ЗАВОЕВАНИЕ АХАЛ-ТЕКИНСКОГО ОАЗИСА

(Предлагаемая статья составлена по источникам об ахил-текинской экспедиции, появившимся до настоящего времени в России. Из них важнейшие: Русские в Ахал-Техе 1879 года. В. Тугана-Мирзы-Барановского; Ахал-текинский оазис, статья М. Анисикова «Вести Европы», № 5 и 6. 1881 г., Ахал-текинская экспедиция, корреспонденция г. Б. «Голос», №№ 82, 85, 95, 101, 105, 110 и 117; Из Закаспийского края, корреспонденция в „Новом Времени»; Ахал-текинские женщины, г. Попович-Липовца; Штурм Денгли-Тене, г. Демурова. «Истор. Вестн» № 3, 1881. и др.).

Ende gut — alles gut.

Русские завоевания в средней Азии идут быстро. В 1869 году, полковник Столетов, в составе отряда которого находится штабс-капитан Скобелев, высадился в Красноводском заливе и, разбив свою ставку за косою, отделяющей этот залив от Каспия, основал город Красноводск. Занятый край представлял безводную, солончаковую пустыню, кое-где взволнованную, лишенными растительности, выжженными солнцем холмами и возвышенностями, которые по своему суровому и неприветливому очертанию мало оживляли эту скучную местность.

Шестьюдесятью верстами южнее Красноводска, против одной из кос нефтяного острова Челекеня, был в то же время построен [578] редут, названный фортом Михайловским, местоположение которого не разнообразилось даже и теми прибрежными холмами, которые хотя сколько-нибудь скрашивали у Красноводска общую монотонность занятых нами степей. Голый песок окружал этот скучнейший пост на скучнейший берегу скучнейшего из морей земного шара. Но в 200 верстах от Михайловского, по направлению прямо на юго-восток, начиналась полоса плодородной земли, столь во всех отношениях прекрасной, что жители ее уверяли, будто Адам, по изгнании его из рая, выбрал именно этот оазис для своего нового поселения, так как нигде не нашел ни лучшего места, ни лучшей почвы как местность и почва оазиса Ахал-Теке, расположенного по скатам и вдоль подошвы не особенно высокого горного кряжа Копет-Дага, вершина которого определяет в этом месте границу ханств Буджкурта, Дерегез, и Келят, находящихся в вассальной зависимости от Персии.

Характер южного и северного склонов этого кряжа не одинаков. С персидской — южной он образует пологие скаты, спускающиеся террасами и дающими начало нескольким значительным рекам, образующим в последствии реку Атрек, низовья которой и составляют нашу границу с Персией. На северной стороне Копет-Даг имеет более суровый характер; крутые, обрывистые скаты большей частью не доступны, но вместе с этим, он же дает начало многим (числом до 35) горным ручьям и источникам, со светлой, прекрасной водою, присутствие которой и составляет главное богатство и достоинство Ахал-Текинского оазиса. Благодаря только этой влаге и превосходному искусственному орошению, глинистая почва оазиса делается способной к обработке и дает две жатвы в год, тогда как соседняя Каракумыкская пустыня не производит даже колючки — растения, которым умудряются питаться верблюды. Весь оазис имеет около 200 верст длины, начинается выше аула Кизил-Арвата (500 киб.) и доходит до аула Гяурс (40 киб.); но за то ширина его, не превышая вообще 10 верст, во многих местах суживается только до 4-х. Ручьи горных ключей, вытекая из горных расселин на равнину, пропадают в песках Кара-Кум, непосредственно примыкающих с севера к оазису.

Вот эта-то полоса земли, в результате блистательной победы генерала Скобелева, одержанной им через 12 лет после высадки и основания полковником Столетовым Красноводска, ныне присоединена к землям обширного Российского государства.

На этот раз, однако, победителям Туркестана и Ферганской области — войскам, штурмовавшим Ташкент, Самарканд и Хиву, завоевании Ахал-Текинского оазиса досталась не даром. Первый раз русский солдат встретил среди пустынных степей средней Азии достойного себе противника в лице текинца, и потому-то, более чем когда-либо, обыкновенные мотивы вашего наступления в [579] этот далекий край покажутся будущему историку недостаточными. Защита мало или вовсе не принадлежащих нам кочевников гокланов, джафарбаевцев, аттабаевцев и иомудов — мотив, очевидно слишком бедный для объяснения причин, вызвавших новый подвиг русских войск, для оправдания тех огромных трат, которых потребовало от русской казны новое расширение и без того куда выше нужды и меры расширенных во все пустынные стороны владений наших, н даже совсем не объясняющий самого присоединения к нам этой далеко выступающей волосы земли, весьма уязвимой (как показывает прошедшее) со стороны Хивы, Мерва и Персии. Понятно, что если защита иомудов и аттабаевцев от текинцев обошлась нам так дорого, то защита новых подданных — текинцев от персиян может стать еще дороже и потребовать еще больших жертв, без всякой надежды на вознаграждение. Между тем, свидетелями, что не всегда текинцы обижали Персию, служить например рассказ Бульгера о коварном нападении губернатора Ширвана, родственника Нур-Верды-хана, на текинский караван, отправленный в Буджнурд с богатым выкупом за пленных, уведенных персиянами в 1859 году, нападение, которое, по показанию Бульгера, повело к несчастному походу Нур-Верды в Персию, после которого ему а пришлось бежать из Теке в Мерв, опасаясь мести недовольных его распоряжениями соплеменников. Но если мы шли под стены Геок-Тепе не для защиты иомудов и наказания хищников и даже не для прямого завоевания оазиса, который, при всех его достоинствах, вряд ли может прельстить вас так, как некогда прельстил Адама, то причины похода все-таки остаются непонятными. Между тем, что интереснее непонятного?

Желая, в интересах исторической истины, открыть действительные мотивы штурма и осады Геок-Тепе — лица, писавшие поэтому поводу, останавливаются на роковых путях исторического хода мировых событий!

