6-го марта, по сборе войск Мургабского отряда в Имам-Баба, я принял на себя непосредственное командование этим отрядом. 7-го и 8-го марта передвинул весь отряд в Аймак-Джар, куда перевезены все продовольственные запасы и устроено там хлебопечение; в Имам-Баба оставлена команда в 25 человек. 9-го марта из Аймак-Джара посланы два офицера генерального штаба на рекогносцировку расположения афганских войск. Офицеры эти, в сопровождении четырех казаков, поехали на наш милиционерский пост в Кызыл-ли-Тепе, верстах в двух от афганского лагеря и, обозрев расположение афганцев, доложили обо всем замеченном. Доклад этих офицеров подтверждал прежде полученные сведения от начальника поста и разведчиков; офицеры генерального штаба, утверждая, что войск в афганском лагере должно быть более 2,500 — 3,000 человек, доложили, что позиция очень сильна, но левый фланг ее несколько слаб; на левом берегу Кушка, у Таш-Кёпри, 10-го марта видели только сторожевые посты из несколько всадников и с полсотни пеших на бугре, рывших траншеи. 12-го марта отряд ночевал в Уруш-Душане, откуда выступил на другой день и расположился биваком, верст двух не доходя до нашего поста, на Кызыл-ли-Тепе, т. е. верстах в четырех или пяти от афганцев. Место это выбрано мною в видах того, чтобы не возбуждать в афганцах ложной тревоги и в надежде привести в исполнение данные мне указании о занятии Таш-Кёпри мирным соглашением, оставив афганские войска сидеть спокойно в их лагере на правом берегу р. Кушка. Оказалось, что афганцы, немедленно после появления русских войск на равнине севернее Таш-Кёпри, поспешили выслать на левый берег Кушка сильный отряд кавалерии, к которой потом присоединили небольшую часть пехоты и два орудия. Тогда же я должен был принять необходимые меры для охранения своего бивака и ежедневно, до 18-го марта, наряжал на передовые [289] посты полуроту пехоты и взвод казаков; впрочем, во все это время ни один наш пост не располагался впереди пункта, занятого нашими милиционерами еще с 5-го февраля, т. е. впереди Кызыл-ли-Тепе.

14-го марта, утром, было получено письмо от капитана Иэта, назначенного для наблюдения в (пункте) Пенде, начальником английской пограничной Комиссии генералом Лемсденом. В письме этом, адресованном на имя начальника русских войск, капитан Иэт сообщает, что Наиб-Салар, т. е. начальник афганских войск, передавал ему, что какой-то русский начальник желает с ним видеться и что свидание необходимо для выяснении взаимного положения. На это письмо, по моему приказанию; отвечал подполковник генерального штаба Закржевский, что никто из русских начальников ни о каком свидании не просил, но, если угодно, то в 5 часов пополудни он выедет на встречу. Свидание в назначенное время состоялось. Со стороны англичан были: капитан Иэт, капитан Лассё, доктор Оуэн и двое индейцев.

Подполковник Закржевский, после взаимных представлений и приветствий, предложил англичанам закуску и затем повторил, что никто из русских военачальников не просил ни о каком свидании; что, вероятно, они ошиблись по какому нибудь недоразумению. На это англичане поспешили ответить, что если и произошла ошибка, то они ей очень рады, потому что, благодаря этой ошибке, они приобрели приятное знакомство. Затем англичане, упомянув, что между Российским и Британским правительствами состоялось соглашение и что, в виду этого соглашения, они решаются откровенно высказать, что находятся в очень затруднительном положении; что им поставлена трудная задача поддерживать status quo в сарыкском населении Пенде, и что задача эта с минуты на минуту становится труднее, особенно в виду возможности столкновений русских с афганцами; особенно настойчиво добивались сведения по поводу последнего обстоятельства, т. е. о намерениях русских. На это подполковник Закржевский отвечал, что он не имеет никаких полномочий от своего начальства и о намерениях его ничего не знает, но с готовностью, если им угодно, выскажет по интересующим их вопросам свое личное мнение, и прибавил, что самая очевидность событий и обстановки данной минуты может служить для них самым лучшим доказательством того, что русские не имеют ни малейщего намерения атаковать афганцев, ибо если бы таковое намерение существовало, то ничто не мешало русским уничтожить афганцев в первую же четверть часа по прибытии своем на место, на котором они устроили свой бивак; но что нельзя обойти молчанием, что афганцы без всякого повода начали выдвигать вперед и на фланги свои посты и рыть укрепления. Англичане ответили, что в исходе могущего произойти столкновения они нисколько не сомневаются, только повторяют, что их положение очень затруднительно и они были бы весьма обязаны, если бы их предупредили о могущих возникнуть осложнениях. Ответом на это было уверение в полной готовности быть к услугам и не оставлять сообщением, насколько это позволит положение русского офицера. На другой день, т. е. 15-го марта, капитан Иэт прислал другое письмо на имя подполковника Закржевского, с приложением копии телеграммы лорда Гранвилля генералу Лемсдену о соглашении между российским и британским кабинетами. На это письмо я приказал подполковнику Закржевскому отвечать, что я безусловно и [291] не думаю ни о каких наступательных действиях против афганцев, но что именно, во избежание столкновения, необходимо отодвинуть назад слишком выдвинувшиеся в последние дни афганские посты. На это письмо капитан Иэт, от 16-го марта, отвечал просьбою о новом свидании, для того, чтобы переговорить об улажении вопроса о передовых постах. Я приказал вышеназванному офицеру генерального штаба отвечать, что он в условленное время на свидание явится. Действительно, предстояла настоятельная необходимость разрешить немедленно вопрос о передовых постах.

