ВЕНЮКОВ М.

ЗАМЕТКИ О СТЕПНЫХ ПОХОДАХ

В СРЕДНЕЙ АЗИИ

Это молчание объяснить нелегко. В наших курсах тактики так подробно развиваются теории строя, боевых и походных движений войск, что могло бы найтись хоть небольшое число страниц для правил степного похода и боя. Наравне с войною в горах, этою труднейшею службою армии, степная могла бы обратить внимание тактиков, хотя бы потому, что оба эти рода войны в пределах Росии не прерываются. К сожалению, это совершенно не так. Даже в академическом курсе генерального штаба еще недавно о горной войне упоминалось мало, как бы нехотя, вскользь, а степная вовсе проходима была молчанием. Сколько известно, впервые [270]степная тактика нашла себе место в лекциях А. И. Макшеева о военной статистике Оренбургского края; потом этим же профессором составлена статья о степных экспедициях для «Военно-Энциклопедического Лексикона», — статья прекрасная, но доступная только лицам, живущим при штабах, где есть библиотеки, стало быть очень немногим. Кроме ее, офицер, которому бы хотелось узнать особенности степного похода, в русской литературе не найдет ничего, и даже в программах, составленных для Сибирского и Оренбургского кадетских корпусов, отдел степной войны вовсе опущен.

А между тем, эта война имеет много особенностей и не всегда ее теорию можно считать одинаковою с теорией партизанских действий, как то могут думать незнакомые с делом фактически. Прежде всего нужно заметить, что степные экспедиции совершаются в странах, совершенно пустых от недостатка оседлого населения. Во врёмя похода, случайная встреча войск с аулами — очень редкое исключение, ибо номады, обыкновенно, укочевывают с приближением к ним военных отрядов. Стало быть, составлять или даже только пополнять запасы продовольствия для войск в степи невозможно. Замечание Цезаря, что война питает войну, в этом случае, не применимо к делу. Между тем, вопрос о продовольствии едва ли не прежде других представляется всякому, кто знаком с военным делом. Изречение Колиньи: commencons a former le monstre par le ventre, для степной войны непреложно. Из свойства пустынности театра войны выходит первое и главнейшее ее правило: войска должны возить довольствие на всю кампанию или навесь поход при себе. Из этого правила исключения возможны только тогда, когда действующий отряд недалеко ушел от запасов и может быть снабжаем помощию подвозов. Но эти исключения очень редки, ибо степные походы, обыкновенно, совершаются в даль. Само собою разумеется, что не только классическое правило XVIII. столетия о движениях не далее пяти переходов от магазина и учение об объективных углах, но и более новые идеи стратегии о рядах магазинов, больших и малых, об операционных линиях и устройстве тыла армии не приложимы или применимы лишь отчасти в степи. Когда самый фронт действий изменяется безпрерывно, тогда нельзя и думать о методическом устройстве театра войны. В некоторых исключительных обстоятельствах отряд [271] заботится о своих сообщениях с известною местностью и потребляет некоторые средства для прикрытия их; но и это случается весьма редко. Иногда, и то лишь в болыних экспедициях, к которым приготовления делаются заранее, стараются устроить склады запасов впереди главного основания действий; но это не всегда удобно уже потому, что предупреждает неприятеля об опасности. У нас такие предварительные передовые базизы были устроены в оренбургской степи перед хивинскою экспедициею 1839 года, а в сибирской — перед военными действиями на верховьях Чу, когда, в 80 верстах на запад от Верного, построен Кастек. Болыная часть степных походов обходится без этих мер, и даже известная экспедиция против Акмечети, в 1853 году, была произведена прямо с Оренбургской линии, т.е. из-за 1,000 верст, и ближайшее к театру действий с тыла укрепление Уральское оставалось позади войск в пятистах верстах.

Другая особенность степи есть характер ее местности, которая представляется совершенно открытою. Большая разница вести войска там, где беспрестанно встречаются леса, деревни и проч., и вести их в степи, где закрытия составляют разве случайные холмы и утесы, возможные лишь в гористых местах. Скрытные, движения могут допускаться в степной войне только ночью; а это показывает, как нелегко производить их, особенно в стране, не имеющей вовсе дорог. В европейском походе, офицер генерального штаба, ведя колонну, обыкновенно, имеет карту, столь подробную, что ориентироваться и ночью, если только нет дождя и не слишком пасмурно, еще представляется какая нибудь возможность. В Азии, где топографических съемок большего масштаба нет, это знание подробностей местности может быть достигнуто или только предварительным ее осмотром, или указаниями проводников, и, в обоих случаях, колонновожатому надобно иметь верный глаз и немало навыка, чтобы составить о стране понятие точное. Между тем, скрытные движения в степи, против Азиатцев, очень употребительны и нередко служат единственным средством к достижению успеха. В то же время, открытость местности, недостаток трудно проходимых предметов служат причиною, что неприятель может отвсюду атаковать войска на ночлеге и, стало быть, прибавляет новую заботу начальнику — обезпечить себя от последствий [272] подобного случая. Короче, отсутствие закрытий на местности служит причиною, что в степном походе:

Скрытные движения возможны лишь ночью.

Расположение на ночлегах требует аванпостов со всех сторон, и, кроме того,

Неприятель всегда видит издали движение войск и не встречает затруднений в определении их числа.

Но, взамен этих невыгод, та же причина, которая их производит, дает место и полезным последствиям. Так, по степи движения возможны почти во всех направлениях. Исключения представляются лишь в окрестностях солончаков, озер и иногда высоких гор и сыпучих песков. Неприятелю трудно укрыться от взоров отряда; после победы, войска не встречают препятствий к его преследованию. Открытость местоположения позволяет ставить передовые посты на дальнем друг от друга расстоянии и, стало быть, уменьшает потребность наряда на эту трудную службу.

Третья особенность степи есть безлесность ее, а иногда и безводность. Напрасно было бы хлопотать развести на бивуаке огонь, если перед ночлегом шел дождь и смочил скотский помет, который, обыкновенно, служит топливом. Даже невысокие, сухие травы, которые иногда для той же цели употребляются, не горят после хорошего ливня. Возить с собой дрова войска не имеют почти никакой возможности и если заранее знают, что на ночлеге нечем развести огня, то берут иногда небольшое только количество случайно встречающихся сучьев кустарника. Северные части степи и горы, в этом отношении, вообще гораздо удобнее южных равнин. В них есть почти всегда карагальник, который отлично горит и сырой, а иногда встречаются перелески, березовые и хвойные рощицы, на горах — даже значительные леса. Но и тут не обходится без больших исключений. В хребте Кунги-Алатау вся южная его покатость совершенно безлесна, и дровами должно запасаться на северной стороне перевала. Только офицеры могут возить с собой небольшое количество углей; для солдат же начальник всегда должен озаботиться узнать, есть ли на предстоящем ночлеге топливо, и сделать соответственные распоряжения. В песках, особенно по южной части степи, можно почти всегда надеяться найдти саксаул, превосходно горящий; но на берегах рек не везде есть тальник и даже [273] встречается очень редко. Ни Сыр-Дарья, ни Чу, ни Сары-Су, ни Или, главные реки южной части степи, не имеют по сторонам русла сколько нибудь значительной древесной растительности. Ее заменяют камыш или едва заметная трава на сухом глинистом грунте, выгорающая уже к концу мая месяца и вовсе не пригодная для топлива.