Прекрасное объяснение, если бы оно было хоть сколько-нибудь осязательно понятно. К несчастью, роковой ход мировых событий — звонкая фраза, под которой кроется весьма разнообразное содержание, и лучшим доказательством тому может служить разногласие двух авторов, трудами которых мы пользуемся для составления этой монография.

Участник первого похода, в качестве рядового Переяславского драгунского полка, В. А. Туган-Мирза Барановский, автор прекрасной книги «Русские в Ахал-Теке 1879 г.», говорит о роковом ходе событий следующее:

«Единственная причина вашего похода в Текинский оазис есть ваше соседство с ним. Соседство же цивилизованного государства с нецивилизованным, на основании исторического закона, должно всегда кончаться полным подчинением последнего первому». [580]

Участник второго похода, в качестве начальника железнодорожных сообщений в тылу отряда, генерал М. Н. Анненков, в статье «Ахал-текинский оазис» («Вестник Европы» № 5, 6), опровергает это мнение так:

«С первых времен истории, в мире совершается два великих движения: один влекло некогда род человеческий с востока на запад, другое же возвращает его с запада на восток; первое из этих движений, с которым связаны великие переселения, наполнившие запад Европы народами Азии, началось, вероятно (?!), еще задолго до исторических времен; второе, открывшееся троянскою войной, продолжаемое государством Александра, римской империей, крестовыми походами, открытием мыса Доброй Надежды (и, прибавим от себя, осадой Геок-Тепе), существует и до настоящего времени».

Затем генерал Анненков продолжает:

«Без сомнения (!), тут оказывается какая-то историческая необходимость, какой-то закон, который еще неизвестен, но который тем не менее существует и неумолимо подчиняет себе судьбу народов!»

Не слишком ли, однако, все это безусловно, да и действительно ли несомненны роковые пути истории, на которые указывают оба автора?

Путь г. Т. М. Барановского — роковое влияние разно-культурного соседства — сомнителен, по причине слишком широкого понятия о соседстве. Целое море и 200-верстная степь отделяют ближайшие торговые центры России от завоеванного оазиса, — что же уж это за соседство? Если же сила рокового значения закона так велика, что даже культура Красноводска и форта Михайловского могла влиять на необходимость покорения страны, крайняя точка которой отстоит от него на 400 верст, то где же предел нашего наступательного движения в Азии, в силу высоты нашей культуры над соседней, понимая последнею отстоящей на 200, 300 и даже 400 верст от последнего казачьего разъезда, или от места расположения последней линейной роты? Не ясно ли, что при таком широком применении исторического закона, экспедиция не могла бы иметь конца и рядом с этим начало ее не имело бы обыкновенного (а не исторического) смысла для современников!

Путь г. Анненкова — еще более не ясный путь. Бесспорно, его исторический закон универсальнее и общее закона разно-культурного соседства, но в такой же мере и непонятнее. Положим, что завладев Грузией, нам пришлось — частью, действительно, роковым путем соседства, завладеть наконец и Дагестаном, но вряд ли покорение Грузии Россией есть результат того же громадного инстинктивного возвращения человечества на восток, которое подчиняло себе и честолюбивые планы Александра Македонского, и походы римлян в Иудею, существует или нет несомненная историческая необходимость в этих «vat» и «vient» с запада на восток исторически известных народов, — для наших действий [581] совершенно безразлично. Если такой универсальный и на громадном пространстве времени действующий закон и существует, то влияние его на наши сегодняшние поступки, деяния и их ближайшие причины, не более влияния космического закона тяготения. Это есть простое влияние среды действия, на которое могут указывать только крайние фаталисты, с точки зрения которых ли не можем даже и понять надобности каких либо исследований и изысканий.

Вот почему нам кажется, что объяснять завоевание Ахал-Текинского оазиса той же причиной, как и открытие мыса Доброй Надежды — значит вовсе ничего не объяснить, и если бы кроме исторически-роковых путей господ Барановского и Анненкова не существовало других, более осязательных объяснений, то завоевание оазиса представлялось бы голой загадкой.

По счастью, для нас есть еще путь исторической необходимости, более ясной, чем путь разно-культурного соседства, и более близкой, чем закон, которому люди подчинялись еще во времена доисторические.

У Англии, сильной на море, и России, сильной на континенте, — нет удобного поля брани, на котором можно было бы, пропорционально действительным силам этих держав, разрешить некоторые противоречивые интересы. С течением времени, необходимость эта (чувствуемая уже очень давно) делается очевиднее и все ближе и ближе тянет к развязке. Вот почему за последние годы, как указывают господа Костенко и Мартенс, обе державы как-то невольно сближают свои среднеазиатские владения, и притом в таких местах, где ни той ни другой самые покоренные страны с их народами не обещают решительно никаких выгод. Отсюда становится совершенно понятным, с каким вниманием следит Англия за нашими походами в степях разных кочевых неудобно называемых народов, как искренно считают наше поражение — своей победой, нашу победу — своим поражением.

С точки зрения вот этой, так же роковой исторической необходимости — последнее русское завоевание приобретает громадный исторический интерес, становится в ряды подвигов народа, плодами которого воспользуется отдаленнейшее его потомство.

Разумеется и мы, подобно г. Анненкову и всем здравомыслящим людям, отнюдь не принадлежим к числу лиц, готовых ежеминутно воевать с Англией и считающих для России выгодным все то, что неприятно коварному Альбиону. Но рядом с этим, не считаем выгодным недоговаривать то, что и без того очевидно массе. В Англии на этот счет гласности гораздо более, чему лучшим доказательством может служить книга Бульгера, в которой не только англо-pyсское столкновение считается неизбежным, но и место его определяется с достаточной точностью и прямотой. С другой стороны, возможно, что дело станет ясным без личного [582] столкновения двух европейских антагонистов на северной грани Индостана, путем прямого влияния на аборигенов этих стран, и тут-то, может быть, суждено русской человечности, терпимости, здравому смыслу — одержать высшую, хотя в прямом смысле бескровную победу над предприимчивостью, торгашеством и купеческой алчностью высококультурных англичан.

