ГЛАВА VII.

Общий взгляд на боевые столкновения наших войск с хивинскими. — Нечаянное нападение туркмен на партию топографов оренбургского отряда и на тыл обоза. — Соединение оренбургского отряда с мангышлакским. — Дело под Ходжейли 15-го мая и занятие этого города. — Небольшая перестрелка нашего авангарда с неприятельскою шайкой 19-го мая. — Сражение под Мангытом 20-го мая и взятие этого города. — Нападение неприятеля на наши войска и обоз 21-го мая.

Рассматривая чисто боевые столкновения от вступления в неприятельские пределы и до занятия столицы ханства, мы видим, что более серьезные столкновения с неприятелем выпали на долю оренбургско-мангышлакского отряда ⁶⁴, которому с 12-го по 28-е мая включительно [117] приходилось иметь почти непрерывные стычки; тем не менее оказанное нам сопротивление было далеко не так сильно, как того можно бы было ожидать, если бы обороняющийся с большим уменьем пользовался укрепленными городами и местностью, страшно пересеченною арыками, представлявшими на каждом шагу готовые позиции. Главные причины наших успехов в действии против хивинцев заключались в следующем: главный контингент войск наших противников состоял из всадников, которые, как и вся вообще кавалерия, могли действовать успешно только на ровном месте и избегали местности пересеченной. Затем, превосходство нашего оружия было слишком осязательно для туркмен, которые должны были отказаться от стремительных атак и были постоянно принуждаемы держаться в расстоянии, превосходящем дальность ружейного выстрела ⁶⁵.

Только этою боязнью к нашему оружию и можно объяснить благополучное движение верблюжьего обоза, бывшего принужденным зачастую растягиваться почти на 10 верст, двигаясь в одну нитку, вследствие ежеминутно встречавшихся арыков. Неприятель однако потом понял нашу слабую сторону, и вследствие этого, начиная с Мангыта, помимо войск, действовавших против наших главных сил, обыкновенно значительные массы всадников следили за движущимся транспортом, держась около него в расстоянии версты, иногда и ближе, и выбирая удобный момент, чтобы броситься на него и разграбить вьюки.

Для противодействия неприятелю, в этих случаях большая часть прикрытия верблюжьего транспорта разделялась на отделения от 10 до 15 чел., которые, разместившись вдоль дороги, примерно в расстоянии 75 — 100 [118] саж., своими выстрелами держали неприятеля на приличном расстоянии. Легко впрочем видеть, что будь туркмены решительнее, они все-таки могли бы весьма успешно нападать на верблюдов. Попытки к этому делались довольно часто, но редко удавались, так как производились не с надлежащею энергией ⁶⁶.

Не смотря на недостаток храбрости в массе, нередко отдельные удальцы подскакивали (вернее, появившись из какого нибудь закрытия с фланга, проскакивали вдоль фронта) на расстояние 150 — 200 шаг. от наших войск. К счастию они действовали в одиночку; и по большей части не безнаказанно, что не только не воодушевляло других, но отбивало в них всякую охоту следовать примеру первых.

Вообще недостаток сомкнутости и единства действий вредил неприятелю, что яснее всего обнаруживалось при столкновениях его с нашими главными силами. Встречая наши войска, неприятельские всадники зачастую собирались в кучки, очевидно, с целью броситься в атаку, но затем медлили и колебались, между тем подоспевала артиллерия и 2 — 3 удачными выстрелами уничтожала и последнюю дозу их решимости.

Наконец, одною из главнейших причин скорого покорения Хивинского ханства было то, что народонаселение его не принимало почти никакого участия в боевых столкновениях.

Находясь за тысячу верст от своих пределов, войска наши шли тремя отдельными колоннами, ничего не зная друг о друге. Вступив затем в неприятельскую страну, с людьми изнуренными тяжелым походом, с кавалерией, у которой лошади были крайне утомлены и [119] обезсилены, эти отряды, в случае восстания всего населения, могли бы остаться окончательно без продовольствия.

Неприятель, отлично зная местность, мог сильно беспокоить нас постоянными ночными нападениями, когда свойства нашего оружия парализировалось темнотой, и все шансы успеха были на его стороне. Нападения такого рода могли бы крайне обезсилить наши войска. Если бы к этому жители решились усиленно защищать каждый город, то овладение ханством стоило бы нам дорого.

К счастью для наших войск, в Хиве, больше чем в каком другом средне-азиятском владении, население отличается полнейшею апатией и равнодушием ко всему что выходит из узких рамок личных интересов. Вследствие этого, выставленное против нас войско было вполне изолировано от народа. Пока неприятельские войска находились еще впереди какого либо города, жители его, волей-неволей, принимали участие в боевых столкновениях; но не успевало еще неприятельское скопище вполне очистить город, как население его в противоположных воротах встречало нас с заявлением полной покорности. Исключение из этого составляют только города Мангыт и Хива.

Вообще, весь состав населения Хивинского ханства, по отношению к нашим войскам, можно разделить на три категории: а) киргизы, каракалпаки и персияне, относившиеся враждебно к правительству хана и вследствие этого сочувственно к нам; б) узбеки и сарты, которые хотя и вели себя сдержанно, но лишь вследствие страха наказания, обещанного в прокламации, в душе же далеко нам не сочувствовали, и наконец, в) туркмены, относившиеся к нам вполне враждебно и вовсе не скрывавшие этого. Не только персияне, между которыми еще до нашего вступления в ханство было распространено убеждение, что с покорением нами Хивы они освободятся от рабства, [120] но даже киргизы и каракалпаки смотрели на нас как на избавителей. Тяжелый деспотизм хана, злоупотребления чиновников, высасывавших последние соки из населения, постоянные грабежи и безчинства туркмен, частые междоусобные войны с ханом, кончавшиеся страшною, кровавою расправой, — все это заставляло их относиться к нам сочувственно и радушно. За исключением единственного случая измены киргиза Утеня, который к тому же принадлежал к числу русских подданных, не было ни одного случая, который заставил бы сомневаться в искренности отношений к нам киргиз и каракалпаков. Узбеки, со времени покорения ими (в XV ст.) коренных обитателей ханства — таджиков (сартов), составляют господствующую народность. Занимая важные места в администрации, узбеки оказывают большое влияние на хана. Не подвергаясь тем притеснениям, которые испытывали северные обитатели, они, также как и сарты, вообще солидарны с ханом, а потому относились к нам враждебно, что и выказалось под Мангытом, первом городе, заселенном узбеками. Если бы наказание, обещанное в прокламации, не было исполнено и на них не был бы наведен страх, то они, вероятно, продолжали бы действовать по прежнему. Пример Мангыта остался не без последствий: после взятия этого города не только жители городов, лежащих на пути движения, но и соседние с ними, высылали депутации с подарками и заявлением полной покорности. От первых генерал Веревкин обыкновенно отказывался, второе же разумеется принимал, причем, если в числе депутатов не являлся бывший начальник города, то генерал приказывал депутации выбрать на эту должность кого либо из среды себя. Выбранное лицо утверждалось бумагой за подписью и печатью начальника отряда ⁶⁷. [121]

Обращаюсь к движению оренбургского отряда. 14-го мая генерал-лейтенант Веревкин предполагал, сделав переход в 30 верст, остановиться бивуаком близ протока Карабайли. Пройдя половину расстояния по местности, покрытой густым камышем и обгорелыми пнями, войска остановились для привала. Не прошло и пол-часа после этого, как к начальнику отряда прискакал казак, посланный начальником бокового разъезда, с известием, что в тылу слышны выстрелы ⁶⁸. Тотчас же было сделано распоряжение о том, чтобы полковник Леонтьев с полутора сотнями казаков поспешил к арьергарду разузнать в чем дело.

Вскоре явился другой казак, прискакавший с места драмы. Он заявил, что партия казаков (15 чел.), составлявшая прикрытие при производстве топографических работ, окружена толпой туркмен, что неприятеля больше ста человек и что он не знает, останутся ли живы казаки и находящейся с ними офицер корпуса топографов. Это известие встревожило всех так, что подняли весь отряд и приготовились к могущему быть нападению. Однако его не было, а час спустя явился к начальнику отряда прапорщик Лойко, производивший в этот день съемку и легко раненный при нападении неприятеля пулей в бровь. Он рассказал все подробности дела. Производя маршрутную съемку в тылу отряда, он отстал от арьергарда версты на две и неожиданно был окружен массой туркмен. Казаки, служившие как прикрытием, [122] так и помощниками в работе, были не вместе; однако они успели собраться в две отдельные кучки и встретили выстрелами бросившегося на них неприятеля ⁶⁹. Последний, окружив обе кучки, в свою очередь открыл стрельбу. Выстрелы с близкого расстояния оказались действительными, и у нас вскоре были ранены: прапорщик Лойко и 3 казака. Во время перестрелки испуганные лошади рванулись и выскочили из кучки. Казак Дедов, желавший удержать их, был занесен к передовым неприятельским стрелкам, которые, бросившись на него, начали живому отрубать голову. Бросившиеся на выручку казаки отбили его, но уже было поздно — Дедов лишился жизни. Во время последней свалки казак Чертыковцев был ранен шашкой в голову ⁷⁰ и пикой в плечо.

Между тем боковой разъезд из полусотни № 2 Уральской сотни, под начальством эсаула Толстова, услыша выстрелы, послал об этом донесение начальнику отряда, а сам бросился на выстрелы.

Неприятель, видя приближение подкрепления, не выждав атаки, бросился в рассыпную, захватив с собой до 10 раненных и оставив на месте свалки 3 убитых лошади. Прибывший вскоре полковник Леонтьев бросился по следам неприятеля. Проскакав версты 3 по густому камышу и достигнув болота, он был принужден остановить преследование.

Часа два спустя главные силы тронулись далее. Едва голова колонны прошла с версту как из арьергарда опять прискакал казак с известием, что на тыл обоза снова сделано нападение. По получении этого известия тотчас же были направлены назад две сотни и два [123] орудия, а остальным войскам было дано такое направление, чтобы нападение могло быть отражено со всех сторон. Вслед затем и сам начальник отряда отправился к месту нападения, где уже не застал неприятеля, который, преследуемый казаками, был уже далеко.

Нападение это было произведено таким образом: лишь только арьергард ⁷¹ тронулся с места, как из соседних камышей послышалось гиканье, и несколько сот туркмен с тыла и флангов понеслись на казаков; последние, спешившись и сбатовав коней, встретили атакующих залпом, приостановившим натиск. Заведывавший в этот день обозом, ротмистр Мореншильд, услыхав в тылу выстрелы, поспешил туда с полувзводом 2-го линейного баталиона и поспел как-раз кстати, так как неприятельские толпы, усилясь вновь прибывшими, снова бросились в атаку, однако и на этот раз неприятель повернул обратно, встреченный залпом казаков и пехоты.

Прибывшее вскоре подкрепление — полусотня 2-й Уральской сотни и две сотни полковника Леонтьева — бросились в атаку па туркмен, которые, не выждав ее, повернули назад в рассыпную. Местность, на которой пришлось действовать кавалерии, была весьма неудобна: густые камыши, сухие обгорелые пни и ежеминутно встречавшиеся канавы, страшно затрудняли преследование; однако увлекшиеся казаки продолжали гнать неприятеля, пока, проскакав верст 10, достигли до болотистых камышей, по которым дальнейшее движение, при незнании местности, было крайне рискованным и опасным.

Когда генерал Веревкин подъехал к месту нападения, то уже все было в порядке. На этот раз мы потеряли только двух верблюдов; неприятель же понес довольно значительную убыль в людях. В то время когда генерал расспрашивал заведывавшего обозом о [124] подробностях дела, из соседних камышей показался казак, держа в руках хивинскую шапку; подъехав ближе, он заявил, что снял ее с убитого неприятеля. Действительно, следуя за ним, мы увидели убитого туркмена, который молодцевато лежал, заложив руки под голову, с какой-то необъяснимой улыбкой на лице. Пуля, попав ему в правый бок, прошла насквозь и засела в локте левой руки; по всей вероятности смерть была мгновенна. Шагах в 20 от него мы наткнулись на другого туркмена — этот был только ранен; две пули, попав в ногу, раздробили кость и сбросили седока на землю. Увидя себя окруженным неприятелем, он сначала было притворился мертвым, но потом успокоился и разговорился. Из его показаний объяснилось, что нападение в этот день произвели туркмены, посланные от войск, находившихся в укрепленном лагере близ истока Карабайли; число войск, собравшихся в этом укреплении и в этот день отступивших к Ходжейли, простиралось до 6.000 при нескольких орудиях. Начальником всех войск был узбек Якуб-бай; при войсках находились важнейшие сановники: Мехтер и Инак.

Усилив прикрытие обоза, отряд двинулся дальше и вскоре вышел на ровное место. Пройдя верст 12 вдоль протока Карабайли, мы расположились бивуаком вблизи оставленного хивинцами укрепления. Несколько времени спустя по расположении на бивуаке, явился чабар от мангышлакского отряда. В привезенном им рапорте, полковник Ломакин доносил, что уступая желанию всех чинов отряда, он решился сделать усиленный переход, с тем чтобы в этот же день соединиться с оренбургскими войсками. Действительно, часов в 10 вечера прибыли кавказские войска, которые и остановились в версте от бивуака наших войск.