Огонь, как сказано, большею частью разводится на помете, называемом кизяком, или, иначе, тезеком. Обыкновенно.первым движением солдат, особливо пехотных, по приходе их на бивуак, бывает собирание кизяка. Большие кучи скоро возникают около мест, назначаемых для установки котлов. Кизяк горит жарко и не портит посуды. Запах от дыма его проникает менее в пищу, чем, например, от жоления черганака или кустарника облепихи. Но все же пища, приготовленная на этом топливе, несколько пахнет, и потому полезно иметь всегда походную посуду с крышками. Если есть возможность получить, притом, котелки привесные и устроить легонькие треноги для навешиванья, то солдатский обед или ужин может быть скоро готов. А дорожить временем, особенно для отдыха, в короткие летние ночи, после дневных жаров и похода, обстоятельство весьма важное.

Безводность некоторых частей степи исключает возможность военных действий на ннх; но само собою разумеется, что, в таких местах, и не приходится действовать, ибо неприятель туда не пойдет, разве уж в крайности. Самые дурные части наших степей: это — Усть-Урт, пески Каракум — на севере от форта Перовский, голодная степь Бетпак-Дала — на правой стороне реки Чу, и страна, соседняя Балхашу — на юге. За то в горных частях степи воды везде очень довольно, и большею частью она хорошего качества. Колодцы, в безводных степях, находятся только в известных местах, и рыть землю на иных пунктах было бы бесполезным трудом. Восточная часть Гоби, более близкая к океану, в этом отношении, гораздо удобнее наших степей. В ней войска императора Кхан-си всегда находили воду неглубоко под поверхностным слоем песку. У нас даже из известных копаней не всегда можно добыть хорошую воду, а большего ее количества не дает почти ни одна. Отряд подполковника Шульца, в 1851 году, на пространстве между Сары-Су, Чу и Актау много терпел от безводности этой страны. [274]

Раскапывание и очищение колодцев, обыкновенно, требует немалого времени. Час или два приходится употребить на отливанье грязной воды, собравшейся в копани и там застоявшейся; потом нужно дать время набраться свежей воде. Если колодцы водой не обильны, то необходимо разделить отряд на несколько эшелонов; а это иногда не совсем удобно. Как свойства различных частей степи нам более или менее уже известны, то должно всегда соображать с ними и самую силу отрядов.

Почва степных пространств часто бесплодна. Даже в соседстве: морей — Аральского и Каспийского, больших озер — Иссык-Куля и Балхаша, рек и снежных хребтов, жаркое солнце степей обнажает всю их поверхность. Точные топографические исследования степи могли бы служить весьма важною помощию тем отрядным начальникам, которые выступают в поход впервые. Здесь можно только заметить, что те же места, где особенно мало воды, отличаются и бесплодностью; но и кроме их есть степи, почти лишенные зелени. Так, долина Чу, на западе от Малого Кебина и до самого Теле-куль-Тата, кроме камышей н тростников у самого русла реки, не имеет почти вовсе никакой земли, и, чтоб накормить лошадей, нужно идти ближе к горам, особенно Киргизлын-Алатау. Берега Или и Сыр-Дарьи тоже очень пустынны; Бетпак-Дала и Усть-Урт известны своею бесплодностью. Даже на снеговых хребтах южные их покатости часто не имеют травы, и только долины горных ручьев представляют немногие оазы, т.е. ровные площадки с свежею зеленью. Недостаток кормов сильно истомляет скот, и, обыкновенно, главнейшая убыль лошадей в отрядах состоит в их упадке от истощения.

Вообще говоря, степь проходима по всем направлениям, и войска не имеют особой надобности в дорогах. Кочевые тропинки совершенно достаточны, чтоб по ним двигать небольшие отряды, даже с орудиями, лишь бы местность была известна. Но встречаются иногда и препятствия на пути, вынуждающие к обходам. К числу их принадлежат: озера, солонцы, пески и высокие горы. Карты степи на столько подробны, что пропуска озер на них ожидать нельзя; но солонцы не с такою точностью нам известны. Притом, некоторые из них, исключительно, впрочем, необширные, проходимы в [275] жаркое время и, стало быть, не составляют препоны движению. Во всяком случае, без проводника-туземца не должно рисковать вести по солонцовым пространствам войска, тем больше что пыль, поднимаемая с них ветром, очень вредна для глаз. Пески утомляют до крайности как людей, так ни животных; поэтому без особой надобности по ним, разумеется, и не ходят. Горы, наконец, доступны лишь в известных направлениях и по существующим горным тропинкам. Походы чрез них затруднительны и возможны только для отрядов, не имеющих пушек или сопровождаемых горною артиллериею. Впрочем, при недальних походах и важности цели движений, можно иногда перевозить с собою и полевые орудия. Так, в 1859 г., с отрядом, ходившим на Чу, были два такия орудия, которые приходилось иногда спускать версты на полторы, помощию лямок и большего числа людей. Это же повторялось в настоящем году, и еще при большем числе орудий. Если заранее известно, что горный проход каменист, то от полевой артиллерии лучше отказаться совсем, имея всегда в виду, что Азиатцам страшны не размеры снарядов и дальность стрельбы, а, просто, число артиллерийских орудий. «Зембере бар му?» (пушки есть?) спрашивают друг друга иомады, когда узнают о выступлении Русских в поход, и, сообразно с ответом, решаются окопаться или спешат уходить.

Сухой климат степей, лишая почву растительности и часто воды, был когда-то причиною, что считали удобнее ходить по степям зимою. Ложное это мнение было причиною зимнего похода большего отряда, имевшего, в 1839-40 г., целью достигнуть Хивы. Известно всем, как печально кончилась эта попытка и чем она отозвалась не только для войск но и для перевозочного скота, привыкшего к тебеневке. Особенно страдала пехота, которая вязла в глубоком снегу, промачивала обувь и не имела потом возможности обсушиться. Казаки сохранили здоровье лучше и терпели только от холода. Большое число верблюдов также пало от изнурения, и еще доныне путник встречает в степи ряды костяных скелетов — памятники неудачного предприятия. Вообще можно сказать, что и в южной, открытой части степи зимние экспедиции затруднительны; в северной же предпринимать их вовсе не следует. Горные походы зимой невозможны, и, как исключение, можно [276] превести переход команды в 70 казаков, при одном ракетном станке, в феврале 1860 года, чрез Алатавские горы к озеру Иссык-Кулю. Но должно заметить, что этот перевал стоил значительного числа павших лошадей и быков; верблюдов же брать с собой не было никакой возможности.

Степному климату свойственны вполне те крайности температур, которые обыкновенны во всех удаленных от моря краях. Для примера, можно взять укрепление Верное, где летния жары достигают 32° Р. и где зимою бывают морозы в — 16° Р. Это свойство страны не может не иметь влияния на производство в ней военных движений. Если Хивинская экспедиция доказала, что зимние походы почти невозможны, то, с другой стороны, нельзя упускать из вида, что и летом движения отрядов удобны только по утру и вечером и в высшей степени утомительны днем. Смысл этого замечания понятен каждому, кто бывал, например, на Дунае, в Азиатской Турции, в Закавказье. Практический его результат состоит в том, что для животных остается очень немного времени, когда могут они отдыхать и кормиться. Люди еще пользуются привалом, который продолжается иногда пять, шесть часов; но лошади, верблюды, быки и проч. в жару ничего не едят и ограничиваются только расположением на отдых, далеко не совершенный, от обилия мух. Сообразно с этим свойством степного климата, приходится делать и расчет переходов. Обыкновенно, отряды в степи поднимаются часу в пятом, часто и раньше, и идут до девяти утра, когда останавливаются на обед. Вечером подъем делают в три или четыре часа и идут до семи, оставляя прочее время на отдых. Утомительность переходов в жару заставляет выдерживать лошадей долгое время на коновязях и выпускать на траву только при закате солнца. Как табуны не могут оставаться в степи на целую ночь, из опасения хищников, то является трудная для войск обязанность — косить сено н укладывать его при коновязях.