Афганцы, с самого дня прибытия Мургабского отряда к Кызыл-ли-Тепе, начали выдвигать свои посты вперед и на фланги русского бивака, на левый берег р. Кушка, начали на целые дни выдвигать массы кавалерии и усиленно занялись постройкой укреплений, особенно на левом берегу Кушка. Это вынудило меня, с своей стороны, выслать на рекогносцировки: 14-го марта, на правый берег р. Мургаба, капитана генерального штаба Прасалова с пятью джигитами, а 15-го марта того же офицера, дав ему в прикрытие роту стрелков. На рекогносцировку к левому берегу Кушка, по направлению на Кала-и-Мор, также 15-го марта, я выслал сотню туркмен Мервской милиции.

В ответ на высылку мною роты на правый берег Мургаба, афганцы выслали в подкрепление находившемуся там их посту, в составе до 50 челов., еще две роты и, подойдя к нашей роте шегов на 800, потребовали немедленного удаления, схватили урядника милиции, бывщего при роте в качестве переводчика, продержали его более часа, наносили ему оскорбления и, наконец, отпустили с требованием передать, что они готовы встретить русских с оружием в руках.

По донесению о ходе дел на правом берегу Мургаба 14-го марта, я приказал написать офицеру, производившему рекогносцировку, две записки, в обеих — с категорическим приказанием вернуться на бивак; в первой записке еще было добавлено, что никаких постоянных постов на правом берегу Мургаба я ставить не желаю; но записка эта была перехвачена афганцами и до сих пор не возвращена, а джигит, везший записку, на всю ночь был задержан в афганском лагере. Рота, высланная на правый берег Мургаба 15-го марта, вернулась на бивак в тот же день перед вечером, согласно отданного мною вообще по всему отряду приказания: всячески избегать столкновений с афганцами и даже в случае открытия ими огня не отвечать без моего разрешения. Вдогонку сотне Мервской милиции, выехавшей под начальством полковника Алиханова, на рекогносцировку левого фланга расположения афганцев, выехал с несколькими сотнями кавалерии Джарнейль-Гос-Эддин-хан; тут встреча прошла благополучно. Подполковник Алиханов вступил с Джарнейлем в дружественный разговор и доехал рядом с ним почти до Таш-Кепри, где, однако, Джарнейль просил подполковника Алиханова удалиться, иначе высказывал необходимость прибегнуть к оружию.

Затруднительнее всего было положение мелких постов: афганцы, пользуясь многочисленностью своей кавалерии, не скупились нарядом на передовые посты и протягивали свою цепь все дальше и дальше; так что к 16-му марта охватывали с обоих флангов не только линию наших передовых постов, но и самый бивак.

Дерзость и нахальство афганцев все возрастали: как только могли через [293] кого-нибудь передать, не упускали случая высказывать: “убирайтесь отсюда; здесь не мервцы; здесь вам не туркмены; здесь все афганцы; бивали мы не раз англичан и вас побьем, если не уйдете”. 16-го марта один афганский разъезд, убедясь в полной безнаказанности, подъехал к самой переправе через Мургаб, которую я распорядился устроить через эту реку в виде ничтожного парома на баклагах, т. е. подъехали на несколько десятков шегов к биваку и на вопрос, что им надо и на предложение удалиться, отвечал, что они только хотят посмотреть: на чем мы переправляемся, отъехал на несколько сот шегов лишь после неоднократных напоминаний, и совсем уехал через несколько часов.

Видя, что дерзость афганцев, оставаясь ненаказанной, все возрастает и, что если так будет продолжаться, то через несколько дней придется самому быть атакованным; предположение, которому впоследствии явились подтверждающая обстоятельства; замечая возбужденное состояние всего отряда и наконец брожение и даже как бы умаление русского обаяния между окружавшими меня туркменскими ханами, почетными людьми и милиционерами, — я нашел, что такое положение продолжаться не может, а потому почел необходимым предпринять крайнюю меру. 17-го марта, утром, я послал с разъездом, под командою сотника Кобцева, письмо к Наиб-Салару-Теймур-Шаху, начальнику афганских войск, с категорическим требованием в течении одного дня убрать все свои посты с левого берега Кушка и с правого берега Мургаба ниже впадения в него Кушка. Хотя со стороны афганцев, в ответ на это письмо, было заметно только новое усиление войск на левом берегу Кушка и лихорадочная работа по возведению укреплений, я все еще не терял надежды на мирное соглашение и потому приказал подполковнику Закржевскому выехать в условленное время на просимое англичанами свидание, но, вместе с тем, подтвердил этому штаб-офицеру, что требование мое убрать все афганские посты до единого с левого берега Кушка остается неизменным.

