С великим удовольствием прочитал я ту часть Вашего послания, в которой Вы, ссылаясь на пример мудрых [189] предков Ваших, изволите высказывать о важности взаимной дружбы Бухары с Россиею. Справедливость Ваших рассуждений по этому предмету нельзя не разделять. Радовался этому я много и потому, что справедливая дружба к соседям и уважение к чужой собственности всегда составляли и будут составлять первое желание моего высокого повелителя, могущественного Белого Царя.

Но насколько велика была моя радость при этом чтении, столь-же велико было мое огорчение, когда стал я сравнивать письмо Ваше с тем, что происходило здесь в прошедшем году и происходит даже в настоящее время, уже в моем присутствии. Не откажите припомнить, Ваше Высокостепенство, что в прошедшем году Вы первый позволили себе обратиться к начальнику русских войск генералу Черняеву с враждебным заявлением после занятия Ташкента. Вмешавшись совершенно несправедливо и несогласно с правилами дружбы в прежний спор наш с коканцами, до Вас совершенно не касавшийся, Вы потребовали, чтобы войска наши остановились, угрожая в противном случае войною. Неужели Ваше Высокостепенство могли думать, что столь могущественное государство, как Россия, никогда не позволявшее себе вмешиваться в дела Ваши с соседями, станет отвечать Вам чем-либо иным, как немедленным прекращением всяких сношений с Бухарою, что и было сделано. Но, помня старую дружбу и вполне сознавая силу свою по отношению к Бухаре, могущественный Белый Царь повелел всем остановленным у нас бухарцам оказывать снисхождение, что, как Вашему Высокостепенству известно, и было сделано, в то-же время высокий повелитель мой разрешил объезжавшему границу главному начальнику здешнего края ген.-адъют. Крыжановскому вступить с Вами в сношения и даже продолжить мир на обоюдно выгодных условиях. Столь важное уполномочье генералу Крыжановскому всего лучше должно-бы убедить Вас в искренно добрых желаниях Белого Царя, так как, бывши на месте, главный начальник мог-бы и скорее, и справедливее установить справедливые между нами отношения. Но Вы не хотели воспользоваться этим предложением, а вместо того стали настаивать, чтобы посольство Ваше отправили в Петербург и в заключение, в противность правилам, всегда и везде наблюдавшимся между соседями, дозволили себе и до сих пор дозволяете задерживать посольство, посланное к Вам, по Вашему же приглашению, ген. Черняевым. Повторяю Вам сказанное в первом моем письме, что хотя чиновники эти и были посланы Черняевым, но составляют [190] чиновников Белого Царя, а потому поступком Вашим Вы восстановляете против себя всех русских.

Наконец, даже в последнее время, уже по моем приезде, Ваши люди позволяют себе делать нападения на мирных жителей, состоящих под высоким покровительством Белого Царя, воровски таскают спящих и безоружных солдат и выдают это за воинские подвиги. Сами Ваше Высокостепенство в письме ко мне решаетесь давать отступлению ген. Черняева вид какого-то поражения, тогда как, при искреннем желании мира, Вам нетрудно было понять, что главною причиною удаления ген. Черняева были три Ваши дружественные письма и нежелание брать силою Джизак, так как это был первый бухарский город, к которому подходили русские войска. Ваше Высокостепенство не можете не знать, что все города, которые нами до сих пор заняты, никогда не составляли собственности Старой Бухары и при этом ближайшие из них к Бухаре заняты, единственно, по настойчивому желанию самих жителей.

Не могу также не обратить внимания Вашего Высокостепенства на то еще обстоятельство, что вместо отправления Вашего посольства по прямой дороге к моему лагерю, Вашим людям хорошо известной, Вы нарочно его послали тем-же путем, по которому высылаются из Бухары шайки грабителей. В то-же время для восстановления мира Ваше Высокостепенство предлагаете мне такие условия, как удаление мое в Ташкент в виду Ваших отрядов, оставление мною только что построенной крепости и тому подобные. Но такие условия можно-бы разве предлагать какому-нибудь дрянному трусу, а не мне, имеющему счастие, по воле могущественного Белого Царя, стоять во главе здешних храбрых войск.

Признайте, Ваше Высокостепенство, что, при всем желании, трудно согласить изложенное в Вашем письме с тем, что происходило и происходит в настоящее время на самом деле.

Прошу Ваше Высокостепенство извинить меня за мою прямоту и откровенность, но, во-первых, я всегда был, есть и буду прежде всего русский солдат, а также люди у нас не любят и не умеют лукавить; во вторых, смею уверить Ваше Высокостепенство, что в сношениях наших только действия совершенно правдивые и откровенные могут восстановить мир. Не могу не выразить Вашему Высокостепенству также моего удивления относительно делаемого Вами вопроса, [191] нет-ли у меня к Вам письма от могущественного Государя Всероссийского; ничего подобного в письме моем я не говорил и не мог говорить, потому что высокий повелитель мой, при теперешних обстоятельствах, не только не будет писать Вам письма, но не разрешит никаких прямых, дружественных сношений с Бухарою, подобных прежним, пока Вам не угодно будет удовлетворить всем нашим справедливым требованиям.

Во избежание в будущем каких-либо подобных недоразумений, предупреждаю Ваше Высокостепенство, что после всего случившегося не только вести какие бы то ни было переговоры, но даже вступать с Вами в какие бы то ни было дружественные сношения я не буду считать себя в праве, пока все русские, ныне Вами задержанные, не будут находиться у меня в лагере.

Подпись: ген.-м. Романовский.