Если есть возможность (например, в жаркие дни), то хорошо совершать переходы в один прием, не делая обеденного привала. Тогда движение кончается часам к одиннадцати утра, и весь отряд получает возможность хорошо отдохнуть и на завтра подняться рано. Во всяком случае, сейчас по приходе, нужно дать выстойку лошадям и уложить верблюдов, [277] хотя бы на полчаса. В избежание хлопот о перевозке и разбивке канатных коновязей, легко можно ограничиться спариваньемъ лошадей по киргизски. Это даже удобнее, в том отношении, что, при нападении неприятеля, особенно ночью, табун не может шарахнуться.

Вот подробности стратегические и частью тактические, которые вытекают из свойства степи, как театра войны. Теперь можно разобрать другой стратегический элемент войны — неприятеля. Известно, что степные номады не составляют правильных ополчений и не имеют понятий о тактике, которые мы встречаем, например, у Германцев, в самые первые эпохи столкновений их с Римом. Скорее они похожи на Скифов, противников Дария и Александра Великого. Имея в среде своей всегда несколько батырей, т.е. передовых удальцов, они не умеют даже и тут действовать в совокупности, например: в виде сомкнутых партий, шеренг или сплошной колонны треугольной (свиной головы германских полчищ), квадратной и проч. Конечно, при совершенстве нашего огнестрельного оружия, такой способ для них невыгоден в том отношении, что вел бы к большим потерям; но это было б с их стороны единственным средством одолевать своею многочисленностью наши небольшие отряды. Притом, нужно заметить, что Киргизы, Буруты, Кипчаки, Туркмены и проч. имеют особенную наклонность действовать в разсыпную. Они распределяются на поле сражения так, что храбрейшие — впереди, а трусы — позади, и, стало быть, каждый занимает желаемое место, и храбрые, на виду. При первых движениях у наших орудий, вся толпа получает возможность разсыпаться в стороны, чтоб меньше терпеть от выстрела, и от этой сноровки номады едва ли когда отвыкнут. Для нас это важно в том отношении, что делает совершенно безполезными ядра и заставляет желать введенья в степной артиллерии одних пустотелых снарядов.

Любопытна другая особенность наших степных неприятелей: это — их способность к походным лишениям. Киргиз, даже Ташкенец, все же привыкший к удобствам оседлой жизни, никогда не имеют с собою больших запасов и довольствуются рисом, пшеном, небольшими сухарями на сале (боурсаками), иногда добавляя к ним баранину или конину. Скопище Азиатцев, как бы оно велико ни было, если только заранее приготовлялось к военным действиям и отослало [278] свои кибитки в безопасное место, никогда не имеет продовольственного обоза, на который бы можно напасть, для легчайшего достижения цели войны. Только Коканцы водят с собой ряды верблюдов с провиантом; но это бывает лишь при дальних походах и при управлении толпою какого нибудь лица, присланного от хана. Регулярные войска Туркестанцев немногим лучше их первобытных скопищ, и если наш отряд успеет своевременно разстроить их артиллерийским огнем, то они ничем не превосходят степных ополчений. Нельзя, впрочем, отказать Азиатцам в некоторой отваге, иногда очень безумной; но она исчезает, при первой их неудаче. Если наши войска успеют отразить первый натиск толпы, когда, обыкновенно, батыри лезут даже на пушки, то победу можно считать решенною. Пехота может идти вперед в небольших кареях, а артиллерия и преимущественно ракеты не прекращают своего действия. Вскоре не остается ничего более, как послать за бегущими наличную кавалерию и броситься на их лагерь (если он есть), чтоб окончательно прогнать их с театра войны и заставить рассеяться, по неимению продовольствия.

Но способность переносить лишения, свойственная Азиатцам, именно и препятствует нам иногда скоро достигнуть победы. Переходя с места на место, утомляя наши отряды частными нападениями и не вдаваясь в общую битву, они могли бы быть очень для нас опасными, еслиб азиатское нетерпение не внушало им желаний разбить войска окончательно. Должно, впрочем, заметить, что, в последнее время, и Киргизы и Буруты сделались осторожнее и не вступают в бой целыми массами, если только не опасаются за аулы или имеют еще несколько продовольствия и не замученных лошадей. Соображая, что мы всегда должны кончить поход чрез короткое время, они предпочитают уходить в глубь степи и уклоняться от боя. Действия Кенисары Касимова, известного ажитатора степи в сороковых годах, основывались именно на этом соображении. Нередко наши отряды следили за ним с разных сторон, загоняли в голодную степь, и он всетаки упорно отступал, в убеждении, что мы вернемся назад, и тогда он получит свое. В этом случае, немалую пользу нашим отрядам могут принести Киргизы, при них находящиеся. Поручая им от времени до времени совершать частные нападения на табуны [279] неприятеля, можно иногда скорее достигнуть цели, чем добиваясь открытого боя.

Здесь необходимо сказать, что степные походы очень разнообразны по целям своим и потому не всегда должны совершаться по одной и той же программе. Не говоря уже о тех экспедициях, которые имеют предметом взятие укреплений, должно заметить, что и другие движения войск преследуют очень различные цели. Иногда отряд посылается для прикрытия каравана, иногда о, н сторожит пути, по которым являются хищники, в другой раз он прикрывает съемки или, наконец, имеет в виду наказание неприятеля, т.е. собственно военную цель. В этом последнем случае от обстоятельств также зависит, искать ли с противником боя, или ограничиться угоном скота, разгромом аулов и проч. Наши отряды, в последнее время, нередко имели в виду самые мирные цели и, однако, должны были снаряжаться на совершенно военную ногу и быть достаточно сильными. Это показывает, что обстоятельства степной войны очень разнообразны.

Рассмотрим, однакожь, сначала общие всем экспедициям стороны. Из них главнейшею представляется, после определения состава отряда, обеспечение его продовольствием, боевыми и другими запасами. При существующем способе перевоза за степными отрядами провианта на вьюках, запас его в сухарях постоянно растрачивается или, лучше сказать, часть его портится. Эта порча зависит не только от случайной подмочки в походе и бивуачных складах, но и от нагрузки или навьючивания на верблюдов, при чем часть сухарей, разумеется, обращается в толчу. Результатом этого бывает, обыкновенно, что у солдат продовольствие под конец похода составляется больше из мяса; в сухарях же является недостаток. Можно думать поэтому, что некоторое увеличение сухарного пайка в степных экспедициях (например, с 1 3/4 ф. на 1 7/8 ф.) было бы очень полезно для войск. Обыкновенно, в первые дни похода у солдат есть еще небольшие запасы свежего хлеба, которые они несут на себе; но это небольшое подспорье и разсчитывать на него вовсе не следует. Другой интендантский вопрос в степной войне составляют мясные порции. Обыкновенно, скот для них гонится при войсках, и при этом часть его подвергается вьючке, даже запряжке, чтоб [280] уменьшить за то число верблюдов. Это, однакожь, очень вредно для животных, которые, вследствие того, быстро худеют в походе и не дают уже того количества мяса, на которое было рассчитано. Самое мясо, кроме того, становится дряблым и получает запах прелости. Помочь этому обстоятельству очень трудно, ибо наем или наряд большего числа собственно вьючных животных всегда не легок, и, притом, скот, во всяком случае, худеет в степи. Желательно, разумеется, чтоб гг. начальники частей, при отпуске в отряды волов, оценивали их вес несколько ниже действительности; но, разумеется, требовать от них этого невозможно. Не следует еще упускать из вида, что шедшая под вьюком скотина не должна быть в тот день убиваема. Войска хорошо узнают эти сноровки; но надобно их иметь в виду при начале похода.