Думая так, мы, разумеется, полагаемся на прочность рокового исторического закона г. Туган-Мирзы-Барановского, не оставляющего нам никакой надежды на успех в борьбе с будущим архи-культурным соседством индейского Альбиона, но посягательство это оправдывается способностью русского солдата не только покорять страны, но и сердца их обитателей, даже столь храбрых и воинственных, как сердца новых наших сограждан в оазисе Ахал-Теке.

Оставив поэтому истории следовать по начертанному ей роковому пути событий, сами вернемся к факту завоевания и всем его поучительным для будущих времен деталям.

Военного уважения, которым пользуются в настоящее время текинцы, вовсе не существовало в то время, когда пароходы общества «Кавказ и Меркурий» один за другим подходили к плоскому берегу Чикишляра и с большими трудностями высаживали войска и тяжести, необходимые для проложения роковых путей истории. Роковые пути эти тогда казались шуткою и предстоящая война с «халатниками», не пугая никого, причислялась скорее к образовательным военным экспедициям, в которых войска учатся военному делу и путем небольших потерь, кое-каких лишений и трудов, добиваются хорошей практики и недурной славы.

Аул Чикишляр, принадлежавший иомудам и послуживший операционным пунктом экспедиции, впервые был занят нами в 1871 году, во время хивинского похода, с целью более удобного приобретения у кочевников верблюдов. С тех пор его оставляли и занимали несколько раз во время рекогносцировок по р. Атреку, во 20-го сентября 1878 года, он был занят окончательно, превращен в небольшое укрепление и снабжен постоянным гарнизоном. Как морская пристань, Чикишляр был в высшей степени невыгоден. Суда могли останавливаться только верстах в пяти от берега, на совершенно открытом для всех ветров рейде, что крайне затрудняло выгрузку, которая могла производиться только с помощью туркменских лодок, получавших по 2 р. в день рабочий [583] и по 1 р. в день прогула. Кроме того, Чикишляр не редко затопляется, что и случилось, во время пребывания там экспедиционного отряда два раза, 7 и 11 июня, при чем первое наводнение, случившееся ночью, сильно перетревожило весь лагерь, внезапно очутившийся в воде. Не смотря, однако, на все эти неудобства, Чикишляр был выбран, как базис для предстоящих действий потому, что войска, двигаясь по р. Атреку, не должны были страдать от безводия, так как до оазиса был только один переход без воды, не более 40 верст долиною, тогда как при движении из Красноводска, представлявшего все выгоды хорошей морской стоянки для судов, войскам угрожал поход по безводной местности почти в 200 верст. Кроме того; генерал Лазарев рассчитывал, двигаясь вдоль границы Персии, иметь везде готовый провиант, доставка которого даже отдана была персидским подрядчикам. Последний расчет не оправдался только благодаря проискам англичан при тегеранском дворе, откуда последовало приказание усилить пограничные кордоны и запретить всякое сношение с русским экспедиционным отрядом.

Войска начали прибывать к Чикишляру с апреля месяца и к июню маленький аул разросся в порядочный приморский городок, где шла оживленная деятельность, происходила торговля, и не только предметами первой необходимости, но даже ювелирными изделиями и фотографией. 1-го июня, командующий ахал-текинским экспедиционным отрядом, генерал-адъютант И. Д. Лазарев, выехал со штабом из г. Баку и на следующий день прибыл в Чикишляр. Вслед за ним прибыл отряд «Красного Креста» г. Сараджеева с двумя докторами и 9 санитарами. Снабдив околотки всех частей войск всем необходимым, 17-го июня часть отряда выступила в Чат для устройства госпиталя, причем в самом Чикишляре оставлено было отделение на 200 кроватей.

На смотре генерала Лазарева, произведенном отряду, в строю находилось 16 батальонов пехоты (по мирному положению), 18 сотен иррегулярной и 2 эскадрона регулярной кавалерии, 26 орудий, ракетная батарея и рота сапер, — т. е. такая сила, которую еще никогда не посылали воевать с халатниками. Тотчас после смотра, решено было выслать вперед авангард, для устройства спусков к рекам Атреку и Сумбару, рытья колодцев и т. п. в составе 3 батальонов, 5 сотен кавалерии при 2 горных орудиях, начальником которого был назначен флигель-адъютант полковник князь Долгорукий.

Авангард выступил из Чикишляра 6 июня, и с этого числа следует считать начало злополучного для нас похода. До укрепления Дуз-Олума авангард этот двигался почти безостановочно, устраивал кое где спуски к рекам Атреку и Сумбару, прокладывая дороги и занимаясь рытьем колодцев. Только на перевале через [584] горный отрог Бек-Тепе пришлось остановиться подолее, и действительно, заняв Тер-Сахан, отряд князя Долгорукова простоял здесь до 15 июля.

Остальные войска почти два месяца после выступления авангарда оставались еще в Чикишляре, и только к концу июля усиленная деятельность вагенбурга заявила о выступлении главных сил. Выступление началось в ночь с 29 на 30 июля колонной графа Борха, в состав которой вошли 4 батальона пехоты, полу-батарея пешей артиллерии и 4 горных орудия: Кавалерия, в составе 2 эскадрон драгун, сотни казаков, полу-батареи конной артиллерии и ракетной батареи, под начальством князя Зейн-Вит-генштейн-Берлебурга, выступила к 6 часам утра 31 июля.

