ВОРОНЕЦ Е. ВОСПОМИНАНИЯ О ЗАЩИТЕ САМАРКАНДА в 1868 году. DrevLit.Ru

ВОРОНЕЦ Е.

ВОСПОМИНАНИЯ О ЗАЩИТЕ САМАРКАНДА

в 1868 году.

Защита Самарканда, как одно из выдающихся событий в Средней Азии, заслуживает полного внимания со стороны каждого, интересующегося делами нашего Туркестанского края. Смело говорим «каждого», потому что она представляет важный момент в истории завоеваний русских на Востоке. Указать на обстановку, сопровождавшую это событие, припомнить многие, даже мелкие, относящиеся к нему эпизоды — дело, по нашему мнению, не только не лишнее, но необходимое. Ведь только подробное изучение предмета и дает о нем точное понятие; ведь только разъяснение мелочей и может сообщить совершившемуся факту настоящее освещение. В военном деле это особенно важно. Тут часто самое ничтожное происшествие, порыв одной личности, счастливая находчивость, изменяют до такой степени обстановку, что получаются совершенно неожиданные результаты. Фактов для подтверждения сказанного много, да они более или менее известны каждому, мы же упоминаем о их значении, имея в виду пояснить цель настоящих заметок о защите Самарканда. Но так как по этому поводу уже кое-что было высказано, то считаем необходимым сделать некоторые оговорки. Читая статью г. Черкасова «Защита Самарканда в 1868 году» и «очерки военных действий в 1868 году в Зарявшанской долине» г. Лыко, мы встретили такие мысли, с которыми не можем согласиться. Будучи далеки от того, чтобы становиться, в отношении упомянутых статей, на критическую почву, или выдавать свое мнение за непреложное, мы хотим только указать некоторые подробности, иначе нами понимаемые. Мнения, которые мы намерены высказать, быть может и неверны, факты [26] не так истолкованы, но это не помешает разъяснению дела: кто-нибудь из бывших участников осады укажет наши ошибки или недоразумения, и мы удовлетворимся. Повторяем: приводя некоторые мысли из упомянутых статей и оспаривая их, мы будем иметь в виду только разъяснение факта, столь важного для истории завоеваний русских в Средней Азии.

С 1854 года, т.е. с того времени, как решено было соединение оренбургских и сибирских границ, и когда начали происходить столкновения наших войск со среднеазиатцами, в промежутках между наступательными стычками в поле и штурмами городов, русским приходилось действовать и оборонительно, причем неприятель, имевший в подобных случаях громадный численный перевес, наносил нам иногда не малый урон (дело Серова под Иканом). Во всех таких столкновениях мы с успехом пользовались превосходством своего огнестрельного оружия, которое позволяло нам выходить из затруднительного положения победителями. Кроме того, наши плотные, дисциплинированные войска выказывали явное превосходство над нестройными толпами мусульман, в которых развивался панический страх при первом энергическом наступлении русских. После многих неудач, азиатцы привыкли наконец считать нас непобедимыми и бежали с поля сражения после первого, большею частью, недостаточно упорного сопротивления. Только возбуждаемый против нас крайний фанатизм заставлял их иногда, после самого капитального погрома, в роде, например, ирджарского, снова браться за оружие.

Ясно, что борьба с таким противником не могла быть, строго говоря, хорошей школой для русских войск, действовавших в Средней Азии. Ряд рискованных и в высшей степени счастливых предприятий (штурм Ташкента, ирджарское дело...) породило в них презрение к силам неприятеля. Явилось мнение, разделяемое людьми, пользующимися вполне заслуженною военною репутациею в Туркестане, что в деле со среднеазиатцами какие бы то ни было предосторожности (в смысле обеспечения сообщений с тылом и проч.) если не лишнее, то не необходимое. что стоит только идти вперед — и все устроится как нельзя лучше. На сколько справедлив подобный взгляд, предоставляется судить каждому. Мы, с своей стороны, считаем необходимым указать только на одно, очень важное, по нашему мнению, обстоятельство. Известно, что бухарцы на зырабулакские высоты явились уже не теми, какими дрались [27] под Ирджаром. Под Ирджаром неприятель не имел никакого порядка; толпы его, хотя и очень многочисленные, были без всякой между собою связи. Совсем другое мы видим в деле '2-го июня. Сарбазы бухарского эмира были расположены в линии, шеренгами, стреляли залпами, держась под огнем наших стрелков почти до рукопашной схватки; они выдержали даже два-три выстрела картечью. Как хотите, это прогресс значительный. А кто поручится, что подобные усовершенствования не будут продолжаться, что линейный боевой порядок, принятый бухарцами на Зырабулаке, не уступит места более современным формам? Для этого, нам кажется, необходима только чья-нибудь посторонняя помощь, какое-нибудь руководящее начало. Подчиниться разным военным нововведениям бухарцы не откажутся: у них так много уважительных к тому причин.

Осада Самарканда, тесно связанная с событием 2-го июня, с одной стороны является результатом превосходно задуманного обмана, исполнением которого неприятель мог поставить нас в самое критическое, скажем Более, безвыходное положение; с другой — она представляет сама по себе факт, выходящий из ряда обыкновенных, как мы уже и заметили выше.

Словом, уроки, данные неприятелю до 1868 года, не прошли для него бесследно. Он многому научился, перестал слепо надеяться на одно превосходство сил и начал употреблять их более рациональным образом. Вследствие этого, в упомянутый год он является уже противником, заслуживающим известного уважения. Относительно последнего обстоятельства мы позволим себе напомнить читателю некоторые подробности.

Самый передовой пункт, который мы заняли в 1868 году, в мае месяце, был Ката-Курган; в нем в это время находились 13¹/₂рот пехоты (1,500 человек), три сотни казаков (270 человек) и.12 орудий. По другим пунктам войска наши были распределены тогда следующим образом:

В главной точке всех операционных действий наших во вновь завоеванном крае, в Самарканде, было одиннадцать рот пехоты (1,200 человек), две сотни казаков и восемь орудий; на пути сообщения с Ташкентом: в Яны Кургане две роты, в Джизаке, батальон; войска же, расположенные в Чиназе, Ташкенте и в других местах, не могли помочь действующему отряду в случае крайности, а потому мы об них и не упоминаем.

Расстояние между упомянутыми пунктами следующие; между Ката-Курганом [28] и Самаркандом около 70 верст; между Самаркандом и Яны-Курганом около 60 верст; между этим последним и Джизаком 22 версты. За Джизаком, на пространстве 110 верст, тянется голодная степь, оканчивающаяся Сыр-Дарьей у Чиназа и служащая, по недостатку в ней воды и какой бы то ни было растительности, значительным препятствием сообщению между названными пунктами. От Чиназа до Ташкента 60 верст.

У неприятеля было от 30 до 40,000 на зырабулакских высотах, между Бухарой и Ката Курганом, верстах в двенадцати впереди последнего, где собрались все силы эмира, и тысяч 20 со стороны Кара-тюбе. К этому нужно прибавить еще жителей занятого нами края, которые, при первой возможности, готовы были воз-стать поголовно. Шахрисябцы были особенно опасны. Движение частей действующего отряда к Ургуту и Кара-тюбе хотя и были удачны в смысле тактическом, однако не достигли своего главного назначения-обеспечения Самарканда со стороны этого воинственного племени. Отделенное от долины Зарявшана горным хребтом, оно держалось совершенно независимо, гордилось своею независимостью и, при помощи Бухары, надеялось с успехом потягаться с русскими войсками. Надежда эта еще более окрепла после движения части отряда к Кара-тюбе, которое толковалось шахрисябцами в свою пользу.

Разделение русских войск, преувеличиваемая в них болезненность, расчеты на поддержку населения, все побуждало неприятеля к действиям более смелым. С этою целью, предводитель шахрисябцев, вместе с эмиром, составили план, заслуживающий внимания. Было решено, нападением на Ката-Курган, вызвать главные русские силы в поле, завлечь, не принимая боя, как можно далее, во владения Бухары, а, между тем, ударить на Самарканд и овладеть им. Первое должен был исполнить эмир: его задача состояла в том, чтобы, по возможности, оттягивать решительную минуту столкновения с русскими; вторую часть плана — овладение Самаркандом — должны были привести в исполнение шахрисябцы. По овладении Самаркандом, предполагалось, соединенными силами, действовать против отряда, двинувшегося к Бухаре, и на его сообщениях с Ташкентом. Таким образом, овладение Самаркандом становилось главною целью предприятия и, как средство решительно изменявшее положение русских на театре войны, должно было служить сигналом к поголовному восстанию, может быть, всего туркестанского населения. [29]

Очевидно, что Самарканду, во время военных действий 1868 года, предстояла первостепенная роль; очевидно, что в данную минуту, для всей Средней Азии, не говоря о русских владениях, он должен был сделаться сердцем, биение которого не могло не отозваться на всем организме.