Каша в походе всегда истребляется более, чем при стоянке на месте, что, конечно, естественно, как от развития у людей аппетита, так и потому, что крупу они кладут в тот отвар, который заменяет им щи. Однако, увеличивать дачу крупы нет никакой необходимости, и гораздо удобнее придать к степному пайку небольшое количество сушеной капусты. Этот последний продукт в высшей степени полезная вещь и с огромною пользою потреблялся войсками нашими на Амуре, при его заселении. Кажется, что одного фунта его довольно для солдата в артели на месяц; впрочем, точной цифры я указать немогу. Соль, при возке ее на вьюках, всегда убывает, и потому начальникам выступающих частей должно смотреть, чтоб ее было в избытке. Очень питательное питье, полезное как в жару, так и в холод, составляет кирпичный чай. В амурские экспедиции многим командам он отпускался по одной трети кирпича или по полукирпичу в месяц на человека, и нельзя не пожелать, чтоб дача эта принята была и для войск, наряжаемых в степные походы. При дешевизне керпичного чая во всей Средней Азии, такое улучшение пищи не обременило бы расходами экономию войск; а, между тем, солдат имел бы утром питье не из холодной воды, а из крепительного отвара.

В известных случаях, войска, из опасения болезней, получают, в составе приварка, перец и уксус. Сколько мы знаем, однакожь, кроме Черноморской береговой Линии и [281] некоторых других сырых местностей, эти вещества вовсе не привились к солдатской кухне и скорее вредны, раздражая желудок, чем полезны, особенно в сухом степном климате. Некоторые оренбургские отряды их получали; но особой надобности в них не встречается. Гораздо полезнее давать хорошую винную порцию, если не ежедневно, то хотя два раза в неделю. В холодные степные ночи, порция водки многих предохранит от простуды живота, иногда кончающейся кровавым поносом или гастрической лихорадкой; а на здоровье солдата в степи нужно обращать особенное внимание. Недостаток перевозочных средств, обыкновенно, препятствует устройству хороших походных госпиталей, а спокойного помещения на месте для больных не найдешь до самого возвращения домой.

Войска, в некоторых случаях, должны бывают возить при себе и фураж. Бесплодность степи, во многих местах, вынуждает на эту меру, очень обременительную. Здесь позволительно прежде всего заметить, что мы говорим о действительных обстоятельствах степных экспедиций, а не об официальной их обстановке. Как бы ни желали начальники частей улучшить степное довольствие лошадей, они не могут для них возить с собою овса и должны ограничиваться только усилением дач перед началом похода и при его окончании. Однако, небольшой запас зернового фуража очень не лишняя вещь, особенно в артиллерии, где к перевозке его имеются удобные способы. При снаряжении отряда в поход, всегда полезно отделить небольшое число верблюдов и для этой потребности.

Теперь, с исчислением всех продовольственных средств, можно определить и состав их подвижного провиантского магазина. Чтоб объяснить деле нагляднее, возьмем небольшой пример. Пусть отряд составляет массу в 500 человек, высылаемую в поход на два месяца. Это отряд средней величины для степной войны и может, например, составиться из 1 1/4 роты пехоты, двух сотен казаков и двух горных орудий. Для этих людей нужно довольствия:

Этого довольствия совершенно достаточно, и оно исчислено здесь в пропорции, наиболее желаемой войсками. Вес его не больше тяжести законного продовольствия, т.е. такого, где солдат получает по 1 3/4 ф. сухарей и по чарке горячего вина ежедневно. Если теперь разделить этот вес на число людей отряда, то получим в месяц на человека около 70 фунтов. Цифру эту можно принять за норму, при определении числа вьючных животных.

Вообще верблюд поднимает около 13 пудов груза, иногда, впрочем, больше, а иногда и значительно менее. Осенью животные в теле, и тогда на них можно вьючить до 16 пудов; весною не следует более 10. Полагая, что движение совершается летом, мы получим, что для нашего отряда нужно не менее 130 верблюдов, собственно под одно продовольствие. Это очень значительное число для прикрытия в 500 человек, долженствующего быть в готовности к бою, и увеличивает глубину колонны в походе на 125 сажен, если даже животные тянутся в два ряда. Но нужно еще принять во внимание потребность в верблюдах для вьюков другого рода, и тогда мы увидим, что цифра их возрастет до 160. В самом деде, отряд наш нуждается:

И это еще при условии, что у нас не будет большего числа больных, которых десяток может потребовать пяти верблюдов, если у нас есть вьючные койки на манер французских, и десяти же верблюдов при перевозке на жердях, одним концом влачащихся по земле. Вообще, лазаретная часть есть самая трудная в степном снаряжении и заставляет искренно желать, чтоб на нее обратили внимание. Мы положили на лазарет шесть верблюдов приблизительно; но их же считаем запасными и для других потребностей, вьючными для солдатской посуды, запасных вещей, рабочего инструмента и проч.

Столь значительное число — 160 верблюдов, наем которых на два месяца не может стоить дешевле 1,000 руб. сер., вынуждает войска прибегать к иным перевозочным средствам. Было уже сказано, что для этого служит часть продовольственного скота. Казаки, кроме того, получают часть провианта на руки, для нагрузки на заводных лошадей. Таким образом, состав верблюжьего транспорта уменьшается; по это не уменьшает хлопот. Навьючка и развьючиванье животных, обыкновенно, отнимают несколько времени, и чем огромнее транспорт, тем больше. Для избежания путаницы при вьючке, необходимо верблюдов с их вожаками разделять по командам и начальнику каждой команды поручать наблюдение за производством этого дела. В отрядах, имеющих значительное число скота, должен быть офицер, специально заведывающий транспортом. Он следит: за здоровьем животных, выпуском их на траву, собиранием в вагенбурге и за порядком в движении. Обыкновенно, вьючный обоз по степи идет несколькими рядами. Обязанность транспортного офицера состоит в наблюдении, чтобы эти ряды не растягивались без надобности и чтобы конвойные люди не уходили далеко от показанных им частей. Если при отряде есть еще продовольственный скот, то его лучше вести отдельно, как равно заводных лошадей. Вьючные быки н верблюды должны быть также разделены. [284]

Неудобство верблюжьих транспортов для перевозки больных и раненых, трудность переводить их чрез горы в дурную погоду, когда необходимо животных развьючивать, чтоб они не попадали в пропасти, и наконец ценность найма нередко вызывают необходимость заменить верблюдов другими животными. Как у нас в степи нет мулов, то приходится употреблять лошадей и волов. Последние особенно хороши в горах, где сохраняются гораздо лучше прочих животных. Вьюк каждого из них может простираться от пяти до шести пудов. Лошади не могут одне составить обоза, так как их нужно для этого слишком большое число; да и повреждениям на походе они подвергаются сильнее другого скота. При отрядах, высылаемых на короткое время, например, на неделю или дней на десять, это самый удобный транспортный скот; но на долгое время он не годится. Если обстоятельства позволяют, то лучше всего иметь транспорт подводный, хотя бы на часть пути. При этом получается возможность основать в тылу отряда временной склад, ближе главного магазина; но это, разумеется, можно только в ровной части степи, где есть тележный путь, н при удобстве отделения части сил для прикрытия склада. Не должно, впрочем, забывать, что степной отряд, если только не уходит далеко от магазинов, имеет возможность не брать с собою всего продовольствия. По мере уменьшения провианта, можно верблюдов отсылать назад за новым подвозом и, таким образом, изворачиваться с меньшим числом скота.