Подполковник Закржевский, по моему приказанию, изъявляя согласие явиться на свидание, вместе с тем в письме своем добавил, что, по его мнению, лучше всего было бы пригласить на предполагаемое свидание кого либо из афганских военачальников. Явившись в назначенное время на свидание, подполковник Закржевский спросил капитана Иэта, передавал ли ему Наиб-Салар содержание моего письма и; получив утвердительный ответ, спросил, передавали ли они его просьбу пригласить на свидание кого либо из афганских начальствующих лиц. На это капитан Иэт отвечал, что он с полной готовностью исполнил это желание, передавал о нем Наиб-Салару, но тот ответил, что в настоящий день он считает необходимым, чтобы все афганские начальники не отлучались от своих людей. Затем, на упоминание подполковника Закржевского о назойливом выдвижении афганских постов, вследствие которого положение русских войск сделалось невыносимым, капитан Иэт отвечал, что расположение некоторых афганских постов изменить можно, но совершенное удаление их за Кушк будет равносильно оставлению позиции, которые афганцы, на основании соглашений между заинтересованными кабинетами, вправе занимать беспрепятственно; при этом просил самого подполковника Закржевского ответить: где именно находились афганские посты в день соглашении, т. е. 5-го (17-го) марта. На это наш офицер отвечал, что он признает, что действительно афганские посты в указанный день находились [295] на левом берегу Кушка, но эти посты были составлены всего из нескольких человек, что русские разъезды тоже доходили до Кушка и моста Таш-Кепри, а теперь раз русские войска подошли к реке Кушку, — левого берега этой реки не покинут и занимать оный вправе на основании того же соглашения, о котором говорится в телеграмме лорда Гранвиля, копия с которой ему прислана; наступательные же действия афганских постов идут совершенно в разрез с условиями, постановленными в той же телеграмме.

На это англичане просили указать, до какого именно пункта русские претендуют на левый берег Кушка. Подполковник Закржевский отвечал, что он не имеет никаких полномочий для ответа на такой вопрос; генерал же Комаров требует очищения афганскими постами местности на левом берегу р. Кушка собственно против русских постов, только у Таш-Кепри, именно с целью избежать столкновения, поставив между аванпостами обеих сторон естественную преграду; но даже и этим требованием не желает предрешать могущих состояться впоследствии решений смешанной пограничной Коммисии.

Выслушав доклад подполковника Закржевского о результатах переговоров и увидя, что ни переговоры, ни категорические требования не привели ни к чему, я решил, что необходимо привести в исполнение поставленное мною афганцам требование, немедленно.

Для этого, к 8 часам вечера, в тот же день, т. е. 17-го марта я собрал начальников частей Мургабского отряда, изложил им сущность нашего положения и отдал необходимые приказания, изложенные в приказе по отряду.

Только после 10 часов вечера был получен ответ на мое требование от Наиб-Салара. В этом письме он уведомляет, что, получив приказание от гератского Наиб-уль-Гукуме советоваться о всех пограничных делах с капитаном Иэтом, он не преминул это сделать, и затем он прежде всего должен исполнять приказания своего Эмира. Желая еще раз сделать попытку к мирному окончанию дела, я дружеским, полуофициальным письмом ответил Наиб-Салару, что от своего первоначального требования отступить не могу, а ответственность за последствия столкновения, происшедщего от дурных советов, падет на него, так как я всеми возможными мерами старался о сохранении дружественных отношений.

На другой день, 18-го марта, в 4 часа утра, войска, согласно отданной накануне диспозиции, выступили с бивака, оставив в лагере только караульных и часть нестроевых, всего до 50 человек.

Правая колонна, в составе 3-го Туркестанского линейного баталиона и полубатареи 6-й горной батареи 21-й артиллерийской Ее Императорского Высочества Великой Княгини Ольги Федоровны бригады (4 роты 4 орудия), под общим начальством командира названного баталиона полковника Казанцева, пошла, согласно диспозиции, песчаными буграми, для того, чтобы сразу выйти во фланг и тыл передовому участку неприятельской позиции; кавалерия, в составе 1-й, 2-й и 3-й сотен 1-го Кавказского конного полка Кубанского Казачьего войска и сотни временной Мервской туркменской милиции с присоединением к оной туркменских ханов, почетных старшин с их свитою и семи всадников Ахал-Текинской милиции, составлявших мой личный конвой (4 сотни), под общим начальством [297] начальника Мервского округа подполковника Алиханова, пошла несколько левее, чем бы следовало по диспозиции, от этого очутилась к началу боя в центре позиции; что мною не было изменено и впоследствии, во время самого боя, так как по ходу оного и по местности оказалось вполне целесообразным.

Левая колонна, в составе 2-й и 3-й рот 3-го Закаспийского стрелкового баталиона и двух рот тех же нумеров 6-го Закаспийского стрелкового баталиона под общим начальством командира 3-го Закаспийского стрелкового баталиона, полковника Никшича, выступила, тоже в 4 часа утра, и приостановилась, согласно диспозиции, за бугром Кызыл-ли-Тепе.

Афганцы были расположены следующим образом: так названный Таш-Кепринский бугор, на левом берегу Кушка, составлял передовой пункт их общей позиции. На этом бугре уже ожидала нас в полной готовности афганская кавалерия, в составе около 1,200 коней; на фланге их выстроилось около роты пехоты; в окопах находилось 4 орудия; правее и несколько отступя назад, на левом же берегу Кушка было выстроено несколько рот регулярной пехоты и 3 орудия, все прикрытые окопами с бойницами для стрелков и амбразурами для пушек.