Соображения неприятеля были весьма основательны. Русские, занимая в конце мая Самарканд и Ката-Курган, не нанесли еще решительного удара ни бухарцам, ни шахрисябцам. И те, и другие обладали еще значительными средствами для борьбы. Первые, как было уже замечено, стояли около Ката-Кургана, беспокоя расположенный в нем отряд; вторые сосредоточились между Кара-тюбе и Самаркандом, угрожая нашему тылу в случае наступательных действий. Положение русских становилось критическим. Выйти из него можно было только посредством решительного удара, и при том удара, направленного в самую чувствительную точку неприятельского расположения. Где же была эта точка? Очевидно, в Бухаре, там, где гнездился главный руководитель военных против нас действий, где были сосредоточены его средства. Сюда следовало направить и решительный удар. А для этого необходимо было, не жалея никаких средств, образовать в Самарканде такой опорный пункт, который, при самом ограниченном гарнизоне, был бы вполне безопасен от какого-бы то ни было покушения со стороны неприятеля, на время движения остальных войск к Бухаре. Привести Самарканд в положение, отвечающее высказанной необходимости, было бы, по нашему мнению, не слишком затруднительно. Для этого следовало бы, сейчас же по его занятии, образовать возле стен цитадели, со стороны города, эспланаду, заложить в стенах (хотя на скорую руку, комьями) ряд небольших, но очень вредных, в оборонительном отношении, обвалов, насыпать, где можно, барбеты, и пробить, в имевшихся башнях, бойницы. Времени, со 2-го по 30-е мая, было для этого совершенно достаточно, особенно если бы, в помощь уставшим от переходов войскам, были приданы вольнонаемные рабочие. Впрочем, если бы времени было и недостаточно, то выступление главных сил против эмира, пожалуй, не мешало бы и отложить дней на восемь, а в восемь дней можно сделать многое. Эмир же в это время не увеличил бы своих полчищ на столько, чтобы остановить наши; войска. Впрочем, об отсрочке выступления отряда к Бухаре мы говорим как о крайности, к которой, пользуясь двадцати-восьми [30] дневным пребыванием в Самарканде, не надо было и прибегать.

Мы указали отчасти что следовало сделать для обороны Самарканда а что было сделано по этому предмету, читатель может видеть из статьи г. Черкасова. Считаем не лишним, привести и мнение г. Лыко, высказанное им в «Очерках военных действий», при оценке разных обстоятельств обороны. Оценка эта «не можете», говорит автор, «не привести нас к сожалению, что излишнее доверие к жителям города было причиною, что комендант воздержался от разрушения жилищ, прилегающих к стенам цитадели, и от очистки необходимой эспланады: это, лишив гарнизон возможности поражать неприятели метким огнем, сделало приступы продолжительными, упорными, а стрельбу по гарнизону непрерывною, убийственною и почти безнаказанною». Позволяем себе сделать несколько замечаний.

Из приложенного г. Черкасовым к статье «Защита Самарканда» плана (на который ссылается и г. Лыко) видно, что часть оборонительной ограды цитадели, где, непосредственно за стеной, тянулись сакли, простирается на полгоры версты. Известно, что азиатцы строят свои жилища довольно тесно и улицы оставляют узкими следовательно, для образования эспланады на полутораверстном протяжении, пришлось бы сломать, по крайней мере, 300 сакель, что потребовало бы капитальной работы и много времени, при небольшом числе людей, имевшихся в распоряжении барона Штемпеля.

Нам кажется, что подобная работа была не по силам самаркандскому коменданту. Он должен был: 1) позаботиться о снабжении цитадели водою, что и было им сделано и что потребовало и времени, и рук; 2.) обрыть подошву отлогости стены, где она представляла полную возможность для эскалады; 3) насыпать два барбета (капитальность этой работы, принимая в соображение трехсаженную высоту возводимой насыпи, очевидна), что опять требовало и времени, и рук; 4) расчистить сообщение между разными пунктами цитадели... Кто производил работы, тот поймет, что в два каких-нибудь дня с 658 человеками гарнизона произвести все вышеупомянутое, содержа в то же время караулы, само по себе трудно. О расчистке же эспланады, полагаем, комендант и думать не мог. Так что, нам кажется, упрек, сделанный г. Лыко коменданту, если и может быть упреком, то не барону Штемпелю.

Впрочем, как бы там ни было, эспланады не расчистили, многих проломов не заложили, и гарнизону пришлось подставлять [31] грудь там, где можно было бы подставить мешок с землею. Понятно, что защитникам, при их ограниченном числе, пришлось бы всем без остатка лечь под развалинами Самарканда, если бы осада продолжалась все восемь дней так, как она велась первые два дня. К счастью, плану, так хорошо задуманному неприятелем, не суждено было осуществиться, потому что эмир изменил первоначальному предположению в самом начале, а гарнизон самаркандский честно исполнил возложенный на него доле.

Дело 1-го мая. — Причины, побудившие неприятеля сдать Самарканд без боя. — Самарканд и его цитадель. — Наша лагерная жизнь. — Занятие Ката-Кургана генералом Головачевым. — Выступление командующего войсками в Ката-Курган. — Настроение гарнизона.

1-го мая, как известно, происходило дело на Чапан-атынских высотах, примыкающих непосредственно к самаркандским садам в том месте, где из них выходит дорога в Ташкент. Полагали, что Чапан-аты есть передовая позиция неприятеля, на которой он желал дать полевое дело с тем, чтобы потом, с большим вероятием на успех, стать за стенами Самарканда. Так ли думали военачальники эмира, давая сражение вереди Самарканда, или они рассчитывали на неприступность позиции, вследствие разлившегося Зарявшана, и полагали возможным дать надлежащий отпор русским, не допуская их до города, определительно сказать довольно трудно. Может быть, последнее и вероятнее, потому что на позицию свою бухарцы сильно надеялись, тогда как рассчитывать на оборону города было довольно трудно. Причины последнего обстоятельства очевидны. Городские стены, как увидим далее, были в весьма плачевном состоянии: на них не было мест для постановки орудий; а главное — за штурмом, если бы таковой последовал, произошла-бы неминуемая баранта, что разорило-бы жителей, не принеся никакой пользы эмиру.

Итак, мы встречены были на Чапан-аты. Дело длилось недолго... Неприятель бежал, оставив в наших руках почти всю артиллерию и лагерь, в котором мы нашли много разного хламу: палаток, ковриков, войлоков, разной посуды, а больше всего халатов и сапогов (чегов), брошенных храбрыми войсками эмира, ради легкости бега при оставлении позиции. Благодаря этой мере, неприятель ретировался очень быстро, так что, взойдя на высоты, мы увидели только мелькавшие вдали пятки удиравших.

[32] Вечером того-же числа, к командующему войсками явилась из Самарканда депутация, изъявлявшая полную покорность города. Правоверные не решались еще раз попробовать счастья у самой гробницы Тимура. В пожелании отстаивать самаркандские святыни многие искали очень тонких причин. Между прочим, по мнению автора «Защиты Самарканда в 1868 году», главная причина, побудившая самаркандцев сдать русским город, была та, что они только в этом и видели средство «спасти от разрушения исторические памятники своего города». По нашему мнению, это не совсем так. Если-бы даже начальники бухарской армии, бившейся на Чапан-аты, и намерены были отвести ее за стены Самарканда, то им не удалось-бы: нестройные толпы, которыми овладела паника после дела 1-го мая, не могли быть остановлены для нового сопротивления. Значит, с этой точки зрения, не могло быть и речи о непосредственной защите города или о добровольной его сдаче. Кроме того, и о спасении исторических памятников, нам кажется, нечего и говорить. Ни при одном из всех бывших в Средней Азии штурмах (Чемкент, Ташкент, Джизак), на сколько нам известно, не пострадал какой-бы то ни было исторический памятник; не могло, конечно, этого случиться и в Самарканде, если бы дело дошло до осады. Обо всем этом сарты знали по опыту. А вдобавок, среднеазиатцы, угнетаемые в продолжение многих веков безграничным деспотизмом своих владык, неспособны заботиться о сохранении исторических памятников своих городов. В них можно на время разжечь фанатизм, но чувства гордости и народной независимости далеки от понятий азиатца, по крайней мере, в этом убеждены знающие их близко.

В том же самом факте — в сдаче Самарканда без боя- многие видели начало хитро-задуманного плана. С этим тоже трудно согласиться. План действий, о котором мы уже упомянули, явился гораздо позже. В горячую минуту об нем не могло быть речи.