Чтобы лучше объяснить сказанное, приведу в пример поход на реку Чу отряда из 650 человек, в 1859 году. При выступлении из укрепления Верного, он имел при себе продовольствия на два полные месяца. Часть запасов везлась на подводах (числом до 70), часть на верблюдах (тоже до 70) и, наконец, мелкие предметы — на лошадях и других животных. В 80 верстах от Верного, масса провианта осталась под прикрытием роты и части казаков, а затем 460 человек ушли вперед, имея при себе только на месяц запасов, навьюченных на верблюдов. Телеги все вернулись назад и занимались подвозкою разных предметов из Алматов во вновь воздвигнутый укрепленный пост на реке Кастеке. Чрез пять дней по выходе отряда с Кастека, можно было часть [285] верблюдов отослать назад, и они присоединились к войскам, спустя шестеро суток, с новым запасом довольствия. При движениях продолжительных и недальних, этот способ снабжения есть самый удобный.

За устройством продовольственной части отряда, надо подумать о его снаряжении. Здесь прежде всего, сообразно с целью предпринимаемого похода, определяется состав парков и лазарета. Предметы для парков избираются специальными ведомствами — инженерным и артиллерийским; но необходимо общему начальству экспедиции строго поверить, чтобы не было в этих запасах ничего лишнего, затрудняющего транспортировку. Редко бывает, чтоб, например, инженерный офицер, снаряжая парк, упустил что нибудь; но если он не бывал в степных походах, то ему нелегко отказаться от многих вещей, без которых есть возможность обойтись в которые, при вьючной перевозке, до крайности обременяют войска. С другой стороны, не нужно и упускать из вида ничего существенного, имея в виду, что к двинутым раз войскам нелегко доставить ими забытое. Одним из важнейших предметов снаряжения или даже боевого вооружения отрядов представляются, например, ракеты. Их необходимо брать с собою при всех случаях, даже в самые небольшие команды. Поэтому обязанность артиллерийского начальства — всегда иметь хороший запас их в готовности. К сожалению, это не всегда случается, и, главным образом, потому, что даже за Или и на реку Сыр-Дарью ракеты присылают из Петербурга (3 — 5,000 верст). Каких хлопот и расходов требует эта доставка, нет нужды объяснять; но нельзя не заметить, что эта же доставка вредит и самой сущности дела, приводя ракеты в негодность. Неоднократно бывавшие случаи разрыва снарядов на месте почти всегда происходили от порчи их вследствие отдаленности перевозки. Вот почему желательно, чтоб для отдельных корпусов, Оренбургского и Сибирского, было устроено особое ракетное заведение. Что касается лазаретов степных экспедиций, то они бывают только при очёнь больших отрядах, снаряженных в дальний поход или для взятия неприятельских укреплений; при обыкновенных же колоннах, высылаемых в степь, одно присутствие доктора с походной аптекой совершенно достаточно. [286]

Здесь у места сделать одно замечание, которого важность может оценить тот, кто бывал в жарких климатах. Утомительный зной, при сухости атмосферы, вызывает сильную жажду. При этом пить теплую воду из ручьев и ключей в, степи значит только расслаблять себя. Даже в больших реках, например: Чу, Или, Сыр-Дарье, вода летом нагревается так, что пить ее не составляет удовольствия. Если человек идет пешком, то ему лучше ограничиться только полосканием рта, чем проглатыванием такого питья. Для того же, чтоб иметь воду свежую и даже холодноватую, лучшее средство — возить ее в закрытых сосудах, которых поверхность обшита холстом и часто смачивается водою. В сухих степных климатах, испарение этой поверхностной влаги так сильно, что быстро охлаждает воду, находящуюся в сосуде. Небольшие боченки, кувшины и даже бутылки для этого очень пригодны. Способ этот давно известен и употребителен в Индии и Египте; но у нас в степи не везде его знают или не всегда им пользуются. Для лазаретов, следующих с отрядами, это вещь совершенно необходимая: иначе, участь больных будет несколько напоминать судьбу македонских воинов в Керманской пустыне.

Одежда солдата в степном походе, есть вопрос первостепенной важности. Прежде всего она, конечно, зависит от времени года. Тут еще раз нужно вспомнить хивинскую экспедицию и заметить, что зимние походы в степи, при болыних холодах, нередких буранах и несуществовании дорог, очень не выгодны для людей, особенно для пехоты. Нет такой одежды, которая бы прикрыла солдата от стужи во время бурана; ни какая обувь не согревает ног на пути по цельному снегу. Еще казаки имеют возможность быть, по крайней мере, сухими; но пехота лишена и этой возможности. Итак, нужно рассчитывать главным образом на летния экспедиции. Тут прежде всего заметим, что принятые в Оренбургском и Сибирском корпусах папахи хотя и удобнее киверов, но все же войсками в походе не употребляются. Хотя часто ночи: с холода в степи бывают очень чувствительны, особенно после дневной жары, но войска всетаки носят фуражки. Кажется, не будет несправедливым сказать, что все форменные головные уборы, имеющие до фунта и более веса, а главное громоздкие, [287] совершенно не применимы для похода в степи. Относительно одежды можно заметить, что наши теперешние плащи очень удобны; но, в жаркие дни, солдаты и их снимают с себя, оставаясь в одной рубашке. Кителя в казачьих батареях очень полезны; но другие роды войск их не имеют, и дать их пехоте значило бы дать двойную одежду, что очень обременительно. Ограничиваться же одними кителями в степном походе, хотя бы в июле месяце, нет никакой возможности. Ранцев в экспедициях солдаты вовсе не носят, а каждый имеет мешок, в который кладет все нужное, и такой мешок носить очень удобно. Еслиб войскам дать мягкие чемоданчики, то это было бы лучше всего.

Теперь, чтоб дополнить эти несколько скучные подробности о приготовлениях к степным походам, не безполезно сказать несколько слов о Киргизах при отрядах. Присоединение их в небольшом числе всегда полезно для экспедиции, полагая, разумеется, что старшины выбраны из преданнейших султанов, биев и батырей, а их спутники — из расторопных джигитов. Эти Киргизы служат лазутчиками и почтарями, заменяя казаков. Их можно даже предпочитать последним. При ночлегах, можно из ннх ставить впереди цепи небольшие секреты, а на походе посылать в самые передовые разъезды. Киргизы выходят в поход всегда о-дву-конь и, стало быть, дают возможность, в случае нужды, посадить на лошадей и пехоту, что иногда бывает нужно. (Движение с Тура-Айгыра на реку Аксу, в 1860 г., для захвата манапа Адиля.) Продовольствия и вообще вьюков они всегда имеют мало. Но необходимо ласково обходиться с этими волонтерами и, в то же время, заставлять их бояться себя больше, чем неприятеля. Успех движений отрядов на Чу и Иссык-Куль, в 1859 и 1860 годах, немало зависел от своевременности получения всякого рода известий через Киризов. Некоторые почтари исполняли свою обязанность с таким усердием, что не раз подвергались опасности захвата в плен и, стало быть, неизбежной казни. Преданность их достигалась угощениями, ласкою, обещанием наград, неизменным следованием в голове отрядов, при начальниках экспедиций. Замеченному в трусости или нерадении, обыкновенно, предлагалось, в присутствии прочих, возвратиться к себе в аулы, как человеку не [288] нужному при отряде: предложением этого рода не воспользовался никто.