Остальные афганские войска были выстроены впереди своего лагеря на правом берегу Кушка. На правом берегу Мургаба, во все время боя, оставалось около 200 афганцев. Всего афганцев против нас было выстроено, как выяснилось впоследствии, около 4,000 человек при 8 орудиях, и кроме того, как передавали впоследствии пленные, Джемшидский Елантуш-хан с частью кавалерии охранял афганский лагерь с тыла от ожидаемого нападения сарыков.

Как сказано выше, наша кавалерия пошла более прямой дорогой, чем было определено по диспозиции, поэтому опередила туркестанцев и, в начале 6-го часа утра, поднялась на Таш-Кепринский бугор, подошла шегов на 500 к фронту афганской кавалерии, выстроила против нее фронт и остановилась, выжидая подхода туркестанцев, которые еще были в расстоянии около версты. Горной полубатарее я приказал покамест пристроиться к кавалерии; сводному Закаспийскому баталиону, стоявшему у Кызыл-ли-Тепе, послано было приказание пододвинуться вперед для поддержания кавалерии, но командующей сим баталионом предупредил приказание и в строю поротно подошел вперед. Покуда дело обходилось без выстрела, аванпосты обеих сторон к рассвету уже были сняты и отошли к своим частям; с нашей стороны для наблюдения за флангами были высланы: в пески на правый фланг разъезд из джигитов, за левым же флангом наблюдал пост из трех казаков на Ярым-Тепе. В исходе 6-го часа подошли туркестанцы, к ним я направил горную полубатарею. К передовой кавалерийской массе афганцев подъехал сам Наиб-Салар и приветствовал своих людей словами: “подвизайтесь во славу Божию”. На это афганцы отвечали троекратным криком, призывая Аллаха и крича, что будут сражаться во имя Господне.

Подполковник Алиханов, ожидая, что за этими возгласами последует немедленно атака, спешил все три сотни казаков и до 20 чел, джигитов, имевших ружья; в сомкнутом конном строю остались только остальные джигиты. Огня все еще не открывали; афганцы видимо не решались, нашим же я строго [299] запретил открывать огонь первым. Только несколько минут спустя после объезда Наиб-Салара, раздались со стороны афганцев выстрелы по нашей кавалерии; когда подполковнику Алиханову доложили, что у нашего казака ранена лошадь, он приказал всем трем спешенным сотням дать залп и за тем открыл огонь определенным числом патронов по времени. Афганцы отвечали огнем со всех своих линий, артиллерийским и ружейным. Пехота афганцев попряталась в траншеи; кавалерия же поколебалась, несколько отхлынула, но, видимо, начала готовиться опять к атаке, а часть их, силою коней в 300, спустилась с бугра и заскакала в тыл нашей кавалерии; против сих последних подполковник Алиханов направил в атаку мервскую сотню милиционеров и открыл огонь с коня коноводами, а полковник Никшич, оставив на время без внимании огонь, направленный на его колонну с фронта, сделал двумя ротами три залпа по кавалерии; в это время, по моему приказанию, и две роты туркестанцев открыли уже огонь по этой кавалерии. Такого огня афганцы не выдержали и бросились в полном расстройстве к р. Кушку; бросались с круч вниз и, толпясь густыми массами у брода, начали переправляться на правый берег; тут афганцы понесли весьма большие потери от неустанного провожания их огнем с близкого расстояния со стороны туркестанцев. Наши джигиты, пущенные подполковником Алихановым в атаку против афганцев; заскакавших в тыл нашей кавалерии, первую минуту замялись; только несколько храбрецов с командующим сотней прапорщиком Баба-Ханом по первой же команде врубились в ряды афганцев. Видя это, подполковник Алиханов подскакал к джигитам и крикнул: “умрите тут все, или истребите их”. Этого напоминания было достаточно и сотня дружно бросилась в сабли. Туркестанцы в это время для лучшей поддержки коноводов удлинили свой левый фланг; тогда и последние остатки афганцев бросились бежать с Таш-Кепринского бугра за Кушк, покрыв весь этот бугор трупами и оставя в наших руках 4 орудия и знамя (Знамя взято с бою урядником временной милиции сарыком Аман-Клычем.).

Полковник Никшич в это время приказал идти в атаку на траншеи левого участка передовой афганской позиции. Афганцы не выдержали удара в штыки и бросились бежать на ту сторону Кушка, оставив на этом участке позиции в наших руках три орудия и знамя (Знамя взято унтер-офицером 6-го Закаспийского стрелкового баталиона сапером Кобылкиным) и покрыв свои траншеи во всю длину трупами. Афганцы сделали еще последнюю, хотя и слабую попытку померяться силами с нашими войсками. Поддерживая артиллерийский огонь с Ак-Тепе, на который отвечала наша горная полубатарея, они начали выстраиваться отчасти впереди и большею частью правее (западнее) своего главного лагеря на правом берегу Кушка, силились поддерживать и ружейный огонь, но губительный огонь по ним туркестанцев и затем быстрое наступление всех наших войск и переход на тот берег Кушка, отняли у афганцев всякую мысль о возможности дальнейщего продолжения боя. Все бросилось бежать в полнейшем расстройстве. Преследовать бегунов я не приказал, желая тем доказать, что единственной моей целью было исполнение моего требования об очистке левого берега Кушка.