Мы несколько распространились по этому поводу, потому что вопрос сам по себе довольно важен. Правильное его разрешение дает средство составить себе верное понятие о последующих событиях края, и косвенным образом о том, до какой степени бой 1-го мая имел решительный характер. Во всяком случае, сдача Самарканда без боя ставила его жителей в неприкосновенное положение.

2-го мая русские двинулись в город. С песнями и музыкой, мы проходили улицы, по обеим сторонам которых попадались [33] иногда жители, отвешивавшие низкие поклоны. Большею частью, это были евреи и персияне. И те, и другие радовались нашему приходу. Мусульмане хотя и держались, по обычаю. за животы, но на их лицах можно было прочесть одно недоброжелательство. Каждый из них напоминал волка, припертого собаками в угол. Давки были заперты. Вообще в городе была заметная пустота.

Отряд расположился вне города, по бухарской дороге. Часть была оставлена в цитадели. Все обрадовались случаю отдохнуть и оправиться. Утомительные переходы по голодной степи, а в особенности усиленный переход и затем бой 1-го мая требовали остановки. Помимо этого, необходимо было не только укрепиться в Самарканде, но и распространить власть на прилегающие местности с темь, чтобы при дальнейшей борьбе иметь опору. Надлежало также устроить обеспеченное сообщение с Ташкентом. Вот почему решено было остановиться в Самарканде на отдых. Самарканд был удобен для этого как нельзя более. Его роскошные сады, прекрасная ключевая вода, возможность достать нее необходимое для войск, не могли не быть но вкусу отряду. Кроме. этих, так сказать, чисто-материальных соображений. Самарканд привлекал образованных людей своими достопримечательностями, и хотя можно было указать только на колоссальные мечети, построенные еще при Тамерлане, однако и этого было достаточно для любителей древности.

Самый город нисколько не отличался от других городов. Средней Азии. Те же, узкие улицы, по обеим сторонам которых тянутся невысокие глиняные сакли с плоскими крышами; такой же как и везде базар, с открытыми на улицу лавчонками, где можно найти туземный и привозный товар; та же невыносимая пыль в сухую погоду, и невылазная грязь во время дождей; на встречу попадаются такие-же халатники в разноцветных или белых чалмах и женщины в халатах-же, накинутых на голову, и с закрытым лицом — словом, все то же, что и в Ташкенте, Чемкенте и других городах..., Город окружен глиняною стеною, которая местами обрушилась и представляла совершенно готовые бреши. Для обороны она была не приспособлена; как видно, об этом не думали. Обнимая все почти застроенное пространство города и составляя значительное протяжение в длину, стена эта требовала большого числа войск для своего занятия, следовательно и не могла, на будущее время, служить русским опорой, хотя-бы и были произведены в ней надлежащие [34] поправки и приспособления. Важна была цитадель, которая, по своему положению и сравнительно-малому протяжению оборонительной ограды, могла быть обращена в опорный пункт. Об ней мы намерены сказать несколько подробнее, так как впоследствии, во время семидневной осады, она играла важную роль.

Статья г. Черкасова «Защита Самарканда в 1868 году», нам кажется, недостаточно разъяснила два очень важные вопроса: 1) когда Самарканду, в продолжение семидневной осады, угрожала наибольшая опасность? и 2) где было самое слабое место нашего расположения, куда неприятель должен был направлять самые энергические удары? Не дать себе прямого и определенного ответа на эти вопросы, значит перечислить в известном порядке множество эпизодов, не осветив их внутреннего содержания; смешать частные, более или менее отрывочные, усилия неприятеля со штурмом его 3-го числа, в котором участвовали сразу все силы и который предпринимался шахрисябцами, как последний решительный удар до отступления в горы; короче: значит не составить себе картины об общем ходе осады.

Прямое решение предложенных вопросов важно и в другом отношении: оно, с одной стороны, укажет на первенствующую роль, какую играли шахрисябцы во время осады, с другой, может оправдать значительное скопление обороняющихся у Бухарских Ворот. Мы всегда думали, что последнее обстоятельство было совершенно основательно. Чтобы в этом убедиться, нужно посмотреть на расположение цитадели и на значение различных ее пунктов, Цитадель расположена в северо-западной части города (см. чертеж). В плане она имеет многоугольное начертание с двумя большими входящими частями, обращенными па запад. Возвышенность, на которой построена цитадель, вообще говоря, командует над городом и близлежащими садами. С самой высшей ее точки, с места расположения кок-таша (ханского дворца), можно обозреть значительную часть города. Стена, окружающая цитадель, достигает до двух сажен толщины и до четырех сажен высоты. В ней, в довольно близком расстоянии одна от другой, устроены выступающие внаружу полубашни. Это монолитные глиняные массы, на которых, по высоте стены, сложены тонкие стенки; последние могут быть заняты 10-12 стрелками. Полубашни, по незначительности своего выпуска из-за наружной черты ограды, не могли доставлять последней фланковой обороны, так что силу самаркандской цитадели могла составлять исключительно высота окружающей [35] ее стены и глубина находящегося с восточной стороны оврага. С южной части последней, очень важной в оборонительном отношении, никакой впереди лежащей преграды не было и здесь городские сакли непосредственно примыкали к самой цитадельной стене. Нападение на цитадель в этом направлении представляло наиболее шансов для успеха. Здесь можно было держаться у самой стены в саклях, не подвергаясь почти выстрелам; можно было обрывать стену и вообще производить желаемые работы, которые не могли быть обстреливаемы обороняющимся; кроме того, для осаждающего здесь было очень удобное и безопасное сообщение вдоль стены. Западная часть оборонительной ограды цитадели обращена на бухарскую дорогу. Здесь образовался, сажен в десять ширины, возвышенный плацдарм, застроенный вплотную саклями и окаймленный у самой бухарской дороги, остатками городской стены, негодной для обороны, но весьма полезной для осаждающих, потому что она совершенно скрывала их движения от выстрелов с цитадели. С этой стороны доступ к цитадели был очень удобен, тем более, что здесь, у самых Бухарских Ворот, как увидим далее, был довольно широкий пролом. Упомянутый плацдарм продолжается и против северной части стены; но далее она несколько шире и отделяется от лежащих впереди садов оврагом, бывшим некогда рвом, перед городскою стеною. Ров этот оканчивается у сарбазского двора, возле большой башни, находящиеся у самых ключей. Башня четырехугольная, построенная, может быть, еще при Тамерлане, в несколько ярусов; от времени своды, разделяющие ярусы, обрушились, вследствие чего на верхней площадке образовалось углубление. Площадка, сажен пять в квадрате, могла быть приспособлена для артиллерийской стрельбы по городу, потому что она имела над ним некоторое командование. Все пространство от северо-западного угла до ключей наиболее безопасно; здесь хотя и были в некоторых местах лазейки, которыми мог бы воспользоваться осаждающий, но оборонять их было нетрудно, и при том небольшим числом людей, тем более, что часть стены имеет здесь вид входящего угла и несколько подубашен. От упомянутой башни до Самаркандских Ворот, а далее до юго-восточного угла цитадели, как уже сказано, впереди стены глубокий, с крутыми берегами, овраг, отделяющий в этом месте цитадель от города. В этом направлении, несмотря на подобного рода преграду, штурм возможен был на трех пунктах: непосредственно на Самаркандские Ворота, которые [36] не могли быть обстреливаемы фланковым огнем; у кладбища, где оборонительная стена представляла возможность эскалады и где местность была открыта выстрелам с города, и у ключей. Атака со стороны ключей не могла быть так опасна, как первые две. В этом смысле, на всем протяжении восточной части ограды, Самаркандские Ворота приобретали особенное значение. Но атака их не представляла осаждающему особенных шансов на успех, так как ворота, расположенные между двумя башнями, возведенными из жженого кирпича, представляют довольно капитальное сооружение. Башни разделены на два яруса; в каждом были пробиты 3-4 бойницы с очень ограниченным обстрелом. Против средины башен, между ними, были расположены полотна ворот, а далее, вовнутрь, крытая галерея с каменными стенами по сторонам, составлявшими одно целое с башнями. Перед воротами, через ручей оврага, мост. От него местность к воротам и далее во внутрь цитадели идет довольно крутым подъемом. Таким образом, осаждающий, ведя на ворота атаку, должен был пройти узкой галереей, обстреливаемой орудием, которое в случае надобности могло быть здесь поставлено. Это же орудие могло обстреливать мост и часть ведущей к нему улицы.