На отдых мы расположились под впечатлением смелого и энергичного нападения туркмен. Все ожидали [125] ночной тревоги; последняя действительно и случилась, но, как большею частью бывает, оказалась ложною. Лег я спать, также как это делало и большинство офицеров во все время прохождения неприятельской страны, не раздеваясь; но лишь только задремал, как был разбужен неожиданно раздавшимися звуками тревоги. Играли только горнисты; барабанного боя слышно не было. Выйдя из юламейки, я встретил начальника штаба, с которым мы и отправились по направлению звуков тревоги. Ночь была довольно темная — в двух шагах уже ничего не было видно. Идя вперед, мы неожиданно наткнулись на массу людей. Оказалось, что это были люди 2-ой роты 1-го линейного баталиона, выстроившиеся по тревоге. Выйдя перед фронт, начальник штаба (он же и начальник пехоты) подтвердил людям не стрелять без приказания. Вдруг, непосредственно сзади нас, раздался выстрел. ”Не сметь стрелять без приказания!” закричал начальник штаба, и этим была предотвращена катастрофа: как раз по направлению к роте ехала группа всадников — своих или чужих, в темноте разобрать было трудно. Когда они подъехали ближе, объяснилось, что это были офицеры мангышлакского отряда. Проголодавшись, они выехали с своего бивуака с целью отыскать маркитанта оренбургского отряда, но в темноте сбились с дороги. К счастью, другие солдаты не подхватили выстрела, а то нашим гостям пришлось бы плохо ⁷².

На другой день, 15-го мая, после тревожно проведенной ночи, мы выступили вместе с кавказцами. Войска шли двумя колоннами (левая — оренбургская, правая — кавказская); обоз обоих отрядов был соединен в одну общую колонну, под прикрытием 3 рот 1-го [126] Оренбургского линейного баталиона и 2 сотень казаков от оренбургского отряда и 1 роты с 2 орудиями от мангышлакского. В этот день войскам соединенного отряда (около 4 1/2 т.) пришлось столкнуться с хивинцами в числе до 6.000 чел. с несколькими орудиями. Неприятель, не смотря на перевес в силах, вероятно находясь под впечатлением встречи, оказанной нами накануне его лучшим батырям, действовал крайне нерешительно и при малейшем движении кавалерии в атаку поворачивал назад. До половины перехода, совершонного нами по берегу Аму-Дарьи, покрытому камышем и кустарником, неприятеля не было заметно; при выходе же из кустарников на болотистую равнину, тянущуюся к городу, показались массы неприятельских всадников.

Против неприятеля с фронта были двинуты 3 сотни с ракетною командой от мангышлакского отряда, под начальством полковника Тер-Асатурова; трем казачьим сотням оренбургского отряда, под начальством полковника Леонтьева, было приказано развернуться и охватить левый фланг неприятельских наездников. В первый момент встречи с неприятелем артиллерии не было в голове колонны: она была задержана переправой через многочисленные арыки, так как имевшиеся на них мосты для проезда артиллерии, требовали предварительной починки. Вследствие этого немедленно было послано приказание артиллерии ускорить движение. Между тем атаки, предпринятые казачьими сотнями, по причине болотистой местности, оказались невыполнимыми, а потому по отступавшему неприятелю действовали пока ракетами. Вскоре однако прибыла артиллерия, которая и открыла стрельбу, следуя вместе с войсками вперед.

По достижении более благоприятной местности для действия кавалерии, сотни снова были пущены в атаку и преследовали неприятеля на протяжении нескольких верст. Подойдя таким образом на расстояние 5 — 6 верст к [127] городу Ходжейли, генерал Веревкин решил сделать привал, так как войска прошли около 25 верст без отдыха. Во время полутора-часовой остановки неприятельские передовые посты держались впереди нашего расположения, на расстоянии орудийного выстрела. В это же время со стороны города были слышны звуки, напоминавшие стрельбу из орудий. Сначала мы недоумевали в чем дело, но потом узнали, что это хивинские артиллеристы стреляли из своих орудий. Боясь потерять свои джембиреки, хивинцы держали их вдали от наших войск, опустив из виду, что придерживаясь подобной тактики, они вовсе не извлекают из них пользы. Но такова уже логика среднеазиятца!

В нескольких верстах от Ходжейли дорога, направляющаяся к этому городу по низменной равнине, покрытой камышем и заливными полями, разделяется на две ветви; одна идет вдоль реки, другая же отделяется вправо. Первая проходит мимо построенного хивинцами укрепленного лагеря и отделяется от второй болотистым озером.

После привала, начальник соединенного отряда, с целью отрезать путь отступления неприятельским войскам, находившимся в укрепленном лагере, решился двигаться по дороге, идущей вправо. Для атаки города войскам было дано следующее направление: войска мангышлакского отряда были двинуты обходом вправо, с тем чтобы, подойдя к городу с западной стороны, занять единственный мост, устроенный через арык, протекавший в города, и тем окончательно отрезать путь отступления неприятелю. Оренбургские же войска двигались прямо по дороге; при этом Оренбургская № 2 сотня князя Багратиона-Имеретинского была двинута по дороге, идущей вдоль реки к неприятельскому лагерю.

Однако, неприятель упорно держался своей прежней тактики: заметя решительное наступление наших войск [128] к городу, он обратился в поспешное бегство; при этом, так как войска мангышлакского отряда, встретив страшное затруднение от арыков, через которые им пришлось переправляться в брод и вплавь, достигли города в то время, когда он был занят оренбургскими войсками, то путь отступления неприятелю не был прегражден. Подходя к городу, оренбургские войска, вместо неприятеля, встретили депутацию от городских жителей с изъявлением полной покорности ⁷³. Вследствие этого город был пощажен, и войска, пройдя через него, остановились бивуаком в садах, прилегавших к нему. В противоположность Кунграду, в Ходжейли все жители остались в городе, причем видно было, что они чувствовали полное доверие к нашим войскам: повсюду виднелся рогатый скот, куры и другие предметы домашнего хозяйства; сами жители не прятались, а выходили из домов и с любопытством смотрели на проходившие войска.

Что касается до сотни князя Имеретинского, то подойдя к лагерю, она застала его уже пустым. На реке виднелись лодки, на которых переезжала последняя часть хивинского скопища ⁷⁴. Выстрелами, открытыми по лодкам, было убито несколько человек. При поспешном отступлении неприятеля им было брошено одно медное орудие, подходящее по размерам к нашей 12-ти фунтовой гладкостенной пушке; другое, как носился слух между жителями, было брошено в арык. Часть войск, переправившихся на правый берег Аму, при движении нашего обоза вдоль реки открыла против него стрельбу; при [129] этом были ранены два рядовых Апшеронского полка; один из них упал в воду и утонул. Этими двумя нижними чинами и ограничилась наша потеря 15-го мая.

Во время двух-дневного пребывания под Ходжейли войска отдохнули от трудностей похода посреди весьма живописной и в высшей степени обработанной и плодородной местности. Жителям города было объявлено, чтобы они, не опасаясь никаких насилий, занимались своими обычными делами, а также вступили бы с нами в торговые сношения, что и было ими исполнено весьма охотно. На другой, день узкие улицы и базар Ходжейли представляли весьма оживленную картину от наплыва солдат всех трех родов оружия, мирно покупавших у хивинцев необходимые вещи, в которых к концу похода чувствовалась крайняя нужда. Замечательно, сколько мне приходилось видеть, что споров и пререканий между покупщиками и продавцами было очень мало; хивинцы свободно принимали русские бумажки, только за все брали сравнительно

весьма дорогую цену.

Население занятых нами местностей, не смотря на свою крайнюю неразвитость и загнанность, оценило, однако, мягкость и гуманность обращения наших войск. Это выказалось в том приеме, который был сделан генералу Веревкину жителями Ходжейли, когда он на другой день дневки поехал осмотреть город. Узнав об этом, жители массами теснились в узких улицах, и на каждом перекрестке, во дворах мечетей, медрессе и пр. почетнейшие из них подносили генералу хлебные лепешки, изюм, урюк и другия сласти.

Так как о туркестанском отряде до сих пор не имелось никаких определенных сведений ⁷⁵, то начальник отрядов решил идти из Ходжейли на Мангыт, [130] а оттуда на Новый Ургенч, имея в виду соединиться там с туркестанскими войсками. Утром 18-го мая, в день выступления, к начальнику отряда, по его приглашению, вновь явились главные муллы и сановники города, выбравшие из среды населения начальника города и 4 помощников к нему. Расставаясь с ними, генерал Веревкин посоветовал им через переводчика, мирно заниматься своими делами, отнюдь не предпринимая никаких враждебных действий против наших войск. Речь его отличалась краткостью и энергией, и произвела должной впечатление. Она так характеристична, что я приведу ее, на сколько помню. ”Вы знаете, сказал генерал, что если бы на моем месте был полководец Бухарского эмира, то ваш город был бы разграблен и сожжен, а с вас самих были бы сняты головы. Знаю это и я, и если не делаю сам этого, то только потому, что Русский Государь добр и милостив, и не хочет вас через-чур сильно карать, хотя вы этого и заслуживаете, так как если бы не потакали вашему хану, то он не делал бы тех проступков, за которые его теперь приходится, наказывать. Сегодня наши войска уходят от вас, но вы должны вести себя смирно и спокойно заниматься своим делом, не предпринимая против нас никаких враждебных действий, иначе расправа с вами будет коротка. От Хивы до вас не далеко, и если хотя один чабар будет вами задержан, то я не оставлю в вашем городе камня на камне!” По тому дружному ”якши, якши” (хорошо, хорошо), которое раздалось из уст всех ходжей, можно было быть уверенным, что они буквально последуют совету генерала.

Выступив с бивуака под Ходжейли, войска оренбургско мангышлакского отряда остановились на ночлег, пройдя через мост на канале Суюнды (около 15 саж. шириной). В этот день движение было произведено вполне спокойно; неприятель нигде не показывался. По [131] собрании сведений от жителей о свойствах следующего перехода, оказалось, что на средине пути имеется арык, через который, не устроен мост. В силу этого было сделано распоряжение о том, чтобы саперные команды обоих отрядов, взяв с собой перевозимый мост, двинулись утром 19-го мая, часа за два выступления главных сил, с целью навести мост под руководством капитана Красовского и подпоручика Маслова до прибытия отряда. В прикрытие им были даны 2 сотни (2-я Оренбургская князя Имеретинского и конно-регулярная подполковника Квинитадзе).

При своем движении этот авангард был встречен выстрелами неприятельской шайки, засевшей в камышах; при этом у нас был легко ранен один рядовой.

Когда же сотни вышли на более открытое место, то неприятель скрылся, так что саперы, достигнув арыка, беспрепятственно приступили к наводке моста.

Совершая этот переход, войска прошли плотину, устроенную через проток Лаудан, для преграждения его течения в Айбугир ⁷⁶. Около плотины находятся развалины небольшего земляного укрепления в виде квадратного редута, фасы которого имеют не более 6 саж. длины. Это укрепление и было нанесено на карты под именем крепости Бенд. При дальнейшем движении до места ночлега неприятель не переставал следить за нами. Будучи послан начальником отряда с пионерным взводом вперед для починки моста, я заметил за [132] кустарником небольшую партию неприятеля, которая при приближении к ней саж. на 300 быстро ускакала. В этот день мы расположились бивуаком на берегу Аму-Дарьи, снова ожидая тревоги, так как между жителями, носились слухи, что туркмены намерены произвести ночное нападение. Однако наши ожидания не оправдались - ночь прошла спокойно.

По собранным сведениям, было известно, что хивинские войска, отступив от Ходжейли, сосредоточились в городах Кипчаке и Мангыте. Начальник отряда, рассчитывая, что заняв Мангыт, он этим принудит отступить и войска, находившиеся в Кипчаке, решил двинуться прямо на Мангыт, который мы должны были занять 20-го мая.

От урочища Джелангачь-Чеганак и до г. Мангыта местность совершенно ровная, и покрыта камышем и кустарником; ближе к городу встречается несколько холмов, командующих всею впереди-лежащею местностью. В этот день мне пришлось ехать с авангардом для исправления встречавшихся через арыки мостиков до прибытия артиллерии; и те, и другие, в этот день попадались, впрочем, очень редко. Первая половина перехода была совершена спокойно; но выйдя из кустарников на более чистое место, авангард очутился в 2 — 3 верстах от холмов, на вершинах и склонах которых было заметно большое оживление; виднелись массы неприятеля и даже как нам сперва показалось, артиллерия. Не решаясь дальше двигаться вперед; авангардная сотня остановилась, послав донесение с известием к начальнику отряда о замеченном неприятеле. Вскоре прибыли и главные силы, которые в виду предполагавшегося в этот день столкновения, и пользуясь свойствами местности, дозволявшей двигаться широким фронтом, были двинуты почти с места бивуака в боевом порядке: в первой линии находилась вся кавалерия (6 сотень), уступами, сотня [133] за сотней; в средине расположения ее находились конная артиллерия ⁷⁷. Вторую линию составляли два баталиона пехоты (2-й Оренбургский и Апшеронский); наконец, в резерве был 3-й баталион (из рот Самурского и Ширванского полков) и 2 орудия пешей артиллерии.

Прежде чем головные части отряда подошли на дальность орудийного выстрела, толпы неприятеля раздались вправо и влево, и длинною цепью старались охватить оба фланга. С целью сблизить линии боевого порядка и подпустить неприятеля на расстояние действительного ружейного выстрела, генерал Веревкин замедлил движение головных частей, вызвав вперед охотников, в виде фланкеров, которым было приказано захватить, если удастся, кого либо из наиболее смелых батырей. Бросившиеся навстречу нашим войскам неприятельские всадники преимущественно наседали на левый фланг. Чтобы отрезать им путь отступления, кавказским сотням, под начальством полковника Тер-Асатурова, было приказано атаковать их с тыла. Однако, прежде чем это было исполнено, неприятель, встреченный огнем одной из оренбургских сотень и атакованный другою, бросился в рассыпную влево.