Сам генерал Лазарев, уже пораженный смертельною болезнью, выехал из Чикишляра в коляске 10 августа; 13 он прибыл в Чат, где у него открылись еще два карбункула. Не смотря на это, он все-таки хотел продолжать путь, не желал задерживать долее движение отрядов, но неожиданно для всех, в ночь с 13 на 14 августа, началась агония и он скончался в Чате в 4.30 часа утра 14 августа. Отряд остался под временным начальством лиц, обладавших храбростью и энергией, но не имевших той боевой опытности и боевой выдержки, которой в такой значительной степени обладал испытанный вождь кавказского воинства Иван Давыдович Лазарев, которые в войне с неизвестным неприятелем так особенно необходимы. Детали походного движения главных сил графа Борха и князя Витгенштейна до вступления в Ахал-Текинский оазис немногосложны. Путь следования всех трех колонн ясно чертится по карте (Приложенная карта к статье г. Демурова в Мартовской в книжке «Историч. Вестн.» вполне достаточна для полного представления походного движения наших отрядов.). Колонны при наступлении из Чикишляра направлялись к югу на колодцы Беюн-Баши, и затем следовали вверх по течению Атрека до укрепления Чат. Пространство это, имеющее около 170 верст, пройдено в 6 суток считая в том же числе и дневку. В Чате войска несколько отдохнули и направились на укрепление Дуз-Олум, перевалили через гору Бек-Тепе и к 15 августу сосредоточились у Тер-Сахана, небольшого аула туркмен-гокланов, расположенного на левом берегу р. Сумбара. Здесь было получено горестное известие о смерти генерала Лазарева и о принятии начальства над экспедицией генерал-майором Ломакиным. Вообще, весь поход был тягостен и однообразен. Первые же шаги показали неуменье солдат обращаться с верблюдами, что вело к бесполезной муке этих несчастных по судьбе, неприхотливых и невзыскательных, кораблей пустыни. Вода в колодцах оказывалась или гнилой, если застаивалась, или нередко горько-соленою. Вода Атрека и Сумбара [585] походила на желтую грязь с огромным осадком глины, а войска не имели квасцов с помощью которых очищение таких вод столь просто. Жара и жажда, вызывавшие миражи, сильно утомляли людей и животных. Появилась дизентерия, с первых же дней доставившая чатскому госпиталю зловещую репутацию. Верблюды и лошади падали от недостатка корма, люди изнемогали от жажды и жары и нередко поражались солнечными ударами. В Тер-Сахане ко всему прочему присоединились нестерпимые ночные холода, повлекшие к простудным и лихорадочным заболеваниям. Санитарное состояние отряда было бедственно.

Начиная с Бек-Тепинского перевала, пустынная равнина уступила место высоким, опасным, но столь же неприветливым и лишенным всякой растительности холмам. Ни кустика, ни деревца, ни зелени! Только кое-где в глубине ущелья, по которому протекала жидкая грязь реки Сумбара, попадалась верблюжья колючка, зеленела кое какая ничтожная травяная растительность. Между тем, эти голые глыбы известняка, эти песчаные скаты, кишели отвратительной для человека жизнью ядовитых гадов. Змеи всех пород, ящерицы, хамелеоны, тарантулы, скорпионы и фаланги, поминутно показываясь на раскаленной поверхности и снова куда-то исчезая, еще более расстраивали нервы непривыкшему к таким безотрадным картинам русскому воинству.

Но воинство не унывало и шло, боясь только, чтобы неприятель не удрал раньше стычки и тем не превратил всего похода по «проклятому» месту в бесплодную и безрезультатную рекогносцировку.

17-го августа, по приказанию генерала Ломакина, войска отряда выступили из Тер-Сахана на колодцы Маргел и оттуда на Хаджа-Кала и к 20-му августа соединились в укреплении Бендесене, на перевале через Конет-Даг в обетованный оазис.

Начальник авангарда, флигель-адъютант полковник князь Долгорукий, которому принадлежит главная роль в действиях окончивших поход на халатников, из всех хороших военных правил усвоил себе безусловное блюхеровское «vorwarts», но забыл при этом, что наступление вперед и вперед — не единственное правило, которое необходимо знать военноначальнику. С самого выхода из Чикишляра, он летел к победе, одна задерживаясь на серьезных перевалах для работ только — только необходимых. Дойдя до Хаджи-Кала, он немедленно же начал энергически [586] действовать. Тут он встретил первую толпу текинцев, оберегавших стада баранов; быстрым налетом пастухи были обращены в бегство, некоторые убиты, а 4000 баранов достались победителю. Заняв Бендесен, князь Долгорукий оставил здесь пехоту и с кавалерией, охотниками и горными орудиями, миновал горный перевал и занял Бами, большой аул (к этому времени покинутый жителями) среди Ахал-Текинского оазиса. Из Бами им же были направлены два конные отряда к Кара-Сигеру и Ниазу, которые нагнали текинцев, разбитых уже под Хаджи-Кала, и отбили у них еще 6000 баранов и 1200 верблюдов. С этими первыми трофеями начальник авангарда, оставив Бами, вернулся к общему сбору в Бендесен.

22-го августа, генерал Ломакин прибыл со штабом к собравшемуся отряду, произвел парад, отслужил панихиду по генералу Лазареве, затем напутственный молебен, и объявил в приказе о вступлении в неприятельскую землю.

По занятии, 24-го августа, укрепленного аула Арчман, русские в первый раз увидели население текинцев, которое в числе 100 семейств выслало на встречу депутацию с изъявлением покорности, так как до этого пункта ни в Бами, ни в Беурме, взрослых и способных к самозащите текинцев не встречалось. Вообще, все население оазиса распалось на три части: аулы Кизиль-Арват и прилегающие к нему мелкие поселения западных текинцев изъявили полупокорность, сохраняя до поры до времени род нейтралитета; жители средней части, за исключением Арчмана, собрались в числе 30000 душ со всеми семьями и стадами у наиболее из укрепленных аулов — Геок-Тепе, лежащего у подножия почти отвесных скал Конет-Дага. Население восточной части оазиса сосредоточились у Гяурса и Ашхабада.

