сведен к недоразумению, возникшему между обоими [78] правительствами по поводу истолкования заключенного ими соглашения; что, если бы оставались какие либо сомнения и недоразумения по этому предмету, Его Величество не откажется от передачи этого вопроса на обсуждение иностранного государя, внушающего доверие обоим правительствам, и что, в случае принятия этих условий лондонским кабинетом, переговоры о границе будут возобновлены в Лондоне (См. документы № 101 и 106).

На сделанное ему г. Стаалем в этом смысле сообщение, лорд Гранвилль отвечал выражением готовности принять предложенные нами условия (См. документы №№ 109 и 113).

Почти одновременно с этим состоялось, вследствие представления командующего войсками Кавказского военного округа, между Императорским и лондонским кабинетами соглашение, на основании которого Пенджинский оазис признан был впредь до разрешения пограничного вопроса, нейтральной территорий, от вступления в которую обязаны были одинаково воздерживаться как русские, так и афганские офицеры и солдаты. Южным пределом нейтральной полосы условлено было считать пункт на севере от Маручага, где, согласно проекту нашему 16-го января 1885 года, пограничная полоса должна была пересечь долину Мургаба (См. документы №№ 104, 105 и 114).

Еще прежде, нежели разъяснены были вызванные делом на Кушке недоразумения, посол наш в Лондоне, признавая перерыв переговоров по вопросу о разграничении крайне неблагоприятным, сделал лично от себя попытку с целью облегчить возобновление переговоров. Возникший по этому поводу между г. Стаалем и английскими министрами обмен мыслей привел к выяснению обстоятельства, которое должно было упростить разрешение пограничного вопроса. Из слов лорда Гранвилля и лорда Кимберли оказалось, что, заботясь об обеспечении за Афганистаном местностей, представляющих стратегическое значение, великобританское правительство считало самым существенным условием соглашения обеспечение за Эмиром афганским Зульфагара на Герируде, и что, в случае согласия нашего на такое условие, Эмир готов был отказаться от притязаний на оазис Пендждэ (См. документы №№ 84 и 90). С своей стороны, мы далеко не придавали Зульфагару того значения, которое он имел в глазах афганцев, и потому, в видах облегчения соглашения по пограничному вопросу, признано было возможными возобновить переговоры на этом основании (См. документ № 85).

Прежде всего лорд Гранвилль предложил послу нашему, чтобы, вслед за установлением в Лондоне соглашения относительно главных пунктов пограничной черты между Герирудом и Аму-Дарьей, соглашение это облечено было в форму конвенции (См. документ № 110) [80] при последующем свидании английский министр передал г. Стаалю и самый проект определения пограничной черты (См. документы №№ 112 и 118).

Согласиться на первое из означенных предложений для нас не представлялось возможности, так как сведения наши о стране, в пределах которой требовалось провести пограничную черту, были весьма недостаточны, почему подробности черты могли быть определены лишь впоследствии, по прибытии коммисаров на место. Заключение конвенции представлялось преждевременным и потому, что, помимо установления границы между Герирудом и Аму-Дарьей, обоим правительствам предстояло еще разрешить и спорные вопросы, возникшие вследствие захвата Эмиром афганским Шугнана и Рошана, для чего могло потребоваться отправление на место новой пограничной коммиссии.

Сообщив соображения эти послу в Лондоне (См. документ № 111), Императорский кабинет не нашел также возможным принять во всех его подробностях Английский проект пограничной черты между Герирудом и Аму-Дарьей вследствие следующих соображений: 1) для нас оставалось неясным, что именно разумели англичане под именем “Зульфагарского ущелья” или “прохода”, каковая местность не была обозначена на наших картах, но которая, по мнению лондонского кабинета, должна была остаться за Афганистаном, и 2) на основании английского проекта, граница должна была пересечь р. Мургаб, около плотины Бенди-Надири, находящейся в 12 верстах ниже Меручага, оставляя первую из этих двух местностей за Россиею. Нам предстояло озаботиться о том, чтобы граница не разрезывала по возможности земель, принадлежащих туркменам-сарыкам, и потому мы предпочитали держаться определения, предложенного нами лондонскому кабинету 16-го января 1885 г. (См. документ № 46), согласно коему пограничная черта должна была пересечь Мургаб несколько севернее Меручага.