В тех же видах, я распорядился не только остановить всякое движение войск к Пенде, но даже не остался ночевать в афганском лагере, а через несколько часов после боя перевел войска обратно на левый берег Кушка и там [301] расположил биваком. На Ак-Тепе оставил только караул в несколько человек, дабы обезопасить бивак от возможной неожиданности. Мера эта была тем более необходимою, что, по занятии афганского лагеря, несколько афганских пехотинцев попрятались в ямах, палатках, под арками моста и стреляли по нашим солдатам, упорно отказываясь сдаться.

Не смотря на то, что преследования бегущих вовсе не было, поражение афганцев было полное. Вся их позиция, и авангардная и главная на несколько квадратных верст, все их окопы, траншеи и батареи покрылись трупами; множество трупов унесено быстрым течением Кушка. По моему соображению, афганцы потеряли убитыми более 500 человек, как передавали потом разведчики; сам Джарнейль считает свою потерю убитыми более 1000 чел., а из числа бежавших более половины раненых. Из начальствующих лиц афганцев убиты: один корнейль, два капитана, начальник Гезаринской кавалерии Шир-Хан; сам Наиб-Салар ранен, как передают, двумя пулями.

В наших руках остались: весь афганский лагерь, вся их артиллерия, в числе 8-ми орудий с зарядными ящиками и артиллерийскими припасами, огромный бунчук Джарнейля, два знамени пехотных баталионов, множество значков, барабанов, труб, все их продовольственные запасы: мука, ячмень; боевые запасы: большое количество пороха и свинца, и верблюжий транспорт.

В лагере валялось множество платья, белья и мелких вещей домашнего обихода. Пленных мы взяли не много, так как не преследовали, а взяли только тех, которые сами отдались; всего не раненых 7 и раненых 17 челов. Один не раненый был закован по ногам и за шею. От пленных получены сведения об их начальствовавших лицах, о времени начатия постройки укреплений, сбивчивые показании о роли, которую играли англичане, и положительные уверения о том, что от сарыков была потребована настоятельная помощь не менее как в 1000 стрелков, и самый день боя, 18-го марта, был назначен последним сроком для категорического ответа.

Такую полную победу я могу приписать доблестному поведению всех чинов отряда. Начальники колонн выказали в превосходной степени дух почина, предупреждая приказания, когда нужно было одной части поддержать другую для достижении общей поставленной цели; все гг. офицеры служили прекрасным примером беззаветной храбрости и исполнительности для нижних чинов. Нижние чины исполняли каждую команду без замедления так дружно и стройно, как не всегда и на ученьи. Во все время боя ни один человек не ступил ни шагу назад. Джигиты употребляли все усилия стать достойными Государевыми слугами и своею кровью заслужили право на братское товарищество с регулярными войсками.

Отбитые орудия я распорядился отправить, впредь до приказания Вашего Сиятельства, в Асхабад; знамена отправляю к Вашему Сиятельству теперь же с подполковником Закржевским; продовольственные запасы, по приведении точного количества оных в известность, приказал обратить в собственность казны; часть верблюжьего транспорта, до 70 голов, также обратить в собственность казны, а несколько верблюдов отдать Мервским ханам и милиционерам, бывшим в бою, для подвоза фуража и дров. Порох и свинец приказал затопить. Лагерь передан в войска для употребления. [303]

Мы потеряли всего в сражении убитыми — одного обер-офицера, прапорщика милиции Сеид-Назара-Юз-Баши, семь человек нижних чинов сводного Закаспийского стрелкового баталиона и одного джигита Мервской милиции; ранены: два обер-офицера: командир 1-й сотни 1-го Кавказского казачьего полка сотник Кобцев и подпоручик 6-го Закаспийского стрелкового баталиона Хабалов; нижних чинов: сводного Закаспийского баталиона — 11-ть, 3-го Туркестанского — двое, казак — один и туркмен-милиционеров — 4; контужены: один штаб-офицер и два обер-офицера: командир 3-го Закаспийского стрелкового баталиона полковник Никшич, того же баталиона подпоручик Космин и 6-го Закаспийского стрелкового баталиона штабс-капитан Курочкин; нижних чинов сводного баталиона — 15, Туркестанского — один и казаков — двое.

По окончании боя, около полудня, капитан Иэт прислал, одно за другим, два письма на имя подполковника Закржевского; в первом уведомлял, что доктор Оуен предлагает свои услуги лечить наших раненых, если у нас их много, а во втором уведомляет, что англичане не считают себя в безопасности и просит покровительства и присылки конвоя. Первое письмо оставлено без ответа, а на второе я приказал подполковнику Закржевскому ехать с тремя офицерами и несколькими джигитами в Пенде и предложить капитану Иэту от моего имени просимую защиту. Когда названный офицер приехал в аул, где жил капитан Иэт, то оказалось, что он уже уехал, предполагая, что посланное им письмо не получено; но, так как капитан отъехал не далеко и находился со своими всадниками еще в виду, то подполковник Закржевский послал двух джигитов передать, что он, прибыл и готов выслушать капитана и, на сколько возможно, исполнить его просьбу. Посланные нашли капитана Иэта окруженным своим конвоем бенгальских улан и толпою конных бежавших афганцев. Выслушав присланных джигитов, англичане уклонились от всякого ответа.