Миновав Арчман, войска принуждены были идти в полном боевом порядке, так как на следующем же переходе текинцы начали их тревожить внезапными выстрелами из засад и налетами их многочисленной, хотя и плохо вооруженной конницы.

27-го августа, весь отряд стянулся к аулу Яроджа, где предполагали дать ему дневку — но, замечает г. Туган-Мирза-Барановский, боязнь, чтобы текинцы как-нибудь не ушли, вызвала немедленно движение вперед.

Между тем, пехота от самого Бегдесена (4 суток) шла без отдыха и притом едва ли не босая, так как вся обувь ее износилась.

— Vonfurts, immer vorwarts! — гласили военачальники, жаждавшие славы, и потому к 8-ми часам вечера 27-го августа, было решено наступать двумя колоннами:

Первая — авангардная, в составе 3-х батальонов (во 200 человек в батальоне), 6 малых орудий и 4 эскадронов кавалерии, [587] под начальством князя Долгорукова, должна была выступить в 2 часа по полуночи. При этой колонне находились командующий отрядом и князь Витгенштейн.

Часом позже, следовало выступить второй колонне, графа Борха, с главными силами, которые составляла: 3 батальона пехоты и рота сапер, 8 орудий и сотня кавалерии.

Наконец, еще часом позже, назначалось выступить вагенбургу, под прикрытием 6-ти рот пехоты, 2-х орудий и сотни казаков. На рассвете туманного и рокового для нас 28-го августа, эта диспозиция стала приводиться в исполнение. Ровно в 2 часа пополуночи, пехота колонны князя Долгорукова двинулась в поход и через полчаса за нею последовала и кавалерия.

Расстояние между Яроджей и Геок-Тепе предполагалось в 12 верст, между тем, это расстояние оказалось вдвое больше. Дорога большей частью была ровная, но не доходя 10 верст до укрепления текинцев, начинались довольно высокие холмы. Только что передовые войска перевалили через эти возвышенности, как текинцы, в числе 2000 человек, начали фланговые и тыльные атаки па подступавшие войска. Эти атаки, мало приносившие урона, однако настолько задерживали наступление, что колонна князя Долгорукова подошла к Геок-Тепе только в полдень, т. е. до начала боя находилась в пути 10 часов без питья и пищи.

Посмотрим же, что этим войскам поручили сделать. Укрепление Геок-Тепе представляет прямоугольник, длинные стороны которого имеют около 700, а короткие около 450 сажен. Северные и западные его стороны ограждены двумя параллельными валами, из которых перед наружным, имеющим около 3 сажен высоты, находился ров в 2 сажени глубиною, затем на некотором расстоянии тянулся водяной ров, сзади которого был насыпан еще вал, вышиной в одну сажен. С восточной и южной сторон укрепление окружено полями джунгары (род кукурузного растения), сзади которых имелась невысокая (около 3 фут.) глиняная стенка с треугольным ровиком впереди. Такой же стенкою отделялся также почти квадратный «загон», примыкающий к северо-западному углу крепости и представлявший закрытый ход из крепости в «калу», т. е. квадратный двор, окруженный глиняными высокими (до 5 сажен) стенами, с небольшими ровиками впереди. Кала, примыкавшая к загону, с западной стороны была единственная, но недалеко от нее находилась еще укрепленная мельница, на протекавшем впереди всего фронта крепости арыке. За то с восточной стороны таких кал было три, хотя только одна из них, к моменту штурма, была занята неприятелем (Такое описание Геок-Тепе, сопровождая его планом, дает г. Барановский, но оно неверно, судя по позднейшим сведениям и точным съемкам топографов и инженеров отряда генерала Скобелева. Но так как между 28 августа 1879 и 12-м января 1881 года текинцы могли многое изменить и деталями укреплений, а г. Барановский дал описание, которое казалось верным штурмующим, то мы и сохраняли его здесь, предполагая в следующем номере «Истор. Веств.» Дать настоящий план этой памятной для нас местности. - прим. В. П.). [588]

Численность этого неприятеля г. Барановский определяет в 15 тысяч человек, но кроме них за теми же валами поместилось еще 12 тысяч кибиток, так что все население укрепления доходило до 30 тысяч. Часть этих кибиток не уместилась внутри крепости, а потому до 400 из них были тесно размещены между первым и вторым валом в шахматном порядке и приспособлены до некоторой степени к обороне.

К полудню 28-го августа, передовая колонна отряда, после 2-х часовой перестрелки с джигитами и наездниками, подошла к крепости. 800 ружей в 6 мелких орудий — вот что составляло боевую силу этого отряда. И те и другие находились в руках людей, в высшей степени взмученных жаждой, жарой и усталостью. Подойдя к Геок-Тепе, генерал Ломакин тотчас же выдвинул 6 орудий отряда на позицию и приказал открыть огонь по мельнице и кале, составлявшей северо-западный угол укрепления. Огонь наших орудий, снаряды которых попадали в густые массы текинцев, находившихся за валами, производил ужасающее опустошение. Видя эти потери среди жен и детей своих и не желая умирать массами, текинцы сделали вылазку. Генерал Ломакин приказал играть наступление и наши батальоны, опрокинув нестройные полчища «халатников», ворвались в средину первой кали. К этому же времени часть кавалерии, под начальством князя Голицына, обскакала укрепления с севера на восток и заняла спешенными драгунами калу, занятую на восточной стороне текинцами.

Можно себе представить, какие опустошения производили снаряды наших орудий, попадавшие в густое население, собравшееся за стенами крепости. Вот почему нет ничего невероятного в показаниях некоторых, что еще в начале боя часть текинцев выходила из крепости с изъявлением покорности; но генерал Ломакин потребовал, чтобы сдались муллы и ишаны, без чего не соглашался прекратить огня. Тогда часть женщин в детей попробовала выйти из крепости на восток, но и эта попытка была парализована кавалерией князя Голицына.