Не в таком положении были Ворота Бухарские (см. черт.). Построенные менее капитально, но по такому же плану как и Самаркандские, они не имели впереди себя никакой преграды и доступ к ним был совершенно свободный; кроме того, стена, примыкающая непосредственно к воротам, была несравненно более в худшем положении, чем та же стена возле Самаркандских ворот. С правой стороны, у самых ворот, она представляла как бы пролом, застроенный саклями. Сакли, расположенные внутри цитадели, выходили окнами и дверями на крыши сакель, построенных непосредственно за ними в городе, так что, взобравшись на последние, легко уже было попасть во внутренность цитадели. Несколько далее за упомянутыми саклями, фронтом к бухарской дороге был широкий пролом, взобраться на который было весьма легко. С левой стороны ворот, оборонительная ограда также значительно обрушилась и в одном месте была не выше двух аршин. Здесь с наружной стороны были даже сделаны ступени, служивший хорошим путем сообщения для собак и для людей, на то время, когда ворота запирались. Взойдя из города по этим ступеням, можно было завладеть левой башней, а из нее свободно войти в цитадель. Таким образом, на самом небольшом протяжении, собственно [37] у Бухарских Ворот, насчитывалось три лазейки. Защищать их без всякой подготовки было довольно затруднительно, тем более, что мы хорошо познакомились с ними только во время осады.

Ко всему сказанному нужно прибавить и другие обстоятельства, затруднявшие оборону Бухарских Ворот. Дорога в город, выходя из ворот, довольно круто поворачивала вправо, так что поставленное здесь орудие могло обстреливать самое ничтожное пространство впереди; следовательно, нападающему было легко приблизиться к нему, совершенно безнаказанно, на самое близкое расстояние. Все вместе делало Бухарские Ворота наислабейшим пунктом, и не удивительно, что неприятель нападал здесь энергичнее, чем где-либо.

Внутренность цитадели разделялась узкими и кривыми улицами, которые много могли способствовать укрытию от выстрелов из города. Сначала думали не завладевать всеми строениями, расположенными в цитадели, а разделить последнюю широкой улицей на две части: одну предоставить гарнизону, другую тем жителям, которым сакли принадлежали в этой части. С такою целью положено было провести улицу от Самаркандских Ворот до западного входящего угла оборонительной стены и назначить южную часть цитадели туземцам, северную гарнизону. Мысль разделения цитадели на две половины, русскую и мусульманскую, имела гуманные начала: отбирая для жительства гарнизона только половину построенных в цитадели сакель, а не все, мы лишали собственности в два раза меньшее число лиц и, следовательно, вдвое облегчали жителей. Но в исполнении такого предначертания были и маленькие неудобства: трудно было поручиться, что сакли будут заняты такими личностями. которых взгляды и намерения были бы гарнизону хорошо известны: еще труднее было сказать, что между гарнизоном и его близкими соседями, разделенными одною улицей, не будут происходить частые ссоры и крупные недоразумения. Подобные неудобства, может быть мелкие и отвратимые в мирное время, делались довольно важными на время осады. Вообразите, что крепость, защищаемая французами от нападения немцев, на половину занята немцами. Хорошо ли будет французам? Все эти неудобства, вероятно, были хорошо поняты самаркандцами, потому что отделенная часть цитадели не была никем занята. От намерения разделить цитадель на части остался только один след — широкая улица или эспланада, как ее называли. Во время осады эспланада имела некоторые невыгоды: она [38] вся была открыта выстрелам с города, так что сообщение по ней было небезопасно.

В очень скором времени город стал наполняться. Возле лагеря образовался временной базар с самыми необходимыми предметами: лепешками, пельменями, разными овощами, несозревшими еще фруктами, пряниками, орехами. Здесь закипела оживленная деятельность, открылась торговля.

Возле корзины с лепешками стоит солдатик. — «Эй, тамыр (¹)», говорит он очень серьезно, будучи убежден, что его сведения в туземном языке совершенно достаточны: — «тамыр, сколько стоит бир (²) лепешка? шалтай-балтай не надо».

— «Э-э, тамыре», говорит тот, не поняв в чем дело. «Вот лепешка», поясняет солдат, тыкая пальцем в корзинку: «бир лепешка, почем?»

В другом месте, от нечего делать, артиллерист беседует с торговцем зеленого урюка (абрикоса). — «Урус сарбаз — якши (³), самаркандский — яман (⁴). Урус-сарбаз вашему сарбазу маклаш (⁵) даст. А вот теперь всем вам аман (⁶) дали».

— «Аман, аман», говорит сарт, одобрительно кивая головой. — «Ты вот теперь купец, ну и торгуй: сату (⁷) можно».

Все приняло вид несколько оригинальной лагерной жизни. Только дымящиеся фитили у орудий напоминали отряду его назначение. Однообразно-скучно тянулось время.

Экспедиции на Чилек и Ургут значительно разнообразили нашу бивуачную жизнь. Надежды на дальнейшие стычки и отличия заставляли охотно переносить многие неудобства. Толковали о движении на Бухару. Много предполагали, соображали, спорили. Движение к столице эмира считали делом положительно необходимым. В возможности и удобоисполнимости этого предприятия мало кто сомневался.

Наконец двинулись вперед к Ката-Кургану, с целью занять этот пункт и остановиться в нем. Для этой цели туда были направлены рот, 3 сотни и 12 орудий, под начальством генерала Головачева. Надежды на штурм города, который, как было известно, занят неприятелем, оживляли отряд. Несмотря на южный [39] зной и пыль, люди шли бодро и весело. На третий день, утром, мы приблизились к Ката-Кургану. На возвышенности, в виду ката-курганских садов, отряд развернулся и выстроился. Артиллерия стала в интервалах между пехотою.

Пред нами расстилалась прекрасная картина. В нёбольшой долине, окаймленной со стороны Бухары возвышенным берегом Нарпая, тянулись роскошные сады, которые, по направлению к Зарявшану, занимали все большую и большую полосу. Между деревьями, точно щеголяя своею роскошною одеждою, выделялись густолиственные карагачи, а возле, уходя вершинами в небо, красовались стройные тополи. Тут же, рядом с этими двумя прекрасными растениями юга, скромно теснились фруктовые деревья, дозволяя первым еще более выказывать свою красоту и величие. Кое-где из густой зелени выглядывали городские сакли и глиняные стенки, устроенные, по обыкновению, по обеим сторонам улиц. И сакли, и сады, и тянувшиеся далее возвышенности освещались ярким, утренним солнцем, придававшим всему чрезвычайно живописный вид. Но любоваться им было не время. У многих билось сердце в ожидании выстрела со стороны города. Арбачи расположились недалеко от войск и поглаживали от удовольствия бороды в ожидании поживы. Один из них, еще дорогой, все допытывался, будут ли русские штурмовать город. При этом он обыкновенно понижал голос и делал серьезную мину. Каково же было его негодование, когда стало известно, что солдаты эмира оставили Ката-Курган перед самым нашим приходом, а жители выслали депутацию? Отряд занял город и расположился по левому берегу Нарпая, возле дороги, ведущей в Бухару. Эта часть местности есть совершенно голая покатость, обращенная к реке. Впереди, параллельно фронту расположения войск, шел гребень возвышенности; с него можно было обозреть значительное пространство к стороне неприятеля.

Сначала только по правому, а затем и по левому берегу Нарпая расположен самый город. В средине построена небольшая крепостца; ее может оборонять одна рота. Это так называемая цитадель. Она вся поместилась на природном бугре, имеющем сажени четыре высоты над окружающими садами. Отлогости бугра совершенно отвесны. К воротам цитадели ведет широкая каменная лестница. Цитадель служила помещением ката-курганскому беку и его приближенным.

В Ката-Кургане замечателен сад эмира. Лучше этого сада нам не случалось видеть ни в Самарканде, ни в Ташкенте. [40]

Почти квадратное пространство около 50 сажен в стороне засажено тополями, карагачевыми и фруктовыми деревьями: посредине вырыт пруде, наполняющийся водою посредством канавок или, как их здесь называют, арыков; от пруда идут аллеи, усаженные по обеим сторонам виноградом, который, подымаясь по решеткам, образует над аллеями густой зеленый навес с висящими кистями плода. Тень в саду полная. К стороне цитадели сад окаймлен строениями. Это бывшие помещения эмира во время его пребывания в Ката-Кургане: небольшой гарем, две небольших приемных комнаты, соединенные между собою открытою галереею, и разные службы со двором за ними. С галереи эмир мог обозревать одновременно и сад, и двор. Здесь он показывался собравшемуся на поклон народу и принимал беков.

Сад был занят генералом Головачевым и его штабом. Отсюда до лагеря, расположенного но другую сторону Нарпая, около версты.

В двадцатых числах мая на войска, расположенные у Ката-Кургана, было произведено первое нападение неприятеля. Небольшая шайка конных людей напала на отрядных вьючных верблюдов и намерена была угнать их. Ударили тревогу. Быстро собравшиеся по тревоге войска бросились. преследовать напавших. Произошла небольшая перестрелка и схватка с казаками. Верблюдов отбили. Через час в лагере снова все успокоилось.

