Первое из этих условий, как согласное с мнением министра Иностранных дел, не желавшим никогда допускать эмира распространять свои владения в сторону наших пределов, можно надеяться, будет поддержано. С своей-же стороны, считаю только долгом заявить мое мнение, что спокойствие в Ташкенте и Зачирчикском крае без занятия нами Нау и Ходжента немыслимо. Кроме того, что Нау и Ходжент разделяют Бухару от Кокана и всегда служили оплотом для неприязненных партий, вторгавшихся в Зачирчикский край, занятие этих двух пунктов достаточным числом войск будет удерживать как то, так и другое владение от всяких неприязненных против нас покушений и, быть может, надолго поддержит начавшийся [309] между ними антагонизм. В настоящее время, по крайней мере, они не скрывают уже ненависти друг к другу, и все коканские и бухарские посланцы, бывшие у меня в последнее время, не раз выражали мне готовность помогать нам, в случае нашего наступления: коканцы — при наступлении на Бухару, а бухарцы — при наступлении на Кокан. Само собою разумеется, что от всяких по сему предмету объяснений как с теми, так и с другими я уклонялся и объявил, что Белый Царь не ищет здесь завоеваний, а желает скорейшего успокоения края и развития торговли, что на последния военные действия я вызван был эмиром; теперь-же, судя по его последним поступкам, можно надеяться на скорое восстановление мира и, наконец, что на будущее время мы начнем военные действия тогда лишь, когда будем на них вызваны.

Что касается до контрибуции, то, хотя, при огромных расходах, на которые мы здесь вызваны, и при весьма малых еще доходах края, такая контрибуция была-бы для нас весьма кстати, но заявляя ее, я имел в виду не столько контрибуцию, сколько обеспечение успеха в соглашении эмира на известные мне Ваши желания: уравнять права торговли, принять наших консулов и принять на себя обеспечение караванов до Бухары, на что, при дальнейшем ведении переговоров у Вашего Пр-ства, эмир, по всей вероятности, охотно и согласился, если Вам угодно будет сократить или быть может, вовсе уничтожить требование контрибуции.

Относительно искренности Худояр-хана, о чем я упоминал в последнем письме, кроме самого тона писем его, можно судить и по самому способу их доставления. Привезший это письмо один из почетных коканцев во все пребывание в Ташкенте держал себя весьма скромно и вел сношения исключительно лишь с людьми, действительно, нам преданными, каковы Сеид-Газым и Шарафей. Кроме того, при первом-же со мною объяснении, он считал как-бы долгом доложить мне, что небольшой коканский пост, выставленный на границе Коканского округа с Ходжентским, имеет исключительно целью охранять жителей от бухарцев и кара-киргиз, пробирающихся иногда вдоль гор, ограничивающих Ходжентский округ, для нападения на мирных жителей, и что, если-бы мы обеспечили им спокойствие, то они охотно готовы были-бы этот пост снять. Вообще судя по всему, можно, кажется, быть уверенным, что, если только Худояр-хан в Кокане удержится, а говорят, с жителями он поладил, то мы можем даже надеяться на [310] совершенно мирные присоединения к нам Намангана и всего правого берега Сыр-Дарьи, чем Ташкентская территория и вообще здешний край были-бы окончательно обеспечены (С этою в особенности целью, я в письмах своих постоянно и настаиваю, чтобы коканские партии не переходили на правый берег Сыра.). Такая надежда тем более вероятна, что кипчаки, повидимому, весьма расположены быть принятыми под наше покровительство. Посольство от них, находившееся при отряде во все время движения и оказавшее нам много полезных услуг, не раз просило меня завести с своими одноплеменниками окончательные по этому предмету переговоры и предлагало, в случае продолжения войны с Бухарой или Коканом, выставить от 2 до 3000 конницы, но, не имея по сему предмету указаний от Вашего Пр-ства, и вполне сознавая ограниченность наших военных средств, я предпочитал уклоняться от каких-бы то ни было положительных по сему заявлений и ограничивался лишь дружеским вниманием к посланцам. Последним, как кажется, приобрел я их расположение, так как глава посольства Таш кара, оставленный мною при капитане Михайловском в Ходженте, служит ему весьма усердно и, по свидетельству Михайловского, с большою пользою.

Прибывшее прежде посольство из Кашемира до сих пор находится в Ташкенте. Столь долгое пребывание произошло, вследствие собственного его желания, так как, по случаю военных действий, дороги были небезопасны; на днях они отправляются в обратный путь. Во все время пребывания своего в Ташкенте, послы эти жили на дворе военного губернатора и находились под бдительным наблюдением войскового старшины Серова. Ничего сколько-нибудь подозрительного в них не замечено. Узнав о гнусном покушении 4 апреля, они подали адрес, который при сем имею честь представить. Не представлял-же до сих пор этого адреса, потому что, сознавая вполне значение этих людей для Ташкента, считал своим долгом предварительно лично с ними познакомиться.