Халатникам оставалось только... умирать. Между тем авангард, хотя и с успехом, но уже дрался 3 часа, а главные силы еще только подходили. Казак, посланный за ними, был убит, а начальник главной колонны, граф Борх, не мог не дать отдыха своим людям, решительно изнемогавшим под палящим зноем.

К трем часам, эти войска, находившиеся в пути 12 часов, подошли к укреплению и тотчас же стали занимать позицию. [589]

Размещение всех войск отряда (1300 человек) перед штурмом было крайне просто. Они разместились на равных дистанциях, часть от части в 500 шагах, против западного и северного фасов возвышавшегося перед ними укрепления. Слабые части кавалерии наблюдали за восточной и южной его сторонами. Позади пехотных частей стояла артиллерия, против каждого фаса по 8 орудий. Ровно в 5 часов раздался сигнальный выстрел из 4-х орудий и войска дружной массой бросились на крутые откосы стоявших перед ними валов.

Но в тот же момент на вершине тех же валов вдруг выяснилась фигура муллы в развевающейся одежде, с Кораном в руке, произносившего священное заклятие. По его призыву из разных выходов укрепления на русские батальоны (!!) бросилась масса фанатизированных храбрецов, раз в пять превышавших число штурмующих. На каждый штык приходилось 5 — 6 шашек, стрелять было некуда, так как наши войска утопали в нахлынувшей толпе текинцев. Началась ужасающая свалка! Мужество русского воинства было подвергнуто страшному испытанию. Войска наши, застигнутые врасплох, думавшие более о том, чтобы халатник не бежал, и вовсе не ожидавшие такого энергического нападения и притом измученные, стойко выдержали удар этой, внезапно налетевшей на них, лавины. Но масса взяла свое, горсть храбрецов должна была, наконец, уступить — и в это-то критическое время только хладнокровие русской артиллерии, не потерявшейся в общей суматохе в суетне и подпустившей отчаянную атаку текинцев, под предводительством Берды-Мурад-хана, на 16 сажен, спасла отряд от возможного окончательного его истребления.

Пять метких картечных залпов, из которых одним был убит Берди-Мурад-хан, остановили отчаянную атаку текинцев и заставили их снова искать убежища за валами крепости.

Мы пишем не военную историю, и потому опускаем множество поразительнейших деталей этого чрезмерно энергического штурма. Читатели «Исторического Вестника» уже имеют понятие о причинах неудачи, постигшей генерала Ломакина под стенами крепости «халатников», из правдивой статьи г. Демурова, одного из участников злополучного штурма. В книге г. Т. М. Барановского, подробностей, детальных сведений о действии каждой части войск и едва ли не каждого из офицеров, находится еще более (Замечу для библиографической точности нечто по адресу автора брошюры «Русские в Ахал-Теке 1879 г.». У него Переяславским драгунам отведена слишком активная роль в злополучном штурме. Бесспорно, это один из лучших кавказских полков, но все-таки трудно верится, чтобы они всюду поспевали, являясь то кавалерией, то пехотой, скакали в атаку, ходили в штыки и, главное, везде являлись главными вершителями дела. Увлечение сослуживца простительно, любовь к своему знаменю — необходимая доблесть военного, но правдивый историк все-таки должен усмирять в себе военного. Так, например, после такого штурма, как штурм 28-го августа, трудно поверить следующему свидетельству автора. Описывая возвращение на бивак заблудившихся при отступлении Переяславцев, г. Барановский пишет: «Точно гора с плеч свалилась у всех; «драгуны вернулись!» пронеслось по отряду и все свободно вздохнули... все оживилось» (стр. 125). Что обрадовались — это верно, но чтобы оживились и свободно вздохнули — навряд! - прим. В. П.). Но все [590] это, имея высокий личный интерес и сохраняя достаточную чисто военную поучительность, все-таки мелко в изложении крупного исторического факта, и потому мы выпускаем эти подробности.

Пусть вспомнить читатель рассказ г. Демурова, как отступавшие под натиском халатников солдаты, падая от изнеможения и усталости, обращали к не менее их измученным офицерам свои отчаянные жалобы:

— Ваше благородие, моченьки нет! Ваше благородие, патронов нет! Ваше благородие, водицы бы испить!

Пусть вспомнит он эти крики, великие по своей простоте и выразительности, и этого будет достаточно, чтобы вполне верно оценить размер понесенного нами поражения. Цифры потерь немного прибавят к этому. Из 1300 человек сражавшихся, убыло 26 офицеров и 426 нижних чинов убитыми и ранеными, то есть, из трех бившихся пострадал один. В свою очередь, текинцы потеряли до 2000 человек из числа сражавшихся, и 3000 женщин и детей более или менее пострадали от выстрелов по крепости.

Очевидно, что противники были достойны друг друга, и образ «халатника», живущего в Ахал-Текинском оазисе, путем кровавой драмы 28-го августа, бесследно исчез в нашем представлении о текинцах.

Легко господам стратегам в своих положениях, имеющих всегда перед глазами условия европейских войн, писать правила об отступлении в порядке. Интересно было бы послушать, что бы они посоветовали злополучной горсти измученных, обессиленных людей, перед которыми находится победитель в 5 — 6 раз их сильнейший, а сзади тянется 400 верстная пустыня, отделяющая их от операционной базы? Как в этом случае отступить в порядке, если на руках этих же воинов находятся еще 250 человек изувеченных в бою товарищей?