После боя, я послал по разным направлениям разведчиков, которые через несколько дней вернулись и донесли, что главная масса афганцев побежала по направлению на Бала-Мургаб и только немногие на Кала-и-Мор; что бегут без оглядки, стараясь миновать сарыкские аулы; что только в Бала-Мургабе остановились на первый ночлег, но что, так как там склад запасов ничтожный, то бегство продолжалось без замедления на Кале-и-Ноу к Герату. Донесли, что Джарнейль по дороге получил письмо от гератского Наиб-Уль-Гукуме, в котором тот убеждал держаться против русских крепче, что подкрепления уже отправлены; на что Джарнейль, произнеся несколько народных слов, выражающих негодование и отчаяние, воскликнул: “теперь уже ничего не надо, потому что все пропало”. Об англичанах разведчики донесли, что негодование против них возбуждено не только в сарыках, но даже и в самих афганцах; что афганцы сожгли оставленные англичанами кибитки; что сарыки, нанявшиеся перевозить багаж англичан, вместо того, чтобы везти по назначению, увезли оный в свои аулы и присвоили себе. О генерале Лемсдене передавали, что он со всеми чинами Комиссии ушел из Гюльрана в Кусан.

21-го марта я отправить на рекогносцировку в Кала-и-Мор капитана Прасалова с сотней джигитов, а 22-го марта подполковника Алиханова с 100 казаками на Меручаг. Названные офицеры, пробыв на рекогносцировке несколько [305] более суток, привезли известия, подтверждающия донесения разведчиков; они доложили, что пункты, до которых они доходили, очищены афганцами и, по слухам, их уже нет нигде на далекое расстояние. Подполковник Алиханов, шедши по пути отступления афганцев, доложил, что действительно путь бежавших обозначается множеством свежих могил погибших от ран, голода, холода, напряжения сил на отчаянное бегство и других лишений.

Погода все это время стоит весьма неблагоприятная; холод, непрерывные дожди и иногда снег. Даже нашим войскам, снабженным всем в изобилии, приходится не мало терпеть от непогоды; положение же афганцев, лишившихся всего, должно быть чрезмерно тяжкое.

Передают, что в самый день бегства в Меручаке и Бала-Мургабе стояли жестокие холода и шел сильный снег.

Сарыкское население Пенде, сейчас же по окончании боя, поспешило заявить свои симпатии к русским. Немедленно, как только замолкли последние выстрелы, ко мне явились старики из ближайших аулов заявить о своей преданности.

По первому приказанию, сарыки немедленно выслали 100 человек рабочих для уборки афганских трупов и погребении их. На другой же день, трупы были убраны и хотя и недостаточно тщательно, но все-таки зарыты. На другой день после боя, т. е. 19-го марта, ко мне явилась депутация из всех почетных пендинских сарыков. От каких либо категорических заявлений с их стороны в нашу пользу я постарался их отклонить. Для учреждения порядка в Пенде, я приказал выбрать старшин и временное управление.

В тот же день прибыл ко мне, от племени эрсаринских туркмен, выбранный ими ханом, Гельды-хан с прошением от племени о принятии оного в русское подданство. Гельды-хану я отвечал, что об этом теперь не время думать, прошение же эрсаринцев я представлю на благоусмотрение высщего начальства, а они сами пусть покамест только прекратят аламаны и будут жить спокойно.

26-го марта отправил письмо к Наиб-Салару, в котором пишу, что к причинению поражения, нанесенного его войскам, я был вынужден неисполнением моего справедливого требования, но отнюдь не желанием открытия враждебных действий против афганцев; никакой вражды и теперь не желаю.

Из Ак-Рабата и Зюльфагара я получил известия 27-го марта о совершенном очищении афганцами и этих пунктов.

Сего числа отправляюсь в Серахс, через Кала-и-Мор, Хан-Гоуз, Адам-Елен и Пули-и-Хатун. [307]

Приложения к № 115.

Вчера я имел честь объяснить Вам положение, в котором мы здесь находимся, равно как и наши инструкции, предписывающая нам охранять, насколько от нас зависит, спокойствие и status quo и, тем самым, содействовать облегчению щекотливых переговоров, начатых между обоими правительствами. Полученные наши из Лондона известия, которые я сообщил вам, указывают, что ваше Правительство разделяет мнение Британского Правительства и готово, с своей стороны, облегчить переговоры сохранением status quo. Известие [309] о таком соглашении побудило меня откровенно сказать Вам, в чем состоят наши затруднения, и просить Вас об обязательном содействии нашим усилиям на пользу того, что представляется общим интересом обоих правительств. Так как Вы заметили, что некоторые афганские посты слишком выдвинулись вперед, то я посоветовал Наиб-Салару отозвать все посты, расположенные по ту сторону черты, которая была занята во время прибытия ваших всадников в Кызыль-Тепе.

Предложение мое он принял хорошо, и я надеюсь; что Афганцы не причинят Вам никаких неприятностей. Теперь я считаю своих долгом Вас уведомить, что Афганцы получили от Эмира приказание, как только сделана будет попытка заставить их очистить занимаемую ими ныне позицию, открыть огонь, хотя бы только для того, чтобы обозначить начало активных враждебных действий. Я вполне понимаю, что, с военной точки зрения, к обстоятельству этому вы отнесетесь довольно равнодушно; но, с политической точки зрения, дело представляется в совершенно ином виде, и столкновение, как бы оно ни было незначительно, не замедлит прискорбным образом помешать переговорам, успешного окончания которых мы так желаем.