В известных случаях, можно целые отрады составлять из одних Киргизов. Это особенно полезно для обеспечения кочевок в том случае, когда им грозят нападения, и для преследования неприятеля. В оренбургской степи, на реке Сыр-Дарье, такие отряды высылаются нередко на юг и восток от форта Перовский. Должно, однако, заметить, что они, действительно, страшны для неприятеля бывают тогда, когда при них есть хотя небольшие партии из казаков или солдат. Без этого и самые их действия редко бывают удачны, и настойчивость продолжать их скоро ослабевает. Можно считать общим правилом, что Азиатцы храбры только тогда, когда они знают, что с тыла их ждет болыная опасность, чем со стороны неприятеля.

Особый разряд Киргизов при отрядах составляют верблюдовожатые, или лаучи. Этим беднейшим ордынцам за тяжелую их службу, обыкновенно, дается провиант в сухарях и денежное жалованье, до 15 к. сер. в сутки. Лаучей полагается по одному на каждых 3 — 5 верблюдов. Относительно этого разряда людей нужно наблюдать, чтобы конвоирующие транспорт казаки не обращались с ними жестоко; но необходимо также присматривать за ними, ибо, наряженные в экспедицию против воли, они всегда склонны к побегу.

Состав отряда для степного похода зависит от цели движения. Бывают случаи, что небольшие партии высылаются довольно далеко в степь, для прикрытия караванов или топографических съемок. Иногда такия же партии производят другого рода разведки или отражаются из больших колонн для розыска неприятеля. Как подобным отрядам приходится иногда проходить чрез голодные степи, куда большой массы войск двинуть совсем невозможно, то нужно заботится, по возможности, обезпечить быстроту их движений и целость скота. В бесплодных местах, лучше других животных сохраняются верблюды. Поэтому и делают иногда опыты составлять целые партии из людей, посаженных на этих животных, с особым приспособлением для сидения по двое и для укладки оружия. Такова экспедиция на Яны-Дарью штабс-капитана Мейера, в настоящем году. [289]

Легкие казачьи партии, командируемы для погони за хищниками или захвата преступников, могут иногда не иметь верблюдов и двигаться по степи без больших затруднений. Вся их задача — действовать быстро, решительно, уметь появиться внезапно и напасть на противника тотчас. Как приблизиться незамеченным к аулу всегда очень трудно, особенно днем, то лучше остановиться вдали, за какой нибудь высотой, и ждать ночи, неразводя больших огней и держа лошадей на поводьях. Часто, впрочем, нападения удаются и днем. Прекрасный примерь скрытности движения приведен в небольшом разсказе капитана Обуха, одного из достойнейших артиллеристов наших, коротко знакомых со степною войною. «В 1854 году — говорит он — небольшой отряд (216) казаков, при двух ракетных станках, выступил из укрепления Верного, чтоб захватить одного враждебного нам и значительного, по своему влиянию на народ, султана Тоучубека, если же не удастся поймать его лично, то отбить принадлежащие ему табуны. Чтобы никто из Киргизов не знал, что отряд вышел из укрепления и куда направился, выступили в темную ночь, без всяких приготовлений. К рассвету отряд расположился в глубоком логе, и как только наступил вечер и совсем стемнело, тронулся дальше, продолжая идти большею частью логами. После четырех ночей подобного похода, вошли в ущелья гор; оставалось только перевалить через горы и начать дело. Здесь же были отпущены из под ареста Киргизы, имевшие несчастие наткнуться на отряд во время его дневного расположения или ночного похода.» Если местность, где стоят враждебные нам аулы, мало доступна, то полезно сделать обход: неприятель в тылу всегда наводит на Азиатцев панический страх. В 1860 году, часть рода Сарыбагишей, из которой нужно было взять одного манапа, стояла в глубоком ущельи на реке Аксу. Все табуны загнаны были в боковые пади, а выход из ущелья занят вооруженными людьми, так что небольшой партии, в 60 человек, нельзя было надеяться скоро покончить дело. Однакожь, настойчивость начальника, подполковника Ш., достигла цели. Отгон небольшого числа скота показал хищникам, что они не недоступны в горах, а прибытие пушки и подкрепления довершило их страх, и манап их сдался. Это показывает, что нельзя, по общим [290] правилам войны, считать трудно приступные местности неудобными для совершения весьма удачных по результатам действий. Если дух неприятеля нам знаком, то всегда, в таких случаях, нужно показывать, что не мы затрудняемся на него напасть, а он попался в ловушку.

Отряды из казаков с ракетными станками или горною артиллериею, которая в степи так пригодна, движутся очень скоро по всем направлениям ¹. Вообще, если поход не долог, то несколько форсированных маршей всегда скорее приведут к цели, чем осторожные действия. Что за важность, что падет у нас несколько лошадей: за то неприятель лишится целого табуна, если мы настигнем его. Знаменитое изречение Цезаря: veni, vidt, vici, должно быть обращено в неизменное правило действий против номадов, и можно сказать, что кто успел скоро прийти и еще скорей осмотреться, тот выиграл дело наверное. Трудность заключается только в настижении неприятеля, особенно хорошо оконенного. В тех случаях, когда, при скопище неприятельском, нет аулов, его догнать почти невозможно; да если б и удалось, то разбить все же нельзя, ибо толпа тотчас рассеется.

Киргизы иногда отваживаются нападать на малые партии и даже отрядцы с пушками. Это они, впрочем, позволяют себе единственно при оплошности нашей, невнимании к табуну на привале или рассеянности людей при движении. На сомкнутый отряд напасть они не решатся почти никогда. Печальный пример неосторожности действий представляет поход Соловцова к рекам Сары-Су и Чу. Отряд его не был достаточно обезпечен от внезапного нападения и не держался сомкнуто. Когда толпы хищников с гиком понеслись на него, Офицер этот хотел личною храбростью поправить дело; но, выехав с несколькимн казаками вперед, между тем, как остальные [291] люди не были еще готовы к атаке, он был изрублен в несколько мгновений, и отряд, лишившись начальника, понес чувствительную потерю, так что от совершенного поражения избавился только благодаря распорядительности одного артиллерийского фейерверкера.

Что же нужно делать, чтоб никакая случайность не могла помрачить несомненного вообще успеха регулярных войск, при действиях против номадов? Позволю себе заметить, что первая сила отряда в степи есть неизменное хладнокровие начальника и его способность быстро решаться на все, что обстоятельства позволяют. Здесь нет нужды вспоминать классические имена Кагула и Ларги или известное дело под Акмечетью, чтоб доказывать, что полчища Азиатцев совершенно безсильны перед европейским оружием. Эти битвы можно вспомнить только для того, чтоб сказать, что мужество главных начальников есть всегда залог успеха в азиатской войне. После этого условия необходимейшее есть порядок в движении и при стоянке на месте. Вообще боевые войска, да и войска всех отдельных корпусов, чаще позволяют себе отступления от этого правила, чем армейские, и это, конечно, еще не так важно; но часто растянутость колонн и разбросанность людей достигают в степных отрядах до того, что, при тревоге, нелегко найдти каждому свое место. Против этого отрядный начальник должен принять неуклонные меры. Как все степные отряды, сколько нибудь значительные, всегда состоят из небольших частей всех родов войск, то необходимо раз навсегда определить порядок движения их и расположения на бивуаках. В степи, по однообразию местности, это совершенно возможно, за редкими исключениями. Обыкновенно, за небольшими разъездами из парных всадников или из Киргизов следует небольшой авангард из казаков, в совершенной готовности к бою, без обоза и с ракетными станками или даже орудием. Потом идут главные силы и при них обоз. Порядок следования совершенно зависит от местности, числа войск и величины транспорта. Чтобы уменьшить глубину колонны, должно вести верблюдов и других вьючных животных несколькимн рядами, конвойным людям — держаться близ указанных мест, а прикрытью, т.е. всем войскам — идти не растягиваясь. За хвостом колонны и не в [292] дальнем расстоянии идет конный арриергард, и его обязанность — прикрывать всех отставших и наблюдать за тылом отряда. Если этот порядок не изменяется и каждой части назначено, где ей строиться по тревоге, то безопасность похода вполне обезпечена.

А как строиться по тревоге и вообще на привалах? Генерал Бонапарте, в Египте, употреблял для этого большие каре; тому же правилу следовали еще прежде Румянцев и другие наши полководцы, в турецких войнах. Его неизменно должно наблюдать и при походах в степи. Для примера, приведу движения отряда, в 1859 году, на реку Чу. Он состоял из 1 1/2 сотни казаков, роты пехоты, отделения стрелков, двух полевых орудий, двух горных и двух ракетных станков. Один фас всегда составлялся из полусотни казаков, исполнявшей обязанность авангарда; при ней, по бокам, становились орудия (два). Рота пехоты и сотня казаков строились в продольных фасах и посреди имели по станку для ракет. Наконец, стрелки н два орудия составляли четвертый фас, а обоз становился внутри каре. По многочисленности верблюдов и лошадей, приходилось растягивать фасы и становить людей на дистанциях; но это не могло вредить делу, когда на углах каре стояли четыре орудия. В настоящее время, с введением в пехоте винтовок, превосходство наше над Азиатцами так велико, что о строгой сомкнутости и глубине строя почти нечего думать. На хорошо расположенную стрелковую цепь Киргизы и другие номады так же мало решатся напасть, как и на сомкнутую колонну. Блестящим доказательством тому служит дело на р. Кастеке, в 1860 году, когда стрелковая цепь, вместе с артиллериею, действовала так успешно, что неприятель был разбит, не приняв ни одной кавалерийской атаки, на которые ходили казаки. Коканцы, по словам донесения, разлетались как птицы, лишь только замечали, что им грозит схватка холодным оружием после убийственного огня штуцеров и орудий.

Чтобы успех степной экспедиции, как и всякого военного предприятия, был полный, нужно всегда переходить в наступление, как только расстройство неприятеля увеличится, выстрелы его станут редеть, а лошади утомятся. При таком переходе к наступательным действиям, строй войск [293] изменяется сообразно с местностью, и разумеется, что главные усилия наши всегда должны направляться на то, что в европейских войнах называется стратегическим ключом позиции неприятеля. По отсутствию в азиатских скопищах строя, у них не бывает тактического ключа, кроме центра; стратегическим же можно назвать ту местность, которая лежит ближе к пути их бегства. Иногда случается овладевать, после боя, их лагерем или разбивать их аулы: разумеется, что, в этом случае, и все усилия наши должны клониться к достижению этой именно цели. Раз прогнанную с поля и лишенную запасов толпу Азиатцев нелегко вторично собрать, и потому на нее смотреть нечего, а лучше перейти к истреблению материальных средств неприятеля. Если бы даже разбитые раз враги собрались опять, то они будут уже на столько деморализированы, что не решатся снова на открытое нападение, а будут тревожить отряд на ночлегах частями. Приведу здесь отрывок из одной рукописи, чтоб лучше охарактеризовать скопища Азиатцев или, собственно, Киргизов:

«Нельзя считать за успех в степной войне одне так называемые победы в поле. Победы эти достаются крайне дешево, но неприятелю вредят мало, хотя бы он «бежал, разсеялся» и проч.; ибо ничто не мешает ему снова сосредоточиться и идти на сообщения наши или куда будет удобнее. Кроме того, они утомляют наши войска. Среднеазиатские номады не стоят употребления против них хорошего европейского оружия в большом числе: довольно, если они только будут знать, что это оружие есть. Когда, с 1851 г., подполковник Г. ходил с 200 человек за Или и возвращался назад изпод Таучубекова кургана, то его преследовали несколько тысяч Киргизов, которые, однако, предпочитали благоразумно держаться вне пушечного выстрела. В 1859 году, при нападении 700 человек Дикокаменных и Коканцев на казачью команду в 47 человек, последней был только придан горный единорог, а отряду, в виду которого происходила стычка, кончившаяся «победою», не было надобности подниматься с бивуака, ибо вокруг его стояли еще три орудия. Таким образом, можно повторить, что полевые сражёния могут служить только для нравственного обессиления Азиатцев и возвышения духа наших войск, отчасти для развлечения их в трудном [294] походе; но характера серьёзного действия они иметь не могут. Гораздо важнее разгром аулов и особенно укреплений: он быстро приводит к цели, т.е. к водворению спокойствия и покорности. Только не следует прибегать к разграблению юрт без крайней необходимости, ибо это ожесточает номадов. Достаточно появиться внезапно около кочевьев (что, впрочем, нелегко и требует знания мест, сметливости и решительности), и Киргизы покоряются безусловно.»

Я привожу этот отрывок, чтобы вновь знакомящиеся со степною войною могли оценить как свойства неприятеля, с которым они должны иметь дело, так и свой образ действий. Хотя нет почти нужды говорить, что, при большей части столкновений, успех несомненен для европейских войск, однако, было б противно истине думать, что номады и их ополчения совершенно ничтожные неприятели. Напротив, они не чужды отваги, и иногда очень большой, в случае же неудачи с нашей стороны или даже оплошности — становятся самыми опасными врагами, по своей неотвязчивости и потому, что, не имея понятий о военной чести, без жалости убивают пленных и раненых или продают их в неволю. Это последнее обстоятельство заставляет желать еще более, чтобы, при снаряжении экспедиции и самом ее производстве, не были упускаемы никакие меры, обеспечивающие успех. Они, как видно из сказанного, очень немногочисленны, и, стало быть, тем непростительнее допускать против них отступления.