В теории — такое отступление немыслимо, но на практике делают то, что можно, не задаваясь далекими целями, полагаются на судьбу и случай, стараясь более инстинктивно, чем умственно, поскорее выйти из сферы, ближайшей из всех угрожающих опасностей. [591]

К 8 часам вечера 28-го августа, разбитый отряд генерала Ломакина, отступая со всех пунктов, стянулся у мельницы, расположенной на дальнем арыке, в трех верстах от крепости. Идти далее не было физической возможности и потому отряд остановился. Из предосторожности не приказало было разводить костров, а солдаты остались без горячей пищи, а верблюды и лошади без пойла. Наступила прохладная темная южная ночь. В лагере царствовала угрюмая тишина, прерываемая иногда только стонами раненых или ревом голодных и непоеных верблюдов. Сначала еще не знали, что будет утром, повторение ли штурма или отступление. Господин Туган-Мирза Барановский сомневается в необходимости отступления, г. Демуров — признает его неизбежным. Факты решают разногласие в пользу последнего. Именно потому, что в текинцах видели простых халатников, а узнали в них воинов в тот момент, когда уже ничего нельзя было поправить, — защитники Геок-Тепе одержали не только материальную, но и нравственную победу над русскими. Может быть, учащенной стрельбой по семьям текинцев можно было заставить их покинуть крепость, но отряд генерала Ломакина не мог уже завоевать оазис, — он почувствовал свою слабость, а это чувство есть главное основание неуспеха всякого, а тем более военного, дела.

Отступление было неизбежно, и только впечатлению богатырей, произведенному нашими войсками на текинцев, следует объяснить сравнительно счастливый характер этого отступления. Зная и видя, какою ценою покупается победа над русскими, текинцы с удовольствием построили нам золотой мост отступления, по всем правилам, рекомендуемым в стратегии генерала Леера. Они вежливо, но постоянно преследовали отряд, как бы приглашая его удалиться из оазиса.

Справедливость таких соображений подтверждается еще более оценкою отряда генералом Тергукасовым, прибывшего 19-го сентября в укрепление Чат и после смотра решившего невозможным продолжать с теми же войсками экспедицию.

Очевидно, действительное значение поражения при Геок-Тепе понимали и те, которые еще накануне так спешили не упустить случай немедленно наказать текинцев, и потому утро принесло категорическое приказание отряду: отступать!

Но даже и по золотому мосту, отряду, более конвоируемому, нежели преследованному, отступать было трудно, при чем, разумеется, всего более мук и страданий выпало на долю раненых. Санитарных и перевязочных средств было мало. При отряде находился отряд Красного Креста, имевший 10 одноколок, при 9 человеках санитаров. В каждой одноколке помещалось только по 4 человека, а раненых было 248! Кроме 40 счастливцев, попавших в [592] одноколки, 8 человек были упакованы в каруцу, принадлежавшую Переяславским драгунам, а остальные, которые решительно не в силах были идти, привязывались к бокам верблюдов!

У г. Барановскаго картины этой перевозки выражены весьма рельефно и потому мы позволим себе несколько дословных выписок.

Раненым, помещенным в одноколках и каруце, было сравнительно недурно, покуда ехали по ровному месту; но им приходилось очень плохо, когда путь пролегал по местностям, усеянным камнями.

«При каждом сильном толчке — говорит г. Барановский — они сталкивались друг с другом; нередко от этих сотрясений у раненого сползала перевязка и рана откраивалась, причем больной и, до прибытия доктора или фельдшера, истекал кровью. Раз я увидел каруцу, медленно подвигавшуюся вперед; из бокового отверстия ее высунулась по колено чья-то нога и мерно била такт о бок каруцы. Подъехав к ней, я заметил шедшему рядом солдату, чтобы он поправил несчастному ногу. «Да ее, ваше благородие, некуда сунуть». — Как некуда? возразил я удивленно и слез с лошади. Подошел к каруце, заглянул в нее. Боже мой что там делалось! Туловища, руки, головы, ноги — все было перепутано. В первый момент я не мог разглядеть, что кому принадлежит. Солдат почти правду сказал, что висевшую ногу некуда сунуть. Несчастный хозяин ее лежал без чувств и мало о ней заботился».

Каково же было ехавшим на верблюдах?!

«Верблюд, как известно, на ходу двигается иноходью, покачиваясь то в одну, то в другую сторону. Езда на нем в высшей степени утомительна и для здорового человека, особенно с непривычки; какова же она была для раненых, которые вдобавок еще были привязаны веревками, протиравшими им ноги? Вот идет мимо нас верблюд; с боку его привязан раненый солдат с помертвелым лицом; следы запекшейся крови чернеют в нескольких местах на рубашке; он привязан в сидячем положении к подставке. Мерно выступает верблюд, покачиваясь из стороны в сторону, раненый тоже покачивается всем телом, ударяется в такт спиной о седло и испускает глухие стоны, ноги его висят на воздухе, сильно раскачиваясь. Давно уже несчастный их не чувствует, еще на первой версте перехода они у него совершенно затекли. — «Братцы, ослобоните, моченьки моей больше нет, лучше уж помереть». Но бедного солдата нельзя было спят с верблюда, так как пешком он не в силах был идти, вследствие тяжелой раны в животе, а в одноколках не было ни одного свободного места.»

«В первые два дня отступления — прибавляет г. Барановский — когда раненые не были еще рассортированы, многие из них с более серьезными ранами тащились пешком. Между последними были и офицеры. Так, например, поручив лейб-гренадерского Ереванского полка Ардишвилли два дня шел пешком в цепи арьергарда. Его рана весьма замечательна: пуля ударила ему в верхнюю часть правой руки, прошла над лопаткой, задела слегка позвоночный столб, прошла далее над левой лопаткой и вышла наконец наружу. Вследствие этой раны, ему парализовало обе руки, и страшно распухла спина. К концу второго дня отступления нечастный изнемогал и только тут ему дали лошадь, на которой он и поехал далее. Нескольких на наиболее тяжело раненых офицеров солдаты несли на носилках». [593]

А кругом пустыня, днем палящий зной, а ночью до костей пронизывающий холод!

Кроме заботы о раненых, отступление затруднялось еще отсутствием провианта и особенно фуража.

