ЮЖАКОВ Ю. Д.

ШЕСТНАДЦАТАЯ ГОДОВЩИНА ВЗЯТИЯ ТАШКЕНТА

(Воспоминание старого туркестанца).

16 лет тому назад, на нашем крайнем юго-востоке, за киргизкой степью, в самой глуши и глубине Средней Азии, в ночь с 14-го на 15-е июня, незначительный отряд, пользуясь темнотою ночи, пробирался по садам громадного по пространству стотысячного азиатского города, окруженного рвом и высокой стеной, с целью подойти незаметно к воротам и овладеть им. Какая смелость! Какая дерзость! Как оторвавшееся от массивной тучи облачко блуждает одно в необъятном пространстве по поднебесью и оставляет по пути тут и там едва заметные клочки, так и эта ничтожная горсть смельчаков оторвалась от родного материка, гуляя по степи, забралась в самую глубь варварской замкнутой азиатской страны и с дерзкою отвагой подкрадывается к громадному, уснувшему в тени своих садов укрепленному городу, который, проснувшись, пожалуй, охватит и раздавит дерзких смельчаков... Но то была горсть отважных русских пионеров, которая уже много десятков лет гуляет по необъятной киргизской степи, проводит в нее и водворяет в ней русское имя, русскую славу и русские интересы, а с ними мир [2] и порядок! То были герои: Узун-агача, Пишпека, Аулиеата, Чимкента, Акмечети, Туркестана, Икана, Акбулака и Сарытюбе, которые привыкли не считать, а бить врага! Там были боевые степные русские офицеры, а во главе стоял — Черняев! Скажет-ли кто теперь что это горсть дерзких смельчаков? нет, это горсть отважных и смелых пионеров велнкой матушки России, посланных сю с высокой миссией открыть дорогу и отворить ворота в эту неведомую варварскую Азию!..

Долго и медленно двигались наши пионеры от Оренбурга к Аралу и по Сыр-Дарье на восток с одной стороны, и от Омска на юг по Иртышу и предгорьям великого Тяншана — с другой и, наконец, в 1864 году они сошлись друг с другом в Чимкенте и таким образом оцепили кругом эту громадную, судьбою нам навязанную, безлюдную, бесплодную киргизскую степь. Но остановившись в Чимкенте, наши пионеры увидели, так сказать, перед своим носом, всего в 114 верстах, громадный стотысячный Ташкент, расположенный среди богатейшей и плодороднейшей местности: подле его по Чирчикской долине расселилось более 300.000 разноплеменных, оседлых и полуоседлых зажиточных хлебопашцев. Это житница и чрезвычайно важный политический и торговый пункт. А за ним протекает судоходная СыръДарья. С первого раза было ясно, что Ташкент не может быть оставлен вне наших пределов, что граница неминуемо должна быть проведена по Сыр-Дарье до Ходжента, где в нее упираются Кураминские горы, составляя таким образом прекрасную естественную границу. Ташкент всегда был [3] притоном всякой вольницы и бродячего элемента — не владея им, трудно было установить во вновь покоренном крае спокойствие и порядок. Кроме того, на Ташкент простирал свои виды и уже протягивал к нему руки Эмир бухарский, этот могущественный в то время туркестанский владетель и глава средне-азиатского мусульманского мира. Можно еще было бы терпеть Ташкент независимый, но нельзя было допустить его в руках могущественного эмира: он бы служил ему прекрасным и сильным опорным пунктом против нас. Владея Ташкентом, эмир стоял бы в прекрасном стратегическом положении и располагал бы громадным политическим влиянием на вновь покоренных нами туземцев. Напротив, овладев Ташкентом и проведя границу по Сыру, мы приобретаем высокое значение в Средней Азин, прочную границу, жнтницу, торговый и промышленный центр и, успокоив край, прорубаем окно в замкнутую варварскую Азию, Очевидно, не заняв Ташкента, наши пионеры не исполнили бы своей задачи, неокончили бы своего дела, — и вот они, с своим батыремъ ¹ Черняевым, в ночь с 14-го на 15-е июня 1865 года, крадутся по громадным наружным городским садам к стене и воротам Ташкента.