Между тем, 27-го мая, из Самарканда была послана часть войск в Кара-тюбе. Кишлак, занятый шахрисябцами, защищался очень упорно. Мы понесли значительный урон и, отступая к Самарканду, могли только сказать, что разбили неприятеля, но не на г.только, чтобы он не отважился провожать нас на обратном пути.

Подобный исход дела, а вместе с тем известия из Ката-Кургана о том, что нападения на расположенный там отряд повторяются все упорнее и все в больших и больших размерах, требовали решительных мер. Было решено, оставив в Самарканде 6-й батальон и 100 человек саперов при двух батарейных орудиях, все остальные войска двинуть в Ката-Курган, и, соединившись там с отрядом генерала Головачева, следовать по дороге в Бухару и разбить эмира, который, как было известно, со всеми силами стоял на Зырабулаке.

31-го мая, командующий войсками выступил в Ката-Курган. Оставляемый в Самарканде гарнизон был крайне огорчен тем, что ему придется сидеть сложа руки, тогда как другие будут [41] драться. Некоторые, впрочем, не унывали. — «Вот подождите: как уйдут к Ката-Курган, на Самарканд нападут и мы будем в осаде», утешали себя остававшиеся. Уходившие только подсмеивались. Почти никто не верил в возможность осады. С небольшими исключениями, относились, к делу очень легко, и не понимали, что нападение на Самарканд — необходимое последствие положение дел и что вопрос мог заключаться разве только в том, на сколько это нападение будет опасно. С завистью проводили мы уходивших, не предполагая, что нам готовится более блистательная участь.

II.

Появление неприятеля. — Расположение жителей. — Хаджи-Арарские Ворота. — Первый натиск на цитадель.

На другой же день по выступлении генерал-адъютанта Кауфмана, мы заметили на Чапан-аты значительное скопление неприятеля. При нем было два орудия, из которых он, время от времени, постреливал. Так как расстояние было весьма значительное. около пяти верст по прямому направлению, то мы видели только дым, а иногда едва слышно доносился звук выстрела. Эту пальбу неприятель производил с единственною целью: показать гарнизону, что у него есть орудия.

В то же время, со стороны дороги в Кара-тюбе, появились шахрисябцы. Об этом то и дело получались новые сведения. На севере, по направлению челекской дороги, тоже показалась пыль и вообще замечено было оживленное движение конных и пеших людей. Становилось очевидно, что Самарканд окружается значительными силами. Какие последствия могли произойти от того, можно было отчасти судить по настроению жителей.

Еще накануне, проезжая по городу, легко было заметить особенную пустоту на улицах. Малых и старых как будто и не бывало здесь. Если попадались жители — всегда группами, возле мечети-то это были все молодые и крепкие субъекты, способные обращаться с мультыкой или батиком.

При проезде мимо такого сборища, польза было не обратить внимания, что веденный до того времени оживленный разговор прекращался. Суровые лица и дерзкий взгляд правоверных показывали, что между ними зреет к русским — если уже не созрело — крайнее нерасположение, за которым последует открытое восстание. И: и такой толпы, при проезде русского, слышались уже крупные ругательства, произносимые хотя и не совсем громко, но довольно [42] смело. Некоторая нерешительность к окончательному нападению происходила, нам кажется, от того, что неприятель как будто еще не вполне верил в свои силы и в наше незавидное положение. Факт, который бы наглядно доказал ему последнее обстоятельство, не замедлил представиться.

Утром, 2-го числа, комендант, внимая настоятельным просьбам нескольких жителей, желавших, чтобы русские защитили город от вторжения шахрисябцев, с двумя ротами и двумя орудиями двинулся к Хаджи-Арарским Воротам, где, по словам тех же сартов, неприятель скоплялся в значительных силах. Пройдя по пустым улицам города и приближаясь к воротам, мы полагали, что одно наше присутствие заставит неприятеля, если действительно таковой имеется, отступить. Мы ошиблись. Только что колона вытянулась из Хаджи-Арарских Ворот, из садов раздались выстрелы, сначала редкие, потом все учащавшиеся. Рассыпали стрелков. Поставили на горке орудие и пустили в сады две гранаты. Перестрелка усиливалась. Наше положение было очень невыгодное. Мы должны были более или менее группироваться на дороге, по обеим сторонам которой тянулись довольно высокие стены, не позволявшие нам видеть всего происходившего в садах. Напротив, неприятель, скрываясь в садах, мог окружить нас и нанести значительный вред. Поэтому мы отступили, заняли ворота, затворили их и рассыпали стрелков за зубцами стен. Видно было, что неприятель усиливается. У нас, несмотря на наше закрытое положение, несколько человек выбыло из строя. Наконец сакли и сады впереди ворот наполнились неприятелем. Отдельные личности порывались к занятым нами стенам. Один смельчак, недовольствовавшийся саклей, из которой он первоначально постреливал из своей мультыки, стал пробираться к воротам. Стоявший за зубцами солдат заметил это и выстрелил. Раненый сарт сначала упад, но потом снова приподнялся и взялся за ружье. — «Урря, брятцы!» кричал он, на ломаном русском языке.

Распространившись вправо и влево, неприятель мог отрезать нас от цитадели, а потому комендант приказал отступить в цитадель. Наше отступление послужило сигналом к нападению. Все, что до того времени держалось в почтительном удалении, устремилось на Самарканд. Неприятель понял свою силу, и с этой минуты борьба должна была принять серьезный характер.

Мы не смеем сказать, чтобы барон Штемпель вовсе не должен [43] был двигаться из цитадели: может быть, причины, побуждавшие его к тому, были и очень уважительны; но мы позволяем себе думать, что, прежде чем выйти из цитадели, нужно было решить вопрос: нельзя ли рискнуть двинуться на встречу неприятелю в сады, смелым ударом выбить его оттуда и, если можно, даже преследовать до известной степени? Если бы, по зрелом обсуждении, вопрос этот решили отрицательно, тогда, нам кажется, и думать нечего было о движении к Хаджи-Арарским Воротам. При обратном решении того же вопроса, образ действий сам по себе ясен.

Едва мы успели, как говорится, убраться, как немедленно цитадель была окружена и каша заварилась.

Неприятель, следовавший непосредственно за отступавшими ротами и распространившийся затем вправо и влево, бросился прямо штурмовать стены и ворота. Первый напор был страшен. Самый учащенный огонь, направленный на цитадель; отчаянные попытки овладеть кладбищем открытою силою, царапаясь на крутость с помощью так называемых кошек; дружный натиск на Самаркандские и Бухарские ворота, которые только-что успели затворить; грозные, неумолкаемые крики осаждавших, со стороны которых играли зурны, били барабаны, гремела труба — все это составило только начало....... Для каждого из нас это были самые тяжелые минуты.

Едва успели мы придти к Самаркандским Воротам, как прибежал унтер-офицер.

— «Ваше благородие! ворвались!»

— Где?

— «Вот тут, сейчас», говорил он, захлебываясь... «там никого нет»......

Делаются соответствующие распоряжения; люди бегут по указанному направлению, бросаются к пролому, опрокидывают неприятеля в город, лезут на стену, чтобы иметь возможность отстреливаться; многие из них падают назад и более уже не поднимаются их места занимают другие.

Вот и с другой стороны слышится русское «ура», раздается выстрел, другой. Ружейная трескотня все усиливается и усиливается. Снова слышатся крики, на этот раз уже не русские; потом все сливается в общий гул и гам, среди которых ничего и разобрать нельзя. Все чаще таскают раненых и убитых. Все энергичнее наседает враг.

Часу во втором, неприятель, разведя огонь возле самых Самаркандских [44] ворот, стал бросать туда мешки с порохом. Полотна ворот. сколоченные из совершенно сухого дерева, и столбы их поддерживавшие быстро загорелись. Потушить пожар не было возможности, потому что, как увидим, на это не было средств. Не ограничиваясь пожаром Самаркандских Ворот, осаждающий пытался произвести его и внутри цитадели. С этою целью он бросал через стену, возле юго-восточного угла цитадели, особого устройства ракеты, которые, вследствие неправильности полета, напоминали шутихи, устраиваемые из обыкновенной бумаги. Ракеты эти, обжегши одного-двух человек, никакого вреда нам не принесли.