В то же время неприятель произвел нападение на оба фланга 2-й боевой линии и на резерв. При этом, вследствие собственной неосторожности, погиб капитан 2-го Оренбургского линейного баталиона Кологривов. Этот офицер, из желания яснее видеть ход дела в первой боевой линии, отдалился на несколько десятков шагов от своего баталиона. В это время на встречу ему показалось несколько всадников. Приняв их за казаков [134] конной иррегулярной сотни, которые, нужно признаться, издали были чрезвычайно похожи на хивинских всадников, он не обратил на них внимания. Между тем эти всадники, оказавшиеся туркменами, подъехав к нему на несколько шагов, выстрелили в него почти в упор и положили его на месте. Схватив лошадь убитого они быстро ускакали. Вместе с нападением на главные силы, неприятель произвел нападение и на обоз, но и здесь испытал полную неудачу.

Достигнув вершины холма — места первоначального расположения неприятеля, начальник отрядов выдвинул на позицию 4 полевые орудия, которые под непосредственным руководством начальника артиллерии, полковника Константиновича, несколькими выстрелами рассеяли густые толпы неприятеля, успевшего снова собраться впереди города. Часть его бросилась в город, другая заняла зимовки, находившиеся вправо. Направив часть отряда для сожжения зимовок, которые при появлении наших войск были оставлены неприятелем, генерал Веревкин двинул все остальные войска прямо к городу, который и был занят по следам неприятеля. Наши войска при вступлении в город были встречены выстрелами из домов, так что приходилось разбивать ворота, осматривать и очищать внутренность жилищ от вооруженного неприятеля, который, впрочем, и на этот раз стойкостью не отличался. При этом в домах было найдено много раненных и убитых, а в конюшнях и кибитках — оседланные и взмыленные лошади.

После не совсем успешного, но счастливо окончившегося, для меня лично, участия в цепи охотников, я снова принялся за исправление мостиков. В расстоянии 5 — 6 саж. впереди городской стены протекает арык. При проезде артиллерии мост сломался, и пришлось починить его для проезда колесного обоза, а затем и [135] верблюжьего транспорта. ⁷⁸ Работа потребовала около часа времени; в это время войска, бывшие впереди, скрылись в городских улицах. Вдруг из-за соседних бойниц городской, стены раздались выстрелы, очевидно направленные против починявших мост. Изумленный такою неожиданностью, я поручил заведывание работой уряднику, а сам с десятком казаков и солдат бросился к городским воротам узнать в чем дело. Оказалось, что 5 — 6 хивинцев, взобравшись на банкет, забавлялись стрельбой. Увидя нас, они сбежали со стены и засели в находившиеся вблизи стены кибитки. Бросившись к ним, мы были встречены выстрелами, не причинившими, впрочем, никому вреда. Разломав двери ближайшей кибитки, я был не менее удивлен, увидя в дверях молодую узбечку с страшно бледным, испуганным лицом. По ее положению можно было заключить, что она надеялась заслонить собой внутренность кибитки; непосредственно сзади ее находился оседланный и взмыленный аргамак. Ища глазами хозяина лошади, мы, наконец, заметили в противоположном двери углу кучу тряпья, и разбросав его, вытащили из под него сильно перетрусившего узбека.

В то время когда происходило только-что описанное, снаружи раздались крики и стоны. Приказав оставить в покое женщину и связать храбреца, отобрав у него оружие, я выбежал из кибитки, где увидел, что казаки и солдаты, вторгнувшиеся в другия кибитки, вытаскивали спрятавшихся в них и по своему расправлялись с ними. Вообще в этот день можно было привыкнуть к крови и виду раненных; на местности впереди города, а также и на его улицах и в домах, валялось до 200 трупов. [136]

Починив мост, я остался около него несколько времени, с целью убедиться в его прочности. Когда затем я проезжал чрез город, то по улицам его уже двигался верблюжий обоз. Медленно и плавно двигались нагруженные верблюды мимо жертв недавней стычки, а находившиеся при обозе солдатики шарили в соседних домах ⁷⁹ и беззаботно ели найденный в них изюм и урюк, повидимому не обращая никакого внимания на ужасную картину неизбежных последствий войны.

Кара, постигшая Мангыт, была в свою очередь также необходима, как и вполне мирное обращение с жителями Кунграда и Ходжейли. Это дело показало населению, что русские войска, свято исполняя раз данное обещание, не тревожат мирных жителей, с другой стороны умеют исполнять свою угрозу — карать встречающих их с оружием в руках.

Под Мангыгом неприятель действовал сравнительно очень настойчиво и энергично. В этом деле против нас находились иомуды, численностью до 3.000 чел., под начальством Джануби-бая, и жители Мангыта. Наши потери за всем тем были не велики: убитыми мы лишились 1 обер-офицера и 2 казаков; раненными — 4 казаков; кроме того было ранено и убито около 10 казачьих лошадей.

На другой день, 21-го мая, отряд двинулся по дороге [137] на г. Китай. По известиям собранным от жителей, на этом пути мы должны были переправляться через весьма широкий арык Аталык. Не зная, существует ли через него мост, или же сломан неприятелем, с авангардом были высланы саперные команды, с целью, если не окажется моста, навести его вновь. Однако эти опасения не подтвердились: мост через канал, до 25 саж. шириной, не был тронут неприятелем и потребовал только незначительной починки для проезда через него артиллерии. Канал Аталык находился почти на половине перехода. Перейдя мост, главные силы остановились на привале в версте от места переправы. Не прошло и часа после этого, как справа показалось несколько сотень неприятельских всадников, и в то же время было получено донесение, что неприятель производит усиленное нападение на обоз, растянувшийся по обыкновению на несколько верст. Против показавшегося неприятеля была двинута пехота и ракетная команда, которые своими выстрелами вскоре и прогнали его.

Значительно сильнее было нападение на обоз. С целью узнать положение дела в обозе и дать соответствующее направление прикрытию для отражения неприятеля, начальник отряда послал в обоз полковника Саранчова. Впрочем и здесь, благодаря строгому порядку и надлежащему размещению прикрытия заведывавшим в этот день обозом, подполковником Гротенгельмом, попытки неприятеля окончились полною неудачей.

Выступая из Мангыта, генерал-лейтенант Веревкин выслал летучий отряд из 2 сотень, под начальством подполковника Скобелева, по дороге на г. Клыч, с целью рассеять отступившие туда шайки туркмен, и сжечь и уничтожить, согласно обещанию, данному в прокламации, их кочевки; поручение это было исполнено вполне успешно. В этот день отряд расположился на бивуаке, верстах в 2 от г. Китая, на канале Кара-гуз. Вскоре [138] к месту расположения отряда явились депутации от городов: Китая, Янги-яба, Гурленя и Кята, с изъявлением полной покорности. Достойно внимания, то обстоятельство, что этим депутациям приходилось, являясь к нам, объезжать войска хивинского хана, отделявшие их города от места расположения наших войск. Этот факт, показывает, на сколько само население верило в силу, искусство и мужество войск своего правительства.

По заявлению членов депутации, войска хана возрасли значительно больше 10.000 и на следующий день собираются встретить нас, остановить и разбить впереди Гурленя. Таким образом, на другой день, 22-го мая, нам пришлось столкнуться с неприятельскими скопищами, в несколько раз превосходившими нас в силах.

ГЛАВА VIII.

Дело под Гурленем 22-го мая; устройство моста через канал Клыч-ниаз-бай, взамен сожженного неприятелем 23-го мая. — Авангардное дело 26-го мая. — Нечаянное нападение туркмен 27-го мая. — Усиленная рекогносцировка Хивы 28-го мая. — Штурм Шах-абатских ворот 29-го мая. — Соединение войск всех трех отрядов и вступление их в столицу ханства. — Боевые столкновения войск туркестанского отряда: выход на Аму-Дарью и дело 11-го мая. — Артиллерийская перестрелка 17-го мая. — Переправа войск у Шейх-арыка на левый берег Аму; авангардное дело 22-го мая. — Дальнейшие действия туркестанского отряда.

22-го мая войска оренбургско-мангышлакского отряда двинулись к Гурленю, имея в виду в тот же день расположиться бивуаком вблизи этого города. Местность, по которой приходилось совершать переход, имела совершенно противоположный характер с тою, на которой происходило дело под Мангытом. Ежеминутно встречавшиеся строения зажиточных поселян, представлявшие собою ряд небольших укреплений, и протекавшие вблизи их арыки, обсаженные деревьями, зачастую [139] образовавшими густые сады, представляли большие затруднения для движения войск в боевом порядке. Имея в виду неизбежное столкновение с неприятелем; значительно превосходившем в силах наш отряд, генерал-лейтенант Веревкин двинул войска с места бивуака в следующем порядке: 8 полевых орудий и 2 баталиона пехоты ⁸⁰ — в первый боевой линии; четыре казачьи сотни — уступами за обоими флангами пехоты во второй, и в общем резерве — 3 роты Апшеронского полка, 2 казачьи сотни и 2 полевых орудия, под начальством подполковника Скобелева. Обоз шел, по обыкновению, отдельно, имея сильное прикрытие, под начальством командира 1-го Оренбургского линейного баталиона, полковника Новинского.

В этот день неприятель, повидимому, начал сознавать свойства той местности, на которой ему приходилось действовать; так, им были пробиты в стенах зданий бойницы, за которыми разместились стрелки; однако и на этот раз неприятель не отличался особенною стойкостью. Спешившиеся и занявшие строения всадники, при приближении нашей стрелковой цепи, после нескольких выстрелов бросались на лошадей и спешили ускакать к общему месту сбора главных сил. В завершение всего, рассчитывая защищать отдельные строения, неприятель не позаботился уничтожить находившиеся вблизи строений мостики через арыки.

Двигаясь по лабиринту строений, огородов и садов, тесня и отгоняя толпы неприятеля, поминутно появлявшиеся то с фронта, то с флангов, войска, наконец, приблизились к опушке садов, выходящей на довольно обширную поляну; на этой поляне собрались все наличные силы неприятеля, рассчитывавшего обрушиться на наши войска при выходе их на открытое место. Опушка, окоймлявшая сады, имела несколько косвенное направление к [140] пути движения отряда; вследствие этого правый фланг, выйдя несколько раньше центра, неожиданно очутился против нескольких тысяч всадников, начавших наступление, не смотря на учащенный огонь стрелковой цепи. Прибывшие роты пехоты, а затем и присланный генералом Веревкиным взвод конной артиллерии, частыми и меткими выстрелами отбросили неприятеля назад.

Между тем к опушке начал подходить центр и левый фланг. Начальник отряда, находившийся в центре, по обыкновению, следовал непосредственно за стрелковою цепью, из желания как можно ближе следить за ходом дела. При выходе из опушки, пришлось идти мимо одного кишлака, который повидимому не был занят неприятелем. Однако оказалось, что неприятель на этот раз устроил нечто вроде засады: подпустив стрелковую цепь и сопровождавший генерала Веревкина штаб, он неожиданно открыл довольно сильную стрельбу. Посланный полувзвод стрелков скоро очистил здание от засевших в него храбрецов.

Когда на опушку вышли все войска боевой линии, неприятель снова пытался перейти в наступление, однако стрельба стрелковой цепи и перекрестный огонь артиллерии с обоих флангов и центра заставили его обратиться в поспешное бегство, так что когда на опушку выходил главный резерв, то неприятель уже едва виднелся вдали.

Так как впереди, в версте расстояния, снова начинались арыки, сады и кустарники, и поэтому быстрое преследование неприятеля не представляло никаких шансов на успех, то отряд, пройдя спокойно еще несколько верст, расположился бивуаком.

Одновременно с нападением на главные силы, неприятель нападал на резерв и обоз. Нападение на последний было упорнее чем когда нибудь, чему не мало способствовало страшно растянутое положение нашего обоза, обусловленное свойствами местности. [141]

В этот день неприятелем в первый еще раз были разграблены два верблюжьих вьюка. Наши потери в этом деле состояли из одного убитого унтер-офицера и 2 раненных нижних чинов; кроме того, выбыло из строя 6 казачьих лошадей. Потери неприятеля были гораздо значительнее; в садах и на равнине было найдено до 200 трупов, брошенных неприятелем. Вообще это дело произвело сильное впечатление на неприятеля, выставившего на этот раз все свои наличные силы. Как велико было число войск, действовавших против нас, точно определить весьма трудно. Пойманные пленные, как я уже имел случай говорить выше, показывали, что число войск доходило до 40,000; если эту цифру, считать сильно преувеличенною, то все-таки нельзя не согласиться, что силы неприятеля, превосходя 10.000 чел., более чем втрое превышали численность нашего соединенного отряда.

22-го мая мы получили первое определенное известие о туркестанском отряде: генералу Веревкину было доставлено предписание генерал-адъютанта фон-Кауфмана к полковнику Маркозову от 14-го мая. Сообщая о выходе туркестанских войск на правый берег Аму-Дарьи, начальник экспедиции предписывал полковнику Маркозову доставить сведения об оренбургском и мангышлакском отрядах ⁸¹. Полученная бумага показывала, что ни одно из донесений, отправленных генералом Веревкиным начальнику экспедиции, не было им получено.

Судя по времени отправления этого предписания, можно [142] было предполагать, что в случае движения войск оренбургско-мангышлакского отряда на Новый Ургенч, они подойдут к этому городу тогда, когда столица ханства будет уже взята войсками туркестанского отряда; таким образом, дружное движение войск оренбургско-мангышлакского отряда в данном случае не принесло бы никакой пользы.

В силу этого, а также и того, что бежавшие из-под Гурленя скопища неприятеля ⁸² направились по дороге на гг. Кят, Кош-Купыр и Хиву, генерал Веревкин двинул войска по этому направленно; при этом движении можно было рассчитывать, что отряд подойдет к столице ханства несколько позже, или же одновременно с туркестанскими войсками. 23-го мая отряд продолжал движение, имея перед собою лишь одиночных всадников. Однако, почти на половине перехода, встретилось неожиданное препятствие: неприятель, до сих пор оставлявший мосты через арыки в неприкосновенности, на этот раз поступил умнее; когда мы подошли к каналу Клыч-ниаз-бай, то на месте моста увидели лишь обгорелые концы свай ⁸³.