Черняев вышел из Чимкента 23-го апреля 1865 года, с отрядом из 8-ми рот пехоты, 2-х сотен казаков, при 10 орудиях, и во время осады Ташкента к нему подошли две роты и два орудия. Не рассчитывая с такими слабыми средствами брать открытой силой такую громадную крепость, [4] имеющую до 15.000 гарнпзона, а всех защитников до 30.000 человек, Черняев решил принудить город к сдаче строгой блокадой и голодом, отведя от него воду.

Для этого необходимо было взять крепость Ниязбек, расположенную в 30 верстах от Ташкента, в том месте, где громадные оросительные канавы Ташкента берут воду из Чирчика. Занятием Ниязбека и отводом воды среди лета, Ташкенту наносился весьма сильный удар — он лишался воды, для садов, полей и скота: источники, имеющиеся в садах и внутри города, конечно, не могли удовлетворить всем потребностям жителей, не говоря о садах и полях. Заняв Ниязбек, Черняев двинулся к Ташкенту и остановился выждать благоприятных событий в 8 верстах от него, на холме Сарытюбе. Но на другой день, 9-го мая, он был атакован всеми лучшими силамп коканского ханства, только накануне пришедшими из Кокана вместе с правителем ханства, знаменитым Муллою Алимкулом на выручку Ташкента. Мулла Алимкул с 40 т. скопищем, в числе которого было до 10 т. регулярной, форменной пехоты, при 40 орудиях, на рассвете, с залпами из всех орудий, напал на наш лагерь, но, после 2 часового горячего дела, был разбит на голову и, как оказалось потом, сам был смертельно ранен.

Черняев мог бы тогда же взять Ташкент, но он не решился рисковать своими неболшими, а главное единственными силами, и уверенный, что отсутствие воды и возможно тесная блокада неминуемо отдадут ему в руки город, решил выжидать благоприятных обстоятельств. Между тем из Ташкента получены были сведения, что партия бухарская в городе, состоящая из военных и духовенства, взяла [5] верх над русской партией, состоящей из торгового, промышленного и земледельческого классов, желавшей подчиниться нам, и что город послал депутацию в Бухару к эмиру с предложением верноподданства. Это заставило Черняева сойти с коканской дороги на восточной стороне Ташкента, на бухарскую на южной стороне, и потому, укрепив Сарытюбе, как промежуточный пункт, он поставил отряд между Чиназом и Ташкентом. Между тем, ташкентцы, вынося значительные лишения осадного положения, не думают, однако, покориться русскому отряду. В таком положении дело стояло до половины июня, когда получены были сведения, что эмир, сзывая со всего ханства боевые силы, собирает в Уратюбе громадную армию и сам уже выступил с регулярными войсками из Самарканда с целию выручить Ташкент. Сведения эти вывели Черняева из выжидательного положения, и он решился на чрезвычайно смелый шаг: овладеть этой громадой открытою силою. В противном случае, ему пришлось-бы идти на встречу эмиру, оставив в тылу на своем сообщении с Чимкентом, Ташкент, с 15.000 гарнизоном и очутиться, таким образом, между двух огней, или снять блокаду и вернуться на Чимкентскую дорогу, предоставив Ташкент эмиру. Но это отступление нанесло бы такой удар нашему положению и значению, что было бы равносильно действительному поражению, возвысило бы, напротив, эмира и наверно было бы для нас началом конца. Оставалось одно: взять Ташкент до прихода эмира, тем более, что генерал Черняев, по своим вполне верным соображениям, мог рассчитывать на полный успех. Гарнизон города, хотя и значительный, но по обширности оборонительной [6] линии, был разбросан на громадном 24-х верстном протяжении и потому, при внезапном нападении, не мог сосредоточиться быстро в одном пункте против нападающего. Также и артиллерия, размещенная на множестве барбетов, не могла быть скоро сосредоточена для обороны в одном пункте. Следовательно, нужно было только напасть нечаянно и в таком пункте, где не ожидают. Таким образом, успех был рассчитан верно. По взятии же городской стены и крепости, естественно возьмет верх русская партия и поможет окончательно овладеть городом. Но тем не менее, это было очень смелое и решительное дело, хотя с другой стороны, во главе таких боевых отважных молодцев, на что не решится смелый военноначальник?