Здесь же. только несколько ближе к Бухарским Воротам, осаждающий стал деятельно обрывать стену, в надежде произвести обвал. Его работы слышались нам явственно. Для препятствования производству этих работ, к стене, по распоряжению капитана Михневича, была поставлена лестница, чтобы с нее можно было бросать на работы ручные гранаты. Артиллеристы приноровились к этому очень быстро. Один из них, чуть ли не сам Михневич, подшутил с неприятелем очень забавно: стоя на лестнице и держа в руках приготовленную гранату, он окликнул работавших по другую сторону стены сартов. Стук кетменей затих, неприятель прислушивался. — «Вот вам гостинец», крикнул шутник, бросая через стену гранату: «кушайте!» Послышались ругательства и через стену полетело несколько камней. Угощение, видно, не понравилось. Предложивший ею был очень доволен. Подобные шутки повторялись, и почти всегда с одинаковым успехом. Вообще ручные гранаты не только здесь, но и па других пунктах, принесли гарнизону громадную пользу. Ими пользовались вовремя и с полным знанием дела. Не обошлось, конечно, и без курьезов, как увидим впоследствии. Но курьезы, забавные сами но себе, были не более как частности и терялись в общем, которое было далеко не утешительно.

К вечеру 2-го числа, подполковник Назаров, со слабым девятого батальона и со 100 саперами был направлен к Бухарским Воротам, куда неприятель направлял все большие и большие усилия

III.

Бухарские Ворота. — Утро 3-го июня. — Положение дел к вечеру того-же числа. — Вылазки — Последующие дни обороны. — Возвращение генерал-адъютанта Кауфмана в Самарканд.

Когда подполковник Назаров прибыл к Бухарским Воротам, они представляли поразительную картину. Произведенный здесь неприятелем [45] пожар был в полном разгаре (⁸). Уже стемнело. Горевшие ворота освещали небольшую площадку и часть улицы внутри цитадели. На площадке стояло наше орудие, а несколько далее, в улице, собралась толпа защитников в серьезными и суровыми лицами [46] на которых можно было заметить какое-то странное вопросительное выражение. Все молчали, ожидая чего-то необычайного.

Вызванные охотники-саперы сорвали горящие полотна ворот и устроили из мешков завал, за которым было поставлено орудие от сорванных полотен и рухнувшего затем потолка впереди завала образовался костер, горевший до утра следующего дня. Неприятель старался поддерживать огонь. Нам случилось видеть, как десятилетний мальчик-сарт, прикрываясь от наших выстрелов выступом башни, подкидывал на костер дрова и щепки в то самое время, когда мы в нескольких шагах от смельчака устраивали завал.

В городе, у неприятеля, были самое оживленное движение и шум. Воинственному его крику вторили барабаны, зурны и ужасно ревущая труба, призывавшая правоверных на бой. В большой каменной мечети, против Бухарских Ворот, предводитель шахрисябцев, Джура-бий, делал праздник (тамашу) в честь успешного хода осады. До нас долетали звуки бубна и зурн, развлекавших сановников Китаба. Неприятель, не сделав еще ничего решительного, уже торжествовал и вел себя чрезвычайно смело. Мимо отверстия ворот то и дело мелькали пешие и даже конные люди; шагах во ста от цитадели, около пруда, несколько человек сартов развели костер и расположились-было, сваривши пилау, поужинать и отдохнуть после дневных трудов. С правой башни ворот можно (ныло видеть эту группу, освещенную пылавшим костром. Один из офицеров 9-го батальона, взобравшись на одну из сакель, расположенных непосредственно у самых ворот, с 6-7 солдатами сделал в халатников залп и разогнал их.

Наступила темная южная ночь. Точно иллюминованные, город и цитадель пылали огнями: шла самая учащенная перестрелка, а с барбетов цитадели то и дело раздавались пушечные выстрелы. Понятно, никто из нас и не думал о сне, Начинало светать. Неприятель отодвинулся несколько от стен и собирался с силами. Выстрелы с его стороны редели, хотя не прекращались в продолжение всей ночи. Часа три-четыре было затишье, после которого, каждый это чувствовал, должен наступить ураган.

Быть или не быть — вот вопрос, который разрешило утро 3-го июня. [47]

Часов с семи или восьми, перестрелка стала разгораться. Неприятель закопошился. По улицам города были заметны оживленное движение и беготня. По временам, у самых стен цитадели, в общем шуме, можно было различить делаемые неприятелем распоряжения и отдаваемые приказания. Сарты готовились к штурму.

Вскоре, как и накануне, заревела шахрисябская труба, заиграли зурны, забили барабаны. Неприятель с криком ур! (бей) бросился на стены цитадели. Его стрелки, засевшие в высоких двухэтажных саклях, наносили гарнизону громадный вред. Град камней сыпался на защитников с трех сторон. С трудом успевали убирать раненых и убитых и заменять их места. В особенности терпели люди, занимавшие сакли с правой стороны от ворот. Здесь, как уже было замечено, окна и двери выходили на крыши городских сакель, взобравшись на которые неприятелю легко уже было попасть в цитадель. В двадцать минут одиннадцатого вышеупомянутые сакли были им заняты; на ворота произведен дружный натиск и мешки, заслонявшие их, разбросаны; часть стены левее от ворот тоже перешла в руки осаждавших, которые почти в упор стреляли по защитникам; артиллеристы наши, по несчастной случайности, зарядили орудие порохом к дулу — выстрела не произошло; люди наши отшатнулись и столпились в улице, ведущей в Кок-таш. Два-три человека из числа штурмующих бросились-было к оставленному орудию и схватились за его колеса. Наступила грозная минута: солдаты наши стояли на месте, кричали ура и умирали... Мужество подполковника Назарова и личный пример прапорщика Верещагина поправили дело. Последний, с ружьем в руках, во главе нескольких человек, бросился в сакли, занятые неприятелем, и штыками опрокинул его в город; остальные дружно ударили на ворота. Неприятель не выдержал натиска: им овладела паника, и несколько человек наших, выскочивших за ворота, стреляли по бегущим.

Утро 3-го июня надолго останется в памяти лиц, бывших в этот день у Бухарских Ворот. До сих пор чрезвычайно живо припоминаются нам некоторые эпизоды, точно все случившееся было очень недавно. В особенности трудно забыть Служенку. В самом начале штурма, его у Бухарских Ворот не было, а приехал он к ним в ту самую минуту, когда его подчиненные так неудачно зарядили орудие и попятились от него. Служенко был верхом на темно-карей лошади и в белом кителе. Выражение его лица было [48] какое-то особенное. Мне почему то пришел в голову фаталист Лермонтова....... «Убьют Служенку», подумал я. В белом чистом кителе, и притом верхом, действительно, трудно было не обратить на себя внимание неприятеля. Не успел Служенко выехать на площадку, как смертельно был ранен в левый бок. Он покачнулся в седле, побледнел, повернул лошадь назад в улицу, но не выпустил из руки поводьев. — «Вы ранены»? спросил я его, но ответа не получил. Его сняли с лошади и отправили в лазарет, где он не дожил и до вечера.

Замечательна судьба этого офицера. Почти при начале службы в Туркестанском крае, он попал в плен в Бухару, он выдержал там довольно долго, перенес много горя и лишений, о которых ему говорить даже было тяжело. Служенку, несмотря на его сдержанный и отчасти необщительный характер, все любили и были крайне огорчены его смертью.

Припоминается мне и Назаров, присутствие которого 3-го числа у Бухарских Ворот имело такое громадное значение для обороны: он был в желтой шелковой рубашке, с чехлом на голове вместо фуражки и в туфлях, через плечо кавказская шашка, за поясом револьвер. «Вперед ребята! За мной!» кричит он солдатам своим энергическим голосом......

А вот горнист саперной роты: он трубит наступление и от натуги покраснел как рак; отнявши ото рта рожок, он говорит товарищам жалобным, задыхающимся голосом: «Что ж вы, братцы?...» Вот еще солдатик-новичок, бывший только второй раз в деле: он бледен как полотно и, как видно, растерялся совершенно: его рот полуоткрыт, губы высохли и побелели; он жмется к товарищам и даже не кричит....... Кто-то из солдат читает Богородицу....... Уральский казак жалуется на судьбу... «Орудие берут, орудие берут, слышно и задних рядах...» — «Кто со мной, ребята, сюда!» говорит Верещагин; его лицо бледно, глаза горит; он в открытой головой, волосы развеваются ветром...

Но картина переменилась. Неприятель отступил. Мы отдыхаем. Кто-то сказал, что к нам идет отряд на выручку. Громкое, радостное «ура» раздается между защитниками. Формируется команда, которая должна идти навстречу отряду. Вескому хочется быть в ее рядах. Утомленные лица оживились....... Известие оказалось неверным. Опять картина меняется.