Этот канал имел до 27 саж. ширины, при быстроте течения, доходившей до 4 слишком фут. в секунду. [143]

Приняв во внимание необходимость устройства моста в возможно скорое время, а также отсутствие в обоих отрядах плотников и недостаток плотничного инструмента, пришлось отказаться от намерения воспользоваться готовыми устоями, с целью восстановить мост на сваях. Притом и имевшийся при оренбургском отряде перевозимый мост на козлах, при глубине канала около 4 1/2 фут., в месте, выбранном для устройства моста, давал материал для постройки моста в 7 — 8 саж. длиной; поэтому необходимо было искать материал на месте.

В версте от бивуака находился кустарник, между которым изредка попадались деревья, стволы которых имели 5 — 6 дюйм. в диаметре. Тотчас же были наряжены пехотные команды для рубки леса. Только крайняя необходимость заставляла воспользоваться подобным материалом, так как получаемое дерево было и криво, и ненадежно, размеры его были значительно меньше тех, которые требовались для моста надлежащей прочности. При рубке леса, кроме материала для козловых перекладин, переводин и ног, было сделано распоряжение рубить накатник и хворост, который употреблялся для вязки фашин. И накатник, и фашины, предназначались для замены настилки. Так как дерево, которое можно было получить после рубки, помимо своей ненадежности, далеко не удовлетворяло потребности в нем, то обратились еще к другому источнику: В некотором расстоянии от кустарника находилось кладбище, около которого, было несколько кишлаков. Осмотрев их, пришли к заключению, что балки потолков могут служить материалом для переводин, и даже для перекладин; полотнища же ворот можно было употребить как готовую настилку, а потому немедленно была наряжена команда дня предположенной цели. К вечеру весь добытый материал был сосредоточен в месте, выбранном для устройства моста. Соображаясь с имеющимися средствами, решено было устроить, мост на [144] козлах о 6 ногах; при ширине пролета от 7 до 10 фут. было поставлено 20 устоев, из которых 5 принадлежали к перевозимому мосту ⁸⁴, остальные же были сделаны вновь.

Работа продолжалась всю ночь; при этом рабочие несколько раз сменялись. Часам к 5 утра мост был окончен. Имевшихся досок и дверных полотнищ, взятых из кишлаков, хватило только для настилки на длину 10 — 12 саж., остальная же часть настилки была устроена из ряда фашин, положенных, в перемежку с накатником; промежутки и щели между ними закладывались хворостом, и все сверху засыпалось землею.

Мост был устроен, но вследствие недостаточной толщины леса внушал серьезные опасения; особенно приходилось бояться, что козловые перекладины не выдержат тяжести переправлявшихся орудий и зарядных ящиков. Действительно, вскоре по начатии переправы артиллерии, одна из перекладин сломалась, и потому, для замены ее новою, пришлось временно остановить переправу; в довершение беды начал подниматься уровень воды в канале, очевидно вследствие поднятия воды в Аму-Дарье. С одной стороны, поднятие воды, с другой, стеснение течения, прегражденного 20 устоями, обусловило еще большую быстроту его, отчего ноги козел еще сильнее и неправильнее углублялись в песчаное дно реки.

Для облегчения по возможности давления, производимого перевозившимися тяжестями на мостовую настилку, орудия, зарядные ящики и повозки обоза перевозились людьми, а из зарядных ящиков большая часть снарядов была вынута и перенесена на руках. Вследствие этих мер переправа подвигалась хотя медленно, но почти непрерывно ⁸⁵. [145]

24-го и 25-го мая не было серьезных столкновений с неприятелем; незначительные стычки происходили только в авангарде, находившемся под начальством подполковника Скобелева. В оба эти дня авангард, встретив небольшие неприятельские шайки, быстро и неотступно преследовал их, и вслед за неприятелем занимал мосты, которые тот собирался уничтожить. 25-го мая отряд расположился верстах в 20 от Хивы, вблизи г. Кош-Купыра. Этот город оказался совершенно пустым, так как жители его, по приказанию хана, перебрались в столицу.

26-го мая отряд двинулся далее; вскоре впереди показались неприятельские всадники. При более тщательном обозрении, были замечены люди, трудившиеся над разрушением моста, сбрасывая хворост и землю, с тем чтобы потом поджечь переводины. Тотчас же были посланы вперед ближайшая сотня и пионерная команда; первой было приказано атаковать и прогнать неприятеля, вторая же должна была заняться починкою моста ⁸⁶. Прогнанные туркмены не оставили однако своего намерения задерживать наше движение: верстах в 6 впереди они снова разобрали часть моста и даже успели зажечь его, так что прибывший авангард едва успел затушить огонь, и для починки моста пришлось употребить около часа времени.

Далее, верстах в 12 за Кош-Купыром, вблизи канала Хатыр, было выбрано место для бивуака. Отряд еще не успел окончательно здесь расположиться, как со [146] стороны высланного вперед авангарда открылась оживленная перестрелка. Казачьи сотни тотчас же двинулись на выстрелы, а вслед за этим генерал Веревкин направил к месту стычки и 2 конных орудия ⁸⁷. Оказалось, что авангард, вступив в дефиле, образованное стенками садов и зданиями, столкнулся с весьма значительною партией неприятеля. Двинув одну из сотень в атаку с фронта, а другую в обход левого фланга неприятеля, подполковник Скобелев обратил его в бегство.

Имея затем в виду распоряжение начальника отряда, в случае встречи с неприятелем не вдаваться в преследование, начальник авангарда, прекратив наступление, решился отступить. Объясняя вероятно это движение в свою пользу, неприятель стал дерзко наседать на отступавших, причем даже занял находившиеся в тылу стенки зданий и садов, с целью воспрепятствовать дальнейшему нашему движению. Видя это, начальник авангарда отдал приказание взводу уральских казаков, под начальством сотника Бородина, спешиться, и примкнув к ружьям штыки, выбить неприятеля и занять противоположный выход, что и было немедленно исполнено.

Вскоре по прибытии затем кавалерии главных сил и 2 орудий, было решено, с целью повлиять на через-чур разхрабрившегося неприятеля, возобновить наступление. Поражаемый артиллерией и преследуемый затем 2 сотнями полковника Леонтьева, неприятель обратился в поспешное бегство. Потеря наша в этом деле заключалась в двух раненных казаках.

На бивуак штаб оренбургского отряда расположился в ханском саду, находившемся на левом фланге. Рано [147] утром впереди сада были выпущены на пастьбу верблюды. Вслед затем, на аванпостах, против нашего левого фланга, раздалось несколько выстрелов, почему в отряде ударили тревогу.

Когда я выбежал из сада, мне представилась следующая картина: шагах в 40 от ворот сада толпа туркмен, человек в 300, бросившись в рассыпную на пасшихся верблюдов, хватала их за веревки и спешила ускакать обратно. Перепуганные животные, на сколько позволяли их силы и уменье, также вскачь старались не отставать от своих похитителей... Эта сцена могла бы окончиться гораздо серьезнее, если бы туркмены, вместо охоты за верблюдами, бросились в сад, где был расположен штаб отряда.

Между тем по тревоге начали сбегаться люди 2-го линейного баталиона. Собрав около себя человек 20, я образовал из них цепь и открыл огонь по скакавшим в разных направлениях туркменам. С первым свистом пуль хищники, бросая верблюдов, обращались в бегство. По мере движения цепи, масса находившихся впереди всадников все более и более редела; откуда-то явившиеся верблюдовожатые с криком и шумом уводили отбитых верблюдов обратно в лагерь. Затем раздались выстрелы слева, и новая масса туркмен, теснимая стрелками 2-го баталиона, во весь опор проскакала мимо нас, попав под наши выстрелы. Прибывший вскоре на место боя начальник отряда приказал, дойдя до протекавшего вблизи арыка, остановить дальнейшее движение цепи. Во время этого наступления с нашей стороны неприятельские всадники оставляли своих убитых на месте, раненных же туркмены подхватывали и увозили с собой.

В этом деле толпы неприятельских всадников, в числе до 3.000 чел., пробравшись стороной, вдали от авангарда, бросились на левый фланг лагерного расположения, впереди которого паслись верблюды. Караульные и [148] посты, открыв стрельбу, отступили; по этой тревоге и был поднят весь отряд. Видя неожиданное появление неприятеля, подполковник Гротенгельм, не ожидая приказаний, направил стрелковую и 4-ю роты к угрожаемым неприятелем пунктам; стрельба стрелковой цепи этих рот и заставила неприятеля повернуть назад. Вслед за наступлением пехоты, для преследования неприятеля, генерал Веревкин направил 4 сотни оренбургского отряда, под начальством полковника Леонтьева.

Вскоре по отражении неприятеля главными силами, с ним завязалось дело в авангарде. Слыша слева выстрелы, начальник его с 2 сотнями ⁸⁸ и 2 ракетными станками, двинувшись по направлению выстрелов, почти одновременно наткнулся на значительную массу неприятельских всадников, возвращавшихся после стычки с левым флангом главных сил, и на неприятельскую пехоту, бывшую, повидимому, в резерве. Обе сотни, пущенные в атаку, настигли неприятельских всадников и бросились в шашки. Отбив верблюдов, которых неприятель успел было захватить при нападении, обе сотни, вместе с присланною к ним в подкрепление 3-ю Оренбургскою сотней есаула Пискунова, бросились в атаку на неприятельскую пехоту, которая частью была изрублена, частью же рассеялась в садах и кустарниках.

Таким образом и в этот день неприятель испытал полную неудачу, хотя, нужно отдать ему справедливость, на этот раз он действовал обдуманно и довольно настойчиво. Наши потери в этом деле заключались в одном убитом и 11 раненных нижних чинах ⁸⁹; кроме того было убито 3 и ранено 12 лошадей, а также частью [149] убиты в суматохе своими же стрелками, частью же искалечены при гоньбе через арыки, до 70 верблюдов.

Располагаясь в 8 верстах от столицы ханства, генерал-лейтенант Веревкин имел в виду, не предпринимая решительных против нее действий, выждать дальнейших известий и приказаний от начальника экспедиции, и в то же время дать отдых войсками, утомленным почти двух-недельным боем с неприятелем. Однако ожидаемых сведений не получалось, а постоянные и с каждым днем усиливавшиеся нападения неприятеля на наш отряд, с одной стороны, наводили на мысль, что неприятель приписывает нашу бездеятельность нерешительности и неуверенности в своих силах; с другой же — заставляли предполагать, что переправа туркестанских войск, в силу каких либо непредвиденных затруднений, была задержана ⁹⁰. Вследствие подобных соображений, было решено, выждав до полудня известий от генерал-адъютанта фон-Кауфмана, в полдень сняться с бивуака, и оставив тяжести позади, подойти к городу на дальность артиллерийского выстрела; затем, одновременно с производством рекогносцировки прилегающей к воротам местности, предполагалось обстрелять город перекидными выстрелами, с целью повлиять на нравственное состояние жителей.

Имея это в виду, начальник отряда поручил подполковнику Скобелеву и капитану Иванову сделать рекогносцировку дороги по направлению к городу, с тем что если они найдут место, удобное для расположения авангарда, перевести последний ближе к крепости. Во время этой рекогносцировки, а также и утром 28-го мая, неприятель весьма энергично и назойливо тревожил [150] авангард, скрываясь в саклях и за стенками садов. В этих стычках у нас было ранено 3 казака и несколько лошадей.

28-го мая, в полдень, войска оренбургско-мангышлакского отряда двинулись по направлению к столице ханства, оставив обоз с самостоятельным прикрытием на авангардной позиции. Несколько правее впереди ее находилась довольно обширная поляна, окоймленная слева кустарником, справа же песчаными барханами; по направлению к городу эта поляна в нескольких стах саженях впереди переходила в болото, за которым начинались сады и постройки. Выйдя на нее, войска построились в боевой порядок. В это время из садов, находившихся за болотом, показалось несколько групп неприятельских всадников, численностью в 300 — 400 чел. После 5 — 6 пущенных в них гранат, часть неприятеля бросилась по направлению к городу, другая же двинулась вправо, очевидно намереваясь, пройдя по барханам, напасть на обоз; но несколько направленных в эту толпу выстрелов рассеяли ее.

После этой стрельбы войска продолжали движение вперед, и дойдя до места, где в начале дела гарцовали неприятельские всадники, которое обозначалось валявшимися изуродованными трупами лошадей, вошли в сферу строений и кишлаков, окружавших столицу. Весьма узкая дорога, в виде дефиле, круто поворачивала на восток, и таким образом шла почти параллельно городской стене; еще головные части колонны не успели выйдти на шах-абатскую дорогу, направляющуюся прямо к городу, как неожиданно со стороны крепости раздались выстрелы, и неприятельские ядра начали ложиться в месте движения наших войск.

Соображая пройденное пространство, можно было полагать, что мы находимся в 2 - 2 1/2 верстах от городской сиены; но так как неприятельские снаряды [151] ложились довольно верно, то не долетая, то перелетая, естественно было предположить, что стрельба производится не с городской стены, а с батареи, находившейся значительно впереди. Обозрение впереди-лежащей местности, произведенное с вершины кирпиче-обжигательной печи, подтвердило это предположение.