Отделив из своего отряда гарнизон для Ниязбека, для полевого укрепления Сарытюбе, для такого же на Ногай-кургане и кроме того, выделив 2 роты и 2 орудия и 1/2 сотни казаков для занятия отдельным отрядом коканской дороги на куйлюке, Черняев имел в своем главном отряде пред штурмом, всего около 1.000 штыков и сабель. И с этими-то слабыми силами он пробирался ночью к камеланским воротам города! Впереди шли охотникп и штурмовая колонна, под начальством штабс-капитана (ныне генерал-лейтенанта) Абрамова; в версте за штурмовой колонной шел маиор Делакроа с 2 ротами и 2 орудиями; за ним в версте шел подполковник Жемчужников с 2 1/2 ротами резерва при 4-х орудиях; на окраине или, вернее сказать, на опушке садов расположен был арриергад из взвода пехоты и 1 сотни казаков, прикрывавший часть обоза и сообщение с маленьким полевым [7] укреплением на Ногайкургане в 3 верстах от садов, где и находился весь главный обоз отряда. Начальник отряда со своим маленьким штабом и казачьим конвоем находился позади штурмовой колонны.

В 2 часа утра штурмовая колонна подошла версты на 1 1/2 к стене городской, сняла штурмовые лестницы с верблюдов и понесла их на руках. Охотники направлены были садами по обе стороны дороги, а колонна шла несколько позади, также придерживаясь садов. Колонна двигалась с такой тишиной, что охотники подошли к самой стене незамеченные неприятельским караулом, выставленным впереди ворот, который открыл движение колонны, когда она уже, так сказать, наткнулась на него с лестницами. В одно мгновение раздалось общее “ура” — и караула как не бывало, а охотники в миг поставили лестницы и уже лезли на стену. Все это совершилось так быстро, что защитники ворот до 500 человек регулярной пехоты, никак не ожидавшие такого сюрприза, со сна были охвачены паникой и оказали весьма слабое сопротивление; большая часть бежала и только незначительная часть ее легла на месте. В числе первых полезли на стену ротмистр (ныне полковникъ) Вульферт ², поручик (ныне подполковникъ) Шорохов и священник Малов (ныне протоиерей, имеющий митру и орден св. Анны 1-й степени). Овладев воротами, часть людей немедленно стала отваливать ворота, наглухо заваленные землею, остальные бросились занимать ближайшие сады и дома, между тем подошел маиор Делакроа. Тогда Черняев направил Абрамова с 500 ³ человек [8] направо, вдоль стены, на соединение с куйлюкским отрядом, состоящим из двух рот при 2 орудиях и сотни казаков, под начальством полковника Краевского, которому приказано было, снявшись с позиции на Куйлюке, подойти ночыо к стене городской, но не открывать себя, пока не будут сами открыты или не услышат выстрелов главного отряда.

Быстро и смело бросился Абрамов по дороге, между садами и стеной; но с первого же барбета был встречен артиллерийским и ружейным огнем и отчаянным сопротивлением 200 сарбазов (регулярная пехота). Решительным натиском неприятель был опрокинут и уничтожен, орудия заклепаны и сброшены в ров и Абрамов двинулся далее. За первым был взят штыками такой же второй барбет с орудиями, за вторыы третий взят был с боя; последующие же затем были оставлены защитниками, скрывшимися в город. — Абрамов, заклепав и сбросив с барбета в ров орудия, двигался далее, пока не дошел до коканских ворот, занятых сильным гарнизоном неприятеля, перестреливавшимся с отрядом полковника Краевского. Но услышав в тылу своем крики “ура!”, гарнизон бросился в город и таким образом Абрамов без сопротивления соединился с куйлюкским отрядом. Приняв к себе пехоту этого отряда, поднявшуюся на стену на ямках и ружьях, Абрамов двинулся далее, а полковник Краевский с казаками и четырьмя конными орудиями бросился на перерез бегуицему в недалеком расстоянии из города неприятелю к кашгарским воротам.