Я не совсем хорошо понял, получили ли уже Вы то известие, о котором я упоминал вчера, а потому спешу послать Вам перевод полученной телеграммы.

Доктор Оуэн, которого я имел честь представить вам вчера, просит меня сказать Вам, что он предоставляет себя в полное ваше распоряжение, на случай, если бы Вам понадобились его услуги. Он один из лучших наших медиков и один из первых окулистов своего времени; если бы в Вашем лагере не оказалось специалиста, он мог бы быть Вам полезен.

Имею честь просить Вас, г. Полковник, принять уверение в глубочайшем моем почтении.

Ч. Э. Иэт,

Капитан, политический агент Ее Великобританского Величества.

марта 1885 г.

Русский Министр Иностранных Дел уверяет нашего Посла, что русские войска не пойдут далее занимаемых ими ныне позиций, если только Афганцы не подвинутся вперед и не аттакуют и если, равным образом, не возникнет какого-нибудь чрезвычайного события, как например беспорядков, в Пендждэ. Русский Министр прибавляет, что посланы точные приказания не вызывать столкновений, но избегать его всеми возможными средствами. Приказания эти будут еще повторены. [311]

С подлинным верно: Лассё,

Капитан, политический агент.

От Подполковника Закржевского Капитану Иэту.

16-го (28-го) марта 1885 г.

Г. Капитан,

Спешу поблагодарить Вас за обязательное сообщение известий копии с депеши Лорда Гранвилля. Прошу Вас передать мою искреннюю благодарность г. доктору Оуэну за его предупредительность; но, в настоящую минуту, мы, благодаря Бога, не встречаем надобности обращаться к его искусству. При всем том я буду счастлив пожать ему руку при первом свидании.

Я представил Командующему Закаспийским отрядом русских войск, Генералу Комарову, подробный доклад о нашем последнем свидании, равно как и о письмах, которые Вам угодно было адресовать мне. Его Прев — ство разрешил мне уведомить Вас, г. Капитан, что он вовсе не имеет намерения начинать враждебные действия против Афганцев, если они не вынудят его к тому, перейдя в наступление; но он считает безусловно необходимым пригласить Афганцев отодвинуть свои посты, которые, продолжая выдвигаться вперед, ставят его в необходимость принять серьезные меры, чтобы заставить их отойти и, таким образом, уменьшить вероятность столкновений. Если Афганцы пожелают убрать свои аванпосты с левого берега Кушка, равно как и с правого берега Мургаба, то он может положительно отвечать за их безопасность, так как ни одному русскому солдату не будет дозволено перейти через Кушк.

Позволяю себе присовокупить несколько слов, чтобы сообщить Вам, милостивый государь, мой личный взгляд на последния события. Постоянно изменяя линию своих аванпостов, Афганцы отнимают у нас всякую возможность сохранить status quo, в поддержании которого мы были бы счастливы помочь Вам при иных обстоятельствах. В депеше Лорда Гранвилля сказано, что русские войска не пойдут далее занимаемых ими ныне позиций, если только Афганцы не подвинутся вперед, и т. д., что вполне согласно с полученными нами приказаниями.

Я нахожу, что образ действий Афганцев, нарушающий помянутое условие, является довольно оригинальным средством к тому, чтобы не вызывать столкновений.

Прошу Вас, милостивый государь, принять уверение в моем глубочайшем уважении.

Н. Закржевский

Подполковник.

От Капитана Иэта Подполковнику Закржевскому.

Пендждэ, 28-го (16-го) марта 1885 г.

Г. Полковник,

Я должен поблагодарить Вас за сегодняшнее любезное письмо и спешу ответить на него выражением благодарности за то, что вы оказали мне честь сообщив Его Прев — ству г. Генералу Комарову о результатах нашего объяснения. [313]

Я поспешил сообщить начальнику афганских войск, что Вы упрекаете его в неправильных действиях, непригодных для того, чтобы предотвратить столкновение. В ответе своем он сослался на экскурсию г. Полковника Алиханова, которую он находит довольно странною, и утверждал, что движение двух рот ваших войск вдоль правого берега Мургаба вызвало необходимость, с военной точки зрения, постановки на этом берегу наблюдательного поста.

Взвесив все надлежащим образом, я полагаю, г. Полковник, что было бы гораздо легче на словах обсудить дела, о которых упоминается в письме вашем, и мне кажется, что новое свидание было бы лучшим средством придти к удовлетворительному результату. Поэтому я надеюсь, что Вы сделаете мне честь принять небольшой завтрак, который доставит нам удовольствие вновь повидаться с Вами и с некоторыми из тех лиц, с которыми мы имели удовольствие на днях познакомиться. Завтра, в воскресенье, в три часа пополудни, я буду несколько впереди Пули-Хишти (Даш-Кёпри); но, если этот час и это место для Вас неудобны, прошу Вас назначить мне день, час и место по вашему благоусмотрению. Я буду безусловно к вашим услугам, и, вместе с моими сотоварищами, надеюсь, что Вы найдете возможным доставить нам удовольствие нового свидания.