Чтобы доставить ближайшую прицельную артиллерийскую оборону дороге, идущей из города, черт. I и II, фиг. 8 ⁹¹, которая, после небольшего поворота около канала Полван-ата, направлялась более чем на протяжение версты по прямой линии, неприятель у поворота этой дороги, на берегу канала, около мостика, расположил батарею из 3 орудий. Выбранная им позиция была чрезвычайно удобна для обороны: идущая от батареи дорога, с одной стороны ограничиваясь насыпью арыка ⁹², а с другой стенками садов и строений, представляла узкое дефиле, отлично обстреливаемое артиллерией, по которому и приходилось дебушировать нашим войскам.

Пехота, в случае нужды, хотя и с большим трудом, могла двигаться по сторонам дороги, ежеминутно перелезая через стенки и переправляясь через арыки; артиллерия же, обоз и кавалерия неминуемо должны были идти по этому дефиле.

Саженях в полутораста от соединения боковой дороги с шах-абатской встретили снова небольшую [152] открытую поляну, на которой по приказанию начальника отряда и были расположены шесть орудий, находившихся в боевой линии, для обстреливания неприятельской батареи. Пехоте же было приказано, приняв вправо и влево от дороги, продолжать наступление, с целью стрельбой стрелковой цепи перебить неприятельскую артиллерийскую прислугу. После нескольких выстрелов с нашей батареи, неприятельский огонь ослабел; тогда артиллерия получила приказание продолжать наступление до новой позиции, пехота же была двинута вперед, для овладения неприятельскими орудиями.

Стрелковая цепь со своими резервами, преодолевая значительные затруднения, представляемые стенками и арыками, почти все время движения находилась под весьма сильным неприятельским огнем, направленным сначала из соседних садов и зданий, а затем и с городской стены. Для овладения батареею двинулись в атаку: справа 2 роты Апшеронского полка, слева 2 роты 2-го Оренбургского линейного баталиона. Когда стрелковая цепь приблизилась на расстояние 100 — 150 саж. от неприятельских орудий, масса неприятельских всадников неожиданно бросилась на левый фланг наступавших войск. Заметив движение неприятеля, начальник штаба Оренбургского отряда, полковник Саранчов, находившийся с ротами 2-го линейного баталиона, приостановил наступление и встретил атакующего неприятеля огнем пехоты и ракетной команды.

Отбив атаку неприятельских всадников, роты 2-го линейного баталиона снова двинулись в атаку, но батарея оказалась уже взятою апшеронцами, под начальством майора Буравцова. Из числа орудий, находившихся на занятой батарее, одно из них неприятель, во-время заметив движение наших рот в атаку, успел отвезти назад. Вслед за занятием батареи, был открыт с крепости сильный артиллерийский, фальконетный и [153] ружейный огонь. Для предохранения войск от напрасных потерь, стрелковая цепь атаковавших рот была немедленно расположена за насыпями арыка, а резервы за соседними строениями.

Получив донесение о взятии неприятельской батареи, генерал-лейтенант Веревкин направил артиллерию отряда на позицию у моста и сам немедленно прибыл на место боя. Между тем неприятель открыл огонь из увезенного с моста орудия, расположив его у кладбища, вблизи ворот. Видя это, полковник Ломакин испросил позволение у генерал-лейтенанта Веревкина овладеть этим орудием.

Вслед затем ротмистр Алиханов, во главе одной из кавказских рот, с криком ”ура” бросился вперед и овладел орудием, находившемся всего в 60 — 70 шаг. от крепостной стены, с которой оное обстреливалось сильным ружейным и фальконетным огнем. Решиться отвезти орудие к мосту, где находился резерв, значило бесполезно рисковать потерею половины людей, овладевших орудием; поэтому, так как с прекращением стрельбы из него цель была достигнута, людям было приказано, засев за закрытиями, продолжать перестрелку.

Располагая свою батарею вблизи крепостной ограды (230 шаг.), неприятель имел полное право считать ее неприступной; даже с европейской точки зрения, овладение неприятельскою батареей и расположение затем на этой позиции нашей батареи, обстреливаемой с расстояния менее 100 саж артиллерийским, ружейным и фальконетным огнем, нельзя не признать действием весьма смелым.

В пылу боя невозможно было определить хотя приблизительно верного расстояния как от места расположения наших войск, так и неприятельской батареи, от крепостной стены. Двигаясь в узком дефиле, ограниченном [154] по бокам стенками садов и зданий, мы полагали, что находимся в расстоянии 2 — 2 1/2 верст от городской стены, а между тем впоследствии оказалось, что это расстояние было всего в 700 — 800 саж. Равным образом, до овладения батареей полагали, что она отстоит от городской стены на 300 — 400 саж.; даже овладев ею, вначале думали, что она не ближе 200 саж. от городских ворот; произведенное же потом измерение показало, что это расстояние было 230 шаг., т. е. меньше 100 саж...

Таким образом, несколько рот пехоты и артиллерия отряда, собственно говоря почти неожиданно, очутились весьма близко от стены неприятельской крепости. Наша артиллерия вскоре заставила замолчать неприятельские орудия, но сильный ружейный огонь с крепости продолжался по прежнему ⁹³.

Как бы то ни было, цель рекогносцировки, которую вначале вовсе не предполагали повести так далеко, была достигнута, так как мы вполне ознакомились с местностью, прилегавшей в Шах-абатским воротам, и с характером крепостной ограды. Овладение же нашими войсками батареей, считавшейся неприятелем неприступною, расположение затем на этой самой позиции наших орудий, начавших громить город, не смотря на сильную стрельбу неприятеля, — не могло не произвести на него панического действия.

О силе последнего можно судить по тому, что правитель ханства, пославший во время производства усиленной [155] рекогносцировки своего двоюродного брата, инака Иртазали, к генералу фон-Кауфману с заявлением о своей полной покорности и с просьбой прекратить военные действия, производимые генералом Веревкиным, вслед за этим бежал из своей столицы, еще до прекращения каноннады по городу ⁹⁴.

Чтобы выйдти из того положения, в котором находились наши войска, можно было поступить двояко: или, удовлетворившись полученными сведениями, отступать, с тем чтобы, заложив ночью демонтирную и брешь-батареи, с утра открыть стрельбу по крепости и городским воротам, и разбив последния, чрез них штурмовать город; или же решиться на штурм немедленно.

Вовсе не предполагая в начала дела брать Хиву открытою силой, мы не взяли с собой штурмовых лестниц; поэтому единственный способ для немедленного овладения городом заключался в разбитии городских ворот и овладении ими. В пользу немедленного занятия города, хотя бы нам при этом пришлось удвоить свои потери, говорила паника, произведенная на защитников столицы нашим неожиданным приближением к городской стене на расстояние 100 саж., тогда как как наше отступление могло лишь ободрить неприятеля, и штурм на другой или на третий день мог бы стоить значительно дороже.

Все предъидущия действия неприятеля заставляли предполагать, что хан решился упорно защищать свою столицу во что бы то ни стало. На эту мысль наводили: усиленные нападения туркмен 26-го и 27-го мая на оренбургско-мангышлакский отряд ⁹⁵; дело под стенами Хивы 28-го мая, и наконец то, что пройденный нами соседний с столицей город [156] Кош-Купыр мы застали совершенно пустым, так как жители его, по повелению хана, для усиления обороны, переселились в Хиву. Подобные же меры были приняты и относительно соседних городов, лежащих на юг и восток от Хивы; к ним хан посылал вооруженные шайки, с целью силою забирать жителей и вместе с имуществом переселять в столицу.

Даже теперь, когда все обстоятельства выяснились, несомненно, что взятие Хивы стоило бы нам значительно дороже, если бы не была произведена усиленная рекогносцировка 28-го мая. Хотя до 28-го мая хан два раза, 23-го и 26-го мая, посылал письма генерал-адъютанту фон-Кауфману, но они заключали в себе то же, что и письмо к генералу Веревкину, — предложение мира с условием остановить дальнейшее движение войск. Только во время самой рекогносцировки, произведшей на всех жителей потрясающее действие, хан, как было уже говорено выше, послал своего посланца с заявлением полной покорности и с просьбой прекратить военные действия...

Я не решусь утверждать, что генерал Веревкин, находясь на батарее, окончательно решился на немедленный штурм. Однако, направление выстрелов артиллерийских орудий, из которых два исключительно стреляли по воротам с целью разбить их, наводило на мысль, что раз оне будут разбиты, ничто не будет уже препятствовать нашим войскам проникнуть в город; но прежде чем ворота были разбиты, генерал-лейтенант Веревкин был ранен пулей в лицо около глаза... ⁹⁶

Согласно предположениям генерала Веревкина, [157] полковник Саранчов, выбрав позицию вне выстрелов для расположения войск и указав места для постройки батарей, приказал войскам, бывшим в резерве под начальством подполковника Скобелева, занять позицию, для прикрытия обратного движения войск боевой линии.

Однако, еще раньше прекращения огня нашей артиллерии, из города явился ишан с заявлением, что хан бежал, и что жители просят прекратить стрельбу по городу.

С удалением хана можно было надеяться, что серьезные действия окончились, и взятие столицы ханства не представит больших затруднений; следовало только принять меры против обычных средне-азиятских уловок, с целью затянуть дело, и в случае попыток к этому, повлиять на настроение жителей, открыв бомбардирование по городу.

Послу было объявлено, что военные действия прекращаются на два часа, по истечении которых из города должна прибыть депутация почетных лиц и, в виде покорности, привезти с собою сколько успеет собрать огнестрельного и другого оружия; что старшее в городе лицо, уполномоченное жителями, немедленно должно отправиться к генерал-адъютанту фон-Кауфману за решением своей участи, и что, наконец, всякие неприязненные затем действия со стороны жителей будут признаны за нежелание исполнить вышеобъявленные условия, и город будет снова бомбардирован.

По возвращении депутации в город, стрельба с крепостной стены не прекратилась, и по истечении назначенного срока вновь прибывшая депутация заявила, что в городе полная безурядица, и что стрельба из города производится туркменами, которые не желают мирного исхода дела. В силу этого, полковник Саранчов приказал открыть огонь с мортирной батареи. Стрельба эта продолжалась около часа, по истечении которого, уступая настоятельной просьбе новой депутации, снова была дана [158] отсрочка на три часа. Вскоре после этого, часов в 11 вечера, было получено предписание генерал-адъютанта фон-Кауфмана, находившегося в это время с войсками туркестанского отряда верстах в 20 от Хивы, прекратить огонь по городу, если неприятель не будет стрелять. Распорядившись о прекращении огня впредь до приказания, полковник Саранчов, для наблюдения за происходившим впереди и отражения всякой попытки к наступательным действиям со стороны неприятеля, приказал авангарду, оставленному на ближайшей к крепостной стене позиции, быть в полной готовности к бою; то же приказание было отдано демонтирной и мортирной батареям. Ночью неприятель изредка продолжал стрельбу, и пользуясь полным с нашей стороны спокойствием, безнаказанно заделывал пробоины в стене и воротах крепости.

В деле 28-го мая наши потери сравнительно были весьма значительны: выбыло из строя убитыми пять нижних чинов; раненными: один генерал, два штаб-офицера, три обер-офицера ⁹⁷ и 45 нижних чинов; контужено: четыре офицера ⁹⁸ и 11 нижних чинов.

Рано утром, 29-го мая, генерал-лейтенант Веревкин, признав невозможным, по случаю значительного числа раненных, всему отряду двинуться на соединение с туркестанским отрядом, приказал полковнику Саранчову с частью войск соединенного отряда (2 роты, 2 орудия, 4 сотни) выступить на встречу туркестанским войскам.

Между тем, с рассветом, неприятель вновь открыл более сильную стрельбу по передовым войскам. Явившиеся из города ишан и другия лица сообщили, что вслед за бегством хана, жители освободили из тюрьмы [159] его среднего брата, посаженного им туда семь месяцев тому назад, и превозгласили его ханом, под регентством дяди и тестя бывшего хана Сеид-эмир-уль-умара. По их словам, власть вновь избранного хана была только номинальная, и не смотря на полное свое желание заключить мир и отворить ворота города, он не будет в состоянии исполнить этого, вследствие невозможности обуздать туркмен и других пришельцев, принадлежащих к воинственной партии. Приняв вышеизложенное во внимание, генерал-лейтенант Веревкин дал приказание временно командовавшему отрядом, полковнику Константиновичу, если враждебное настроение неприязненной к нам партии не изменится, овладеть городскими воротами.

Прежде чем приступить к серьезным действиям, командующим отрядом был послан в город один из явившихся жителей, с требованием, чтобы стрельба была прекращена и городские ворота отворены; в случае неисполнения этого, было объявлено, что город снова будет бомбардирован. Одновременно с этим приступили к устройству брешь-батареи, место для которой было избрано у мостика, где стояли наши орудия. Для образования бруствера воспользовались сырцовым кирпичем, в значительном количестве, находившемся у кирпиче-обжигательной печи, вблизи канала Полван-ата. В три четверти часа времени, под руководством штабс-капитана Седякина, был выведен бруствер с амбразурами, совершенно прикрывавший прислугу при орудиях. Окончив постройку брешь-батареи и не получая ответа, решено было снова послать в город с предупреждением, что если требования наши не будут исполнены, то спустя десять минут будет приступлено к действию из орудий. Так как ответа из крепости не было, то брешь-батарея открыла огонь, и после 24 выстрелов в воротах образовалось отверстие, чрез которое могли пролезть одиночные люди. Немедленно по образовании бреши [160] подполковник Скобелев двинул на штурм четвертую роту Оренбургского линейного баталиона и восьмую Самурского полка; быстро пробежав под неприятельским огнем, расстояние (230 шаг.), отделявшее батарею от крепости, роты овладели воротами и валом, захватив при этом четыре неприятельских орудия. Шах-абатские ворота имели только одне наружная дверные полотнища, сзади же к ним примыкало крытое дефиле, саж. в 5 длиною, идущее в толще стены. Этот корридор, в видах большей неприступности, был наполнен неприятелем арбами, поставленными в два яруса; эти арбы, скрывая одиночных людей, пролезавших в отверстие ворот, от выстрелов неприятеля, не мало способствовали овладению воротами и, в свою очередь, служили недурным закрытием для наших стрелков. Первым пролез в отверстие ворот подполковник Скобелев, вторым поручик граф Шувалов. Неприятель, напуганный нашими гранатами, пролетавшими сквозь ворота крепости, весьма благоразумно расположился в стороне от них, за кладбищем, находившемся вблизи крепостной стены. Когда подполковника Скобелев, собрав около себя часть людей, успевших пробраться в ворота, двинулся вперед по направлению к кладбищу, то неприятель бросился в рукопашную схватку, но не выдержав ее, обратился в бегство по направлению к городу. Вслед затем ворота крепости были окончательно разломаны, дефиле очищено от арб, и взвод артиллерии, въехав в город, несколькими картечными выстрелами, пущенными вдоль улиц, окончательно рассеял толпы неприятеля, открывшего было перестрелку с нашею пехотой.