Помимо всего этого, оказывалось, что изложенный в новом Английском проекте способ определения границы между Мургабом и Аму-Дарьей не вполне согласовался с тем, который ранее сего предложен был лордом Гранвиллем г. Стаалю в ноте от 1-го (13-го) марта 1885 г. (См. документ № 58, приложение А). Допуская пользу предварительного соглашения между обоими кабинетами относительно зоны разграничения, лорд Гранвилль полагал в означенной ноте, что северною границею зоны следовало бы признать “окраины обработанных земель округов Меймене и Андхоя” (the skirts of cultivation of Maimene and Andkhoi); между тем в новом английском проекте разграничения значилось, что северною границею зоны должна служить черта, проведенная в 30 верстах от той, которая предложена была нами 16-го января 1885 г. К этому присовокуплено было, что за афганцами должны остаться обработанные земли и что, согласно справедливости, должны быть определены и пределы пастбищ, принадлежащих племенам, находящимся под [82] властью как России, так и Афганистана. В виду такого изменения английских предложений и расширения пределов зоны на север, мы сочли себя в праве предложить лондонскому кабинету одновременное расширение зоны и в южном направлении со включением в оную и Меручага; к этому побуждало нас то соображение, что, согласно новейшим исследованиям, земли туркмен-сарыков простирались на юг далее черты, предложенной нами 16-го января 1885 года.

Таким образом оказывалось, что существовавшее между обоими кабинетами разногласие касалось трех главных пунктов:

1) Зульфагарского ущелья;

2) пункта, где граница должна была пересечь Мургаб,

и 3) направления границы между Мургабом и Аму-Дарьей.

Что касается разногласия по двум последним пунктам, то таковое было в скором времени разрешено на основании предложений, сделанных лордом Гранвиллем г. Стаалю в меморандуме от 22-го (10-го) (См. документ № 123, приложение В) мая. В меморандуме этом разъяснялось, что британское правительство домогается не расширения принадлежащих населениям Маймене и Андхоя земель, а лишь того, чтобы населения эти не были лишаемы обработанных земель или тех пастбищ, коими они пользовались до того времени, когда благодаря занятию русскими Мерва, в этих краях водворилось спокойствие. К этому было присовокуплено, что Англия не может согласиться на уступку России Меручага, так как сохранение местности этой за Афганистаном признано было британским правительством существенным условием соглашения, и условие это согласовалось с ранее сделанными Императорским кабинетом предложениями. На основании этого лорд Гранвилль предлагал: а) чтобы граница пересекла Мургаб в пункте на севере от Меручага, определенном таким образом, чтобы за Россиею оставались обрабатываемые сарыками земли и их пастбища, б) чтобы под условием применения того же принципа к населениям по обе стороны границы, т. е. сохранения за ними земель, коими они ранее сего пользовались, граница на восток от Мургаба направилась по черте, проведенной по северной стороне долины Кайсора и по западной долины Сангалака (Аби-Андхой), и, оставляя Андхой на востоке, примкнула к Ходжа-Салеху, на Аму-Дарье, и чтобы разграничение пастбищ, принадлежащих населениям обеих сторон, было предоставлено коммисарам, а в случае, если бы между ними не состоялось соглашения, было произведено обоими правительствами на основании карт, изготовленных и подписанных коммисарами.

Так как предложениями этими устанавливались однообразные основания для определения прав обоюдных населений на земли, подлежавшие разграничению, и притом направление границы в долине Мургаба и на восток от реки этой вполне согласовалось с нашими собственными предположениями, то к принятию английских предложений с нашей стороны не представлялось препятствий, о чем и было сообщено лондонскому кабинету чрез посла нашего (См. документ № 134). [84]

Более затруднений встретили переговоры по предмету Зульфагарского ущелья, чему главным образом способствовало то, что относительно местности этой возникли с самого начала недоразумения между обоими кабинетами.

Согласившись на уступку афганцам “Зульфагара”, мы, на основании карт наших, полагали, что название это должно относиться только к части долины реки Герируда, где в январе 1885 г. был поставлен нами пост. Между тем лондонский кабинет, имевший в распоряжении своем подробные съемки английских офицеров, понимал под тем же названием ущелье, перерезывающее две, тянущияся почти параллельно правому берегу Герируда, гряды возвышенностей. Чрез ущелье это открывается доступ из южной Туркмении к долине Герируда, и это самое обстоятельство и побуждало афганцев приписывать Зульфагару стратегическое значение и добиваться обладания ущельем.

В видах облегчения соглашения Императорский кабинет не встретил препятствий к признанию за афганцами прав на западную часть ущелья, перерезывающую высоты Гёк-Гядук (См. документ № 124), но, за неимением карты этой местности, он не считал возможным идти далее этого, из опасения нарушить сообщения между пунктами, лежащими в пределах нашей территории. С своей стороны лондонский кабинет предложил, чтобы коммисарам по разграничению вменено было в обязанность соблюдать насколько возможно неприкосновенность сообщений, не стесняя афганцев в командовании Зульфагарским проходом (См. документ № 125), но, при такой постановке вопроса, наши интересы подчинялись удобствам афганцев, почему послу нашему поручено было отвечать лорду Гранвиллю, что мы можем согласиться лишь на то, чтобы коммисарам по разграничению поручено было приискать средства к согласованно наших интересов с английскими предложениями (См. документ № 128).