Как ни тяжело было защитникам, стоявшим непосредственно у [49] стен, но больным и раненым, помещенным в Кок-Таше, было еще хуже. Каждый новый раненый, отправленный туда, объявлял, что все пропало, надежды на удачный исход дела — никакой. Один прибежавший туда солдат 6-го батальона объявил, что Назаров и все офицеры у Бухарским Ворот убиты, орудие увезено неприятелем и он уже окончательно ворвался. Гам, который подняли еврейские семейства, укрывшиеся с самого начала в цитадели, был ужасный. Были и комичные случаи. Так, один больной офицер, лежавший во время осады в Кок-Таше, спал очень крепко возле своего товарища. На последнего влезла кошка, которая так перепугала больного, что он закричал на всю саклю. Лежавший рядом проснулся и, предполагая что наступила решительная минута, вскочил, стал искать саблю и звать денщика. — «Фарвались, фарвались!» говорил он задыхающимся голосом. Но когда ему объяснили, что причиною его переполоха была кошка, он стал успокаиваться. — «А я думал, фарвались. Сергей, рюмка водка!»...... Еще комичнее был один приказчик, случайно находившийся во время осады в Самарканде. Он был маленького роста, тщедушен и вообще очень непредставителен. С двустволкой за плечами, этот волонтер важно расхаживал по цитадели, считая себя в числе самых главных и необходимых защитников. Разговаривая с солдатами, он принимал воинственную осанку, покручивал усы, то и дело повторяя громко: — «Мы зададим трезвону этим собакам-халатникам! Пусть попробуют еще разок.» Случилось этому воину, 2-го числа, после штурма, остановиться против отверстия Бухарских Ворот. Одна из пуль, то и дело летавших в этом направлении, вероятно свистнула у него над самым ухом. Воин сначала согнулся и присел, а потом бросился в сторону. — «Что, брат, это видно не цигарки продавать?» спросил солдатик, сидевший по близости. — «Это, братцы, он нам кланялся: простите, мол, что дорого продаю», сострил другой. Все засмеялись. Сконфуженный волонтер съежился и потихоньку убрался.

Около полудня мы заметили в городе что-то необычайное. Там происходила какая-то суматоха; от беготни поднялась страшная пыль, слышались крики. Перестрелку с цитаделью неприятель поддерживал весьма слабо. Только к вечеру узнали мы, что все это означало. Оказалось, что шахрисябцы, еще 2-го числа узнавшие о поражении эмира на Зырабулаке, произвели третий, последний отчаянный штурм, долженствовавший решить участь Самарканда. Потерпев неудачу, они решились отступить. Отчего эмир, вопреки прежде принятому [50] намерению, не воздержался и принял бой 2-го июня, нам неизвестно. Может быть, это было сделано ради каких-нибудь очень уважительных причин, а может быть и просто по одному капризу Музафара, во всяком случае, невыполнение первоначального плана сильно раздражило шахрисябцев, которые, ограбив самаркандский базар, ушли в горы.

С уходом их, положение наше значительно изменилось к лучшему. Неприятель ослабел, по крайней мере, наполовину, потому что шахрисябцы отличались сравнительно исправным вооружением и воинственным духом. Мы же, с своей стороны, несколько осмотрелись и стали привыкать к своему положению. Предыдущие штурмы указали нам на пункты, требующие наилучшего охранения, и выяснили причину того преимущества, какое осаждающий имел над обороняющимся. Причина заключалась в том, что между стеной цитадели и городом не было никакого промежутка, вследствие чего неприятель мог скрытно подходить к цитадели, занимать возле нее наиболее высокие сакли и, пробив в них бойницы, па 25-30 шагах расстояния бить наверняка каждого солдата, принужденного выдаваться из-за стены или становиться против широкой, пробитой наскоро бойницы, чтобы действовать по осаждающему. Чтобы уничтожить гибельное значение сакель, расположенных вблизи цитадели, а с другой стороны, чтобы развлечь солдат и посадить в них большую уверенность в свои силы, 3-го числа вечером, по инициативе подполковника Назарова, из Бухарских Ворот была произведена вылазка, окончившаяся очень удачно.

Таким образом, по уходе шахрисябцев, характер обороны переменился: вместо того, чтобы с огромными потерями отстаивать каждый пункт оборонительной ограды и не сметь думать о каком-нибудь предприятии вне ее, с вечера, 3-го числа, мы начинаем производить вылазки, что уже ясно доказывает значительное изменение в обстановке. Из этого видно, что восьмидневную осаду Самарканда можно разделить на два акта: день 2-го и половина 3-го числа — самое тяжелое и серьезное время обороны, имевшее громадное нравственное значение для гарнизона — первый акт; последующие дни, когда пришлось, главным образом, думать о том, хватит или нет воды в прудах и соли в складах — второй.

К вылазкам мы приготовлялись обыкновенно еще засветло. Солдаты собирали солому, мелких щепок, брали несколько пачек спичек. Растопку связывали пучками и насаживали на штыки. Когда темнело, отодвигали дверь, закрывавшую отверстие между мешками, [51] против которого стояло орудие, и, поодиночке, без шума, выходи ли в город. К ночи неприятель убирался далее в город, а потому мы и не встречали сопротивления. Собравшись за воротами, мы отправлялись по заранее выбранной улице, расходились по дворам и разводили в саклях огонь, где это казалось наиболее выгодным. Совершенно сухие части строений загорались чрезвычайно быстро. Увеличивавшееся пламя освещало часть улицы, подвергавшейся уничтожению. По ней мелькали люди, хлопотавшие у разводимых костров. Вскоре пожар развивался окончательно. Над ним становилось зарево. Неприятель обращал, наконец, внимание на вылазку и усиливал стрельбу в этом направлении. Пули начинали посвистывать по близости. Сделав дело, мы возвращались в цитадель, причем, на сколько помнится, потерь не имели. Только вылазка 4-го числа не прошла совсем безнаказанно.

Она была произведена Назаровым же из Самаркандских Ворот. Было три часа пополудни. Неприятель поддерживал оживленную перестрелку с нашими людьми, занимавшими ворота. Назаров распорядился сделать из стоявшего здесь орудия три выстрела ядра ми по ближайшим саклям, после чего сформировав команду, повел, ее в город. На первых же шагах мы наткнулись на неприятеля, который, как видно, не ожидал атаки и стал поспешно отступать в глубину города. Преследуя его и тесня далее к базару, мы между тем зажигали сакли.

В этот день имелось в виду обогнуть цитадель по направлению к Бухарским Воротам и стараться сжечь сакли так, чтобы образовать непрерывные развалины впереди стены цитадели, между Самаркандскими и Бухарскими воротами, где неприятель особенно крепко держался и откуда наносил нам много вреда. Поставленная цель, на этот раз, хотя и не вполне, но была достигнута.

В вылазке приняли участие Верещагин и купец Трубчанинов. Последний совершенно вошел в роль самого ожесточенного воина и то и дело кричал солдатам: — «Бей их ребята, бей! Десять человек детей, ребята, бей!» У одной из мечетей он наткнулся на вооруженного сарта, не потерялся, приложился и убил того наповал. — «Бей их, собак, ребята! десять человек детей!...» говорил с большим убеждением почтенный отец семейства, снова заряжая ружье.

С Верещагиным случилось два небольших происшествия, окончившихся, впрочем, благополучно. Осматривая один из боковых дворов, он увидел вооруженного батиком сарта, на которого, [52] конечно, и не замедлил напасть. Но так как у Верещагина ружье не было заряжено, то и пришлось действовать штыком. Силы же у него было немного и штык на закутанного в халаты сарта не подействовал. Последний, схватив рукою за ствол ружья, готовился уже расправиться с Верещагиным батиком и не сделал этого только потому, что был в углу и не мог размахнуться. Подоспевшие солдаты выручили «его степенство», как они называли Верещагина. Другой случай с ним также не безынтересен. Проходя мимо двухъярусной сакли, Верещагин увидел во втором этаже человек пять вооруженных сартов, наблюдавших сквозь небольшое отверстие за движением русских. Верещагин тотчас же подскочил к сакле и сунул в отверстие штыком. Сарты ухватили за ствол ружья и потащили воина вверх. Пришлось бы потерять ружье, если бы снова солдаты не подоспели на выручку. Желавшие воспользоваться чужою собственностью были, конечно, переколоты, причем даже не оказали большого сопротивления. Вообще среднеазиатцы умирают как-то пассивно. На этой же вылазке нам случилось быть свидетелем замечательного, в этом отношении, факта.

Один солдат, вероятно не отличавшийся большою смелостью, отстал от других и шел на значительном расстоянии сзади, четыре сарта, спрятавшиеся в одной из сакель и незамеченные впереди идущими людьми, выскочили из своей засады и напали на отсталого. Трое из них были вооружены батиками, четвертый, как кажется, имел мультыку. У солдатика ружье оказалось незаряженным. Он, как видно, не ожидал нападения и совершенно растерялся. — «Братцы, помогите!» крикнул он впереди идущим товарищам. Пять человек, услышавших крик, поспешили на помощь. Но пока они добежали до места сцены, один из сартов (остальные трое, завидя приближение русских, бежали) успел ударить растерявшегося солдата батиком по голове и собирался повторить удар. Раненный одним из подбегавших солдатов пулей в руку, он опустил батик, не тронулся с места и без сопротивления предался ожидавшей его участи.......