В то время когда раздавались последние выстрелы, очищавшие улицы Хивы от враждебной нам партии, туркестанский отряд входил в район садов, окружавших столицу ханства. Вновь избранный хан, не имея ни власти в городе, ни возможности обуздать своих [161] непокорных подданных, поспешил исполнить требование, накануне еще высказанное генерал-лейтенантом фон-Кауфманом, и выехал навстречу туркестанским войскам с заявлением совершенной своей покорности.

В два часа дня соединенный отряд из войск всех трех округов торжественно вошел в столицу ханства. Во главе войск ехали: главный начальник экспедиционных войск и Их Императорские Высочества Великие Князья Николай Константинович и Евгений Максимилианович.

Сводя итог потерь, понесенных соединенным оренбургско-мангышлакским отрядом, во время движения от Кунграда к Хиве, оказалось, что этот отряд потерял 12 человек убитыми и 91 раненными, что яснее видно из прилагаемой таблички.

Туркестанский отряд, как выше упомянуто, стоял у колодцев Алты-Кудук. По возвращении колонны генерала Бардовского с Адам-Крылгана, на лицо оставалось всего [162] 1.240 верблюдов. Такое незначительное число перевозочных средств заставило оставить на этой позиции часть тяжестей, под прикрытием двух рот пехоты и дивизиона артиллерии. Остальные войска боевой колонны, в числе 10 рот пехоты, 10 орудий и конвойной сотни, 9-го числа, в 3 часа дня, выступили по направлению к Аму-Дарье. В то же время казачьим сотням и ракетной батарее, находившимся под начальством подполковника Главацкого на Адам-Крылгане, приказано было выступить сутками позже движения главной колонны и следовать в один переход до Уч-учака (три холма), с таким рассчетом, чтобы одновременно с главною колонной отряда выйдти на Аму-Дарью.

Путь, который предстояло пройти войскам, протяжением 45 — 50 верст, пересекается перпендикулярно направлению движения несколькими холмистыми кряжами, движение по которым, особенно артиллерии, было весьма затруднительно. Первый переход, около 17 верст, был совершен спокойно; неприятель не показывался, и только на бивуаке, ночью, неприятельский разъезд неожиданно наткнулся на один из наших пикетов, и поменявшись несколькими выстрелами, скрылся. Так же спокойно было произведено движение и 10-го мая; только во время расположения на бивуаке, верстах в 17 впереди предъидущего ночлега, появились неприятельские всадники, стремившиеся охватить отряд с трех сторон, но цепь стрелков удерживала их вдали от бивуака. С наступлением темноты, кругом бивуака виднелись вдали неприятельские огни. Последний переход к Аму-Дарье, 11-го мая, был совершен в боевом порядке, ибо следовало ожидать, что неприятель употребит все меры, чтобы остановить или хоть задержать наше движение вперед. Отдав приказ при движении отнюдь не вдаваться в преследование неприятеля и не бросаться в атаку, ружейный же и артиллерийский огонь производить только с близких дистанций, [163] генерал-адъютант фон-Кауфман двинул отряд в следующем порядке. В голове колонны шли две роты 1-го Туркестанского стрелкового баталиона, имея впереди себя цепь стрелков; за ротами непосредственно по дороге следовал дивизион конной артиллерии. С правой стороны артиллерии шли: саперная рота, два скорострельных орудия и рота 8-го линейного баталиона; с левой стороны — две роты 4-го линейного баталиона и два горных орудия. Обоз следовал за колонною, имея в голове, по флангам и в тылу, взводы от двух рот 4-го Туркестанского стрелкового баталиона и двух рот 2-го линейного баталиона, и два горных орудия. Прибывшая перед выступлением с бивуака кавалерия была оставлена в ариергард, для прикрытия обоза.

С началом движения колонны, неприятель со всех сторон окружил отряд, но огонь стрелковой цепи держал его на приличном расстоянии. Видя стройное движение и испытав полное свое безсилие против боевой колонны, неприятель попробовал затем насесть на обоз, но и там, встреченный ружейным огнем и приняв движение полусотень, переведенных с левой стороны обоза на правую, за атаку против себя, с криком бросился назад. Когда отряд приблизился к озеру Сардаба-Куль, неприятель начал поспешно отходить за курганы и чинк или кряж ⁹⁹, отделявшие наши войска от реки Аму-Дарьи, где, как было известно по слухам, находился неприятельский лагерь. Предполагая, что неприятель решился выдержать серьезный бой в самом лагере, генерал-адъютант фон-Кауфман двинулся с кавалерией к реке, но поднявшись на гребень чинка, заметил лишь небольшие партии отставших, отступавших вниз по реке; — оказалось, что неприятель, бросив свою позицию, поспешно отступил на Шурахан. [164]

Часть кавалерии, посланной для преследования неприятеля, на расстоянии около 8 верст от бывшего неприятельского лагеря настигла хвост отступавших, часть которых продолжала уходить вдоль берега реки, другая же начала переправляться на каюках на левый берег. Дальнейшее быстрое преследование неприятеля для казаков, сделавших уже до 70 верст, было невозможно, а потому, проскакав еще версты две, сотни были остановлены. Что касается до неприятеля, севшего на каюки, то по нем был открыт огонь, причем один из каюков попал на мель, а находившиеся на нем бросились вплавь. Этот каюк был снят с мели охотниками из уральских казаков.

Оставив кавалерию на месте, где она прекратила преследование неприятеля, генерал-адъютант фон-Кауфман со сборною сотней возвратился к главной колонне, которая от озера Сардаба-Куль перешла на место расположения неприятельского лагеря на берегу Аму-Дарьи.

Число неприятельских войск, действовавших против туркестанского отряда, по показанию пленных, простиралось до 3.500 чел. Этот отряд, высланный ханом к окрестностям Уч-учака, с целью не допустить русских ¹⁰⁰ до реки Аму-Дарьи, состоял из туркмен, киргизов садыка и нукеров или оседлых хивинцев. В числе последних были стрелки; при партии находились два небольшие орудия на лафетах. Судя по общему заявлению пленных, неприятель понес значительные потери, хотя, впрочем, действия его не отличались особенною энергией и предприимчивостью. Это рельефнее всего видно из того, что, судя по реляции, за все время движения до выхода на Аму войсками было произведено только три орудийных [165] выстрела. В этом деле с нашей стороны потери не было.

После дневки на берегу реки, туркестанский отряд, 13-го мая, двинулся вдоль берега, по направлению к Шурахану, имея в виду переправиться на левый берег Аму-Дарьи за Шураханом, у Ханки. 16-го мая отряд спокойно достиг урочища Ак-Камыш, в одном переходе от Шурахана. Только гребная флотилия, состоявшая из 3 железных сборных лодок и отбитого у неприятеля каюка, идя вниз по реке, имела в этот день безвредную впрочем для себя перестрелку с неприятелем у города Питняка ¹⁰¹.

На урочище Ак-Камыш было получено сведение, что на левом берегу Аму, верстах в семи от бивуака наших войск, близ переправы у Шейх-арыка, расположен неприятельский лагерь. С целью осмотреть неприятельскую позицию, командующий войсками, в сопровождении Их Императорских Высочеств, отправился на рекогносцировку. Вскоре после этого было приказано следовать туда же 1 1/2 сотням казаков, трем ротам пехоты, дивизиону артиллерии и двум скорострельным пушкам.

Неприятельский лагерь находился на самом берегу реки, имеющей в этом месте от 600 до 700 саж. ширины. На правом его фланге, на холме, было укрепление с амбразурами и бойницами; далее, параллельно берегу реки, тянулся ряд песчаных барханов, между которыми виднелись палатки и шалаши. Заметив наш рекогносцировочный отряд, неприятель начал стрелять из 4 орудий и фальконетов. Хотя направление этого огня было весьма верно, и ядра ложились в месте расположения рекогносцировочного отряда, но из 20 слишком [166] брошенных снарядов ни один никого не задел. Не приказав отвечать на выстрелы и осмотрев неприятельскую позицию, командующей войсками отошел назад, провожаемый неприятельскими выстрелами еще версты полторы, и снова совершенно безвредно ¹⁰².

Так как неприятель, расположившись на левом берегу реки, мог воспрепятствовать нашей флотилии свободно спуститься вниз по течению, то командующий войсками приказал генерал-майору Головачеву на рассвете 17-го мая с частью артиллерии отряда (4 конными и 4 горными орудиями, под прикрытием 2 1/2 рот пехоты) расположиться на позиции против неприятельского лагеря и своими выстрелами подбить неприятельские орудия. После 1 1/2 часовой перестрелки одно из неприятельских орудий было подбито, остальные же тоже прекратили огонь, так как прислуга их разбежалась.

После нескольких попыток вновь возобновить стрельбу из орудий, неприятель снялся с своей позиции и отступил, и не смотря на выстрелы цепи стрелков, успел зажечь один из двух стоявших у берега каюков. Вскоре показалась и флотилия; в голове ее быстро мчались две шлюпки; заметив горевший каюк, оне подошли к левому берегу и затушили огонь, под руководством полевого интенданта, статского советника Касьянова, который после этого вместе с командами стрелков и сапер, бывших на шлюпках, высадился на берег, осмотрел только-что брошенный неприятелем лагерь и провел затем на правый берег оба каюка ¹⁰³. [167]

Потеря неприятеля, бросившего свой лагерь, по рассказам жителей, была весьма значительна; на самой позиции найдено потом шесть зарытых тел. С нашей стороны потеря ограничилась одною убитой и одною раненною лошадью, и повреждением колеса одного орудия.

По выходе на Аму-Дарью, командующий войсками предполагал, как выше было упомянуто, переправиться на левый берег реки ниже Шурахана, против Ханки; но место у Шейх-арыка представляло столько удобств для переправы, что генерал-адъютант фон-Кауфман решил совершить переправу войск в этом месте. С 18-го до вечера 22-го мая было переправлено со всеми тяжестями: 12 рот пехоты, сборная сотня, 12 орудий, главная квартира, артиллерийский и инженерный парки, и походный лазарет. Что касается до кавалерии отряда (пять сотень) и ракетной батареи, то командующий отрядом оставил ее на время на правом берегу реки. Этим распоряжением имелось в виду обеспечить переправу сзади подходивших частей войск и транспортов, и дать возможность без затруднения продовольствовать лошадей, так как на месте расположения сотень имелся хороший подножный корм.

Во время переправы наших войск, жители Питняка, Хазар-аспа и окрестных кишлаков начали являться в отряд и привозить на продажу разные продукты. Однако 22-го мая это прекратилось, так как диван-беги Мат-Ниаз, выйдя с партиею из Хивы, дошел до Хазар-аспа, и наказав жителей, которые входили с нами в сношение, заставил силою население с их семьями и имуществом перебираться в цитадель Хазар-аспа.

22-го же мая из лагеря были высланы команды фуражиров от всех частей войск, под прикрытием [168] отряда из двух рот, двух горных орудий и сборной сотни, под начальством подполковника Чайковского. Заметив при своем движения партию жителей, переселявшихся со всем имуществом в цитадель, и двинувшись вслед за ними, этот отряд, по выходе на одну из открытых полян, был встречен с противоположного конца поляны толпою неприятеля до 1.000 чел. Усилив цепь стрелков и приказав двум горным орудиям открыть огонь, подполковник Чайковский вскоре отбросил неприятеля, но имея целью фуражировку, не решился преследовать его дальше. Часов в 5 вечера, когда началось обратное движение, неприятель начал по обыкновению наседать на отряд со всех сторон; но заметив приближение свежих войск, он вскоре скрылся из вида. В этой стычке ранен у нас пулею в нижнюю часть живота подпоручик Скворцов и один унтер-офицер.

Узнав об этом деле, подтвердившем слухи о прибытии войск в Хазар-асп, генерал-адъютант фон-Кауфман с рассветом, 23-го мая, на легке выступил с отрядом к этому городу, находящемуся от Шейх-арыка в шестнадцати верстах. При приближении отряда к садам, неприятель завязал перестрелку с нашею цепью, но как только головные части показались из садов, окружающих городскую стену, он поспешно и без выстрела очистил как город, так и цитадель.

В цитадели Хазар-аспа было найдено: 4 медных орудия, три станка о трех фальконетах каждый, 43 фальконета и склад артиллерийских запасов. Кроме того, неприятелем оставлено в казенных складах цитадели до 2.000 пуд. разного хлеба.

Во время движения отряда к Хазар-аспу, верстах в семи не доходя до города, к командующему войсками явился посланец от хивинского хана с письмом, в котором Сеид-Мухамед-Рахим-хан изъявлял желание заключить мир, с тем чтобы дальнейшее движение [169] отряда было остановлено. В письме, в ответ хану, командующий войсками в просьбе остановить движение отряда вперед отказал, на желание же хана заключить мир и дружбу изъявил полное свое согласие.