Сделанное нами в означенном смысле заявление совпало с министерским кризисом в Англии, почему лорд Гранвилль, подтвердив в письме своем послу нашему от 11 июня (30 мая) сущность домогательства лондонского кабинета, присовокупил, что о предложении нашем он не преминет поставить в известность своего преемника, как только состоится его назначение (См. документ № 130, приложение В).

Вслед за образованием нового кабинета, маркиз Сольсбери предупредил посла нашего, что, основываясь на нашем обещании, заключавшемся будто бы в телеграмме министра иностранных дел к г. Стаалю от 4 апреля, предшествовавший английский кабинет уже обнадежил Эмира афганского уступкою ему всего Зульфагарского ущелья и что, не имея возможности отказаться от своих слов, правительство Королевы вынуждено настаивать на своем прежнем домогательстве. Вместе с тем первый министр Ее Британского Величества предложил г-ну Стаалю приступить к обмену мыслей по трем следующим вопросам: об ирригации, о будущих сношениях наших с Афганистаном, каковые, по [86] мнению лондонского кабинета, должны производиться при посредстве английских агентов, и, наконец, о заключении конвенции об экстрадиции (См. документ № 131). Признавая вполне целесообразным предоставить коммисарам по разграничению разрешение вопроса об ирригации, Императорский кабинет не нашел удобным касаться двух других вопросов, как не вошедших в первоначальную программу, на основании которой оба кабинета приступили к переговорам о разграничении (См. документ № 133). Что же касается Зульфагарского ущелья, то мы вынуждены были повторить прежний ответ наш, а именно, что, за отсутствием съемок, мы лишены возможности согласиться на расширение пределов местности, оставляемой за афганцами.

Несмотря на переданные ему послом нашим в этом смысле объяснения, маркиз Сольсбери не замедлил обратиться к г. Стаалю с оффициальною нотою (См. документ № 141, приложение), в коей напоминал ему, как об обязательстве принятом на себя английским правительством пред Эмиром афганским обеспечить за ним весь Зульфагарский проход, так и о смысле, который правительство это придавало нашей телеграмме от 4 апреля 1885 г. Заключавшееся в телеграмме этой обещание, как говорил маркиз Сольсбери, не было обставлено никакими ограничениями, и потому английское правительство не может допустить, чтобы позже заявленные соображения, а именно необходимость обеспечить неприкосновенность сообщений наших, могли стеснять право афганцев на Зульфагарское ущелье.

Нам не трудно было доказать, что, на основании существующих карт, название Зульфагар применялось не к ущелью, о котором шла речь, а к пункту на левом берегу Герируда, что в телеграмме нашей от 4-го апреля упоминалось только о Зульфагаре и что мы не замедлили обратиться к лондонскому кабинету за разъяснениями, как только он заявил нам о претензиях афганцев на означенное ущелье. Одновременно с этими замечаниями министерство иностранных дел предложило послу нашему повторить маркизу Сольсбери, что ни на какое отклонение границы к востоку мы не можем согласиться, пока, на основании точных съемок, не выяснится, что такое отклонение может быть допущено без нарушения наших сообщений (См. документ № 143).

Доставленная вскоре после того командующим войсками Кавказского военного округа и сделанная офицерами нашими съемка дала Императорскому министерству возможность убедиться, что Зульфагарское ущелье могло без неудобств быть уступлено Афганистану под условием, чтобы за нами оставались восточные выходы этого ущелья, обладание коими обеспечивало за нами возможность преградить доступ путем этим в нашу территорию разбойничьим шайкам из Афганистана. Это условие послужило основанием инструкции, коею был снабжен посол наш (См. документы №№ 146 и 147), и, по изъявлении на оное согласия лондонским [88] кабинетом, устранено было последнее затруднение, препятствовавшее соглашению между обоими правительствами относительно пограничной черты от Герируда до Аму-Дарьи.

Дальнейшие переговоры имели предметом установление порядка работ по разграничению. Решено было, что работы начаты будут от Зульфагара, но что одновременно их открытию занята будет нами часть оазиса Пендждэ до Бенди-Надири (См. документ № 154).

Английский кабинет не счел возможным согласиться на предложенное нами еще в телеграмме от 4-го апреля (См. документ № 85) условие, чтобы, по проведении границы, каждая из сторон приняла на себя обязательство охранять порядок в своей территории (См. документы №№ 151 и 154). С другой стороны, и Императорский кабинет, вследствии выше изложенных причин, не признал возможным отказаться от ранее высказанного им мнения о том, что конвенция относительно афганской границы может быть заключена между двумя державами лишь после окончательного устранения всех пограничных недоразумений и споров (См. документы №№ 152 и 153).

29-го августа (10-го сентября) был подписан г. Стаалем и маркизом Сольсбери протокол, в котором изложен был окончательный результат переговоров (См. документ № 155, приложение).