Между тем Черняев, вызвав к воротам резервы, [9] послал вслед за Абрамовым маиора Делакроа с 2 ротами и одним орудием. Прибежавшие резервы направлены были занять кругом ближайшие сады, дома и улицы, которые опомнившийся неприятель стал уже снова занимать и из-за сакель открыл огонь по цепи русских стрелков. Отбросив неприятельские партии в глубь города, Черняев ввел в городские улицы подле ворот, два легких и три батарейных орудия и открыл огонь по городу и затем, стянув к воротам и арриергард, устроил подле ворот перевязочный пункт — раненых и убитых уже набралось не мало.

Почти вслед за Делакроа Черняев отправил по той же улице подполковника Жемчужникова с 2 ротами при 2 орудиях на подкрепление Абраыова и для занятия цитадели. Таким образом, разослав по частям войска, Черняев оставил себе у Камеланских ворот только около 200 человек пехоты и полсотни казаков (остальные казаки также были разосланы). Эти силы занимали на версту от ворот две большие улицы, сады и сакли и служили прикрытием орудиям и воротам. Задний же фас позиции со стороны садов оберегала милиция из сыр-дарьинских, семиреченских и также из вновь покоренных киргизов.

Хотя Делакроа двинулся тотчас же вслед за Абрамовым, но он нашел все барбеты вновь занятыми неприятелем, так что почти каждый пришлось ему брать снова штыками. Также и Жемчужников, шедший вслед за Делакроа, находил барбеты вновь занятыми сарбазами, которых приходилось также выбивать огнем и штыками. Делакроа, дойдя до кашгарских ворот, открыл их и впустил в город с артиллериею и [10] казаками полковника Краевского, а Жемчужников, заняв цитадель, в 1 1/2 часов утра, присоединился к ним.

Согласно указанному плану действий, они остановились между кашгарскими и коканскими воротами, где была ханская ставка, ожидать возвращения Абрамова для того, чтобы, по соединении с ним, действовать совокупными силами, или порознь, как укажут обстоятельства, и спустя несколько времени послали по разным улицам партии от 25 до 50 человек для открытия его и в случае надобности, чтобы оказать ему помощь. Абрамов с 450 человек (к нему присоединились, как сказано выше, 2 роты куйлюкского отряда) отправился далее вдоль городской стены к карасаранским воротам, около которых по преимуществу расположена русская партия, с целью оказать на нее влияние. Дондя до карасарайских ворот, Абрамов повернул влево в город, чтобы выйти прямее к указанному пункту между кашгарскими и коканскими воротами. Но лишь только он вдался в городские улицы, как встретил самое упорное сопротивление — пришлось почти каждый шаг брать боем. Сарты засели в саклях за деревьями, на деревьях, за заборами, устроили на улицах барикады; нужно было выбивать их огнем и штыками и снова встречать такое же сопротивление! Толпа до того была нафанатизирована духовенством, сзывавшим в центре города народ на защиту ислама и домашняго очага, что не только бросались на наших солдат со штыками, пиками, айбалтами (топорики на длннных палкахъ), но и с голыми кулаками — и конечно попадались на штыки. Молодцы Абрамовские уже выбивались из сил, отбиваясь от преследующего на каждом шагу неприятеля и неся своих раненых и убитых — и весьма [11] кстати встретили, правда уже вблизи ханской ставки, высланную им оттуда на встречу небольшую партию.