Затем, оставив в Хазар-асп 3 роты и 2 горных орудия, генерал-адъютант фон-Кауфман с остальными войсками отошел назад, и выбрав в садах, находившихся между Хазар-аспом и Шейх-арыком, местность удобную для лагеря, расположил там войска, которые и простояли здесь бивуаком до 27-го мая.

Эта задержка произошла вследствие недостатка перевозочных средств. С целью устранить это, командующий войсками сделал распоряжение о сборе с окрестных жителей возможно большего количества арб. Этим распоряжением, в течение трех дней, был сформирован арбяной обоз в 500 слишком повозок.

Во время этой остановки, главным начальником экспедиции было получено два донесения от генерал-лейтенанта Веревкина. В одном из них начальник соединенного оренбургско-мангышлакского отряда доносил, что около 23-го мая предполагает быть в Новом Ургенче; в другом же, полученном 26-го мая, извещал, что вследствие изменившихся обстоятельств, он двинется через Кош-Купыр к Хиве, где, судя по слухам, надеется уже застать туркестанский отряд; если же туркестанские войска не подойдут еще к Хиве, то он будет ожидать дальнейших распоряжений, не предпринимая решительных мер против города, если особенные обстоятельства не вынудят его действовать иначе.

Вслед за этим, 27-го мая, Туркестанский отряд, в составе 12 рот, 12 орудий и трех сотень с ракетным дивизионом, двинулся через Хазар-асп к Хиве. Это движение было совершено вполне спокойно, хотя кишлаки и поселки на расстоянии 40 верст до столицы ханства были брошены жителями, переселившимися в Хиву. 28-го [170] мая на бивуаке у Янги-арыка, верстах в 20 от столицы, к главному начальнику экспедиции, как я имел случай упомянуть выше, при описании действий оренбургско-мангышлакского отряда, явился посланец от хивинского хана. С этим посланцем генерал-адъютантом фон-Кауфманом было отправлено генералу Веревкину известное уже предписание. Узнав о содержании предписания, инак Иртазали заявил командующему войсками, что он не ручается, чтобы туркмены послушались хана, и весьма вероятно, что они будут беспокоить отряд генерала Веревкина и продолжать стрелять по войскам из города. 29-го мая, когда войска туркестанского отряда вошли в район садов, прилегавших к столице ханства, командующий войсками был встречен, согласно требованию, высказанному накануне инаку Иртазали, вновь избранным ханом и его дядей.

По занятии столицы ханства, войска расположились тремя лагерями, с северной, восточной и южной сторон города, в версте расстояния от городской стены: оренбургский — на шах-абатской или хазаватской дороге; мангышлакский — на новоургенчской, и туркестанский — на хазар-аспской дорогах.

2-го июня, согласно письменному приглашению генерал-адъютанта фон-Кауфмана, явился в наш лагерь хивинский хан. Вследствие изъявления полного с его стороны согласия на все предложенные ему условия, он был допущен к управлению страной. При этом для управления ханством, на время пребывания в нем наших войск, был учрежден, под председательством хана, особый совет, состоявший из нескольких русских офицеров и хивинских сановников. [171]

Г Л А В А IX.

Наложение контрибуции на самое воинственное племя туркмен-иомудов — байрам-шали. — Высылка отряда к Хазавату с целью следить за сбором контрибуции. — Дело 9-го июля. — Нападение туркмен на бивуак отряда генерал-майора Головачева у селения Чандыр 13-го июля. — Нечаянное ночное нападение туркмен 15-го июля. — Действия оренбургского отряда. — Преследование туркмен 17-го июля. — Возвращение войск всех трех отрядов.

С занятием столицы Хивинского ханства нашими войсками и с прибытием в наш лагерь хана, боевые столкновения с Хивой, как с самостоятельным владением, кончились. Оставалось только разрешить вопрос об отношениях наших к туркменам ¹⁰⁴.

Племя это, привыкшее к разбоям и грабежам, не имело никакого понятия о том, что значит повиноваться кому бы то ни было, а в том числе своему номинальному властителю — хану. Последний, напротив, сам находился под сильным влиянием туркмен — главных представителей военной силы в ханстве, которые в каждую данную минуту могли лишить его власти.

Радикально изменить глубоко укоренившуюся страсть к разбоям в этой многочисленной народности (до 30.000 киб.) конечно не было никакой возможности; однако необходимо было принять меры, чтобы восстановленный нами правитель ханства и по уходе наших войск был обеспечен от необузданного произвола этих хищников.

Прохождение нами степей и быстрое занятие ханства произвело на туркмен сильное нравственное впечатление. Это можно видеть из того, что и же самые батыри, которые [172] так настойчиво и неотступно преследовали оренбургско-мангышлакский отряд при движении его к Хиве, выказывали чрезвычайно миролюбивое настроение при походном движении оренбургского отряда с 19-го по 26-е июня, совершенном им из Хивы на Куня-Ургенч, через гг. Хазават, Ташаус и Кизыл-Такыр ¹⁰⁵.

Этот путь, проходящий по туркменским кочевкам, был совершенно благополучно пройден отрядом, при деятельной помощи жителей, которые не только исправляли мосты, засыпали встречавшиеся на пути рытвины и канавки, но даже расширяли во многих местах дороги, где оне были слишком узки. При проходе наших войск чрез города и мимо кишлаков, жители выносили отряду лепешки и фрукты, а на месте бивуака приготовляли сено и топливо. Таким образом, это воинственное племя, по-видимому, смирилось очевидно под сильным впечатлением недавних потерь и поражений.

С целью исподволь приучить туркмен к повиновению, генерал-адъютант фон-Кауфман определил взыскать с самого беспокойного туркменского племени иомудов — байрам-шали — пеню в 300.000 рубл. Для объявления о наложении этой пени и для определения условий взноса денег и срока уплаты, командующий войсками в конце июня потребовал в Хиву старшин иомудов. К 5-му июля явилось 17 старшин, вместо потребованных 25. На заявление об уплате контрибуции старшины, после некоторого колебания, [173] изъявили согласие. При этом им было объявлено, что 1/3 часть должна быть внесена к 17-му июля, остальные же 200.000 рубл. в течение следующих пяти дней, т. е. вся сумма к 22-му июля.

Для объявления кочевникам о размере и времени взноса контрибуции, пять старшин, по одному с отделения, были отпущены, остальные же 12 были оставлены в качестве заложников. Для наблюдения за сбором контрибуции был выдвинут отряд к г. Хазавату, под начальством генерал-майора Головачева ¹⁰⁶. По прибытии отряда к этому городу, было получено известие, что иомуды начали откочевывать, очевидно с намерением собраться ¹⁰⁷ и дать отпор нашим войскам. Следуя данной инструкции, генерал-майор Головачев двинулся на кочевья иомудов по дороге на Змукшыр, идущей по левой стороне Хазаватского канала.

9-го июня отряд должен был остановиться на берегу арыка Бедеркат, вследствие неимения на нем моста. На одном из предшествовавших привалов в отряд явился джигит с приказанием от командующего войсками принять самые энергические меры против туркмен-иомудов, несоглашавшихся к данному сроку на предложенные условия.

С получением этого приказания тотчас же и по всем направлениям запылали пожары. Все жилища и склады хлеба были объяты пламенем. Одновременно с этим одним из вожаков было заявлено, что туркмены [174] не успели откочевать далеко, и что их можно догнать ¹⁰⁸. Так как весь отряд не мог двинуться за неимением мостов через арыки, то для преследования туркмен был послан авангард из 5 сотень с ракетною батареей, под начальством полковника Блока.

Верстах в 10 от места бивуака действительно был настигнут караван, состоявший из весьма значительного числа арб, скота и жителей, направлявшихся в пески.

Пустившиеся в атаку сотни отбили около 4.000 голов скота и множество арб; туркмены же были загнаны в речку Зайкеш, где их много погибло как убитыми, так и утонувшими. Только небольшой части их удалось переправиться через речку, в пески, где они также понесли значительный урон от удачно пущенных гранат.

В этом деле потеря наша заключалась всего в одном раненном казаке. Затем, 10-го июля, отряд спокойно достиг до Исмамут-Ата, откуда через Змукшир двинулся к селению Чандыр, где и расположился лагерем 13-го июля. В 3 часа пополудни того же дня вблизи бивуака показались конные неприятельские разъезды; за ними вскоре явились и более значительные шайки. Предполагая, что неприятель намеревается напасть на лагерь, и желая предупредить это нападение, генерал-майор Головачев послал вперед 4 роты пехоты и взвод скорострелок, под начальством полковника Новомлинского, на встречу неприятелю. Так как вслед за высылкой этого отряда неприятель появился в больших массах не только с фронта, но также и с обоих флангов, то по тревоге был поднят весь отряд.

Фронтальная атака неприятеля была встречена огнем пехоты и скорострельных пушек, и не имела никакого [175] успеха. Несколько удачнее было нападение неприятеля на фланги. Так, одна из неприятельских шаек в виду левого фланга лагеря уничтожила казачий пикет, состоявший из прапорщика Каменецкого и 4 уральских казаков ¹⁰⁹.

Нападение на правый фланг заключалось в следующем: пользуясь садами, неприятель скрытно обошел этот фланг и стремительно бросился на задних верблюдов, которых в это время убирали в лагерь. Не смотря на огонь стрелковой цепи и прикрытия верблюдов, туркмены успели захватить 5 из них.

Однако неприятелю пришлось сильно поплатиться за это нападение: бросившись назад под нашим огнем, он наткнулся на стрелковую цепь 2-й роты 3-го стрелкового баталиона, которую полковник Новомлинский, заметив нападение туркмен, перевел на путь отступления неприятеля. В этом деле, кроме упомянутой выше гибели казачьего пикета, мы не имели других потерь.

После дела 13-го июля было решено, дав дневку войскам, произвести дальнейшее наступление для окончательного поражения туркмен. [176]

Вечером на 15-е июля было объявлено, что отряд выступает в час ночи без всякого обоза, имея на себе лишь 3-х дневную дачу сухарей; обоз должен был остаться под прикрытием 2 рот 4-го стрелкового баталиона и 2 скорострельных пушек.

С наступлением рассвета весь обоз предполагалось стянуть в общий вагенбург. Так как в этот же вечер было получено с постов донесение, что по разным направлениям заметно присутствие больших масс неприятеля, то выступление было отложено до 3 часов пополуночи.

В первом часу ночи случилась фальшивая тревога, принесшая впрочем большую пользу отряду. Проснувшиеся уже не ложились и занялись укладкой вещей и перевозкой их к месту, выбранному для вагенбурга. Благодаря этому, хотя ко времени выступления войск вагенбург не был готов окончательно, но левый фас и большая часть переднего были почти сплошь заставлены арбами.

Согласно предположенному движению, цепь и пикеты были сняты, и отряд, не смотря на полную темноту, начал выступление. Впереди шла ракетная команда, за ней казачий дивизион подполковника Есипова (8-я и 12-я Оренбургские сотни), за ним остальные сотни. За казаками должна была двигаться пехота и артиллерия. Не успела еще кавалерия вполне вытянуться, как впереди ракетной батареи раздался крик ”ур”, гиканье и шум бросившегося в атаку неприятеля. Лишь только раздались эти крики, ракетная батарея быстро развернулась и открыла стрельбу ¹¹⁰. Под влиянием этого огня неприятель раздался несколько в [177] сторону и бросился на казаков, справа и слева примкнувших к батарее. Непосредственно вправо к ракетной команде пришлась 8-я Оренбургская сотня, впереди которой находился подполковник Есипов, черт. IV.

Неприятель, достигнув казаков, без выстрела бросился в ожесточенную рукопашную схватку, причем подполковник Есипов был заколот ножем; почти одновременно с этим той же сотни сотник Иванов получил несколько ран в голову.

Таким образом, 8-я Оренбургская сотня в первый же момент стычки осталась без руководителей... Казаки были смяты.

Одновременно с этим несколько отдельных шаек, пройдя садами, ворвались во внутрь расположения войск, так что туркмены скакали взад и вперед между нашими войсками, перемешавшись даже с конвоем начальника отряда, которого выручил второй баталион, бросившийся вслед затем на выручку ракетной батареи и казаков.

Добежав до места боя, роты этого баталиона пропустили мимо себя кавалерию и приняли на себя атаку неприятеля; сначала пришлось, конечно, действовать больше штыком чем огнем.

Очевидно, при подобной обстановке всякая передача приказаний была невозможна, и все зависело от распорядительности и энергии частных начальников.

3-й стрелковый баталион, двинувшись туда, где были наиболее слышны крики неприятеля, тоже заменил место кавалерии и вначале штыком, а затем и залпами, пробивался вперед. Артиллерия двинулась вправо, и наткнувшись на какой-то обрыв, снялась с передков и картечью отбивалась от неприятеля, появившегося с разных сторон, причем ей пришлось стрелять вправо, вперед и влево; очистив себе дорогу картечными выстрелами, артиллерия пристроилась затем к правому флангу 3-го [178] баталиона ¹¹¹, где вскоре в ней примкнул 8-й линейный баталион, которому для этого пришлось штыками пробиваться сквозь неприятеля; этот баталион составлял прикрытие артиллерии и в самом начале боя.

Одновременно с этим было произведено нападение и на вагенбург, отбитое огнем пехоты и двух скорострельных пушек; последния была поставлены под тупым углом друг к другу, по направлениям, откуда наиболее раздавались крик и шум неприятеля. Когда рассвело, неприятель, на всех пунктах разбитый и отбитый, прекратил свои атаки.