Религиозный фанатизм доводит иногда азиатцев до чрезвычайно смелых, даже безрассудных выходок. Четвертого же числа, на вылазке, часть людей была оставлена Назаровым на перекрестке для прикрытия другой половины, двигавшейся далее со стороны базара, так как на последнем были всегда большие скопища. Люди, оставленные в этом месте, занялись поджиганием сакель и наблюдением [53] за улицей, ведущей на базар. Неожиданно для всех, на крыше угловой сакли появились три сарта; у каждого в поле были камни, которыми они и начали нас бомбардировать. Понятно, что камни не могли сравняться с пулей, и смельчаки остались на месте.

Вылазка 4-го числа была особенно полезна относительно того нравственного значения, какое она оказала на гарнизон. Это было не ночное движение в втихомолку, а смелое и удачное наступление днем, что давало гарнизону право не считать себя совершенно замкнутым в цитадели.

Комендант, как оказалось, не знал о движении Назарова в город. Он очень встревожился этим и даже послал команду, для обеспечения вылазке свободного отступления в цитадель. Мера эта, оказалась, впрочем, не нужною, так как неприятель, озадаченный смелым движением Назарова, не решился напасть на его людей.

Ночь со 2-го на 3-е, как уже было замечено, мы не смыкали глаз, а потому все крайне утомились. В последующие затем ночи, чтобы не изнурять людей, было решено разделить их на смены с тем, чтобы одна бодрствовала и поддерживала перестрелку, а остальные отдыхали. При этом, конечно, спать располагались у самых ворот за мешками и по краям площадки. Но так как всякая случайность на человека только что проснувшегося действует сильнее, чем на бодрствующего, то полковник Назаров приказал принести свою кровать, распорядился поставить ее у самого орудия и лег спать. Такой поступок имел двоякое значение: во-первых, в случае тревоги, Назаров был там, где его присутствие считалось совершенно необходимым; во вторых, солдаты, видя возле себя «полковника», засыпали совершенно спокойно, в полной уверенности, что с ними ничего особенного не произойдет. При подобном настроении, какая бы то ни было ночная тревога не могла солдата ошеломить. — «Смотри, ребята», говорил Назаров солдатам, располагаясь на установленной кровати, «не сметь шуметь, я спать хочу; да и этим подлецам (он кивнул головой по направлению к городу) не позволять мешать мне отдохнуть».

Вообще Назаров умел говорить с солдатами; они были всегда довольны и часто хохотали от души после какой-нибудь его шутки. Своим веселым характером а более, конечно, мужеством в критические минуты, Назаров приобрел к себе большое уважение не только солдат, но и офицеров. С последними он был на самой короткой ноге, говорил многим «ты» и не стеснялся выбранить, [54] если это ему казалось нужным. Купцы и приказчики надеялись на него как на каменную гору. Назаров отлично этим пользовался. — «Притащи ка, брат, ящичек сигарок: видишь, солдатики курить хотят». — Или: — «Вот, братцы», обращается он к солдатам, в присутствии, конечно, того-же купца: «вас хотят перед обедом угостить водочкой». — Понятно, что и сигары, и водка тотчас являлись на сцену.

Несмотря на уход шахрисябцев, неприятель продолжал осаждать город с большой энергией. Попытки ворваться в цитадель повторялись несколько раз на день. Последняя из них, произведенная 7-го июня, накануне возвращения командующего войсками в Самарканд, была самая отчаянная. Собравшись за саклями против Бухарских Ворот, неприятель стал читать молитвы, которые были слышны нам от слова до слова. Окончив их, оп бросился на ворота. Выстрел картечью и ручные гранаты остановили нападавших. Стрелки его залегли вдоль арыка в пятнадцати шагах от нашего завала с орудием и стреляли по воротам; остальные теснились за левой башней, пока окончательно их не разогнали гранатами. Заправлял этим делом фейерверкер. Один из саперных солдат, Ива нов помнится, предложил свою помощь артиллеристу. — «Дай, говорит, я брошу». — «Изволь, бросай», отвечал ему артиллерист, «только ты смотри… — «Чего смотреть? пусть сарты смотрят, а я брошу», сострил Иванов и взял гранату в руки. Фейерверкер зажег трубку. Все было пока в порядке. Иванов размахнулся, чтобы перебросить гранату через стену, но, неожиданно для всех присутствующих, растерялся и уронил ее на пол в кругу человек десяти товарищей. Едва успели выскочить вон из башни, а то было бы плохо.

Страшную, потрясающую картину представляла самаркандская цитадель возвратившемуся из Ката-Кургана отряду. Дымящиеся груды рухнувших сакель, которые мы поджигали на вылазках; обгорелые, обезображенные трупы, разбросанные между развалинами и издававшие нестерпимый смрад, заражавший воздух; исхудалые и закоптелые лица защитников, державшихся па ногах только вследствие нравственного напряжения — вот что представилось отряду 8-го июня. Свежие следы борьбы были красноречивым доказательством ее упорства. Гарнизон был счастлив, сознавая, что возложенный на него доле исполнен честно.

Е. Воронец

Комментарии

1. Приятель.

2. Одна.

3. Хорошо:

4. Худо.

5. Потасовка.

6. Собственно — здравствуй.

7. От слова продавать.

8. Г-н Лыко в своих "Очерках военных действий 1868 года в Зарявшанской долине", между прочим, говорит:

«Подполковник Назаров, придя к Бухарским Воротам, вместо того, чтобы, под прикрытием горящих ворот — которые было легко потушишь так как вода была под рукою — привести в оборонительное состояние что, при 95 человек саперов, исполнить было нетрудно (?), приказал выстрелом разрушить ворота, и тем открыл свою команду убийственному огню неприятеля, и сделал ворота главным пунктом непрерывных, настойчивых его атак. Бухарские Ворота потому и служили главным пунктом атаки, что были открыты более, чем каждый из других пунктов. Большая половина убитых и раненых была убита и ранена в Бухарских Воротах».

С такими положениями, затрагивающими довольно важные вопросы, мы не можем согласиться.

Позволим себе вопрос о защите Бухарских Ворот разбить на два и каждый из них поставить так:

1) Хорошо ли было-бы предохранить ворота от пожара и постараться, чтобы они во время осады остались в том же виде кик и до нее? и 2) что должны были сделать саперы, раз как ворота сгорели и обрушились?

Расположение ворот, как мы видели, нисколько не способствовало тому, чтобы препятствовать неприятелю почтя безнаказанно приближаться к ним. Следовательно, поднести к самым воротам щепок и зажечь их было нетрудно: воспрепятствовать тому можно было только вылазкой. В первый день, т.е. именно тогда, когда были зажжены ворота, о вылазке и думать было нечего. Для потушения-же быстро распространяющегося пожара нужны были люди и, кроме того, какая-нибудь посуда: ушаты, ведра, кувшины. Но при обороне Самарканда назначить для подноски воды из пруда, расположенного от пожара не ближе ста шагов, было некого, потому что обороняющихся было мало. Да если-бы и нашлись люди, то не нашлось-бы необходимой посуды; без нее-же, конечно, гарнизон не мог, если бы и пожелал, залить горевших ворот. Нам кажется, и хлопотать о том но следовало. Если-бы ворота были целы, и притом оставались запертыми, то представляли-бы часть мертвой ограды — не более; отворенные-же настежь, они нисколько не укрыли бы людей, за ними стоящих. И в том и в другом случае пользы от них было-бы немного. Вся сила ворот могла заключаться единственно только в завале, устроенном непосредственно за ними и вооруженном орудием. Достигнуть же этого можно было одинаково как за уцелевшими, так а за разрушенными воротами, потому что стена, примыкавшая к воротам, от пожара не пострадала.

В другом месте г. Лыко, делая критическую оценку разных обстоятельств обороны, между прочим говорит:

«Мы не можем не выразить искреннего сожаления о том, что 95 человек саперов, направленных комендантом в Бухарские Ворота, были употреблены не как саперы, а как пехота; вместо топора и лопаты, они действовали исключительно штыком, и потому, не прикрыв ворот, потеряли половину своего состава».

Разделяя вообще высказанный автором взгляд о нерациональности употребления саперов при обороне, мы не можем согласиться, что саперы, как специальный род оружия, не прикрыли Бухарских Ворот и, следовательно, не принесли ни никакой пользы. Разве устроенный завал не прикрыл ворот и не принес пользы?

Текст воспроизведен по изданию: Воспоминания о защите Самарканда в 1868 году // Военный сборник, № 9. 1872

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад