МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ВОЕННОГО ОБОЗРЕНИЯ РУССКИХ ГРАНИЦ В АЗИИ.

ДОПОЛНЕНИЯ К ОБЗОРУ УЧАСТКОВ.

1) Мусульманское восстание в пограничных частях Китая

(Участки 5, 6 и 7).

Восстание тайпингов, значительно ослабившее современный Китай и опустошившее его внутренние провинции Ань-хой, Шань-дунь, Цзян-су, Чже-цзян, Цзян-си, Ху-бей, Ху-нань и Куан-си, было еще в самом разгаре (1857-62.), когда вспыхнул целый ряд инсурекций на окраинах Китайской империи. Характеры этих мятежей были, однако, различны, а потому тайпинги и пограничные инсургенты (нинфеи, дунгане) почти никогда не сливались, не действовали совокупно, и это, быть может, спасло китайское государство от распадения. Тайпинги прежде всего считали себя патриотами, чисто китайскою партиею, стремившеюся изгнать из Срединного царства пришельцев-маньчжур и восстановить национальность царствующей династии; инсургенты-магометане, напротив, стремились избавиться от владычества именно китайцев, к которые питают непримиримую религиозную ненависть. Тайпинги проповедовали введение нового вероучения; инсургенты-магометане твердо стояли за старинный ислам. Кроме того, и во внешнем ходе [6] обоих междоусобий была значительная разница. Тайпинги составляли одно целое, под властью «Небесного царя»; они действовали большими массами, составленными из людей разных провинций; они делали дальше походы, почти до самого Пекина; нинфеи и дунгане постоянно были раздроблены, ибо не удалялись от своих месторождение, разбросанных отдельно трупами по северо-западу Небесной империи; они никогда не имели одного общего вождя, а только сражались во имя общей идеи.

Мусульмане подняли оружие против Китая почти одновременно (1857-63 г.) в четырех разных местностях: в Юннани. в Гань-су, в Восточном Туркестане и в Чжунгарии. Но только в первой провинции они успели почти, с самого начала мятежа образовать временную монархию под владычеством султана Сулеймана, проживавшего в Да-ли-фу (Монархия эта разрушена китайцами не ранее 1872 года); в прочих же местностях отдельные мусульманские общины, но мере освобождения от китайской власти, сопровождавшегося истреблением местных китайцев и маньчжур, подолгу оставались жить самостоятельными мелкими трупами. И только там, где дунгане должны были уступить господство туркестанцам (таранчам), образовались, с течением времени, еще два государства: Джитышар, под властью пришельца-завоевателя Якуб-бека, и Кульджа, под властью выборного султана Абиль-огля, подобного Сулейману далифускому.

Не входя в разбор исторических судеб мусульманского восстания, а останавливаясь только на близкой современности, заметим, что к началу 1870 года оно представляло следующее: юннаньская группа обособилась совершенно и поддерживалась только труднодоступностью горной местности, над которой царствовал Сулейман. В Гань-су шла наиболее настойчивая борьба против китайцев, часто терпевших поражения. Города Синин-фу, Да-тун, Гань-чжеу, Хо-чжеу и другие составляли центры мятежников, которые отсюда вторгались и в Шень-си, где, наконец, были в 1870 году разбиты Цзо-цзун-таном. В Урумци управлял выборный старшина Лотай, в Кашгаре — Якуб-бек, в Кудьдже — Абиль-огля, слабый, боявшийся русских, и потому готовый подчиниться Якуб-беку кашгарскому, который в течение шести лет успел объединить почти весь Восточный Туркестан (за исключением Хами). В 1871 году беспорядки, поддерживаемые кульджинскими магометанами среди наших киргизов, и дерзкий тон султана, по отношению к нашим пограничным властям, вынудили нас к завоеванию Кудьджи. [7]

Якуб-бек в 1872 году вступил с нами в правильный международные сношения и, следовательно, перестал (для нас) быть инсурекционным вождем. Таким образом, в 1872 году, в одной лишь пограничной с Россиею части Китайской империи, Монголии, беспорядки, возбужденные мусульманскою инсурекциею, не утихали. Об них-то и излагаются здесь сведения, извлеченные из донесения ургинского консула Шишмарева в азиатский департамент от 29 февраля 1872 года, из записки генерального штаба подполковника Барабаша и из новейших известий, полученных через Западную Сибирь и Пекин.

Главные исходные пункты беспорядков в Монголии суть: Синин-фу, Гань-чжеу, Су-чжеу, Да-тун, Хо-чжеу и окрестности этих городов по рекам Сэлэн, Датун, Бэй-чуань, Таолай, Хун-шуй, Эцзине-гол, почти до г. Ань-си. Здесь является перерыв: Ань-си и Хами находятся в руках китайцев, и еще зимою 1870 — 71 годов тут проехало из северной Монголии несколько богомольцев в Тибет, хотя в 1872 году халкасские послы, ездившие в Хлассу за кутухтою для Урги, предпочли путь на Пекин и Сычуань.

От Хами к западу лежит второй район восстания, с центром в Урумци.

Между Синин-фу и Ань-си почти полная анархия и безурядица. Жители городов еще ведут торговлю и занимаются хлебопашеством; но окрестности их, а в особенности по рекам Сэлэн, Да-тун, Бэй-чуань и Таолай, наполнены грабителями. Немалый прилив последних был после разбития мятежников на западной границе Шень-сийской губернии Цзо-цзун-таном. Все почти китайские поселения тут истреблены, жители вырезаны, а постройки обращены в развалины. Только случайно маленький городок Дань-гор, между Датуном и Синин-фу, уцелел.

Общего центрального правительства у инсургентов нет. Действующие власти суть ахуны, как духовные лица, имеющие влияние на народ; но власть их шатка, и они потворствуют грабежам или даже поощряют их. Большим значением пользуются ахун города Су-чжеу и ахун Эйцза в городе Датуне. Последний, как говорят, ведет дела так, чтобы при первом случае можно было заявить покорность китайскому правительству. В некоторых городах остаются китайские чиновники без всякой власти и солдаты, как хладнокровные наблюдатели происходящего, под условием сидеть смирно. Случается, что китайских чиновников заставляют писать рапорты [8] в Пекин, с просьбою о деньгах, и последние высылаются правительством. Города Лянь-чжеу и Чжуан-лан управляются китайскими чиновниками, хотя кругом их бродят разбойники. Лянь-чжеу даже имеет обширное хлебопашество и снабжает провиантом Лан-чжеу-фу, главный город губернии Гань-су.

В северную Монголию мусульманские инсургенты впервые явились в 1869 году из Гань-су; они занимались тогда лишь мелкими грабежами в южной части Халки. В 1870 году составилась уже масса в 3,000 человек, часть которой проникла до резиденции Соин-ноина и разорила ее вместе с богатым монастырем Ламын-гегень и множеством ламаистских кумирен. Затем были сделаны движения: на Ургу (неудавшееся) и на Улясутай; в октябре 1870 года последний был разграблен. В следующем году вторжения начались с мая месяца и опирались, по-видимому, на единомышленников среди монголов, из которых у одного найдена была записка, извещавшая о плане инсургентов вторгнуться в хошун Мерген-вана. Несмотря на казни многих монголов в Урге и на высылку охранительных отрядов в хошун Мерген-вана, грабеж последнего состоялся, но при отступлении мятежники были отчасти разбиты и лишились доли награбленного. В августе вторжение повторилось, и на этот раз шайка в 1,000 человек направилась на Ургу (где между тем был уже наш отряд из 2 рот, 1 сотни и 2 орудий). Но двинутыми против нее монгольскими отрядами: Боке-очира, 600 чел., из Урги, гуна-Чимита, 300 чел., из Эрдени-цзао, и Дорджи, 700 чел., с реки Туя, была окружена и спаслась только по оплошности, а может быть и за изменою, одного из названных начальников. В 1872 году, после занятия нами Кульджи, а Якуб-беком Урумци и после высылки многих подкреплений в Монголию из Китая, положение дел китайцев улучшилось. Они усилились в Ань-си, Хами, Баркуле, Улясутае, Кобдо, Урге, так что наш отряд из последней был выведен как ненужный. Китайские отряды были выдвинуты из Баркуля на запад к Гу-чэну и из Кобдо на юго-запад к развалинам Кур-кара-усу; Чугучак хоть отчасти восстановлен, но дерзость инсургентов остается необузданною, и в конце 1872 г. шайка их, в 300 чел., разграбила Кобдо, причем полуторатысячный китайский гарнизон спрятался в крепости. Едва ли не более прочные успехи сделали китайцы па Желтой реке, где, около Нин-ся, ими возобновлены земледельческие колонии, бывшие в разрушении от прежних набегов дунган. Но каких средств это [9] стоило Срединному царству и надолго ли обеспечило его и подвластную ему обыкновенно мирную Монголию от повторения событий 1857-72 годов, — этого сказать невозможно. По данным, относящимся к началу 1872 года, китайские военные силы в Монголии, не считая Ань-си, Баркуля и Хами, простирались до 9,900 чел.; в том числе собственно китайцев было 3,900 (в Урге, Улясутае и Кобдо, солонов 2,000 (в Хуку-хотоне), чахаров 1,000 (на р. Туе) и калмыков 1,000 (в Улясутае). Теперь дислокация, а вероятно и самая численность войск изменились.

2) Тактическое устройство монгольских войск.

(Уч. 5 и 6).

Когда монгольская войска выходят на службу, то они организуются в сотни или сумо; четыре сумо составляют строевой полк, дзялан, а два дзяланя — крыло иди бригаду, мейрен. Размер наряда на службу бывает различен: по закону полагается, что каждый ниру (административный эскадрон из 150 взрослых людей) должен в случае нужды выставлять 50 и даже 100 человек; но в действительности наряд и в 6 процентов взрослого мужского населения очень тягостен для кочевников и употребляется лишь в крайних случаях, например, в 1871 году при вторжении дунган в хошун Мерген-вана. Назначение людей на службу, т.е. выбор того или другого лица, зависит от хошунского начальника. Выходящие на службу люди все снаряжение имеют свое, правительство на это ничего не дает или дает очень мало, в виде вспоможения (например, в 1871 в 50,000 лан на северную Монголию). Вооружение состоит из ружей, между которыми попадаются и пистонные, и кремневые, и фитильные, из пик, луков и стрел; кроме того, некоторые имеют сабли. Оружие это, по словам Барабаша, содержится в безобразно неисправном виде. Оно свидетельствуется каждые три года, и после этого в замен недостающего и поломанного разрешается приобретать новое; но если бы монголы вздумали купить больше, чем им дозволено военным министерством в Пекине, то они за это штрафуются.

Все монгольское войско — конница. Барабаш видел ее ученье, но только пешее по конному. Тысяча солдат была выстроена в одну линию, в две шеренги, сотня около сотни. Люди с разным вооружением в строю были перемешаны. По звуку трубы этот длинный строй стад тихо подаваться вперед, причем воины, владевшие исправными ружьями, выбегали вперед и стреляли, не прицеливаясь, с пояса: так они действуют и в бою. Холодное оружие [10] употребляется только при преследовании. Весною и летом делаются монголам смотры; но на них является лишь самое незначительное число людей: за остальных, конечно, инспектирующий и амбанями берутся взятки.

3) Новые топографическая данные о Чжунгарги.

(Уч. 7).

По исследованиям 1872 года близ верховьев Иртыша есть не одно озеро Улюнгур, а два, Кизил-баш и Бага-пор, соединенный лишь небольшим ручьем. Река Урунгу впадает в первое. Сообщения у этих озер с Черным Иртышем нет. Долина верхнего Иртыша — степь, за исключением узкой полосы вдоль самой реки, она ограничивается с юга хребтом Сауром, продолжением Тарбагатая или Мус-тага. На северо-западе от Кизыл-баша лежат горы Нарын-кара. Население по Верхнему Иртышу: киргизы (найманы и киреи), калмыки и китайцы с маньчжурами в двух городках: Будунь-тохое и на Урунгу и Тулте посреди Алтая.

Река Или оказалась годною для плавания судов с 2 1/2 фут. осадки от маньчжурской Кульджи до Илийского выселка (382 версты) во всякое время года; выше, до таранчинской Кульджи, лишь в полноводье.

Следующие селенья возникли в 1871-1872 г. в Семиречье:

Во всех их есть русского населения до 1,600 душ.

4) Подробности о Хиве

(уч. 10).

В самое последнее время найден подробный план Хивы, сделанный в 1858 году топографом Зелениным. Пользуемся им, чтобы представить следующее исправленное описание этого города.

Хива — столица ханства, расположенная между каналами Ингрик и Чарджели, вытекающими из Полван-ата. По свидетельству Данилевского и по плану Зеленина, она имеет две стены: около внутреннего города, длиною до 1,040 сажен, и около наружного, длиною 3,100 сажен, что удостоверяет, что город довольно велик. План показывает еще, что общая фигура внешней ограды [11] напоминает грушу, обращенную черешком на запад, а внутренний город, или кремль, имеет вид прямоугольника, у которого восточная и западная стороны длиною по 300 сажен, а северная и южная по 200. Во внутреннем городе живет сам хан, которого дворцы находятся у западных ворот. Вамбери перечисляет пять кварталов в этом кремле и десять в наружном городе. Ворот во внутреннем городе трое, на западе, на севере и востоке, а во внешней ограде, которая имеет высоту 10 футов, девять, из которых самые северные суть ургенчские, восточные — хазараспские и т. д. Внутренний город застроен сплошь; во внешнем есть много садов и даже полей, особенно на западе и на юго-востоке, где есть и пруд. Близ восточных ворот во внешнем городе лежит базарная площадь и при ней место казней. Вблизи города, за стеною, разбросаны, среди изрезанных арыками полей, многочисленные сады с загородными домами жителей. Из этих дач можно заметить ханские сады: Чарджели на западе, Гильденган и Ингрик на востоке, и сад Юсуф-бека на севере от города. Так как наружная стена имеет шесть верст длины, то очевидно, что Хива значительный город, в котором можно предположить, согласно с Вамбери, от 3 до 4,000 домов, хотя Данилевский и говорить, что все число жителей обоих полов не превышаешь 4,000 душ. В Хиве есть большой базар, с караван-сараем для торговли товарами, и малый — для продажи людей, без чего ханство едва ли могло бы существовать, ибо все поля обрабатываются купленными рабами. 17 мечетей, 22 медресе и 260 лавок дают понятие о составе городского населения и его занятиях. Многие медресе, т.е. училища, обеспечены хорошими доходами, так что главные преподаватели в них, ахуны, получают до 5000 батманов пшеницы и 150 тиллей денег в год на жалованье. Ученики, по обычаю мусульманских школ, также не остаются без довольствия хлебом и деньгами.

По новейшим известиям, хан усилил внешнюю ограду Хивы сооружением нескольких башен и расстановкою вдоль стены до 60 орудий.

20-го января, 1873.

Полковник Венюков

Текст воспроизведен по изданию: Материалы для военного обозрения русских границ в Азии. Дополнения к обзору участков // Военный сборник, № 3. 1873