Бывают случаи, впрочем, что и хорошо управляемые отряды, особенно небольшие, терпят неудача, преимущественно состоящие в потере скота. В таких случаях, безотлагательное преследование хищников или бой с ними совершенно необходимы. Бывали примеры, что большие отряды, вполне обеспеченные своею числительностью от потери военного дела, становились в очень трудное положение от того, что их табуны лошадей и верблюдов были отгоняемы хищниками. Энергические начальники предпринимали немедленно погоню за неприятелем и, обыкновенно.возвращали потерянное, иногда даже с лихвою. Но, чтобы самая погоня не сделалась невозможною, необходимо скот на привалах не держать в одной массе, а разделять на малые табуны, дабы, с отгоном одного, оставался другой. [295]

В степной войне, иногда приходится иметь дело с азиатскими фортами или же возводить укрепления самим. Как эти заметки не имеют целью указывать на технические приемы инженерного дела, в подобных случаях, то скажем лишь несколько слов о значении наших укрепленных пунктов в степи. Придавать им размеры крепостей европейских или думать, что их цель — пассивная оборона, было бы крайней ошибкой. Напротив, весь смысл степной крепостцы состоит в охранении складов подвижного отряда, который бы действовал всегда наступательно, не давая неприятелю блокировать себя, а, напротив, энергически действуя против него в полевой войне. Бывают, конечно, случаи, что небольшие отряды захватываются многочисленными скопищами внутри своих укреплений; но мы еще не имеем примера, чтоб из этого трудного положения искусный начальник не умел выйти с честью. Подполковник Огарев, в 1854 году, доказал, что и в двадцать раз слабейшего против неприятельских полчищ отряда достаточно, чтобы кончить дело блистательною победою. Известно, что Коканцев под фортом Перовский было до 13,000, Русских — 700. Несмотря на то, действия последних были направлены так искусно и ведены столь энергически, что противники их заплатили за свой набег всею артиллериею, лагерем и большим числом убитых и раненых. Один из коканских офицеров, бывших при этом деле, рассказывал потом, что им казалась смешною горсточка Русских, вышедшая в поле из Акмечети; проиграв же битву, они хлопотали только о поспешнейшем бегстве. Подобные обстоятельства угрожали двукратно, построенному в 1859 г., укреплению Кастеку, имевшему 120 человек гарнизона; но и тут благоразумные действия начальников войск не допустили неприятеля воспользоваться своею многочисленностью во вред миниатюрного форта ².

Здесь мы не войдем в подробности о политическом значении наших степных укреплений, их пользе, в той или другой местности, и способах их постройки. Но полезно сделать еще одно замечание — о сравнительной выгоде их с [296] подвижными отрядами. Вопрос этот долго был спорным, и, обыкновенно, военные люди в Сибири решали его иначе, чем в Оренбурге. Генерал-адъютант Перовский неизменно считал, что степь удобнее содержать в покое военными силами, переходящими с места на место, по мере надобности; другие полагали, что самое прочное ручательство за мир у номадов есть возведение степных укреплений и даже водворение казачьих станиц. Кажется, что оба эти мнения суть только крайности одной середины. Конечно, нельзя и думать сделать что либо в Азии без подвижных военных сил, способных появляться везде, где потребует надобность; но несомненно и то, что постоянные укрепленные пункты, так сказать, прочные бивуаки отрядов, имеют огромную пользу. Не говоря уже про экономические и иные удобства этого способа, нельзя не заметить, что существование в степи форта обезохочивает беспокойных номадов затевать волнения в близком от оного расстоянии. Подвижной отряд один, без опорной точки для действий, никогда не достигнет того же значения.

На столько же, как вопрос о степных укреплениях, был и есть спорным вопрос о степной кавалерии. Всем известно, что мы не имеем другой конницы в Азии, кроме казаков. Выносливость этих иррегулярных войск в походах, кажущаяся дешевизна их содержания, особая расторопность, сметливость казаков и знание ими киргизского языка, в глазах многих, придают им несомненные преимущества над регулярною конницею. Но, с другой стороны, существуют мнения и не в их пользу, — мнения, не лишенные оснований. Прежде всего замечают, что Киргизы и вообще Азиатцы, при столкновениях с нами, боятся не столько казаков, сколько солдат: это убеждение в них выработалось под влиянием неоднократных неудач и даже поражений казачьих отрядов. Солдаты остаются непобедимыми и особенно страшны теперь, когда имеют нарезное оружие. Потом не в пользу казаков — самое их значение в государстве. Противники казачества говорят, что линии станиц по границам не имеют большого военного значения и могут быть прорваны во всякое время решительным неприятелем, а, между тем, отделение из состава населения Сибири и Оренбургского края слишком 600,000 душ ³ в разряд людей, не платящих государственных [297] податей, представляется им убыточным для финансовых интересов страны. Хотя содержание солдата, говорят защитники регулярных войск, и стоит дороже содержания казака, потому что первого надо прокормить и одеть, а второго лишь прокормить, но этот расчет в действительности не важен, по той причине, что казаков всегда нужно держать гораздо более, чем солдат, и что сумма податей, которую бы вносили казаки, будучи простыми сельскими обывателями, дала бы возможность иметь настоящее регулярное войско, а не иррегулярные полки. Впрочем, решить вопрос о преимуществах казаков или конных солдат (драгун) могут только обширные опыты; здесь же действительно можно заметить, что дешевизна казачьих войск есть понятие совершенно условное. Каждый, кто посещал наши степи, хорошо знает, во что обходится казачье довольствие туземцам страны; да и официальные средства их содержания очень не малы. Пересоздать же отношения казаков к Киргизам едва ли возможно, ибо в основании их лежит справедливая забота первых о своих семействах, остающихся без работников иногда на два и более года.

Заключая эти заметки, к сожалению, очень неполные, бессистемные, вероятно, невсегда представляющие дело в истинном свете, я осмелюсь сказать, что их цель — только в ознакомлении читателей с некоторыми особенностями азиатской войны. Кто хочет узнать дело систематически, пусть прочтет столь известную статью г. Макшеева. Я, с своей стороны, буду рад, если, в моих заметках, найдется хоть небольшая доля практичности и если предмет их возбудит в лицах, имеющих более глубокие сведения о деле, желание поделиться ими с военною публикою. Жду особенного упрека от тех, кто хотел бы иметь больше подробностей о боевых движениях и самом бое с народами средней Азии, об отступлениях и наступлениях, о боевых порядках войск и прочих тактических подробностях. Но осмелюсь выразить на этот счет мнение, что все правила, которые исполнять приходится под выстрелами противника или перед боем с ним, как-то плохо укладываются в общие формулы и не ведут ни к чему в тех случаях, когда начальник отряда и офицеры не имеют военного взгляда. То, что, по существу дела, изменяется очень разнообразно, едва ли и должно быть подводимо под [298] такие формулы, чтобы педантизм и посредственность не находили в них себе опоры. Узнать технику военного дела из сочинений о тактике и службы в войсках необходимо для каждого офицера, узнать общую мысль боевого порядка — тоже; но научиться управлять с успехом войсками в бою может лишь тот, кто не лишен военного взгляда и опытности, т.е. кто не имеет нужды в наставлениях.

М. ВЕНЮКОВ.

Комментарии

1. Здесь можно сказать, к слову, о скорости движении в степи вообще. Там, где есть верблюды, нельзя считать эту скорость больше 3 1/2 верст в час. Александр Борнс доказал это многими фактами. См. его замечания в 3 части «Путешествия в Бухару», стр. 213, и Ханыкова «Пояснительную записку к карте Хивинского ханства», «Зап. Г. Общ». кн. V, стр. 357. Впрочем, оба ученые путешественника имели в виду караванный ход верблюдов; отряды же двигаются с несколько большею скоростью.

2. Что общий характер войны с Азиатцами, т.е. быстрота и решительность, и при действиях против азиатских крепостей, есть лучшее ручательство за успех, доказательством служит блистательное дело с Пишпеком, в сентябре настоящего года.

3. Не считая башкирских кантонов, обложенных податьми.

Текст воспроизведен по изданию: Заметки о степных походах в Средней Азии // Военный сборник, № 12. 1860