Нужно быть очевидцем, чтобы понять радость, торжество и ликование, охватившие этих истинных героев, когда Абрамов соединился с отрядами Краевского, Жемчужникова и Делакроа у них составилась внушительная сила почти в 900 человек. Стоявшие на ханской ставке не знали, где Абрамов, цел-ли он, не затерт-ли, не задавлен-ли в улицах города? Бывшие с Абрамовым шли все вперед и не знали, что делается назади, не знали, встретят-ли они на ханской ставке кого нибудь; не опасаясь за себя, боялись за других, трепетали за общее дело, не знали что с Черняевым, удерживает-ли он Камеланские ворота? И вдруг они сходятся целы, почти невредимы, дело не потеряно, Черняев держится! Они были в разброде, теперь сошлись — и могут разгромить город и выручить своего Батыря, своего любимого вождя, если бы ему угрожала опасность! И солдаты прыгали от радости, целовались между собой, при встрече песни запели, пустились в пляс — и устали как не бывало! Никто из участников этого геройского дела не забудет до конца жизни этих славных минут, этих сильных ощущений: тут все были братья друг другу, и все и каждый отдельно чувствовал, сознавал себя героем, силой, что он делает дело, и не малое дело, несет службу и большую великую службу своему Царю, своей родине!

Но вот прискакал гонец садами с конвоем казаков, — Черняев требует войска назад, к позиции: на него наседают сарты из центра города.

После ухода Жемчужникова от Камеланских ворот, с [12] 5 часов утра до 2 часов пополудни, здесь было почти все спокойно; слегка наседавший из садов и улиц неприятель был легко отбрасываем назад. Но с двух часов дня сарты стали крепко напирать с разных сторон. Все имеющиеся на лицо силы Черняев разослал по окружающим садам, саклям и улицам, так что у него оставалось только 18 человек пехоты, несколько казаков и лазаретная прислуга, занятая перевозкой раненых. Но и 18 человек пришлось послать на подкрепление в улицу, ведушую прямо в центр города на базар. Сарты забаррикаднровали все улицы и вооружили их орудиями. Пришлось брать баррикады уже штыками. Но с слабыми силами удаляться в глубь города было невозможно, поэтому приходилось оставлять взятую баррикаду и, опрокинув неприятеля, отступать назад к воротаме. Тогда неприятель снова устраивал баррикаду и снова наседал на цепь стрелков. Так держался Черняев до 5 час., когда стали подходить к нему Абрамов, Жемчужников и друг. Прибывшими войсками быстро очищена была вся окружающая камеланские ворота местность. В это время явилась депутация от торговцев и аксакалов (старшина) города с изъявлением покорности от торговцев и хлебопашцев. Но тогда же получено было сведение, что на базаре, в центре города, собралось до 15 т. защитников, которые клялись на коране умереть за веру и за город. Тогда Черняев решил зажечь сакли и дома полукругом от Камеланских ворот, чтобы отделить себя ночью огненной полосой от центра города. Эта мера была необходима: весь отряд был утомлен до крайности. Предыдущую ночь никто не спал и целый день были все на ногах, дрались с неприятелем, были в ажитации — [13] и естественно утомились до изнеможения. Окружив Камеланские ворота со стороны города густой цепью стрелков с резервами, Черняев расположил отряд на ночлег в очень тесном пространстве вокруг ворот; едва люди могли перехватить горячей пищи, как отряд храпел богатырским сном, между тем артиллерийский огонь с нашей стороны не умолкал. К 5 орудиям прибавлена была старушка (с тридцатых годов валявшаяся в Омске), 2-х-пудовая мортира и ракетный станок с фугасными ракетами. Неприятель несколько раз порывался напасть на утомленный русский отряд, — и вот тут оправдалась вполне предусмотрительность Черняева, неприятель, бросаясь из центра города через огненную полосу, совершенно обнаруживал себя и попадал на пули наших стрелков, которые, напротив, оставались в тени и были для него совершенно замаскированы. После нескольких попыток неприятель прекратил серьезные наступления, но перестрелка не прекращалась всю ночь и по временам неприятель пытался тушить горящие сакли и дома и прорваться чрез освещенную полосу более или менее значительными партиями, но попытки его не удавались.

Утром, 16-го числа, Черняев командировал полковника Краевского с 3 ротами и 2 орудиями собрать сброшенные с барбетов орудия и взорвать цитадель.