После многих и долгих бесед, я также не нашел в них ничего подозрительного. Это, как мне кажется, простые, но честные и умелые люди, которые весьма откровенно говорят, что явились сюда, чтобы первыми из жителей Индии поздравить нас с нашими военными успехами. При этом они не скрывали, что милостивое внимание Государя к их магарадже, весьма сильно возвысив политическое значение Кашемира, вместе с тем было-бы весьма [311] выгодным для них и в торговом отношении, так как сбыт их произведений очень затрудняется англичанами. Отклонив всякий политический с ними разговор и объявив при этом лишь то-же, что говорил бухарским и коканским посланцам, т. е., что Россия не ищет и не желает завоеваний; я более подробно беседовал с ними о делах торговых. По их словам, развитие прямого торгового сношения Кашемира с Ташкентом не так возможно, как-бы казалось, в особенности, если Кокан подчинится нашему влиянию. Кашемирские послы уверяют, что дунганы, овладевшие ныне Кашгаром, находятся под влиянием магараджи, а потому последний для своих караванов просил покровительства только для прохода чрез Кокан. Не видя причин удерживать посольство долее в Ташкенте, я разрешил им отправиться с первым отходящим на днях в Кокан торговым караваном. Легко случиться может, что подобное-же, посольство из Кашемира может повториться, а потому для принятия его и ведения переговоров необходимы были-бы инструкции.

Ваше Пр-ство, поздравляя меня с мурза-рабатским делом, изволили заметить, что желали-бы, однако, более успехов мирных. Смею уверить Вас, что желание скорейшего восстановления мира и тишины в здешних краях, как дела, по моему крайнему убеждению, наиболее выгодного для России, всегда составляло и будет составлять предмет самых усиленных, самых искренних моих стараний. Но, к прискорбию, то, что было возможно осенью прошлого года, на что можно надеяться теперь, после уничтожения эмирских сил и по занятии нами наиболее опасных для нас укрепленных неприятельских пунктов, было положительно не исполнимо в апреле и мае. Подробности заговора, подготовлявшегося к 10 мая, я узнал уже после сражения. Но и без этих подробностей, по многим другим обстоятельствам, весною нынешнего года не трудно было убедиться, что не только Ташкент, но и вообще все занятое нами в последние годы пространство, при тогдашнем числе войск, весьма похоже было на небольшой картонный домик, готовый обрушиться при первом ветерке. Между тем, уже не ветерок, а ветер подымался. Не предупреди мы этого ветра вовремя, как ни хорош картон сам по себе, здание едва-ли бы устояло.

Вот истинные причины, побудившие меня в начале мая, несмотря на ограниченность средств, открыть решительные наступательные действия, которые, благодаря [312] Бога, и увенчались полным успехом. Не скрою пред Вашим Пр-ством, что для меня было-бы в высшей степени прискорбно, если-бы побуждения мои были поняты иначе, так как, независимо от искреннего моего стремления к скорейшему водворению здесь мира и тишины, должен Вам сознаться, что самые физические мои силы пред выступлением в поход, если-б я не видел крайности обстоятельств, более располагали меня к покою, нежели к трудам. Дальний переезд из Петербурга, безотлагательный прием отряда, множество хлопот, весьма часто крайне неприятных, совершенно расстроили мое здоровье, и я вынужден был пред самым выступлением пролежать в постели более недели. Не знаю, как благодарить Бога, что достало сил перенести все остальное. Во всяком случае с чистою совестью могу сказать, что, как только мне удалось окончить военные действия прилично, то тотчас-же, немедля ни минуты, перешел на путь мирных переговоров и мирных трудов.

Если май месяц прошел у нас в огне и довольно горячих боях, за то, благодаря Бога, в течение июня никаких тревог нигде не слышно, и жители повсюду самым усердным образом принялись за свои обычные занятия, радушно благодаря войска за доставленное им спокойствие и уверяя, что подобной тишины в крае не было в течение 20 лет. Вместе с тем, неотлагательно начались и другие мирные заботы о будущем устройстве края. Подполковник Татаринов уже с неделю отправился в горы, за Чимкент, для окончания начатых им в прошлом году весьма успешных розысканий, и обещает, что, не далее двух месяцев; мы будем иметь в Ташкент каменного угля в достаточном количестве. На днях-же приехали сюда Северцев с Никольским, производившие изыскания в восточной части Кара-тауского хребта и частью — горах Тянь-шаня. Изыскания эти также дают весьма благоприятные надежды. В осмотренных горах, кроме каменного угля, свинца и железа, Северцев нашел признаки золотой розсыпи, которые с собою и привез. Струве трудится над окончанием начатой в прошедшем году съемки. Инженерные работы также, по мере средств, начинаются. Одним словом, хотя, вследствие не оконченных еще переговоров с эмиром и в предупреждение появления партий, скрывшихся в восточные горы Зачирчикского края, я и должен еще держать некоторые отряды в сборе, но если только эмир возвратит скоро наших купцов, и восстановится торговля, то, по всей вероятности, скоро все успокоится и можно [313] будет надеяться, что нынешний год пройдет совершенно мирно и тихо.

Прошу извинить, если утомил внимание Вашего Пр-ства этим длинным письмом и если мои действия или мои мнения не будут Вами одобрены. Но в делах подобной важности я никогда ничего не говорил и не буду говорить несогласного с моим крайним убеждением и затем буду ожидать Ваших приказаний.

В заключение; долгом считаю свидетельствовать пред Вашим Пр-ством, что поручик Мациевский, которому я доставляю случай скорее доехать до Петербурга, в вознаграждение за время, проведенное в походе, в минувшую экспедицию командовал ездящим взводом нарезной батареи, сформированным Мазингом, участвовал во всех делах и вполне заслуживает доброго внимания.

С глубочайшим уважением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего Пр-ства покорнейший слуга.

Подпись: Д. Романовский.