29-го августа, на рассвете, войска отряда начали отступление, построившись в род каре, в голове и хвосте которого находилась пехота и артиллерия, кавалерия с ракетными станками по флангам, а обозы и санитарные повозки в средине. Первое направление дано было на Енгиа-Батыр-кала, по старой дороге, но тут генерал Ломакин нашел удобнее придвинуться ближе к южному кряжу, с целью обеспечить один фланг от нападения, и потому повернул отряд к Каракарызу. Тут снова отряд, не раздеваясь и не переседлывая лошадей, провел тревожную ночь с 29 на 30 августа. Текинцы на этом первом переходе мало тревожили отряд, однако все-таки самые строгие предосторожности считались нелишними. У Каракарыза, под стенами укрепления, ереванский батальон похоронил прапорщика Григорьева, погибшего на валах Геок-Тепе от 27 сабельных ударов. Первый переход солдаты несли труп молодого героя на носилках. На этом же привале солдаты и офицеры, после двухсуточного голодания, варили себе горячую пищу. Но на следующем уже ночлеге стал оказываться недостаток провианта и солдаты начали истреблять козлов. От Карыза отряд снова повернул в сторону старой дороги и подошел к Дурупу. Затем движение продолжалось к Арчману, около которого произошла довольно значительная стычка с текинцами, спустившимися в числе 800 коней с гор от аула Нахура.

4-го сентября, отряд, двигавшийся хотя и медленно, но постоянно, подошел к Беурме. Здесь ему ретен было дать отдохнуть и даже генерал Ломакин думал было укрепить этот пункт и держаться в нем до приезда к отряду генерала Тергукасова, а также и до прихода подкреплений, которые, действительно, еще за два перехода ранее начали подходить к отступавшим. Но беда заключась в том, что фуража решительно не было, люди также питались лошадиными галетами (приготовленными на конопляном масле), предпочитая их тощей козлятине, а лошади и верблюды буквально голодали и падали в неимоверном числе. Тем не менее, на третий день приказано было отобрать наиболее крепких животных и отправить их за провиантом в Дуз-Олум. Но через 6 часов после того, как эти верблюды отправились по назначению, отряд неожиданно для себя получил приказание — отступать! Оказалось, что было получено известие о приближении Нур-Верды-xaнa с 15-ю тысячами всадников и артиллериею, который намеревался, заняв Бендесенский перевал, отрезать отряду путь отступления. Поднялась невообразимая суматоха, драка в споры за оставшихся полуживых верблюдов, на которых только и можно было двинуть тяжести и [594] особенно больных отряда. Как никак, но в 1 часу дня, 6-го сентября, отряд, однако, выступил в Бами, где и провел ночь, последнюю для него в оазисе. На следующий день предстоял трудный переход в Бендесен через горный перевал. Миновав его, русские вышли из оазиса, употребив на движение туда и обратно 17 суток. Дальнейшее движение отступающих к Чикишляру не представляет интереса. Но вот эпизод, случившийся в Бендесене, который также характерен для полной картины произведенной нами экспедиции.

Вот как сообщает об этом удивительном происшествии г. Т. М. Барановский.

По приходе в Бендесен, утром 8-го сентября, пронеслась по отряду всех поразившая весть, — ночью бежал из нашего лагеря Тыкма-Сердар, хан бамийский и беурмийский, с сыном своим Софиханом и свитой из 8 человек. Каким образом им удалось бежать, этого никто не мог себе объяснить. Они были помещены почти в центре лагеря в кибитке, к которой была приставлена стража, вокруг же лагеря расположена аванпостная цепь, и несмотря на то — они бежали, и только утром это заметили.

Само собою, бегство военнопленных из среды лагеря, явление довольно странное — чтобы не сказать более. Не вероятнее ли, что их просто отпустили, но видя нужды держать долее, так как пленение Тикма-Сердара сделано было вопреки всяким правил.

Тикма-Сердар приехал в лагерь добровольно, с изъявлением покорности и с обещанием дани, но прося русских не входить в оазис. Таких условий, конечно, нельзя было принять, но удерживать послов, как военнопленных, тащить их под стражею до Геок-Тепе, делать старика свидетелем, как русские снаряды ложились в средину кибиток, между которыми находилась кибитка и его семьи и затем провести его назад, незнающего ничего об участи постигшей его близких, — все это было непростительно бесчеловечно и, главное, совершенно ни к чему не нужно. Вот почему можно поверить г. Барановскому, когда он говорит, что девять десятых отряда обрадовались, узнав об его побеге.

В Бендесене войска остановились и оправились; здесь оказались запасы сухарей и баранины, а для лошадей кое-какой фураж. 8-го сентября, однако, отряд, все-таки тревожимый еще текинцами, перешел в Тер-Сахан, где и простоял до 13.

К этому времени прибыл в Чикишляр новый начальник экспедиции, генерал Тергукасов, и к 15-му числу переехал в Чат. 19-го был смотр частям отряда, находившимся в Чате, и в тот же день генерал Тергукасов поехал в Тер-Сахан. Но уже 20-го числа было отдано приказание войскам продолжать отступление к морю и далее на Кавказ. В отряде появилась дизентерия, цинга в лихорадки, уносившие людей хуже текинских набегов. [595]

К ноябрю, перевозка войска на Кавказ, была окончена, за исключением небольших отрядов, оставшихся в Чате и Чикишляре.

На этот раз роковым предначертаниям истории не суждено было осуществиться. Экспедиция кончилась, принеся неоспоримое убеждение, что халат — вовсе не очевидное доказательство трусости и слабости тех, кто его носит. Текинцы, несмотря на халат, приобрели ваше бесспорное уважение, за которое войска на первых же порах заплатили несколькими сотнями напрасно загубленных жизней, а государство 10 миллионов бесплодно истраченных рублей. Наконец, та же экспедиция убедила и в том, что девиз Цезаря — veni, vidi, vici — не годится для обыкновенного генерала, особенно, способного слишком буквально ему поверить.

В. П.

Текст воспроизведен по изданию: Завоевание Ахал-текинского оазиса. (Исторический очерк) // Исторический вестник. № 7, 1881