Это дело снова подтвердило мужество и хладнокровие нашей пехоты в бою, даже при самых неблагоприятных условиях. С другой стороны, оно подтверждает также и крайния невыгоды ночного движения.

Потери неприятеля в этом деле должны были быть огромны: на самой позиции было насчитано до 80 трупов; по словам же туземцев, он потерял одними убитыми 800 человек. По собранным сведениям, в деле 15-го июля кроме иомудов принимали участие туркмены и других родов, как-то: гоклены, два отделения чаудоров, имрали, часть алиели и карадашлы. Число всех туркмен простиралось, по рассказам туземцев, до 10.000 чел., в том числе 4.000 пеших и 6.000 конных. [179]

Наша убыль в этом деле заключалась в убитых: 1 штаб-офицере и 3 нижних чинах; раненных: генерал-майор Головачев (в руку), полковник фон-Мейер, подполковник Фриде, капитан Маев, сотник Иванов и нижних чинов 32. В числе последних несколько было ранено вследствие разрыва собственных ракет и их станков, из которых 5 из восьми во время стрельбы разорвались.

После отражения неприятеля, генерал-майор Головачев двинулся по следам его, через город Ильялы, по направлению к Кизыл-Такыру; на расстоянии 8 верст от Чандыра неприятель нигде не показывался. Но когда войска, пройдя Ильялы, вступили в равнину, тянувшуюся по направлению к арыку Ана-Мурад-баю, неприятель снова появился. Пользуясь крайне пересеченною местностью, он усиленно нападал на отряд, особенно же на его тыл, при переправе через арыки. Медленно подвигаясь вперед и тесня неприятеля, отряд достиг канала Ана-Мурат-бая, где и расположился на бивуаке. В 11 часов утра неприятель скрылся.

В 3 часа пополудни было предположено выступить далее, вслед за туркменами; но получив известие, что они находятся не на Кизыл-Такыре, а на низовьях Ана-Мурата, а также что местность вдоль канала Ана-Мурат затоплена водою, генерал-майор Головачев решился двинуться на Кок-Чук не прямо вдоль канала, а через Ильялы. Однако утомление людей заставило его отложить предположенное движение до следующего дня, так что ночь с 15-го на 16-е шля отряд провел на бивуаке у канала Ана-Мурат-бай.

Обратимся затем к действию оренбургского отряда. Одновременно с выступлением отряда генерала Головачева, послано было предписание начальнику оренбургского отряда, полковнику Саранчову, которому предлагалось по возвращении сотень, конвоировавших ученую экспедицию [180] полковника Глуховского на Сары-Камыш, выступить с Куна-Ургенча, и заняв позицию в Кизыл-Такыре, угрожать иомудам. В случае же враждебных с их стороны действий против оренбургского или туркестанского отрядов, приказано было приступить к наказанию ближайших иомудских аулов, а также других туркмен, если со стороны последних будет замечено сочувствие к иомудам.

Вследствие этого, дав одну дневку кавалерии, по возвращении ее с Сары-Камыша, полковник Саранчов выступил 14-го июля с Куня-Ургенча, и сделав безводный 35-ти верстн. переход, расположил отряд на бивуак около канала Шах-Мурат, верстах в 50 от того места, где в эту ночь было произведено нападение на туркестанский отряд, и в 36 от канала Ана-Мурат, где бивуакировал туркестанский отряд с 15-го на 16-е июля.

Утром 15-го июля в лагере оренбургского отряда был слышен гул, который можно было принять за артиллерийскую стрельбу, но на который, впрочем, не обратили особенного внимания.

Так как вследствие совершенного накануне 30-ти верстного перехода по страшному зною, верблюды были изнурены и многие пришли на место бивуака только на другой день утром, то отряд выступил на урочище Кизыл-Такыр только в 11 часов утра; достигнув его, отряд расположился здесь бивуаком.

Имея возможность следить за всем тем, что делается у туркмен, полковник Саранчов до прихода еще на Кизыл-Такыр составил себе понятие о положении дел. Чрез лазутчиков ему было известно, что значительное число иомудских аулов сосредоточилось на низовьях арыка Ана-Мурат, близ урочища Кок-Чук, недалеко от места расположения туркестанского отряда.

При движении последнего отряда, вслед за туркменами, на Кок-Чук, можно было предполагать, что кочевники [181] двинутся по дороге на Сары-Камыш, через урочище Кандыш-Кала, с целью пробраться на Усть-Урт.

Предполагая, что туркестанский отряд, двинувшись на Кок-Чук, принудит туркмен к быстрому отступлению, полковник Саранчов, пользуясь тем, что положение оренбургского отряда на Кизыл-Такыре давало случай выйдти на перерез пути отступления иомудов, решился на другой день двинуться на Кандыш-Кала; об этом тотчас же было послано известие генерал-майору Головачеву. В 6 часов утра 16-го июня были получены от генерала Головачева подробности о деле 15-го июля; в этом же сообщении генерал Головачев просил полковника Саранчова двинуться к нему на соединение. В 8 и 9 часов утра, вслед за этим, были получены еще две бумаги, из которых последняя была ответом на посланное накануне заявление о предположенном движении на Кандыш-Кала. В этих бумагах генерал-майор Головачев извещал, что сам двигается на Кок-Чук через Ильялы, и считая движение туркмен на Сары-Камыш невозможным, просит передвинуть оренбургский отряд к каналу Ата-Мурат, предполагая что туркмены с Кок-Чука бросятся вдоль этого арыка.

В виду настоятельной просьбы генерал-майора Головачева передвинуться к Ата-Мурат, полковник Саранчов не счел себя в праве действовать согласно своему первоначальному предположению, и изменив направление движения, перешел к каналу Ана-Мурат, где и расположился бивуаком в версте расстояния от бывшего места бивуака туркестанского отряда и верстах в четырех от бывшего лагеря иомудов ¹¹². [182]

Так как по заявлению находившихся при оренбургском отряде туркестанских старшин, местность вниз по каналу до урочища Кок-Чук не могла быть совершенно наводнена, то были посланы лазутчики для осмотра ее, с тем что если движение по ней окажется возможным, то на другой же день направиться по этому пути. В этот день в отряд явился персиянин, сбежавший от туркмен, который сообщил, что судя по разговорам иомудов, они решились уйти к текинцам; большая часть их направилась к урочищу Кандыш-Кала, с тем чтобы оттуда двинуться на Сары-Камыш; часть же иомудов еще раньше направилась через Змукшир на колодезь Ортакуй.

Получив утром 17-го июля известие через лазутчиков, что прямой путь к Кок-Чуку удобопроходим, начальник оренбургского отряда двинулся по этому направлению. Местность оказалась наводненной только лишь на небольшом пространстве, там где был лагерь иомудов, находившихся верстах в 4 от места ночлега оренбургского отряда. Вообще как лагерь, так и весь путь к Кок-Чуку, был усеян изломанными арбами и другими признаками поспешного бегства туркмен.

Как только отряд тронулся с места бивуака, явился чабар от туркестанского отряда, привезший отношение от генерал-майора Головачева, в котором последний сообщал, что получив известие о том, что туркмены откочевали к Змукширу; на прежния места их жительства, туркестанский отряд с ночлега на арыке Ходжа-Гельдыхан на рассвете 17-го июля выступает по направлению на Змукшир.

Вместе с этим генерал-майор Головачев просил начальника оренбургского отряда перейти со своим отрядом в г. Ильялы. Получив эти известия и в то же время видя, что иомуды только-что ушли к Кок-Чуку, полковник Саранчов продолжал свое движение в этому [183] урочищу, с тем что если особые обстоятельства не задержат, на другой день перейти в Ильялы.

Отойдя верст 8 от места ночлега, начальник оренбургского отряда остановил дальнейшее движение отряда, образовав из тяжестей вагенбург, сам же с 4 сотнями, 4 орудиями и ротой стрелков, посаженных на верблюдов, двинулся по следам иомудов; в 8 верстах от вагенбурга был встречен новый лагерь и все признаки недавно бывшего здесь туркестанского отряда, множество арб, несколько убитых и раненных арбакешей и женщин, которые объяснили, что отряд был здесь несколько часов тому назад. Убедившись из этого, что туркестанский отряд, вместо движения к Змукширу, пошел в противную сторону, по направленно к Кандыш-Кала, и что вследствие этого дальнейшее движение в этом направлении было бы бесполезно, полковник Саранчов остановил войска, не доходя до бывшего туркестанского лагеря, выслав доктора под прикрытием сотни казаков, с целью оказать на сколько возможно помощь раненным. Через несколько часов прибыли туркестанские войска, возвращавшиеся обратно после удачного преследования туркмен. Таким образом, 17-го июня последовало соединение обоих отрядов. Изменив свое намерение двинуться на Измыкшир, генерал-майор Головачев направил отряд на Кок-Чук и Кандыш-Кала. Вскоре по начатии движения вдали показалась пыль; полагая что это происходит от движения перекочовывающих туркмен, генерал-майор Головачев направил всю кавалерию, под начальством полковника Блока, для преследования неприятеля.

Этим авангардом действительно были настигнуты 3 неприятельские вагенбурга, верстах в 6 один от другого. Наиболее значительный был последний, заключавший в себе 1.000 арб ¹¹³. Против него были направлены [184] 17-я Оренбургская и 5-я Семирченская сотни, под начальством Его Императорского Высочества Князя Романовского Герцога Лейхтенбергского, отбросившие туркмен от вагенбурга ¹¹⁴; преследование двух других сотень довершило поражение неприятеля. Овладев 3 вагенбургами, полковник Блок счел необходимым прекратить дальнейшее преследование. В этот день кавалерией было отбито у туркмен до 5.237 голов крупного и мелкого скота, 119 верблюдов и до 3.000 арб, нагруженных различным имуществом. Потеря наша ограничилась 3 раненными казаками и 2 джигитами. Урон неприятеля простирался до 500 убитых.

На следующий день оба отряда, оренбургский и туркестанский, перешли в окрестность Ильялы, а на другой день туда же прибыл главный начальник экспедиции не получавшей в течение 5 дней известия от генерал-майора Головачева. Хивинский хан, узнав о поражении туркмен, прислал командующему войсками письмо, с поздравлением с победой над его врагами; такое же поздравление было получено и начальником оренбургского отряда.

Чтобы покончить с туркменским вопросом, генерал-адъютант фон-Кауфман собрал в Ильялы старшин всех родов туркмен, за исключением рода кара-чоху, непринимавшего участия в восстании, и потребовал с них уплаты пени в 310.000 рубл. в 12-ти дневный срок; с целью облегчения взноса этой суммы, дозволено было в зачет части ее представлять верблюдов.

Однако, не смотря но все желание туркмен выполнить это требование к означенному сроку, они были не в состоянии этого сделать, так что ко 2-му августа ими внесена была едва 1/3 всей суммы. Желая однако взыскать [185] остальную часть пени, генерал-адъютант фон-Кауфман взял в залог старшин и почетных лиц, с условием, что они будут освобождены по взносе всей суммы. Для того же чтобы еще больше облегчить взнос контрибуции, разрешено было принимать в уплату и пшеницу ¹¹⁵.

После погрома туркмен, туркестанский отряд снова прибыл 6-го августа в г. Хиву. 12-го же августа мирный договор был подписан генерал-адъютантом фон-Кауфманом и хивинским ханом.

Войска всех трех отрядов начали понемногу готовиться в обратный путь. 9-го августа мангышлакский отряд выступил из Хивы и 18-го прибыл в Кунград. Двинувшись 21-го из этого города, этот отряд прошел Усть-Урт по новому, более северному пути, тремя параллельными колоннами, и 10-го — 12-го сентября прибыл в Киндерли. При этом отряде следовали до 1.000 возвращавшихся на родину персиян, а также и средний брат хана Атаджан, пожелавший переселиться в

России из опасения преследования со стороны старшего брата, подозревавшего его в желании захватить власть в свои руки.

Оренбургский отряд, возвратившись 4-го августа в Куня-Ургенч, 18-го числа выступил из этого города и 22-го прибыл в Кунград. После дневки в этом городе, он двинулся по старой дороге на мыс Ургу и далее по Усть-Урту и Эмбенским степям к Эмбенскому посту, куда и прибыл 24-го сентября. Позже всех выступил туркестанский отряд, войска которого двинулись лишь 5-го и 6-го сентября. Часть этого отряда (5 сотень и ракетный взвод) [186] направилась на Шабаз-вали к Иркибаю, а оттуда в Перовск; другая же (11 рот пехоты, сотня казаков и 12 орудий) — по старому пути на Хал-ата и Джизак в Ташкент, куда и прибыла 11-го — 13-го октября.

При выступлении туркестанского отряда ему пришлось, для обеспечения исполнения заключенных с ханом условий, отделить от себя отряд, оставленный во вновь устроенном, на правом берегу Аму-Дарьи, Петро-Александровском укреплении ¹¹⁶. Последнее устроено в саду диван-беги Мат-Ниаза, в расстоянии 2 1/2 — 3 верст от берега Аму-Дарьи, верстах в 4 от Шурахана и в 9 от переправы у Ханки, при деятельном участии всех войск туркестанского отряда.

Сообщение оставленного отряда производится с Россиею через Казалинск, по дороге, как показал опыт, не представляющей особых затруднений.

Как скоро явится возможность возвратить эту горсть людей, заброшенных в силу необходимости так далеко от родины, — покажет одно будущее.

Комментарии

116. 9 рот пехоты, 4 сотни казаков и 8 орудий (4 полевых и 4 горных), под начальством полковника Иванова. Вооружение укрепления состоит из 2 нарезных заряжающихся с дула пушек, 2 единорогов, 4 полу-пудовых мортир и 4 хивинских пушек, отбитых в настоящую экспедицию.