Улицы, переулки, сакли и дома по всей дороге, которою шел Краевский, были опять заняты неприятелем — и снова пришлось брать баррикады и сакли, очищать улицы и переулки. Окончив поручение, Краевский вернулся к Камеланским воротам, куда, между тем, явилась снова депутация от торгового сословия с просьбой, прекратить огонь и с заявлением, [14] что город сдается и если еще неявились с покорностию все аксакалы и почетные граждане, то лишь потому, что заняты восстановлением порядка, успокоением черни и обезоружением забравшегося в город с разных сторон всякого сброда. Черняев прекратил огонь — и на другой день 17-го июня, явились к Черняеву аксакалы и все почетные жители и сдали городь безусловно — и в городе водворилось полное спокойствие, так что на другой же день, Черняев со своим штабом и с конвоем только из 5 казаков спокойно проехал по некоторым улицам, был в центре, на базаре, и даже посетил нескольких именитых и особенно влиятельных ташкентцев. Такое доверие, такая смелость поразили и совершенно обезоружили ташкентцев — в их глазах Черняев стал уже непобедимым и сказочным героем!

Итак, отряд в 1.300 штыков и сабель при 10 орудиях взял штурмом громадный город 24 версты в окружности (не считая городских садов) с стотысячным населением, вооруженный 63 орудиями, обороняемый 30 тысячами защитников, из коих до 5 т. регулярной пехоты и до 10 т. коканской кавалерии ⁴, затем два дня дрался на улицах города, взял штурмом до 40 баррикад, до 10 барбетов — и потерял убитыми 25 нижних чинов; ранеными 3 офицеров и 86 нижних чинов, контуженными 4 офицеров и 24 нижних чинов; кроме того ранено и контужено около 15 человек милиции — всего 157 человек, взято 63 орудия, 16 больших знамен, множество ружей, 2.000 пудов пороха и 10.000 разных снарядов. [15]

С покорением Ташкента, доносил тогда Черняев, мы приобретаем положение в Средней Азии, сообразное с достоинством империи и мощью русского народа. Да, взятие Ташкента послужило началом, основанием могуществу и высокому значению России в Средней Азии и открыло двери в этот неведомый и таинственный уголок мира!

16 лет прошло с тех пор! Рядом, смежно с туземным Ташкентом вырос и с каждым годом более и более растет русский Ташкент, и служит центром этой части Азии в политическом и торговом отношениях. А это геройское дело столь славное само по себе и столь богатое по своим последствиям и до настоящего времени не увековечено на память и назидание потомству, и ничем не почтена память убитых в этом деле ⁵. Вспомнили было в Ташкенте соучастники этого дела о геройском взятии города и подняли вопрос о сооружении памятника. Начальство, весьма несочувствовавшее всему черняевскому, стеснилось однакож отказать в разрешении открыть в пределах Туркестанского края подписку, и разрешило, но так, чтоб сбор производился почти в тихомолку и потом прекратился до поры до времени. [16] Собрано не много более 1.000 рублей. Теперь, надо надеяться, вопрос о постройке памятника дождался лучшего и благоприятного времени и снова будет поднят бывшими сподвижниками Черняева.

Комментарии

1 Батырь, по выражению туземцев, богатырь — по русскии.

2 Ранен на штурме в руку.

3 В имеющемся оригинале цифра 500 зачеркнута и сверху чернилами написана цифра 250. Терентьев также называет цифру в 250 человек (М. А. Терентьев "Завоевание Средней Азии", т. 1, с. 306-321). — Смолянин.

4 Регулярная пехота и коканская кавалерия тотчас по взятии нами камеланских ворот бежали из города в Кокан.

5 Стыдно сказать, в каком неуважении и пренебрежении находилось это дело. Даже землю, орошенную русскою кровию, где похоронены павшие славною смертию в этом деле наши воины, где устроен был перевязочный пункт, пришлось купить за 650 рублей на деньги, собранные по подписке на памятник. Казалось бы, в силу завоевания, эта священная для русского человека земля, купленная такою дорогою ценою — родною кровию не должна быт оцениваема на сребренники и покупаема для памятника на счет того же памятника. Едва-ли может отнестись чисто русская душа и русское сердце так непочтителен к этому делу и так неуважительно к павшим героям!...