Имею честь просить Вас, г. Полковник, принять уверение в глубочайшем моем уважении.

Ч. Э. Иэт,

политический агент,

Капитан Ее Британского Величества.

От Подполковника Закржевского Капитану Иэту.

17-го (29-го) марта 1885 г.

Г. Капитан.

В ответ на любезное письмо ваше, спешу Вас уведомить, что я готов прибыть на назначенное Вами место и в назначенный час. Мне кажется, что было бы лучше пригласить к участию в наших переговорах кого-нибудь из начальников афганских войск.

Прошу вас, милостивый государь, принять уверение в моем глубочайшем уважении.

Подполковник Закржевский

G.

Перевод с персидского.

От Генерал-Лейтенанта Комарова Теймур-Шах-Хану, Наиби-Саляру, Командующему афганскими войсками.

Даш-Кёпри, 17-го марта 1885 г.

Требую, чтобы сегодня до вечера все подчиненные вам военные чины до единого возвратились в прежния стоянки свои на правый берег р. Мор (Кушк), чтобы посты ваши на правом берегу Мургаба не спускались ниже соединения рек. [315]

Переговоров и объяснений по этому вопросу не будет. Вы обладаете умом и проницательностью и, вероятно, не допустите, чтобы я свое требование привел в исполнение сам.

Командующий войсками Закаспийской области,

Генерал-Лейтенант Комаров.

Н.

Перевод с персидского.

От Наиби-Саляра Генерал-Лейтенанту Комарову.

29 (17) марта 1885 г.

Его Превосходительству, храброму и отважному господину Генералу-бехадуру (Бехадур (храбрый, герой) – почетный титул, даваемый в Индии сановникам). Да увеличится его расположение!

Сегодняшнее письмо Ваше относительно отступления и движения батальонов, караулов и проч. мною получено. Так как я получил от его Прев — ства господина гератского Наиб-Уль-Гукуме инструкцию и приказание во всех отношениях советоваться с господином капитаном-бехадуром Иэт, назначенным со стороны его Прев — ства господина генерала-бехадура сэр Питер Лемсдена, Комиссара пограничной Комиссии, то, согласно этому приказанию гератского Наиб-Уль-Гукуме, я дал прочесть письмо ваше господину капитану Иэт. После рассмотрения письма Вашего, г. капитан имел свидание с господином полковником Закржевским и происходившие между ним и г. полковником переговоры г. капитан объяснил мне в подробности.

Да будет известно Его Превосходительству, что я обязан душою и сердцем исполнять последовавшие от Его Светлости господина Эмира приказания и что я ни под каким видом не могу противодействовать повелениям моего Государя.

Само собою разумеется, в некоторых маловажных действиях, каковы движение и изменение отдельных передовых разъездов и караулов, расположенных перед фронтом войск обоих государств, я согласен сходиться с его Превосходительством Генералом Комаровым, господином старшим офицером русского государства, дабы из за таких маловажных дел не произошло столкновений. 12 Джемади-сани 1302 г. Гиджры. Теймур-Шах Хан Наиб-Саляр Гератских и Пендждинских войск.

Перевод с персидского.

От Генерал-Лейтенанта Комарова Наиби-Саляру.

17-го марта 1885 г.

Уважаемому, отважному и благородному.

Ответ ваш получил. В видах сохранения дружественно-соседских отношений, считаю необходимым объяснить, что маловажные изменения передовых [317] постов и разъездов я, в силу данной мне моим правительством задачи, могу допускать только в виде исполнения сегодняшнего письма моего, в коем объяснены мои предложения. Хотя советники ваши, о которых вы пишете, видимо стараются разорвать дружественные наши отношения, при всем том я повторяю, что если только не будут удалены на ту сторону р. Кушка караулы и посты, то обстоятельство это не повлечет за собою хороших последствий, в чем, после сего вторичного письма своего, я слагаю с себя всякую ответственность, ибо честь и высокое положение России не могут допустить, чтобы невраждебно-расположенный лагерь войск ее был обхвачен дерзко-враждебными постами и разъездами.

Да поможет вам Господь в разрешении этого дела и установлении, вместо вражды, дружественно-соседских отношений, дабы не пришлось раскаяться в том, что Вы слушались бесполезных советов посторонних лиц. Выбор между дружбою и враждою зависит от вас самих.

Командующий войсками,

Генерал-лейтенант Комаров.

От Капитана Иэта Подполковнику Закржевскому.

Пенждэ, 30-го (18-го) марта, 1885 г.

Г. Полковник,

Доктор Оуэн просит меня написать вам, чтобы предложить его услуги, в случае, если у вас раненых больше чем вашим медикам под силу. Если вы примете его предложение, прошу вас прислать ему конвой из ваших туркмен.

Имею честь просить вас, г. Полковник, принять уверение в моем глубочайшем уважении.

Ч. Э. Иэт,

Капитан, политический агент Ее Британского

Величества.

От Капитана Иэта Подполковнику Закржевскому.

Пендждэ 30-го (18-го) марта 1885 г.

Г. Полковник,

Позвольте мне просить Вас назначить мне свидание и сказать вам, что, при настоящих обстоятельствах, положение наше не безопасно и что мы просим вас о покровительстве и конвое.

Имею честь просить вас, г. Полковник, принять уверение в моем глубочайшем уважении. [319]

L.